Тень вождя 8 глава

(продолжение)

Начало:

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

1929 год Сталин назвал «годом великого перелома». К XII годовщине Октября он написал:

«Истекший год был годом великого перелома на всех фронтах социалистического строительства. Перелом этот шёл и продолжает идти под знаком решительного наступления социализма на капиталистические элементы города и деревни. Характерная особенность этого наступления состоит в том, что оно уже дало нам ряд решающих успехов в основных областях социалистической перестройки (реконструкции) нашего народного хозяйства».

Виктор видел, что кольцо единоличной железной диктатуры Сталина всё крепче сжимает рабочее тело страны: Идёт Великая Стройка.

Кинохроника снимает и показывает на экранах кинотеатров и клубов на километрах киноплёнки «счастливую жизнь советских людей». Советский зритель мог любоваться на экране роскошными гостиницами, шикарными дворцами здравниц на побережье Чёрного моря, где отдыхают радостные строители социализма. Советский зритель с удивлением рассматривал киношные магазинные прилавки, на которых лежали балыки, икра, мясо, разные крупы, экзотические фрукты, вина, одежда разных фасонов, обувь и многое другое, чего они не могли увидеть в своей реальной жизни.    

В жизни эти люди, если они не ответственные работники, прикреплённые к спецраспределителю, вынуждены выстаивать долгие очереди в рабочих кооперативах за бурым, плохо пропечённым хлебом да за ржавой селёдкой в грязных бадьях. Получив положенный кусок, они быстро уходят в свои грязные, запущенные углы и домишки. Там новые заботы: мыла нет, ткани нет, дров нет, обувки нет, ничего нет. Почти ничего. Только-только, чтобы поддержать своё скудное звериное существование.  

Несладко жить человеку в Советской России. Год голодной жизни, два года, три… Доколе терпеть? У кого-то в сердцах вырвалось крепкое словцо в адрес Вождя, в адрес власти. Гепеу тут как тут. Гепеу всё слышит, гепеу всё знает…

***

…– Я больше не могу переносить Иосифа, – сказала Надя Виктору. – Я готова отдать ему всё, кроме детей, чтобы он освободил меня. Мне от него ничего не нужно. Но он меня так не отпустит.

Они лежали на широком супружеском ложе Вождя, которое он давно уже не грел своим телом.

– Мне известно, доброжелатели донесли, что он живёт с Ольгой Жизневой, – продолжала она. – Ты знаешь её, актёрка, снимается в кино. Пусть живёт, пусть женится на ней, но отпустит меня. Надоумь его так сделать. Не волнуйся, я не обременю тебя, не буду просить, чтобы ты взял меня в жёны. Я вообще больше не выйду замуж.

– С ним трудно стало разговаривать, Надя. Между ним, Вождём, и мною, его подданным, глубочайшая пропасть, – ответил ей Виктор. – Он слышит только себя одного. Я сам, порой, теряюсь перед ним, перед его взглядом. Я не могу понять его логику: почему он одних, как правило, мерзавцев, приближает к себе, других, впрочем, тоже мерзавцев, удаляет от своей персоны. Казалось, с Бухариным у него были очень тёплые отношения, а нынче он не приглашает его к себе на ужины. Это значит, что скоро Николая Ивановича попросят и из Политбюро. С Менжинским стал прохладен, зато Генриха Ягоду приблизил. А тот такое вытворяет с людьми в своих гепеушных застенках, волосы дыбом встают. При мне Сталин читал донос на него. Понравилась Генриху жена одного заместителя наркома, из молодых, способного. Он лично явился к нему с обыском, подкинул несколько троцкистских листовок, ещё что-то, и арестовал. Мужа увели его гепеушники, а Генрих остался «допрашивать» его супругу. Приказал женщине раздеться донага, исхлестал её всю плёткой, а когда она уже изнемогла, овладел ею, а потом застрелил. И ему ничего, как с гуся вода. А иначе он не может. «Пока баба не начнёт ссать кровью, я не могу», – признался он Сталину. А Хозяин только смеялся.

– Я понимаю тебя, – Надя повернула к нему лицо. – Именно пропасть. Между мною и им. Я знаю, что он способен на всё. Он предатель в душе и полицейский провокатор по призванию. Это большая ошибка истории, что он оказался во главе страны. Если бы Ленин в своё время…

Надежда, оборвав фразу,   замолчала.

– Ты что-то хотела мне сказать? – спросил Виктор.

– Нет… да… хотела… хочу, но это… это знать очень опасно…

– Говори.

Надежда встала с кровати, прошла к туалетному столику, выдвинула нижний ящик.

У неё было красивое тело с полушариями грудей, слегка отдавленными вниз, с крупными коричневыми ягодами сосков, весело глядящими в стороны, с широким тазом и упругими ягодицами, с подтянутым гладким, несмотря на двое родов, животом. Не раз Виктору так и хотелось взять фотоаппарат и снять её на фотопластинку.

Надежда извлекла из ящика синюю папку и, вернувшись, бросила её перед Виктором и сказала:

– Смотри, но знай, что заглянувшему в эту папку даже краем глаза грозит смерть.

На папке было крупно напечатано чёрным шрифтом: ДЕЛО №..., выше и правее фиолетовой печатью отштамповано: СЕКРЕТНО, ниже на жирных типографских же линейках аккуратно выведенная тушью надпись: секретный агент Дидин, ещё ниже указано: НАЧАТО: 17 ФЕВРАЛЯ 1901 Г.   окончено:…

Раскрыв папку, Виктор на первой же странице увидел фотографию Сталина тридцатилетней давности. Под фотографией каллиграфическим почерком жандармского писца было выведено: Джугашвили Иосиф сын Виссарионов, род. 9 декабря 1879 г. Подпольная кличка «Коба». Агентурная кличка Дидин. Под этим стояла личная подпись, написанная разборчиво, – И. Джугашвили.

Виктор понял сразу – это была бомба под Вождя: Сталин - жандармский агент, провокатор, предававший своих товарищей.

На следующем листе было написано рукой Сталина:

«Я, Джугашвили Иосиф сын Виссарионов, урождённый в г. Гори Тифлисской губернии, обязуюсь верой и правдой служить Его Императорскому Величеству и своевременно сообщать в жандармское управление Тифлисской губернии о всех противоправных действиях лиц, входящих в социал-демократическую группу «Месаме-даси», в Тифлисскую группу «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», а также об иных антиправительственных групп и лицах.

И. Джугашвили                21 марта 1901 г».

Далее следовала автобиография Джугашвили (Сталина) от рождения до времени её написания.

За нею шли донесения, точнее, доносы секретного агента Дидина в жандармские управления Тифлисской губернии, Петербурга, в ряд жандармских отделений, куда его по воле тех же жандармов забрасывала судьба ссыльнопоселенца. В донесении от конца января 1904 года промелькнула и его, Виктора Репьёва, фамилия.

– Вот откуда узнал тот жандармский полковник о моей поездке в Красноярск, о Кире Лонгиновой и о Землячке, в то время укрывавшихся у меня, – подумал Виктор. – От Сталина.

– Как попали к тебе в руки эти документы? – спросил он Надежду.

– Мне их недавно передала Крупская, – ответила та. – Ты же знаешь, что её трясли вместе с Зиновьевым, Каменевым и Сокольниковым. Тех замели, а её не тронули, обошлись только поверхностным обыском. Видимо, решили не будоражить народ арестом жены Ленина, но припугнули. На её счастье, гепеушники не нашли эту папку. А то бы не посмотрели на её родство с Вождём.

– А она не говорила тебе, откуда у неё эта папка?

– Она обнаружила её в бумагах Владимира Ильича. Когда того свалил второй удар, Надежда Константиновна решила почистить его архив. Там и попала ей в руки эта папка.

– Значит, Ленин знал, кто такой Сталин?

– Выходит, знал.

– Тааак, – протянул Виктор. – Знал и, тем не менее, не принял никаких мер, чтобы не позволить полицейскому провокатору прорваться на самый верх.

– Да, не помешал, а скорее, содействовал его продвижению.

– Очень странно… Может, он не успел…

– А ты обратил на карандашные пометки на некоторых листах, – усмехнулась Надежда. – Они сделаны Лениным.

– Но почему тогда Крупская, опасаясь, что за хранение этих динамитных бумаг, не отдала их самому Сталину?

– А ты не догадываешься? Он её по-тихому отправил бы на тот свет только за то, что она в них заглянула. Если он узнает о том, что их читали мы, он прикончит и нас с тобой.

Надежда была права. Хранить эту папку было опасно. Это всё равно, что сидеть на бочке с порохом на складе, объятом пожаром.

– Её нужно сжечь, – сказал Виктор. – Мы не можем её использовать, как компромат. Разве что за границей…

– Рука Иосифа дотянется до тебя и там, как бы ты там не прятался, – ответила Надежда. – Он поднимет всех своих ищеек…

– Тогда её остаётся только сжечь.

– Я отдала её тебе не для этого. Я и сама могла бы ей бросить в печь. Жизнь течёт, обстоятельства меняются… Деспоты тоже смертны…

– Но почему ты отдала её мне?

– Ты сейчас находишься в самой безопасной зоне. Иосиф тебе доверяет. Его сатрапы тебя опасаются, гепеушники тоже. Спрячь её у себя. Мой туалетный столик не так надёжен. Впрочем, если ты боишься, тогда давай сожжём её.

Виктор спрятал папку в своей комнате.  

(продолжение следует)