Время действия - годы любви. Глава 5. Глава Рассказы о любви

5. Сватовство

Прошло уже несколько часов, как разъярённый Иван выскочил за дверь. Работать он не мог. Ходил-бродил по селу, но и пить не пил – как отрубило. Когда вконец продрог, домой пошёл, а навстречу ему мать.

- Ой, Ванечка, беда у нас. Твоя Настёна пропала!

- Как пропала?

- Так и пропала – не найдём никак. Может, убежала, надоели мы ей. А может…

- Что «может»? – заорал Иван на всю улицу. – Вы что, говорили ей что-нибудь?

- Боже упаси! Да сдаётся мне, что она по хозяйству всё быстрёхонько спроворила, а потом в сенях стояла, пока у нас тары-бары шли.

- Да где ж она схорониться-то могла?

- А в старой одёжке, что за дверью висит. Там и вмятина осталась.

Повесил голову Иван, всё понял: услышав разговор, гордая Настя убежала. Но куда? Где искать её?

Три месяца длились поиски. Живой Настю никто не видел, но и слухов о самом страшном тоже не было. Значит, запряталась где-то Настёна, вынашивает ребёночка, но боится лишний раз из дому выйти. Кто же пригрел сироту? Впрочем, мир не без добрых людей.

Прошёл ещё месяц. Снова запил Иван. Понял: не вернётся Настя.       

Как-то зашёл в комнату отец:

- Ну, что ты всё маешься? Убежала – значит, любила не крепко. Надо тебе жениться, сынок.

Мутными глазами посмотрел на него Иван, но ничего не ответил, спать пошёл.

Ободрённый равнодушием Ивана, Афанасий Никитич пошёл в соседний дом. Там жил его кореш старинный, Пётр Иванович.

- Выручай, соседушка! Надо мне съездить на другой конец села, к Куприяновым.

- Раз надо – значит, надо.    

- Садись, Никитич! – и домчал быстро.

Афанасий Никитич постучал и зашёл в избу. За самоваром сидела чета Куприяновых – Михаил Викентьевич и Зинаида Павловна. Были они примерно одного возраста с ним. Они любезно пригласили гостя за стол и поинтересовались:

- С чем пожаловал, Афанасий Никитич?

- Дело у меня тонкое. Переговоры хочу провести. Дочка у вас на выданье имеется. А у меня сынок тридцати годов. Сроки выходят – женить надо. Вот я и подумал: может, Елена ваша пойдёт за него? Тоже ведь не двадцати лет.

- Да, Елене уже двадцать семь, но почему-то она не торопится. Мы уже и говорили ей.

- А если поднажать на обоих, может, лёд-то и тронется? Глядишь, и внука через год нянчить будем.

- Эва, куда хватил, Никитич. Больно ты скор!

- Дело-то нехитрое. Вот завтра сватов и зашлю. Подготовьте дочурку – авось, всё и сладится.

- Ну, засылай. Настырный ты, право дело! А вообще-то – чем быстрей, тем и лучше.

С тем Дудкин и отбыл восвояси.

А Елена была девушкой красивой, цену себе знала, но и понимала, что красный молодец уже не постучится в её дверь: время упустила. Любила она, любили её, но, видно, время её любви прошло, не принеся результатов.

Она имела представление об Иване. Рослый, красивый молодой мужчина, но поговаривали, что к рюмке тянется. Это Елене не нравилось, тем более, что была она из непьющей семьи да и сама в рот не брала. Поначалу она и слышать не хотела – ни в какую, и всё тут!

- Неудобно, – сказал отец, - ты хоть нарядись, с поклоном к ним выйди.

- Ладно, отец, перечить вам не буду, выйду в лучшем виде.

Наутро зазвенел колокольчик, а потом и сваты на пороге возникли. Стали они расхваливать «купца» своего. И когда хозяева «товара» уже начал склоняться в их пользу, в горницу вошли Дудкины, отец и сын, немного нарушив ход обряда – так ведь и век на дворе не девятнадцатый! Пошли разговоры между родителями.

Тут выходит к ним Елена – все рты сразу и пооткрывали: в расшитом бисером и золотыми нитками, в тоненькой кружевной белой кофточке, с перекинутой на грудь толстой светло-русой косой, статная и высокая, Елена вышла к ним, словно царевна. Глаза её тёмно-синего цвета сияли, алые губы полураскрыты, обнажая ряд белоснежных зубов.

- Хороша! – только и выдохнули сваты.

Иван с неё глаз не сводил, понимал: зрелая женщина перед ним, опытная, красивая и дерзкая. И захотелось ему увидеть эту горделивую красавицу на скомканных простынях распластанную, молящую о пощаде пересохшими от поцелуев устами.

Девушка посмотрела на него, но взор свой не задержала, а про себя приметила, что не в лучшей форме-то женишок. Не очень ей по душе Иван пришёлся. Но все хвалили, уговаривали. Отозвал отец её в сторонку, зашептал:

- Ну, как, Ленка? Неволить не буду, сама решай.

- Видно, чему быть – тому миновать. Уважу вас всех, выйду. –

И она горделиво удалилась в свою комнату.

«Ну, и дочь у меня, - подумал Михаил Викентьевич, - что твоя графиня! »