Полуроман, 3

Наступила весна. Снег облез в считанные дни, оставив кое-где в тундре порыжевшие проплешины. Да лёд на Полуе пока не собирался никуда трогаться. По льду шла верховая вода, и ездили на мотосанях отчаянные охотники-рыболовы. А Клинов попал в вытрезвитель. Леночка таки собралась замуж за Подкопаева, Сергей Захарович участвовал в помолвке, а затем в одиночку слинял в кабак и оттуда угодил прямо в раздачу. Не то, чтобы Сергей Захарович напился в стельку пьян, но такие уж пошли в стране безалкогольные порядки, что нынче в вытрезвитель мог попасть любой, выходящий из единственного в Салехарде кабака. К тому же возле него к моменту закрытия выстраивалось специальное милицейское оцепление. Эдакой коридор из блюстителей порядка выстраивался, по которому были вынуждены проходить посетители кабака. Они проходили, а блюстители их сортировали: одних, понравившихся, сажали в специальный автобус, других, не понравившихся, гнали взашей. Да ещё ругали вдогон рваной сволочью, которой только и дел, что пропивать в кабаке последние деньги.

В общем, Сергей Захарович в тот печальный вечер ментам понравился. Прибыв в заведение, бедный инженер минут сорок томился в очереди. Затем, когда принимающая пятёрка сотрудников определила очередного бедолагу на спецпостой, отняв у него верхнюю одежду, шнурки, ремешок, документы и всю наличность, пришло время держать ответ Сергею Захаровичу. Он бывал пару раз в подобных заведениях и знал правила. Ещё он знал, что среди пятёрки принимающих был один врач-нарколог и три мента. Один мент был плохим, второй - очень плохим, третий - просто злыднем. Врачу полагалось шутить и самому хохотать над своими шутками. Если клиент не вторил наркологу, то мог схлопотать от последнего в дыню. Про пятого персонажа Клинов не знал ничего. Раньше, во всяком случае, таковой в процедуре приёма не участвовал. Теперь это была старуха в белом халате, выглядевшая так, словно выдавала по совместительству в морге покойников. Здесь она колола определённым на постой клиентам уколы. В общем, хороших персонажей в отечественном спецмедвытрезвителе не полагалось.

- Ну чё раззявился, ты?! - рявкнул плохой мент и взял Клинова за ворот куртки, из каковой бедного инженера ловко вытряхнул.

- Смирно стоять, в глаза смотреть! - приказал очень плохой и ткнул клиента тренированным пальцем в живот.

- Да вы не пугайтесь так, голубчик, а то, не ровён час, обделаетесь, - пошутил доктор и захохотал. Эту шутку он, начитавшись Чехова, повторял уже несколько раз. Вернее, начитался нарколог про голубчика, и час, который не ровён, а вот насчёт обделаться допёр сам.

- Ха-ха-ха, - сказал Клинов.

- Что-о?! - озлобился врач и хотел, было, дать раза клиенту, но, распознав по виду, что перед ним не чистый пролетарий, а советский служащий, с которым лучше не связываться, не стал.

- Смешно, говорю, - буркнул Клинов, - когда трезвых людей в ваш гадюшник сажают.

- А вот мы сейчас посмотрим, какой ты трезвый, - пообещал врач и моргнул злыдню. Злыдень треснул Клинова ладонью по спине и заорал:

- Сесть!

Клинов сел на корточки, потому что знал, что ему не стул предлагают.

- Встать! - заорал злыдень.

Клинов встал.

- Сесть!

- Да вы не напрягайтесь так, батенька, а то, не ровён час, обделаетесь! - снова пошутил врач и снова захохотал. От врача пахло спиртом. От ментов разило конфискованным портвейном. Чем пахла старуха, Клинов не понял. Он присел двенадцать раз, а затем его попросили покружиться вокруг собственной оси, согнувшись и водя пальцем правой руки по описываемому кругу. Клинов покружился. Потом Клинову разрешили остановиться, но только для того, чтобы затем пройти по прямой. Четыре шага Клинову удалось пройти прямо, но потом его повело.

- Средняя степень опьянения! - радостно заключил врач. - Садитесь, голубчик, будем вас оформлять.

- Оформляйте, - безнадёжно молвил Клинов и присел напротив врача. Сергей Захарович знал, что спорить бесполезно, потому что имел несчастье попасть под беспощадный вал борьбы за трезвый образ жизни, инициированной самим генеральным секретарём самой коммунистической партии. Другими словами, Сергей Захарович где-то даже понимал, что страна не просто так дурью мается, но бросила все правоохранительные силы на беспощадное искоренение этого самого, поручив сражаться с бандитами, взяточниками и расхитителями социалистической собственности доблестным советским киношникам.

- Сколько принял? - грубо поинтересовался злыдень. Он писал свой протокол параллельно наркологическому мазиле.

Вообще-то, Сергей Захарович любил фантазировать или импровизировать, что могло сойти в особо принципиальных аудиториях за тривиальную ложь, но чисто врать Сергей Захарович не умел. То есть, если его спрашивали, сколько дней в июне, он отвечал столько, сколько было. И теперь он ответил также честно:

- Триста шестьдесят граммов.

- Понял… Так и пишем - четыреста…

То, что злыдень не вызверился на Клинова за смешную дозу в смысле нетрадиционных трёхсот шестидесяти граммов, объяснялось просто: всякая собака в городе Салехарде знала, что в единственном городском ресторане законно не доливали в каждую сотку по десять граммов. Причём данные десять граммов узаконила сама хозяйка кабака, Эльза Вильгельмовна Амбарцумян, равно как и прибыль от недолитых граммов в собственную неделимую пользу, положив халдеем кормиться за счёт чаевых, а буфетчикам и поварам - за счёт объедков. За такое нововведение Эльза Вильгельмовна нажила себе врагов и среди тех, и среди этих, но недаром она носила гордую фамилию Амбарцумян, чтобы бояться всякую вороватую сволочь.

- Фамилия… имя... отчество…

Клинов сказал.

- Место работы… место жительства…

Сергей Захарович не стал скрывать ни того, ни другого.

- Документы и деньги сдадите на хранение добровольно?

Клинов сдал добровольно.

Когда менты с врачом закончили свои дела, за дело взялась старуха. Она впорола Клинову укол для укрепления иммунитета от паразитов, и Сергей Захарович отправился в "спальную".

Раньше в Салехардском вытрезвителе клиенты спали на настоящих матрацах. Потом началась борьба за трезвый образ жизни и в вытрезвителе завелись клопы. Матрацы сожгли, но клопы остались. Поэтому клиентам делали уколы и догола не раздевали, чтобы клиенты не заражались какой-нибудь паразитской дрянью и не мерзли на голых дощатых нарах. Нар в просторном спальном помещении имелось в достаточном количестве, но Клинову места не хватило. Впрочем, не ему одному. Народ возлежал на нарах попарно, перекуривал и беседовал. Клинов походил по спальному помещению и обнаружил одного делягу, в одиночку занимавшему плацкартную полку.

- Сэр, вы не боитесь простудиться? - вежливо поинтересовался Клинов, обращаясь к пассажиру в хорошей праздничной тройке с дорогой искрой поверх чистой английской шерсти.

- Что, имеете желание присоседиться, сэр? - вопросом на вопрос ответил обладатель тройки.

- Ещё как желаю, - не стал кокетничать Клинов, намаявшись в очереди и наприседавшись во время проверки на трезвость.

- Как у вас с ориентацией? - задал наводящий вопрос пассажир.

- Вы можете не беспокоиться, - тонко улыбнулся Клинов, - у меня самая мирная в мире сексуальная ориентация: я импотент.

- Годится, - сказал пассажир, гостеприимно подвинулся и добавил: - сэр!

- Ох уж эти мне интеллигенты, - закряхтел рядом какой-то недопивший пролетарий, - это от них вся мудня…

- Ты это кого интеллигентом обозвал, крыса? - грозно поинтересовался обладатель дорогой тройки и приподнялся на локте.

- Да я так, - сдал пролетарий.

- Так… Козлы… Пьянь недоделанная… Я, между прочим, и в отличие от вас, алкоголиков, попал сюда вовсе не поэтому вопросу…

Обладатель тройки щёлкнул себя по кадыку и продолжил:

- …А из-за того, что ругался с продавщицей вино-водочного отдела, которая, сука, хотела закрыться на пятнадцать минут раньше времени. А меня, между прочим, ждали в гостях на день рождения друга с моей долей спиртного…

- Так ты политический?! - загоготали соседи.

- Ты не боись, братан, - прохрипел какой-то урка, - чичас и друга твово доставят.

- Алё? Алё? - доносилось из дежурки. - Какая на хрен свежая партия? Отпустить всех на хрен: у нас уже стопроцентное переполнение!

- Стопроцентное переполнение! - с уважением повторил пролетарий.

- Свезло твоему корешу, братан, - просипел урка.

Клинов шёл по выжженной земле навстречу сверкающему в лучах полуденного солнца легиону. Легионеры небрежно прикрывались щитами, и сквозь первый ряд виднелся второй воинов-металлистов, удерживающих в своих руках грозные луки. Судя по диспозиции Клинова и его визави, они являлись неравносильными противниками: один и целый легион.

"Легион это сколько: взвод, рота, батальон или целый полк?" - прикидывал во сне Клинов, с трудом переставляя тяжёлые ноги в боевых сандалиях и волоча по сухой ломкой траве неудобный меч. Щит висел на другой руке, согнутой и прижатой к "бронированной" груди.

Когда расстояние между Клиновым и вражеским легионом достаточно сократилось, лучники приступили к работе и выпустили в Клинова первую тучу стрел. Две-три стрелы стукнули Клинова по шлему с петушиным опереньем, одна попала в наплечник, штук пять впилось в кожаный щит, а одна проткнула незащищённое место на ноге.

"Не дойду", - мелькнуло в голове Клинова и он ускорил движение. И, чем дальше он шёл, ноги становились тяжелее. А лучники разродились очередной тучей. Щит заметно потяжелел, а в голове зазвенело. Клинов бросил щит и бросился на первый ряд легионеров, которые, пока второй ряд заряжал луки, нахально перекуривали, переговаривались и насмехались над Клиновым.

"Козлы!" - беззвучно заорал Клинов, замахнулся мечом, но тут, откуда ни возьмись, появились советские менты на сине-жёлтой колеснице и…

По выходе из народного заведения Клинову следовало посетить милицейское начальство, сунуть в лапу рублей двадцать пять и слёзно умолять, чтобы не слали телегу на работу. Но Клинов не стал этого делать. Надоел ему и завод, и сухой закон, и этот сраный (в прямом смысле этого прилагательного) барак под вывеской малосемейного общежития. Короче говоря, Сергей Захарович отправился в поликлинику, взял справку для освобождения от работы по причине радикулита, которого у него отродясь не было, но имелась знакомая медсестра, и по истечении больничного срока явился на работу. Там он прямиком отправился к главному и, тот не успел обложить своего подчинённого праведным матом, положил на стол заявление на предмет увольнения по собственному желанию по причине ухудшившегося здоровья в части радикулита и прочей нервной системы.

- Ты? Как?! - заорал главный. - Да я… Да ты знаешь, кто ты после этого? Ты дезертир!

- Ага. А ты - Суворов, - огрызнулся Клинов.

- Что-о?! Ты кому тыкаешь?!

- Тебе. В общем, подписывай. Надоели мне эти в игры в производство.

- Будешь работать до тех пор, пока замену не найду. А за это время…

- Кровь мне пускать будешь. Слышал. Только мне можно уволиться в день подачи заявления по причине хронического радикулита.

- Знаю я твой радикулит! Будешь работать до тех пор…

- Я с сегодняшнего дня работать не буду, - перебил главного Сергей Захарович. - Так что визируйте: да или нет.

Он знал, что не завизировать заявление главный не может.

- Это ещё зачем? - забеспокоилось начальство. - Я тебе на твоей бумаге пишу - нет, а ты с этой бумагой - в суд?

- Ясное дело.

- Сволочь, - засопел главный и с ненавистью подписал заявление. За последний год он судился пять раз, и особого желания судиться снова у него не было. Впрочем, местным судьям он тоже порядочно надоел.

Забрав документы и огорошив друзей-приятелей заявлением о том, что он бросил пить, Сергей Захарович прохладно со всеми простился и засел в своей клетушке в малосемейной общаге. Он знал, что по советским законам его не выселят из общаги до первого мая. Поэтому бывший инженер по технике безопасности закупил продуктов и приготовился встречать сказочную полярную весну в компании с Толстым и чёрно-белым паразитом. К тому времени Сергей Захарович взялся перечитывать "Анну Каренину", а японский ящик дополнял культурную обстановку своим неназойливым дребезжанием. Но потом начался очередной съезд партии и культура пошла к чёрту, потому что не смотреть съезд (по телевизору просто больше ничего не показывали) было нельзя, а смотреть его, не матерясь, не получалось. Так же, как постоянно читать Толстого, придумавшего какие-то нереальные буржуйские любовные муки, не способные возникнуть или развиться до патологической прихотливости в здоровой рабоче-крестьянской среде. Или в здоровой среде советской трудовой интеллигенции.

В общем, Клинов валялся на своей кровати, смотрел съезд и сквернословил. Иногда он брал в руки "Воскресенье" (после "Анны Карениной" инженер взялся перечитывать "Воскресенье"), читал про отношения между бывшей проституткой и бывшим соблазнителем молоденькой невинной девушки, каковая после соблазнения сделалась проституткой, и снова начинал сквернословить. Затем Клинов почти всю ночь пялился в окно на молочные белые ночи, потом часа четыре спал, затем перекусывал и всё повторялось. А когда пятнистого руководителя партии показывали крупным планом, Клинов начинал сквернословить с особенным пристрастием. Не любил его Клинов, и правильные слова, которые говорил пятнистый, казались бедному инженеру особенно гнусной ложью. Но депутаты съезда так не думали и вовсю аплодировали руководителю и прочим выступающим с высокой трибуны. Иногда аплодисменты становились бурными. Иногда они переходили в овации. А время от времени какая-то особенно сознательная сволочь начинала скандировать о том, что партии слава, трудовому - народу - тоже, а центральному комитету и лично пятнистому - гип-гип-ура и слава в квадрате.

Клинова мутило от этого идиотизма, Клинова мутило от "Воскресенья", но он не мог не смотреть съезд и не читать Толстого. Затем снова наступал вечер, ночь и утро, и Клинов с тоской понимал, что ему жаль покидать этот край, где лето просвечивало насквозь и постоянно куда-то торопилось, а весна и осень были просто стремительными, зато зимы длинными, как сама вечность. Где пароходные гудки снующих по Оби посудин и птичьи крики пролетающих на гнездовье и обратно стай казались особенно загадочными и такими же восхитительными.

Если бы Клинов жил  т а м,   он поехал бы в Рим, потому что там все дороги ведут в него. Но Клинов жил в СССР, а здесь все дороги ведут в Москву. Поэтому Сергей Захарович закрыл страховку, где ему накапало сколько-то рублей, собрал нехитрые пожитки, сунул в большую спортивную сумку чёрно-белого деспота, погрузился на поезд "Лабытнанги-Москва" и отчалил из столицы округа в столицу необъятной Родины своей.

Столица Родины встретила Клинова как неродного. Пространство вокруг здания метрополитена у трёх вокзалов бурлило. Согбенные старушки волокли куда-то тюки, рюкзаки и тележки. Деловые люди из числа коренных москвичей пихали всех, кто попадался им на пути. Милиционер был похож на переодетого доцента. Он рассеянно следил за порядком, затем извлекал из толпы какую-то помятую личность, но не спешил совать ему в морду, а отводил в сторону и вежливо выяснял с ним паспортные отношения.

"Надо позвонить Косте", - решил Клинов и занял очередь у таксофона. Затем опустил две копейки в монетоприёмник и набрал номер.

- Алло? - услышал инженер приятный женский голос.

- Здесь Клинов Сергей, - доложил Клинов, - а вы Алла?

- Я самая, - сухо возразила обладательница приятного голоса.

- Здравствуйте, извините, - принялся наводить политес Клинов, - мы с вашим мужем учились в одном институте, а потом он женился. Но с вами мы не знакомы. Вы не в курсе: Костя по-прежнему живёт у вас?

Костя учился, в отличие от Клинова, на престижном архитектурном факультете. Затем поступил в аспирантуру, а потом ухитрился жениться на московской девице.

- В курсе, - слегка развеселилась незнакомая жена бывшего однокашника, - пока живёт. И про вас я знаю, Сергей Клинов. Вы ведь, как и мой Костя, не москвич?

- Нет, родом я не отсюда, - легко признался Сергей Захарович, с неудовольствием оглядываясь на суетящихся людей, за каким-то хреном набившихся в это не самое лучшее на земле место, - а в Москве проездом. Но хотел повидаться с Костей.

- Вы знаете, - забуксовала жена однокашника, - сейчас Кости нет дома. И он будет…

- И он будет? - переспросил Клинов.

- Но вы можете приехать к нам и подождать его здесь, - спохватилась Алла.

- А где он работает? - уклонился от приглашения Клинов.

- В Болшево. Это находится…

И Алла объяснила Клинову, как найти Костю.

"Это хорошо, что в Болшево можно попасть с Ярославского вокзала", - поздравил себя с удачей Сергей Захарович, попрощался с Аллой и, не мудрствуя лукаво, отправился в Болшево.

Клинов сдал сумку в багаж и доехал до тихого подмосковного городка с оригинальным названием Калининград, где без труда нашёл место работы своего однокашника. Место находилось в частном доме, некогда престижном, но почерневшем и скособочившимся от времени. Рядом стояли такие же бывшие хоромы, окружённые разной высоты заборами. Вокруг места Костиной работы забор большой высотой не отличался, поэтому Клинов мог обозревать поверх него заросший сорняком двор, заваленный разным каменным хламом.

"Что это за работа у Кости такая?" - подозрительно прикидывал Сергей Захарович, безуспешно тыкая кнопку звонка и также безуспешно пытаясь обнаружить собаку по ту сторону забора. Когда ему звонить надоело, Клинов принялся долбить по калитке ногой.

- Ну чё ты калитку ломаешь, старый? - протяжным голосом спросил гостя некий бородатый хмырь, выползший на крыльцо. - Головой постучи, а лучше толкни от себя: у нас не заперто.

Клинов не обиделся, но выразительно похлопал по жестяной табличке, прибитой к наружной стороне забора и предупреждающей о наличие во дворе злой собаки.

- Не ссы, - понял гостя бородатый, - сдохла. Ещё в прошлом веке…

Был он явно во хмелю, но рожу при этом умудрялся сохранять благостную.

- Мне сказали, что здесь работает Костя Антонов, - входя в калитку, сообщил Сергей Захарович.

- А ты кто ему будешь, родственник? - поинтересовался бородатый и вовремя схватился за перила крыльца, потому что имел нечаянное намерение упасть с оного.

- Друг, - кратко возразил Клинов, приближаясь к крыльцу.

- Что ты говоришь! - пьяно умилился бородатый. - Друг - это очень сильно сказано, потому что друг - явление редкое. Костя! А ну - выходи и подтверди наличие у данного неизвестного господина наличие столь редкого в наше время качества - дружелюбия! А если он врёт и никакой не друг, а его изувековечу…

- Что ты орёшь, Сидоров?!

Клинов увидел друга детства, отрочества, юности и так далее. Костя тоже был навеселе, но не очень. Он узнал Сергея Захарович и радостно ссыпался с крыльца.

- Серёга!

Друзья обнялись, и Костя потащил Клинова в дом.

- Нет, надо же, действительно друг, - путался под ногами бородатый. - Настоящий. И у кого? У этого проходимца Антонова, слава богу, не Овсеенко.

- Отлезь, - весело пихнул бородатого Костя, втаскивая бывшего однокашника в поместительное помещение, тоже, кстати, заваленное каким-то подозрительным хламом.

- Слушай, ты кем работаешь? - спросил Костю Клинов. - Сколько я помню, ты поступил в аспирантуру?

- Имею честь представить бывшего почти кандидата наук, а ныне дорогого халтурщика надгробий Константина Антонова, слава богу…

- Ты меня достал, Сидоров! У нас с выпивкой всё в порядке?

- Лучше не бывает! - заверил Костю бородатый и даже руки прижал к халату. - Скажу больше: у нас и с закусью полный порядок: есть даже ананасы в сметане.

- Какого хрена? - удивился Костя, имея в виду ананасы в сметане.

- А это мы вчера, икры обожравшись, экспериментировали, - объяснил бородатый.

"Хорошо живут", - понятливо подумал Клинов, признавая в каменном хламе наметки кладбищенских памятников архитектуры и прочего зодчества.

Когда троица уселась за стол, заставленный разными бутылками, верховодил которыми "Длинный Джон" с американским виски внутри себя, Клинов от выпивки отказался. Он попросил газировки и налёг на апельсины. Костя удивился и слегка обиделся. Бородатый очень сильно удивился, но обижаться не стал. Его настоящая фамилия была Понятовский, и он, нарезавшись, иногда требовал, чтобы все звали его ясновельможным паном. В ответ на такие наглые притязания Костя прозвал своего коллегу Сидоровым.

- Ты в отпуск? - поинтересовался Костя, налегая на Длинного Джона.

- Да нет, совсем, - сказал Клинов.

- Надоел Север? - уточнил Костя.

- Не то, чтобы надоел, но…

- Слушай, а к нам не хочешь? - предложил Костя.

- Это в ваятели? - иронически переспросил Клинов.

- Нет, вы на него посмотрите! - возмутился Костя, уловив иронию. - Что, патриот инженерного оклада?

- Нет, не патриот.

- Так какого хрена?

- Да как-то ещё не перестроился людей обдирать, когда у них горе, - врезал по халтурщикам Клинов.

Минуту коллеги-ваятели смотрели на гостя с изумлением. Потом принялись дружно ржать.

- Это какой-то Тимур и его команда! - надрывался бородатый, машинальная сдабривая ананасы в сметане винным уксусом, а пепел с сигареты стряхивая в банку с крабами.

- Людей обдираем, надо же! - веселился Костя и невольно обращал взгляд на недоделанное надгробие, заказанное скорбящими родственниками помершего от инфаркта директора овощебазы.

- А может, это не твой друг, а граф Монтекристо? - не унимался бородатый. - Только убей меня бог или матка боска, но я не слышал, граф, как вы парковали свой личный вертолёт.

- Да пошли вы, - вяло огрызался Клинов.

- Нет, ты почему не хочешь к нам? - спрашивал Костя. - Что, денег кучу заработал?

- Кучу - не кучу, но три с половиной штуки на себе имею, - гордо сообщил Клинов, - не считая движимого имущества…

Он имел в виду сумку и одежду.

В ответ на его гордое сообщение хохот возобновился.

- Это он по распределению на БАМ поехал, а потом в Ямало-Ненецкий округ? - давясь смехом, уточнил бородатый.

- Он, - давясь смехом, подтвердил Костя.

- То есть, граф, за семь лет работы в крайних условиях вы заработали целых три с половиной тысячи рублей? - продолжал приставать бородатый.

- Так я ни хрена в этих условиях не делал, - оправдывался Клинов.

- Это хорошо, что ты не пьёшь, - бормотал Костя, привалившись к другу. Они приехали из Болшево в Москву на тачке, а затем Клинов попросил покатать себя в метрополитене. Они спустились в подземку, сели в поезд, заняли свободные места, и Костя почти улёгся на Клинова.

"Устал, бедолага", - тепло думал Клинов, обнимая бывшего однокашника.

- Будешь классным громоотводом, - объяснял Костя. - А то, если бы ты был пьяный, какой из тебя громоотвод?

- Это точно, - ухмылялся Клинов, - по сырому молния бьёт знатно.

Они ехали в пивную, что находилась в Столешниковом переулке. Раньше, в студенческие времена, друзья часто посещали данное симпатичное заведение. Поэтому, в память о студенческих временах, от пива Клинов не отказался. Костя отказываться не стал тем более, но от пива его развезло окончательно. И он принялся ругать тёщу, которую спровадил в отдельную однокомнатную квартиру, прикупив к квартире машину в придачу. Затем Костя стал ныть о том, как он любит свою жену.

- А она меня по всякому, - разорялся дорогой халтурщик, размахивая бутербродом с селёдкой. - И пьяница я, и развратник. Ну, да, бывает. Но это всё от дурных денег! А сама? Принципиальный чистый художник… Ха! Да что бы она без меня делала? Сейчас этих художников, как собак нерезаных…

Клинов в это время осматривался в пивной. Раньше тут было много приличней, да и закусь подавали не чета нынешней. Указ и перестройка ударили по культуре потребления спиртного. Развелось невероятное множество так называемых пивных алкашей. Рожи они имели почище, чем у любителей дешёвого портвейна. Да и повадки их особенной изысканностью не отличались. Поэтому, наверно, в пивной решили задвинуть на приличия, отменили туалетную уборщицу и теперь из него воняло так, что в зобу дыхание "пёрло".

Пока Клинов оглядывался, а Костя разорялся, к их столику подканала какая-то плечистая девица и предложила себя за четыре кружки пива. Клинов машинально прикинул в уме стоимость девицы и определил, что она составляет два рубля сорок копеек.

- Ладно, пошли отсюда, - сказал Сергей Захарович и подхватил друга под руку. Девица благодарно ощерилась и двумя руками схватила бокалы с недопитым пивом.

Когда друзья подъезжали к нужному седьмому этажу, Костю совсем укачало.

- Квартира номер 192, - бубнил он, повиснув на Клинове, - номер 192 моя квартира, не перепутай…

- Не перепутаю, стой ровно.

- Ты не перепутай, потому что номер 192, а не 193, понимаешь?

- Приехали, выходи.

- Ты в ту дверь звонишь?

- Да стой ты ровно!

- Кто там?

- В ту. Это Алка…

- Ответь жене, зараза!

- Ал, это мы!

- Кто - мы?

"Какой красивый голос", - подумал Клинов.

- Я - твой кормилец, а со мною мой друг - Серёга Клинов.

- А вот я сейчас посмотрю, что это за друг, - пригрозила обладательница красивого голоса и открыла дверь, - если такая же синь, то обоих спущу с лестницы.

Клинов увидел высокую тонкую модель с нормальным человеческим лицом в длинном халате.

- Меня не надо, - пошутил Сергей Захарович, - я могу и сам спуститься.

Он хотел сдать Костю жене и отвалить, но друг не дал. Он схватил Клинова за воротник куртки и, невежливо пихнув жену, сноровисто втащил бедного инженера в прихожую.

- Ты чё делаешь? - возмутился Сергей Захарович.

- Константин! - благородно воскликнула супруга.

- Серёга остановится у нас, - скороговоркой сообщил Костя, проникая на кухню и таща за собой Клинова. - Он хотел в гостиницу, но я ему не позволил. Ты, наверно, не знаешь: у него денег - видимо-невидимо. Он ведь с Севера приехал. Поэтому хотел в "Метрополе" остановиться. А я ему: какой "Метрополь"? Поживёшь у меня…

- Костя, если твой друг согласился переночевать у нас, то ему надо в сначала ванную, а не в кухню, - терпеливо возразила супруга бывшего однокашника.

- Друг хочет выпить! - рявкнул Костя, уселся за кухонный стол и грохнул по нему кулаком. - Тащи шампанского, жена!

- Пожалуйста, - процедила модель с человеческим лицом и надменно удалилась. Двумя минутами позже она вернулась с бутылкой шампанского и коробкой конфет. Когда она пошла за фужерами, Клинов зло прошипел:

- Ты чё меня дураком выставляешь, Константин?

- Молчи, друг, - проникновенно возразил Костя, уронил голову на стол и заснул.

Клинов шёл по улице, которую узнавал и не узнавал. Кинотеатр и магазин напротив казались ему до боли знакомыми, хотя один был выкрашен в неестественный канареечный цвет, а другой - в васильковый. Дальше стояло здание, построенное в стиле барокко, хотя для барочного стиля отличалось небывалой высотой. Клинов вошёл в это здание и стал подниматься по лестнице, состоящей из лестничных маршей, которые лепились к стене подъезда вокруг поместительного квадратного колодца. Миновав несколько маршей, Клинов стал задыхаться во сне из-за крутизны подъёма. Поэтому, миновав ещё два, он подошёл к окну на площадке и выглянул через него во двор.

"Ни фига себе", - сказал Клинов, подивившись высоте здания и высоте, на какую ему удалось подняться. Дело в том, что инженер не смог увидеть участка улицы перед зданием, одно лишь другое здание, которого он не мог припомнить. Но он не стал морочиться по этому поводу, лишь отметил, что это новое здание похоже на колокольню и выкрашено в салатный цвет. Почему это новое здание колокольня, Клинов тоже не стал морочиться, но обратил внимание на тот факт, что колокольня украшена лепниной и имеет нехилую высоту. О высоте Клинов понял, пытаясь разглядеть поднебесное окончание колокольни. Но сколько Клинов не задирал голову, он не смог разглядеть её верхушки с приличествующим крестом и площадкой для звонаря и звонницы.

"Н-да", - подумал инженер и решил продолжить подъём. Он подошёл к люку мусоропровода и нажал кнопку возле трубы. Мусороприёмник отвалился от стены, Клинов без труда влез в него, не глядя, ткнул другую кнопку и полетел неизвестно куда. Но это его совершенно не беспокоило, и вскоре путешествующий инженер оказался в каком-то тёмном коридоре, начинающемся прямо от лестничной площадки. На площадке стоял негр, отсвечивая гуталиновыми кудрями и шоколадными ушами.

"Здорово, земляк", - поздоровался с негром Клинов.

Негр даже не обернулся, но продолжил плевать через окно на улицу.

"Что ж", - не обиделся инженер и побрёл вглубь коридора. Мимо него поплыли пустые дверные проёмы. Комнаты за проёмами тоже были пустыми. Лишь в одной Клинов обнаружил какого-то длинного мужика. Этот мужик стоял возле стопки картин, прислоненной к стенке, отслонял по одной и клал их на пол лицом вверх.

"Это какие-то раритеты", - совершенно беспочвенно констатировал Клинов, потому что ничего, кроме красочной мешанины, на холстах не разглядел. Тем не менее, по мере складывания картин одна на другую, Сергей Захарович машинально в уме отмечал: Гоген, Дега, Пикассо, Моне и так далее.

"Одну секунду! - обратился Клинов к длинному, когда тот уложил очередное полотно. - Неужели это Шагал?"

Длинный дёрнулся от испуга, распахнул полы своего плаща и, согнувшись, накрыл ими предполагаемого Шагала. Одновременно он пронзительно глянул на непрошенного гостя, и Сергей Захарович без удивления узнал лицо Раисы Максимовны Горбачёвой.

Проснулся Сергей Захарович по привычке без пяти шесть. То есть, без пяти пять по московскому времени. Он с удовольствием потянулся на диване, предоставленном ему супругами Антоновыми в большой гостиной, и попытался снова заснуть, но ни черта у него вышло. Тогда Сергей Захарович включил бра, прогулялся до книжной стенки, выбрал томик Тургенева и снова завалился на диван.

"Интересно, куда Костя дел тёщу?" - подумал Клинов, но потом вспомнил, что Костя купил ей отдельную однокомнатную квартиру.

- Вешние воды, - вслух сказал Сергей Захарович, прикидывая, как это можно вот так запросто купить однокомнатную квартиру?

"Тёмный ты человек, - сказал Клинову внутренний голос, - иди работать к Косте".

- Не пойду, - буркнул принципиальный дурак Клинов и принялся неторопливо листать книгу.

Антонов проснулся без чего-то восемь.

- Чуть не проспал! - услышал Клинов голос несостоявшегося архитектора и усмехнулся. Он продолжал нежиться в чистой постели и читать поучительного Тургенева.

- Что, срочная работа? - услышал Клинов насмешливый голос Аллы.

- Да. Слушай, чего это я вчера так накушался?

- Наверно, отмечал радостную встречу, - подсказала Косте жена. Судя по её сонному голосу, она никуда не спешила.

- Какую ещё встречу? Чёрт! Серёга!

Костя влетел в гостиную в одних трусах, с ходу треснулся о Клинова, затем встал с дивана и заявил:

- Из квартиры - ни ногой! Я мигом…

С тем Костя моментально испарился из гостинной. Затем послышались сопутствующие торопливым сборам звуки. Потом Костя немного погремел в кухне, при этом Клинов услышал, как его друг подозрительно крякнул. Через минуту Костя снова влетел в гостиную и, понизив голос, сообщил:

- Захочешь выпить - тряси жену, не стесняйся. У нас всё есть.

- Я не пью, - возразил Клинов. Но Костя лишь замахал руками и убежал в коридор.

- Ал, я полетел! - сообщил он жене.

- Семь футов под килём, - напутствовала его жена.

"Хорошо-то как", - подумал Клинов.

Клинов убрался из квартиры вслед за Костей. Алла вежливо предлагала позавтракать, но Сергей Захарович отказался и вышел на улицу. На улице непривычно тарахтело и слишком многолюдно гомонило. Клинов съездил в МИСИ, где они с Костей учились, побродил по институту, а потом поехал в Болшево, благо от Лосиноостровской до него было рукой подать. Придя в мастерскую, Клинов первым делом развязал с сухим законом, вторым - нарезался, а третьим - предложил себя в работники Косте, но строго до начала настоящего тепла.

- Отдохнуть хочу, понимаешь, - объяснил он, пьяно обнимая друга. - На югах, понимаешь? А то радикулит замучил, падла…

- Вот месяца два и поработаешь, - соглашался Костя. - Слышь, Сидоров, нашего полку прибыло!

- Это хорошо, - не стал возражать Понятовский, хозяин, кстати, загородного дома, где халтурщики ваяли надгробия. - А то советские купцы аккурат по весне мрут, как мухи.

- Только учти, - стращал Клинова Костя, - у меня строго. Чтобы на работе…

Он показывал на початый коньячный пузырь.

- …В стельку - ни-ни!

За два месяца работы в Костиной мастерской Клинов опух от пьянства, набил мозоли на руках, поругался с Аллой и заработал две с половиной тысячи. Перед отъёздом на юга Клинов снова завязал, купил билет на самолёт "Москва - Минеральные воды", приобрёл шикарный туристический рюкзак из самой Финляндии, десятилитровую пластмассовую канистру и пошёл покупать водку в Елисеевский. С водкой мог помочь Костя, но у него случился срочный заказ, поэтому Клинов решил справляться самостоятельно.

В Елисеевском народ толпился как перед мавзолеем. Водку давали по пузырю в одни руки. Но кругом тусовались деловые алкаши, и Клинов, пообещав избранным по пятёрке, быстро наполнил канистру.

"Сумку с телевизором и барахлом на пузо, - прикидывал он, - рюкзак с канистрой, палаткой и другим барахлом - за спину - и можно будет гулять на манер парашютиста, который отстал от своего самолёта, но из страха перед трибуналом спешит догнать своих одиночным пешим строем".

Костя предлагал путёвку, но Сергей Захарович решил ехать дикарём, желая погулять по местам, по которым когда-то скакал подлец Печорин и почём зря соблазнял диких черкешенок и субтильных княжон.

"Чтобы каждую неделю телеграфировал", - напутствовал друга Костя.

"После отдыха чтобы мухой на работу, - напутствовал добряк Понятовский-Сидоров, - а то осенью тоже завал: аккурат в сентябре начинается мор среди дантистов, академиков и прочих заслуженных деятелей разных искусств".

"Буду!" - пообещал Клинов и отвалил в Домодедово.

Народу возле аэропорта Минеральные воды собралась туча. Большая часть кучковалась возле остановки автобуса "Аэропорт - ж/д вокзал", меньшая - возле стоянки такси. Но ни такси, ни автобуса не наблюдалось. Зато вдоль кучкующихся вальяжно прогуливались пузатые плоскоголовые молодцы и, профессионально вертя ключами зажигания на специальных пальцах, неназойливо предлагали:

- Кому до вокзала, недорого, кому в центр, недорого, кому в Пятигорск, недорого…

Солнце припекало, асфальт плавился, вдали виднелись гигантские голубые куличи, воспетые Лермонтовым в виде Машука, Змейки, Бештау и ещё кого-то там. В это время на Клинова, вызывающе отсвечивающего импортным рюкзаком, насунулся один из ключевёртов и уставился на бывшего бедного инженера. Но, откуда ни возьмись, между насунувшимся и инженером влезла дамочка в ужасной панаме, ужасной раскраске и ужасно неопределённого возраста:

- Далэко едэм? - вперив в дамочку мутный взор, вопрошал пузатый плоскоголовый владелец ключа.

- Ой, мне на вокзал, ой, какие у вас все загорелые! - затараторила панама, ориентируясь не на вкус пузатого, но на его масть. - А сколько это будет стоить?

- Панатна, - буркнул загорелый и переадресовался к Клинову: - Далэко едэм?

- Спасибо, я и автобусе прокачусь, - пожал плечами Сергей Захарович. Имея при себе кучу денег (большую часть Клинов положил на книжку), бывший бедный инженер стал ощущать первые признаки бережливости.

- Панатна, - буркнул пузатый и повертел ключом дальше. Он тотчас упёрся в чей-то матёрый зад и повторил вопрос: - Далэко едэм?

Зад трансформировался в двойника пузатого и хорошо акцентированным голосом возразил:

- Ми знаем, куда едэм. А ти куда едэшь?

- Панатна, - не удивился загорелый и поканал дальше.

В это время подали автобус типа Икарус в городском исполнении. Народ ринулся штурмовать двери. Дамочка в панаме взвизгнула и принялась расшвыривать конкурентов. Двойник загорелого обладателя ключа оказался шустрей всех: он в числе первых втиснулся в автобус и заорал:

- Здес заната, здес тожи заната! Куда жопа кладёшь?! Здес тожи заната!

Затем он высунулся в окно и крикнул оказавшемуся рядом с ним Клинову:

- Эй, пацан, памаги моей прабабушке!

Но прабабушка двойника не нуждалась ни в чьей помощи: носатая усатая старуха посовала в окно вещи, затем подхватила подмышки двух носатых гиппопотамчиков разного пола и, лягаясь направо и налево, влезла в автобус.

Клинов пристроился за панамой и тоже почти влез в автобус, но в это время водитель решил закрыть двери, и инженера пребольно двинуло створками по плечам. Сергей Захарович попытался протиснуться вперёд, но водила решил это дело иначе. Подкравшись сзади к нарушителю техники дорожной безопасности, он дёрнул его за рюкзак, приговаривая:

- А ну, кто не понял, освободили задний проход!

Клинов, увешанный тяжёлой поклажей, упал на рюкзак и завозил, словно таракан, перевёрнутый на спину, ногами.

"Телевизор! - подумал Клинов. - Водка!" - секундой позже вспомнил он. Однако он тотчас успокоился, потому что телевизор лежал на груди, а водка была в пластмассовой канистре.

Сергей Захарович встал и, размахивая кулаком, заорал в сторону уходящего автобуса:

- Ты мне попадёшься, козёл! Я из тебя котлету сделаю!

Рядом стоял милиционер и дружелюбно улыбался, ожидая, когда потерпевший начнёт материться. Но Сергей Захарович знал свои права в части ответственности за нецензурную брань в общественном месте, поэтому воздержался. Милиционер, вздохнув, отвалил, а его место занял давешний загорелый пузырь.

- Далэко едэм? - с убийственной педантичностью повторил он свой вопрос.

- На железнодорожный вокзал, - пожал плечами Клинов.

- Пятьдесят, - сообщил пузатый.

- Что?! - поперхнулся Клинов, потом безнадёжно огляделся и буркнул: - Понятно.

Клинов, проклиная себя и горы, продирался сквозь кустарник. Он прибыл в Кисловодск на электричке, пошатался по городу в поисках жилья, ничего не обнаружил и решил обновить палатку. И всё бы хорошо, но день на дворе стоял выходной, и народ так и путался у бывшего бедного инженера под ногами, так и путался. Какие-то плохо одетые личности с домашним альпинистским снаряжением, торчащим в разные стороны, и с диким блеском в фанатично вытаращенных глазах, штурмовали разные бугры и склоны. На буграх и склонах сидели отдыхающие и занимались, кто чем. Одни бренчали на гитарах и пели слащавого до слюней Окуджаву, другие пили водку и сквернословили. Кое-где обнимались и бормотали слова любви. А Клинов полз вверх с упорством Сизифа, но не с мифологическим камнем, а с двумя увесистыми носильными вещами. Одна вещь в виде рюкзака тянула назад, другая в виде сумки гнула вниз. Так Клинов, не рассчитав градуса подъёма и темпа восхождения, кувыркнулся назад и полетел в какие-то очень колючие кусты. В общем, самому Сергею Захарович данная колючесть могла обойтись безболезненно, потому что на куст он рухнул рюкзаком. Но в кусте притаилась парочка и, когда бывший бедный инженер накрыл их, раздался дружный вопль, и из недр растительного дикобраза выскочил по пояс голый самец. При этом данный самец был гол по пояс не так, как обычно ходят в летнюю пору плотники, а совсем наоборот. Сергей Захарович резво подхватился и хотел, было, принести свои извинения, но самец, провоцируемый свежими царапинами и визгом самки, не пожелавшей выходить на рандеву, треснул Клинова по уху. Сергей Захарович понял, что он не прав, потому что самец превосходил его габаритами, к тому же не он помял Клинова, а наоборот, и задал стрекача. Самец побежал за ним, но Клинов задействовал скрытые в себе физические резервы и оторвался от преследователя.

- Ходят тут всякие! - орал самец, тряся кулаками и гениталиями, потому что был одет только по пояс, но не так, как летние трудящиеся.

- У-и-и-и-и! - продолжала визжать самка.

"И чего ж ты так пищишь, зараза? - усиленно дыша, думал Сергей Захарович. - Подумаешь, прижали чуть сильнее обычного и всего-то…"

Минут двадцать бывший бедный инженер блуждал по зарослям, затем пошёл вдоль склона и наткнулся на довольно ухоженный лес. Сергей Захарович с удовольствием отметил отсутствие праздношатающихся гуляк и решил остановиться в этом лесу на ночь. Минут пять он ещё шёл вкруг склона между деревьями без признаков кустарника, затем упёрся в подлесок, миновал его и оказался на открытом месте. Низ склона, на котором находился Клинов, трансформировался в симпатичную лужайку. В центре лужайки стояла двухэтажная избушка, а вокруг неё наблюдалась парковая планировка. Среди планировки имелись одни водоём, пара шпалер каких-то тропических насаждений и три клумбы. Между всем этим номенклатурным великолепием резвились два пузана и три девочки, явные эскортные комсомолки. Один пузан бегал с завязанными глазами и лапал девочек. Второй стоял, что-то ел и тоже лапал, потому что девочки так и тёрлись рядом с ним, весело хохоча, а иногда освежаясь в водоёме.

"Вот это я попал, - смекнул Сергей Захарович и впятился обратно в подлесок. - Вот оно почему тут ни народа, ни мусора с кустарником".

Сначала бывший бедный инженер хотел линять от опасного соседства с номенклатурными пузанами, которых обязательно должен был охранять взвод беспощадных чекистов (или спецназовцев), но потом решил, что проник он на запретную территорию тихо (иначе его уже волокли бы восвояси мордой вниз, руками вверх) и решил-таки остановиться на ночлег. Он ещё побродил по лесу, забрёл в самую его (если можно так сказать) глушь и стал устраиваться. Сергей Захарович поставил палатку, расстелил скатерть-самобранку в виде газеты "Правды", достал телевизор, включил его и, опёршись на спальник, приступил к трапезе, состоящей из банки скумбрии в масле, очищенной луковицы, горбушки ржаного хлеба и десятилитровой канистры с водкой. Бывший бедный инженер накатил первые сто граммов, закусил и благодушно посмотрел на жирное пятно, расплывшееся на жирной шапке самой правдивой в стране газеты.

"Много ли человеку надо? - спросил он себя и треснул вторую дозу. - Жратва есть, выпить тоже…достать можно. Деньги будут, если не лениться и их зарабатывать. А крыша над головой…"

Сергей Захарович легкомысленно посмотрел на палатку и снисходительно хмыкнул, вспомнив пузанов и их номенклатурную избушку, которая у них была помимо номенклатурных квартир и личных домиков в деревне, откуда они все в номенклатуру в своё время выскреблись.

В это время сеанс какого-то академика, рассказывающего о его раскопках где-то во внутренней Монголии, прервался, и начался показ генсека с его благоверной, приехавших в один из передовых совхозов. То есть, стали показывать встречу генсека с народом. Точнее, с передовыми совхозниками. Вокруг генсека и его бабы бдительно вертели своими рублеными кочерыжками товарищи из личной охраны того, кто на хрен никому и даром не нужен. Народ в виде передовых совхозников стоял поодаль.

- А шо, товарищи? - глумился над совхозниками сам. - Я погляжу, жить у вас очень даже можно. Всё, шо для этого нужно, у вас есть. Вот я гляжу, вы построили новую силосную башню. Это же очень полезное сооружение, я вам скажу…

Тугомордые товарищи, попавшие в кадр, вымученно щерились. Сама не говорила ни слова, но хитро щурилась. Охранники так и зыркали по сторонам. Два раза оператор показал силосную башню.

- Вот дерьмо! - выругался Клинов и переключил канал. Но и там показывали пятнистого проходимца и его житрожопую бабу. На следующем канале Клинов наткнулся на какой-то концерт. Сначала Клинов обрадовался, потом приуныл. И было с чего: концерт состоял из одной унылой тётки, извлекающей из своей виолончели такие же, как она сама, унылые звуки, и одного пианиста, который играл вообще чёрт-те что в таком миноре, что Клинов потерял аппетит.

- Сволочь! - выругался Сергей Захарович и выключил ящик. Тотчас до него донесло отдалённый всплеск номенклатурного веселья: сытый мужской гогот под аккомпанемент визгливого девичьего хихиканья.

"Козлы, - подумал Клинов, залезая в палатку. - Вместо того чтобы на своего идейного пахана с его бабой по ящику смотреть, не пойми какой вредительской ерундой занимаются".

Под ногами Клинова шуршал мелкий и чистый песок морского пляжа. Волны умеренного прибоя ласкали босые ноги инженера и смывали следы. Небо над головой было пронзительно голубого цвета. Солнце, напротив, глаза не резало. Поэтому Клинов смотрел на него и видел оранжевый круг с белым пятном посередине. Вдруг рядом с первым солнцем нарисовалось второе, и Сергей Захарович грамотно ткнулся носом в песок.

"Атомный взрыв типа земля - воздух", - без труда отличил офицер запаса, как все выпускники советских вузов, Клинов. Он знал, что сейчас его поджарит, стоит только второму солнцу раскумариться грибной ножкой, которая, достигнув земли, образует чёрт-те какую катавасию вместе со взрывной волной и прочими поражающими эффектами.

"Поглядеть бы хотя одним глазком, как это вживую происходит", - подумал Сергей Захарович. Не вживую видеть ему приходилось: им, студентам, несколько раз показывали учебный фильм с издевательским названием "Наступление и оборона во время атомного взрыва". Но с реализацией желания поглядеть вживую стоило поспешить, потому что времени у Сергея Захаровича оставалось мало. Он поднял голову, увидел, как море на горизонте стало кучерявиться в том месте, где его коснулась ножка атомного гриба. Одновременно Клинов боковым зрением заметил подводную лодку и удивился: почему он не видел её раньше? Дело в том, что лодка стояла на берегу, и её лоснящееся тело поддерживали полозья на манер тех, какие подпирают жилые бочки на Крайнем Севере.

"Значит, недавно выползла", - смекнул умный инженер и рванул к лодке. Он оказался вровень с иллюминатором и забарабанил в него, надеясь спрятаться от атомного взрыва в подводной лодке на таких многообещающих полозьях. Но в лодку Клинова не пустили: в иллюминаторе нарисовалась какая-то гнусная рожа и стала шевелить губами.

"Рус, капут", - без труда прочитал по губам Клинов и разглядел на рубке характерную вражескую аббревиатуру - US. Из рубки, кстати, вылез советский милиционер и стал кому-то докладывать посредством своего милицейского портативного радио:

- Я шестой, я шестой, на территории заказника номер один обнаружен посторонний объект. Приём…

Послышался характерные треск с фоном, и невидимый собеседник странного капитана американской подводной лодки что-то кратко ему приказал. В это время Сергей Захарович проснулся и обнаружил, что какая-то собака бесцеремонно тащит его за ногу из палатки и приговаривает:

- А ну, вылазий, мать твою туристическую перемать!

- Ах, ты! - возмутился Клинов, отлягнулся от неизвестного гопника и попытался встать, чтобы дать кому-то в ухо. Но схлопотал сам в нос и почти без чувств повалился снова на землю. А кто-то навалился на него и зашептал в лицо вонючим шёпотом:

- А ну, замолчь!

"Здоровый, гад", - прикинул Клинов и услышал плеск, русалочий смех комсомольских активисток из спецэскорта и сытый басистый гогот. Сергей Захарович вспомнил, где он, и присмирел.

- Молчу-молчу, - зашептал он. - Пусти, дурак, а то задавишь…

- Я тебя не то шо задавлю, я тебя с говном смешаю, - возразил некто. - Ты як тута? Документы е?

- Есть, есть, в палатке, могу предъявить.

- Ладно, не трэба. Сворачивайся и мотай видселя за три километра в три минуты. Понял?

- Не понял. Что я, горный козёл - за три минуты?

- Поговори у меня. А то вот зараз оформлю тебя як покусителя на жизнь особо важных государственных персон.

Сергей Захарович удирал впотьмах и сквозь зубы матерился. То есть, он не жалел ругани в адрес особо важных государственных персон, на территории каковых имел наглость прикорнуть. Через двадцать минут бега бывший бедный инженер покрылся потом, и если бы ночь была лунной, он мог бы увидеть, как с него валит пар. Ещё через десять минут Сергей Захарович решил отдохнуть. Он плюхнулся на задницу и прислонился к рюкзаку. Дышать стало легче, но вскоре Клинов почувствовал, как горячий пот постепенно превращается в иней.

- Что ж так холодно? - спросил он себя и снова рванул во тьму. - Ах, ну да! Ведь это наши горы, они помогут нам…

"Интересно, каково комсомолкам в такой холод в водоёме плескаться?" - вспомнил Сергей Захарович и решил прекращать позорный бег. Он выбрал более - менее подходящее место, скинул с себя поклажу, почти на ощупь установил палатку и также на ощупь переоделся. Затем хватанул полторы дозы и стал прикидывать: разводить или не разводить костёр? На этом месте его отвлёк какой-то подозрительный шум. Сергей Захарович прислушался и определил некоего постороннего ночного путника, наудачу хрустящего по кустарнику и отчаянно сморкающегося.

"Вот, сволочь!" - разозлился Клинов и пошёл навстречу путнику. Но темно было, хоть глаз вон, поэтому, как Сергей Захарович не вострил слух, он таки налетел на данного путника. При этом путник издал такой визг, что будь Сергей Захарович потрезвей, наверняка обделался бы. Но не обделался, а ни к селу, ни к городу констатировал, что до встречи с ним путник не сморкался, а всхлипывал.

- Не подходите ко мне! - верещал путник, вернее, путница. - У меня вилка!

- Тьфу! - выразил своё отношение к невидимой вилке Клинов и добавил: - А у меня палатка.

- Не подходите! - продолжала верещать ночная незнакомка.

- Что ж ты так орёшь? - перепугался Сергей Захарович за покой службы охраны особо важных государственных персон. - Ухожу я, ухожу. И ты проваливай.

Клинов демонстративно развернулся и демонстративно потопал к своей палатке.

- А вы один? - перестав скулить, дрожащим голосом спросила путница.

- Один, - не оборачиваясь, подтвердил Клинов.

- Тогда я с вами, потому что заблудилась.

- Пошли, - не стал возражать Клинов.

- Только вы не того, а то у меня вилка.

- О чём разговор. Что я, бифштекс безмозглый?

Ночная незнакомка нервно хихикнула и снова заскулила, а Клинов определил её возраст, как совсем сопливый, и недовольно сказал:

- Ну чё ты всё хнычешь? Что, заблудилась по дороге к бабушке, а пирожки на вилку обменяла?

- Тоже мне, серый волк. Это твоя палатка?

- Точно.

- А ты точно один?

- Теперь нас двое, - пошутил Клинов.

- Но-но! У меня вилка!

- Есть хочешь?

- Хочу.

- А выпить?

- Тоже.

- Прошу. Ты откуда взялась, такая сопливая?

- От верблюда.

- Устраивайся.

- Мы с Кешкой в кабак пошли, а там его дружки. Пообещали подвести на тачке и…

- Понятно. А что Кешка?

- Его ещё раньше из машины выкинули.

- Понятно. А ты как же?

- А я - чё? Я из кабака на всякий случай вилку взяла. Когда Кешку выкинули, а меня повезли дальше, я одному в глаз и - на ходу из тачки сама выпрыгнула.

"Ой-ё-ёй!" - подумал Сергей Захарович, прикидывая расклад с бдительной охраной особо важных и разъярёнными похитителями юных девиц с одной стороны, и себя, теперь уже по-настоящему бедного инженера, с другой.

- Дружки-то кто? - слегка дрогнувшим голосом поинтересовался Сергей Захарович.

- А чёрт их знает, - беззаботно возразила девица, булькая водкой и чавкая сырком, - то ли греки, то ли армяне.

"Вот, блин, пригрел змею", - не на шутку перепугался Клинов и с тоской вспомнил вонючего охранника с хохлацким акцентом, который теперь казался Клинову почти родственником.

- А они за тобой не побежали? - спросил Клинов.

- Не-а, - возразила девица. - Там, где я от них удрала, нас какая-то машина догоняла. Я думала, что это ихние дружки, а потом с горы видела, как они вместе наперегонки вниз покатились.

"Слава Богу", - с облегчением подумал Клинов и полез в палатку, не забыв забрать канистру и пакет с закусью.

- Эй, ты, бабочка ночная, на тебе спальный мешок. А если хочешь, ползи с этим спальником в палатку.

- Ещё чего.

- Ну, как знаешь…

Сергей Захарович приложился к канистре, немного подышал и повалился на брезент палатки. Через минуту он уже спал.

Клинов со стаей гусей пролетал над Босфором. Черноё море было тёмно-синим, Средиземное - изумрудным, пролив - каким-то мутным. Вдали виднелась Испания, за ней - Африка.

"Какая-то видимость странная", - подумал Сергей Захарович, уверенно махая руками во втором нижнем ряду пятым после вожака. В верхнем ряду "сидел" явный его, бывшего бедного инженера, недоброжелатель, и злостно гадил ему на шею.

"Вожаку, что ли, пожаловаться?" - подумал Клинов, но в это время хозяин стада сделал правой лапой специальный знак и пошёл на снижение.

"Перекур. Ну, нет, увольте. К туркам ни ногой…"

С этой мыслью Клинов вышел из клина, погрозил кулаком недоброжелателю и помахал дальше, в сторону симпатичной Африки. В это время его обогнал истребитель, ткнулся в облако и встал. Фонарь отвалился в сторону и из-под него на крыло со звездой вылез потный авиатор.

"А ну, марш назад! - рявкнул он, семафоря руками. - А то пойдёшь под трибунал за дезертирство!"

"Какое ещё дезертирство? - удивился Клинов, махая на месте. - Я законно мигрирую по причине смены сезонов".

"Миграция временно запрещена по причине войны", - заявил летун и приглашающе показал на фонарь.

"А, ну тогда другое дело", - согласился Клинов и полез под фонарь. Летун его закрыл, и Сергею Захаровичу стало так тесно, что он проснулся. Южная летняя ночь страстно цвиркала и тренькала за палаткой, ветер мирно спал среди кущей, а возле Сергея Захаровича что-то тоненько сопело. Клинов добродушно скосил глаза в сторону и увидел упакованный спальник в виде половинки бублика.

"Эх, молодёжь!" - покровительственно подумал Сергей Захарович и снова задремал. Но заснуть ему не удалось.

- Танька! - раздался чей-то душераздирающий вопль из ночных кущей.

"Чтоб тебя!" - мысленно чертыхнулся Клинов и снова посмотрел на спальник.

- Танька! - вопль повторился. Спальник зашебаршился.

- Кешка! - подала голос ночная путница и, не вылезая из спальника, как-то так ловко развернулась и высунулась из палатки.

- Танька!

- Кешка!

"Очень интересно", - без энтузиазма подумал Клинов.

- Давай сюда!

- Ты где?

- Да здесь, в палатке!

Раздался топот, словно к палатке приближался молодой олень.

- Чья палатка?

- Да ничья. Мудак какой-то. У него целая канистра водки.

- Целая канистра?!

- Ага. Давай сюда.

- А мудак?

- Дрыхнет.

"Ну, ничего себе", - растерялся Сергей Захарович и, пока он деликатно соображал, что бы он мог возразить на мудака и канистру водки, парочка принялась освежаться, не забывая аппетитно закусывать. Закусив, молодёжь взялась обжимать друг друга. Сопливая Танька разогрелась и горячо зашептала:

- Да чё ты мнёшься? Давай полезай в спальник, места хватит…

Раздался треск раздираемой молнии, и Клинов не вытерпел.

- Я те полезу! - зарычал Сергей Захарович и схватил Кешку за спину. Танькин кавалер имел конституцию на редкость худосочную, и рука инженера показалась ему дланью циклопа.

- Ой, дяденька, пустите! - заверещал пацан.

- Ты чё дерёшься? - подала голос девица.

- А ну, валите отсюда! - продолжал бушевать Клинов, и выволок незадачливого Ромео на свежий воздух. - Мне в мешке спать, а вы в нём…

- Ой, не могу! Ой, за мешок испугался! - прыгала рядом молодая, но ранняя Танька.

- Считаю до трёх! - орал Клинов. - Чтоб духу вашего тут…

- В жопу себе его засунь, свой мешок поганый! - скандалила Танька, заботливо уводя приятеля от возможного мордобоя. - Мудак старый!

- А может, в лоб ему? - солидно предложил Кешка, удалившись на безопасное расстояние.

- Ух, как я зол, - ворчал Клинов, прикладываясь к канистре.

Наутро Клинов решил двигать из курортной зоны в места более спокойные. Он добрался до Курска и оттуда бесцельно покатил на разных электропоездах в разные стороны, ночуя в привокзальных гостиницах или в комнатах отдыха при мелких железнодорожных станциях. Катаясь так, он однажды оказался на одной такой в Рязанской области, которая стояла в прямом смысле на распутье. То есть, Клинов мог ехать по электрифицированной ветке в сторону Москвы или в сторону Астрахани, а по неэлектрифицированной, которая перпендикулярно перечёркивала электрифицированную, чёрт знает куда. Сергей Захарович изучил расписание и вычислил, что неэлектрифицированная ветка связывает какую-то узловую и какой-то Ряжск. Ещё по данной колее колесил поезд до Калуги, а вообще всех маршрутов вместе с одним литерным вагончиком туда и обратно на перпендикулярной колее имелось всего шесть штук.

"Вот это глухомань!" - восхитился Сергей Захарович, перекусил в буфете, освежился прокисшим пивом с наценкой и сел на литерный вагончик. Не доезжая какого-то Скопина (если честно, географию средней полосы Клинов знал плохо), Сергей Захарович соскочил на совершенно сказочном полустанке и, поздоровавшись с форменной девушкой, сказочно остолбеневшей на чистенькой платформе в парадной железнодорожной форме с жезлом в руке, огляделся по сторонам. Сзади него стояло здание, если так можно сказать, вокзала. По его бокам теснились специальные домики, и кучерявилась приусадебная зелень. А прямо простиралось бескрайнее поле, начинающееся сразу за железнодорожными путями и лесопосадкой вдоль них. Поле пересекала извилистая речушка, обозначенная кустарником и деревьями. Клинов высмотрел тропку через лесопосадку и направился в поле, положив себе к обеду встать у речки лагерем.

Умудрённый жизненным опытом в районах Дальнего Востока и Крайнего Севера, Сергей Захарович всегда имел при себе пузырёк с жидкостью от вездесущих комаров. Поэтому возле речки он устроился с комфортом. Время едва перевалило за два часа пополудни, а Клинов уже наладил палатку, как следует, выпил, тщательно закусил, смазался жидкостью и завалился спать, положив себе дрыхнуть до утра, чтобы компенсировать ущербный сон за несколько ночей в общественных спальнях под крышей не то привокзальных гостиниц, не то станционных комнат отдыха.

Клинов блуждал по окрестностям Кремля с группой интуристов. Интуристы были с Кубы (все с бородами и в характерной форменной одежде) и из Восточной Европы, которых Клинов понимал по их славянскому говору. Кубинцы держались солидно, восточные европейцы пытались спекулировать всякой галантереей. Они игнорировали кубинцев, охрану, экскурсоводов, но доставали Клинов.

"Здравей, товарич, - суетились возле Сергея Захаровича чернявые славяне, - купи оселедец".

"Какой ещё на хрен оселедец?" - не въезжал Клинов, поскольку из школьной литературы про Тараса Бульбу имел представление об этом украшении в виде специальной стрижки, модной среди украинских казаков.

"А вот такой оселедец", - суетились чернявые братья и совали в руки Клинову какую-то фигню, не поддающуюся никакому описанию.

"Действительно, оселедец", - проникался Клинов и начинал шарить по карманам. Он шарил-шарил, но ничего, кроме мелочи, не находил.

Проснулся Клинов поздно. Башка гудела, в палатке, несмотря на откинутый полог, было не продохнуть. Природа названивала в свои мелкие колокольчики и пилила на невидимых скрипках, грозя вылиться в скучный душный полдень. Сергей Захарович с отвращением посмотрел на канистру, взял туалетные принадлежности и побрёл к речке. Входя в воду, он спугнул какую-то пёструю птичку с ветки плакучей ивы. Улетая, птичка пискнула что-то вроде:

- Мир прекрасен, а вы - люди - засранцы!

- Это точно, - буркнул Клинов и понюхал речную воду. Пахла она по-нашему. Но Клинов, тем не менее, почистил зубы, а затем и искупался. А когда вылез на берег, невольно подумал, что искупайся в подобной водичке какой-нибудь нежный француз или словоохотливый итальянец, ходить бы ему до дней своих последних в ужасных язвах и прочей коросте.

Выйдя из воды, Клинов почувствовал облегчение и аппетит. Он достал закуску, как следует, освежился тёплой водкой и позавтракал. Перед завтраком Сергей Захарович включил паразита и имел счастье лицезреть полный блок утренних воскресных программ, начиная с доброго утра и кончая сельским часом. В данное время шёл музыкальный киоск с нержавеющей Элеонорой Беляевой. Целых тридцать минут эта восхитительная дама повествовала о специальной литературе, способной заинтересовать каждого пятитысячного советского зрителя на предмет музыкальных новинок. Что приказывала Элеонора Беляева делать остальным телезависимым гражданам, ни уха - ни рыла не смыслящих ни в музыкальной грамоте, ни в специальной музыкальной литературе, оставалось догадываться, потому что восхитительная дама ни о каких приказаниях не заикалась, потому что заик на телевидение не брали, но продолжала медоточить о такой фигне, которая инженеру Клинову на фиг не упёрлась.

- Зараза, - добродушно буркнул он и прихлопнул слепня, присосавшегося к его руке. Чтобы заняться делом, Сергей Захарович достал из рюкзака пустую бутылку, наполнил её водкой и спустил в воду, предварительно привязав к коряге. Пока водка остывала, Сергей Захарович встал на берегу, заложил руки за спину и стал хозяйским взглядом оглядывать среднерусские просторы. Вдали, где вышеозначенные просторы касались неба, виднелись корявые очертания какого-то производственного гиганта районного значения. От гиганта до самой речки с противоположной стороны тянулось ухоженное поле с кучерявившимися на нём какими-то неведомыми инженеру посевами. В поле, дальше от гиганта и ближе к Клинову, торчал одинокий трактор. Видимость и слышимость были отличными, поэтому Сергей Захарович без труда мог разглядеть, что тракторист пытается завести своего железного коня, и расслышать, какие звуки сопровождают процесс завода. В общем, сельский механизатор дёргал пусковой шнур раз за разом, трактор смущённо пукал, и механизатор, по мере того, как его кормилец не заводился, начинал заводиться сам. Начал тракторист с тестя, потом перешёл на главного механика, председателя сельский труженик трогать не стал, но сразу, миновав районную, областную и ещё пару инстанций, стал обкладывать генерального секретаря партии товарища Михаила Сергеевича Горбачёва.

- Пидор пятнистый! - орал тракторист, двумя руками так тиская пусковой шнур, словно хотел задушить генсека. - Грыжа ушастая! Трезвенник хренов! Чтоб тебе с твоей узкоглазой сукой так жить!

Дело в том, что тракториста на днях судили за задавленного гуся и положили штраф помимо компенсации ущерба хозяину гуся. Вот его и разбирало: генсек может дров наломать в государственном масштабе и ему хоть бы хны, а простому трактористу нельзя спьяну и гуся переехать. Но, самое обидное, в кои веки теперь можно напиться, и - на тебе!

- Всё верно, - поддержал тракториста Сергей Захарович и вернулся к палатке. Элеонора Беляева к тому времени очень интеллигентно откланялась и передала эстафету ведущему сельского часа. Клинов переключил программу, но там оказалось ещё хуже.

- Нет на вас Сталина, чтобы за вредительство к стенке поставить, - пробурчал Клинов и выключил телевизор, подумав при этом, что если бы ящик был бы не японским, а отечественным, он бы утопил его в реке.

"Кстати, насчёт реки", - продолжил мысль инженер и решил сгонять за охлаждающейся бутылкой. Сергей Захарович достал бутылку из воды и приготовился налить водки в стакан, но не успел. Сзади раздался треск, Сергей Захарович оглянулся и увидел, что его оранжевую палатку пытается забодать какая-то говядина. Клинов не видел половых признаков агрессора, поэтому, опасаясь прямого столкновения с быком и порчи дорогой палатки одновременно, поставил бутылку со стаканом на землю, схватил какое-то дубьё и кинулся отгонять глупое животное от своего временного жилья. Животное оказалось пугливым и удрало в кусты. Но с другой стороны выползло ещё две скотины и тоже попытались бодаться с палаткой.

- А ну, пошли вон! - осмелел Клинов, охаживая глупую говядину дубьём по крутым бокам.

- Эй, ты чево хулиганишь? - услышал Сергей Захарович человеческий голос и имел счастье лицезреть всамделишного пастуха. Это был некрупный мужик в кирзовых прохарях, пёстрой футболке с орлом и ужасной бейсболке местного пошива. Мужик имел в одной руке дымящуюся самокрутку страшных размеров и кнут в другой.

- Это кто хулиганит? - задорно возразил Клинов, изображая тореадора. - Твоя скотина?

- Моя, - подтвердил мужик. - Молодняк на откорме.

- Так забирай его на хрен отсюда, а то он мне палатку помнёт! - крикнул Сергей Захарович.

- Чево это забирай? - упёрся мужик. - Мы у себе дома. В своих, тоись, угодьях.

- Вот, блин! - взвыл Клинов и огрел очередную глупую тварь, пытающуюся пройти к реке прямо по палатке.

- Эй, ты! - возвысил голос мужик. - Прекрати хулиганить, а то, неровён час, зашибёшь тялёночка и пойдёшь под суд.

- Это который тут телёночек?! - окончательно озверел Клинов.

- А вот…

Мужик, нещадно дымя самокруткой так, что от него шарахались не только слепни, но и речные вороны, стал обходить палатку и неожиданно споткнулся. Он увидел бутылку с надетым на неё стаканчиком и остолбенел. То, что в бутылке не вода, пастух понял сразу. Да и какой дурак носит с собой воду в стеклянной бутылке, к тому же пьёт её стаканчиками?

- А вот, - прокряхтел мужик, давясь слюной, - мы чичас протокол составим.

Сергей Захарович перехватил взгляд местного патриота сельских угодий с молодняком на откорме на нём, спустил пар и усмехнулся.

- Выпить хочешь? - задал он коварный вопрос.

- Ну, дык!

Мужик даже подпрыгнул.

- Тогда гони на хрен отсюда свой молодняк.

- А ну, пошли вон, прорвы! А ну, кому ещё промеж рог! А ну, падлы травяные, волчья сыть!

Мужик разве что не гавкал, он в две минуты разогнал стадо и, умильно глядя на бутылку, спросил сладким голосом:

- А можно поинтересоваться, где брали?

- В Москве, - ответил Сергей Захарович, накатил пастуху стаканчик и протянул. Сельский труженик схватил тару, махнул её в один судорожный хлебок и спёртым голосом возразил:

- Так вы, значит, к нам из самой Москвы будете. Что ж, милости просим…

- Спасибо, - иронически поблагодарил Клинов, выпил сам и сказал: - Чего это ты куришь?

- Самосад называется, - с готовностью сообщил мужик.

- Дай попробовать.

- Свернуть, что ли?

- Сверни.

- Вот! А выпить ещё дадите?

Мужик перешёл на "вы".

- Пей, у меня водки навалом.

Мужик восторженно ахнул

- Вот только с закусью напряжёнка.

Мужик, давясь водкой, замахал рукой. Клинов в это время давился самосадом.

- Фигли закусь! Налей ещё и я вмиг за ней сгоняю.

- В магазин? - удивился Сергей Захарович, оглядываясь по сторонам.

- Что я там не видел. А водки, точно, навалом?

- Точно.

- Тогда я мигом…

- А молодняк на откорме? - крикнул вдогонку мужику Сергей Захарович.

- Да куды он денется-а-а…- донеслось в ответ.

Мужика звали Шилой. То есть, такое за ним числилось погоняло. Почему его звали Шилой, а не Шилом, Клинов уточнять не стал, но только спросил у собутыльника его девичьи реквизиты. В девичестве мужика звали Володькой, как Ленина. Но Клинов и на этом не стал заостряться, а вкатался в закусь в виде огурцов, картошки и сала. Водка - а её к моменту встречи с Шилой у Клинова оставалось литров восемь - пошла на убыль.

- Ты - я вижу - мужик грамотный, - приступил к беседе Володька, снова переходя на "ты" и окончательно забив на свой молодняк, - с палаткой путешествуешь, с телевизором и - самое главное дело - с водкой. Поэтому ты мне, как грамотный мужик, должен ответить на один вопрос.

- Валяй, - разрешил Клинов.

- На хрена стране такое невыгодное ****ство, как этот безалкогольный закон? - начал горячиться Шила на наболевшую тему. - Ведь одних только убытков терпим, туды его в кисель!

"В качель", - машинально поправил Клинов и возразил: - Какие убытки? Ведь водка в два раза подорожала.

- Всё равно - ****ство. Неужто сам Пятнистый до такого додумался или это его вредители подбили?

- Подбили, - веско подтвердил Клинов.

- Иди ты! - непоследовательно воскликнул Шила.

- Только они не совсем вредители, а очень деловые люди с разных сторон.

- Как? - не понял Шила.

- Молча. Про империалистов, клацающих на наше немереное богатство, слышал?

- А то!

- Про теневых бизнесменов, которые наш социализм изнутри потачивают, знаешь?

- Кто ж их не знает.

- Вот такие с двух сторон организовались заговорщики, которые давно просекли за пятнистым гнилую готовность бабушку родную продать.

- А ведь и правда: по роже видно, что сволочь ещё та!

- В общем, данные заговорщики, как только поняли, что пятнистый слаб на лапу, не стали тянуть кота за хвост, но решили форсировать своё дело чем раньше, тем лучше. А тут двадцать второе апреля, день рождения товарища Ленина, когда сам и вся его партийная банда в таких расслабленных чувствах, что сразу всех вместе их можно брать почти голыми руками.

- Точно!

- Ну, празднуют товарищи, в мавзолей сходили, покойника поздравили, а когда сам так назюзюкался, что стал требовать свою любимую балалайку, на которой он во времена своего сопливого детства почём зря наяривал, отвели его заговорщики в отдельный кабинет и дали в лапу.

- Много?

- Да нет. Одного поросёнка, но набитого сотнями.

- Не мало…

- Дали и потребовали взамен, чтобы пятнистый объявил борьбу пьянству.

- Вот тут я не совсем понимаю, потому что…

- А чё тут понимать? Народ от недопьянства злой?

- Злой.

- Про политику судачит?

- Судачит.

- Социализм ругает?

- Ругает.

- Но водку пить продолжает?

- Продолжает.

- Потому что под полой она не переводится, но стоит по четвертному. Правильно?

- Правильно.

- А раз водка под полой не переводится, но стоит по четвертному, то жди усиления недовольства социализмом, потому что те, которые водку сейчас толкают по четвертному, завтра захотят тратить нахапанные деньги легально. Но попробуй потратить такие деньжищи, да ещё легально, когда кругом бдительный социализм с хроническим дефицитом. Ну?

- Ну!

- Вот и выходит, что сдал нас пятнистый деловым людям, которые скоро будут иметь нас, нашу страну и все твои колхозные угодья так, как им это заблагорассудится. Причём сдал за недорого: за одного только поросёнка, набитого сторублёвыми бумажками.

- Ох, недаром бабки пятнистого антихристом ругают!

- Кстати, знаешь, откуда у него пятно?

- С детства?

- Ничуть. Это он в институте любил в дурачки на шелбаны играть, вот пятно и заработал, потому что он малый хоть и ушлый, но по мозгам полный дебил.

- Иди ты!

- А чё - иди ты? Ты послушай: он ведь до сих пор говорить правильно не научился.

- И то…

- Жарко…

- Слушай, а давай ко мне?

- К тебе - это куда?

- В деревню. Я живу эво-он за тем бугром…

Шила махнул рукой.

- Тама у мене сад, как джунгли из клуба путешественников, а в саду тенёк и всё такое. Поставишь палатку и…

Шила поглядел на канистру и облизнулся.

- А в деревне односельчане?

- Да какие там односельчане? У нас деревня - всего десять дворов.

- А самогон в деревне имеется? - поинтересовался Клинов, оценивая канистру.

- А на што тебе самогон? - в свою очередь поинтересовался Шила.

- Я из самогона мармелад делаю, - объяснил Клинов.

- Зачем?

- Мармелад люблю, понимаешь?

- Мармелад, говоришь…

Шила помог Клинову собраться, затем занял место провожатого и, что-то бормоча себе под нос, направился к бугру, за которым ожидалась деревня сельского труженика.

- А деньги у тебе есть? - наконец спросил Шила.

- Что, на самогон-то? - переспросил Клинов.

- Ну да.

- Деньги у меня есть.

- Так у мамани моей самогон и купим! - обрадовался Шила.

"Ну, ты и Шило", - подумал Клинов.

Палатку поставили под старой грушей. Сад действительно смахивал на джунгли. Шила с маманей занимали участок более сорока соток. Поэтому сад имел размеры почти заповедника. Папаня Шилы сидел за воровство циркулярной пилы из колхозной мастерской. Соседи трудились кто где. Кое-кто из них тоже за что-то отсиживал. Маманя продала Клинову три литра самогона по четвертному за пол-литра. Затем притащила в сад скамеечку, самовар, самое себя и пожелтевшее трёхлетнее сало с опухшими семенными огурцами. Клинова принялись потчевать вонючим самогоном, по стоимости не уступающему марочному коньяку. Сами Шила и его маманя налегли на водку, проигнорировав самовар и прогорклое сало. Клинов свалился после третьего стакана самогона.

Проснулся Сергей Захарович под вечер. Башка трещала так, словно он целый день колол ей орехи. В саду происходил междусобойчик. Виднелся уютный костерок, возле костерка, помимо Шилы, сидел некто. Клинов протёр глаза и понял, что некто - это человек пять кроме Шилы. Ещё Клинов обнаружил пустую трёхлитровую банку и ходящую по кругу свою канистру. Это Шила, пользуясь правом тамады, командовал застольем.

- А, вот и гость наш дорогой! - сладким голосом приветствовал пастух выползшего из палатки Клинова. - Иди знакомиться с нашим местным контингентом.

"Грамотные стали, собаки", - беззлобно подумал Сергей Захарович и, пошатываясь, подканал к компании. Одновременно он заметил, что компания почти не закусывала, потому что не было чем.

- Это наш кузнец, - начал представлять Шила.

- Вакула? - перебил Шилу Клинов.

- Не, Витя, - не смутился Шила. - Самый здоровый мужик в нашем колхозе.

- Насыпь мне граммов сто пятьдесят, - попросил Клинов, пытаясь определить по звуку плескающейся в канистре жидкости, сколько в ней её осталось. Судя по звуку - литра полтора. Столько съесть не могли даже пять самых здоровых мужиков колхоза, в котором трудился злополучный Шила.

"Значит, притырила Шилина маманя", - равнодушно подумал Клинов и принял на грудь стакан водки.

- Это точно, что я самый здоровый, - заговорил кузнец Витя, - я рога в нашем колхозе могу любому враз обломать.

- Похвально, - буркнул Сергей Захарович и присел с компанией возле костерка. Остальных Шила представлять не стал, а Клинову было всё равно. - Вы чё, земляки, не закусываете?

- Так нету, - развёл руками Шила.

- А купить можно?

- Купить - завсегда, - подмигнул компании Шила, словно говоря: "А вот мы его сейчас!"

- И мяса свежего можно? - спросил Клинов, с удивлением чувствуя полное безразличие к тому, как он покорно готовится играть неблаговидную роль городского лоха.

- Можно.

- Ну, так купи килограмма три, шашлыка пожарим, - сказал Клинов.

- Под шашлык бы того, - изобразил пальцем по горлу Шила, сам себе кажущийся в эту минуту очень хитрой бестией.

- Купи, - беззаботно велел Клинов и достал из кармана деньги.

- Однако маманина самогонка кончилась, - изобразил печаль Шила, - а у соседей самогон по тридцать.

- Хрен с ним - бери…

Через полчаса компания закусывала недожаренным мясом и жрала самогон по тридцать рублей за пол-литра. К компании присоединилась Шилина маманя, присовокупившая к халявному шашлыку ещё одну горку переспелых огурцов. Маманя хватала самогон, лопала мясо, а к огурцам не притрагивалась. Когда отголосили последние петухи, послышался шум подъезжающего трактора, затем треск ломаемого кустарника и на полянку, где происходил междусобойчик, выкатилась компания из одного долговязого механизатора в показательном комбинезоне и необъятной тёти в легкомысленном платьице и кирзовых сапогах.

- Вот ты где, сучье рыло! - заорала тётя, норовя сунуть Шиле кулаком в ухо. - Если тёлок не досчитаес-си, я те под суд упеку, зараза!

- Да чё ты, Надь! - уворачивался Шила. - Да куды они денутся? Жрать захотят - в загон сами придут…

- А чё пьём? - выступил со своей партией тракторист.

- Да ты присаживайся, Надь, - влезла маманя. - А то с гостем нашим дорогим познакомься. И самой Москвы будет. Учё-най!

- Надежда Семёновна, - сделала глазки тётя и так тиснула Клиновскую ладошку, что тот невольно крякнул.

- Сергей Захарович, - ответил инженер, прикидывая, с чего это вдруг его обозвали учёным?

- А вы в какой области учёный? - в тему спросила Надежда Семёновна.

- Философ, - ответил Клинов.

- Философ, - с уважением повторила Надежда Семёновна. - Это, значит…

Она приняла стаканчик из рук Шилиной мамани и, оттопырив мизинчик, чинно проглотила его содержимое. Затем скушала кусочек мяса. Тракторист в это время хлопнул полновесную кружку, а затем снял с углей целый шампур, сработанный из куска расплющенной арматуры.

- Это, значит, философия называется, которая есть мать всех наук, - объяснил Клинов и пошатнулся. - А вы чем занимаетесь?

- Зоотехники мы, - нежно возразила Надежда Семёновна, взяла пьяного инженера под руку и, прижимая его к огнедышащей груди, усадила рядом с собой на обрубок ствола возле костра. Кузнец мутно посмотрел на новообразовавшуюся парочку и проворчал:

- Я вить, если чево, рога могу любому враз обломать.

- В вашем колхозе, - поправил кузнеца Клинов и решил, пока не поздно, как следует закусить мясом. Пусть и недожаренным.

- Чево? Я вить рога, того. И мне всё едино, что философ, что наш участковый Кабанов.

- Вить, выпей посошок и - айда домой, - возникла Шилина маманя.

- Чё? - насупился кузнец.

- Домой, говорят, - влез Шила и получил в ухо. Насчёт рогов кузнец не врал, поэтому Шила изображал покойника минут пять не меньше. Но никто, даже Шилина маманя, не придали этому никакого значения. А Клинов вёл умную беседу с начитанным зоотехником, которая знала и Оккама, и Локка, и даже старика Бэкона.

- Вы где учились, мадам? - с трудом ворочая языком, спрашивал Клинов. - В Сорбонне или в самом Кембридже?

- В Харьковском зооветеринарном, - возражала Надежда Семёновна, - между прочим, я ещё мадмуазель.

- А скажите мне, мадмуазель, почему Оккам в своё время не стал ветеринаром или, на худой конец, хирургом? Ведь, сколько я помню, он тоже пытался оперировать скальпелем?

- Хи-хи-хи, - веселилась Надежда Семёновна, - какой вы остроумный.

Она имела в виду своевременное предложение Оккама "вырезать" истину во время философских споров с помощью условного скальпеля, после чего метод оригинального философа получил название "скальпель Оккама".

Между делом Надежда Семёновна откушала ещё водки, а её "водитель" самогонки. В это время послышался новый треск кустов Шилиных джунглей, и отдыхающие лицезрели явление нового лица, явно принадлежащего сельскому интеллигенту. Данный интеллигент, не тратя времени, принялся сквернословить. При этом он почти не матерился: всего пять раз помянул многострадальную мать, семь раз - женщину лёгкого поведения и двенадцать - мужской половой орган в разных падежах и сочетаниях.

- Старший зоотехник, - шепнула на ухо Клинову Надежда Семёновна, - недавно заочно академию кончил.

- Лётного комсостава? - икнул Клинов.

- Чево? - не поняла Надежда Константиновна и, угадав паузу в речи начальника, выступила с ответной: - Да что вы, Егор Макарыч, в самом деле? Я ведь тут тоже из-за Полухина…

Мадемуазель показала глазами на виновника торжества, пьяненького Шилу.

-…А у него, оказывается, радость: родственник из Москвы приехал. Учёный…

"Ну, вот. Теперь я не только учёный, но и родственник этого проходимца, Володьки Полухина…"

Клинов посмотрел на хозяина территории празднования и с удивлением констатировал, что Шила, чем пьянее, тем больше себе на уме. И даже полученная от кузнеца бронебойная плюха вывела его из строя ненадолго.

- Учёный? - высокомерно переспросил вновь прибывший и с достоинством принял чарку. - А в какой области?

- Да философы мы, - стилизуясь под Надежду Семёновну, ответил Клинов, наблюдая, как новый халявщик слопал чарку, а потом взялся за шашлык.

- Угу, - пробурчал старший зоотехник, присаживаясь к костерку, - философия значит… мать наук, мать её…

- Вы бы, Егор Макарыч, вот сюда, вот на этот стульчик, а то на бревне как-то несподручно, - засуетился Шила, стараясь стороной обходить кузнеца. Но кузнец теперь грозно зыркал на старшего зоотехника, сопя от негодования и с презрением оглядывая статистов.

- Я - как все, - демократично возразил старший зоотехник, выпил ещё и неожиданно напал на Клинова: - Вот вы философ да философия, а я вам ответственно заявляю: проку от вашей науки нуль без палочки!

Надежда Семёновна округлила глаза, кузнец сжимал и разжимал кулаки, прикидывая, кому теперь ему обломать рога: приезжему учёному или местному сельскому интеллигенту, а статисты умудрялись и кузнеца уважить, и старшему зоотехнику реверанс сделать.

- Вообще-то, я инженер строитель по образованию, - сказал Клинов, - но Платон, мой друг, уговорил заняться философией.

- Ну и? - презрительно спросил старший зоотехник.

- И теперь я занимаюсь проблемой происхождения таких понятий, как априори и апостериори, - брякнул наудачу Клинов.

- Что вы говорите? - неожиданно заинтересовался старший зоотехник. - Есть результаты?

- Откуда? Ведь если учесть, что априори и апостериори слова то ли древнегреческого происхождения, то ли латинского…

Клинов с сомнением глянул на академика, прикидывая, насколько тот в теме, и продолжил.

- …Логически возникает проблема концептуальной этимологии в разрезе исторической ретроспективы. Ведь…

Клинов поднял вверх указательный палец и сильно качнулся.

- …Как можно проводить этимологический анализ, когда нет достаточного аналитического материала? А всё потому, что и древнегреческий, и латинский язык объявлены мёртвыми на предпоследней сессии ЮНЕСКО.

- А разве они не сами умерли? - подозрительно спросил старший зоотехник. Латынь он немного знал. Но всё больше в части коровьих заболеваний. Про названные залётным философом термины сельский интеллигент слышал, но так же, как Клинов, понятия не имел: латинские они или древнегреческие?

- Увы!

- Что - увы?

"Вот достал!" - подумал Клинов и переметнулся к кузнецу. Затем фамильярно подмигнул ему и приобнял за бычью лопатку.

- А вот ты, как учёный, - заклокотал кузнец, - скажи мне: веришь, что я тебе рога могу враз обломать?

- Да мне - что! - провокационно зашептал в ухо сельскому труженику Клинов. - Мне любой дурак обломает. А вот ему…

Клинов махнул в сторону старшего зоотехника.

- …Слабо?

- Мне? - надулся кузнец, встал, обошёл костёр и встал рядом с сельским интеллигентом. - А ну, ты, слышь сюда, Егор Макарыч, встань.

- Чево? - не понял старшой.

- Встань, тебе говорят.

Кузнец взял интеллигента за ворот и потащил вверх.

- Не сметь! - заверещал старшой. - Сию минуту прекратить! На три шага отойтить! Я приказываю, слышь ты, образина?!

- А ты мене не начальник, - возразил умный кузнец, - у мене начальник главный механик да председатель.

С этими словами кузнец подтянул старшего зоотехника до уровня своего плеча и хряснул бедолагу в ухо. Старший зоотехник громко крякнул и сел в костёр. Затем встал, принял из услужливых рук очередную чарку и с достоинством опрокинул её по назначению. А кузнец уселся на своё место и снова принялся вздымать грудью и сжимать - разжимать кулаки.

Клинов в это время решил сходить до ветру. Он сходил, а когда хотел вернуться, наткнулся на Надежду Семёновну. Она приняла инженера в свои мощные объятия и стрельнула глазками в сторону симпатичных зарослей.

- Не-не-не! - запротестовал Клинов. - Сейчас меня можно самого… гм! Проблема мёртвых языков и ихних терминов подкосила, понимаешь ли…

- Надь, ты чё? - возник, словно дух, долговязый механизатор.

- Пошли, - кратко велела Надежда Семёновна и направилась в облюбованные заросли. Механизатор энергично потёр мозолистые ладони и поспешил за начальницей.

- О темпора, умора, - вспомнил Клинов древнее изречение и побрёл к костру. Старший зоотехник и кузнец пили на брудершафт. Затем троекратно целовались. Потом Егор Макарыч сходил по малой нужде, наткнулся на заросли, где устроились Надежда Семёновна с механизатором, и разжился там какой-то синей тряпицей. Эта была не простая тряпица, и висела она на одной из веток зарослей в виде предупреждения, но старший зоотехник не понял и решил приспособить тряпицу для сморкательных целей. Егор Макарович вернулся на место и, поминутно поправляя трофейную тряпицу в нагрудном кармане пиджака, принялся повествовать о трудностях академической жизни в условиях отстающего колхоза. Кузнец снова стал надуваться и сжимать кулаки. Клинов выпил ещё и пошёл в палатку спать. А спустя десять минут вернулись Надежда Семёновна и механизатор. Надежда Семёновна шла так, словно что-то потеряла. Механизатор плёлся, нога за ногу, и победно поплёвывал по сторонам. Подойдя к костру, Надежда Семёновна всплеснула руками и вырвала из рук старшего зоотехника синюю тряпицу, оказавшимися довольно легкомысленными для комплекции младшего зоотехника дамскими трусами. А Клинов уже спал и ни черта не видел.

Под утро Клинову приснилось, будто он верблюд. И будто ему страшно хочется пить. А ещё ему снилось, что его кусают какие-то очумелые мухи цеце, одного укуса которой достаточно, чтобы нормальный верблюд дал дуба. Но Клинов был верблюдом иллюзорным, поэтому продолжал идти туда - не знаю куда, и пускать тягучие верблюжьи слюни.

Когда Сергей Захарович проснулся, он понял, почему ему приснился такой сон. Дело в том, что бедный инженер обнаружил себя в Шилиных джунглях один на один с ними. То есть, солнце уже приподнялось, роса высохла, насекомые проснулись и кусались почём зря. Да ещё эта жажда.

- Фигли жажда, - с трудом разлепляя пересохшие губы и тяжёлые веки, пробормотал Сергей Захарович, - какого хрена я в одних трусах и на траве?

Он сел на травке, вяло прихлопнул на голом колене слепня и непонимающе огляделся по сторонам. Всё вокруг свидетельствовало о том, что вчерашняя пьянка-гулянка ему не приснилась. Однако куда делась палатка, спальник, телевизор и прочее движимое имущество, включая бумажник с деньгами, джинсы и кроссовки?

- Мать твою! - стал прозревать Клинов. А заодно с ужасом подумал обо всех своих документах. Как подумал, так тотчас их обнаружил. Документы аккуратной стопкой лежали на бревне, вчера послужившим в качестве скамейки. Сергей Захарович подгрёб к бревну и увидел, что документы лежат не просто на бревне, а на его бумажнике. Бедный - теперь опять бедный - инженер взял бумажник и вывернул его наизнанку: из самых недр бумажника выпало несколько медяков и трёхрублёвая бумажка. Нетронутой оказалась и записная книжка.

- Спасибо вам, добрые русские люди! - поклонился до земли Сергей Захарович, не удержал равновесия, повалился вперёд и треснулся лбом о бревно.

- Мать твою, - прокряхтел Клинов, выпрямился, сунул документы за резинку трусов, трёшку зажал в кулаке и побрёл к избе дорогого хозяина, Шилы-Володьки Полухина. Хозяин оказался дома. То есть, на лавке перед палисадником. Был он там не один, а с маманей. Они оба чинно сидели, чинно смотрели перед собой и чинно молчали.

- Здорово, земляк, - иронически поздоровался с Шилой Сергей Захарович и отдельно обратился к его мамане: - доброе утро, почтенная!

- Здорово, - не поворачивая головы и продолжая смотреть перед собой, ответил Шила.

- Здравствуйте, - ответила маманя, также не озираясь по сторонам.

- Что, с работы выгнали? - поинтересовался Клинов.

- Зачем? Я это в отгуле.

- Очень кстати. А то некому было бы объяснить, куда подевались все мои вещи?

- Какие вещи?

Шила с маманей, являя бедному инженеру маленькие личики с маленькими глазками цвета прошлогодних васильков, одновременно поворотились к спрашивающему и умело изобразили удивление. Шила состроил приличествующую случаю рожу, маманя всплеснула руками. Затем стала выговаривать Клинову:

- Что же вы это, молодой человек, себе позволяете? Рази можно в таком виде появляться в женском обчестве?

- А в каком прикажете?! - повысил голос Клинов. - У меня все вещи какая-то собака спёрла!

- Какие вещи?

- Как - все?

- Неужели так-таки - все?

- Ай-я-яй!

- А может, ты их куда-нибудь сам спрятал, а теперь найти не можешь?

- Вы что, издеваетесь надо мной?! - заорал Клинов.

- А ты не шуми, а то Витька позову, - показала зубы в виде трёх гнилушек Шилина маманя.

- У него тоже отгулы? - невольно усмехнулся Клинов, вспомнив дебила-кузнеца.

- Тоже.

- Ай-я-яй! - продолжал сочувствовать Шила. - Все вещи. И палатку?

- Ладно. Вижу, с вами говорить бесполезно. Вот что, ты, сказочник: дай мне какую-нибудь одежду, а то в милицию в трусах не пустят.

- Вот это другой разговор, - подобрела маманя, - а то ишь чего вздумал - шуметь!

- Ай-я-яй! Неужели и палатку спёрли?

- Пойдём, милок, я чичас тебе приодену, - принялась хлопотать добрая маманя.

Когда Клинова одели в чёрт-те какой давности и ветхости барахло, которое даже на чучело не повесишь, маманя с Шилой принялись его напутствовать:

- Когда придёшь в милицию, сразу скажи, что от Полухиных. Чтобы, значит, с порога в зубы за такой антиобчественный вид не насовали. А скажешь - не насуют. У нас там, в городской милиции, сродственник - так что можешь прямики к нему.

- Ясно, - упавшим голосом возразил Клинов и побрёл к железнодорожному полотну, вдоль которого собирался идти в город. Поднявшись на насыпь, Сергей Захарович оглянулся и поразился красоте раскинувшейся перед ним местности. Особенно хороша была деревенька среди бескрайнего поля на фоне зелени вековых лип и берёз, посаженных почти возле каждой сказочной избушки. Деревья казались неподвижными, лишь слух улавливал шорох листвы, волнуемой лёгким ветерком. Сказочно кучерявые облака, подгоняемые тем же ветерком, плыли по небу, по пути застревая в верхушках сказочных деревьев.

- Ничего себе сказочные, - пробурчал Клинов, поворачиваясь в нужную сторону. - Сволочь!

"А ты не сволочись, - очнулся внутренний голос, - ведь сам дурак?"

- Дурак, - вздохнул Клинов.

"Я надеюсь, ты в милицию не пойдёшь?" - поинтересовался внутренний голос.

- Что я, родственника Полухиных не видел?

"Вот именно. Звони Косте и - дело в шляпе".

- Ясное дело…

1994 год, март-август.