Авантюрист 7 окончание главы

(продолжение)

Начало:

СЕДЬМАЯ ГЛАВА (окончание)

Полиция, вызванная в особняк барона Стакельберга, заподозрила убийство, но не могла определить виновного. Никто ничего не видел. Родные и прислуга барона признались, что они слышали хлопок, напоминающий выстрел, но не могли и подумать, что хозяин... А тут нашлись и причины для версии самоубийства. Судебная медицина определила у него раннюю стадию сифилиса.

К счастью для Лидочки, барон последние три месяца к ней не прикасался. Это было хорошо.

Но из-за обнаружившихся долгов барон не оставил Лидочке ничего, кроме титула. Это было плохо. Над нею и тётей Олей нависла угроза нищеты. Особняк и всё прочее недвижимое и движимое имущество барона описали за долги.

У тёти Оли с Лидочкой оставалось некоторое количество украшений, поэтому тётя Оля решила их потратить на то, чтобы найти Лидочке нового мужа.

Она сняла квартиру. Конечно, это был не баронский особняк, не шикарные апартаменты, но, достойная двух одиноких благородных дам обитель, где они могли бы принимать приличных людей.

Тётя Оля полагала, что девятнадцатилетняя вдова-баронесса недолго засидится, и по окончании траура найдётся подходящий для её положения мужчина. Однако те дома, куда был вхож барон, вдруг оказались закрытыми для Лидочки. Прислуга, когда она пыталась встретиться с бывшими знакомыми мужа, отвечала:

– Хозяев нету дома…

Некоторые даже издевались, с усмешкой говоря:

– Хозяева просили вам передать, что их нет дома.

Не выдержав издевательств, Лидочка заявила:

– Я поеду к императрице. Она добрая. Она поможет мне.

Виктор, ничуть не веря в успех этого предприятия, поехал с нею.

В канцелярии Её Величества Лидочку приняли, но держали недолго. Она вышла из дворца с обиженным лицом и, открыв сумочку, вынула из неё две «катеньки».

– Что это? – спросил её Виктор.

– Её Императорское Величество не приняли меня, а эти деньги передали мне через слугу. Но мне нужны были не её деньги, а покровительство… Она просто откупилась от меня. Что мне делать с этой подачкой?

– У меня есть идея – пойдём и пропьём её. По крайней мере, вкусно поедим.

Извозчик их привёз в «Стрельну». Музыка, весёлое пение, вино подняли Лидочке настроение. Мужчины приглашали её танцевать и говорили комплименты. Утром она проснулась в номере гостиницы с больной головой. Виктор попросил коридорного принести им две бутылки пива. Поправившись, они поехали на вокзал.

С этого всё и началось. Виктор, занимаясь в университете, не сразу заметил, а когда заметил, то уже было поздно – Лидочка начала пить, к ней вскоре присоединилась и тётя Оля. Они пили дорогие вина. Это поднимало им настроение. Но запас украшений быстро истощился. Дорогая квартира стала тёте Оле не по карману.

Они переехали в полуподвальную квартирку в две комнаты. Но и тут женщины не опомнились. Они только перешли с дорогих вин на недорогую водку – и дёшево, и сердито.

В начале лета деньги у них были на исходе. Лидочка привела на ночь к себе мужчину. Через день другого. Ей за любовь платили, но не всегда.

Виктор, поняв, что ему не удастся своевременно внести плату за последний курс университета, принялся искать работу. Лидочка и тётя Оля допекали его ежедневными пьянками, и мужиками, вваливающимися в квартиру без приглашения.

Теперь они обе, не таясь от Виктора, отдавались любому за стакан водки.

Виктор ушёл от них. Он снял за два рубля в месяц койку у вдовы ломового извозчика Ерофеевой, жившей в полуподвале. Угол отделялся от вечно полутёмной горницы засаленной ситцевой занавеской. В его распоряжении была железная койка под солдатским одеялом, тумбочка, зажатая между спинкой кровати и стеной, и треть окошка, в которое можно было увидеть грязную улицу и кусочек неба.

Для самой вдовы оставалось в комнате пространство, в котором с трудом размещалась кровать, круглый стол, буфет и шкафчик для одежды. Оставшееся свободное место занимала сама Ерофеева. Была она женщиной если и не дородной, то изрядно оплывшей, дебелой с грузными грудями, едва умещающимися под ситцевой кофтой, с округлым животом и обширным мягким задом. Её шарообразная голова, украшенная жидкими, тусклыми серовато-жёлтыми волосами, сидела на короткой шее, на которую натекал второй подбородок. На круглом плосконосом лице вдовы поблескивали маленькие светлого непонятного цвета глазки.

С утра и до обеда Ерофеева торговала на Смоленском рынке испечёнными ею пирогами с требухой, с прокисшей капустой, с остатками каши, взятой ею за несколько копеек в соседнем трактире. На доходы с этой коммерции вдова и жила.

Буквально на следующую ночь выяснилось, что хозяйка за те же два целковых хочет получать от Виктора немного и любви.

Вымотавшись за день после безуспешной ходьбы по городу в поисках работы, Виктор лёг спать. Он ещё не успел заснуть, как занавеска, за которой он лежал, отдвинулась. Он увидел вдову в холстинной рубашке, открывающей разъехавшиеся груди.

– Мальчик, утоли меня, – пробормотала она, наваливаясь на Виктора. – Оголодала я совсем. Почитай три года мужика не пробовала. Я чистая…

На Виктора пахнуло едким запахом селёдочного рассола. Ему совсем не хотелось миловаться с блудливой вдовой. Он попытался увернуться от неё, но она уже села на него верхом, жарким и мокрым лоном припечатав к постели, ухватила вялый, ещё не пробудившийся член и принялась мять беднягу, не желавшего подниматься на работу. Только Ерофеева была ещё та бабёнка. Что не получалось у неё руками, она сделала жарким ртом. А может, сказалось то, что за последние месяцы Виктору было не до любовных похождений. Одним словом, член пробудился от спячки, восстал и возжелал войти во вдовью пещеру.

И с той ночи пошло-поехало. Вдова, в любую погоду проводившая полдня на свежем воздухе и питающаяся пусть отбросами, но сытно, была отменного здоровья и требовала от Виктора неустанного удовлетворения.

Зато за ночные любовные труды вдова Ерофеева пристроила Виктора при соседнем трактире писать разные бумаги неграмотному люду.

Пьянство, гвалт и скандалы не мешали Виктору заниматься своим делом. Доходы писца позволили Виктору жить, не голодая, но об университете пришлось ему забыть.

Виктор не видел выхода из тупика, в который его завела судьба. Ему казалось, что отныне вся его жизнь пройдёт среди грязного смердящего полупьяного и пьяного простонародья за колченогим столом за писанием писем и прошений в этом низком «зале» захудалого окраинного трактира, где плавает густой табачный дым, смешанный с запахами жареной колбасы, лука и винного перегара, с видом через мутные запотевшие окошки на двор, на изгрызенные лошадьми кормушки, на покосившийся забор. Дома, если конуру Ерофеевой можно назвать домом, его будет теперь ожидать разящая потом и мочой корявая баба. Она будет кормить его пирожками с начинкой из отбросов. И ничего не останется ему, как спиваться и стариться…

– Нет, – вопила его душа. – Нет, я должен отсюда выбраться!

Виктору приснился сон:

…На цинковом столе лежало голое мужское тело. Висящая над столом лампа ярко освещала разрезанную грудь, распаханный до лобка живот с вывернутыми наружу сизыми вздутыми газами кишками. На втором столе лежало другое тело, фиолетовое, разбухшее почти до шарообразной формы. На третьем столе он увидел тело старухи,   прикоснулся к нему и ощутил ледяной холод и каменную его твёрдость. Вдруг старуха открыла глаза и протянула к нему руки со словами: «Возьми меня. Я цельна…». В тот же миг её тело стало быстро меняться – синеть, набухать, пока с грохотом не лопнуло, обдав его гнилой зловонной слизью…

Виктор в испуге открыл глаза. Серые рассветные блики ложились на потолок. За окнами сквозь зелёные заросли сирени полыхал рассвет. А по комнате разливался острый смрад человеческих испражнений, будто перенесшийся из сна в дневную явь. Громко и яро материлась вдова. Оказалось, что она ходила на ведро «по большому» и опрокинула его.

Виктор повернул голову и увидел белый зад Ерофеевой. Она, наклонившись, подтирала пролитое.

Виктор с тоской подумал:

– Нужно бежать отсюда, пока не поздно…    

(продолжение)