Мужской роман. 4. Серия: Секс роман

Калинин.

Новые «мертвые души» с названием пирожного «дольче стар» и располагаются, очевидно, в интернете. В наше-то время. Летописцы и историки стали блоггерами – диггерами со своим собственным языком и системами символов, сплетающихся из кодов шифровок дневных отчетов. Их перехватывают желтые в бункерах, переводят буквы в двоичные системы и отправляют ракетами в мозги миллионов. Не церковные посты, ошибки в которых даже текстовой редактор перестал подчеркивать от бессилия.

Я тоже принадлежу к их числу, естественно. Само собой, я из тех, кто выставляет свою жизнь напоказ, танцуя этот судорожный, бесконечный стриптиз, с ремарками автора – души и мозга, пояснениями и сносками, ссылками на внутренние диалоги и запощенными картинками из мутных глубоководий сознания.

Правда, я не публикую фотографии. Это лишнее. Моя морда и так на страницах журналов, в ТВ эфире и радиопередачах. Разбит на пиксели голос, делающий вечерами минет микрофону, обслуживающий его губами так, что бы каждому в голову, в мысли на весь день, что бы пошли по длинным рельсам ссылок и цитаты на зубок, затираемые и меняющие форму, достаточно же и этого. Мне дается с трудом этот текст, потому что за всеми этими фразами из чужих бложиков: «фотки с айфона, завтра будут лучше, слава накурился», « мы в марьяше, тут все, я в колечке хэнд мэйд с бали» прячется нечто страшное и фасад не соответствует внутренним трущобам. Как и у всех. Это законодатели мод на определенные мысли, они типируют людей на своих и не своих, приравнивая или унижая. Или нет, скорее все-таки унижая. Это так приятно ведь, получать воодушевленные комментарии фанатов и снисходительно им улыбаться.

Грязно. Надо бы очистить.

Мы подъехали к воротам дома одного известного блоггера, у которого уймы подписчиков, перечитывающих ее советы и сплошной перепост, перепост, перепост ее фотографий с последними тенденциями, с новшествами и всем розовым, заново поданным, отретушированным дерьмом, и толпы девушек, повторяющих за ней маршруты из ресторана в ресторан из бутика в бутик. А по сути все так пусто. Вода в ступе. В стакане пластиковом, с раздробленным на дне стеклом поддельных страз.

Я перечитал, конечно же, все ее интервью и все что наплодили все те, с доступом к сети, с костлявых коленок на которые уютно уложены маки. Даже блог пролистал, но все это было не то, из-под белой винтажно-потресканной, залитой глазурью поверхности пробивался серый оборотнический мех разлагающегося животного, по отполированным фотографиям подтекала гнойная изнанка, а при проверке прошлого вообще все зацвело и завоняло чумным язвами. Люди совсем не то, кем кажутся, и отретушированный фасад интернет-страницы не соответствует действительности. Как и у всех. Как и у меня.

Я поправил неудобный рабочий синий комбинезон сотрудника компании по уборке жилых помещений, главное, в котором было – не наклонятся, а то задницу резало на две части, и ниже натянув кепку, вышел из машины. Со мной были и настоящие уборщики, которых заводила причастность к расследованию и наличие настоящего журналиста в команде, они все были прибалдевшие и искрящиеся. Хозяйка фирмы конечно далеко не сразу согласилась на такое. Все-таки если я найду что-то зверское, как ожидаю, то будет скандал, и резонансом может задеть их элитную уборочную контору, а с московской конкуренцией кому это надо? Богатые и нервные, огораживающиеся двухметровыми заборами хотят, чтобы прислуга, прибирающая срач была незаметна, лучше всего нема и естественно не выносила из избы их дерьма. Я и сам, несмотря на то, что люблю чистоту, конечно, не успеваю убирать дом, особенно когда работаю. Какое там, мне даже некогда подняться, чтобы включить настольную лампу, или налить воды в стакан, какая речь о том что бы пропылесосить, и само собой я тоже нанимаю такие вот фирмы, которые быстро все приведут в порядок и я не буду как аллергик с красными глазами и текущими от пыли соплями чихать за ноутом и регулярно стирать с его экрана слюну. И тем более мне не хочется, что бы тихая уборщица прятала в чемоданчике с химикатами камеру, которая заснимет мои трусы или миску для собаки с надписью «сталин». Это дом, мое личное неприкосновенное пространство в котором нет места предателям и скрытым прослушивающим устройствам.

А тут я сам этим занимаюсь.

- И что нашел? Паланиковского младенца? – поинтересовался, разливая по тяжелым стаканам виски, Лешка.

- Да нет, – затягиваюсь и выпускаю под тканевый низкий абажур дым, - просто такую мелкую гадость, разломанные мышиные скелеты, заспиртованных и полуразделанных щенят. Человеческую руку в разрезе, подростковую еще, с облезлым лаком на несформировавшихся ногтях. Она биолог просто. И ее хобби было не пэчворк вовсе, а какая-то своя система расчленения живых организмов.

- Что за х**ня «пэчворк»?

- Да какая разница, – перебили его, - я ****ь, ребенка в детский сад в этом районе пристроил! Думал никакой мрази там нет. А тут оказывается, какая то сука из тусовки живодерка.

- Публиковать будешь? – подавая мне стакан, продолжил Леша.

Я что-то отвечаю, глядя как Дима сидит, щелкает фишками, не участвуя в беседе, всем своим видом показывая, что недоволен опаздывающим на игру Артуром. Мы не афишируем на публике что любовники, хотя столько времени уже вместе, конечно, и дело даже не в том, что мы в непростой, с социальной точки зрения, стране, а в этом застывшем ощущении холода между нами. У нас отношения, да, он меня имеет, я, бывает, имею его. Мы в курсе дел друг друга, помогаем если что, бывает, что живем вместе, хотя мне тяжело, если я пишу, то не могу ни на чем, кроме этого сосредоточится. А еще есть записи передач, какие-то проекты, на которых я пропадаю, а он зависает в интернете и множит мусор у меня в спальне. Понятно, что никто не идеален и наверно лучшее мне не светит, но иногда приходя после работы, хочется просто обнять. Почувствовать что ли, что этот человек тебе родной, что он тебя ждал и ты ему дорог, а не слышать – раздевайся, сука, ты опоздал, получать плетью по заднице, и на рассказ о проблемах уворачиваться от оплеухи.

Детские какие-то параметры любви и совместной жизни. И даже сейчас мне не хочется ехать к нему. Не ругались же, а он надутый и наигранно равнодушный. Как глупо. Смотрю на его отросшие волосы. Стричься пора, надо будет сходить в салон или повторить пытку с тем, как я его обрил когда-то на лысо. Я улыбаюсь воспоминанию и грею в руке бокал, периодически заливая в себя огненную жидкость, она так славно плавит мне внутренности, что они становятся стеклянными, а потом трескаются от кайфа. Похуй, все отлично. Я нашел хорошее место, что бы переждать внутренний шторм от его приезда, пока мой декабристский муж развлекается со своей молоденькой киской с пышной задницей и какой-нибудь косой – до – п**ды, которая раскачивается от его толчков и ничего им не надо. И никого не надо. Смотрю в темноту потолка, правда же хорошая альтернатива – закрытый клуб, азартные игры, хорошая компания, запас курева и алкоголя и ни одного окна. Я пропущу этот рассвет, а может, пропущу и следующий, разровняю себе пару снежных дорожек и станет хорошо.

В голове приятно гудит, меня спрашивают что-то еще, но я отвлекаюсь, потому что воздух в комнате сгущается и, взорвавшись у меня в голове, перед глазами, застилает маревной, жаркой пеленой: заходит Егор, вместе с недостающим для игры Артуром. Громина, и правда, вживую как Тор. Е**ть... я вдыхаю дым и не могу выдохнуть, в груди пережимает что-то нахуй. Вот он... и только потом я соображаю, что он меня увидит, услышит и поймет кто я. Писатель-гей, никакой не радостный друг с родины, а похотливый, неполноценный педик. На меня, кажется, смотрит Дима, а я залюбовался Егором, той плавностью движений, которую так часто представлял, и этот взгляд, ****ь. Он как-то вопросительно, сомневаясь, на меня смотрит, мы встречаемся глазами и вдруг все замирает, а потом становится таким громким и неуместным. Пульс в висках оглушает, я ощущаю себя маленьким, пошлым, извращенным придурком, порождением и преданным таким фанатом современности, лазящим вечно во всякой человеческой гнили, в этих отклонениях и комплексах, вытаскивающий на свет всякую хрень и распространяющий ее. Живущий в неясных каких-то укурочных законах по сравнению с вот этим воплощением языческой холодной силы и трезвости.

Пытался тут спрятаться, уйти от этого вечера, пока его там телка обслуживала, а в итоге напоролся сам же на него. Можно играть по крупному – мне везет.

Артур представляет своего спутника нам и обещает отличную игру, называя по именам нас. Алексей, Рустам, Дима, Кирилл... я спокойно встречаю его вспыхнувший озарением взгляд и думаю – ну вот и все. Он узнает, как меня зовут, попрется читать и там все всем станет ясно.

Вновь прибывшие усаживаются, и начинается игра, пока я зависаю в мыслях, смотря на его загорелые руки, и на автомате двигаю по сукну стола фишки, кажется, сразу больше чем нужно, меня окликают и, подняв глаза, я снова встречаюсь с его спрашивающим взглядом. Нервно усмехаюсь в ответ и хочу уже нормально поздороваться, но Дима меня, кажется, уже просто обливает мысленно азотной кислотой, за все эти недосказанные, но понятные взгляды. А у меня руки холодеют, как у подростка, встретившегося с кумиром.

Артур спрашивает - так буду я все-таки публиковать, прямо с рукой и костями, или в этом году попробую себя в роли шантажиста в его команде следователей. Я прочищаю горло, и, смеясь, отвечаю, что стабильная работа в офисе не для меня, поэтому я сдам текст и окапаюсь дома с тушёнкой, кошачьими консервами и тройным кольцом охраны. Он смеется в ответ, потом вроде все серьезные и идет игра, идет, сыплются фишки и закатываются рукава, пока вроде успокоившийся на мой счет Стрельский и взбудораженный я не остаемся один на один.

И мне кажется, что теперь так будет всегда. Этот острый момент. Смотрим друг на друга, думая каждый о своем, что-то говорим. Голоса почему-то спускаются на убедительный полушепот, садятся от прокуренного воздуха и алкоголя, у меня сухо во рту и я облизываю губы, тут же чувствуя, как по колену мне бьет кулаком озверевший Димка и вылетает из комнаты. Мужики ржут над тем, что он сегодня явно не в выигрыше, но и я проигрываю, сбившись. Улыбаюсь довольному Егору, и, извинившись, выхожу из-за стола, поднимаясь на улицу, открывая дверь, охуевая от свежести ночного сгустившегося почти в дождь тумана. Вдыхаю его полной грудью и тут же получаю с размаху в нос, давясь вздохом и ударяясь спиной о стену, хватаюсь за лицо, по которому волнами расходится трескучая боль, и смотрю слезящимися глазами на разъяренного Диму.

Позже стою в сортире, запрокинув голову и рассматриваю потолок, пережидая когда уже остановится кровь, промакивая ее бумажными большими салфетками и, переваривая поток брани, наговоренный мне в приступе ревности. Никакие убеждения, что я не флиртовал, не цеплял Стрельского и что даже не знаком с ним моего любовника не успокаивали. Совершенно поразительное чувство собственности по отношению ко мне, с нежеланием при этом становиться менее холодным. Его немного успокоил удар под ребра, мы постояли, немного загнувшись, и Димка пошел в машину, сказав, что ждет, а я спустился сюда.

- Убить кого, Стамбульский?

Я дернулся на голос вошедшего Егора и резко повернулся, защемив в шее то самое, от чего мутнеет в глазах. Ох, елки…

- Нет, я уже сам его убил, – хрипло шепчу я, зажмурившись и растирая шею.

- Я опоздал, – почему-то говорит Стрельский не своим голосом, на выдохе, подходя ко мне со спины так, что продирает по коже, и я сглатываю слюну, с привкусом крови, смотря на него в отражении.

Меня завораживает и захватывает его вид так близко. Так, тихо, Кира, глубокий вдох... ааа, сука, нос…

- Ты вовремя, – я делаю шаг к раковине и опираюсь в нее, переводя слишком озабоченный взгляд с Егора и рассматривая опухающую переносицу и пережидая эту пульсирующую, гудящую боль и негу, но кажется, совсем не от удара, вот же ****ь, а…

- Возьми платок, Кир, – Егор снова оказывается совсем близко, внимательно рассматривая меня в зеркале, и держит у моей ладони сложенный носовой платок с синими полосами. Неужели кто-то еще носит их?

- Не нужно. Я одергиваю руку и вытаскиваю из коробки на стене еще бумажные полотенца, вытирая кровь, смачиваю их под водой, оттирая, мою руки, смотря себе в глаза. Не могу просто повернуться, ощущая его присутствие, цепенею и злюсь от этого, потом бросаю через плечо – пока, рад был встрече, вскользь пожимаю его руку и не глядя ухожу.

В машине уже пишу оставшимся, что нас взяли в плен ласковые прислужницы фараонов и мы с Димой безвозвратно потеряны для их компании, по крайней мере, на сегодняшнюю ночь. Смотрю на экран, думая, что надо бы Стрельскому что-то написать, извиниться, как то не хорошо же, но Дима выдергивает у меня из руки телефон и отшвыривает на заднее сидение. На этом я понимаю что все, моя остановка. Пора выходить из этой машины. Забавно, суть оказывается не в месте, куда ты приехал, а в том, что нужно сменить транспорт.