Зачем убивать дракона? Глава 17. В горах

Начало здесь:

Остановки дали бесценный для гор опыт. Если раньше неудачливому жениху казалось, что он сможет всё преодолеть благодаря своей ненависти к дракону,   то сейчас он стал понимать, что на самом деле успешный исход его путешествия будет складываться как раз вот из таких деталей. И как мудра Великая! Откуда она так хорошо знает путь и то, что надо делать в пещере? Не иначе, она сама побывала в пещере. Вопрос к Артису так и вертелся на языке, но каждый раз останавливало приказание жрицы ни с кем не обсуждать их разговор. Ни с кем, это значит и с её сыном и его побратимом Артисом.

В любое другое время Дианору было бы жаль расставаться с другом, но сейчас он даже не задумался об этом, настолько он был уже поглощён предстоящей встречей с драконом. И когда пришла пора пересаживаться с послушной кобылы на опытного коня Дианор чуть было не забыл попрощаться с побратимом. Он уже тронул коня пятками, уже успел немного отъехать, и только тут понял, что сделал что-то не так. На ходу повернулся к Артису. Чуть было не сказал «Прощай! », но вовремя опомнился. Даже мысль может стать явью, что уж говорить о мысли, произнесённой вслух. Они с Артисом обязательно должны увидеться снова.

– До свидания, брат! – его крик ударился о стены ущелья.

– До свидания, брат! – многократно повторило эхо. Ответ иллаверта смешался с ответом камня и то был хороший знак. Значит, каменная стихия тоже будет ждать его возвращения.

Будь Дианор не пастухом, а ремесленником, сидящим на одном месте, вряд ли ему удалось бы пройти даже часть пути. Коня он уже давно отпустил к хозяину и пробирался по горам в одиночку. Если бы не мудрые советы Артиса, то он был бы сейчас на добрую тысячу локтей ниже. И конь, привыкший лазать по горам почти как горный козёл, перебирался через каменные завалы (тогда парень спешивался) и снова вёз его дальше. И уже после того, как Дианор остался один, он не выпускал из рук верёвку и тройчатку. Тропа шла зигзагом.   Большим зигзагом. Иной раз надо было пройти несколько тысяч шагов для того, чтобы очутиться всего на пятьдесят локтей выше. И если удавалось угадать, куда идёт тропа, где она поворачивает, то в ход шли свежеопробованные приспособления. С каждым разом получалось всё лучше и лучше. Правда, с непривычки начинали побаливать мышцы рук – пастухам редко приходится подтягиваться на верёвках, зато вертикальный подъём занимал меньше времени. И хоть сил он отнимал не меньше, зато ноги отдыхали и не сбивались о камни. Пусть даже с каждой верстой ступни всё легче и легче находили ровную поверхность, камней, о которые можно было споткнуться, здесь хватало. Но про одно напутствие Великой Дианор всё-таки позабыл. Он  так стремился вперёд, что не заметил предвестников темноты. Только что он смотрел перед собой и видел всё ясно, потом перевёл взгляд на скалу, которую ему следовало или штурмовать, или обогнуть. Сначала ему показалось, что скала резко потемнела с тех пор, как он смотрел на неё в последний раз, но мгновением позже он понял, что темнеет небо. И темнеет стремительно. Ночлег! Надо выбрать место для ночлега. Немедленно. Хорошо, что он не успел взобраться выше и не пошёл в обход по узкому карнизу. Там было бы намного сложней. Здесь же нельзя куда бы то ни было свалиться. Если, конечно, не забраться на какой-нибудь скальный отломок и не заночевать там. Дианор хотел было устроиться рядышком со скалой, чтобы она прикрывала его от ветра, но вовремя вспомнил о том, что в горах иногда бывают камнепады. Горное животное, ища пропитание или спасаясь от преследования, стронет камень или ветер сильным порывом нарушит каменный покой, и пойдёт каменная потеха. Один маленький камушек заденет два побольше. Те, в свою очередь ещё несколько. Потом в игру вступят то ли гиганты среди камней, то ли карлики среди скал. Обрушится каменная лавина. Надо же и горным духам иногда поразвлечься, а то скучно им здесь. Когда Дианор был маленьким мать рассказывала ему легенду о молодом веллаторе Зингане, отправившимся за похищенной невестой к дракону. Давно это было. Иллавертов мало ещё было в племени и самому старшему из них, Аверосу, не было и пятидесяти. Историю рассказал Акримон, а уж потом её пересказывали другие.

Зинган долго не женился. Всё никак не мог встретить ту, которую он полюбил бы всем сердцем. Когда его родители поняли, что могут не дождаться внуков, они стали посылать рослого парня в другие селения то с одним, то с другим поручением. А чаще всего и придумывать никаких поручений не надо было. Семья Зингана издавна славилась гончарным умением, и сам он успел стать хорошим мастером. Больше всего любил он украшать горшки и крынки узорами расписными, лепными и давлеными. Много сделал он вместе со своим отцом посуды для княжеского стола. Чарки витые, блюда, редкостной эмалью покрытые, тарелки с  керамическим кружевом пиры украшали. Иноземцы на ярмарках его работу всегда раскупали без остатка. Почти в каждом дворе дети забавлялись свистульками, к которым прикасались его руки. Пела глина в его руках, вырастали чудные изделия с дивными узорами. Еда долго не портилась в них, и редко какой горшок давал трещину даже у нерадивых хозяек. Вот и придумали его отец и мать отправлять сына делать посуду на заказ, чтобы тот не просто достаток в дом зарабатывал, но и девиц со всей страны видеть мог. Авось, какую-нибудь из них и приглядит себе в жёны. Собрали печь, хитроумно устроили её на телеге, чтобы не могла та загореться от жара. Гончарный круг поставили. Приезжал парень в деревню какую-нибудь, усаживался на центральной улице и начинал его круг свою песню. Дивились люди умению редкостному и заказы сыпались на голову гончара без перебоя. Было и такое, что девушки на него заглядывались, но ни одна не тронула его сердце.

Вот как-то раз решил Зинган свернуть с проезжей дороги на еле заметную тропку, по которой до того никогда не ездил. Никто не говорил ему, что в той стороне селение есть. Еле-еле протаскивала его кобыла телегу через коряги да ямы. Много раз гончар своё плечо под телегу подставлял, чтобы  вытащить её из буерака. Казалось бы, вернуться надо. Что за прибыль тащиться неизвестно куда, где людей-то может и нет? Просто охотники когда-то здесь проходили на дальнюю заимку или бортники за мёдом. Но нет, волок телегу Зинган на пару с лошадью. Волок и не жаловался. Миновал он лес лиственный, луг клеверный, прошёл рощу дубовую. Пошла тропка вдоль речки говорливой, весёлой. И вот запахло дымком – знать, жильё рядом. Вот и пашня завиднелась, мычанье коров послышалось. Тропка в дорогу превратилась, правда, травой заросшую. Тут уж больше не пришлось хозяину кобыле помогать, сел в телегу и поехал потихонечку. Колёса по траве мягко катились, неслышно. Выехал он из-за поворота и напугал девушку, гусей от реки гнавшую. Глянула на него девушка, смутилась, рукавом лицо быстро закрыла, но успел парень разглядеть глаза синие, глубокие, удивлённые.

– Не пугайся меня, краса ненаглядная, открой лицо своё. Зовут меня Зинган, гончар я умелый. Еду предложить в вашем селении свою работу. А ещё я жену себе подыскиваю, может быть у вас моё счастье прячется?

– Не найдёшь ты здесь себе счастья, господин хороший, – ответствовала девушка, лицо не открывая. – Работа твоя, конечно, нам пригодилась бы, но захочешь ли ты платы нашей? Нет денег в деревушке, меной живём, не торгуясь и не видясь ни с кем из чужих, кроме нескольких иллавертов, за нами приглядывающих. Коли есть что лишнее, несём на помост, который ты, верно, по дороге видел. Оставляем там. Позже приходим и берём то, что нам взамен оставили и радуемся, если это то, что нам нужно и в количестве достойном. А если не нашли ничего, то может нам и не оставили, а может звери растащили или человек прохожий по злобе или по незнанию с собой прихватил. А бывает, что и мала плата.

– Да что же за несправедливость такая! Почему бы вам на ярмарку не поехать и не взять за свои товары столько, сколько они стоят! – вскричал Зинган.

– Отверженные мы, – прошептала, опечаленная.

Вот оно что! Отверженные. Люди, закон преступившие, выселенные подале от глаз людских. Мужчины могли только сельским хозяйством заниматься. Женщинам можно было ещё в странноприимных домах иноземцев тешить и даже в обязанность им это вменялось.  

– Что же ты совершила, милая, за что тебя сюда выслали? – не терпелось Зингану узнать всё про девушку, наконец-то приглянувшуюся ему.

– Ничего я против людей и страны не сделала. Родилась я здесь. Если бы мать решилась со мной расстаться, когда я только родилась, выросла бы я среди вас, пусть и сиротой бедной. Да и здесь какое у меня богатство? Не голодаем с отцом-матерью, и то ладно.

Отвёл Зинган руки девушки от лица её, вгляделся в глаза синие-синие, и казалось ему, что всю душу он увидел, и душу чистоты редкостной. Трепетали пальцы её под его пальцами, так, как раньше глина только трепетала. Вдруг ожгла его мысль нечаянная.

– Скажи красавица, заставляли ли тебя работать в доме странноприимном? Знала ли ты мужчину до этого?

Застыдилась, зарделась девица, прошелестела сухими губами: – Нет, господин хороший. За меня мать моя пошла, когда иноземцев много приехало и утешительниц не хватало, а я в это время гусей пасла.

– Пойдёшь ты замуж за меня, краса писаная? Не обижу, хорошим мужем буду, в достатке жить будешь.

– Не делай этого, господин мой. Не будет тебе со мной, отверженной, счастья. Натешиться можешь хоть сейчас, вправе ты это сделать. Иноземцам не хотела доставаться, хоть и всё равно меня такая судьба ждёт, а от тебя не побегу никуда.

– Нет, не могу я тебя растоптать, унизить. Да и не имею права. Плохо ты наши законы знаешь. Не имею я права познать женщину до того, как Великая жрица не обучила меня премудростям любви. А она это сделает только перед свадьбой моей, когда будет известна избранница. Согласен, не принято у нас жениться на детях отверженных, но и запрета такого нет. А отдать тебя на поругание я не хочу. Пойдём к твоим родителям, испросим у них разрешение на свадьбу.

Подхватил Зинган на руки девушку, усадил на телегу бережно, попросил указать, куда править. Вспомнил, что имени невесты своей не знает.

– Олемента, – глядя на него широко распахнутыми глазами, произнесла отверженная. Казался молодой гончар ей богом, спасшим её от немилой судьбы.

Родители долго не верили счастью. Никто не заезжал никогда к ним в селение. Привозили только новых отверженных, кто-то рождался, кто-то умирал. Никаких новых лиц, никаких изменений. Наказан отец  Олементы был за убийство корыстное, а мать Оробарруду досталась недевственной. Здесь уже они встретились, здесь и связали судьбы свои. Дочь за их грехи должна была расплачиваться трудом безрадостным и услужением постельным без надежды хотя бы детей своих спасти от жизни такой беспросветной.

Усадили молодца на место почётное, за дочь порадовались. Подарил Зинган родителям невесты всё гончарство своё, в телеге имеющееся. Оставил только печку, круг да запас глины.   На свободное место устроил девушку и повёз знакомить с родителями.

Не обрадовались, конечно, родители, но виду не подали. Приняли почти ласково, хоть и задумались, можно ли как-то свадьбу расстроить. Видели, что сын глаз с Олементы не сводит, а всё хотели избежать родства с отверженной. Вспомнила мать про расссказы ведьминские, про колдовство злое. Справила она всё так, как в колдовских рецептах говорилось для расстройства свадьбы. Да не подумала в ослеплении материнском, как эта свадьба расстроиться может и что сын счастливым уже не будет, любовь потеряв.

Объявили о свадьбе, день назначили. Жрицы Олементу, как сироту, обучали премудростям семейным, готовили к жизни супружеской. У Зингана в ту пору из-под рук не посуда, а сокровища выходили. Что ни сделает, всё красоты изумительной. Наработается за день, а вечером с наречённой своей встречается. Нацелуются они, намилуются, оторваться друг от друга не могут и разговаривают, разговаривают. Каждый про свою прошлую жизнь рассказывает, и о будущей жизни совместной мечтает.

Близился день свадьбы. Если б знали родичи Олементы, что произойдёт, может и воспротивились бы они Зингану, не дали бы дочь увезти. То ли колдовство злое сработало, то ли всё само к тому и шло, но за три дня до свадьбы налетел дракон чешуйчатый на деревню, и схватил Олементу, ничего про него не знающую. Не летал он в тех краях, где она до того жила и никто ей про него не рассказывал. А была бы она поопытней, так бежала бы на свидание не через поле, а вдоль опушки. Всё видел Зинган, а поделать ничего не мог. И далеко это произошло, добежать не успел бы, и безоружен был. Бросился он тогда сломя голову в горы. С голыми руками бросился. Один только нож у него за голенищем был, с тем на дракона и пошёл. Как был, в сандалиях летних, в рубашке простой. Не убить дракона одним желанием. Не прошёл Зинган через перевал. Первую ночь, пока не очень высоко было, пережил, до костей продрогши, а на следующую ночь замёрз, соколик, уже насмерть.

Долго родители его тешили себя надеждой, что выжил их сыночек и дракона сумел убить. Но всё время вышло, а Зингана так и не было. А потом уже Акримон в горах охотился и наткнулся на ледяное изваяние. С первого же взгляда ему стало ясно, кто перед ним статуей стоит. Привёз он тело родителям для похоронного обряда. А хоронить пришлось двоих. Не выдержала мать угрызений совести, бросилась вниз с уступа Стиары. Остался отец гончара век вековать в одиночестве. Ох, и жалко же было ему, что невестку они не приветили!

Потом многие иллаверты, дружащие с горами, видели в снежных вихрях фигуру в летних сандалиях и простой рубашке. Но то был не призрак Зингана, ибо похоронили его честь по чести. Айявента сама уходила в горы, чтобы встретиться с непонятным существом. Убедилась в том, что это не гончар, а, по всей видимости, дух той горы, запечатлевший образ забредшего к нему человека. Статуя ледяная, видать, понравилась. Вот и стал его копировать, радовался, когда кто-то пугался. Однако, иллаверта нелегко напугать, а другие люди в горах редко бывали.

Дианор спешно расчистил от острых камней небольшое пространство рядом со скальным отломком, но обеспечить себя дровами он уже не смог. Хоть и росло неподалёку несколько  деревьев, но пробраться к ним можно только преодолев трещину, которую он заметил на подходе к скале. Было бы самоубийством гадать, где она начинается и кончается, в кромешной тьме, упавшей к тому времени на окружающую жёсткое ложе местность. Вытащив наощупь из заплечного мешка еду и воду Дианор начал свой немудрящий ужин. Артис в этот день напомнил побратиму легенду и предупредил о возможном явлении. Потому и не было испуга у Дианора, когда над ним, жующим, наклонилось что-то  светлое и прозрачное. Недолго думая, он отломил от лепёшки и протянул духу. Тот сначала отпрянул, а потом потянулся колышащейся рукой, проворно схватил кусок и попробовал сделать с ней то же самое, что и Дианор – съесть. Но ничего у него не вышло. Прозрачные зубы прошли мимо лепёшки. Тогда дух скинул личину Зингана, стал самим собой, лепёшка попала уже в его собственный рот, а не в призрачный рот гончара. Он проглотил её, прислушался к себе и, неожиданно для самого себя, улыбнулся. Возможно, впервые в своей жизни. Больше в руках пришельца ничего не было,   а про еду, хранящуюся в мешке, дух не догадывался. Боком, задом, не поворачиваясь к веллатору спиной, горный житель отошёл, местами подзвлётывая, за скалу, а потом исчез в неизвестном направлении.

Несмотря на то, что было темно, взгляд молодого пастуха был направлен в сторону Стиары. Ему казалось, что он даже различает огонёк караульного на вершине крепости. Ещё утром он был там счастливейшим человеком. И то, что он угодил Великой, наполняло его гордостью, и то, что любимая Яолилла с честью прошла испытание Оробарруда, и то, что совсем недолго оставалось до его полного слияния с женой. И вот на тебе! Одно мгновение, и неизвестно откуда взявшийся Звягур, видно вылетевший из низкого облака, лишил его радости стать мужем и опечалил горькой потерей. Да, Великая обнадёжила его. Никогда ранее Дианор не слышал, чтобы жрица напутствовала отправлявшегося за очередной похищенной девушкой или женщиной мужа, брата, отца, сына. Может быть она и делала это, но никто об этом не знал, не догадывался. Его же она призвала при всех. Обычно она отговаривала тех, кто собирался отомстить за поругание. Иногда она не успевала это сделать, потому что взбешённый родственник мчался в горы сразу же после похищения. Зачастую она узнавала спустя какое-то время, что очередной глупец отправился сражаться с обидчиком. Так племя и теряло на каждые двадцать дочерей как минимум одного мужчину.

По совести говоря, Дианор был готов к тому, что жрица и его начнёт отговаривать. И заранее знал, что ослушается Великую. А она не сделала даже попытки. Значит, она верит в него, чувствует, что у него есть все шансы справиться. Недаром у него и меч заговорён на дракона. Каким чудом он его положил в повозку? Впрочем, какое же тут чудо, когда он  влюблён в меч разве что чуть меньше, чем в Яолиллу. И, что греха таить, ему хотелось опробовать его в деле. Но не такой же ценой! Дианор представил себе чувства похищенной невесты и ужаснулся. Полёт она пережила бы спокойно, в этом несчастный жених не сомневался. Смелости Яолилле не занимать. Но то, что потом должно произойти в пещере! Вот что страшно. В кровоточащую после каменного жезла Оробарруда рану вонзится тупое мерзкое животное огромных размеров. Дианор слыхал, правда, что бывают драконы величиной со скалу и их Звягур на таком фоне выглядел бы карликом, но как бы он ни был мал для чудовища, нормальный мужчина, вытянувшись во весь рост на чешуйчатой спине, вряд ли оказался бы длиною хотя бы только с торс животного. А ведь оставались ещё длиннющие и мощные  хвост и  шея. Каково молодой женщине, если ею овладевает нелюбимый мужчина?! Такие случаи редко, но бывали в Веллапонте. Знали мужчины, что после такого преступления они станут отверженными. Если, конечно, раньше их не убьёт кто-нибудь из родичей оскорблённой веллаторки.   Но иногда после излишне выпитой браги или пива кто-то не  в меру ретивый покушался на честь не принадлежащей ему перед Богами женщины. Сколько бы ни было у женщины забот по дому, жрицы забирали её к себе на месяц и только после этого, залечив её душевные в первую очередь, а иногда и физические, раны, отпускали домой. Что испытает Яолилла, когда на неё навалится эта тварь, трудно даже представить. Дианор заскрипел зубами. Нащупал меч, вытащил его из ножен. Провёл пальцами, впитывая узор и представляя, как меч воткнётся в сердце дракона. Или снесёт ему голову.

Стало ощутимо холодней. Меч вернулся в ножны, а его хозяин нырнул в наполовину зашитое одеяло. Подумал: « А я ведь тоже, как клинок, одеяло – чехол. Мы два брата. Мы справимся». С этим он и уснул. Наутро он так спешил тронуться в путь, что даже не обернулся в сторону родной крепости. А увиденное его здорово удивило бы – степь вокруг города была наполнена людьми и скотом, местами горели костры. Но он стал обходить скалу вокруг и скоро скрылся за её уступом.

Не один раз Дианор мысленно и вслух возблагодарил Великую. Не останови она его, кто знает, может и он бы превратился в ледяную статую подобно Зингану. Или белели бы его косточки на дне какой-нибудь трещины, засыпанной наверху снегом. Или засыпало бы снежной лавиной. Один раз юношу спас необычный коленчатый шест, если не считать, что во многие опасные места молодой веллатор не сунулся, потому как предварительно прощупал путь. Но один раз он оплошал. На второй день он уже шёл по снегам. Какое-то время идти было легко. Снег был не очень глубокий, ноги ступали по твёрдым камням. Наступило какое-то расслабление. Возможно, из-за усталости, которую он отказывался замечать, подгоняя себя. Ему стало лень при каждом шаге вдавливать шест в снег до упора в твердь. Кончиком Дианор едва протыкал верхний слой и тут же ставил ногу. Вдруг нога провалилась в пустоту, за ней последовало тело. Плашмя, потому что вторая нога ещё стояла на тверди, но она не могла исправить положение, потому что вес всего тела был уже перенесён вперёд. Реакция погибающего была мгновенной  –  он быстро повернул шест горизонтально и его концы легли на края трещины. Выбраться для молодого парня оказалось не таким уж и трудным делом. Отдышался (не столько от усилий, сколько от испытанного ужаса, который охватил его уже на краю). Очень осторожно, стараясь не менять положения, прощупал всё вокруг, определил направление трещины и порадовался. Поверни он узловатую палку чуть в другую сторону, шест не встретил бы опоры и провалился бы вместе с хозяином. После такого неприятного инцидента прощупывался каждый шаг.

Второй раз подарки Великой сослужили службу на четвёртый день пути. Дианор уже перебрался через перевал. В руках он держал тройчатку на прочной верёвке и шест. Потревоженные им снега пришли в движение, сначала медленно поплыли. Потом, набирая скорость, понеслись. Шума не было. Дианор уловил движение воздуха, успел глянуть наверх. И повинуясь неизвестно какому инстинкту, ведь совсем недавно он даже не подозревал, что существуют такие чудесные вещи, как тройчатка и узловатый шест, он закинул крюки за ближайший камень и изо всех сил вцепился в верёвку, обмотав себя вокруг пояса, умудряясь при этом удерживать палку и заплечный мешок, который он перевесил на перевале вперёд, на грудь. Снег накрыл мгновенно. На вид мягкий и пушистый, он ударил как земля при падении с лошади. Суставы выламывались, в поясе его, казалось вот-вот перережет обмотанная верёвка. Несколько мгновений показались часами. Снег больше не двигался. И вокруг был только снег. Неизвестно, где верх, где низ. Если верить верёвке, то правее. Для пущей уверенности Дианор выпустил слюнку и постарался почувствовать, куда она поползёт. Не на левую щёку, а  на подбородок. Это хорошо. Значит он стоит в снегу вертикально. Надо пошевелить шестом, чтобы к нему поступал воздух. Легко подумать, но трудно сделать. Дианор был туго спелёнут снегом. В уме ещё быстро перебирались варианты спасения, а руки уже делали дело. Медленно спрессовывая, если это ещё было возможно, снег, он добрался до верхушки заплечного мешка на своей груди. Развязал тесёмки, залез внутрь руками, сломал каркас, из-за которого мешок удобней нести, и после этого скомкал его. Съеденная еда и надетая одежда, оказывается, занимали довольно много места. Воздуха, остававшегося в мешке, хватит ещё на какое-то время. И теперь у Дианора появилось пространство для манёвра. Он стал потихоньку разгребать снег над головой и совсем скоро одной рукой он смог проткнуть сугроб, чуть было не похоронивший его. Можно было не бояться смерти от удушья.   Осталось раскопать самого себя.

Прошло довольно много времени, прежде чем Дианор выбрался на поверхность. Камень, за который он зацепил тройчатку, перевернулся, но не укатился вниз вместе с лавиной, задержанный другим большим выступом. Парень рухнул на снег, чтобы отдышаться. А когда поднял глаза, из камня на него блеснуло что-то красное.

Подумалось: «Вот припекло, аж красные звёзды на земле мерещатся».

Подержал глаза закрытыми, посмотрел снова. Блестит. Красным. И тут он вспомнил о просьбе слепого кузнеца принести ему из путешествий по горам кристалл рубина, чтобы сделать с ним сокрушительный меч на дракона. От волнения он вскочил, наполовину провалился опять в снег, выбрался уже спокойней, экономя силы. Красное блестело рубиново. Вряд ли что-то ещё могло давать такой красивый ясный цвет. Кристаллов было три. Но как их выпростать из толщи камня? И тут он вспомнил, что кузнец говорил ему про рубин, мол, взять его можно именно при помощи драконьего меча. Потянулся рукой к боку, на котором висели ножны. Удержались в лавине, спасли меч. Достал своего красавца, прислонил его к сначала к кристаллу поменьше. Поддел осторожно, повернул остриё. И еле успел подставить руку под выскочивший камень. Дальше он был умнее. Расстелил под камнем что-то из одежды и мешок, и только потом принялся отковыривать следующий кристалл. И правильно сделал. Самый большой рубин спружинил и бодро выскочил из своего гнезда. Упади он в снег, его скорей всего уже было бы не найти. «Красная молния  –  Звуур, имя твоё»,   –  окрестил юноша находку.

Позже, на привале, пока ещё не стемнело, Дианор колдовал над Звууром, прилаживая его к рукояти меча. Не было у него клея, не было инструментов, чтобы просверлить металл и вставить туда камень. Ещё раз выручил мешок. Кожа на нём была крепкая и довольно тонкая. В вырезанной полоске осталось проделать небольшое отверстие, чтобы рубин мог смотреть на белый свет (и себя показывать) и туго прибинтовать его. Драконий меч, да ещё и с рубином  –  чудовищу суждено пасть от руки Дианора.