Тень вождя 12 глава

(продолжение)

Начало:

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

В ночь на 5 сентября 1936 года без объявления войны Красная армия нанесла мощные удары по китайским пограничным постам, стоящим вдоль Транссибирской магистрали. С запада на части маршала Чан-Кайши наступали войска под командованием маршала Тухачевского, с востока двигались войска маршала Блюхера, с севера в направлении Новосибирска шёл корпус командарма Якира.

Китайцы отступали, почти не сопротивляясь. Многие сдавались в плен, считая, что русский плен лучше японского.

Японская Квантунская армия к этому времени уже оккупировала юг и центральную часть Китая и быстро продвигалась на север. Армия Чан-Кайши с трудом удерживала Пекин, Манчжурию и Внутреннюю Монголию, но и там, в тылу его войск, орудовали банды генерала Мао, порвавшего отношения с бывшим своим господином.

Уже днём 5 сентября против «советской агрессии» выступил фюрер Германии Адольф Гитлер, следом за ним итальянский дуче Муссолини, рассчитывавшие на то, что их союзница Япония, разгромив Чан-Кайши, оккупирует стратегически важную железнодорожную магистраль, связывавшую российский Дальний Восток с центральной Россией, и окончательно перережет её для русских.

В тот же день посол Японии передал наркому Литвинову ноту своего правительства, протестующего против «оккупации» Советским Союзом Транссибирской магистрали.

Литвинов, стоявший перед японцем в любимой своей позе с руками в карманах брюк, казалось, перекатывая и почёсывая яйца, вынул правую руку и показал ему фигу.

Оскоблённый посол Японии, громко хлопнув дверью, покинул здание наркомата иностранных дел, пригрозив, что он это оскорбление не оставит без ответа.

6 сентября Германию, Италию и Японию поддержал Чемберлен. Он обрушил на Сталина поток грязных ругательств.

Посол СССР передал премьер-министру Великобритании ответ советского Вождя. Ответ был краткий, всего из четырёх слов:

«Сам такой, осёл! Сталин».

Американский Конгресс потребовал от Рузвельта активных и энергичных действий, вплоть до высадки десанта на Чукотский полуостров и присоединения его к США, но Рузвельт отделался шуткой, заявив, что он если отправит на Чукотку экспедиционный корпус, то только состоящий из конгрессменов.

15 сентября войска Красной армии вышли на прежние рубежи Российской империи. Десятидневная война окончилась полной победой СССР.

Сталин отпраздновал успешное завершение Сибирской операции, а заодно и возвращение к нему его мужской силы пышным банкетом в Кремле.

Уже после семи стаканов крови девственниц с молофьёй девственников он стал в полной мере удовлетворять Ольгу.

Грановитая палата на этот раз с трудом вместила всех приглашённых.

При входе в неё гостей поражало громадное изваяние гранитного фаллоса, а также красное полотнище с лозунгом «Х*Й С НАМИ! ».

Празднование прошло шумно и весело.

За богатым столом гости обожрались и упились до усерачки и блевотины. Умяли даже китайское блюдо – жареных в оливковом масле дождевых червей.

Тостов было много. Штатный тамада Качалов неустанно выкрикивал их один за другим по утверждённому в НКВД тексту.

Пили

за Мудрого Сталина,

за победу над китайцами,

за маршала Тухачевского,

за наркома и первого маршала Ворошилова,

за маршала Блюхера,

за командарма Якира,

и снова за Великого полководца Сталина, за продолжателя дела Ленина товарища Сталина,

за вторую пятилетку,

за железного наркома товарища Ежова и за его ежовые рукавицы,

за советский народ

и отдельно за непобедимую и легендарную Красную армию, за социалистическое искусство,

и опять за товарища Сталина, основателя социалистического реализма в искусстве,

за мировую революцию,

за мировой пролетариат,

за полярников, дрейфующих в Ледовитом океане,

за Красный флаг над Кремлём,

за серп и молот

и снова за великого Сталина…

Мальчики Ежова в строгих костюмах зорко следили за гостями, не допуская, чтобы какой-нибудь нерадивый гость или нерадивая гостья пропустили тот или иной тост. Гости, видя пронзительные глаза «мальчиков», предпочитали упиться, чем попасть в «чёрный» список НКВД.

Виктор и Анна сидели по правую руку от Сталина, на два места потеснив Ворошилова, слева от Иосифа Виссарионовича сидела Ольга, оттеснив Ежова. Только они могли не опустошать бокал за бокалом, а лишь пригубливать налитое в них вино. Их задачей было предотвратить попадание в тарелку или в бокал Вождя отравленного вина или пищи.

Ближе к завершению банкета к Сталину допустили (строго по списку) некоторых из гостей. Поименованные лица приблизились к телу Вождя. Он пожал каждому из них руку. Кого-то похлопал по плечу, а Любови Орловой даже поцеловал руку и, хитро прищурив глаз, спросил:

–  А что, вас ваш муж часто обижает?

Орлова зарделась и, улыбнувшись, ответила:

– Нет, товарищ Сталин, редко.

Вождь, посерьёзнев и сурово взглянув на стоящего рядом с актрисой её супруга кинорежиссёра Александрова, проговорил:

– Скажите ему, что мы его повесим. Тоже редко. Только один раз.

Орлова испугалась:

– За что, товарищ Сталин?

– За шею, – ответил Вождь и рассмеялся.

Засмеялись и окружавшие его гости.

Писатель Павленко, незадолго до этого получивший из рук Калинина «Орден Трудового Красного Знамени», воспользовавшись весёлой минуткой и хорошим настроением Сталина, решил показать окружающим насколько он близок к Вождю и поинтересовался:

– Как ваше здоровье, товарищ Сталин? Говорят, вы болели.

Сталин вскинул на него глаза тигриным взглядом. Помолчал. Вынул изо рта трубку и в наступившей тишине медленно произнёс:

– Я бы на вашем месте позаботился о своём здоровье, товарищ Павленко.

Все замерли. Павленко, побледнев, тоже застыл, хотя губы его ещё кривила забытая улыбка. Что скрывалось за словами Вождя? Что предвещают они выскочке? Немилость? Расправу? Арест? Лагерь? Муки и смерть?

Вождь вернулся к своему столу. Гости рассеялись по своим местам. Рухнул на свой стул и Павленко. Сидевшие рядом с ним Фаддеев и Шолохов на всякий случай отодвинулись от него, как от прокажённого.

В соседних залах ещё державшиеся на ногах именитые гости драли приглашённых дам. Слышались их повизгивания и стоны.

…Закончился банкет. Гости расползлись. Виктор поехал к Анне. Она недавно получила новую квартиру недалеко от Моссовета. По распоряжению Вождя, ей была ещё выделена дача в Архангельском. Она вошла в правление Союза Писателей СССР и сейчас трудилась над новым своим творением, посвящённому товарищу Сталину. Творение это было названо ею «Поэма о Великом и Мудром Вожде».  

Едва Виктор и Анна вошли в её квартиру, ещё пахнувшую лаком и краской, женщина прильнула к нему. Он расстегнул крючочки на её платье. Платье, шурша шёлком, соскользнуло на пол.

– Делай со мной, что хочешь, – прошептала Анна.

Виктор мягко уронил её на персидский ковёр, подарок Ольги к новоселью. Их руки и ноги сплелись. Анна стонала и плакала от счастья и наслаждения. Её волосы рассыпались по ковру. Её жаркое лоно всасывало Виктора в себя, всё крепче сжимая мышцами влагалища его напряжённую плоть. А потом сладостный взрыв обоюдного оргазма вскинул их тела, и восторженный их крик ударился о стены, о штофные обои, о многочисленные зеркала, так любимые Анной, о хрустальную люстру, о струны белого рояля, подаренный Анне Молотовым, и рассыпался на множество звуков.

И кончив, Виктор не хотел покидать лоно Анны. Он лежал, прижавшись к ней. Она целовала его соски…

Затем они перебрались на её кровать, отделанную листовым золотом, – чудесное сооружение, созданное французскими мастерами в конце XVIII века для французской королевы Марии-Антуанетты и выкупленное впоследствии Александром Первым у Наполеона. Эту чудо-кровать преподнёс Анне Микоян. На головной спинке было красиво выгравировано: «ПРИЯТНОЙ ВАМ Е*ЛИ, АННА».  

– Милый, – прошептала Анна, когда они легли на шёлковую прохладную простыню, – ко мне на этих днях обратилась жена моего старого друга. Он учёный, физик. Его фамилия Курчатов. Его посадили в прошлом году на десять лет. Я не знаю за что. Он передал ей письмо, где просит через влиятельных людей походатайствовать за него. Он не просит освободить его, он просит только одного: дать ему возможность заниматься наукой. Он пишет, что придумал способ, как создать оружие огромной разрушительной силы. Одной бомбой можно будет разрушить до основания любой город, даже такой, как Москва или Ленинград. Владеющий этим оружием будет владеть миром и миру диктовать свою волю.

– Бред, – откликнулся Виктор. – Эти зэки чего только не придумают, чтобы свалить с лесоповала.

– Курчатов не из них, – возразила Анна. – Если он пишет, что придумал такую бомбу, значит, придумал. Прошу тебя, поговори о нём со Сталиным. Мне жаль Игоря. Я познакомилась с ним в восемнадцатом году. Он тогда ещё был мальчишкой, но уже что-то изобретал и мастерил. Мне он так полюбился, что я… – Анна рассмеялась, – я завлекла его в постель и, заворожив своими стихами, заставила меня взять. Он не умел. Я его научила. После этого он сам стал портить девчонок. А мы с Игорем остались друзьями.

– Ну, ты и ****ище, Анюта, – сказала Виктор, нежно сжимая её грудь и теребя затвердевший сосок.

– ****ь, первостатейная ****ь, блудница и шлюха, – согласилась Анна. – Мы с Колей, тем, Гумилёвым, только собирались пожениться, как я наставила ему рога и сразу с двумя офицерами.

Я поехала в гости к своей подруге в Царское село, чтобы пригласить её на моё венчание. Когда я шла на вокзал, чтобы сесть на поезд, меня обогнало авто. В нём сидели два офицера. Они остановили авто и спросили меня далеко ли я собралась. Я ответила, что в Петербург. Они предложили мне подвезти до дома подруги. Я согласилась.

Одного офицера я узнала. Это был великий князь Дмитрий Павлович. Он сидел на заднем сидении авто, и от него так вкусно пахло кожей и одеколоном, что у меня закружилась голова. Он положил мне руку на колено. Я не сопротивлялась. Он оттянул подол моего платья. Я не противилась. Он стал меня целовать. Я охотно отвечала на его поцелуи. Мне хотелось его. Он предложил мне посидеть на травке. Я согласилась.

Офицер, что был за рулём, остановил авто.   Дмитрий Павлович подхватил меня на руки и отнёс на уютную полянку. второй офицер, он шёл рядом.

Я подумала, что как было бы здорово, если бы они вые*ли меня вдвоём. В руках нашего спутника был плед.

Он расстелил его под деревом, уложили меня и принялись раздевать. Потом разделись сами. У них у обоих были тела Аполлонов.

Это было незабываемо: синее небо, яркое солнце, зелёная трава, пение птиц в лесу и двое мужчин, которые стремятся доставить тебе божественное наслаждение.

Насладившись любовью, мы долго смеялись и шалили, отгороженные от дороги и мира кустами и деревьями.

Я узнала, что второго офицера зовут Саша Пистолькорс. Я была горда и восхищалась собой. Вот я какая – голая с раздвинутыми ногами, пьяная от счастья, сижу между двумя голыми мужиками, вые*авшими меня.

Скажешь, что я развратная? И будешь прав. Ещё Блок написал:

Поэт развратен изначально.

Пока е*ётся – он поэт.

А сникнет х*й, как ни печально,

Он угасает, его нет…

Как это точно. Когда у него наступила мужская слабость, он перестал писать. Все говорили: Блок исписался, только я знала, что он изъе*ался. Уж кому, как не мне, знать это.

Анна, прикрыв глаза, замолчала, потом спросила:

– Хочешь, я расскажу тебе, как Саша взял меня?

– Расскажи, – ответил Виктор.

– Я сколько помню себя, всегда писала стихи. Мне нравился Блок. Он был тогда нашим и моим кумиром. Он и до сих пор мой кумир. В пятнадцать лет, как мне казалось, я писала уже неплохие стихи. И однажды набралась духу и пришла к нему домой. Он был дома один. Он открыл мне дверь, лицо его было невесело, выглядело болезненным. Блок спросил меня:

– Что тебе девочка?

Я сказала, что пишу стихи и хотела бы услышать о них его мнение. Он пригласил меня в свой кабинет и предложил мне читать стихи самой вслух. Я прочитала ему одно стихотворение, второе, третье. Он меня не останавливал. Я посчитала, что поэт уснул, и остановилась. А он, не открывая глаз, попросил ещё что-нибудь почитать. Я прочла ещё парочку моих опусов. Блок открыл и посмотрел на меня уже с интересом и сказал:

– Неплохо, Анна.   Из тебя проклёвывается настоящий поэт.

Если позволишь, я посвящу тебя прямо сей момент в рыцари рифмы? Желаешь?

Конечно, я желала. Тогда он расстегнул ширинку брюк и выпустил наружу свой член. Был он не менее 8 дюймов. Я впервые увидела мужской член и была удивлена его размерами и сияющей удивительно гладкой глянцевой головкой бордового цвета.

Александр Александрович взял мою правую руку и положил ладошку на головку. Моё сердце трепетало, словно птичка, попавшая в силок.

– Именем моей Музы посвящаю Анну Горенко в рыцари рифмы. Амен, – произнёс он торжественно и попросил меня поцеловать член.

Я коснулась его губами и, не удержавшись, лизнула, как будто хотела попробовать на вкус. Блок рассмеялся и сказал:

– Будь ты постарше, я бы передал тебе часть своего поэтического духа. Но отложим это на пару лет.

– Почему? – спросила я, продолжая держать его пульсирующий член, словно жезл, боясь выпустить его из руки. – Я не хочу ждать.

Я с раннего детства была капризной девочкой.

– Я должен войти в тебя, как мужчина, – ответил Блок. – Ты представляешь, что это?.

Я представляла. Меня с этим познакомили деревенские девчонки.

Мне было лет восемь. Я с родителями жила на даче в деревне. Девчонки показали мне двух собачек. Они занимались любовью. Так что детали самого действия я представляла и  ответила Поэту:

– Представляю. Войдите.

Он приказал мне раздеться, совсем раздеться. И разделся сам. Я с любопытством разглядывала его тело. Он был бел и худ. Я ожидала, что Александр Александрович сразу раздвинет мои ножки, но он не спешил. Он всюду гладил меня, ласкал, целовал… Я блаженствовала под его нежными бархатистыми руками. И только потом лёг на меня и осторожно начал пробиваться в мои недра. Я не скажу, что от его внедрения в меня, я испытала удовольствие. Пи*де было больновато от его древка. Потом он начал так сильно ходить во мне, будто поршень… А затем, застонав, он выскочил из меня и я удивлённо увидела, как из его члена мне на живот выплеснулась длинная тягучая струя, за ней вторая.

– В этой жидкости и сконцентрирован мой дух, – сказал Александр Александрович.

Он собрал эту жидкость себе в ладонь и приказал мне слизать её. Я с готовностью испила его влагу.

Спустя немало времени до меня дошло, что он, поняв, что со мной, дурочкой, можно поразвратничать, просто играл. Однако только после той встречи с Поэтом, я стала писать настоящие стихи. И чем чаще я е*усь, тем лучше пишу. Без е*ли я засыхаю, как та, евангельская смоковница.

Анна прижалась к Виктору и попросила:

– Вые*и меня ещё. Сможешь?

Виктор смог и не один раз. А то! Зря что ли он, как и Вождь, пьёт коктейль из крови девственниц и молофьи юношей. Благо этого продукта в стране залейся и завались.

Полсотни девственниц по приказу Вождя помещены в закрытый подмосковный дом отдыха. Там они отъедаются под наблюдением врачей и охранников, и занимаются между собой любовью. Это им не запрещено.

Юношей тоже содержат с комфортом. Их свозят со всей страны, отдавая предпочтение деревенским особям, как наиболее здоровым и крепким.

…Отработав по полной программе с дивертисментом, Виктор отвалился от пышущего жаром потного тела Анны.

– Придётся не только простыню сушить, но и матрас, – рассмеялась Анна. – Стахановская работа.

– Да, – согласился с нею Виктор, чувствуя в себе такой прилив сексуальных сил, словно ему не пятьдесят шесть лет, а только двадцать. – Могу ещё сделать один заход.

– Пока достаточно, – ответила Анна. – А то протрёшь мне там до дыр. Ты мне лучше скажи, поговоришь со Сталиным об Игоре?

– Постараюсь. Нужно только выбрать подходящий момент.

А момент этот Виктору долго ждать не пришлось. У Сталина после победы над китайцами было настроение приподнятое. К тому же его радовали успехи в сельском хозяйстве. Наконец-то он смог отменить для народа хлебные карточки и наполнить полки магазинов необходимым набором продуктов и кое-какими промтоварами и во всеуслышание с трибуны заявить:

– Жить стало лучше, жить стало веселее.

Собравшись с духом, Виктор сообщил Вождю о письме Курчатова жене. Сталин заинтересовался физиком, обещавшим дать ему мощное оружие.

– Говоришь, одной бомбы, сброшенной на Москву, будет достаточно, чтобы превратить её в руины. А Берлин или Лондон?

– Раз Москву, то и Лондон с Берлином, и Париж, – ответил Виктор.

Сталин поднял трубку, коротко бросил в неё:

– Ежова, срочно.

Ежов откликнулся почти мгновенно.

– Вот что, Николай, у тебя там где-то в Пермлаге сидит некий физик Курчатов Игорь Васильевич… Знаю, что ты не в состоянии всех упомнить, не тот у тебя размер головы. Зато товарищ Сталин помнит. Доставь-ка ты мне его завтра к вечеру. Да так, чтобы волосок с его головы не упал, а то сам останешься без головы.

Николай Иванович Ежов, бывший главный архивариус партархива, ещё не привык к своему высокому положению и всего боялся. Особенно он боялся гнева Вождя. Угроза потерять голову из-за какого-то вшивого зэка прибавила на голове шефа НКВД не одну сотню седых волос. Он срочно связался с начальником Пермлага капитаном госбезопасности Сидоровым и приказал немедленно доставить заключённого Курчатова в Москву.

– Чтоб не позднее полудня заключённый Курчатов был у меня в кабинете целый и невредимый. Я высылаю вам свой самолёт. И предупреждаю: не кантовать, не то у тебя яйца отрежу и заставлю тебя же их съесть сырыми.

Капитан госбезопасности Сидоров радостно перекрестился. Бог его миловал. Зэка Курчатова по прибытии определил он не в общую бригаду, а в электрики к постоянно ломающейся динамо-машине, подающей электричество на весь лагерь. За год, что Курчатов был при ней, она ни разу не ломалась. Сразу видать, профессор, специалист.

Кинув трубку на рычаги аппарата, Сидоров рявкнул сидящему за фанерной стенкой его кабинета старшине Вяловатому:

– Заключённого Курчатова срочно ко мне. Вежливо. И прикажи немедленно приготовить баньку.

Удивлённый старшина: начальник с глузду съехал, баньку во вторник? – поспешил выполнять оба приказания грозного начлага.

(продолжение следует)