Сборник упоротых сказок! aka Сборник эротических рассказов

СКАЗКА ПЕРВАЯ.

НАЗВАНИЕ: Однако, они нашли друг друга!

АВТОР: LAPUSIK and fifti_fifti

КАТЕГОРИЯ/ЖАНР: Slash, AU, СТЕБ, Humor 

РЕЙТИНГ: NC-17

Далеко-далеко, на крайнем севере, там где солнце сияет с небосвода ярче янтаря, а луна ночью озаряет окрестности серебристым светом насколько хватает глаз, раскинулся белоснежный край оседлых оленеводов – Однаколяндия. Это была небольшая, но гордая страна, где народ занимался разведением оленей и жил промыслами древних предков.

К северу, где снег был белее сахара, стояло поселение Елды. А чуть южнее, если двигаться вдоль русла замерзшей реки Бухтыбарахты, была еще одна небольшая деревушка - Тылды. Только вот отличались друг от друга поселения эти.

И все было ладно в деревне Елды - и рыба ловилась крупная, и зверь в руки сам шел. А уж какие там мужики были - настоящие самцы! И шла о них молва на всю Однаколяндию. За такими женихами приезжали невесты со всех дальних уголков этого небольшого края. Только вот цену себе эти красавцы знали. И не всякая женщина могла завоевать сердце жителя Елды. Но самым неприступным и гордым среди них считался знатный воин, охотник в десятом поколении, сын старосты поселения – Томдыген. Он был рослым статным юношей, могуч в плечах, румян в щеках, разделен бровьми и суров, как лютые морозы. Никто не мог растопить сердце храброго охотника.

А вот в селении Тылды не заладилась жизнь: их сторона была не богата рыбой, омуль ловился не больше кильки, олень был больной, а мужчины славились разве только умением делать домашние дела. Даже женщины были успешнее в охоте, чем нередко подначивали хилых и недееспособных мужиков. Но вскоре в селении Тылды случилось несчастье - надоела бабам такая жизнь. Собрались они вместе да и решили покинуть деревню.

Но жил в деревне один молодой парень, которого не особо заботила судьба поселения. И звали его Былдыген. Он только и знал, что лежать целыми днями на шкурах оленьих, да глотать горстями морошку, которую ему из жалости приносили в лапках лемминги. Ленив и худощав был Былдыген, спадала с него даже самая малая шуба, сшитая местными умельцами на пятилетнее дитятко. Не складывалась у него судьба - был он сыном блудницы окрестных земель, да охотника замерзшего как-то в дали от чума родного и не вернувшегося домой опосля тяжелого похода.

Пока бездельничал Былдыген, совет решал дела государственные. И надумали они, что отныне будут заниматься рукоделием, а сделанный товар оптом сдавать в соседние поселения. Только никто из брошенок не захотел идти, боясь пропасть в сугробах. И на это отважное дело решили послать Былдыгена. Если уж пропадет не беда, все равно пользы от него никакой. Ну а коли вернется с новостями, тогда будет разговор другой.

И сговорились старейшины поутру направить стопы к жилищу Былдыгена, что стояло на самой окраине селения Тылды. Да схватить увальня, спиногрыза, мозоль на теле поселения и отправить его, куда глаза глядят. Сказано-сделано.

Как только золотистые лучи солнца коснулись просыпающейся земли, свора хлюпиков тихими шагами направилась в сторону дома Былдегена. Спал и никого не трогал несчастный, когда к нему неожиданно с шумом и дубинками ворвалась толпа местных мужиков. Завернули они его в шубу и вытащили на холод лютый.

- Былдыген, твой бестолковый образ жизни уже всем надоел, поэтому мы решили дать тебе важное задание, - начал сурово самый авторитетный старейшина, когда толпа поставила Былдегена на землю. - Пойдешь по селениям и спросишь, нужна ли кому хозяйская утварь и игрушки для деток малых?

- Так я же замерзну?

- Ну так не замерзай!

- Так я дальше сугробов, что за домом, однако, никуда не ходил?

- Однако, теперь придется.

- Однако, - грустно согласился Былдеген и, надев свою пушистую и любимую шубу, отправился парень, куда глаза глядят, в далекую деревню Елды, что лежала за семью сугробами, вдоль реки Бухтыбарахты.

Ночь шел Былдыген, день шел. Притомился страшно, да и запасов морошки у него было немного. Присел парень на сугроб и задумался о том, что ему в Елды не будут рады. Елдырцы не любили Тылдырцев.

- Посторониииись! - неожиданно раздался позади окрик. И хотел было посторониться Былдыген, да не успел. Вмяло его в сугроб неведомой силой могучей, прежде, чем он смог слово сказать.

- Невкусно, однако, - пробормотал он, приподнимаясь на ослабевших руках и выплевывая снег.

- Эй, девица, я предупредил! Посторониться, однако, надо было! - прокричал парень на санях в собачьей упряжке. Он остановился неподалеку от Былдыгена. Хотел могучий охотник отругать дивчину за такую неосмотрительность на заснеженных просторах и уже было направился совершать воспитательный процесс, да увидел только как подкосились руки и снова упала она лицом в снег. Парень удивился и, уже хотел было, ехать дальше, но совесть не пустила. Пришлось парню вертать назад к пострадавшей. Подойдя к распростертому в форме морской звезды телу, Томдыген придирчиво осмотрел его.

- Однако, слишком хилая, - высказал вслух он свои наблюдения. - Эх, бабье неразумное, однако. Что с них взять? - Томдыген взял подмышку бессознательное тело Былдыгена с его скудными пожитками и, скину в сани, отправился в родное селение.

***

Открыл свои очи Былдеген и обнаружил под собой мягкую шкурку, а над собой потолок чужого чума. "Однако, не мое это" - подумал он, хватаясь за голову. Огляделся юноша: над входом - голова оленья, на полу - шкура медвежья, а рядом узелок его с пожитками лежит. Паренек прижал родную котомку к груди. Но не успел Былдеген осмотреться толком, как распахнулись полы шатра неожиданно, обдав его волною холода лютого. Подскочил он со своего места, да тут же от головокружения назад и упал.

Однако, рано вставать начала, - сказал вошедший охотник в дорогих мехах. Былдыген залюбовался красивым юношей. Да так, что даже не смог вымолвить и слова.

- Однако, чего не говоришь? - спросил Томдыген, видя, что ему отвечать не собираются. - Надо тебя шаману показать, - задумчиво произнес парень, почесывая затылок.

- Однако, зачем шаману? - перепугался Былдыген.

- Ну, раз уж заговорила, то уже не надо, - весело сообщил Томдыген и принялся подогревать еду для гостьи. А Былдыген так и сидел со своим узелком и смотрел завороженно на парня.

- Кушать хочешь? - спросил Тодымген.

- Вчера кушала, - сказал Былдыген, не желая раскрывать хозяину чума, что он не девица, а всего лишь хилый Тылдырец. Ну, по крайней мере, пока не покушает.

- А сегодня?

- Сегодня не успела, однако, - грустно произнес Былдыген и в его животе что-то очень жалобно заурчало. Да так громко, что даже Томдыген услышал этот голодный внутриутробный плач.

- На-ка, покушай, девица. Похлебка из оленины, сытная, однако! - Томдыген заботливо налил еду в чашку и протянул голодной гостье. Былдыген не стал церемониться, а принялся утрамбовывать пищу за обе щеки. Хозяин про себя подумал, что ест она как хороший мужик и одной чашкой тут не обойтись. Так и случилось. Налил он девице вторую порцию похлебки, а за ней и еще и еще. Так и ел Былдыген, покуда котел не опустел.

- Однако, - почесал затылок Томдыген.

Когда Былдыген наелся, он сытно отрыгнул, утер тыльной стороной ладони масляные алые губы и улыбнулся гостеприимному хозяину.

- Ну, так откуда ты? - спросил Томдыген, желая знать, как гостья оказалась одна посреди Большой Тундры.

- Из Тылды, - погрустнел Былдыген.

- Так бабы там, однако, больше не живут? – озадаченно спросил парень.

- Так я и не баба, однако.

- Как не баба? - от удивления Томдыген аж приоткрыл рот.

- Не баба. Былдыген меня величать, - скромно сказал юноша, выковыривая глазик на шкуре медведя.

- То-то я смотрю, жрет, как мужик в два горла... - вслух пробормотал Томдыген, хлопая ресницами.

Присмотрелся он, а ведь и правда - не баба. На щеках щетина пробивается. Размер унтов, как лыжи у местных охотников. Разве только черты лица слишком женские, да губки алые, как у местных девиц. Но всем на удивление не разозлился Томдыген.

- Однако, странно все это, - сказал хозяин, задумчиво почесывая затылок. – По сугробам тогда чего плутал?

- Так по делу, однако. Выгнали меня старейшины, чтобы я товар который они теперь делают, по поселениям сбывал.

- Ишь собаки такие! Выгнали в лютые морозы! - возмутился Томдыген.

- Собаки, собаки, - закивал головой Былдыген, завидев в лице парня сочувствие.

Томдыген взглянул в глаза Былдыгена и залюбовался их чернотой, безлунной ночи подобной, чуть алеющими от смущения щеками, мягкими губами. "Какая няшка" - подумал Томдеген и тут же застеснялся от таких мыслей. Неловкое молчание воцарилось в чуме.

- Ну, пойду, поговорю со старейшинами, - изрек он, наконец, собравшись с мыслями.

Томдыген оставил Билла в чуме, а сам пошел просить аудиенции. Но как только светила селения заслышали название Тылды, так сразу начали отказывать во встрече. Томдыген не хотел возвращаться без авторитетного согласия и огорчать парня. Он не мог объяснить почему.

Постоял охотник в нерешительности. Почесал репку свою задумчиво. И решил - надо на своем настоять да требовать, чтоб пустили гостя, выслушали. Тогда надумал Томдыген воспользоваться положением привилегированным да на жалость отцовскую надавить. А сердце родительское оно-то ведь не железное. Не смог отказать любимому и единственному сыну старейшина.

Прибежал счастливый Томдыген в чум и повел скорей гостя к отцу, дела государственной важности обсуждать. Но Былдыген замялся у входа, нерешительно переступая с ноги на ногу. Взглянул на сына старосты тоскливым блестящим взглядом. Но все равно был впихнут в чум главы поселения под зад нежным тычком, с напутствием: "И смотри, дело говори! Они жилы оленьи тянуть не любят!"

- Я тут это... - Былдыген взглянул на пожилого Елдырца. Затем обернулся на запахнувшийся за ним полог чума и, жалобно сглотнув, вновь обратился к седому старцу. - Вот.

Он указал на свои скромные пожитки, которые успел прихватить с собой. Посмотрел суровый старейшина на самобытный товар, почесал затылок, затем снова почесал затылок и дал добро на реализацию. И пошел Былдыген по домам сбыт осуществлять, да дебет с кредитом сводить. А Томдыген наблюдал за ним со стороны и диву давался: ловкий, все же был парнишка, жилка купеческая в нем присутствовала.  

До вечера ходил Былдыген, умаялся сильно. Неотступной тенью следовал за ним храбрый охотник, проходя мимо по тридцать раз на дню с надобностью и без. Любовался он красивым юношей на расстоянии. Детвора малая обступила Былдыгена, жены мужиков местных не могли нарадоваться качеству товара. Не прошло и дня, как пуста оказалась котомка, что юноше тылдырскому с собой навязали - не осталось товара совсем. И понял он, что пора возвращаться домой, чем немало опечалил заботливого Томдыгена.

- Однако, я молодец! - довольно сказал Былдыген, когда они вернулись в чум и Томдыген принялся готовить еду на ужин.

- Однако, да, - грустно подтвердил "хозяин медной горы". Кинул он взгляд на Былдыгена из под насупленных кустистых бровей: - Теперь домой?

- Ага.

- Не хочу, чтобы ты уходил, - напрямую заявил Томдыген. - Милее девки ты мне стал.

- Однако, я не девка, - смущенно проговорил Былдыген.

- А жаль, - досадно махнул рукой сын старосты и выбежал в сердцах из чума. Опешил Былдыген от такой прямолинейности. Захлопал глазками, да рот приоткрыл в изумлении. Не сталкивался он никогда с таким на своем веку. Хотя его и самого голодали мысли черные, при воспоминании, что вот уже на следующее утро придется покинуть селение гостеприимное.

Пересчитал Былдыген выручку от сбыта товара полученную. Только не радовала она его совсем. Грустно на душе стало, начали монеты медные перед глазами расплываться. Насупился Былдыген, пошевеливая шурупами и решил - надо искать хозяина чума, чтобы отблагодарить за его душевность.

Томдыген нашелся сразу, за чумом. Стоял бравый охотник и прессовал снег блестящий своими могучими унтами. Былдыген чуток помялся, да положил свою руку в меховой рукавичке на плечо охотника.

- Однако, ты мне тоже нравишься. Только не аки дева.

- А аки кто? - удивленно поднял брови парень.

- Как... вторая половинка, - совсем тихо вымолвил Былдыген и убежал в чум.

Опешил Томдыген второй раз за сегодняшний вечер. Бушевали в душе его эмоции разные, переполняя через край. Потоптал он снег еще маленько, поразмышлял. Да и отправился обратно, кормить своего гостя дорогого. Этот вечер прошел словно в тумане. Бесконечно долго смотрел Былдыген на гостеприимного хозяина, подперев подбородок рукой и подложив под попу свой опустевший вещевой мешок. Сам Томдыген тоже не отставал - все поглядывал на парня красивого, думая, что делать теперь с этой симпатией внезапно нахлынувшей.

- Однако... Первый раз со мной такое. Не думал, что парня полюблю, как девку, - подсаживаясь поближе к Былдыгену, молвил храбрый охотник.

- И у меня не бывало ни разу, - отозвался ему тот.

- Однако, надо что-то решать, - уверенно произнес Томдыген и принялся мерить чум шагами.

- А как?

- А вот так! – пламенно произнес Томдыген и приблизившись к парню смачно поцеловал в его алые губы, которыми он любовался несколько секунд назад словно лепестками роз. Захлопал часто-часто своими прекрасными глазами Былдыген. Покраснел аки маков цвет, да и обмяк в сильных руках. Будто звезды яркие засияли глаза Томдыгена, когда Былдыген ответил ему на поцелуй.

Незаметно пролетело время, пока лежали парни, рассматривая друг друга на шкурах посреди чума, согреваясь о тепло пушистого, завернутого в меха тела. И решил Былдыген задержаться ненадолго в поселении - дюже нравилось ему ощущать на себе прикосновения сильных рук храброго охотника. На том и порешили. Кинул якорек Былдыген на недельку и стал в чуме хозяйство вести, да Томдыгена радовать своей лучезарной улыбкой. А охотник каждый день уходил пасти оленей, дичь убивать всякую, оставляя молодого парня готовить еду к его приходу и прибирать жилище. Вот так жили не тужили, пока староста поселения не прознал о симпатии сына и не указал Былдыгену в сторону его родного Тылды, пока сам Томдыген был в будничных хлопотах.

Свалили Былдыгена в сани, сунули в руку котомку его пустую, да и приказал старейшина отвезти его на окраину селения Тылды. А пока ехал Быдыген до дома, ронял слезы хрустальные ледяные к себе в руку.

Вернулся Томдыген в чум после трудного дня и не обнаружил свою отраду на привычном месте. Ни котомки его пустой не нашел он возле шкур оленьих, ни унтов размера сорок третьего растоптанного. Осерчал Томдыген поначалу, не разобравшись в ситуации. Решил он, что сбежала от него вторая половинка.

- Вот тебе и вся любовь! - прорычал охотник, в сердцах кидаясь предметами и разбрасывая их по всему чуму. Да только взгляд его неожиданно зацепился за косяк дверной. Обнаружил Томдыген на дереве следы от ногтей глубокие. Оставил их Былдыген в напоминание о том, что уходить из тепленького чума он никуда не собирался. Силой богатырскою оторвали его старейшины, против воли увозя из гнезда обжитого. Осерчал Томдыген еще пуще прежнего. Выскочил из дома в чем был, да и вскочил в упряжь собачью, что рядом с халупой была припаркована.

- Эгегей, залетные! - бодро грянул он, уносясь в снежную даль спасать свою зазнобушку.

Тут как назло начался буран, занося все вокруг белым снегом, заметая следы. Но влюбленный Елдырец желал получить обратно свое счастье и не собирался останавливаться.

Добрался Томдыген до селения соседнего и принялся заглядывать в каждый чум и за каждый сугроб. Все обыскал, но так и не нашел свою красу. Опечалился было охотник, склонил низко головушку свою буйную, и уже собрался было воротить назад. Да только сердце плакало от горя и требовало продолжить поиски любимого. И тут вдруг, на самой окраине мелькнул слабый свет. Томдыген замер, всматриваясь сквозь буран. И как же все внутри затрепетало, когда понял он - остался еще один чум! Сломя голову бросился Томдыген к свету надежды. Ворвался внутрь и просиял улыбкой нежной, когда увидел свою отраду.

- Однако, не ждал, - растерянно проговорил Былдыген, пряча за шкуру чашку с едой, явно не желая делиться с гостем.

Страсть звериная в Томдыгене взыграла при виде зазнобы его, живой и здоровой. Неуверенно поднялся на ноги Былдыген, завидя, что мелькнула в глазах охотника похоть животная. Нетвердым шагом подходить он начал к Томдыгену, осторожно загребая слева. Вид охотника, с морозу раскрасневшегося, взбудоражил душу влюбленную. Зарычал Томдыген, аки дикий зверь.

- Иди сюда моя меховая няшка! Щас шпилиться будем!

Былдыген испугался не на шутку и собрался было бежать из чума, да только силен оказался охотник. Поймал за лодыжки он Былдыгена, завалил на шкуру и принялся его раздевать. Заскрежетали застежки, полетели клочки меха.

Попытался было Былдыген утихомирить пылкого любовника, но понял, что напрасно это. К тому времени, когда последний клочок меха опустился на землю, Былдыген уже сам принялся раздевать свое ненасытное животное. А зверь все буйствовал, лаская своими устами кожу на шеи. Кусал, рычал и жаждал секса.

Забрались голые и голодные до любовных утех парни под шкуры оленьи да медвежьи и принялись лобзать друг друга. Да так лобзались, что на коже нежной остались отметины. Совсем разум потеряли от страсти разгоревшейся. Ручонками трогали самые непотребные места. Пальчиками исследовали самые темные углубления.

- Интима жажду, однако! - зарычал Былдыген, набрасываясь на Томдыгена с укусами животными. Да только охотник силою славен. Валял его Томдыген, аки медведь валяет свою добычу, подминая под себя и телом жарким согревая.

- Жир медвежий нужен, не пойдет без него интим! - кусая его за ухо, просипел Томдыген, не сдавая позиции.

- Однако, дотянуться бы… - из последних сил полз Былдыген до заветного горшочка, понимая, что ежели он не  дотянется, Томдыгену будут уже не важны мелкие подробности.

- Узко, однако, как у маленького пушистого лемминга, - по-своему понимая в комплиментах, Томдыген жарко наглаживал гладкое тело.

- Однааааако… - Простонал Былдыген, в самый ответственный момент.

Пер Томдыген, как упряжь оленья в буран, не давая ни секунды на передышку. Мутился и прыгал чум перед глазами у Былдыгена, пока дышал он, аки дева стеснительная под своим внезапно свалившимся на него счастьем неслыханным, душу словно светом наполняющим. Рычал Томдыген, возвратно–поступательные движения совершая и, стараясь сделать так, чтобы еще быстрее дышала зазноба его чернобровая.

- Не могу больше, однако! - вскрикнул Былдыген, откидываясь затылком на шкуры медвежьи и падая в темноту.

- А и не надо, - Томдыген рухнул на него сверху, лишенный чувств.

***

Алый рассвет раскинул свои лучи по просторам Одноколяндии. Селение Тылды просыпалось. Начинался новый день. Но никто даже и не догадывался, что где-то на краю, в самом дальнем чуме, спят два голых полуживых парня. А тем временем Томдыген прижимал к себе Былдыгена и видел красочный сон. Будто бегут они по сугробам пушистым, крепко взявшись за руки. Былдыген ему улыбается, а солнце словно отражается в его белозубой улыбке и от этого еще больше света. Причмокнул Томдыген во сне, что-то пробурчал сладострастное и вновь побежал по сугробам белым.

Измотанные страстью, спали парни до самого обеда. Первым проснулся Былдыген. Проснулся да и залюбовался своим охотником. Потянулся своими алыми и нежными устами к устам Томдыгена, а после принялся покрывать его чело мокрыми слюнями. Заворочался суженный, улыбнулся и тоже проснулся. Вот так и лежали они до самого захода солнца, любуясь друг другом, пока желудочно-кишечный тракт не потребовал кормежки. И пришлось парням вставать с нагретого места и хлопотать по хозяйству.

Но недолго длился их момент быта счастливого. Пролетела как сон и вторая ночь, под светом сияния северного. Любились Томдыген и Былдыген до потери сознания во всех позах науке известных, поддержкой медвежьего жира заручившись.

- Женюсь! – пылко прохрипел Томдыген, соскальзывая с любовника горячего после порыва страсти, с ног сбивающей.

- Согласная я, - пролепетал брюнет, не в состоянии языком ворочать.

На утро снарядил Томдыген упряжь собачью и глаз от Былдыгена не отводя, взял любовь свою за меховую варежку да и отвез в поселение родимое, бате своему невесту-красу показать. Поднял очи черные отец. Да и обомлел:

- Ты опять? Выпроводили же мы тебя однако, паразита этакого, нахлебника и дармоеда!

- Однако, вернулся я! Принимайте сына, папа! – ехидно отозвался ему Былдыген.

Опешил староста от наглости такой.

- Это как понимать, однако?

- Люб он мне, отец! Жениться буду, однако! - влюбленными глазами на Былдыгена глядя, пролепетал юноша.

И сполз в обморок несчастный отец от такого заявления. А когда пришел в себя, то воспротивился, решив, что не бывать такому союзу, в котором не будет деток малых да красы женской. Хотя признал батя, что Былдыген даст фору любой девке. Но все же решил воспрепятствовать этому анальному браку. Долго думал отец, как бы сына отвадить от задницы мужской. Ночь думал. День думал. И на третьи сутки, как до утки, до него снизошла истина. Обрадовался старик, призвал к себе Томдыгена и молвил:

- Есть, однако, у меня к тебе отеческий наказ. Вот исполнишь его - дам согласие на твой брак, а нет, так отправишь этого дармоеда назад в его Тылды.

Закручинился Томдыген, но делать нечего. Махнул он рукой и решился принять условие отца родного.

И молвил старейшина далее:

- Приведи через двое суток десять тысяч леммингов!

- Однако, слишком много! - возмутился Томдыген. - Где же я их столько поймаю?

Ничего не ответил батька, а только указал пальцем на выход из чума, да подло захихикал, заведомо зная, что не сможет сын исполнить его наказ.

Вернулся несчастный Томдыген в чум свой, где ожидал его невест красивый.

- Однако, грусть-печаль, приключилась у нас с тобой, – пожаловался он, низко голову склоняя и обхватывая ее ладонями.

- Кто обидел? Пасть порву, морагалы выколю! - присел перед ним на корточки красавец Былдыген.

- Да батя, однако! Требует полчище леммингов навести. Вот наведу, пройду испытание, тогда и даст он свое добро на наш долгий и счастливый брак. А нет... – промолчал Томдыген, отворачиваясь. Да понял его и без слов юноша темноволосый.

- Леммингов, говоришь? – хитро блеснули карие очи в полумраке чума. – Так это я могу! Когда я жил в Тылды, были они друзьями моими лучшими. Заботились лемминги обо мне, подкармливали, морошку приносили.

- Да ну? - вскочил обнадеженный Томдыген.

Заложил два пальца в рот Былдыген вместо ответа, да и свистнул, как рак заправский. Прислушался храбрый охотник, будущий муж. Поначалу ничто не нарушало тишины ледяной. А затем послышался звук странный, будто тысячи маленьких коготков царапали снег, тонкий писк раздался отовсюду.

Выглянул Томдыген из чума и обомлел. Перед ними видимо невидимо было целое полчище леммингов пушистых. Столпилась свора грызунов возле чума и смотрят своими маленькими, доверчивыми глазками на Томдыгена с Былдыгеном. А Былдыген им и молвит:

- Милые мои пушистики! - прижимает к сердцу ручку свою тоненькую. - Столько лет вы меня кормили и поили. Вы же мне все как родные... я по праву могу назвать вас своими братьями и сестрами.

Море из леммингов заволновалось. Послышался одобрительный писк. Возгордились грызуны оказанным почестям да таким родством, надули свои мохнатые грудки. А юноша тем временем продолжил:

- Но пришла пора еще раз сослужить мне службу верную… - и рассказал им Былдыген все как на духу и с женихом своим познакомил. А когда взглянул парень им в глазки, то понял, что не оставят его лемминги, пойдут на все ради счастья семейного.

Проснулся старейшина по утру от голоса знакомого. Нацепил впопыхах шубу свою теплую и поспешил на выход. А как вышел, так и сел в сугроб мягкий. Стоит его сын довольный, уперев руки в боки, а позади него полчище леммингов. И понял отец тогда, что пришел к нему черный писец. От шока и вида такого не смог вымолвить он даже слова. А лемминги, недолго думая, принялись поедать на своем пути все, что только можно.

Проводил старик их взглядом очумевшим. Хотел как лучше, а получилось как всегда, однако.

Ножки его чума подкосились, подгрызенные сотнями маленьких зубок, да и накрыло старейшину палаткой с головой.

- Прекратить! – визжал достопочтенный староста поселения.

Из своих чумов повыскакивали женщины с детьми, посмотреть, что за безобразие творилось на улице. Отвисали челюсти их от вида такого дикого.

- Убрать! Увести назад! Положить, откуда взяли! – вопил несчастный отец, чувствуя, как пушистые лапки ползают у него под одеждой. – Согласен я!!!

- Точно согласен? – довольно улыбаясь и ехидно щурясь, спросил Томдыген.

- Согласен, согласен! Вели твоей невесте отозвать своих родственников! - показался из-под павшего шатра один глаз и нос.

И свистнул тогда Былдыген. И схлынуло мохнатое море обратно, удаляясь откуда пришло, неся разруху и унося с собой все на своем пути.

- То-то же, папа!

А Томдыген с Былдегеном взялись за руки и, нежно улыбаясь друг другу, отправились домой строить свое счастье. Ну а после, и свадьбу сыграли молодым. Гремела молва об этой свадьбе на всю Однаколяндию. Не было еще праздника богаче и веселее, чем у Томдыгена и Былдыгена. Всякие яства заморские украшали столы. Разнообразные вина текли рекой. Былдыген аки роза цвел рядом с могучим и красивым Томдыгеном. И зажили после этих всех событий молодожены счастливо. И все то у них было: и поцелуи на морозе, и жаркий интим под шкурками мохнатыми с горшочком медвежьего жира, и слова няшные, и улыбки лучезарные.

А еще между Елдырцами и Тылдырцами установился, наконец, мир. Вот так любовь победила предрассудки и два человека решили глобальные проблемы, которые длились годами… Потому, что не важно, какое заключение напишет психолог. Главное, чтобы пациент был счастлив!

СКАЗКА ВТОРАЯ.

НАЗВАНИЕ: Первобытный промискуитет

АВТОР: LAPUSIK and fifti_fifti

КАТЕГОРИЯ/ЖАНР: Slash, AU, СТЕБ, Humor 

РЕЙТИНГ: NC-17

Дорогие ребята, сегодня, в рубрике "Красный, желтый и зеленый" мы расскажем вам о том, как индеец и китаец нашли утопленника... Ой, а, кажись, не ту сказку-то мы хотели рассказать! Вот, головы-то дырявые, да склерозные!

Ну, так слушайте: когда еще земля была населена невиданными букашками да огромными зверушками, там, где ныне существует Федеративная Республика Германия, жили раньше племена дикие, несуразные. Жили они общиной. Все в одном месте, по соседству друг с другом. Ничего не делали. Ходили в шкурах звериных, сшитых из слонов мохнатых и едва стыдобу прикрывающих. Ели пищу, на костре приготовленную, агрессивно сношались, деток рожали. Все было буднично да ладно, вот только толком разговаривать они не умели. Издавали звуки непонятные, выли хором хрипы у костра, отдаленно напоминающие песни, и рисунки рисовали наскальные. И таких племен было пруд пруди.

Так проходили год за годом. До поры до времени, обитали они на территориях мирно, не трогали никого. А потом одно из племен таких, что уподоблялись троглодитам жадным, вести себя стало дурно по отношению к товарищам. Мясо, что все вместе добывали – себе утаскивали, в щели, норы да гнезда ныкая. Шкуры звериные ночью тайком п*здили, поутру вид делая, что не знали – чего это все так переполошились. Орудия каменные отбирали себе самые лучшие, в лоб мощным кулаком посягателей отпихивая. И становились они со временем все тупее и тупее по отношению к соплеменникам, все жестче и паршивее.

Осерчали соседи их, в правах ущемлённые. Не нравилось им, что Троглодиты Жадные вели себя, как говно мамонта - только ругались, совокуплялись и били своих же. Сильно они разозлились, поведением таким недовольные стали. Собрались как-то в кружок, рыча нечто невнятное, да слюной гнева с тяжелой челюсти капая, и решили, что не мила им такая жизнь. Не хотели они становиться прародителями быдла загребущего, жлоба бессовестного. Гены приличные, да наследственность хорошую, высшего света стоящую, хотели они своим потомкам нести. И решили отселиться от жадных, за соседнюю скалу перебраться, что у моря стояла, к воде ближе. Да назвали они себя Голожопые, зато высокоморальные.

А троглодиты долго не тужили. Возрадовались они, что теперь в их пещере на целую ораву ртов стало меньше, да принялись бесноваться от свалившегося на них счастья. Только вот недолго длились моменты великой радости. Не прошло и полгода, как поняли они, что не справляются без племени своего. Мамонты без общины их огромной не ловились, шкуры на бедрах поистрепались, начало племя болеть, чихать и кашлять. Ну, так и померли почти все. Остались из кучки этой только двое - Тэ и Бу - два молодых и рослых неандертальца. Правда, Бу был чуть меньше в плечах. Да фигура больно худа. Но зато на моську краса легла.

Тэ после смерти племени стал на Бу заглядываться, глазки под нужным углом косить осторожно, чтобы тот не замечал. Да только Бу все равно заприметил и сам стал присматриваться к своему единственному соседу по пещере. Вот так они и жили. Ходили мимо друг друга, что-то бубнили, кидали, швыряли. Но и это все вскоре надоело. Вот тогда тоска их совсем заела. Нельзя было больше так жить, как нелюди. Тэ совсем голову потерял от одиночества да постоянных заглядываний на симпатичную задницу в потертой шкуре. И появилось у Тэ желание маниакальное – завалить Бу, как самку, на лопатки. Да, по сути, он-то уже и забыл, как оные выглядели. Принял тогда решение неандерталец - ухаживать за Бу. Чесал репку свою крепкую, да вспоминал все уроки племени, как самку в постель завлечь. День-другой коротал Тэ за воспоминаниями, а на третий вышел в поле, опасливо косясь по сторонам и ожидая чудищ саблезубых, нарвал кустов с корнями, да и потащил черноокому демону их дарить.

Зашел Тэ в пещеру, а Бу спит, что-то кряхтит себе под нос, руками во сне от чудищ отбивается. Залюбовался Тэ такой презанятной картиной. Сел он на выступ, ручкой подпер подбородок, бровки домиком сложил да и заулыбался, словно дитятко малое. Но тут вспомнил Тэ, зачем в пещеру-то пришел, насупил свои мохнатушки над глазами и пошел твердою походкой будить свою избранницу. Потыкал дубиной в правое ребро спящего. Взвизгнул от боли Бу и проснулся, садясь на шкуры потрепанные и непонимающе смотря на кусты в руках Тэ.

- Гы! – оскалился Тэ, протягивая лапищу мощную, в которой растения были зажаты корявые, во все стороны ветками некрасиво торчащие.

Отодвинулся от него Бу опасливо. Зарычал что-то неразборчивое, бровку левую приподнял, а правую так и оставил, смотря на Тэ устрашающим взглядом. Раздулись ноздорки его точеные недоверчиво. Пошевелил крошечным мозгом неандерталец черноволосый, да и не нашел он в черепушке своей никаких мыслей путных на тему, что бы это могло значить.

- Агрх! – буркнул он, ребро недовольно погладив ушибленное и на Тэ обиженно скосившись. Не понравилось ему такое обращение, потому завалился он на шкуры обратно, с головою накрываясь. Решил Бу, что если не увидит он Тэ в темноте подшкурного пространства, значит и Тэ к нему приставать не будет со своими глупостями. Лениво было Бу в проблемы насущные вникать.

- Уг… - печально прокурлыкал Тэ, репку со свалявшимися патлами почесав. Не рассказывали ему ничего предки да соседи про такое окончание первой попытки подката к самке. Ткнул он Бу дубиной еще сильнее, чтоб обратила на него потенциальная женская особь внимание.

- Агырх! – вскочил Бу яростно со своего гнездовья утепленного, резко шкуры срывая. Выхватил он дубину из могучей лапы Тэ, да огрел его меж глазок косо посаженных так, что звезды посыпались у неандертальца рослого, своды пещеры озарив.

- УУУУУ!!! – завыл Тэ, за шишку набухшую хватаясь и вереща, как самка заправская, совсем неподобающе грубому альфа-вожаку их скромного племени, коим он себя по праву считал.

- Ухм! – гордо фыркнул чернобровый Бу, бросив на задиру косой и злобный взгляд маленьких сузившихся глазок.

- Ууууу! - жалобно завывая, кинулся Тэ из пещеры, пятками сверкая и разочаровываясь в учениях мудрых, которые не помогли ему женщину красивую завалить на шкуры.

Глянул Бу на брошенные Тэ кусты, кореньями вверх заманчиво торчащие. Сел на камень, поближе их к себе подтащил, да и принялся гадать, что бы вся эта ситуация значила, кончики волос войлочные пожевывая и с веток листики обдирая. Не ожидал он поведения такого от своего сожителя невольного. И потому знать не знал, что думать ему извилиной своей единственной, что в голове его за процессы «пожрать-поспать-сношаться» отвечала.

Пока шел Тэ вдоль скалы, постоянно потирая ушибленное место, злоба лютая напала на его некогда доброе сердце. Как же так, он, молодой и жутко симпатичный самец, не пришелся по душе этой тщедушной самке? В былые времена они по пять штук за раз к нему ложились на шкуру, а здесь, ишь, нос задрала! А потом призадумался Тэ – самкой- то его избранница особо и не пахла, и мешки такие же между ног болтались. Встал, как вкопанный, молодой неандерталец от осознания, что любовь-то его – неправильная! Но размышлять на эту тему долго не стал. Махнул рукой, да и решил, пусть оно горит все синем пламенем. Зато, какая задница!

Но тут другая дилемма-то встала: а как же тогда это своенравное существо завалить на шкуры? Опять принялся чесать затылок Тэ, словно перебирая мысли своими пальцами, да выискивая нужный ему вариант. Все не так просто оказалось. Пришлось Тэ сесть и подумать чуть подольше. Стал вспоминать неандерталец свое счастливое детство, когда мамка с папкой друг другу вшей выискивали, да всякую дрянь дарили. Представил себе Тэ, как он у Бу будет вошек ловить, и снова принялся умиляться. Люба была ему такая идея, да только тут же припомнилось сегодняшнее утро. Сразу посуровел Тэ, прорычал голосом звериным ругательства и опять призадумался. И принял он тогда решение подарком Бу задобрить. Череп костяной могучий уже от почесываний болел, но Тэ не сдавался. Он все думал и думал, думал и думал. И тут, неожиданно, придумал. А подарит как он ему рыбу блестящую! Самки в его племени, вроде, любили чешуйки серебристые. Да и еда пойдет впрок. На том и остановился его мыслительный процесс.

Огляделся Тэ в поисках орудия, с помощью которого можно осуществить задуманное. На глаза его влюбленные попался только камень серый, продолговатый, да палка огромная, что неподалеку валялись. Поскрипел троглодит извилинами, да и решил взять и то, и другое – в хозяйстве все сгодится. И отправился он с надеждой к реке близлежащей. В конце концов, не было силы такой великой, что могла бы влюбленного пещерного жителя остановить - первобытный человек был смел, борз, воровал, е*ал саблезубых гусей и мог завалить на шкуры хоть самого мамонта. Ну, а уж расположения какой-то дрищеватой, хотя и гордой женской особи он и подавно добьется!

Оказался Тэ у реки. Заманчиво поблескивала на солнце ее гладь, и рыбьи спинки переливались, скользя и рассекая кристально чистую поверхность воды. Рассудил Тэ, что удобнее будет целиться с большого валуна, что от берега недалеко из реки торчал, замшелым бочком зазывая вскарабкаться на него. Так и сделал Тэ, шкуры свои на берегу побросав и достоинствами своими потрясая. Полез он на валун скользкий, целиться в добычу оттуда, камень и палку с собой для пользы дела прихватив.

Встал враскоряку неандерталец могучий, рыбу высматривая, что кружилась вокруг камня косяками крупными.

- Уг! – довольно ухнул троглодит широкоплечий. Прицелился… да и зарядил камнем прямо промеж рыбьих спинок, в надежде, что собьет цель одним махом. Но только ринулся в стороны косяк неглупый, нарушителя спокойствия заприметив.

- УУУУ! – завыл Тэ от возмущения, увидев, что не попалась в его хитрую ловушку ни одна рыбешка. От расстройства затопал он ногами, сжав кулаки, да и соскользнул с валуна в реку с громогласным «ЁБ! », сверкнув пятками и достоинством в воздухе, прежде чем успел понять, что произошло.

Не задавался его любовный роман с самого начала. Вынырнул злой Тэ, челюстью мощной щелкая и кулаки сжимая до хруста. Но не таковский он был, неандертальский характер, чтобы сдаваться. В конце концов, ходили же предки на слона волосатого с голыми руками, да на тигра саблезубого с рогатиной. Правда, мало кто возвращался, но не это было сутью дела. Был же у них в итоге желанный промискуитет со многими самками племени! И полез с этой мыслью бравый неандерталец обратно, совершать задуманное вторично.

До вечера провозился Тэ, ебоша кильку, то палкой, то камнем ее лупя. Увенчались его усилия только попыток через много. Точнее сказать было сложно, так как считать неандертальца не учили. Попалась ему в руки лишь одна маленькая рыбеха с палец длиной, и та только потому, что со смеху кверху пузом всплыла.

Вернулся Тэ к пещере злой, голодный и в ряске, челюстью тяжелой скрипя, шкуры соскальзывающие придерживая, да добычу на вытянутой лапе в двух пальчиках держа.

Пока был Тэ на охоте в честь Бу, сам Бу, тоже не лыком шитый, сощурив очи свои черные, размышлял над сложившейся ситуацией. И, когда до его неандертальского мозга дошло, по какому поводу Тэ притащил кусты, он залился смехом звонким. Чуть было успокоился Бу, да только вздумалось ему посмотреть себе под шкуру на мешочки свои самцовые. И вновь засмеялся он пуще прежнего. Ох, и повеселила его выходка Тэ, так повеселила, что аж живот заболел. Хотя, не было ничего смешного в подобной ситуации. Не мог Бу позволить с собой так обращаться - был он слишком горд и самолюбив, чтобы разрешать себя подобным образом легкодоступно соблазнять. Насупился Бу от этих мыслей и, недовольный, прилег полежать, да и задремал.

А проснулся он от удара по все тем же ребрам. Развернулся он грозно, аки демон, чтобы навалять своему обидчику за все его сегодняшние выходки. Но, как увидал он представшую перед ним картину - вымотанного, но счастливого Тэ с малехонькой рыбешкой на один зуб, - так снова его смех и повалил.

Тэ выпучил глазища свои от непонимания. Это за что же-то хилый самец смеется над его добычей? Он старался, а Бу теперь потешается! Обидно стало за самого себя. Насупил он свои бровушки, надул свои губушки, да как укнет на Бу. Только не помог ему голос громогласный. Не перестал над ним веселиться сосед пещерный. Знай себе попискивал да похрюкивал, пальцем указывая на маленькую рыбешку. Кинул в сердцах водяного жителя Тэ прям на постель нагретую и выбежал из пещеры освежить горячую голову воздухом вечерним.

Это было возмутительно в самой своей сути. Тэ был обижен, зол и горел изнутри, как пламя, от малой искры разгоревшееся. Не получался у него промискуитет, даже с одним каким-то жалким пещерным самцом. Хоть раком станцуй, хоть рыбу поймай, хоть мамонта завали.

Тэ дернулся, когда последняя мысль ударила ему в голову, будто каменной кувалдой по лбу кто-то огрел. Улыбнулся он дурашливо и солнечно, совсем, как умалишенный. Прямо как те рожицы, что он на стенах пещеры камнем от скуки выдалбливал. Нет, не таковский был он – характер первобытный, чтобы так легко от принципов отступать. Заурчал Тэ довольно, утробно булькая. Пришла ему мысль в голову, одинокая, зато большая да светлая, как то чувство, что он хотел самке несговорчивой продемонстрировать. Вспомнил он снова предков своих, ушедших давно и покинувших своего сына незадачливого.

Забегал Тэ, да засуетился. План его был прост, но, в то же время, глобален – любили самки меха пушистые. Значит, нужен был волосатый слон. Там и мяса много, и меха, и кость, из которой опосля можно что-нибудь дельное выстругать. Только, на этот раз, не собирался Тэ в лужу голым первобытным задом садиться. Имел он достаточно развитый мозг, чтобы понимать, что у*бать дубиной мамонту — хороший способ привлечь неблагожелательное внимание животного. И поэтому на волосатых слонов охотиться нужно было с помощью ям-ловушек, глубоких, заранее выкопанных и листьями коварно забросанных.

Нарисовалась в скудном первобытном воображении картина сладкая, как забил он дубиной трубящего мамонта в одиночку. Да и отволок его за хобот или за хохол на голове к зазнобе своей пещерной, циничной, как все племя, в котором жили они раньше. И откроется тогда челюсть прекрасная в восхищении. И сбудется долгожданный промискуитет, о котором Тэ мечтал, спал и видел, когда наступало темное время суток.

Обрадовался Тэ. Камень с земли поднял, большой и с краю заостренный, да и отправился с его помощью яму копать, радужных самых стремлений полный. Заминка только вышла на этом этапе. Не ожидал Тэ, что почва твердая такая будет под ногами. Обычно, много неандертальцев яму копало, а сейчас трудно было справиться одному. Но не собирался троглодит сдаваться, подогревая себя мыслями о долгожданной самке и ее костлявых формах - желанных, как сытный обед.

День копал Тэ, блестя натруженной мускулистой спиной, два копал. Ночью копал без устали. Нужна была яма в четыре человеческих роста, чтобы слон волосатый не выбрался, даже если хоботом за край ямы зацепится. В раж вошел Тэ, без сна, еды и отдыха вонзая камень концом заостренным в землю и выбрасывая ненужные слои почвы со дна ловушки коварной. Захватили мысли его эротичные, возвратно-поступательные, от которых он не знал, куда себя деть. Все копал и копал, пока небо голубое не отдалилось от него сильно и не понял Тэ, что стоит на дне углубления, достаточно капитально прокопанного. Получилось даже глубже, чем надо. Доволен остался Тэ. Теперь можно было и мамонта заманивать, притаившись в ветвях дерева с дубиною. Мамонт в этих краях водился крупный, коварный, не из боязливых - надо было смекалку применить недюжую, чтобы хитрого зверя в ловушку завлечь.

Собрался Тэ, было, демонстрировать смекалку, да так и заглох на середине процесса. Расширились от осознания страшного карие пещерные глаза. Не подумал Тэ, как он будет из ямы выбираться. Копай он ловушку с кем–то из своих, из племени, вытянули бы его они наверх обратно. Да вот только один он был. Некому было помочь теперь.

- У… - жалобно ухнул Тэ, округляя большие и увлажнившиеся глаза. – Ууу… - повторил он уже громче, – УУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ!!! – раздался его вой на всю округу. Бросил он камень от досады, да и сел на него, голову бедовую, патлатую, первобытными ладонями обхватив. Самым несчастным почувствовал себя бедный Тэ.

А тем временем, в пещере холодной, сидел одиноко Бу. Он привык, что Тэ подкидывал ему всякие травы, да ягоды, как ходил по пещере бездумно, как бубнил постоянно всякую чепуху. А тут все звуки-то смолкли. И стало Бу не хватать этого грубого неандертальца. Занялся тогда соплеменник самокопанием едким, да понял истину спустя сутки, что и ему тоже любы были самцовые мешочки между ног у Тэ.

Парень так увлекся воспоминаниями, что взыграло в нем неожиданное желание пошамкать у него меж ног да понюхать. А тут, как назло, нет Тэ в пещере. Ну, что за несправедливость-то такая? Он тут как восход озарился, возбудился, а долгожданного избранника нет. Видимо, убег с досады от сожителя строптивого. Опечалился тогда Бу и решил, что это его вина. Начал себя по лбу бить. Звуками разными ругать. Только не принесло это облегчения, лишь злость окаянная на самого себя и Тэ взыгралась.

Схватил Бу дубину своего сожителя, да и принялся ею лупить стены каменные. Но только неудачно развернулся он, и напомнили его синюшные ребра о Тэ. Пуще прежнего рассвирепел тогда Бу - жгучее, аки перец, желание возникло у него: поколошматить обидчика своего, чтобы неповадно более было насмехаться так над чувствами ранимыми. Да что же это такое, влюбил в себя и бросил! Вот негодяй-то где! Вот где паршивец!

Выскочил воинственный Бу с дубиной наперевес и отправился искать Тэ. Не пугали его зверушки огромные, да опасности, на каждом повороте затаившиеся. Решительно шел Бу мстить за свою поруганную честь. Всего ночь прошла, но не угасла вера в справедливость у Бу. И тут, вдруг, он услышал странные укаюшие звуки. Насторожился Бу, прислушался и тут же расцвел, аки маков цвет, распознав в жалобном стенании голос родной и до боли знакомый. Кинулся в сторону, откуда разносились эти сладкие его уху завывания. Да чуть сам в яму не угодил, когда наткнулся на нее.

А уж как увидел Тэ родные и любимые черты моськи, так от счастья даже сердце малёк прихватило. Залюбовался им из ямы глубокой, заулыбался, растрогался от такой заботы. Не забыл его Бу, искал! Радость обуяла его невиданная, и принялся тогда Тэ носиться по днищу выкопанного им углубления, да издавать разные звуки позитивные.

Только вот Бу не до радости сейчас было. Ходил он вокруг ямы, да думал, как вызволить этого неумного неандертальца из собственной ловушки. Кинул Бу в него несколько камней, чтобы угомонился ирод окаянный и думать думу не мешал. И так часа два бродил, пока, наконец, не придумал.

Схватился Бу за корень выступающий, а сам свесился поглубже в яму, протягивая свою ногу волосатую да тощую, словно тростинка, чтобы Тэ за нее ухватиться мог. Вот так и выбрались они на свет божий. Тэ кинулся на соседа малахольного с объятиями медвежьими. Захихикал Бу от ласки такой бурной да засмущался, отталкивая свою добычу спасенную на землю и убегая назад в пещеру.

Прибежал в пещеру Бу, засуетился. Шкуры начал расстилать ровно, всякие кости разбросанные по пещере собирать в уголке бережно, да патлы свои к затылку приглаживать. Сел он после генеральной уборки на камешек ожидать Тэ могучего.

Тэ не заставил себя ждать. Вошел в пещеру, аки лев после удачной охоты. Грудь колесом надул, весь из себя важный, гордый, что расположения такой самки добился. Да пусть хотя бы из жалости. Зато самка вон как, сидит покорная, да лыбится в ожидании.

Подошел неспеша Тэ к своему избраннику, да сдернул шкуру набедренную, демонстрируя, какие у него мешочки крупные, да дубина знатная. Только Бу не растерялся и тоже сдернул с себя повязку. А вот тут уже оба-то и поубавили свой пыл. И как же это они будут промискуитетом заниматься, коли дырки-то спереди нет? Озадачились они вопросом и принялись вокруг друг друга ходить, да репы свои чесать.

Ничего не обнаружив зрительно, принялся Тэ шарить пальцами своими по телу Бу, да отверстия искать, куда можно дубину засадить по самые гланды. Нагнул его грубо Тэ в три погибели и как же обрадовался, когда нашел темную, сморщенную дырочку небольшого диаметра. Всунул он туда палец для проверки на проходимость. Палец-то прошел, а вот Бу от такой ласки взвыл дурниной.

Напугался Тэ сильно от такой реакции. Не прошел почему-то выход в астрал с использованием анальной техники. Глазками захлопал Тэ быстро-быстро, когда развернулся к нему Бу проворно, рыкнув что-то невразумительное и обиженное.

Не успел Тэ издать ни звука, как схватил его Бу за волосы грубо и дико, первобытному человеку подобающе, и, подставив подножку самцу неумелому, поволок его в койку, на шкуры, заваливать и выдирать, как сидорова мамонта.

Зашипел Тэ от безобразия такого. Но первобытный человек был свободен от оков цивилизации и морали, не признавал условностей и делал, что вздумается! Вот и Бу делал, что хотел, заваливая своего сопещерника мощного на шкуры, да и напрыгивая сверху с рыком гортанным, курлыкая, как и полагается всем неандертальцам в период нереста.

Заухал Тэ довольно, принялся лапами по тельцу щуплому, но желанному, грубо шарить, за всякие выступы половые мужскую особь трогать. Заурчал Бу еще яростнее, согласно дыша и грудь гладкую загорелую надувая.

Совсем извилина у Тэ в черепной коробке распрямилась от вида такого потрясающего. Заорал он, как вепрь майский, и как даст Бу кулаком по лбу так, что тот аж повалился без сознания, отключившись на секунду и, покидая землю бренную, в темноту погружаясь. Скинул его Тэ с себя, да и разложил на шкуру, как удобнее, чтобы промискуитет как следует пошел, качественно.

Очнувшись Бу, через плечо обернулся на Тэ. Заподозрил он какие-то копошения непонятные в тылу, не понравилось ему это.

- Умм? – свел он брови черные на переносице, вопрошая своего дикаря пещерного, что он делать собрался. Тэ ничего не ответил, поднялся, да побрел куда-то походкой спешной, в дальнем углу пещеры предметы продолговатые разной длины собирать – клык тигра саблезубого, камень небольшой, что у реки валялись множеством, корягу с предплечье толщиной. Понабрал он игрушек, в ассортименте подходящих для разнообразия интимного, да и подлез к Бу, демонстрируя свои подношения.

- Угх? - спросил он, показывая клык саблезубый, остро заточенный.

Замотал в ужасе головой патлатой Бу, не желая подарочек такой получать, вместо промискуитета тепленького. Пожал плечами Тэ, клык откидывая в сторону.

- Угр? – он продемонстрировал самке неконструктивной корягу растопыренную.

Замотала головой самка непокорная, еще сильнее глаза ширя. Опечалился Тэ. Последней надеждой камень был, но не стал Бу даже смотреть на финальную демонстрацию предметов инородных, для соития не предназначенных. Закатил он глаза, да и схватил Тэ, на лопатки его мощно заваливая. Понял Бу, что нужно дело в свои лапы брать, если не хотелось ему травм, несовместимых с дальнейшим совокуплением, получить. Обслюнявил он ладонь неандертальскую смачно да и провел по твердостям на теле самца неразумного, заставляя того заурчать и выгнуться.

Напрыгнул на него Бу неожиданно и бешено, опускаясь резко и делая так, что глаза у Тэ чуть из глазниц не повылезли от всяких ощущений приятных, разнообразных, кожу, будто пламенем, поджигающих. Поерзал на нем Бу со звуками «умф, умф, умф » характерными, да и ушел Тэ в отключку от такого счастья, улыбаясь блаженно, будто только что мамонта целого сожрал.

Сношались они с Бу, как животные дикие до потери сознания доисторического. До звездочек в глазах, ярких, словно солнышко в небе. А после заухал Тэ, как самка неразумная в самый момент острый, да и бухнулся на шкуры, затылком приложившись больно. Сверху его накрыла тушка Бу, бессмысленная и разобранная, расслабленно с него соскальзывающая, будто рыбка чешуйками, задевая кожу ласково.

Проснулся Бу от громогласного голоса соседа своего дикого. Спросонья посмотрел на него и удивился. А Тэ бегал по пещере, размахивая своей дубиной. Орал не своим голосом и раскидывал предметы, кости повсюду. Но только не похоже было, что осерчал он. Бу задумался: что же такое могло бы значить? Решил он, что радость у него приключилась бурная, необузданная и яркая, словно вспышка кометы. Уставился Бу на своего суженого удивленным взором. Ну, не может же он так радоваться, что сексуальное воздержание наконец закончилось? Да нет, конечно, тут явно другая причина кроется!

Не выдержал Бу долгих раздумий, да как гаркнет на правах законных на беснующегося Тэ, что аж стены сотряслись от эха громогласного. Прекратил свой демонический пляс Тэ, схватил чудо свое лохматое да черноволосое и поволок вон из пещеры. А Бу с каждым новым шагом диву давался и даже уже переживать начал, но тут они подошли к вчерашней яме, из которой Тэ выбраться давеча не мог. А там невидаль приключилась – слон мохнатый сидел в ожидании своей незавидной участи.

Всплеснул руками Бу радостно и тоже принялся бегать вокруг ямы с добычей знатной. Вот так и прыгали они до самого рассвета от восторга. А потом, на правах самца их небольшого племени, Тэ любил свою красоту нечёсаную, черноволосую. Любил во всех позах так, что нынешняя кама-сутра плакала в сторонке. А Бу с охотой ему отдавался, да ублажал своего охотника бесценного, умелого, да дюже красивого.

Вот так и жили Тэ и Бу в те далекие времена, когда еще земля была населена невиданными букашками да огромными зверушками, там, где ныне существует Федеративная Республика Германия. Строила быт свой молодая пара, да отношения свои налаживала. Они были очень счастливы, но так и не размножались. Хотя очень старались. Со временем их племя стало расширяться. Приходили неандертальцы со всех краев, завидев рисунки наскальные, которые слагали истории о Тэ. И стал Тэ самым мудрым и уважаемым членом сообщества. Ну, а Бу был до конца жизни его самой любимой красой.

СКАЗКА ТРЕТЬЯ.

НАЗВАНИЕ: Сказ о любви иноземной

АВТОР: LAPUSIK and fifti_fifti

КАТЕГОРИЯ/ЖАНР: Slash, AU, СТЕБ, Humor 

РЕЙТИНГ: NC-17

А вот что это мы все по Земле блуждаем? А ну-ка, взглянем на небо звездное да Луну загадочную. Сейчас мы вам поведаем историю дюже правдивую про расы иноземные, про любовь межгалактическую, про… да что это мы тут разболтались, заведомо озвучивая содержание сказки нашей? Слухайте и внимайте!

Где-то, шибко далеко, за теми звездами, что глазоньки-то наши уже не достанут своим взором острым, есть  планета Поганка Млечная. И живут  на ней невесть кто: люди – не люди, зверушки невиданные – а с виду, как люди, и называются они гордо – Поганоиды! Тьфу ты, нежить какая! Ну, так вот, был у этих Поганоидов царь справедливый - Арсений Дмитриевич.

Ой... Обождите-ка. Похоже, что царь-то из другой сказки! Простите! Эй, есть тут кто? Вы не подскажете, как нам попасть на планету нужную да в сказку правильную?

- А вы к Арсению Дмитриевичу летите, с 483 планеты, он все знает, - бабка Авдотья Гавриловна захлопнула перед незнакомцами астероид, на всякий случай уставившись в глазок.

Мда. Незадача... Как-то неправильно мы сказ наш слагать начали. Давайте сызнова начнем, да снова!

Где-то, шибко далеко, за теми звездами, что глазоньки-то наши уже не достанут своим взором острым, есть  планета Поганка Млечная. И живут  на ней невесть кто: люди – не люди, зверушки невиданные – а с виду, как люди, и называются они гордо – Поганоиды! Тьфу ты, нежить какая! Ну, так вот,   был  у этих Поганоидов царь справедливый – Йоргий Великодушный.

И был у Йоргия сын единственный, высокий да ладный Поганоид Томарий Паскудный. Хорош собой был юноша кареглазый, да вот только одно горе горькое  - характер у отрока с рождения был порицания достойный, хуже космической трехглазой редьки или межастероидного краба – щипунца. Достиг уже юноша возраста, когда жениться пора настала, стукнуло ему 2300 лет. Да только невесты все разбегались от такого чада бесноватого. И, в результате, к возрасту своему, до брака зрелому,   Томарий один бытовал. Лишь  антисоциально наблюдал миры, глазу невооруженному незримые в телескоп свой с увеличением тройным, да раздумывал, какую бы очередную скверну отцу любимому, Йоргию, подстроить, чтоб отстал он от него с женитьбой. Не вырос у отрока царского  еще нерв женильный, не хотелось ему свободу свою терять в возрасте нежном. Решил он про себя, что лучше уж будет он в своей комнате сидеть да в Гейм Бой межпланетный геймерить по сети с астероидом соседним.

В одно прекрасное утро не стерпел Йоргий злодейства окаянные, когда  еще одна девушка из покоев принца  выбежала, вся жвачкой астероидной с головы до пят улепленная. Топнул ногой царь взбеленившийся, да ворвался в хоромы сына, злой, что твой мутант с планеты Чешуярия.

- Да это что же ты, Поганоид малолетний, вытворяешь? Ты почто отца своего ни во что не ставишь? Высечь бы тебя хризантемой липисочной по твоим местам, нагим да мягким!   – бушевал царь-государь, потрясая кулачищами мощными в воздухе. А Томарий спокоен  был, аки чернобрюхий кишмялов. Знай себе, сидит возле окошка да любуется букашками всякими, мимо пролетающими. Долго еще бесновался отец по поводу своенравного характера отроческого. Угрожал, ногами топал, кричал слова непотребные, которые негоже было царской особе-то упоминать. Но, как бы ни старался грозный батька вразумить дитятко - все было понапрасну. Не сломился упрямый дух Томария. Выбежал царь-государь, аки недавняя девка, из покоев сына и тут же приказал призвать к нему воеводу верного – Биллиарда Сурового.

По тем галактикам слава ходила кометой быстрою о достоинствах и отваге Биллиарда. Был он могуч, свиреп и жалости не знал, аки демон расправлялся с врагами своими. Да что там враги, свои-то Поганоиды, и те боялись, обходя бочком да стороной. Но гордого и брутального Биллиарда это не успокаивало. Где-то в глубине души его космической жил человек одинокий, найти уют в доме и соратника по жизни желающий. Но это очень глубоко запрятано было. Так глубоко, что даже сам Биллиард об этом не догадывался.

Ну так вот, пришел воевода грозный по царскому прошению, по государеву велению и тут же получил наказ, который гасил: доставить сына единственного, царской крови немешаной – Томария, на планету Мурлодония, к невесте на смотрины. Не по сердцу пришелся Биллиарду царский приказ. Ох, не по сердцу! Молва о характере Томария, который был аки экскременты из ямы срамной, ходили похлеще, чем сложенные легенды о подвигах самого Биллиарда. Сей момент в истории очень не нравился воеводе царской армии. Биллиард с Томарием знаком не был, но питал дюжую неприязнь к нему. Как же так, он, Биллиард славный да великий, рискуя жизнью и защищая рубежи своей стороны родной, космической, идет по популярности наравне с каким-то мальчишкой!   Какой срам и непорядок! Да еще и назначили сопровождающим, аки няньку!

«Вот ведь где маразматик старый да малахольный! » - подумал про себя Биллиард, но на слух сей вывод озвучивать не стал. Только кивнул своей головой да поспешил выйти прочь, чтобы стеночки поколошматить ручищами сильными и злобу на ком-нибудь выместить. Сказано-сделано. Пообсыпалась штукатурка со стен красиво оформленных, поразбивались предметы роскоши хрупкие, порвались подушки нежные. Знатно Биллиард повоевал в своей каморке, метражом которая не уступала царским хоромам спальным.

Окинул генерал суровым взором результаты нервозности своей. Насупился еще больше от беспорядка капитального, да и сел успокаивать себя методикой разнообразной, сулящей чакры открыть и душу успокоить. Долго ли, коротко ли просидел Биллиард, но настал час снаряжать коней железных, космических, да ехать в Мурлондию с дитем неразумным.

Да только вот не один он страдал от чувств ущемлённых. Узнав, что с ним сделать собираются, взъерепенился Томарий, аки бешеный трехметровый Букарий рычащий с планеты Гарпия в созвездии Бес, да и пошел к папеньке отношения выяснять путем напряжения связок голосовых до частот ультразвука.

- Не полечу я никуда! - отстаивал юноша интересы свои царские, посреди зала стоя, ногами потопывая да кулаки сжимая.

- Велел я – полетишь, стало быть, - Йоргий никакого внимания на сына не обращал, журнальчик листая "Новинки фэшн-индустрии и дизайна военной формы десанта космического".

- Отец, не хочу я жениться! У нас на планете, вестимо, ни одной лепой Поганоиды не нашлось! Страхолюдины они все, что  Упыршмяки с Кошмарии!

-Ну, вот и полетишь на другую да разведаешь. Покуда свои не любы тебе, из инопланетных  приглядывать будем, - перелистнул  Йоргий страницу, очей усталых даже на сына не поднимая. Надоел ему Томарий хуже Занудонцев с Гнусавии капризами своими.

Потемнели очи  принца от тона разговора этакого повелительного. И счел он про себя, из зала под пристальным отцовским взглядом в гневе ноги унося, что не будет жизни  всем тем, кто наказ сей выполнять с ним вместе отправится. Не сомневался Томарий, гордую статуэтку отца с пьедестала локтем сметывая, чтоб не зубоскалила, аки Кошкарий с Чеширии, - снарядит  папаша с ним десант военный, по новому писку моды упакованный. В одиночестве гордом, как пить дать, не пустит.

Самоустранился отрок царский, да обиженный,   в сторону покоев своих богатых - там от горя кручиниться. Первым делом надумал принц бойкот объявить суровый, да к себе не пускать никого. Особенно едоносцев - Поваряк с маленькой звездочки Жареный Мымр, что у них на планете кейтеринга сферу обслуживали. Отказался Томарий еду вкушать, наружу выходить  из опочивальни своей  да слово молвить. Перво-наперво, даже дышать пытался прекратить, да только вот уже через минуту запал поубавился, ибо дуги жаберные под ребрами полыхать огнем начали, будто палили их безжалостно Урлонцы Огнедышащие  с планеты Кмяк.

Сел Томарий на ложе свое царское, да и принялся в окно взирать печально. Ведал он - не отвяжется отец, пока волю его не выполнят.

В день, когда в путь добрый отправляться пора пришла, шарами железными побрякивая, по последнему писку моды облаченный, кулаки до белого состояния сжимаючи, ступал Биллиард по коридору его высочество в космолет конвоировать. Слышал он про бойкот неразумный, что дитятко царское объявило. Оттого челюсть его напряжена была - предвидел он беседу нелегкую да пререканий полную. Ведал он, что отрок царский не сдастся без боя, все равно, что  Немуны с Партизарии. Свежа еще в памяти была битва та, что с содроганием Биллиард бравый поминал -  дюже тяжко было пытаться тех  разговорить, у кого уст  не было даже. Хотя, и те раскололись под давлением способов лютых да варварских, что одному генералу известны были.

- Ваше высочество, - постучался он деликатно да нежно  в покои отроческие кулаком мощным, штукатурку с потолка осыпая.

Тишина замогильная да душу леденящая ответом ему была красноречивым.

- Вылет через полчаса, я вынужден попросить вас выйти! - предпринял Биллиард вторую попытку, теперь уже сапогом с мысом твердым да стальным в дверь поколачивая. Картина, на которой ампиратор Йоргий запечатлен был во всей красе своей  царской, сорвалась со стены, развалилась с треском на детальки мелкие.

А в ответ сызнова немота проклятая.

Но не таковский был он, Биллиард по прозвищу Суровый, чтобы сдаваться. Выгнул он бровь угольно-черную, да и с пары ударов локтя, урановыми накладками с Шахтонии усиленными, вынес дверь с петель к курлычьей матери.

- Ваше высочество, приказы нарушать не велено! - отстукивая громогласно по полу мраморному да начищенному добросовестно, огляделся Биллиард, в покои заходя.

Принц, отвернувшись гневно, на кровати сиживал, руки на груди сложив, и не глядел даже в его сторону. Косы его русые, несколькими ленточками стянутые, на ветерке радиоактивном, из окна открытого налетавшем, слегка покачивались.

- Ваше высочество,   не делайте нам жизнь сложнее, и так в наше время нелегкая она дюже, - ступил  в два шага решительных Биллиард к отроку ближе, за плечо его взять желая, да и к космолету отвести. А, ежели понадобится, то даже и отнести.

Да только проскользнули его пальцы через одежду да кожу принца, будто был тот призраком бесплотным с планеты Никакундии. Моргнул Биллиард бравый, соображая с быстротою молнии - фигура принца ничто иное, как проекция астральная оказалась, с диафрагмы для показа видеоряда выведенная.  

- Остроумно, разорви его комету! – Биллиард выругался, приличия грани пока еще стараясь соблюдать да зубы стискивая белоснежные. В мгновение ока в ситуации разобрался военный смекалистый, на раскрытое окно взгляд очей потемневших бросив. Метнулся он туда, половиной торса могучего свешиваясь, да так  и застыл. Томарий, отпрыск царский бесноватый,   пожитки свои необходимые самые  в узелок снарядив,   по карнизу от него ящероидом шустрым удалялся в направлении неведомом.

- Отлезь, вояка пакостный, иначе  спрыгну я! И поминай, как звали!   -  вереск  Томарий издал пронзительный, углядев, что раскрыт был расчет его коварнейший да хитроумный.

- Ваше высочество, глупостей не делайте! Стойте смирно, сейчас сниму я вас, коли вы шевелиться не будете! - Биллиард поставил сапог мощный  да военный на подоконник твердокаменный, готовый храбрость свою, о которой легенды слагались, демонстрировать.

- Пошел ты в Жопию! – спроводил его Томарий нежно в самый неблизкий край галактики, что не изведан был еще умами учеными.

Сузились очи генерала бравого от бешенства праведного. Не успели они еще до космолета добраться, как начались уже слезы девические, Наивняриям с планеты Ной лишь позволительные. Закатил глаза Биллиард Суровый, да и шагнул вслед за принцем. Хотел было Томарий выполнить угрозу данную. Только глянул он вниз, да так и прилип к стене от страха высотного. Биллиарду бесстрашному оставалось лишь воспользоваться его слабостью физической, да и снять дитя неразумное с окна.

- Не хочу я жениииииитььсяяяяя! – вопил  истошно принц, через плечо крепкое да военное перекинутый, по коридорам уносясь в даль беспросветную будущего ответственного.

Только кто же его спрашивал? Биллиард свою ношу нес да челюстями поскрипывал от злости, аки половица древняя. С таким трудом он,   путем погрома избы собственной, чакры открыл космосу, да только мальчишка упертый выходками своими проказливыми закрыл их, вновь рождая в сердце злобу.

На крики Томария народ вышел придворный поглазеть да похихикать, а некоторые так и вовсе веселью предались безудержно. Ушла оказия с земли мирной да спокойной. Хоть какое-то время можно будет не оглядываться по сторонам в ожидании проделок хулиганских да дюже пакостных.  

А Томарий все голосил да голосил на плече у Биллиарда Сурового, который мужество из последних сил собирал в себе, дабы  не навалять мальчишке по месту его мягкому, да сапога не знавшему. Добрались они,   наконец, до  корабля их везде летающего, который переправил бы  принца к принцессе его Мурлонской.   Скинул Биллиард ношу на кровать огромную да пуховую, что в покоях его генеральских была, да и вышел из опочивальни шагами быстрыми. Да только за дверь он ступил, как полетели предметы  всякие  хрупкие, со звоном мелодичным на осколки мелкие разлетаясь. А уж брань какая в спину-то пустилась! Таких слов Биллиард ведать не ведал, слыхом не слыхивал даже от врагов, люто его ненавидящих.

Постоял чуток за дверью воевода, послушал, пополнил свой запас словарный, авось когда и пригодится, да и ушел, ядовито ручки потирая и думу думая, как несладко придется Томарию в Мурлондии. Девки тамошние славились фигурою укрупненной да законами семейными, дюже строгими, в которых мужички-то не имели права высказывать жене слово супротив.

Зашел в командный пункт  Биллиард уже довольный, ибо  не слышать голоса Томария оказалось для него счастием долгожданным. Раздал он указания подчиненным своим. Забегали все, засуетились, да и принялся корабль могучий от поверхности твердой отрываться ввысь,   поднимаясь в небо над Поганкой Млечной, разгоняя облака зеленые да птиц диковинных. А вскоре бороздил он уже космос черный да непроглядный, курс держа, согласно приказу государеву, в Мурлондию.

Много ли, мало ли времени прошло, да двигалось дело к трапезе вечерней по часам Поганоидским. Дал приказ Биллиард столы накрывать, наказал к столу пригласить Томария. Но вернулся посыльный, весь жидкостью непонятной облитый,   да и доложил воеводе, что принц отказался и послал его в непристойное место темное да глубокое.

Побелел  Биллиард от злости праведной. Эка невидаль какая! В жизни его никто еще не ослушивался, а тут нате вам! Щелкнул он челюстью с досады, да и пошел сам приглашать Томария на ужин.  

Ворвался в покои  Биллиард без стука дверного, так, что даже петельки послетали. Только вот появление такое помпезное прислуги отцовской не впечатлило Томария. Скривил он в усмешке издевательской лицо свое прекрасное, да и оскалился улыбкой довольной.

- Ты почто мои просьбы игнорируешь, собака ты женского рода? Ты почто отказы шлешь? Знать, не учили тебя этикету придворному? – громогласно трубил на всю опочивальню Биллиард.

- А с чего это я тебя-то послушаться должен? Чай, отцом родным мне не приходишься. И чего это ты раскудахтался-то в покоях моих королевских? – без заминочки отчитал Томарий воеводу. А у того аж зенки с орбит повыкатывались да рот в изумлении от такой дерзости приоткрылся. Но недолго в прострации пребывал Биллиард. Вспомнил он звание свое достойное. Взял себя в ручищи свои железные. Сощурил глаза да и молвил, тихо так, что аж Томарию стало не по себе маленько:

- А вот и слав тебе лапоть, что не батя! Так что, живо, буркозява пузатая, к столу пожаловал! А то вот сдеру с тебя штаны твои, золотом расшитые, да с голой задницей сопровожу к ужину!

Томарий вслушался в слова суровые, да  как представит себе картину эту красочно, что аж в горле-то у него пересохло. Сглотнул малолетний сорванец. Посмотрел в очи генеральские да понял, что не до шуток-то тут будет. Воевода нынче  совсем осерчал. Ой, почуяло  сердце юное, что опозорит он его в случае неподчинения.

- Ах, морда твоя вражеская! Ах ты, плеснянка мохнаногая! Ах ты, зубоскал тристодрыщенский! Вот расскажу я бате, как ты с сыном-то его единственным обращаешься, вот будет тебе потом награда!

Кипела ярость в Томарии такая, что, коснись он чего ручонкой, то немедля все бы всполыхнуло огнем. А Биллиард, опытом  и временем умудренный, все заприметил да и улыбнулся улыбкой гадюшной, победной. И руки-то он свои в жесте притворно–вежливом протянул, дескать, приглашаю ваше высочество на ужин.

Сжал кулаки Томарий. Бровки свои красивые насупил. Носом засопел, аки Дракозавр с планеты Огнедышка Пунцовая. И твердым шагом прошествовал мимо тирана своего, батюшкой-государем приставленного. Взыграла в мальчишке злоба размера недюжего, словно шар, огромного. И задумал Томарий отомстить Биллиарду за манеры его неучтивые, непокорные, при общении с персоной ранга королевского недопустимые.

Вошли в залу они огромную, где ждали подчиненные генерала своего, не садясь за трапезный стол. Тишина стояла замогильная. Во все глаза наблюдал народ вспышки огненных комет в очах Томария да Биллиарда Сурового. Но в залу мальчишку притащить оказалось лишь  полбеды. Вторая оказия случилась, когда принц наследный сесть решил подле воеводы. Биллиарду слишком умудренной затея такая показалась, но супротив ничего-то он сказать не мог. Пришлось молча смириться с выбором места Томария. Аппетит у воеводы потерялся немедля. Хотел бы он сейчас уйти в покои свои, да только вот негоже перед подчиненными-то в грязяку  черную падать и бегством спасаться.

Всю трапезу сидел Биллиард и опасливо чуть косился в сторону Томария. И вот, вроде, ничего не предвещало беды. Сидел себе мальчишка, кушал и даже грамм внимания не обращал на генерала лютого. Но, на беду свою, потерял Биллиард бдительность ненадолго, отвлекаясь на вопрос сторонний от соратника в погонах, рядом сидящего. Вот тут-то Томарий быстро ситуацию просек, да и подсыпал в напиток сладкий бурубульду серебристую. И так ловко все провернул, что, когда обернулся Биллиард в сторону его, то сидел принц с видом-то безгрешным, аки у пречистого дитятка, только рожденного.

Не обратил на глаза невинные Биллиард внимания особого, да отпил глоток из чаши, где бурубульдия серебристая плескалась. И все бы ничего было, но только урчать в животе-то чуть опосля стало. Поморщился воевода маленько, да и снова жидкость глотнул в надеждах, что все разом стихнет да уляжется. А не тут-то было! Заурчало в животе пуще прежнего. И замер Биллиард, боясь шевельнуться, да беду на себя навлечь позорную. Сделал он, было, вид, что все-то ладно да хорошо. Но вот только вскорости закипело внутри, зашкварчало, заухало и забулькало. Не выдержал Биллиард пытки суровой и легким галопом поскакал кишечник окаянный опорожнять.

А Томарий сидит себе да похихикивает гнусно в кулачок своей рученьки холеной и тихо приговаривает:

- То-то же! Знай наших, засранец!

Посмотрели недоуменно участники экспедиции сопроводительной на генерала, выбежавшего впопыхах, со странным цветом лица землисто-сереньким. Но и слова не молвили, лишь плечами пожали, да за принцем Томарием принялись в оба приглядывать, как велено было им. Объект непослушный  был да вероломный дюже, однако же, питали надежду они, что гладко пройдет трапеза вечерняя,   без казусов досаднейших.

Так и вышло оно. Отчего-то скучно стало Томарию, ежели не было Биллиарда бравого  подле него.   Не над кем шутку сыграть колкую да поиздеваться  – остальные не виделись ему оппонентами, для дела такого подходящими. Скучен был ужин да тих, не показывался Биллиард до самого его окончания. Хихикал Томарий в одиночестве гордом,   анекдотами похабными военных бравых развлекая, да истории непристойные  слагая, от которых алели уши у приличных Поганоидов. Терпели они молча юмор принца черный, не решаясь без Биллиарда  с ним в полемику жаркую вступать. Знали они, рассказами да правдой горькой наученные – можно опростоволоситься дюже капитально.

Потому трапеза с их стороны прошла  в молчании гробовом.  

Ну, а опосля того, как откушал Томарий, совсем наскучило ему времяпровождение этакое, в заточении. Замыслил он от неча делать в Сеть Глобальную выйти да порыскать там, что за девицы в Мурлондии обретались. Очень уж вид у папеньки-царя коварный был, когда про них он говаривал. Не задавался Томарий вопросом подобным доселе, хотя учен был да грамоту разумел. Многие миры знал уже принц юный, но с тем не сталкивался  предметно никогда.

Вышел он в сеть, да и обомлел, на кресле своем перевернувшись со страху. Первое, что увидел он по запросу «девы Мурлондские» - было чудовище страшное да со стороны подбородка косматое. Однако же, лысое оно было со стороны черепа, ну точно, как  гигантский Жабоид с планеты Амфибион, с бородавками, клыками  и  выступами всяческими неэротичными.   К картинке преотвратнейшей приписка  была сделана будто издевательская  – славны женщины Мурлондские характером муда*ким,   мужей  своих в теле черном держат да психику насилуют по-всяческому. После соития любят их воском покрыть слоем существенным  и отколупывать медленно субстанцию, когда застынет она, чтобы волоски любимого на ней эстетично рассматривать.

Не дочитал Томарий оды страшные, женщинам  плешивым посвященные. Задохнулся он от произвола такого,   торчка дав неслабого. Рот ладонью  тонкой прикрыл да и поспешил на коленках, от слабости подгибающихся, в сторону капсулы  спасительной, что на борту корабля держалась для случаев экстренных. Порешил он каникулы себе устроить внеплановые, от Биллиарда садистского, да от бати юродивого подальше.   Где-нибудь на планете Коноплярия –  бродили слухи, потешно там бывало  временами.

Биллиард же в это время только-то и закончил проблемами мучится тракта желудочно-кишечного.   Вышел он из уборной, по левому борту расположенной, да и увидел картину презанятнейшую – мимо него с тихим, но весьма отчетливым пением Томарий, отрок царцкий,   пронесся, будто гнался за ним рой ос зеленых с планеты Буярия.

- Величество должны мы уберечь! От всяких там ему ненужных встреч! -  Томарий пел, во все лопатки по направлению к капсуле у*бывая, так, что за головой только сапоги его царские да светодиодные сверкали.

Остановился Биллиард, как вкопанный, намерения отрока смекнув моментально. Так и понесся он  вслед за величеством спасать ситуацию, на грани п*здеца на одной сопельке болтающуюся.

- Ах ты, гаденыш королевский! – взъерепенился Биллиард пуще прежнего, в гневе праведном газу поддавая  да  на ходу стараясь не расплескать ничего. Все еще  хворал он опосля ужина казусного, хотя и ручаться готов был, что не обошлось тут без Томария капризного да противного дюже.

Отрок царский, бегством спасаясь, ему язык показал, аки дитятко неразумное, в отсеке с капсулами схорониться пытаясь. Да только вот не медлил и генерал бравый. В момент последний протиснулся он за принцем наследным в капсулу,   в щелочку-то узкую да маленькую,   меж дверями закрывающимися проскочив.

- Ваше величество! Вы почто же это вынуждаете меня вас в наручники-то заковывать урановые? – погрозился он, за руку Томария ухватывая да на себя от пульта управления трепыхнув.

- Коли надо тебе, вот  и женись сам  на страшилище, жителю планеты Жопия подобному! А вот я не хочу! –  махнул  Томарий обратно,   всю свою силу юношескую вкладывая да налегая, чтобы свободу сохранить и к пульту прорыв совершить.

Равновесие от неожиданности потерял генерал бравый да и качнулся вперед, на принца по случайности принаваливаясь и ладонями на пульт опираясь по обе стороны  от стана стройного, королевского.

От действия такого завалился и Томарий, носом по кнопкам проехавшись – дюже узкое пространство подле пульта управления было.

- Ты что же это делаешь, позволь узнать,   воевода мужицкий ты этакий? – шикнул он, поднимаясь с трудом. Очи черные, дюже гневные сузил, к Биллиарду от злости повертаясь. Рассудил он, что силушку военную применить изверг решил, как и грозился. Да только так и замер Томарий, прямо со взглядом блестящим встретившись, да нос к носу с военным настырным столкнувшись.   Почувствовал он дыхание теплое на коже, уяснив неожиданно, что в сантиметре от губ его лицо Биллиарда находилось. Опешил и генерал от близости такой внезапной, которой чурался он при общении обычно. С минуту их заминка длилась странная, пока писк электронный не послышался, треск да чириканье.

- Упс, - Томарий заметил, выглянув из-за плеча Биллиарда, когда смог от его бровей широких взгляд отвесть. Ан, оказия приключилась, индикатор-то над дверьми красным зажегся, дескать, «капсула запущена».

Никак не планировал принц наследный с собой попутчика брать какого-либо, а, тем более, генерала противного.

Тряхануло кораблик маленький со всей мочи, да как пустится он через всю вселенную в неведомую сторону. От быстроты, подобной света скорости, раскидало неугомонных принца да генерала по кабине. Силился Биллиард мужественно дотянуться до кнопочки важной, дабы корабль спесивый остановить, покуда не завез он их в галактику неведанную. Да и нажал-таки воевода настырный, добился цели поставленной. Только вот капсулу встряхнуло опять, и снова парней разбросало по пространству  судна космического.

Пришли в себя воевода да принц наследный, стали оглядываться, по сторонам осматриваться. Биллиард принялся по радиоприемнику запрашивать корабль свой военный. Да вот только тихо было, никто из приемника голоса своего не подавал. Лишь шум непонятный, будто Шипуны с планеты Змеляндика вторили ему. Кинулся тогда командир кораблика малого посмотреть по звездам да по картам галактическим, куда забросило их. Но и здесь печаль приключилась - попали они на территорию неизведанную, да дикую.

Осерчал Биллиард Суровый за выходку этакую неосмотрительную, мальчишескую да шаловливую. Развернулся вепрем диким в сторону принца да и насупился гневно, тоном издевательским вопрошая:

- А вот что теперь-то, ваше благородное величество, мы делать будем, коли не знаем, где мы, да в какой стороне?

- А я почто знать должен? Ты у нас главный – тебе и карты все в руки!

- А ты почто капсулу угнал? Не сиделось в корабле теплом да уютном?

- А почто мне там сидеть? Ждать, пока дева Мурлондская  к рукам  меня  приберет? – прищурился Томарий, взглядом прожигая грубияна норовистого, к высочеству относящегося неподобающе. А для пущего устрашения еще и руки в боки упер, да ножкой знай себе притопывает.

- А мне-то дело-забота какая,   кто тебя к рукам приберет? Я бы на месте бати твоего отстегал бы тебя плетоносию свистопивой, чтоб неделю не садился, не стоял, а только лежал да стонал!

- Типун тебе на твой язык поганый!

- А тебе язву межгалактическую под язык!

- А тебе…

Да не успел договорить Томарий; нежданно-негаданно ударилось что-то в суденышко их хрупкое, для дальних путешествий не предназначенное. Качнулись ребятушки и повалились сызнова на коврик резиновый да казенный.

Не растерял воевода сноровки своей славной. Вскочил на ноги и сообразил немедля, что метеорит они пропустили, пока языками чесали да пакостей всяких разных друг другу желали. Резво и ловко управлять стал кораблем он подбитым, намечая путь до планеты ближайшей. Несовместимы были увечья, капсуле их нанесенные,   с полетом дальнейшим. Требовалась починка коню железному.

Тут, на счастье их, оказалась планетка захудалая под боком. Биллиард курс направил на нее да принялся дюже стараться корабль посадить ровнехонько, доколе позволят повреждения. Худо-бедно, но сумели-таки они приземлиться на местность невиданную. Кругом - чернота, почва под ступнями мягка, неприятна, звуки странные, никогда не слыханные. Опешил Томарий чуток от вида пристанища их. Да, совсем не то место, в которое он попасть жаждал. И не весело тут как-то... А еще и генерал маячит беспрестанно.

- Вот, дурья твоя башка! – бросил в сердцах воевода и принялся местность изучать.

- А по мне - так и ладно! Я хоть годами не дорос, позволительно мне.

- А ты побузи мне еще тут!

- А и побузю!

Сжал Биллиард кулаки гневно, на ребенка королевского, противного, аки Ухрызг  с Кусарии, глянув резко. Ниже достоинства генеральского было на провокации этакие отвечать,   низкие, что гриб-пяточник.

Огляделся Биллиард, очами суровыми местность окинув. Много воевода миров облетел в годы былые да славные, планеты знавал далекие да близкие, но в этакое место не наведывался никогда – мог он лишь примерно судить, что очутились они в созвездии Угр.   Недалёко совсем от дома родного отлетели, да только вот опасался он - малоприятные личности  водиться тут могли,   опасные, да до мяска инопланетного жадные.

-  Ни шагу от меня, шкед царский да изнеженный, я понятно изъясняюсь? -  повелел бравый военный, глянув подозрительно на грибы розовые, дышащие, будто живые.   Росла невидаль этакая неподалеку, аж пары зеленые в воздух выпускала. Не по нраву ему местность пришлась, ох, не по нраву.

-  Чего ж непонятного, - Томарий согласился покорно, во все свои белые да ровные зубы щерясь.

- Ты мне тут работу-то Ортодонтиев с планеты Дантист не демонстрируй, - огрызнулся генерал тоном, пререканий не допускающим, на ребенка неразумного все еще сердясь. – Поискал бы лучше, нет ли в багажном отсеке инструмента какого запасного! – велел он,   не разумея пока, что можно сделать им вдвоем  с капсулой их крохотной, серьезно поврежденной.

- Чтооо? Дитятко царское да работать? Вот еще, нашел себе Негроида из созвездия Плантация! - Томарий окрысился,   губы в улыбке скептичной искривив.

Скрипнул зубами генерал терпеливый. Пообещал он себе,   что, ежели вернуться живым ему суждено будет  в дом родимый, так и вытребует он у Йоргия - генералиссимуса да хоромы новые.   И то, лишь малой толицей будут награды этакие за службу верную, службу нелегкую.

Огляделся военный бравый, поняв, что самому ему  выкручиваться пора снова настала, подспорья ждать неоткуда.   Едва ли шибко скоро на корабле их хватятся – они там вообще голову не трудили и за дитем, неразумным да царским, следили неважно. Биллиард смекнул давно уже истину золотую: коли хочешь сделать хорошо – нужно брать все в ручищи свои военные, мощные. Не впервой ему было в передряги попадать, одна та стычка бравая с Ухошлепками  Косоворотыми чего стоила, по сию пору  шрамы через всю спину болели. А тут одного отрока какого-то бесноватого женить костью поперек горла встало. Тьфу ты, напасть какая!

Кстати, об отроке…

Встал Биллиард, аки вкопанный, что столп бетонный, от мысли этакой, внезапно его пронзившей.

- Ваше высочество? – перестав капсулу дюже поврежденную осматривать, высунулся генерал из-за нее, озираясь недоуменно. Высились деревья синие, трещали птицы оранжевые, да колыхалась трава черная… Только вот никаких признаков Томария, принца наследного, непоседливого. Заприметил вовремя Биллиард, что не гнусавил никто над ухом противно да не  смеялся весело, что девочка махонькая трехсотлетняя.

- Да разорви же ты комету, это что ж это творится! - швырнул в сердцах Биллиард перчатки свои черные да кожаные  на панель приборную. Только и успел смекнуть он, что с мотором дело-то швах было, времени им бы понадобилось много на починку серьезную. Да только где ж его взять, время–то, особенно, когда есть кому жизнь усложнить столь обстоятельно?

- Сказано же было, от меня ни шагу не ступать, что же у него с проходами-то слуховыми туго,   аки у Ларингитийцев  с Глухарии, - ругаясь словами непотребными, многоэтажными да забористыми, дыша сквозь зубы гневно, принялся генерал продираться сквозь дебри крыкозябра колючего. На опушке леса сорняк ентот рос, аккурат там, где приземлились они неудачно. Показалось военному зоркому,   будто мантия в кустах мелькнула светлая,   особу королевской крови отличающая.

Вовремя настиг он юнца строптивого,   как раз в момент самый, сюжет нагнетающий. Вот-вот  сапог светодиодный ребенка царского буреловку пнуть готовился гигантскую, что челюсти свои раззявила призывно, в предвкушении, когда мяско царское само прыгнет на язычок ее липучий.

- Сказано кому было, ни шагу от меня? – за талию  отрока  королевского обхватывая, мотнул Биллиард  юношу светловолосого в сторону. Да вовремя подоспел он – пасть гигантская щелкнула  обиженно,   нежнятинки вожделенной  не получив.

- Ты смотри, мясорубку-то она на меня раззявила, - Томарий рьяно запротестовал, - и не дыши на меня, солдафон окаянный, микробов я боюсь пуще ручищ твоих каменных!   - почувствовав, что щетина генеральская уха его коснулась нежного, вздрогнул Томарий, поежившись приятно. Однако, недолго миг внезапно накативший длился. – Эй, тащишь ты меня куда? Вояка мужицкий,   ты мне запястье выкручиваешь! Больно мне!

- Ох, а хотелось бы шею вместо этого, - сил не жалея, волочил Биллиард героя мучений своих зверских к опушке, да к капсуле обратно.

- Короля я отпрыск, как смеешь ты, пролетариат похаб … - прервал речи свои пламенные Томарий моментально, кинжала лезвие точеное у своего горла почувствовав, да в глаза карие, ненавистью горящие, глядя.

- Папеньке пожалуйся, что же стоишь? – молвил Биллиард голосом титановым, аки предметы его обмундирования. -  Еще один вереск, да и брошу тебя одного, ежели капсулу починю, - пообещал генерал храбрый  пылко,   грудной клеткой в плечо Томария упираясь и будучи явственно не в намерении шутки шутковать.

Примолк пораженно отрок царский, шею потирая. Волосья Биллиарда светлые да шелковистые по лицу его затронули, запах оставив приятный, свежий, что бриз радиоактивный.

- Мужичина дворовый, неотесаный, - пискнул Томарий жалобно, чело внезапно взмокшее от жару  рукавом с рюшами промакивая.

Миг – и верещал принц уже от капсулы оскорбления свои колкие, когда отстегнул Биллиард с пояса обещанные наручники урановые и приковал высочество к трубе, что  корабль космический снаружи украшала.

- Ушлепитек с Х*ярии проклятый, в Жопию в ссылку жить поедешь! – лягался  сапогами  в его сторону принц Томарий. - Али отцу все поведаю, полы мыть отправишься мантией своей с погонами при дворце!  

- Ну, это посмотрим мы еще, - ослабив нервное напряжение немного, приладил на голову Биллиард шлем свой, что на ремешке  болтался на шее давеча, да и перешел в режим, звуки подавляющий. Дюже лепо таперича глядеть было на отрока королевского, окраса лица лишенного, все равно что Лилоид Позднецветный. Плевался, лягался да губами теперь беззвучно шевелил ребенок буйный, только вот Биллиарду все одно заботы поубавилось.  

Зато смело можно капсулой было заняться да понять, наконец, как быть в такой ситуации. А, возможно, по рации  связаться с  командным пунктом. И не слушать, наконец, эти истерики девические.

Однако же, не так все просто это было, как изначально виделось. Рукава закатав да мантию скинув, долго маялся Биллиард, покуда Томарий камушками да сором мелким пулялся в него гневно. Все под руку шло, что с земли мог принц вспыльчивый достать. Только вот не обращал на него Биллиард внимания должного, соринки этакие были ему, что Слонотопу с  Сафарии дробина. Контакты поврежденные, да и мотор  погасший печалили его больше всего.

- Эх, грехи мои тяжкие, - генерал бравый вздохнул, в двигатель зачахший залезая. Пришлось ради дела такого и рубашку-то снять белоснежную, дабы в смазке моторной не испачкаться.

До вечера провозился он, так и не покончив с  заданием непростым. Швах дело было,   на починку, по прогнозам его скромным, пару дней могло уйти.

Томарий, покуда занят воевода был, совсем с катушек съехал юношеских. Ведал он, что не слыхал воевода вересков его зычных в шлеме своем похабном, да и камушки – то  под ногами израсходовались давно. Таки принял иное решение  принц шаловливый  и перешел на меры более суровые. Принялся он поколачивать сапожищами в корпус капсулы, литой да металлический.

- Хороняка окаянный! Вояка мужицкий! Я трапезничать желаю! Жажда меня замучила! – Томарий орал, чтобы хоть маломальское внимание привлечь к персоне своей царской. Не по сердцу ему было, когда не любовались на него, да обращались хуже, чем с узником паршивым. – Я хочу Геймбой! Я хочу… маменька!!! – пискнул на частоте высотной отрок королевский, узрев, как тень огромная солнце заслонила  темными крылами.   – Биллиард! Биллиард,   хороший ты! Я обратно слова свои вертаю, только отгони от нас птичку вон ту, злую  да  хищную!

Близилась к ним с неба зверушка невиданная, не то птица, не то звероящер перчатый, да по всему видно было - явно настроенная недружелюбно. Смекнул это Томарий хотя бы по тому, что когти  остро заточенные прямо на них были направлены.

- Биллиард! Биллиард! Нам сейчас зад вспорют! – бился вне себя Томарий,   на ультразвук переходя.

- Да чтоб тебя… -  Биллиард  перст указательный в рот сунул, ибо токами его коротнуло пренеприятнейшими от контактов оголенных. Тяжелое что-то долбануло его по шлему внезапно, посеяв гул в голове ненадолго. Оглянувшись, узрел Биллиард сапог светодиодный принца Томария.   Это было свыше меры его терпения.

- Ах ты, шкед-то крысий, да отжиг царский внеплановый, - разозлился сильно он, шлем генеральский  с головы буйной сдергивая.

Но, на лицо принца взглянув, перекошенное да красок лишенное, заподозрил храбрый генерал - не ладно было что-то. Указывал Томарий куда-то за спину его перстом дрожащим.

- Да я…  хотел только внимание твое привлечь! Ан прилетела-то птичка! – пискнул он,   под капсулу самоустраняясь ретиво. –  Отвороти, чу ее!   Аллергия у меня  на пернатых с лет младенческих!

- Да, что же везет-то мне, аки утопленнику, - Биллиард застонал, повертаясь да и очами черными сверкая гневно. – Починю-то мотор я ентот треклятый, али нет?

Брови его широкие сошлись на переносице сурово.

Это кто же тут безобразие чинит да мешает починять коня железного? Целый день то мальчишка подле прыгает, аки Сараканчасер с планеты Кузнанчиков, а то еще  и живность всяка тревожит без надобности и позволения. Взял Биллиард Суровый монтировку-то булатную да толстенную и встал в позицию оборонительную, со зверем неведомым дабы рубиться в схватке жаркой. Только и успел он ключи Томарию кинуть от наручников урановых, чтобы изверг ентот малолетний в случае чего не пострадал-то. А тут как напрыгнет птица на него чудовищная, да как примется клювом своим до очей ясных Биллиарда тянуться, чтобы их выклевать.

Да только вот  не на того напала нежить невиданная. Биллиард и не таких упырей в покои вечные да невозвратные отправлял! Махнул он раз своей монтировкой булатною да и преломил крыло чудищу поганому. Махнул два – полилась кровушка серо-буро-малиновая на травушку-муравушку черную.

А Томарий, тем временем, отстегнул оковы свои, свободу ограждающие, да бегом тикать за ближайший куст сиреневый, дабы случаем не досталось по головке-то его царской. Наблюдал Томарий с восхищением за воеводой славным из укрытия, за всеми его действиями бравыми. Залюбовался на какой-то момент, не в силах отвесть очей от такого поединка жесточайшего. Да тут вдруг наступил  Биллиард внезапно на корягу позади себя, да и пропустил удар крылом мощным. Откинуло его на капсулу острую да железную. Только воевода лишь усмехнулся, боль  превозмогая в теле израненном,   да и снова в атаку ринулся.

Птичка тоже оказалась не лыком шитая: завидев у противника повреждения тяжкие, принялась она его клювом калечить своим остроконечным. Да только вот кура крылатая не ведала, что разожгла в воеводе огонек дьявольский да дюже азартный. Не успела квакнуть она, как забил ее своей монтировкой тяжелой славный воин. Только перья-то и полетели по сторонам разным.

Тут бой-то и закончился. И Биллиард почуял враз ощущения неприятные, болезненные. Ноги его, некогда твердо стоящие, аки пристульки чугунтальные, подкашиваться начали да к земле неродимой тянуть. Подумал воевода тогда, безвольной массой заваливаясь на травушку-муравушку, дурно пахнущую: «А вот и смертушка моя с сабелькой подоспела. И умирать-то придется на чужбине, никем не схороненным, никем не отпетым по традициям-то Поганоидным да славным. Эка оказия неладная! Воевал славно, а умру бесславно». Закрылись очи у воина могучего. Так и провалился он в бессознанку темную да дремучую.

Выбрался Томарий из убежища захудалого и, бочком-бочком птицу, насмерть забитую,   обходя, приблизился к своему мучителю-спасителю. А тот лежит себе и не думает даже шевелиться. Приосанился сразу мальчишка вздорный. Вот, проблема-то вышла неожиданная. И как же это он, королевское дитятко, будет починять мотор  самостоятельно? Найти-то папенька Томария найдет, только вот, когда обнаружит -  останутся от тельца его, дюже красивого, одни лишь косточки с мяском обветренным. А если  учесть, какие прожорливые тут  хищники лазали, то и без мяска вовсе.

Опечалился Томарий за судьбу такую незавидную и уже, было, подумал, что девы Мурлондские были и не такими уж страшными, как застонал вдруг воевода павший. Всплеснул Томарий рученьками своими холеными, да принялся пыхтеть, тело тяжелое оттаскивая в кораблик их маленький.

Ну, затащил! А дальше-то что делать? Чесал свой затылок Томарий и думу думал, все уроки и нервных мужей ученых вспоминая. А ведь проходил он что-то подобное, и  припоминалось вроде, что надо было раздеть пострадавшего да раны осмотреть. Сказано-сделано. Только вот засмущался  Томарий  на тело красивое, сильное да оголенное глядя.   Он и про раны-то смертельные забыл, разглядывая все, что виду его открылось, под униформой генеральской доселе сокрытое. К лицу пригляделся, черты противные рассматривая. Хотя, если посмотреть под углом нужным, то не такие уж они противные. А если вот так нагнуться, так даже и красивые.

Прогнал мысли Томарий скверные, вовремя вспоминая про нелюбовь взаимную, и принялся раны обрабатывать, места срамные прикрывая, чтобы не наводили на мысли непотребные, дюже отчаянные. Управился он быстро. Оглядел довольным взором тело чистое, улыбнулся сноровке своей и понял, что умаялся сильно.

Стресс такой за последние несколько часов пережить, шутка ли! Где ж такое видано, чтобы дети царские так вкалывали в поте лица. Ну, и прилег Томарий рядом с телом Биллиарда, что почивал сном бессознательным. Уткнулся он ему в плечо могучее, теплое, улыбнулся и тут же наполнил округу храпом знатным, громким, да малость жутковатым.

Долго ли, коротко ли длился покой Биллиарда Сурового, но только вскоре пришел в себя воин ампираторской армии. Резанул по раковинам ушным звук неприятный,   где-то прямо рядом раздававшийся. А еще понял Биллиард, что замерз, аки Сусландроид Снегопардовый, кои водились в ледниках Кристаблондии. Поднял он веки отяжелевшие и осмотрелся аккуратно, повернувшись неловко. Тело все, израненное да покалеченное, болью жгучей отозвалось немедля.    

- Вот, дубина стоеросовая! Хоть накрыл бы чем-нибудь! – Биллиард возмутился, обнаружив, что стыдом он маячил, аки младенец новорожденный. А рядом - мальчишка, сопит да храпит. И, словно услышав недовольство воеводы, накрыл Томарий его своими конечностями царскими. Тут-то Биллиард и растерялся маленько. А что в такой  ситуации делать-то было? Не учили его в академии военной, не сказывали про царский произвол на казенном полу.

Но не стал с себя сбрасывать ношу ответственную да приказом навязанную. Прислушался он к чакрам открывшимся и понял, что тепло ему было, и словно мурашильдики своими лапками мохнатыми прошлись по телу всему. Смутился от приятных, но постыдных, тянущих внизу ощущений Биллиард Суровый, покраснел с непривычки, аки таматозанский перчик, нахмурил брови и принялся думать о вещах серьезных, чтобы не навлечь беду срамную. А то вот проснется храпун мелкий и забьет своими шутками позорными.

Храпун мелкий под утро только от неги сонной очнулся, обнаружив себя в виде непотребном. Рука его на шее Биллиарда ненавистного нежно покоилась, нога – на бедрах,   непристойно через тело генеральское, стройное да ладное, перекинутая.   Сам Биллиард, к ужасу Томария,   лежал и бодрствовал, в иллюминатор поглядывая, что на крыше капсулы был.

- Ты что творишь? Охальник  пакостный, - Томарий на него взъелся, отдергиваясь, словно от Пупавки Ядовитой. Мозгами пораскинув, уразумел он шустренько, в какой позе-то  провокационной лежал с  воякой нелюбым, дюже мерзостным.

- Лежу, да жду, когда твое царское величество проснется! А то уже конечности от тяжести твоей атрофировались.., - спокойно Биллиард  вторил, плечами могучими пожав.

- Папеньке все расскажу, - сызнова заскулил Томарий, на понт дешевый взять пытаясь  военного грозного.

- Пошел бы ты лучше, отрок болтливый, нам поесть достал, - голосом вымученным   Биллиард вымолвил, голову в сторону отворачивая.   Не было никаких сил у него  с юнцом строптивым сражаться.

- Позвольте, ты на это у нас есть! Да и  не велено  мне от корабля ходить никуда!  

Попытал счастья, было, Биллиард самостоятельно пошевелиться, эксперимента ради, да только застонал от боли, что Бизоний раненый с планеты Икатон.

- Недееспособен я еще. Воды мне подать смогешь, хотя бы? Могу ли рассчитывать я, что не попадешь ты в буреловку хищную да не наведешь по наши головы Зозуль полчище беспощадное?

Глянул Томарий на него букой, насупимшись. Прочертил взглядом  по  плечам широким да загорелым, вспомнилось ему, как защищал их давеча генерал бравый, живота своего не щадя.

- А не улетишь без меня, покуда хлопотать буду? – прозондировал принц недоверчивый почву  подозрительно.

Усмехнулся Биллиард  скептично да невесело, уголки губ в полуулыбке изогнув.

- Улетишь от такого окаянного. Мне встать бы, и то ладно.  

Вздохнул Томарий тяжелехонько. Неведомое что-то  творилось с ним намедни,   послал бы он раньше  кого угодно в Жопию, хоть генерала статного, хоть самого царя Паскудия с просьбами такими холопскими. Да вот только делать–то неча, трапезничать охота, а Биллиард  бледный лежит,   аки  Корнишорий с планеты  Теплиция. Получается,   надежда вся на него только, принца наследного, и осталась.

- Пойди, принеси! Туда пойди, сюда пойди… Хороняка! – Томарий ворчал злобно,   шлем  генеральский с земли подбирая, дабы воду в него набрать. - Совсем нынче особ царских ни во что не ставят, понимаешь. Что смерд, что отрок царский – одно чудо чудесатое у них!

Этак, с час странствовал он  по окрестностям, шуму стараясь лишнего не издать да писку,   на  растения диковинные, подозрительно шевелящиеся, не ступить. Отыскал из снеди принц лишь грибы какие-то, на Мохрущ похожие, да ягоды на дереве, что невысоко росли. Оные и на их планете водились тоже количествами несметными – съедобные  они были, хотя и несытные. Воззрился Томарий на семейку гусениц, неспешно по своим делам ползущих. Вздохнул еще раз, досадуя пуще прежнего, да и принялся их в каску набирать.

- Нет, а что, не давал я обет безмясия,   - морщась и слизь брезгливо о штаны, позолотой расшитые, вытирая, проворчал принц наследный, на ходу рассуждая, какую уху гусеничную наваристую в шлеме генеральском  можно было бы  намутить.

Вернулся отрок царский с успехом к стоянке их внеплановой да затянувшейся, с ягодами грибами и живностью. Воду даже добыть изловчился,   где живье-то и плавало теперь, брюшками розовыми кверху.

Однако же, подле кораблика их малого обнаружил Томарий страсть-мордасть невиданную: возлежал Биллиард  на земле неродимой  недвижно,   челюсти генеральские  плотно сжав.

- Биллиард! – Томарий обеспокоился, воды едва их не лишив, с трудом добытой. – Ты чего ж это, пес смердящий, удумал–то, э! Слышь? Енто кто ж мне мотор починять будет?

Подскочил он к генералу бравому, без чувств распростертому. Одет вояка храбрый  лишь по пояс был, пытался он, всего вернее,   до  мотора добраться  движениями неуверенными да ослабевшими.

Водрузил к себе голову его на колени принц, страхом объятый. Совсем не желалось ему, чтоб генерал пакостный  одного-одинешенька  его оставлял на земле, от дома далекой.

- Воды подай… -  прошептал слабо военный обессилевший.

- Да что же это, дробина-то звездному десанту под хвост куцый! - Томарий непригоже выругался, до шлема дотянуться силясь. - Енто кто же из нас теперь дитятко-то беспомощное?

Притулил он край тары, для жидкостей не предназначенной, осторожно гусеницу всплывшую перстом в сторону оттискивая, да и приложил  к устам алым, дабы напился генерал вволю.

- Ты… - прохрипел Биллиард, очи едва открывая, - что, в мой шлем именной  червей набрал? - ресницы его темные вздрогнули, взгляд недобрый, блестящий неласково открывая.

- А  куды ж мне? – Томарий взъерепенился, что Имп Рогатый да бешеный. – Я бы и в сапог мог, да дюже негигиенично буде!

- Капут тебе, принцесса изнеженная! Да вот, встать бы только… - опадая, военный храбрый прошептал да и ушел в бессознанку сызнова.

Напужался Томарий пуще прежнего,   даже «принцессу» обидную мимо ушей пропустив. Надежда одна лишь теплилась –  что от ран тяжких да суровых ослабел воин  храбрый. Отроку царскому не по сердцу пришлась идея на планете незнакомой в одиночестве  оставаться,   в ожидании смертушки голодной.  

Возникла у него одна лишь мысль спасительная – покормить Биллиарда надо было, да самому прием пищи совершить. А ежели и тогда не очнется, тады уж и капут всему сущему наступит.

Руками дрожащими принялся Томарий огонь разводить, натаскав веток каких-то да хворосту.  

Битый час возиться пришлось руками-то неумелыми, да труда не знавшими. Зато шлем сгодился, и аккурат к обеду была похлебка наваристая, лучше и не знать, из чего сготовленная.

- Жри бодрее, - нежно поил Томарий генерала храброго из каски его же, приглядывая, чтоб  мяском  тот не брезговал.

Рад он был радешенек, что откушал все же Биллиард, не слег немощный.   Помог  он генералу бледному в капсулу-то обратно дотелепать да и принялся круги нервные нарезать  вокруг корабля их пострадавшего за дело правое. Не по нраву ему ситуация эта была, ой, не по нраву!

А как дело к вечеру клониться стало, лихорадить Биллиарда начало здорово. Торчка  Томарий дал совсем, к военному подкрадываясь, да рядом усаживаясь. В себя тот пришел после обеда на время короткое.   Жутко было Томарию одному без общества бытовать в потемках сгущающихся.

- Ты это, пролетари… Биллиард, слыхиваешь? Ты помирать надёже не думаешь? - Томарий осведомился деликатненько, веточкой его тыкая лёгонько.

- По обстоятельствам, –  отчёт ему был, суровый да короткий.

- Я тут это… не желаю один бытовать, - Томарий молвил,   поближе  подсаживаясь.

- Не бытуй, едрен мотор! - коротко, но так же резко  военный  бравый отрапортовал.  

Покумекал Томарий  с секунду, мозгами юношескими пораскинув непосредственными.

- А найдут нас, что думаешь? – вопросил он втихую, еще ближе к генералу храброму подсаживаясь.

- Генерал я. Оракула с собой на борт брать не велено было, - военный огрызнулся дюже холодно.

- Да ладно тебе, не будь ты Ухрызг такой, - попытался Томарий атмосферу натянутую сгладить сколько-нибудь.

- Чего докопался? Что ли, помолчать не можешь?  

- Боязно мне. Ты вот без маменьки, без папеньки не скучаешь? – Томарий продолжал линию свою гнуть неуклонно.

- Не знавал их никогда. Спать ложись, мелочь неразумная! - ворчливо,   да уже не злобно, зубом на зуб от лихорадки не попадая, Биллиард  откликнулся.

Вздохнул Томарий тяжко да горестно. Не было в капсуле места слишком много, а на сидении Биллиард  уже возлежал полудохлый.

- Некуда мне. Тут я посижу, – буркнул он, палочкой на коврике казённом кривули различные вырисовывая.

- Сюда иди, сказал, будет он мне тут! – сдвинулся военный, давай принцу места немного, как давеча, в ночь прошлую.

Покосился Томарий на него недобро да люто, что Волчок с Лунарии. Не нравилось ему взаимоотношение  этакое тесное.   Ненавидел он  генерала вчера еще. А сегодня  уже не так уж и противен был вояка пакостный.   По душе ему идея  позорная стала подле него находиться, хотя и не желал он истину открывать.

Да ничего не попишешь – сил набраться им обоим надобно было.   Прилег он, к Биллиарду лицом повернувшись. Чувство странное кольнуло, слева.   Глаза блестящие, темные на него  во мраке изучающе глядели, что омута два бездонных.

- Почто глядишь, будто впервые видишь? – Биллиард  поинтересовался  голосом охрипшим, знобясь, что цуцик Церберии Трехголовой.

- Лихорадит тебя дюже.  

- Сам знаю.

Вздохнул Томарий, со внутренними чувствами подозрительными да чужеродными борясь. Поразмыслил, да и закинул руку на стан стройный, к себе военного хворого прижимая теснее.

- Расскажешь об этом кому, конец тебе, пролетарий солдатский да окаянный.

- Разговорчики в строю, - Биллиард буркнул, улыбку глупую, словно у дитя несмышленого, стараясь усмирить. Не ждал-не гадал он никогда, что и сам до такого доживет.

Так они и заснули, размышлениями мучаясь о дне грядущем да о событиях, что принесть  он им должен был.

А день грядущий с хлопков да звуков неведомых начался. Шум поднялся знатный. Томарий подскочил, как укушенный, Биллиард глазами заморгал. Оба не поняли сразу,   к чему столько шума, да от чего. Принц наследный, в себя чуток придя, решился-таки  высунуть нос свой любопытный да посмотреть на нарушителя спокойствия. А коли их там много было, то на нарушителей. Осторожно высунулась моська царская, огляделась и поняла, что это попросту стадо неразумное, дикое, зверушек причудливых пробегало. Со взгляду первого, выглядели они скорее жертвами цепи пищевой, стало быть не хищник, что уже утихомирило ребенка наследного да дюже беспокойного.

Вернулся Томарий с улыбкой на лице, дескать, все спокойно. Да вспомнил вовремя, что Биллиард-то ему все еще морда вражеская. Сощурил глаза, а воевода знай себе улыбается бледными губами, веселясь мальчишке вздорному, несмышлёному. Покумекал Томарий в голове ситуацию сложившуюся, да и тоже пустился смеяться поведению своему изменчивому.

Шутки шутками, а день-то надо было начинать. Как заправский повар, разогрел Томарий суп вчерашний из гусениц да и накормил генерала деликатесом мясным производства местного. А коли не траванулся воевода после вчерашнего, решился Томарий и сам похлебать с удовольствием бульон мясной, наваристый.

А дальше пришлось ребенку царскому помогать Биллиарду Суровому да немощному перебираться поближе к мотору. Сказано-сделано. Вот, сидит воевода и слушает рассказ мальчишки, что за провода незнакомые и куда примыкают. А Биллиард ему инструкции дюже ценные дает, какие стоит проводочки трогать-то, а от каких прочь руки свои корявые убрать надобно.

- А че щелкается-то? – вопросил Томарий, когда опять ослушался генерала да залез рученьками своими белоснежными не туда.

- А не лезь, куда не велено, и щелкать не будет. Кому сказал, синий провод не трожь! –отвечал ему суровый воевода грозно.

- Эка, на тебя не угодишь! Я тут стараюсь, во благо дела общего тружусь. Ручки вон свои холеные мараю, а ты ворчишь, аки медверьязер с планеты Бубнибряшка. Мог бы по головке пригладить за исполнительность мою, - жаловался и жаловался Томарий на судьбу-злодейку.

- Вот, зараза-то на мою голову свалилась! Коли я медверьязер, тогда ты - побрынчушка пустозвонная.

- Ай, опять тут что-то неладно щелкнуло!

- Ёбтунский колород! – выругался матерно Биллиард, устав выслушивать этакие стенания. – Загубишь корабль наш железный! Оставишь ведь без средства возврата на родину далекую. Да что ты приказы-то мои не выполняешь?

Вот так они и ругались, пока мотор изломанный починяли. Худо-бедно, но чихнул корабль на проверке, разок дернулся да и завелся, наконец. Обрадовался весь перемазанный чернотой моторной Томарий. Выставил зубешки свои белехонькие напоказ. Грудь колесом надул, собой недюже гордясь. Бровки выгнул, бледного генерала вопрошая, мол, каков я, а?

- Ну, так чего? Полетели, что ли?

- Эка, башка деревянная у тебя! Рано еще. Подняться на ноги мои крепкие надо, осмотр технический сделать да пробный взлет совершить, а там уже и до сторонушки родной поедем. А пока глуши мотор и марш еду готовить! Мне силы нужны.

- А ты, случаем, не прихерел ли, товарищ воевода? – Томарий возмутился повелению этакому.

- Эх, дитя царское да неразумное! Да коли я бы сам мог, неужто, ты думаешь, подверг бы я тебя опасности?

Призадумался Томарий, да пристыдился мыслей собственных. Вот ведь, рожа-то его эгоистичная! Биллиард, собою жертвуя, от птицы хищной его спас, а он как Свинтазарв доисторический ведет себя. Потупил глазоньки свои ясные в пол. Пробубнил слова извиняющиеся да и отправился гусениц искать мясных для похлебки.

Пока искал Томарий ингредиенты для супа сытного, в мыслях-то его постоянно Биллиард витал. Окаянный засел там так плотно, что принц бедный - разнесчастный уже не знал, каким способом его оттуда выдворить. Два раза Томарий пропустил гусениц, четыре раз брал не то, что требовалось. Да что же ты делать-то будешь? Нервно кинул каску он испоганенную, именную, наземь. Сел на корягу престранную. Голову рукой своей подбоченил да и принялся размышлять, с какой это стати воевода в его голове поселился, как в своей собственной.

А потом мысли разные стали к нему ручейком прозрачным стекаться, да вспомнились ему черты красивые, сон рядом с телом его теплый. И сразу все внутри зазвенело, запело, цветы диковинные бутончиками стали распускаться, бабочки где-то внутри залетали, и понял тогда Томарий, что противный генерал дорог ему стал, аки свобода та,   за которую он все цеплялся ручонками своими цепкими.

Заалели щеки юные. Опустились реснички длинные. И воздуха-то сразу перестало хватать. Вот ведь, приключилось с ним приключение знатное. И как теперь отцу сказать, что девы Мурлондские не заменят ему плоти мужской, да рук сильных и сердца храброго? Вроде как, не разрешались издревле браки оные. Был когда-то в предках его далеких Ирсудий Писклявый. Знатный был гомофоб. Не любил он извращение подобное да и запретил такие союзы. Ну, а с приходом владыки другого так закон тот и остался на своем месте. А вскоре про него и вовсе забыли. Ну, теперь бы пора и вспомнить. Улыбнулся Томарий мыслям своим дюже гениальным да ободряющим и пошел кормить вояку своего славного.

После трапезы сытной Биллиард себя почувствовал лучше гораздо и даже начал было порываться за дело взяться, да только ладошки теплые отпрыска царского в грудь уперлись; не пустил Томарий его. Приказ дал отлеживаться еще маленько. Удивился такому  поведению мальчишки генерал суровый, но внутри от заботы такой жарко аж ему стало. Приятны были его прикосновения. Да и не дерзил отрок много. Тихий ходил, покорный.

Вечером, на сон грядущий, вышли они на воздух смрадный. Как всегда, не оставил без помощи Томарий Биллиарда. Сидят, значится, они на ступеньке корабля своего малого, о смысле бытия думают, а тут Томарий возьми да и спроси:

- А чего ж девы-то у тебя в женах не было?

- Не судьба была, - мудро Биллиард молвил, смотря на звезды дальние да Луну рогатую, что вверх тормашками висела и смущала виды неправильностью своей.

- А почто так-то?  

- А почто такой любознательный?

- Ну так… интересуюсь просто, - Томарий пролепетал смущенно.

- Что-то ты темнишь, высочество. Ты просто так даже на горшок-то при дворе не ходишь, а тут на тебе, заявление странное.

- Ну вот… интересуюсь жизнью подданных. Да и вообще, нравиться ты мне стал, пролетариат поганый!

- Это как еще понимать? – удивился Биллиард.

- Да так, что ли, - молвил Томарий и, словно комета, чмокнул воеводу в губы его мягкие.

- Едрежий вертожуй! Это че же получается, люб я тебе, что ли? – от изумления у Биллиарда челюсть даже приоткрылась, позволяя мухам иноземным залетать туда беспрепятственно.

- А ты-то сам как думаешь? Голова твоя чугуноидная! Я тебя тут супами кормлю! Приказы твои исполняю! – раскудахтался Томарий. Эка, непонятливый-то какой! Вот ведь, дуралей военный! Встал, обидевшись на ответ такой черствый да для нежных ушей царских не предназначенный и пошел спать, оставив генерала репу чесать и мысли в кучу мести.

Неожиданностью признание этакое для Билларда обернулось. Не случалось у него никогда такого, чтобы кто-то ему в чувствах пылких признавался вот так открыто, да еще и в уста целовал настойчиво. Совсем принц юный  страх потерял да совесть…

Задумался Биллард, по губам своим пальцем провел в изумлении. Не был ему поцелуй юноши неприятен, наоборот даже, будто вспыхнуло что-то внутри, как от заряда динамитного.   Потер лоб  высокий генерал пальцами тонкими,   да  и призадумался. Тело-то его вполне определенно на присутствие  сына королевского реагировало,   странно даже было. Вроде и противный юнец, с характером, будто в яме выгребной найденным, а в то же время  милый и отзывчивый,   на помощь пришедший, когда нужно стало.

Оглянулся Биллард на капсулу, подумав еще раз, как следует.   Да и пошел вину свою заглаживать да с ребенком глупым отношения, непонятные да странные, выяснять.

Томарий леживал, оба соседних кресла заняв да носом в спинку отвернувшись, и сопел, что Дышло с планеты Кратер.    Не ведал  Биллиард,   как разговоры с ним завести, а посему  махнул рукой да и лег,   позади устраиваясь. Мозгами пораскинув с минуту,   руку он    на талию королевскую устроил, под рубашку заползая.   Сам не уразумел, как оно так получилось неловко, да только вот полоска кожи живота плоского оголена была. Не трудился Томарий  моду  королевскую соблюдать, когда нужды в том не было – рубашку в брюки не заправлял, мантия его покоилась в отсеке багажном, вместо  покрывала на ночь лишь используемая.

- Ох, и неправильно все это, -  прикрыл Биллиард глаза, стараясь не задумываться о том, что творил он.  

Опешил Томарий, ладонь теплую на своей  груди почувствовав, куда заползла она, по животу поднявшись. Повертался он быстро, на сидении проворно переворачиваясь и с Биллиардом глазами встречаясь. Был взгляд военного потемневший, странный да глубокий.   Растерял дар речи Томарий при виде него.

- Ты чего делаешь, солдафон вредный? - прошептал он только, моментально потом ледяным покрываясь.

- У меня от присутствия твоего… мурашильдики  по коже со  Слонотопа размером, - так же тихо генерал  молвил,   голосом, отчего-то, низким да прерывистым.

Опешил Томарий второй раз. Подумал с секунду, размышляя, что бы это значить могло. А у самого реакция такая же на прикосновения приятные. Склонил он голову слегка, к Биллиарду приближаясь. Напрягся генерал, руку на талии сжимая, будто Ягуаротигр перед прыжком. Томарий очи прикрыл ясные да и снова за свое принялся - целовать полез уста желанные, что близко были чересчур для того, чтоб  в руках себя держать можно было.

Только вот на этот раз не стал воевода  удаляться да отталкивать юнца буйного. С секунду где-то  ничего не предпринимал, губы юноши на своих чувствуя. А затем и во вкус вошел, отвечать принцу принялся горячо да влажно.

Томарий от  откровенности такой глазками захлопал, в агрегатное состояние жидкости теплой переходя немедля.   Руки его  тут же исследовать полезли  плечи широкие да спину  со шрамами, где доступно было.

Биллиард от прикосновений его прищурился,   аки Кошкарий сытый. С минуту пролежали они, ощущения новые на вкус пробуя, покуда не пошел генерал рубашку с Томария через голову стаскивать.    Ближе ему захотелось тело  юношеское ощутить.

- Эээ… Биллиард…  -  хлопать  глазками Томарий принялся. – Я это… Не того… Не этого… - расширились зрачки его миндалевидные, как уразумел он серьезность ситуации.

Кивнул генерал.

- Попридержать коней мне? – сжимаясь внутренне  от ответа, что за словами этакими  может последовать,   вопросил он  тихо, шею тонкую поцелуями покрывая.

- Не-не, что ты – что ты! Какое уж теперь - попридержать! -  Томарий, беззастенчиво ручки ему на талию забрасывая, парировал, - просто, помни - особа королевская с тобой! Папеньке пожаловаться может!

- Ох, свезло так свезло, - вздохнул генерал тяжко. Да и пошел на снижение, поцелуям тело стройное покрывая. Нравилась ему кожа теплая, красивая да смуглая. А Томарий  был не против,   голову запрокидывая от прикосновений таких горячих.

Набирала обороты ситуация. Минут через пять поцелуев  непрерывных понял Биллиард, что с цепи его рвет с юношей кареглазым рядом. Не планировал он, правда, на отношения такого рода переходить еще давеча. А вот сегодня-то завязочки на штанах мальчишки светловолосого  сами собой в пальцах развязывались.  

Краснел да бледнел Томарий, когда в ответ с него детали гардероба мешающиеся стаскивал, горячую кожу на себе чувствуя. Боялся он, правда, гиперскачков в подпространство  чёрное, аж до дрожи. Опасения его терзали, будто не так уж приятно это могло бы оказаться. Но было ему уже не до подобных размышлений, ибо руки сильные  тело его в объятиях стальных  сжали крепко, бедра его стиснув почти до боли.

Задышал Томарий часто-часто,    пальцы   влажные  в себе ощущая - двигались они дюже чувствительно.

- Ты, только, Биллиард, забудь, что я в шлеме твоем червячков таскал... Да что пролетариатом тебя называл, - на отступную Томарий пошел, извиваясь яростно. – Славный ты, ласковый.   Недооценивал я тебя…  - опасаясь расплаты страшной, смягчить военного с характером каменным принц юный попытался.

- Разговорчики в строю… - Биллиард с трудом продышал, в стратосферу улетая от ощущений этаких приятных. – Достал  ты меня  за эти пару дней, как в жизни никто еще не доставал...

И уразумел Томарий тогда, что смертушка за ним пришла. Сейчас в ответ за это его Биллиард достанет, аж до самой дальней стеночки.  

- Маменька… - Томарий  пискнул жалобно.

Да только поздно уже вертать назад было. Откинулся  сын королевский в стоне немом,   в себе уже не пальцы почувствовав. Руки сильные тело его под себя подвинули, и выгнулся он в пояснице, когда Биллиард глубоко внутри по нервам аккурат проехался.   Улетали оба они на планету Кайфорию от движений ритмичных да возвратно-поступательных. Изо всех сил двигался храбрый генерал, однако же, стараясь под контролем себя держать, дабы не сделать мальчишке дюже больно. Принц светловолосый глаза не мог открыть, до умопомрачения в ощущения погружаясь. Голова его движениям в такт подрагивала только, да плечи, влагой покрытые, напрягались. Руками он по телу военному да тренированному шарил беспорядочно,   чувствуя  мышц крепких  игру под кожей,   дрожь животом ловя, что о скорой капитуляции свидетельствовала.

- Биллиард… А синяков-то не будет? -   почувствовав, что пальцы на талии его железно сжимаются, заныл Томарий.

- Шрамы и синяки мужчин украшают дюже, не будь, как девица, - Биллиард вышел резко, подостыть пытаясь. – Марш на приборную панель!

- Ан не улетим мы? Вдруг, нажму я что-нибудь не то… Ты не велел… – на коленках покорно и быстренько отползая, прошептал Томарий, глазами темнея от представления, что будет сейчас.

- Улетишь, улетишь. Нажму я сейчас да и проконтролирую.

Учили   военных  на совесть дело делать да до конца все доводить. Так что не было нужды Томарию заботиться.   Лишь тихо выдохнул он, когда руки сильные толкнули его мощно, на пульт управления  облокачивая.

- Крепко держись. Выправке военной учить будем тебя, не мямлил чтоб … - в лопатки его  лбом упираясь, на второй заход Биллиард пошел.

Оперся принц о панель приборную  локтями да и застонал, сдавленно да протяжно. Совсем ощущения безумные были  в положении этаком. Мямлить тут уже ну никак не получалось.

Все силы Биллиард выжал на то, чтобы мальчишка дышать даже прекратил, лишь звезды считал да на пульт опирался до боли в пальцах. Водились до этого  в голове принца  светлой представления, конечно, что как сволочь генерал свирепый да сильный и  прессует, как звездолет.   Да только понятия  не имел он, что настолько хорошо окажется.   Глаза его сами собой закатывались от давления этакого, быстрого да резкого. Дуги жаберные,   по которым провел Биллиард пальцами нежно, трепыхнулись слегка от жару да от удовольствия.

- Биллиард… Ты как хочешь… А я в нирвану… - Томарий выдохнул слабо на последней секунде жизни, перед тем как звезды яркие брызнули в сознании, дождиком рассыпаясь блестящим. Упал он без сил, между телом жарким и панелью холодной  зажатый, чувствуя прекрасно, что вслед за ним и военный храбрый отправился с последним выдохом рваным, на рычание похожим.

Повалились они на сиденья, мокрые, без  сил да дыхания.

- Знаешь… Совсем не противный ты…  Передумал я,   - прошептал Томарий, руку его на себя накидывая  да прижимаясь всем телом, - жаркий только дюже.

Усмехнулся Биллиард, звезды считая через крышу прозрачную. Его тоже мысли подобные одолевали,   грустные. Люб ему мальчишка вредный стал, дороже звания генералиссимуса.   Да только вот кто поймет на планете родной привязанность такую неправильную?   Уткнулся он носом в локоны золотые Томария да и уснуть попытался, мыслями тревожными одолеваемый.    

А вот и утро настало на планете неродимой, но такой уже значимой для двух сердец влюбленных. Взошли два солнышка. Одно оранжевое, с подветренной стороны, а второе – синее, на четыре аршина правее первого. Зауркали птицы странные, затопали звери невиданные. А бравый Биллиард лежит, свет от лица своего улыбающегося на всю капсулу распространяет. Слушает звуки снаружи прелестные да  храп над ухом знатный, внутри капсулы раздающийся. Эка, все как сложилось-то! Вот не думал и не гадал, что любовь его в этом мальчишке отыщется.

И тут, словно мысли довольные генеральские прочтя, заворочался Томарий, пару раз хрякнул что-то да потянулся сладко. Ломота приятная разлилась, аки медок тягучий. Посмотрел он на своего воеводу бравого, красавца стройного, сильного, и заулыбался от счастья такого, нежданно свалившегося. Рассудил тогда Томарий: «А то ведь хорошо, что сбежать я давеча решился! Мой генерал-то всяк красивее Мурлондской девы будет! ».

- Не хочу сегодня я домой воротать! – запротестовал Томарий, улыбаясь дерзко и всем своим видом говоря, мол, вот только попробуй меня ослушаться, мотор потом до папенькиного прихода хрентосики починишь!

- Так давай сегодня-то и не полетим, - Биллиард согласился, мальчишку к себе прижимая крепче, грудь его гладкую целуя, с сосочками заигрывая.

Заулыбался Томарий от ласк желанных да от мыслей гордых. Ишь, какого генерала сурового приручил! Вон, какой покладистый. Промурлычались парни до самого обеда, нежностями и поцелуями друг друга прикармливая. Все бы хорошо, только вот далеко на таких деликатесах не уедешь. Запели животы их голодные, и тут принялся Томарий сразу вставать, суп вчерашний подогревать, в корабле порядок наводить. А Биллиард лежал себе, аки бедняжка недовылеченный, и налюбоваться не мог на пацаненка дюже хозяйственного да красивого. «Эка, я себе какую половинку-то отхватил! Ай, да я! Ай, да молодец! » - думал Биллиард,   глаз своих отвесть не в состоянии.

Вот, подкрепились ребятки после ночи жаркой да переломной и пошли прогуляться по земле, что их приютила да любовь подарила. Взялись они за ручки, аки детки малые. Мысли в голове разные, приятные про себя озвучивают, а вслух не говорят, ибо стеснение нахлынуло внезапное. Идут их ноженьки по траве черной, а она им словно пухом мерещится. Смотрят на небо жуткое, оттенка неведомого, а им там словно радуга в цвете видится. Всюду опасность кишит, а им хоть бы что. Ничего вокруг не замечают, только друг другу улыбаются и снова мысли свои приятные ворошат в головушках влюбленных.

Долго ли, коротко ли шли они себе, да до озера странного дошли. То вроде вот вода плескалась, а вроде как и нефть из долины Бурнефтьгазошмайл. Но что влюбленным дуракам-то, есть ли когда задумываться? Взялись, до наготы разделись да и нырнули в невидаль неизученную. Ох, и плескались они там, пока мы тут, со страху помирая, вам рассказываем да по сторонам посматриваем. Аки детки малые орали, бузили, друг дружку топили.

А когда  набаловались они, значит, задницы свои голые одежонкой прикрыли и снова неспешной походкой обратно пошли. Томарий без умолку что-то трезвонить начал. А генерал-то у нас суровый, много языком молоть не привык. Идет рядышком, улыбается белыми зубоньками да внимает треп дитя неразумного. А потом глядь, и сам не заметил, как начал ему отвечать-поддакивать, шутки колкие в его сторону подкидывать, аки топливо горючее, еще больше мальчишку раззадоривая. Ох, и смеху, шуму, гаму там было, что даже не всякий зверь, мясо кушающий, отважился бы потревожить компанию такую.

Дело к вечеру клонилось. Голубки-то влюбленные все сидели, обнявшись, на ступенях звездолета, к полету готового, да на небо погасающее зыркали. Вот, проводили они два солнышка. Луну кособокую встретили и решили ужин себе замутить, да не простой, а дюже романтичный.

Сговорились парни разойтись по сторонам и всякие приятности придумать друг дружке. Пошел Томарий влево, а Биллиард вправо. Идет себе принц наследный с лукошком, из корабля малого взятым, под нос песни себе муркает и соображает экстренно, что для любимого сотворить, дабы его челюсть приоткрыть. И тут глядь, жук из кучи экскрементов выползает. На наружность дюже красивый, весь светится, окаянный, огнями. Да вот напасть – пахнет неважно. Подумал Томарий с секундочку и все же взял красоту смердящую.

А Биллиард, тем временем, шел по сторонке правой и тоже глазищами выискивал диковинку, чтобы ребятёнка своего царственного порадовать. Мысли свои все об углы острые посворачивал, а путного так ничего и не нашел. Только вот камушки сами по себе скачущие обнаружил и хренотень какую-то воздушную, нежную, живую, но малек кусачую. Уже отчаялся генерал бравый было диковинку найти, но тут неподалеку что-то заалело, лучи свои раскидывая отовсюду. Биллиард уставился подозрительно на свет невиданный, да пошел все же глянуть из любопытства взыгравшегося.

Раздвинул кусты, на ежей похожие, и замер. Ой, чего он там увидел-то! А как увидел, так невидаль свою воздушную и камушки самоходные растерял. Посередь деревьев странных -  поляна ровная, а на ней - цветочек аленькый. Да размеров таких огроменных, что в два человеческих роста превышал нормы, в цветоводстве допустимые. Правда, на вид странный, но зато красивый ништяшно.

Вернулся Томарий раньше генерала своего блудного. Оглянулся, вздохнул да и принялся в кастрюльке, некогда каской бывшей, суп свой фирменный варить. А жука вонючего пока за ленточку, из волос вытянутую,   привязал, дабы не убег. Да и к стенке корабля прикрепил, аки светильник романтический. Порадовался успехам своим  Томарий, сидит себе, супчик помешивает да вояку своего ждет.

Тут раздался хруст, шум. Мальчишка на ноги поднялся, испугавшись малек, но на разведку все-таки пошел. Глядь, впереди что-то большое алеет. Он шажками тихими  туда, а там - экая радость с ним приключилась! Идет его вояка, надрывается, но цветок тащит  размеров невиданных, огнем горящий да всю округу освещающий. Сложил ручки свои Томарий в жесте восторженном, да и побег своего романтика зацеловывать в щеки колючие, любимые.

Цветок вдвоем притащили. На радостях накрыли они стол праздничный. Ну, и кушать сели, друг на друга поглядывая и улыбаясь, дребезжание жука слушая.

- Ну, как тебе подарок мой? Удивил? – гордо вопросил Биллиард, когда Томарий десерт поставил перед ним. Невесть какие букашки страшненькие, внутри слизью наполненные, только вот слизь эта была вкусная, аки сладких сахродняк с плантации Сладкожупиков.

- Да я за все свои года  королевские так диву не давался, как сегодня.

- А тока чего это у нас все время воняет клозетом? – опять вопросил Биллиард, принюхиваясь.

- Так, может, кто сходил давеча неподалеку, - тихо молвил принц, не разглашая тайны находки его.

- Ну, так может.

Пожал плечами Биллиард да и принялся рассказывать Томарию, как цветок-то он добывал. Приукрасил, конечно, малость подвиг свой геройский, но зато подивил особу царскую, с недавних пор любимую. Всю ночку ребятки просидели под луной кривой, будь она уже неладна! Все обнимались, в поцелуях сливались, тела своими ручонками жамкали да ласкали. А тут и утро с двумя солнышками наступило. И принялись мальчонки в путь-дорогу собираться.

Сказано-сделано. Покидали все предметы, государству принадлежащие, бережно. Упаковали цветок аленькый в ящик диковинный, специальный, предметы уменьшающий. Томарий жука своего ароматического прихватить  не забыл.   Да и стартанули они в небо иноземное, прощаясь с обитателями местными. А там уже вылетели в космос, звездами наполненный.

Биллиард поколдовал чуток  над картами. Покумекал, поразмышлял да и вычислил сторону, в которую им лететь следовало. Всю дорогу горлубышки милые наворковуниться не могли. Очами в очи заглядывали, руки иногда переплетая. Прям вот не любовь, а сказка какая-то!

Только вот думал Биллиард да гадал, что ждет их на планете родимой.   Не хотелось ему дюже возвертаться, с одной стороны посмотреть ежели. Томария-то в Мурлондию так и не доставил он, волю царскую нарушив. Да и люб ему отрок царский стал,    не желалось ему теперь отправлять его на погибель верную да произвол супружеский.

Ан делать было нечего, приказ царский есть приказ. И обсуждению не подлежал он, как бы ни хотелось. Вот и думал воевода бравый, что ожидало-то их по возвращении.  

А Томарий думу этакую не думывал даже. Только сидел, ножкой беззаботно побалтывая, да и обнимал генерала своего за стан стройный. Были у него в уме давления приемы на психику отцовскую задуманы.   Знавал он, что не откажет батя отроку родному,   не отправит после приключения  этакого жениться вторично.

Радовался принц юный, что не погнал Биллиард Суровый кораблик их в Мурлондию. С повреждениями этакими знатными не улетишь дюже далеко. А до дома было рукой погнать.  

Долго ли, коротко ли летели,   но вскоре пара наша красивая и счастливая прибыла на планету родную. А там - переполох невиданный. Все на взводе. Экипаж с утра вернулся, руками разводя растерянно – мол, воеводу с принцем посеяли гдей-то в недрах космических!

Царь бегает в ночной рубахе одной, нечесаный, измученный, дитятко свое неразумное вспоминает. Всех на уши поставил, когда пропал с корабля сын его Томарий единственный. Аж сердце старческое прихватило от печали-тоски такой. А тут неожиданно спозаранку оповестили, что едет по небу капсула пропавшая, а в ней генерал его славный да сынок родимый!

Вся дворцовая знать вышла путников пропавших встречать. Вот, опустился корабль звездный на твердь земную. Открылись врата капсулы малой, а оттуда, за ручки взявшись,    Биллиард да Томарий вышли. Тут все и ахнули от картины такой красочной. А чего уж объяснять-то тут? И так все на лицах мальчиковых видно. Царь-государь чуть качнулся и осел на стульчак, под попец  королевский подставленный вовремя.

Подошла пара к правителю местному и в поклон ударилась.

- Прощения просим, царь-ампиратор наш всея Поганки Млечной, - Биллиард молвил, очи черные на Йоргия обомлевшего поднимая. -  Оказия у нас по дороге-то приключилась - не долетели мы до Мурлондии … Корабль наш…

- Да слыхивал я уже, слыхивал! – Йоргий рукой на него махнул, речи пламенные прерывая. – С этим-то делывать что прикажете?   - перстом указующим  на ручки их переплетенные батя царский казывал, глаз подозрительно щуря.

Букой насупленной Томарий  на него зыркнул.

- Любовь у меня, батя! Не полечу я в Мурлондию  жениться на чудовище с подбородка волосатом, да с черепа лысом! - принц буркнул, за спину генеральскую ныкаясь,   да высовываясь оттуда лишь носом одним.

Икнул батя от удивления этакого,   что солнца ядра больше было.

- Биллиард, ну, сын-то мой - понятно, дитя ветреное да неразумное. А ты чегой творишь, ан не водились за тобой ранее грешки подобные. Что ли зубы тебе заговорил сын мой, на язык острый да верткий?

Пожал плечами Биллиард, взгляд очей ясных на царя поднимая.

- А я почто знал,   что не под силу мне будет приказ выполнить этакий. Нарушил,   ваше величество. Подвел я вас… - голову свесив светлую да буйную, генерал храбрый встал, участь любую принять готовый за непослушание этакое окаянное.    

Молчание воцарилось при дворе царском. Замолчали все, кто сцену сию наблюдал трогательную, единения неожиданного.   Почесал Йоргий голову свою, что думать сейчас отказывалась.

- Ну, дела… - пробормотал он, гласные растягивая. – Так женить тебя мне, сын, надо все равно!

Сжался Томарий от слов этаких, жутких сердцу его.

- Так и жени! На генерале жени! Или замуж выдай, как вариант! – снова из-за плеча высунувшись, предложил он решение верное. Неужто,   не хочешь себе зятя этакого бравого,   будущего?   –  с надеждою отпрыск вымолвил. А глаза-то у самого влюбленные. В позе покорности дюже много, лишь бы пошел батюшка-царь на уступку этакую.

- Вот так нате вам! А чего же это я делать буду, коли браки такие у нас не разрешённые?

- Так вы же, батенька, главный над указами да приказами. Был вот у нас родственник неразумный, запретивший любовь такую. А вам, отец мой родимый, грехи его исправлять довелось и сына счастьем осветить. Видал, какой я теперь покорный! А все вот заслуга Биллиарда любимого, - молвил гордо принц, на воеводу своего глядя да и улыбаясь ему лучезарно.

Посмотрел на них ампиратор, призадумался малость. А ведь и вправду, может, угомонит клопа этого мелкого Биллиард Суровый, раз уж Томарий речи такие говаривать стал. Сколько лет искали управу на безобразника царского и все унять не могли, а тут чудеса чудесатые такие, что впору диву даваться – счастливые стоят сын его единственный да генерал бравый, что даже не хочется счастию их препятствовать. Коли так уж ребром вопрос встал, лучше уж генерала,   проверенного службой долгою, в зятья брать, покуда согласный Томарий его, некогда Паскудный, на дело этакое ответственное.   А то, что взять с дев Мурлондских? Все равно ведь ирода мелкого не обуздают. Так еще, чего доброго, с планетой сотворит недоброе за то, что не по своей воле там окажется.   А тут и сын рядом, и зять разумный. А к царю Мурлондии и миссию дипломатическую послать можно, с надеждою, что не затаит обиду он смертельную.  

В общем, взвесил все государь страны далекой, да и решил указ переписать, позволяя мальчонкам дружить организмами.

- Делать-то нечего в ситуации этакой, запутанной. Как я понимаю, согласны вы оба с перспективою женитьбы такой, неправильной?

Кивнули и Томарий и Биллиард с улыбою, радуясь, что не осерчал на них государь-батюшка. Да и развел тогда руками царь. Делать неча, раз дело так сложилось радужно.

- Ну. Жанитесь тады, отроки мои. Позволяю, – махнул он рукой милостиво.  

Ну, а после и свадебку сыграли, как полагается. Назвал гостей тогда царь огромное количество.

Долго гуляли свадьбу генерала с принцем.   Счастливы были они,   что ни в сказке сказать, ни пером описать. Так бывает иногда – любовь нежданно вдруг нагрянет. И никуда от нее не денешься!

- Прекратите этот шум! – колотилиа бабка  Авдотья  шваброй в потолок  своего астероида, ибо спать ей мешало разгулье бурное.

А это всего лишь Томарий с Биллардом до потери пульса да до сорванного дыхания кровать в покоях генеральских на прочность испытывали.

И жили они долго и счастливо. А потом в их честь созвездия два назвали. Ну, а мы – сказку написали, как мальчишка непокорный генерала сурового приручил. А может, наоборот.

Кто знает?

СКАЗКА ЧЕТВЕРТАЯ.

НАЗВАНИЕ: А на рассвете я вернусь

АВТОР: LAPUSIK

КАТЕГОРИЯ/ЖАНР: Slash, AU, СТЕБ, Humor 

РЕЙТИНГ: NC-17

Сколько же было на веку сказок-то написано про принцев с принцессами, королев да королей. Сколько красивых финалов сложено про любовь взаимную. И вот пришло время еще одной сказочке появиться на свет… Да не простой, а дюже романтичной, аки Маша любит. Так что, устраиваемся все поудобней, а мою именинницу знатную посадим по центру, дабы слов-то подаренных и увековеченных не прослушала, чтобы внимала моему гласу сказочному да улыбкой своей радовала.

Ну, так вот, давным-давно, где-то в очень далекой и теплой стране иноземной, жил да был принц – Томас. Красавец знатный. Славен был на всю округу и даже за ее пределами. Девки пред ним стелились бисером, охали, вздыхали. Да вот беда – не любил он нежных барынь, а поглядывал на себе подобных юнцов. Дюже нравился ему стан юношеский да красивый. Ни в какое сравнение для него с женскими прелестями не шел.

Придворные за спиной смехом давились, мол, поглядите-ка на этого отрока царского, девки одна краше другой томно вздыхают, а он заглядывается на парней сухожильных, пренебрегая законами природы да святой церкви. Только вот отцу Томаса было не до потех. Смотрел он на отпрыска своего неправильного да думу думал, как мальчонку своего счастливым сделать. Ох, и не нравилась ему така любовь сына к парням! Но внутреннее-то спокойствие будет важнее!

А вот сам Томас много об этом не думал. Принц был личностью, что вечно витала в облаках пуховых. Любил книжки про любовь разнобокую, про страны далекие, про традиции разных народностей. Порой плевался царь-батюшка страны иноземной, говаривал, что не нужна чаду такая наука, что мозг золотой пылью покрывает и мешает очами взирать на реальность суровую. А порой вот и нарадоваться не мог. Томас числился при дворе самым начитанным и умным юнцом. Бывали времена, когда ученые мужи, состоящие при палате советниками короля, сами бегали да вопрошали мудрые мысли у Томаса.

И вот все хорошо было-то в мальчонке, не считая тяги к себе подобным. Хотя, и был один недостаток, дюже всех напрягавший. Уж больно болтлив был отпрыск королевской крови. Любил он всем рассказывать про книжки читанные да стихи читать, рукой своей писанные. В общем, не в меру романтичным был. Ой, не в меру! Девки-то -  они от любви к принцу совсем разум порастеряли, готовы были слушать днями и ночами, а вот простому человеку такое испытание сложно было перенесть.

Года шли своим неспешным чередом. Мальчонка короля иноземного возмужал, и стукнуло ему двадцать годков. Задумался тогда царь-государь о будущем своего сына. Призвал он его как-то и молвил:

- Чадо мое единственное и любимое, в мире нашем грешном принято иметь каждой твари по паре. А ты у меня все никак счастья своего земного не обретешь, - вздохнул король, подпирая рукой лицо да снова в невеселые думы окунаясь с головой.

- Ох, отец, рад бы я был иметь человека любимого, да только где ж его взять-то? Нынче все в таком строгом дефиците.

- Вот, давеча, маменька твоя предложила выбрать тебе пару самим, коли ты не против.

- Так что же это получается, силком, что ли, собрались человека на житье-бытье со мной обречь?

- А что делать-то прикажешь, коли странности за тобой такие неправильные водятся!

- Вот ты, батя, прожил столько лет на престоле, а так и не уразумел истину, что любовь не может быть неправильной. Да и верю я, что где-то рядом блуждает мое счастье, его же только найти надо.

- Ну, так пошел бы и поискал. А уж коли не найдешь, то придется тебе, в итоге, жениться на одной из тех девок, что подле тебя роем кружат.

- Ну, коли воля твоя королевская така, то пусть будет по-вашему, батя, - покорно согласился отрок и отправился в путь-дорогу собираться дальнюю, чтоб найти себе мальчонку любимого.

И вот, значится, едет себе принц по дорогам родного царства-государства и думу думает, как же узнать своего единственного и неповторимого, коли на свете столько людей-то разных. Книжки всякие в уме перебирает и все вспоминает, как же там говаривалось про народ смертный, что любовь свою встречали, да до гробовой доски вместе-то и жили. Уж очень ему хотелось найти себе паренька ладного да красивого, и совсем принца мысль не грела о женитьбе на деве прекрасной. Ну, не его была стихия… не его! А тут в голову неожиданно воспоминания пришли о том, что писалось как-то в одной книге старой, что, ежели ты любовь свою встретишь, то сердце-то твое должно подсказку дать – ёкнуть!

Обрадовался принц. Теперь-то он уже точно будет знать признаки, по которым найдет свое счастье долгожданное. И принялся он пуще прежнего искать. Останавливался в селениях разных под видом купца да путешественника. Заглядывал и в города большие, задерживаясь там подольше. Всех осматривал и ждал, когда же сердце-то ему подскажет. А оно, окаянное, все молчало да молчало.

Много повидал принц, пока занимался поисками, да все безрезультатно. Но оптимизма своего он не терял. Верил в лучшее и шел вперед, задаваясь целью праведной, что, коли не найдет он на сторонке родимой пару себе, то пойдет в соседние государства удачу на прочность испытывать.

И вот, как-то забросила Томаса судьбинушка в края южные, что находились на окраине земель его семейных да наследственных, аккурат близ границы чужого государства. Вокруг все зелено, солнечно, птицы курлычат о чем-то своем. Радуется принц красотам открывшимся да улыбается. А тут как раз на горизонте деревушка показалась небольшая. Завидел ее Томас да и направил своего коня в ту сторону.

Едет он себе, едет и тут, глядь, дом стоит у дороги обветшалый да дюже бедный. А при доме том огород малехонький, в коем паренек, нагнувшись, работал, попу свою напоказ государю будущему выставив, да знай себе морковку дергал с грядок. И вот тут случилось оно самое! Сердце на сей картине так раза три и ёкнуло. Схватился он за леву сторону груди рукой своей холеною, прикрыл глаза от счастия такого свалившегося и чуток попридержал дыхание. Вот она, его любовь! Вот такая, с первого взгляда; и фигня, что лицо пока свое незнакомец не казал принцу. Не в красоте же дело! Главное, что сердечко его подсказало… не смолчало!

Спешился Томас с коня своего верного, да и повел его за поводья к тому самому забору, за коим парнишка избранный копошился. Заслышав шум копыт конских, мальчонка вдруг выпрямился, да как оглянется резво. Тут у Томаса едва инсульт не приключился. Сердце перестало ёкать, пустилось вскачь, словно сумасшедшее. Предстал пред принцем юноша красоты неописуемой. Волосы черные, аки смоль, в хвост-то прибранные, глаза красивые цвета приятного, коричневатого, стройный стан,- ну вот все в нем было ладно! Прям, как по заказу!

Залюбовался принц сокровищем найденным. Стоит себе посередь дороги да лыбится счастию своему, вводя мальчишку в замешательство и заставляя щеки его пунцовой краской заливаться. Совсем голову потерял от красоты такой юный принц. Захотелось от переизбытка чувств, что внутри плескались, обнять в объятиях крепких пацанёнка черноволосого да поцелуй на его устах запечатлеть. Но сдержал порывы свои бурные королевич будущий. Не так он все представлял себе, не по плану! Надо было, аки в книжках иноземных, красивыми жестами завоевывать расположение девы приглянувшейся, а в данном случае - мальчишки.

- И как же красоту-то такую величать? – мягонько вопрошал Томас, походкой кошака блудливого подходя к забору ветхому.

А в ответ - тишина. Только смотрит паренёк глазищами своими на невидаль такую. В края его путники редко забредали, да и те, что дорогу попутали, али просто заблудшие. Тихое у них селение было, а тут нате вам! Стоит барин этакий и глазками прям его всего ощупывает, похотью за версту от него несет.

- А чего же мы не отвечаем, коли тебя вопрошают?

- Да немой он, - брякнула бабка, что проходила мимо.

Томас неожиданно малость подрастерялся от информации полученной да невесть откуда взявшейся девы престарелой, что момент единения нарушила.

- А чей-то он немой?

- А хер его знает! Немой, и все тут, - бубнила старуха, удаляясь в сторону поселения.

- Вот тебе раз! – почесал затылок Томас и снова глянул на мальчишку. – А родители, чай, у тебя есть?

Помахал головой в ответ паренёк, озвучивая догадки принца, что прискакал на коне вороном, – сиротою был черноволосый.

- Так, а путнику кров предоставишь? – бровками поиграл принц шаловливый да принялся ответ ждать.

Немой мальчонка оглянулся по сторонам. Посмотрел на дом свой хлипкий, грозящийся обвалиться в случае движения грубого, и пожал плечами. Идея приютить гостя такого знатного его совсем не грела, да дюже странный он был. Смотрит, словно на деву, и глаз отвесть не может. Было во всем этом что-то подозрительное. Ну, а как отказать гостю именитому, ума приложить не мог. Почесал затылок малек, покумекал да и кивнул головой своей растрепанной с волосами длинехонькими. Взял он поводья коня вороного, привязал к колышку, что из земли торчал, и жестом гостя в дом зазвал.

Вошел в хоромы скромные Томас и понял, что идея была не шибко удачной. Одному-то место едва хватало, а тут еще и он обосноваться решил, пока сердце-то избранное не завоюет. Но, делать нечего, не вертать же назад, не то хозяин гостеприимный подумает, что неверен гость слову сказанному, и выйдет Томас из доверия вовсе.

Хозяин уступил Томасу кровать свою захудалую, а сам решил на коврике возле порога расположиться. А опосля организации ночлега принялся еду готовить из нехитрых продуктов, что на огороде выращивались.

Постарался пацаненок на славу. Все свои самые вкусные ингредиенты положил. Только вот Томасу, один фиг, не понравилось. Организм-то царский не привык к такой диетической похлебке, варенной на одних овощах без грамма мяса белкового, жирком слегка поросшего. Но, хоть супец и не устроил зажравшуюся знать буржуазии, тем не менее, вида-то Томас не подавал, все время улыбаясь хозяину радушному да восхваляя кулинарные способности оного.

А после ужина начал принц рассказывать парнишке всяко-разно. Дюже нравилось ему, что слухают его царственный голос да не перебивают попусту. Только вот у мальчонки черноволосого выбора-то особого и не было. Не уважить гостя знатного не мог, да и речь его беспрерывную словами отсечь не было возможности. Вот и слушал он треп Томаса. Дела все забросил да устало голову подпер рукой своей тонкою.

Так и пролетело время, а там, глядь, уже и ночь на двор опустилась. Значится, пора было на боковую укладываться. Парнишка чернобровый дюже сильно зазевал, потягиваясь и глаза свои кулаками потирая, дескать, ой, как спать-то хочется. Правда, не с первого раза Томас заметил подсказку на сон грядущий. Пришлось мальчонке повторить номер для особо одаренных.

- Ну, так я погляжу, ты уже умаялся и спать хочешь? – вопросил Томас, глаз не сводя с очей красивых.

Закивал быстро-быстро хозяин халупы обветшалой и пошел по-скорому в постель укладываться, пока не взбрело гостю болтливому что-нибудь еще поведать на ночь. Ну, а что Томасу-то делать? Пожал плечами принц, поглядел на свернувшийся комочек на полу да и лег на кровать хозяйскую, почти сразу впадая в сон.

Утро для Томаса наступило без красы его черноволосой, да чуть ближе к обеду, как и полагалось царскому отпрыску ленивому. На столе - завтрак нехитрый из куска хлеба черствого да картошки вареной, маслом чуток приправленной. В кувшине - компот наваренный. Негусто, но делать было нечего, пришлось подкрепиться, чем бог послал. А пока глотал будущий королевич картошку пресную, – думу думал. Надо было хоть немного информации собрать о мальчишке-то.

Сказано-сделано. Потрапезничал царевич юный, да и пошел в селение добывать сведения, его интересующие. Долго не блуждал по окрестностям, а зашел в лавку с товарами хозяйственными, для дома предназначенными, да и принялся выведывать, что за парнишка на окраине живет.

- Так Вильгельмом его кличут, - охотно отзывался хозяин лавки самобытной за плату в одну золотую монету.

- Красиво величать, - задумчиво проговаривал имячко Томас, словно смакуя на вкус и примеряя его ко двору королевскому. – А чей-то он немой-то?

- Так с малых лет ничего не глаголит. Его же старик Франциско как притащил домой с поездки дальней, окрестив своим внуком осиротевшим, так он с тех самых пор молчалив, аки рыба на песчаной отмели. Только покойный опекун и понимал все его знаки.

- Эка история-то печальная, - сердобольно отозвался Томас.

- Только мальчишка этот дюже странный. Вот, как-то, говаривал старик Франциско мечту его заветную, мол, хочет пацанёнок встретить любовь свою единую да вечную. И не абы какую, а чтобы королевской крови парень за ним прискакал на белом коне, - засмеялся хозяин лавки над сказанными словами; аж слезы выступили из глаз. – С тех пор стал чураться его народ местный да посмеиваться над убогим. А после смерти старика он совсем один там живет, в поселение не заходит. Рвань да срамота.

- Совсем, как я, - пробубнил под нос Томас, вспоминая, что над ним тоже подданные посмеиваются. Пуще прежнего душа заболела за мальчонку хрупкого да красивого. Только вот решил Томас Вильгельма не белым конем завоевывать, а своими силами, чтобы он душу его увидел, а не мечту заветную. А уж, коли так не получится, придется грезы его осуществлять.

Приободрился Томас мыслям своим да наметкам на дальнейшие действия и стал выведывать у хозяина сговорчивого, где бы можно было лютню достать. При дворе его учили на разных инструментах бренчать, а в книжках он читал про романтические песни под окном для красавиц, чьи сердца не могли устоять супротив такого очарованья.

Нашел Томас с горем пополам захудалый инструмент. Пришел в дом своей половинки, да и запрятал на заднем дворе, дабы сюрприз не испортить. Не время еще слагать романтические баллады. Луну для начала надо было дождаться. Сел на крылечко принц и принялся ждать красу свою черноволосую. Время тянулось долго. Томас даже малек умаялся в ожидании скучном, но тут показалась фигура знакомая. Идет его Вильгельм с косой наперевес да на тележке сено везет для коня вороного, на котором Томас прискакал, чтобы скотина не зачахла.

Завидев хозяина гостеприимного, заулыбался королевский отрок, аки дитятко малое, завидевшее мамку родимую, да и пошел встречать. Вильгельм чуток настороженно к его радости бурной отнесся, но позволил барину, богато одетому, телегу до дому помочь довезти. А там перекусили они наспех овощами вареными, коня покормили сеном свежим и отправились во двор, чтобы огород в порядок привесть да на ужин снедь надергать.

Томас и здесь решил свои волонтерские способности показать. Вызвался он в помощники. Ну, а что Вильгельму оставалось делать? Да и не против он был любой подмоги. Указал он перстом своим на грядку морковную, показал, как надо дергать овощ, доселе Томасу незнакомый, и отправился другим корнеплодом заниматься.

Принц, недолго думая, с особым рвением кинулся доверенную работу исполнять, попутно басни опять всякие сказывать, дабы не скучно было. Работал он дюже прилежно да так бойко, что не заметил, как с морковной грядки на помидорную перешел, и давай кусты выдирать. А уж как заметил Вильгельм сие варварство, схватился за голову он обеими руками и принялся Томаса жестами обругивать, дескать, что же ты, ирод окаянный, делаешь, ведь по миру же меня пустишь! Захлопал глазищами своими Томас и опечалился неуменью вести хозяйство. Эх, пустозвонные он книжки во дворце читал! Все на любовные истории зарился, а надо было бы жизнь народа изучать, а то вон чего вытворил, балбес!

Кинулся Вильгельм заново кусты овощные к земле приравнивать, колышки подбивать да поливать. А Томас с досады пошел на опушку леса думу думать и уроки извлекать. Не хотелось сейчас под ногами у мальчонки маяться. Просидел он на пенечке до восхода луны. Ну, а коли взошло светило, значит, пора и план в действие приводить.

Прокрался принц тихонько обратно в дом. Вытащил лютню и, встав перед оконцами малыми, запел под луною яркою. Вот беда-то только - инструмент не настроен был, чуток разлажен, так еще и голос у Томаса не ахти какой. Ну, вот не дал ему боженька певческого таланта!

А Вильгельм, тем временем, проснулся от звуков странных и дюже неприятных. Протер глаза свои да отправился поглядеть, что за мерзость под окном его гремит и воет. Ох, и удивился мальчонка, когда увидел гостя своего странного. То оказалось не воем, а песней неумелой. Разобрало на смех парня. Принялся Вильгельм безудержно веселиться да за живот свой держаться. Нелепо выглядел Томас с лютней этой под окном хибары ветхой.

Принц, тем временем, завидев лицо родимое, что луна освещала в оконце малом, залюбовался улыбкой пацаненка. Правда, малек задел его тот факт, что старания романтические были оценены не по пятибальной системе. Не такую реакцию в книге-то описывали. Наработанный за целый день план был провален. Значит, надо думать дальше. Не собирался принц сдаваться без боя, а пока - утро вечера мудренее. Разлеглись по своим местам парни, да и заснули.

Проснулся будущий царевич снова в одиночестве. Завтрак опять на столе стоит. Хозяина нигде не видно. Вздохнул Томас невесело и принялся думать, что же еще такое-этакое придумать, чтобы удивление и восхищение в мальчонке вызвать. Полдня его высочество ломало голову над проектным планом завоевания сердца Вильгельма. И таки придумал! Собрался Томас и отправился опять в селение искать письменные принадлежности.

День клонился к вечеру. Солнце уже готовилось упасть за горизонт. Уставший Вильгельм возвращался с сенокоса, таща за собой на тележке сено для вороного коня. А Томас уже знай себе стоит на порожке и ждет пацанёнка любимого. Завидел черноволосую макушку и пустился навстречу с улыбкой лучезарной, с глазами, от счастья светящимися.

Мальчонка-то с гостем уже и поприветливей стал, смягчился чуток после вчерашней серенады под окном. Уста растянул в улыбке скромной. И, как вчера, отправились они домой ужинать.

Пока варил похлебку незатейливую хозяин гостеприимный, Томас все что-то суетился, места себе не находил. Вильгельм уже принялся подозревать его высочество в сокрытии какой-то информации важной. Уж не надумал ли гость опять песни под окном горланить да местных кошек своим ором пугать? Стал приглядываться. А в глазах так вопрос-то и застыл, мол, что-то ты лукавишь, неужто че опять замутил дюже забавное?

И ведь, вот как в воду глядел! Только отвлекся Вильгельм, чтоб в варево чуток соли добавить, и, глядь - нет уже Томаса в пределах видимости. Испарился гость знатный. Почесал затылок мальчонка черноволосый и присел на стул гадать, что же это опять учудит гость чудной. А тут возьми и дверь распахнись. Вильгельм от увиденного так и обомлел, благо немотой страдал, а то бы еще и онемел. Заходит Томас, а в руках огромный букетище цветов полевых разных да дюже красивых. Вот ведь, невидаль какая!

- Полдня по лугам да полям носился, собирал, старался, - провозгласил Томас о своих успехах и, преклонив колено, уложил букет цветов красивых под ноги паренька, малость ошалелого. – Ну, так не все это еще!

Достал принц из-за пазухи листок, исчерканный письменами. Развернул бережно, да и пустился выразительно считывать буквы, слагая их в красивые рифмы:

- Ты для меня как солнца свет,

Что озарил мне душу, покоряя,

Прекраснее тебя на свете нет,

Милее и роднее! Я-то знаю!

И для меня, волшебный свет луны,

Стал тенью - лика твоего свечения,

Ты для меня как идол красоты,

Ты для меня самой любви значение!

И омут твоих глаз – мне теплые поля,

Глубокие озера мироздания,

И нежность губ твоих… ну… словно для меня!

Мое любимое и нежное создание!

И трепет сердца, каждый сердца стук,

Тебе мое сокровище дарю,

И пусть звучит моя душа как трели звук,

О том, как сильно я тебя люблю!

А Вильгельм так и сидел, огромными глазищами лупая да и не зная, как реагировать-то на все это действо с цветами да стихами. Его, горемычного, никто даже ромашкой полевой за всю жизнь не порадовал. А тут - такой широкий жест. И песни пел, и растения цветущие подарил, так еще и красоту какую словесную сочинил. Растрогалось сердце мальчонки от слов, ему посвященных. Улыбнулся он чуть грустно Томасу славному да доброму.

- Ну, вот и закончил я с признаниями пылкими. Делай, что хочешь теперь, но от тебя, родимого, не отстану! – твердо произнес Томас, краснея, аки помидор, что на грядках у Вильгельма росли. – Люб ты мне, и все тут!

Пацанёнок черноволосый окинул себя взглядом, нищего да захудалого, и посмотрел на Томаса, безмолвно так и говоря: ну, разве ж пара я тебе?

- А чей-то ты мне не пара-то? – возмутился принц, поняв все и бессловесно. – Знал бы ты, как сердце мое ёкнуло, когда впервые я тебе узрел издали еще. Ты только не грузись по поводу-то пустяковому. А хочешь, я тебе сейчас такую историю расскажу, какую ты еще слыхом не слыхивал?

Загорелся, аки фитилек, принц наш, романтик-самоучка, и, получив утвердительный взмах рукой от Вильгельма, дескать, глаголь, все равно ведь тебя, болтуна такого, не остановить, принялся ему книжку, читанную при дворце, пересказывать. Сюжет был дюже занимательный, и страсти любовные там кипели, и поединки знатные случались. Мальчонка слушал повесть, открыв рот и внимая каждому слову. А Томас шибко гордился собой и старался пуще прежнего историю приукрасить, дабы совсем уж любимого удивить.

Так и пролетел незаметно вечер. Принц со своим языком, что костей не имел, совсем умаял Вильгельма. Глаза последнего уже сонно закрывались, а он все слушал и слушал, боясь быть невежливым и отплатить за подарки такие сердечные своим бессердечием. Но Томас вскоре примолк, завидев, что уже умаял человека своими сказками да присказками и, понимающе улыбнувшись, отправил Вильгельма спать. А сам лег на койку деревянную да скрипучую и блаженно представлял себе, как у них жизнь будет складываться. Рисовал приятные картинки в голове, думал, что покажет, чем удивлять будет. В общем, иллюзий был целый океян, так он ими увлекся, что и не заметил, как сон его поглотил в свои объятия.

Утро, по устоявшейся у Томаса традиции, настало опять чуть ближе к обеду. Проснулся принц от озорного лучика солнечного, что по лицу его блуждал. Сладко потянулся, морщась и переваливаясь на бочок свой тепленький, от назойливого светила подальше, да и принялся опять стратегию разрабатывать, как полученный вчерашний результат закрепить. Ведь что-то же вчера в мальчонке шевельнулось. Ох, и грела его эта мысль, толкая на подвиги новые!

На позитиве вскочил принц на ноги. Подкрепился завтраком сытным, что состоял из невесть откуда взявшегося молока да сдобы. И опять отправился в селение мысли свои экзотические реализовывать.

Зашел Томас уже в знакомую ему лавку товаров хозяйственных. Его там приветливо обхаживают, знать, помнят золотую монету, щедро отданную за разглашенное досье на Вильгельма. Хозяин весь сияет и все спрашивает, мол, что барину еще угодно будет. Ну, Томас и изъявил желание закупить у него свечей много, да доставить оптовый товар в халупу ветхую. А пока хозяин лавки суетился, упаковывая все светила местного производства, что имелись в продаже, Томас стал выпрашивать у хозяюшки, как мясо приготовить да где его взять вообще.

За скромную плату получил Томас и свечи, и мясо, и рецепт кулинарный, да, как сказала сама хозяйка, дюже вкусный. Довольный вернулся домой принц наследный. Распаковал все купленное и принялся свечи расставлять повсюду, дабы создать интимную атмосферу, что располагала к доверию. А затем и вовсе приступил за кулинарный шедевр, с которым пришлось повоевать малость. То печка отказывала разжигаться, то со специями не мог разобраться, то думал-гадал, в чем же варить ему… В общем, со многими проблемами столкнулась величественная особа. Но, надо отдать должное, он таки справился со всем. И пусть чуток не так вкусно, как планировалось, но есть-то можно!

Умаялся царевич сильно. Да и дело двигалось к вечеру, скоро должен был Вильгельм его воротиться. Поэтому принялся Томас вещи прибирать, что в беспорядке оставил. Локализовать весь бардак не удалось, но создать малек видимость того, что все на своих местах - получилось. Довольный своими стараниями, принц начал свечи зажигать повсюду. Озарилась избушка ветхая сиянием сказочным. Преобразилась прям на глазах. Ох, и лепота вышла!

Ну, вот – все приготовления прилажены! Яство стоит на столе. Свечи горят, озаряя комнатенку светом теплым да уютным. Все-то ладно! Все-то по плану задуманному! Осмотрел придирчиво Томас комнату нарядную, да и пошел на крыльцо счастье свое черноволосое караулить. А тут Вильгельм как раз идет. Томас, предвкушая реакцию мальчонки своего, идет навстречу и словно начищенный медный таз сияет. Уже приготовился, было, заключить парнишку черноволосого в объятия и ручища свои раскрыл для дела-то такого. Да только вот Вильгельм в ужасе за голову схватился, косу с плеча скинул, про телегу вовсе позабыл и кинулся бежать опрометью мимо Томаса счастливого.

Удивился принц, повертал назад, да и сам обомлел. Из окна-то, вестимо, огонь шпарил, языками пламени стены облизал и словно дразнился, окаянный. Кинулся тогда храбрый парень королевской крови за зазнобой своей черноволосой, дабы пожарище, по его вине случившееся, потушить. Забег он в дом горящий и первым делом начал спасать мяско, с таким трудом приготовленное. Как-никак, а, все же, первый кулинарный шедевр! А уж потом принялся и Вильгельму помогать локализовать очаг возгорания.

Кое-как парни управились с бедой, внезапно нахлынувшей. Все перемазанные сажей, оглядели они хибару потрепанную, пожаром покоцанную, да свечи злосчастные повсюду разбросанные. Понял тогда Вильгельм, почему пламя-то возникло, и опечалился выходке глупой, чуть без крова его не оставившей. Благо, хоть кровать уцелела, и то ладно, а вот с остальной меблировкой дело обстояло чуток похуже.

Расстроился Томас. Голову свою неразумную да всякой романтической дурью забитою склонил, дескать, признаю свою вину, чего уж тут! Вздохнул тяжко-тяжко, да так, что Вильгельму жалко стало стараний его дюже пылких, да малость неуклюжих. Взял тогда он кусок мяса, старательно приготовленный барином неместным, в охапку. Заключил ладонь Томаса в свою и твердой походкой направился в сторону озера, что неподалеку от дома находилось.

А как пришли на место мальчишки влюбленные, да так Томас и обомлел от красот увиденных. Вот это романтика была! Прям, красота страшная творилась вокруг! Не то, что свечи его огнеопасные. А здесь сама матушка-природа постаралась да создала все так, как надо. Вот тебе и озеро с гладью воды, что закатное небо отражало, аки зеркало. Вот тебе и песок на берегу меленький да теплым солнышком за день нагретый. Вот тебе и атмосфера, к интиму располагающая!

Разложил Вильгельм еду на берегу реки. Скинул одежды захудалые, обнажая стан тонкий, гибкий да такой красивый, что вспыхнули щеки у принца от мыслей постыдных да шаловливых. Залюбовался он фигурою хрупкою. А Вильгельм - нырк в воду! Наваждение у Томаса так сразу и сгинуло. Принялся он наскоро стаскивать с себя одежду грязную после пожарища знатного, да скорее в прохладу озера, дабы присоединиться к красе своей.

Теплая вода тело омыла. Усталость как рукой сняло. Плавает Томас подле Вильгельма да глаз отвесть не может. А в голову так и лезут сравнения лестные, красивые, ладные да складные. Словно русалкой из сказок заморских ему привиделся парень черноволосый. Царевич юный возьми да и озвучь мысли свои потаенные.

- Ты, как водяная невидаль, что в историях песни красивые пела да путников красой своей на дно речное заманивала. Хочу утопнуть в твоих глазах!

Вильгельм-то сразу и вопросил взглядом своим черным да глубоким, Томаса завораживающим. Принц тут же среагировал, настроил свои голосовые связки на рассказ и принялся глаголить легенды диковинные, вызывая улыбку нежную на лице милом.

Так и плескались парни до восхода луны одинокой в небе. А опосля Вильгельм и костер разжег подле кромки воды на берегу, дабы не взмерзнуть на ветерке, чуток прохладном. И приступили они к трапезе вечерней на песке теплом, куда уселись телами нагими и неприкрытыми. Томас и во время ужина не унимался, с набитым ртом все вещал и вещал, заставляя очи черные гореть любопытством.

А потом пацанятки луной любовались в молчании. Звездами яркими. И был такой сказочный момент единения, что вот словами-то невозможно приукрасить, то только видеть собственными очами надо, как сердца бились в унисон, как уста тянулись друг к другу, как возгорелось желание ласкать руками тела нежно.

Никогда с ними такого не случалось, а тут нате вам – вспыхнула любовь факелом посередь ночного неба. Томас зацеловывал каждый дюйм на теле любимого мальчонки. Ласкал ладонями да ублажал поцелуями разными, то в уста сахарные, алые, то в шею тонкую, то в живот впалый, а то и вовсе бесстыдно орган ласкал восставший, заставляя Вильгельма от ласк желанных метаться по песку. Дюже приятно было пареньку ощущать уста человека любимого на теле девственном.

Невмоготу было Томасу дальше так истязать пытками самообладания их обоих. Не выдержал рыцарь эпохи романтической, сплюнул слюну вязкую на руку, огладил орган детородный, да и ввел его осторожно в тело мальчонки черноволосого да дюже сладкого, аки свежий медок на пасеке. Ну, а как вошел на всю длину свою немалую, так и принялся ублажать движениями возвратно-поступательными, нагоняя волны блаженства да судорог предоргазменных.

Недолго сливались телами под луной парни наши. Вскоре развязка долгожданная да одновременная случилась. Прям вот в унисон закончилась песня любви, что началась на песчаном пляже теплом. Измотанные приятными движениями, улеглись голубки прям там, да и заснули, показывая свои улыбки завистливой старушке - луне. А вот, пусть знает, какая любовь чистая да светлая бывает на этой грешной земле!

Проснулся принц с приятной ломотой в теле. Вспомнил он вчерашний вечер погорельцев, на озере проведенный, и засиял, аки солнышко лучистое, к себе поближе мальчонку своего прижимая, словно боясь, что растворится он в предрассветном луче восходящего солнца. От объятий жарких да дюже любимых и Вильгельм проснулся. Принялись они уста друг друга лобызать, прикосновения нежные дарить. Хорошо им было вдвоем, и совсем не хотелось расставаться. Но пора бы уже и определиться-то!

Отстранился Томас от красы своей черноволосой. Посмотрел сурьезным взглядом, да и молвил:

- Пришел час нам расстаться.

Удивился таким словам Вильгельм, да чуток расстроился было, но Томас продолжил мысль свою излагать:

- Но не кручинься, солнце мое ясное. Жди меня семь дней и одну ночь, а на рассвете я вернусь.

Сказал он свою коротенькую речь, да и принялся в путь снаряжаться. И вот, стоят они с Вильгельмом на дороге, в том самом месте, где Томас впервые увидел мальчонку своего. Смотрят друг на друга и насмотреться не могут. Дюже не хотелось им в разлуке пребывать, но делать нечего – насильно мил не будешь, не мог Вильгельм Томаса подле себя задерживать. Поцеловал он коротенько в уста любимые, да и пошел скорым шагом в дом свой обветшалый, в коем пожар намедни случился.

Томас спровадил взглядом тоскливым любовь свою черноволосою, вскочил на коня вороного и отправился в родной дворец, что находился на удаленном расстоянии от селения, где на время оставил свое сердце наш принц. А пока он скакал сломя голову, чтобы сообщить решение свое батюшке-государю, в избе Вильгельм слезы ронял свои хрустальные и думу думал, что уже вряд ли барин вернется сюда. Ну, вот что с него взять-то? Худой, бедный, аки церковная мышь, так еще и убогий! Совсем поник мальчонка от мыслей таких. Да только не знал он, что гостем знатным был ни кто иной, как человек государственной важности, и что не нужны были ему никакие сокровища мира, лишь бы Вильгельм был подле него, да лучезарно улыбался.

Дни тянулись очень медленно, а мальчонка все убивался в горе своем одиноком. Всякие мысли перебрал в голове. Первые деньки - так и вовсе на кровати своей скрипучей провалялся. Свернулся клубочком да тихо с тоски исходился. Хозяйство совсем свое забросил. Огород сам по себе рос. Трава сорная выступать начала. Растения плодовые чахнуть без полива стали, а ему - хоть бы что. Не лежала душа на жизнь обыденную. Дюже хотелось снова в глаза родные посмотреть да треп бесконечный послушать.

Сколько дней прошло, Вильгельм не считал, только вот собрался он с силушкой последней, да и встал с лежанки своей. Надо было хозяйством заниматься, и негоже жизнь свою так бездарно прозябать. Много было историй про любовь разлучную, видимо, и у него такая же случилась. Совсем за эти дни пацанёнок осунулся. Плечи опустились, круги под очами темные залегли. На душе было гаже гадкого. Вышел он во двор на солнце, начинающее восходить, ненавистное, не радостное, да и принялся огород в порядок приводить, а то зима будет длинною, а у него еще запасов-то толком нет никаких. Вот так и приступил он к обыденности серой опосля любви неудавшейся.

Но тут раздался вой трубы, громкий да торжественный. Встрепенулся мальчонка, обернулся, а там, глядь, процессия царская по дороге движется, и прямехонько к его дому стремному. Упал на колени Вильгельм, лицом прекрасным в землю, в ожидании, когда же мимо пройдет невидаль такая. А они возьми да и остановись около него. И тут голос знакомый грянул, как гром средь ясного неба:

- Да что же ты любовь так свою встречаешь не по-людски! Обнял бы, что ли, да поцелуй свой сладкий подарил!

Поднял голову Вильгельм, да и обомлел. Сидит его Томас в царской одежде на коне белом, а вокруг всякая знать шастает, уважение к нищему пацанёнку выказывает. А принц знай себе веселится. Улыбается лучезарно да руку свою к Вильгельму тянет, дескать, вставай, пора в дорогу нам.

Поднялся Вильгельм на негнущиеся да трясущиеся ноги. Неуверенно руку свою в королевскую ладонь вложил и в одно мгновение оказался на коне дюже красивом и белом, аки снег, только что выпавший. А тут еще и поцелуй в щеку свою заалевшую получил. Развернулась царская процессия и неспешным шагом отправилась домой ко дворцу родимому, увозя на белом коне счастье свое долгожданное, любимое да дюже родное.

Вот так два одиночества-то и встретились на огромной территории одного немаленького королевства. А Вильгельма с тех самых пор никто так и не видел больше в краях, что находятся аккурат близ границы чужого государства. Местные жители долго репы чесали, что же могло произойти-то с мальчишкой странным. Слагали всякие небылицы. Да вот только никто из них даже и не догадывался, что живет себе черноволосый теперь во дворце, подле любимого принца, что прискакал к нему на рассвете восьмого дня на белом коне.

Газпром – мечты сбываются!