Авантюрист 25 глава

(продолжение)

Начало:

ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ  ГЛАВА

С утра императрицу трясло. Предчувствуя очередной припадок, она вызвала любимую фрейлину Анюту Вырубову.

– Я больше не могу, милая, – сказала ей императрица. – Меня уже начинает корчить. Полежи со мной.

Императрица сняла ночную сорочку, Вырубова разделась, легла к ней на постель и принялась её ласкать и целовать, опускаясь от напрягшихся сосков ниже и ниже, к лону, покрытому светлыми волосами.

Императрица постанывала. Ей было приятно. Расслабившись, она отвела голову Вырубовой от своего лона, сказала:

– Довольно, милая, мне уже лучше.

– Я женщина такая же, как все, – проговорила царица, словно извиняясь перед Аннушкой. – Однако все женщины от аристократки до прачки могут любить. Я же не смею. Это очень тяжело и оскорбительно. Всюду охрана, всюду глаза, всюду уши. Ники я только переношу. Я не могу забыть Сашу Орлова, моего Соловушку? Он первый увлёк меня. Он раскрыл во мне женщину. С ним я испытала впервые блаженство при половой близости. За это я благодарна и тебе. Если бы не ты, не твоя поддержка у нас с ним ничего не вышло бы. И не твоя вина, что Ники так на него рассердился, что Соловушка умер.

– Говорят, его отравили, – сказала Анюта.

– Не знаю, – грустно ответила царица. – Ники разозлился на него за то, что он, напившись пьяным, стал хвалиться перед своими собутыльниками, что спит со мной, с царицей. Когда Ники об этом донесли, он ворвался ко мне в комнату, сжал мне руку до боли и скверно выругался по-русски. А когда я поднялась, чтобы уйти, он сильно толкнул меня. Я упала на кресло. А ночью Ники лёг ко мне в постель и стал щипать меня за грудь, дёргать волосы на лобке. Это было очень больно. Я плакала. А он спросил меня: «Ты пойдёшь ещё к нему? ». Я ответила: «Пойду». Тогда Ники дурно рассмеялся и сказал: «Что же, пойдёшь на кладбище». Вскоре Соловушка мой умер. А недавно…

Царица умолкла.

– Что недавно? – спросила Анюта.

– Нет, мейн херц, такого не может быть, – сказала царица. – Но это случилось. Я увидела фотографию моего Соловушки в журнале.

Анюта удивилась:

– Соловушки… в журнале?

– Нет, это был не Соловушка, другой человек, но очень похожий на него. Молодой. Соловушке было бы сейчас за пятьдесят, а этому мужчине не больше тридцати лет. он – авиатор. Он русский, но живёт во Франции. Я покажу тебе этот журнал. Ты сама убедишься…

– Такое бывает, – сказала Анюта. – И что?

– Я… я… – царица смущённо опустила глаза, – я хочу его…

– Но как же наш Друг? – воскликнула Анюта. – Он может обидеться…

– Он уже полгода не прикасается ко мне. Говорит, что должен беречь силы для Маленького. Ему нужнее. Он разрешил мне найти другого.

– Ну а Саблин? Вы же с ним…

– У него проблемы с… этим самым… Мне только хуже от бесполезных встреч с ним…

***

Виктор не мог поверить в то, что Шанталь больше нет. Это случилось в ясный тихий апрельский день 1914 года. Шанталь готовилась к скоростной гонке. Незадолго до этого механик Жак установил на её аэроплане новый мотор, полученный из России, более мощный, чем все известные европейские. С ним Шанталь собиралась установить рекорд скорости.

– Я теперь смогу выжать из моей «Ласточки» все 100 километров, – говорила она Виктору.

…Это произошло на глазах у Виктора. Он следил за её полётом. «Ласточка» шла на высоте в 300 метров. Вдруг её нос задрался кверху и тут же клюнул резко вниз. «Ласточка» закрутилась вокруг своей оси, словно попала в водоворот, и через три-четыре секунды врезалась в землю на краю взлётно-посадочной полосы.

Шанталь погибла. Виктор почувствовал себя страшно одиноким.

…Похоронив возлюбленную, он подарил свой аэроплан механику Жаку, жаждавшему научиться летать, и уехал из Пти Мурмелона, чтобы никогда больше не возвращаться в него. Он отказался от всех запланированных состязаний и от полётов вообще. Небо без Шанталь стало для него мёртвой пустыней.

Он уехал в Париж и первым делом направился к Коллонтай. Нечасты у них были встречи, хотя утончённая развратница нравилась ему. И только от Александры Михайловны он мог принять совет на возникший у него вопрос: как ему жить дальше.

– Не валяйся на диване, не лей слёзы и не падай духом, – ответила ему Александра Михайловна. – Твоя Шанталь знала, на что она идёт, что это могло случиться каждый день. Жизнь с её смертью не заканчивается. С тобой останется твоя память о ней.

– Направьте меня в Россию, я приложу все силы, чтобы убить царя, – вырвалось у Виктора.    

– Глупая идея, Витя, – усмехнулась Александра Михайловна. – Смерть царя не уничтожит царизм. Найдётся другой царь. А тебе надо летать. Нет, не сейчас, погоди немного, отдохни, отойди от мыслей о погибшей возлюбленной. Авиация – твоё призвание. Ты не сможешь жить без неё так же, как не можешь жить и без нас, женщин. В нас ты черпаешь ту силу, которая тебя поднимает в небо.

Виктор и Александра Михайловна лежали на постели, утомлённые и опустошённые любовными восторгами. Их ноги и руки сплелись. Глаза смотрели в глаза. В её объятиях Виктор испытывал облегчение – из головы уходили чёрные мысли, исчезал из груди камень, тяготивший его душу.

Александра Михайловна прижимала его голову к груди, пахнущей даже после бурных ласк тонкими духами, которыми, кажется, эта очаровательная женщина пропиталась с раннего детства. Было в ней что-то материнское по отношению к нему, покровительственное, всезнающее.

После встречи с нею, Виктор решил съездить в Ниццу, к Сильвии.   Он давно не видел её, хотя она написала ему, что забеременела и ждёт ребёнка. Не помчался он к ней и после телеграммы горничной Розины, сообщившей ему о том, что синьора родила девочку. Он был занят Шанталь и отложил поездку в Ниццу до случая. Теперь ему ничего другого не оставалось, как повидать Сильвию и дочку.

От Коллонтай Виктор вернулся в гостиницу, чтобы собрать вещи. У дверей номера его остановил господин, похожий на мышку, невысокий, с юркими красноватыми глазками, и обратился к нему по-русски:

– Господин Репьёв, я прислан к вам из Петербурга. Зовут меня Васильев Борис Егорович. Я служу по ведомству министерства внутренних дел. Я хотел бы обсудить с вами один вопрос.

– Слушаю вас, – ответил Виктор.

– Разрешите мне пригласить вас в ресторан.

– Поговорим у меня в номере. Но я предупреждаю, что у меня времени в обрез. Я хотел бы сегодня попасть на вечерний поезд в Ниццу.

Уже в номере Васильев сказал:

– Мне приказано убедить вас вернуться в Россию.

– Это исключено. Я не могу появиться в России, господин Васильев, – ответил Виктор. – Я едва унёс ноги из неё. Как только я пересеку границу, меня арестует полиция, ибо, насколько мне известно, я приговорён заочно к смертной казни.

– Я ничего не знаю. Возможно, вам прояснит ситуацию то, что находится в этом пакете, – Васильев извлёк из портфеля большой синий конверт, прошитый ниткой и запечатанный пятью сургучными печатями. – Вот, прочитайте.

Виктор вскрыл пакет по краю, увидел лист веленевой бумаги, прочитал:

«Настоящим объявляю Репьёва Виктора Петровича Моею Волею помилованным и освобождённым от наказания, вынесенного приговором Военного суда от 24 марта 1907 года. Николай. 5 мая 1914 года».

Глаза Виктора от изумления расширились.

– Ого! – вырвалось у него. – В честь чего мне оказана такая монаршая милость?

– Не требуйте от меня, господин Репьёв, больше того, что я знаю сам. Мне поручено пригласить вас и сообщить, что вам, хотя вы и числились в опасных государственных преступниках, ничто не угрожает на родине.

– Мне хотелось бы знать суть дела, ради которого вас прислали сюда.

– Если бы я знал, – вздохнул Васильев. – Но я лишь надворный советник. В Петербурге я должен передать вас тому, кто нас там встретит. А командирован я сюда был лично директором департамента действительным статским советником господином Барком. Он и передал мне этот пакет.

– Я могу предположить, что это происки жандармов, желающих заполучить меня в свои руки.

– Не думаю, – покачал головой Васильев. – Вряд ли.

Он встал.

– Наш поезд отправляется завтра в четырнадцать сорок. Я остановился здесь же в 412 номере. Буду ждать вас до часу дня.

(продолжение следует)