Околдованная

От автора: никогда не знаешь, в какие дебри тебя забросит жизнь и что ты предпримешь в такой ситуации, когда предательство и падение равносильны по своей греховности...    

Опустившись в пустыне Скорби, я ожила и разрыдалась от охватившего меня отчаяния. Мало того, что сама попалась в ловушку, я еще погубила единственную сестру, отняв у нее надежду на милость Господа.

– Где Жанна? – храбро спросила я запыхавшегося демона, бросающего на меня пронизывающие, угрожающие взгляды.

– Она здесь, – жестко отчеканил он.

Я вздрогнула, оглянулась по сторонам и увидела улыбающуюся Медею.

– Здравствуй, солнышко, – промурлыкала добрая кошка.

– Здравствуй, – всхлипнула я и покорно направилась к дому, в котором может произойти то, чего я боюсь больше всего на свете.

– Жанна в одном из сараев, – мяукнула вслед чернушка и тут же захлопнула рот, наблюдая нарастающую ярость могущественного хозяина.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я побежала к надворным постройкам. Они стояли шеренгой, одинаковые и безразличные к чужому горю.

– Остановись! – загрохотал демон, оглушая пустыню громовым раскатом. – Я выведу ее сам!

Сверкнула молния, и полил дождь, орошая безжизненную землю невиданными ею ранее потоками животворящей влаги.

Из крайнего сарая, щурясь от ослепляющего света, похожая в своей худобе на корявую дощечку, выползла на четвереньках моя милая сестренка.

– Алисонька, – заплакала она, приближаясь ко мне со скоростью черепахи, – я не выдавала тебя, Алисонька!

– Верю, – пытаясь поднять сестру на непослушные ноги, прошептала я, – верю, верю, родная.

Упав на колени, я стала вытирать ее драгоценные слезы подолом своего единственного одеяния, голубого халатика, но непослушная влага, минуя мокрый шелк, смешивалась с небесной жидкостью и падала на засохшую от скорби пустыню, чтобы возродить на ней жизнь.

– Она сегодня же окажется в яме, – увлеченно играя шаровыми молниями, прогремел Астарот, – если ты, конечно, не покоришься мне!

– Не покоряйся! – закричала Жанночка, обхватывая меня грязными руками. – Не покоряйся ему, Алисонька! Я привыкла, я как-нибудь проживу там!

– Отправь ее назад, в Атембуй, – заплакала я, опускаясь в холодную лужу, отражающую равнодушные небесные своды. – Я буду твоей, дух Зла!

Удушливо пахло вербеной. В окне отражалась ночь, стрекочущая сверчками и вздыхающая мужским голосом. Морские волны укачивали меня словно маленького ребенка. Жарко! Нестерпимо жарко! Хочется пить! Разве у морских просторов есть окна? Наверное, мне показалось.

– Пей, – протягивают расписную деревянную чашку большие ладони, не знающие грязной работы, – пей, любимая.

Я с жадностью набрасываюсь на бесценную влагу и мгновенно взлетаю вверх, превращаясь в безмятежного голубя, с поразительным упорством стремящегося к высоте.

– Нельзя, туда нельзя, – укоризненно шепчет мне некто чрезвычайно строгий.

Наверное, это папа. Он, усталый, пришел с работы и подошел к обожаемой дочке, чтобы пожелать той спокойной ночи.

– Папа! – обвиваю я благоухающую луговыми травами могучую шею любимого мужчины. – Пожалей меня, папа!

Чьи-то жгучие губы накрывают мои и с силой засасывают их в огненное пространство, заставляя пульсировать каждую жилку. Чьи-то крепкие руки обнимают меня и с неистовостью прижимают к громадной доменной печи.

– Душно, – жалуюсь я и стараюсь высвободиться из знойного плена.

– Любимая, – шепчет на ухо соловей, неожиданно появившийся в проеме раскрытой форточки.

Как в том саду. Это Мадим?

– Любимая, – ласкают мое обнаженное тело умелые чувственные пальцы, – я хочу тебя.

Почему так сильно пахнет вербеной и базиликом? Отчего стоит рядом черный бамбук? А оглушительная какофония барабана? Она не прибавляет страсти!

– Хорошо, – покорно соглашается со мной неизвестный, – я уберу Камлата.

Чье-то прерывистое дыхание касается моей возбужденной груди, и она предательски наливается, а затем загорается немилосердным огнем.

А если сгорит во всепожирающем пламени моя необычайная красота? А если я погибну на этом страшном пожаре?

– Звездочка, – шепчут ненасытные губы и начинают медленно опускаться вниз, чтобы целовать взбунтовавшийся от страсти живот, – ласточка моя.

Я безропотно подставляю под чарующий рот незнакомца свое напружиненное тело и протяжно вздыхаю, когда он входит в него.

Все кончено! Я повержена, я умираю от блаженства и вседозволенности. Я умираю, чтобы никогда не возродиться вновь!

– Доброе утро, – прошептал Астарот, по-отечески целуя меня в висок. – Как спалось, любимая?

Я вздрогнула и попыталась припомнить прошедшую ночь.

Что-то, кажется, было в ее коварных сетях…. А что? Что было? Почему он лежит со мною в одной постели?

– Все было, – хищно улыбнулся демон и стремительно склонился к моим губам. – Теперь ты моя, Алиса. Навеки моя.

Погибла! Нет мне спасения и прощения! Я, ученица Иисуса, стала любовницей его врага, слуги самого Сатаны! Что же теперь делать несчастной грешнице? С какой высоты прыгнуть, чтобы превратиться в прах? Я могу спрятаться от себя, но как укрыться от всех постигающей кары небесной? Как избежать ужасающих адовых подвалов?

Придумала! Сейчас подойду к огню и кинусь в его уничтожающие объятия, чтобы освободиться от ненавистной красоты, а там, будь что будет….

– Никуда ты не бросишься, – считывая мои мысли, побагровел демон. – И чем же тебе насолила нечистая сила? Разве не она уберегала свою протеже от многочисленных ошибок? Разве не она спасала ее не единожды от земных бед, наказывая врагов? Разве не сам великий Сатана танцевал с тобой и восхищался твоей внешностью?

Я только и делаю, что совершаю ошибку за ошибкой! Кстати, дьяволу полагаются рога. Козлиные. И копыта. У Астарота, наверняка, тоже есть копыта! И я спала с козлом!

– Глупости! – возмутился дух Зла, отшвыривая с себя одеяло и обнажая безупречное тело. – Людям чрезвычайно хочется разврата, а потому они, прибегая к услугам самонадеянных ведьм и мелких колдунов, устраивают отвратительные оргии, представляя моего господина чудовищем. Разве ты не была на балу у Господина? Разве целуют там зад придурковатому парнокопытному?

Я смотрю на чужого обнаженного мужчину. Я презираю себя за это, но так получается, что все безумные делают то, что непривычно и неприятно для нормальных людей.

– Алиса, – провел рукой перед моими глазами теперь уже подлинный любовник, – очнись, звездочка моя.

Звездочка? Вспомнила, все вспомнила! Море, черный бамбук, барабан по имени Камлат. А затем? А затем страстные поцелуи, пылкие ласки, коварные нежные слова. Они то и свели меня с ума, сделали рабыней демона! Или не они? Или зелье, налитое в расписную деревянную чашку и запах вербены?

– Забудь Иисуса, – гипнотизируя свою жертву, прошептал князь Тьмы, – забудь Хеседа, ласточка. Твоя красота принадлежит мне и только мне. Ты великолепна в любви, ты трепетна и горяча, а потому не можешь стать ханжой и лицемеркой. Разве бесполое обожание для прекрасной Алисы?

Совокупление и любовь – разные вещи, но не поймет это ангел Зла!

– Наконец-то ты осознала, что я тоже ангел, – пытаясь завладеть моим безжизненным ртом, восторжествовал Астарот.

– Не смей! – пронзительно закричал кто-то рядом. – Не смей, подданный Сатаны!

Тяжелое горячее тело чародея резко повернулось на крик и застыло в неудобной позе. Перед нами стоял Хесед.

– Вставай, – с дрожью в голосе прошептал неожиданный спаситель, – вставай и иди со мной. Ничего не бойся: на тебе кровь Христова.

– Почему же она не защитила меня от колдовства и насилия? – покидая ненавистное ложе, горько заплакала я.

– Ты боялась сближения с бесом или, не осознавая, желала этого? – холодно уточнил ангел.

– Он издевается над тобой, – пробуя освободиться от невидимых пут, захохотал Астарот, – вот оно – вымышленное благочестие! Вот оно – ханжество!

– Одевайся, – стыдливо отводя божественный взор от моей непристойной наготы, удрученно пробормотал обитатель Рая, – одевайся.

Я проворно накинула голубой халатик и неуверенно приблизилась к небесному прокурору. Игнорируя отчаянные попытки поверженного демона подняться на ноги, он обнял меня и, бережно прижимая к себе, взвился вверх, к блеклому небу пустыни Скорби.

Безжизненный воздух услужливо расступился и пропустил нас в иное измерение, счастливое и безмятежное.

– Райские кущи не для грешников, – подумала я, когда оказалась подле знакомого прекрасного дома в славном граде Светоче. – Сюда не должны пускать прелюбодеек.

Хесед стоял рядом и пытался заглянуть мне в лицо. Превозмогая стыд, я нехотя посмотрела на него и отшатнулась. Мертвенная бледность растеклась по его обворожительному телу и сосредоточилась возле лучистых синих глаз.

– Прости меня, Алиса, – падая на колени, прошептал он. – Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

– Я виновата во всем сама, – всхлипнула я, опускаясь рядом, на легкую зелень райской лужайки, – и недостойна милости ангелов Света.

– Ты убежала от моей холодности, – переведя дыхание, скорбно проговорил небожитель, – ты намеревалась сохранить мою безгрешность! А я отдал любимую на поругание демону, для коего она стала самоутверждением его неотразимости и могущественности.

– Не туда ты меня принес, Хесед, – отворачиваясь от спасителя, вздохнула я. – Я – падшая женщина и достойна подвалов Ада.

(отрывок из романа "Гримасы навязанной молодости", "Неприкаянная душа-2")