Тень вождя 14 глава

(продолжение)

Начало:

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Страна догоняла ненавистный Запад, стонущий под гнётом продолжающегося кризиса. А в СССР по обе стороны колючей проволоки, и в концлагерях и вне их кипела великая стройка – рылись каналы, росли заводы, в мартеновских печах варилась сталь для танков, пушек, крейсеров, подводных лодок.

В голубое небо советской державы взметались серебристыми птицами новые истребители и бомбардировщики.

По радио гремело: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…».

Новое творение Анны Ахматовой «Поэма о Мудром и Великом Вожде» заучивали наизусть, читали со всех сцен. Она была введена в школьную программу. Свиридов, вдохновлённый гениальными строчками гениальной поэтессы о Великом и Мудром Вожде, за две ночи сочинил ораторию, Шостакович взялся за оперу.

Но в то же время в стране, где народу так громко и радостно пелось, нарастал ропотливый шёпот недовольных завистников, подымали новые банды вредителей, убийц, шпионов, предателей и извергов рода человеческого. Они требовали свободы слова, честных выборов, соблюдение прав человека и многожёнства.

Вождь разрешил не только многожёнство, но и многомужество и даже объединения супружеских пар, так называемые, трестовые браки. Он заменил смертную казнь для гомосексуалистов – сажание на кол – на кастрацию с последующей ссылкой их на Колыму и Новую Землю.

8 марта 1937 года в Москве был открыт первый Дворец Свободной Любви, воздвигнутый на территории Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, куда со всех уголков страны все национальности и народы прислали своих самых роскошных женщин. За один день, если у кого хватало сил, можно было отведать от русской и украинки до чукчанки и нанайки.

Для снижения уровня преступности Вождь ввёл специальный телефон доверия НКВД, по которому любой гражданин мог в любое время суток сообщить о всех подозрительных личностях, нарушающих социалистическую законность.

По нему-то позвонивший неизвестный товарищ из Берлина сообщил о подозрительных контактах маршала Тухачевского, приглашённого немецким Генеральным штабом на общевойсковые манёвры вермахта. Маршал спутался с немецкой артисткой Марикой Рёкк. Наша разведка доподлинно знала, что Марика опытный агент абвера.

Тухачевский с нею надолго уединялись в отеле.

– Сегодня он изменяет жене, а завтра изменит Родине, – сказал неизвестный доброжелатель.

***

– А не повесить ли Тухачевского? – как-то за ужином в узком кругу своих соратников на своей новой даче в Кунцево, спросил Сталин.

Соратники удивлённо оторвались от тарелок.

– За что? – поинтересовался лишь недавно вошедший в «ближний круг» Вождя розовощёкий, похожий на поросёнка, Никита Хрущёв.

Сталин вонзил в непонятливого холодный взгляд, от которого розовые щёки и всё лицо наркома свободной гомосексуальной любви покраснели, словно варёные раки. Хрущёв поспешно закивал головой и пробормотал:

– Я не возражаю.

– Ещё бы ты возразил, – усмехнулся Сталин. – А за что, спрашиваешь, отвечаю: за измену жене, е*ёт немку.

– Вам решать, Иосиф Виссарионович, – ответил маршал Ворошилов, вороша кусочки рагу из обезьяньей печени, и заметил: – А рагу пережарено.

– Давно пора, – бросил Каганович, отправляя в рот кусок свиной отбивной.

– Это не факт, – проговорил Микоян, налегая на фаршированную индейку. – Ты, Лазарь, изменяешь своей супруге налево и направо.

– А ты, Анастас, не изменяешь? – возмутился Каганович, чуть не подавившись куском.

– И я изменяю. Вот сейчас у меня артисточка, такая маленькая, но такая удаленькая, по фамилии Жеймо. Кстати, полька. Тебе по яйца будет. И Клим изменяет, и Вячеслав Михайлович грешен.

– Я изменяю только с русскими и украинками, иногда сплю с еврейками, – продолжал возмущаться Каганович.

– А кто в конце декабря лежал в постели с машинисткой из румынского посольства? – спросил его Ежов. – О каких секретах вы с нею беседовали?

Каганович оторопело посмотрел на шефа НКВД.

– Что, Лазарь, может нам и тебя повесить? – усмехнулся Сталин.

– Я никогда… я ни за что… – пробормотал Каганович.

– Изменишь, – сказал Сталин, наливая себе вино – если ещё не изменил. Только трижды петух прокукарекает, и ты изменишь. Вот наш железный нарком возьмёт твои яйца в свои ежовые рукавицы, и всё нам расскажешь, как ты предавал Родину, а мы послушаем. Кстати, Анастас, пришли ко мне твою, как её там… Жеймо. Уж больно аппетитно ты о ней выразился.

– Пришлю, Иосиф Виссарионович, – ответил Микоян. – Хотите, её сейчас к вам привезут.

– Хочу, Анастас, я всегда хочу. Мне сегодня баньку топят. С нею и попарюсь. Одному скучно, а с вами не хочу. На вас голых смотреть, блевать тянет, – проговорил Сталин и повторил вопрос: – Так что же нам делать с Тухачевским?

– Посадить его на кол, на Красной площади, публично, – подал голос Хрущёв.

– Неплохая идея, Никитка, – похвалил его Сталин – Подойди ко мне, я плюну на твою умную лысину.

Хрущёв подошёл к Вождю и подставил ему глянцевый шар черепа. Сталин смачно плюнул на него. Лицо Хрущёва расплылось в блаженной улыбке.

После этого все выпили и Вождь заключил:

– Значит, никто из вас не против ареста Тухачевского? Или есть воздержавшиеся?

Ответом ему было молчание. Воздержавшихся не было, а против и не могло быть, потому что не могло быть.

– Заодно повесим и Никитку – проговорил Вождь. – Кто против?

Против этого  его предложения тоже никого не было. Лицо Хрущёва побелело и стало напоминать белок вкрутую сваренного куриного яйца.

– Вот и хорошо, – сказал Вождь, доставая трубку. – Даже товарищ Хрущёв не возражает.

– Можно его забирать, товарищ Сталин? – спросил вставший со стула Ежов.       

Сталин набил трубку табаком, не спеша раскурил её и только после аппетитной затяжки ответил:

– Не торопись, Ёжик. Я ещё не голосовал. Я думаю, что с товарищем Хрущёвым мы погодим расставаться. Расстрелять его или повесить мы всегда успеем.

Вскоре привезли Жеймо. Она, похожая на школьницу, в коротеньком платье, из-под которого выглядывали кружевца голубеньких панталончиков, влетела в столовую, где обедали вожди и опешила. Она не ожидала увидеть самого Сталина.

– Товарищ… Сталин… – пролепетала она.

Вождь поднялся из-за стола и сказал:

– Все свободны. А ты, – он строго посмотрел на оцепеневшую Жеймо, – останься.

Сталин, а за ним Виктор и Жеймо, направились по облицованной белой мраморной плиткой дорожке к деревянному строению. Это была банька. Двое охранников с винтовками при приближении к ним Сталина, вытянулись в струнку.

В предбаннике Виктор помог Сталину раздеться. Жеймо, трепеща от страха, разделась сама. Хотя и малого роста, она была прекрасно сложена с большой грудью, тяжело отвисавшей к животу, с длинными розовыми сосками. Лобок её, как и ожидал Виктор, был гладко выбрит. Микоян любил бритых баб и заставлял их сбривать волосы на лобке и под мышками, чтобы волосы не попадали ему в рот.

В бане их встретил голый, с обёрнутыми полотенцем чреслами банщик Егоров, сибиряк, орденоносец, из бывших дальневосточных партизан. Он поддал пару и Сталин взобрался на верхнюю полку, а Виктор предложил Жеймо лечь на лавку посреди бани так, чтобы Сталин мог любоваться ею.

Пока Егоров обхаживал Вождя берёзовым веничком, Виктор массировал покрытую душистым французским мылом Жеймо. Его нежные поглаживания возбуждали девушку и самого Виктора. Член его предательски торчал, светясь малиновой головкой, словно звезда на Спасской башне Кремля.

Пройдя неторопливо все уголки её атласного тела, Виктор перешёл к её промежности. Он массировал клитор, одновременно лаская её грудь и теребя выпрямившиеся, словно карандаши, соски. Однако едва Жеймо входила в состояние экстаза, начинала постанывать, хватать его напрягшуюся плоть и подтягивать к себе, к своему взбудораженному и почти доведённому до оргазма лону, он отстранялся от неё. Она же лепетала:

– Ну же, ну же, пше прашем пана… о, матка бозка Ченстоховска!.. Ну, е*и же меня, гад…

Как только её дыхание начинало выравниваться, Виктор приступал к ней снова: нежно сжимал пальцами соски, массировал напрягшийся клитор, высовывающийся розовым столбиком из её по-девичьи пухлых половых губ.

Жеймо снова начинала стонать и становилась всё требовательнее и настойчивее. В очередной заход после массажа клитора пальцами, Виктор лёг между её ног и погрузил язык в раскрывшуюся розовую внутри раковину.

Жеймо сжала его голову пухлыми бёдрами, а рука её лёгла ему на голову и регулировала его движения и ритм.

Наконец, послышался добрый голос Сталина:

– Поди, милая, ко мне.

Виктор подвёл всё ещё робеющую девушку к Вождю, сидевшему на полке свесив и разведя в стороны ноги, промеж них торчал его немалых размеров чуть кривоватый член.

– Возьмёшь в рот, – сказал Сталин. – Умеешь сосать?

– Умею, – тихо ответила Жеймо. – Я всё умею. Я два года стажировалась в Московском публичном доме командиров РККА имени Чапаева.

– А Виктор войдёт в тебя снизу, – сказал Сталин.    

Сталин сидел, прикрыв глаза и опершись о подушки, подложенные Егоровым ему за спину. Жеймо работала ртом энергично. Сталин застонал от наслаждения, захлюпал носом, приговаривая:

– Так, девочка, так, язычком… аааа!

Вскрикнув, Сталин расслабился. Жеймо, на которую в эту же секунду тоже накатило, издала вопль блаженства. Виктор своевременно разрядил в неё своё орудия.

Столь великолепного соития Сталин не испытывал давно. Его любовь с Ольгой была неплоха. Ольга, как артистка, умела фантазировать и разнообразить соития. Но новенькое всегда лучше старенького, а юная девушка, хоть ё*аная и пере*аная краскомами и политруками в Московском доме командиров РККА, лучше стареющей актрисы.

После бани они передохнули в доме и перекусили. Сталин угостил Жеймо своим любимым «Киндзмараули», подарил ей из собственной коллекции фаллосов один из лучших, привезённых ему из Франции Литвиновым, буквально воспроизводящий все извивы и даже пульсацию вены, и приятный на ощупь, и приказал отвёзти её в своём «роллс-ройсе» домой.

Оставшись с Виктором наедине, Сталин сказал:

– Хороша стервочка, но не буду лишать товарища Микояна его подруги. Всё-таки, с Марикой Рёкк ей не сравниться… Вот кого я отхарил бы с удовольствием.

Виктор знал, что Сталин уже не первый месяц сохнет по немецкой киноактрисе и ищет похожую среди советских, но не находит.

Помолчав, Сталин задумчиво спросил:

– Может, приказать Ежову, чтобы он поручил своим ребятам выкрасть её у Гитлера? Было бы здорово, особенно, если Гитлер харит её. А?

– А вы видели «Горячие денёчки»? – спросил его Виктор. – Там играет некая Окуневская…

Конечно, Сталин видел этот фильм и обратил внимание на актрису, исполняющую в нём главную роль. Красива, крупна, но и она до Марики Рёкк не дотягивает. Так, вторая Ольга, только свежее.

Когда «роллс-ройс» вернулся в Горки, Сталин вдруг решил ехать в Кремль.

Когда они поднялись к себе, Сталина удивило и разгневало отсутствие у двери часового. Это было вопиющим нарушением, грозившим виновному трибуналом.

Толкнув дверь, он вошёл в квартиру. Из спальни выглянула Ольга в наспех накинутом газовом пеньюаре и, светясь сквозь тончайшую ткань голым телом.

При виде Сталина на её красивом благородном лице отразился неописуемый ужас.

– Ты? – пролепетала она. – Ты же хотел ночевать сегодня на даче…

– Передумал, – сердито ответил ей Сталин, разгневанный отсутствием на посту часового. Увидев на лице Ольги ужас, он спросил её:

– Что с тобой?  

И словно о чём-то догадавшись, он, не разуваясь, шагнул к двери спальни и распахнул её.

Возле его кровати стоял вытянувшийся в струнку боец его охраны в одной гимнастёрке и без штанов. Он не успел их натянуть на себя. Между ног бойца висел испуганный член.

– Е*лись, – спросил Сталин несчастного бойца.

Тот чётко, по уставу, ответил Вождю:

– Так точно, е*лись, товарищ Сталин.

– Марш на пост, – приказал ему Сталин.

Боец метнулся к выходной двери.

– Только сначала надень штаны и сапоги, мерзавец, – остановил его Сталин.

Когда боец исчез, Сталин опустился на стул и приказал Ольге:

– Сними с меня сапоги.

Ольга торопливо кинулась к нему, села на корточки и стала стаскивать с одной его ноги сапог. Сталин поднял вторую ногу и толкнул Ольгу.

– Сука, ****ь! – крикнул он. – Ты знаешь, что подвела парня под расстрел? Е*аться захотела? Ты у меня пое*ёшься в рабочем борделе Комсомольска-на-Амуре. Знаешь, кто там? Амнистированные зеки. Уж они тебя досыта нае*ают во все дырки, в очередь стоять будут по сотне мужиков в день. А!

Ещё раз пнув валяющуюся на полу заслуженную артистку СССР, орденоноску, известную на весь Союз, Сталин направился в кабинет. Виктор поспешил за ним.

– Может, её пристрелить, как ту? – спросил он Сталина.

– Нет, не будем повторяться. Надежда была умная баба и потому могла причинить мне массу неприятностей, а эта – дура. У неё на уме лишь тряпки да е*ля. Я её выдам замуж за этого мерзавца. Пусть поживут в бараке на Варшавском шоссе.

В коридоре громыхнул выстрел. Виктор выскочил за дверь и увидел бойца, лежавшего на полу. Из развороченного затылка текла кровь, и вываливались кусочки мозга. Бедняга застрелился.

Ольга завизжала и упала без памяти.

Сталин брезгливо проговорил:

– Сам себя приговорил, сука.

(продолжение следует)