Заголовок
Текст сообщения
(продолжение)
Начало:
ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Виктор едва не замёрз, пока валялся на мостовой в ожидании повозки. На ней его доставили в тюремный лазарет. Здесь, в лазарете, фельдшер, принялся копаться в его бедре. От нестерпимой боли Виктор потерял сознание.
Очнулся он на койке в палате с грязно-зелёными стенами и небольшим зарешеченным окном. Больница была тюремной. Вспомнив о ноге, он посмотрел на неё – нога была на месте.
Через день пришёл следователь. Это был высокий, сутуловатый субъект, с грубо вырубленными чертами мрачного лица. Несколько светлых жидких прядей пересекало его тёмно-розовый череп.
Начался допрос. Виктор назвался мещанином Ивановым Иваном Ивановичем.
Следователь не поверил, но записал. Дальше пошли вопросы о месте жительства, о роде занятий. Виктор ответил:
– Жил в Сызрани, теперь в Москве, у разных знакомых, занимаюсь поисками истины и справедливости.
– Значит, бродяга и бездельник, – сказал следователь.
Дальше он начал спрашивать о знакомых.
– Фамилий их не знаю, а прозвища вам ничего не скажут, – усмехнулся Виктор.
– Да, конечно, какие фамилии у бандитов, – заметил следователь. – Но, может, кое-какие припомните?
– Сейчас не смогу, голова трещит, – ответил Виктор.
– Вас опознали. Нам известно, что вы командовали бандой, именовавшейся дружиной. Ваша кличка «товарищ Орёл», – проговорил следователь.
– Неправда, – возразил Виктор. – Оговор.
В палату вошёл человечек в серо-зелёном пальто с бархатным воротником. В руках он сжимал потёртый котелок.
– Вы его признаёте, Симонов? – спросил его следователь.
– Да, ваше высокоблагородие, – ответил шпик. – На баррикаде его все звали товарищ Орёл. Он командовал дружинниками.
Виктор посмотрел на его щуплую фигурку, на печально отвисший нос и хотя не помнил, встречал ли эту личность на баррикадах, сказал:
– Я этого господина впервые вижу.
– Свободен, – бросил следователь шпику и снова повернулся к Виктору.
– Я понимаю так, что вы не сожалеете о содеянном, – сказал он. – Но я должен вас предупредить, что вы, как государственный преступник можете быть подвергнуты смертной казни. Только раскаяние может спасти вас от виселицы. Государь многомилостив. Подумайте, пока у вас есть время.
Следователь вышел. Виктор, хотя и не окончил полный курс юридических наук и без следователя понимал, какая кара ему грозит. Несмотря на нависшую над ним угрозу расстаться с жизнью, ему вдруг вспомнились строчки Франсуа Вийона:
Ах, Франсуа, чему не рад?
Верёвка ждёт злодея,
И сколько весит жирный зад
Узнает скоро шея…
Через две недели его признали годным для судебного процесса и перевели в одиночную камеру Бутырской тюрьмы.
– Я вижу, что вы так ничего и не поняли – сказал ему следователь. – Нам не нужно никаких сведений от вас. Мы всё знаем о вашей организации и без вас. Только раскаяние. Тогда вы имеете шанс отделаться каторгой.
– Я выступил против власти в своём уме и полном здравии, зная, на что иду, – гордо ответил Виктор. – Кого я могу обмануть моим раскаянием?
– Жаль, Иванов, – сказал следователь, собирая в папку бумаги. – Теперь ваше дело пойдёт в суд и прокурору ничего не остаётся, как требовать для вас у сада смертной казни.
Что ему осталось до конца жизни – видеть серый потолок и стены тесного каменного мешка камеры, кусочек неба через узкую щель, что не прикрывает на окошке «намордник», съесть сколько-то мисок пустых щей с перловой крупой, сколько-то кусков липкого, непропеченного хлеба и выпить сколько-то кружек тепловатого спитого чая да ждать, когда его повезут на суд, где ему вынесут смертный приговор?
Ради чего он впутался в эту катавасию? Какое ему дело до пролетариата? Из гордости, чтобы не прослыть трусом, он пошёл на поводу у Розалии, хотя ему никакого дела не было до их революции. Нашло затмение, поддался общему ажиотажу…
Когда будет он суд, завтра, послезавтра, через неделю? А там до приведения приговора в исполнение наденут на него кандалы и полосатую робу.
Лёжа под грубым тюремным одеялом в камере, освещённой мертвенным светом газового рожка, Виктор лежал и думал:
– Нет, я не унижусь до того, чтобы просить у власти прощение, но и не хочу спокойно, как кролик перед удавом, смотреть смерти в глаза. Ведь тот лес, по которому я гулял в былые времена, дарован природой, тот ручей, у которого я когда-то сидел, слушая его негромкое журчание, дарован природой, небо, солнце, море дарованы мне природой, но и я дарован природой… И замолкнуть навсегда, прошептав: зачем? Этот вопрос палачи мне не позволят им задать, заткнув рот кляпом, чтобы не слышать вопли смертника. Стоит ли с мучением ждать, когда тебя поволокут на казнь?
Последнее время Виктор видел только три человеческих лица, кроме следовательского – это лица своих сменных тюремщиков. Он не знал их имён и называл их по-своему, по внешним признакам.: «Тощий», «Гундосый» и «Морда».
Если первых двух он чаще всего видел через квадрат кормушки, получая тюремную жратву, да при выносе параши, то Морда любил вламываться к заключённому среди ночи для мордобития. Был он силён и не боялся возможного отпора со стороны измученных людей уже не раз лупленных следователями на допросах, ослабевших от недоедания, от отсутствия свежего воздуха в камере и от обездвиженности.
В очередное своё дежурство Морда загремел ключом и, грохнув дверью, влетел в камеру Виктора и заехал кувалдой кулака ему в бок. Виктор скорчился от боли, но сумел бросить Морде:
– Не бей. Забери все мои деньги, только не бей.
Слово «деньги», остановило на полпути кулак Морды.
– Какие у тебя деньги, пи*дишь?
– И деньги есть, и золото с камушками имеется, – негромко проговорил Виктор. – Я отдам тебе, только не бей. Мне всё равно теперь конец. А на тот свет пускают бесплатно.
– Где они у тебя? – настороженно спросил Морда Виктора.
– Конечно, не здесь, а в тайнике, – ответил Виктор. – Я отбирал их у богатеев, пока шла вся эта каша, и прятал в укромном месте.
– Говори, – потребовал Морда.
– Мало сказать где, – усмехнулся Виктор. – Там живёт моя маруха. Она и не подозревает, что я в тюрьме. Чтобы она отдала тебе мой чемоданчик, мне нужно написать ей маляву. А так маруха пошлёт тебя куда подальше.
– Напиши.
– На чём и чем, х*ем на стене? Давай бумагу и перо.
Морда принёс требуемое. Только вместо ручки он дал Виктору заточенный карандаш.
– Сначала я нарисую тебе план, где запрятан чемодан, чтобы тебе не перекапывать весь огород.
– Он закопан?
– А то! Спрятан надёжно.
Виктор начал чертить план. Когда закончил черкать карандашом по бумаге, он сказал Морде:
– Смотри.
В тусклом свете газового рожка многого не увидишь. Морда склонился над листком. В это мгновение Виктор вонзил карандаш ему в правый глаз, пробив глазное яблоко и костную пластинку, вогнав его глубоко в мозг.
Морда взвыл и рухнул на пол. Ноги в глянцевитых сапогах засучили по полу, пару раз дёрнулась голова, стукнувшись затылком о кирпич.
Едва Морда затих, Виктор быстро снял с него форму, тело поднял, уложил на шконку и накрыл одеялом.
Надев несколько широковатую форму убитого надзирателя прямо на свою одежду, Виктор, позвякивая ключами на связке, прикреплённой к ремню, запер камеру и направился к выходу.
Стараясь не шуметь, он миновал конуру, в которой сидели ещё два надзирателя, увлечённо дувшиеся в карты, и открыл решётчатую дверь. Быстро сбежал по железной лестнице вниз.
Здесь была следующая дверь. За нею находился ещё один охранник. Он дремал, сидя на табурете. Скрежет ключа в замке разбудил его.
– Ты куда? – удивился спросонья охранник, прижимая к себе винтовку.
– Туда, – ответил Виктор и резким ударом ребром ладони в горло, ударом, ломающим гортань, свалил охранника на пол. У того только булькнуло в горле.
Виктор вытащил из кобуры наган убитого, надел на себя его шинель и шапку, и толкнул дверь наружу. Перед ним простирался тюремный двор.
Виктор увидел неяркий свет в будке у ворот, пустой двор. Охрана пряталась в будке от стужи и пронизывающего ветра.
Не испытывая лишний раз свою удачу, Виктор прошёл вдоль тюремной стены и в углу обнаружил три бочки. Водрузив на две поставленные рядом бочки третью, он взобрался на них и, подтянувшись, перевалил через стену, угодив в глубокий сугроб. Но это была уже мелочь. Главное, по эту сторону стены была свобода.
Виктор выбрался из сугроба и пошёл по заметённому снегом тёмному переулку. Идти пришлось долго. Только к утру, он выбрался на улицу, по которой иногда катились извозчичьи санки. Обследовав карманы шинели и брюки, Виктор обнаружил рубль с мелочью. Небогато, но за целковый он мог доехать на извозчике до Яузской площади.
Оттуда он пешком добрался до Хитрова рынка. Здесь, поплутав с полчаса и основательно замёрзнув, он, наконец, нашёл знакомый дом, ночлежку Марфы Петровны.
Толкнув дверь, Виктор ввалился в комнату со спящими женщинами. Одна из них подняла голову, проговорила зло:
– Что за ****ь принесло? Закрой дверь. Не лето…
Виктор не ответил и прошёл дальше.
Во мраке, едва разбиваемом светом единственной лампы над парашей, Виктор поднялся по скрипучим ступенькам наверх. Нащупав дверную ручку, постучал.
Через минуту послушался голос Марфы Петровны:
– Кого там чёрт принёс в такой час?
– Это я, Виктор, Марфа Петровна.
– Какой Виктор? Не знаю никакого Виктора.
– Нас познакомила Груша.
– Груша? – удивилась Марфа Петровна. – На том свете твоя Груша.
– Вспомните. Вы меня ещё к купчихе пристраивали, к Степаниде Игнатьишне. – ответил Виктор. – Же ву компрене?
– А, это ты. Помню, – уже мягче ответила Марфа Петровна и отворила дверь.
В комнате было светло. Горела семилинейная лампа. Марфа Петровна в ночной сорочке куталась в пуховый платок. В комнате за ночь повыстыло.
Увидев перед собой стражника, Марфа Петровна опешила.
– Не бойтесь, Марфа Петровна. Я не фараон, – сказал Виктор. – Это не моя форма. Я к вам опять за помощью. Мне больше не к кому обратиться.
– Кто бы мне помог? – пробурчала Марфа Петровна и впустила к себе. – Раздевайся. Вижу, озяб, нос посинел. Сейчас поставлю самовар, погреешься.
Виктор снял шинель, форму, снятую с Морды, оставшись в своей одежде.
– А это нужно унести от греха куда подальше, чтоб не попалась на глаза фараонам, – сказал он Марфе Петровне. – Лучше уничтожить, чтоб и следа от неё не осталось. Сами понимаете: начнутся вопросы, ответы на которые ведут на каторгу. А нам это нужно?
– Задал ты мне задачку, Виктор. Куда ты меня тащишь? Во что хочешь втравить? Я даже с Шершавым общих дел не имела. Мы с ним только любились на этой перине.
– А я и сейчас тебя в подельники не приглашаю, – усмехнулся Виктор. – Только прошу на время укрыть меня.
– Е*ать меня будешь? – спросила Марфа Петровна напрямик.
– А Шершавый?
– Укатали Колю в Акатуй. А то я просила бы тебя. Выгнала бы в три шеи.
– Буду. Только дай мне денёк оклематься.
(продолжение следует)
Вам необходимо авторизоваться, чтобы наш ИИ начал советовать подходящие произведения, которые обязательно вам понравятся.
Чувственное поле индивидуальной самоидентификации всегда магнетически ориентировано на некое антиподобие своего социализированного образа.
Это касается не только сферы сексуальности, но вообще всех без исключения аспектов эмоционального восприятия действительности, фильтруемой как таковая сквозь фильтры императивных, то есть встроенных по умолчанию психических установок своей натуральности....
Вам 18 лет? Нет? Немедленно отсюда вон!
Издревле, любовные утехи в Индии сопровождались игрой, одного из партнеров, на струнном музыкальном инструменте. Как правило, - играла партнерша (мужчине проделать такое, было бы значительно сложнее). А женщина, садилась на корень жизни, перебирала струны, напевая любовную песню и медленно вращая бедрами, а её партнёр наслаждался музыкой, пением и любовным «танцем». «Три в одном! » - как принято сегодня говорить......
– Миссис Редгрейв! — Леди Свитинг склонилась так низко, что ее жемчужные бусы чуть не попали в соус. — Вы, должно быть, места себе не находите от одной мысли увидеться с вашим мужем?
Луиза Редгрейв тайком вздохнула. Воспоминания о муже — зануде Эдварде, кроме тоски, у нее ничего не вызывали. Как бы получше ответить этой леди Свитинг? Она приподняла одну бровь....
Странно, в сексуальности есть и запрет, хотя, это часть нашей жизни.
Почему стыдно? Не знаю. Может этот стыд просто форма защиты своей подруги/друга? Может всеобщее табуирование этих вопросов просто один из способов не допускать посягательств других на твоего любовника? высшая степень интимности вокруг сексуальных отношений, ни что иное как видовые порядки и правила западного человека....
В один выходной день я пошла в магазин за покупками. Магазин был маленький и неуютный. Когда я в него вошла то там никого не было, только продавец!Это был Тарас, парень, который меня уже не один раз приглашал на дискотеке на танец а я ему отказывала. Вот. Я была облачена в полупрозрачный топик и мини-юбку желтого цвета. когда он ушел в подвал, за какими-то продуктами мне приглянулась маленькая баночка с мёдом, и недолго думая я взяла да и засунула её к себе в трусы, как вдруг Тарас опять вернулся. Ниче...
читать целиком
Комментариев пока нет - добавьте первый!
Добавить новый комментарий