Мужской роман. 8. Из сборника Слушать читать эротические секс рассказы романы измены бесплатно без регистрации

Калинин.

Мне не спится. Так маятно, как будто откачали весь воздух. Меня снова накрывает той непонятной болезнью, когда не вдохнуть, вроде не астма, просто иногда передавливает что-то внутри, и эта жидкая жизнь, разлитая кругом, которая воздух – не проходит. Аллергия на собственное существование. Я подрываюсь в постели, жадно пытаясь сделать вдох, хриплю и считаю секунды без кислорода. Как тогда, когда отец уехал в какую-то экспериментальную зону, и оттуда было не связаться, а бабка была старая и я несколько раз за ночь подхожу к ней, прислушиваясь к тому, дышит ли она, задыхаясь сам. Три секунды, пять, семь, воздух с трудом проходит в легкие, горло сдавленно, я хватаю ртом, пытаясь заново научиться дышать, обхватив грудную клетку и не закрывая слезящиеся глаза. Десять секунд, наконец-то вдох. Еще несколько контрольных, подтверждающих то, что я буду жить, и можно взбить подушку и снова откинутся на нее. И еще закурить. И кайф. Проверить, не разбудил ли Женьку, сверкающего костлявой спиной рядом, посмотреть на часы и успокоиться. Самое неприятное в этих приступах – напугать других. Задыхающийся человек выглядит, по меньшей мере, чудовищно, и все эти россказни о романтически больных астмой вызывают у меня только приступ цинизма и язвительности.

Несовершенства хороши в меру. У меня несовершенств слишком много. У него их, кажется, нет. Я отставляю пепельницу с дымящим в предрассветном мраке окурком и смотрю на телефон. Около пяти утра. Рано наверно звонить ему, хотя может и не спит. Перед отлетом всегда сложно расслабится, а перед отлетом в Афганистан, наверное, вообще не реально. Хотя зачем бы Мне Ему звонить? Ну, дружим мы вроде да, или скорее хорошо друг к другу относимся, но видимся не так уж и часто. Потому что часто – это смерть мне, б***ь. Так тянет и разрывает... Я судорожно глотаю воздух, вот же ****ь, думал, что уже успокоился и смирился с этим его охуенно мужским поступком переть в горячую точку. Смотрю на телефон и все-таки откладываю, Егор там, наверное, спит спокойно, так крепко как обычно, придавливая собой свою бабенцию и класть он хотел на мои переживания. Я вспоминаю, как спал с ним рядом, быстро конечно отрубился от всех этих переживаний, и башка болела еще от удара в нос. А Стрельский так отчаянно сжимал мою руку, что ничего не оставалось, только, как лечь рядом спать. Слушать его спокойное ровное дыхание в затылок, чувствовать жар тела, улыбаться этому, так тупо балдея, расслабляясь и не отпуская его руки засыпать. Я горько усмехаюсь. Забудь, Евгенич, как говорил сосед, глуша вторую бутылку моего бабского бейлиза, и рассказывая про измену жены. Все можно пережить. Хер с ним со всем Кирка, жирный, волосатый собачий хер, сублимируй. Вроде в сон не клонит, надо писать. Достаю лежащий рядом ноут, ставлю на колени и пока он грузится, ложусь и закрываю глаза. Там темно и хорошо, но мне, почему-то почти сразу кажется, что я лежу совсем не в этой позе, а скрючившись на горячем полу, голый и сверху на меня течет какая-то тяжелая липкая хрень, она не дает пошевелиться, придавливая меня, застывая и становясь каучуковой, давая только слегка дергаться. Паутина, видимо да, надо мной здоровый паук, намного больше меня, он высерает эту мерзость, обездвиживая меня и медленно спускаясь, сзади ко мне подползает второй и прижимает лапами, давя в живот и бедро. Я пытаюсь вывернуться, вспоминая, что делать в таком случае, не злить их, или как? Смотрю на первого и вижу как у него вылезает что-то розовое и склизкое, с текущей жидкой паутиной, наверное, член, какой-то здоровый отросток который все ближе к моему лицу, а со спины второй паук уже тыкает в меня видимо такой же хренью, потому что по мне течет. Они как-то визжат и переговариваются. Меня придавливает весом этого здорового насекомого, и теплый влажный половой орган уже прижат к моим сомкнутым губам и снова не вдохнуть...

*****! Я подскакиваю в кровати, сажусь, смотря на заснувший на коленях ноутбук и соображая сколько времени прошло. Только шесть. Еще рано звонить. Приснится же, давно таких кошмаров не было, какой все-таки извращенный хлам у меня в голове, и стояк, как мило, моему телу, оказывается, по душе ебля с пауками. Это клиника уже.

Я отставляю ноутбук и плетусь в ванную умыться, видимо сегодня будет очень долгий день. Зачем-то чищу зубы, наверно на автопилоте, привыкший за тридцать лет каждое утро делать одно и то же. Потом возвращаюсь в спальню и ложусь, прижимаясь к теплой Женькиной спине, трогаю губами его плечо, гладя по боку и спускаясь рукой ниже, к расслабленному члену. Так приятно от этого, не стесняясь ласкать его спящего, зная что не пошлет. Он стал не таким дерганным, как был в начале, мы познакомились как раз тогда, когда я писал о шлюхах и естественно на мое предложение просто поспать вместе он переполошился, думая, что я маньяк и наотрез отказался. Я долго сидел его успокаивал, зато проговорили всю ночь, потом я писал, пока просто не стал отключаться, а потом когда проснулся то Женька же сидел рядом, уложив меня на диван, накрыв нас пледом, и ревел над текстом, перечитывая. С тех пор он спокойно остается у меня, это лучше чем его комната на шестерых с ржавым душем и мышами на кухне наверно, а мне хорошо, не так паскудно по ночам и я не запираю в приступе ужаса каждую дверь, обжираясь снотворными. И пахнуть от него стало лучше, не девчачьими духами, а просто телом. От Стрельского тоже пахнет телом, с горчинкой одеколона, так сильно, что от одного воспоминания голова кругом и сдавливает от тоски по телу. Ох, ****ь. Я прикусываю кожу на Женкиной спине и зализываю укус, прижимаясь губами и гладя его между ягодиц. Беру смазку из тумбочки, растираю в пальцах и давлю сильнее в его зад, проходя средним пальцем в анус, прислушиваясь к его дыханию, потом второй палец, проворачивая внутри, смазывая, лаская шелковую, обжигающе горячую кожу, и еще один, раздвигая мышцы, целуя его в шею и щеку, поворачиваю к себе, будя поцелуем. Женька стонет в ответ и послушно раскрывает губы, просыпаясь, что-то хрипло шепча про то, что я все-таки психопат и маньяк, пока я его уже трахаю пальцами и, вытащив приставляю свой член, раскатывая по нему резинку, смазывая его и обняв за худые мальчишеские бедра, вгоняю толчками в пульсирующую дырку, выдыхая в волосы и двигая бедрами, отвлекаясь от лезущих в голову мыслей о Егоре, о его сильном теле и запахе... ***** сука, как же хочется Его. Я хрипло стону и кусаю, лижу шею Жени, пока тот выгибается, подставляя мне бедра, и стаскивает к себе простынь, поднимая одну ногу, мучаясь от моей руки, на торчащем члене, и просит еще, еще, еще, пока я уже просто не деру его жестко надрачивая и резко вставив не кончаю. Женька изливается следом, и мы тихо лежим, переводя горячее дыхание в рассветных сумерках, я еще играю с его членом, двигая кожу на нем и сжимая ствол, выдавливая сперму, целую его скулу, вытаскивая из его разтраханной дырки член. Женька, наконец, просыпается окончательно и угрожающим тоном заявляет, что это будет бля дорого мне стоить.

Я смеюсь и обнимаю его. Сжимаю просто в руках, потому что накрывает, сжимает голимым чувством дичайшего одиночества, такого скребущего кишки изнутри, раздирающего горло и сердце. Мне почему-то плохо, я понимаю что вот он, этот день настал, сука Стрельский уедет в Афган и не вернется. Так просто. Я его больше не увижу. Мы встретились в неподходящий момент, на самом краю и ****ь просто не судьба, ебучая дрянь перегородила и отшвырнула нас, я понимаю, вдруг, что вою просто на Женькиной груди, захлебываюсь слезами, вытираю руками в смазке еще текущие сопли и реву просто, кричу от бессилия, сжимая в руках Женькину грудную клетку. Ору в голос, что это конец, все, все, понимаешь?! Я его больше не увижу, никогда, я ***** люблю его, тупо люблю, не могу совсем от этого чувства, но все, всеее. Я задыхаюсь, хватаю ртом воздух, но его все мало, так мало, эти последние секунды последнего дня, дальше – ничего, дальше пусто, его больше не будет, нельзя будет просто поговорить, просто сморозить ***ню, набрав номер и успокоиться, нельзя потому что на небо не дозвониться. Лежу, скрючившись, слезы стекают с Женькиного живота, оставляя пятна на мятой простыне, еще не остывшей, а я захожусь рыданиями и не могу остановиться, говорю, что мне плохо, я подыхаю просто, не могу как плохо, сжимаю кулаки и тру глаза, *****, сколько же воды во мне. Ржу в голос, повторяя тупо, что он натурал, натурал же, я тут при чем? И снова реву, кричу, что все не так, ору в голос, понимая, что такого никогда себе не позволял, или просто, ****ь, повода не было, потому что не любил так. Пытаюсь подняться, но Женька прижимает к себе, ничего не говоря, просто держит, чтобы я не вырвался, пережидая, когда успокоюсь и отпускает, только когда я уже просто лежу на нем, смотря в пустоту и констатирую:

- Я в отчаянии.

Мой наемный друг вздыхает и подтверждает что я конченный.

- Ни разу такого не было, чтобы после секса в истерику впадали. е***улись вы, Кирилл.

- Извини, – я поднимаюсь, чувствуя, как перед глазами плывет и беру сигареты, долго муздыкаясь с зажигалкой и не могу попасть, прикурить, потому что руки трясутся. Потом, наконец, затягиваюсь и облокачиваюсь на спинку. Женька смотрит, я выпускаю дым в сереющий потолок.

- Ну что? Просто сорвался. Почему-то стало страшно, что он не вернется, – объясняю я.

Женя забирает у меня сигареты и тоже прикуривает, убирая с постели презерватив в пепельницу.

- Да я-то понял, что ты сорвался, со всеми бывает, я тоже при тебе как-то истерил и рассказывал про паршивую жизнь. Только это же нужно, чтобы реально все паскудно было, чтобы так вот вопить... Сильно зацепило видимо.

Я подтверждаю что да, сильно, и давлю до середины скуренную сигарету в презервативе. Мыслей почему-то нет, после слез видимо наступает апатия. Женька щелкает пальцами у меня перед носом.

- И что ты тут сидишь?

Я поднимаю на него какие-то остекленевшие глаза.

- А что делать то?

Женька берет мой телефон и протягивает, но я не беру, тогда он убирает пепельницу, кладет мне на колени трубку, и поднимаясь с кровати бросает через плечо.

- Звони, не ссы и не проебывай этот шанс.

И я почему-то слушаюсь логичного проститута и набираю номер который знаю наизусть, я даже не внес его в контакты – боялся, что Дима будет их проверять, выясняя кто это. Уже можно записать, уже не будет.

Стрельский берет не сразу, наверное, собирался там, был занят с сумками, я как-то даже совсем успел успокоиться, задумавшись под гудки, и не сразу отреагировал на его голос.

- Кир?..

Я замираю от этого склонения своего имени, так сомневающееся как-то произнесенного любимым человеком и улыбаюсь в ответ.