Крепко держась за руки

«Крепко держась за руки»

Автор: Евгения Савина

Редакторы: mila007, Little Morgan и KosharikWildCat

Жанр: драма, ангст, романс

Размер: макси

Предупреждение: смерть персонажа

Кратко: это драма со счастливым концом. Но, не смотря на свою трагичность, история от начала до конца пропитана любовью двух людей друг к другу. А через что Вы готовы пройти ради любимого человека?

От всего сердца благодарна: Константину и Наталье за свою открытую душу и искренность.

Эту историю я написала довольно быстро.   Я очень благодарна Соле, за то, что принял меня к себе в гости. Косте, за открытость и экскурсию по городу. Это были невероятные выходные и невероятное начало нового года! Безмерно благодарна за твою историю.  

В общем, этот оридж  основан на реальных событиях, а все остальное – воображение и чуть больше двух недель времени самого автора.

«Трасса шестьдесят девять»

Наша встреча, как и долгие годы вместе с тобой, напоминает мне калейдоскоп.

Стоит посмотреть чуть-чуть с другой стороны, и привычное становится совсем иным, захватывающим дух своим разнообразием и красками.

Как еще описать то чувство и тот восторг, что ты мне подарил? Шикарный, поражающий воображение фейерверк, на который смотришь, затаив дыхание и высоко подняв голову в небо.

Наше знакомство, возможно, слишком сказочное и невероятное. Как же так, именно в этот день, именно нам нужно было столкнуться и, встретившись глазами, понять мгновенно, что это – мое!

В тот день впервые за три месяца я выбрался в центр.

Я, как и большинство киевлян, именно тех, кто там родился и жил, считал центр сборищем для туристов и приезжих. Тогда я попал туда случайно. Просто одна барышня, с которой я договорился о встрече, не пришла. Чувствовал я себя, мягко говоря, глупо, поскольку приперся с букетом, при полном параде, а она даже не соизволила позвонить и предупредить меня, что не придет. Подарил цветы первой попавшейся девушке. Желание ехать домой отпало, поэтому я прошелся по шумному Майдану, купил в переходе сигарет и не спеша отправился в парк посмотреть на распростертый, как на ладони, Киев. Аккуратно прислонившись к каменному заграждению, я закурил. Докурив, выбросил окурок в сторону, продолжив наблюдать за постоянно находящемся в движении городом. В паре метров от меня точно так же, как и я пару минут назад, к ограде подошел паренек. Я просто «скользнул» по нему взглядом, лишь на секунду посмотрел… Но что-то зацепило меня, заставив снова повернуть голову в его сторону. Так порой бывает. Просто. Чтобы понять, что же заставило снова взглянуть, что именно вынудило снова сделать это. Ты же в один момент со мной повернул голову, и мы встретились взглядами. Редко, но бывают такие моменты, когда замечаешь кого-то и про себя отмечаешь, как красиво то существо, как удивителен цвет глаз. В тот момент, встретившись взглядом с тобой, я, безусловно, понял, что существо, находящейся в паре метров от меня, уникально и удивительно, и что я точно еще долго не забуду о нем.

Парень, зыркнув в мою сторону, смущенно отвел взгляд. Вдохнув в легкие побольше воздуха, я, в отличие от чуда, взгляд отвести не смог.

Парень, явно рассчитывая, что я тоже смотрю в другую сторону, покосился на меня снова. Я чуть улыбнулся ему, на что он снова спрятал глаза, улыбаясь сам себе.

Наша игра продолжалась пару минут, пока мы уже в открытую не смотрели друг на друга, улыбаясь. Наконец я решил сделать первый шаг и придвинулся ближе. Он, в свою очередь, сделал то же самое. Уже находясь плечом к плечу, мы то смотрели друг на друга, глупо улыбаясь, то на лежащий перед нами Киев.

– Привет, – произнес я.

– Привет, – робко ответил он.

– Я Костя…

– Меня Максим зовут, – представился парень.

Мне казался странным тот факт, что вопросов на счет нашего общения ни у меня, ни у него не возникало. Я понимал, что парень не будет просто так улыбаться другому, подразумевая под своими смущенными улыбками лишь дружбу. Если говорить откровенно, то я сразу почувствовал, что испытываю какую-то запредельную нежность и неподдельное желание к своему новому знакомому. Он же прятал взгляд, не давая мне возможности что-либо в нем прочесть, хотя сам, в свою очередь, не упускал такого шанса.

С момента нашего глупого знакомства прошли всего-то две несчастные недели, а мы, находя любую свободную минуту, виделись практически каждый день. Иногда даже просто на двадцать минут встречаясь в какой-то кафешке, чтобы выпить кофе. Такое быстрое развитие событий было для меня не в новинку. Обычно, встречаясь с девушкой или парнем, я уже максимум через недели две тащил объект своего обожания в койку. Но здесь было что-то другое…

В очередной раз прогуливаясь в парке на КПИ, мы затронули очень неприятную для нас обоих тему. Ни я, ни он, до этого момента не говорил ни о возрасте, ни об отношениях.

– Кость, а тебе сколько лет? – спросил он, когда я закончил рассказ о неурядице, что произошла вчера на работе. Вообще-то, часто мне казалось что парень нарочно рассказывает мне об университете, чтобы я примерно располагал информацией о его возрасте. Но у меня, как и у него, были только догадки…

– Двадцать четыре, – ответил я, пытаясь скрыть волнение в голосе. Мне казалось, что после этой информации мальчишка просто испугается и исчезнет, так как возраст часто играет большую роль.

– Хм-м, – он погрузился в свои размышления.

– Тебе-то сколько? – усмехнувшись, поинтересовался я.

– Я еще, как говорят, малолетка.

– Ну, сколько?

– Мне восемнадцать, – покосился на меня парень.

Ну вот, шесть лет разницы. Почему-то эта цифра почудилась мне чрезвычайно большой, словно пропасть, которая вдруг стала нас разъединять.

Дальше мы шли молча, погрузившись в свои размышления. Мне казалось что это последняя наша встреча, и теперь, зная мой возраст, парень не захочет иметь со мной ничего общего. Остановившись у входа в метро, я задумчиво уставился в сторону. Обычно, мы, перебивая друг друга, рассказывали истории взахлеб, не в состоянии попрощаться, потому что банально еще так много хочется и нужно рассказать. Мы стояли у входа в метро до тех пор, пока время окончательно не поджало, давая понять, что я сейчас на работу опоздаю, ну, или, вообще, Максу придется идти домой пешком. А идти-то далеко… Насколько мне было известно, он снимал квартиру с приятелями где-то в районе Голосеевки.

– До завтра тогда? – спросил я нарочно, чтобы понять, будет ли эта встреча вообще. Попытка была, но вряд ли бы я смог прочесть у него в глазах, врет он или нет, ведь обычно люди обманывают, если боятся обидеть.

– Надеюсь, – слишком скованно ответил он.

– А почему только надеешься? – я поднял бровь.

– Костя, тебя не смущает то, что мне только восемнадцать?

– Почему меня это должно смущать? – еще больше изумился я. Во-первых, из-за поставленного вопроса, во-вторых, конкретно из-за его формулировки.

– Обычно люди в твоем возрасте относятся к таким, как я, несерьезно.

– Почему тебя это волнует? – задал я вполне логичный вопрос.

– Боюсь, ты будешь относиться ко мне так же.

– Мне кажется, это не должно волновать двух плохо знакомых людей. Мы знакомы всего ничего, а ты мне о таком говоришь.

– Прости. Надеюсь, нам представится возможность поговорим об этом чуть позже, верно? – Максим посмотрел мне в глаза, не пряча их, а заглядывая в мои и пытаясь разобраться – совру ли в этот раз я.

– До завтра, – увильнул я от прямого ответа, понемногу отстраняясь от него – как обычно. – Я позвоню. Хорошо?

– Конечно, – улыбнулся парень и, помахав рукой, скрылся в переходе.

Спрятав руки в карманы, я медленно побрел по улице, пытаясь найти логическое объяснение его вопросам. По всей видимости, парня тоже волнует вопрос о разнице в возрасте. Но в силу того, что он гораздо младше, то его волнует другая сторона медали: ему казалось, он слишком маленький, мне – я слишком старый. Я, будь у меня больше смелости, задал бы совершенно другой вопрос. Например: «Не слишком ли я старый для него? »

Это оставалось для меня загадкой… Загадкой, потому что в возрасте Максима у меня подобных ситуаций не возникало, я просто не задумывался об этом. В его возрасте я был полон юношеского максимализма, желания выделяться, быть замеченным. Не столь важно, каким способом, хорошим или плохим.

О взрослых дяденьках моего нынешнего возраста я не думал, считая их тупыми и ограниченными мизантропами, живущими серой жизнью. Повзрослев, понял, что многое из моего юношества стало для меня уроками жизни. Я считал, что лет до девятнадцати каждый проходит некую маленькую подготовку к жизни, и уже с полученным начальным багажом знаний продвигается дальше, отбрасывая лишнее и приобретая новое.

Так случилось, что ни на следующий, ни на второй день у меня не получилось встретиться с Максимом. Банально даже набрать его номер и извиниться времени не хватало. На третий день уже было стыдно звонить и просить прощения за то, что поступил по-свински, не выполнив обещание. На четвертый Максим позвонил сам.

– Да, – ответил я, а сердце предательски застучало чаще.

– Привет, – немного грустно сказал он.

– Прости, что не звонил. Работы много было, – сразу начал я, пытаясь исправить свой промах, – давай сегодня прогуляемся?

– Вообще-то, сегодня у меня мало свободного времени, но если ты вечером приедешь на Голосеевку, то найду час-другой. Просто мне в центр добираться полтора часа. Сам понимаешь… Пока я доеду.

– Ладно, я приеду к началу восьмого. Устраивает?

– Конечно. Наберешь, когда будешь в подземке.

– Хорошо, – рассеяно ответил я, поскольку уже звонил рабочий телефон. Не выслушав его ответ, я быстро попрощался и дальше утонул в работе.

День пролетел на удивление быстро. Говорят, что если чего-то очень ждать, время словно останавливается, специально замедляя свой ход. Но то ли желание закончить рабочий день и увидеть Максима было настолько велико, что никакой закон не действовал, то ли это все с самого начала было откровенной ложью.

Закончив работу раньше, я успел побывать дома и, позвонив Максиму, ровно в пять минут восьмого был у выхода из метро. Парень, видимо, опаздывал и пришел только через пятнадцать минут. Я же к тому времени успел поговорить по телефону с бывшей женой и, в очередной раз поругавшись с ней, пытался привести себя в порядок.

Да, я уже был однажды женат! Угораздило же в двадцать перепить и переспать с девчонкой, которую потом пришлось взять в жены, ибо та якобы носила под сердцем моего ребенка. На самом деле все было коварной ложью, и спустя год мы разошлись. Не совсем по-мирному, потому что слишком много вранья друг другу задолжали.

Максим буквально прибежал с красными щеками и, тяжело дыша, хватался за живот, пытаясь извиниться и отдышаться одновременно.

– И-и-извини, – выдохнул он. – Эти маршрутки – просто катастрофа.

– Да ничего. Можно было не бежать, – улыбнулся я.

– Пошли прогуляемся? – предложил он.

– Лучше где-то во дворе посидеть. Курить хочу.

– Пошли, тут есть одно местечко.

«Одно местечко» оказалось темным двором, где, и правда, можно было спокойно покурить. После разговора с Катей руки до сих пор дрожали, поскольку уж кто-кто, а она мастерски выносила мозги и портила настроение.

В конечном счете, неспешный разговор с Максимом и парочка бутылок пива успокоили меня окончательно, и я не заметил, как парень, поднявшись со скамейки, грустно изрек:

– Мне пора уже…

– Уже? Почему так рано? Сейчас только десять!

– Друзья волноваться будут. Я еще телефон оставил, так что нужно ехать.

– Жаль, только во вкус вошел, – усмехнулся я, тоже поднимаясь со скамейки.

– Хотелось бы одну штуку проверить. Забыл совсем, – улыбнулся он, вдруг стукнув себя по лбу, и закопошился в сумке.

Я с интересом уставился на парня, который продолжал мне что-то объяснять и рыться одновременно.

– Мне сегодня подарили одну вещицу прикольную и уверили, что она говорит только правду. Хочу вот проверить.

– На мне, что ли? – стало еще интереснее.

Макс же тем временем достал из сумки шар. Он чем-то напоминал бильярдный, но был побольше. Повертев его в руках, парень опустил глаза и уставился на игрушку.

Тут-то до меня дошло, что за вещь в руках Максима.

– Это такой же шар, как у чувака из фильма «Трасса 69»? – восторженно вскрикнул я, разглядывая игрушку в руках парня.

– Да, – смущенно ответил он, все еще не поднимая глаз.

– А в честь чего это тебе такую охренительную штуку подарили? – поинтересовался я и протянул руку, чтобы взять и рассмотреть шар.

– В честь дня рождения, но это неважно…

– Неважно?! У тебя сегодня днюха? – удивился я, уставившись на него.

– Да ну ее! – отмахнулся Максим. – Только подожди, не перебивай.

– Как же так, ты мне не сказал даже, – немного обиделся я. – Так неудобно получается…

– Костя, я просто хочу эту штуку проверить. Поможешь мне?

– Ну-у, хорошо, – рассеяно и непонимающе ответил я.

У него день рождения, а мне даже не удосужились сказать, и теперь я чувствовал себя кретином. Не поздравил его даже… Неприятно.

– Я хочу кое-что спросить. Только один вопрос. Просто поможешь мне? – с надеждой посмотрел на меня Максим.

– Да, – повторил я, – конечно!

Парень прочистил горло и посмотрел на меня, держа крепко в руках шар.

– Что будешь спрашивать?

Максим медленно поднес шар к губам и заговорил, не отрывая от меня глаз, что было для него редкостью:

– Скажи, шар, кто мне этот парень?

Повисла тишина. Я смотрел на него, а он на меня. Опустив игрушку, парень потрусил ее в руках и медленно отвел глаза. Это была поистине потрясающая картина! Максим стал медленно разворачивать шар, чтобы прочитать ответ.

Я, не дождавшись, пока он это сделает, осторожно положил свои руки на его, останавливая.

Максим, недоумевая, поднял глаза. Молча я так же осторожно забрал игрушку, одной рукой пряча ее за свою спину. Второй я прикоснулся кончиками пальцев к щеке парня и, ни на секунду не сомневаясь в том, что совершаю ошибку, наклонился и поцеловал, осторожно заключая его губы в плен. Максим задрожал и ответил, ухватившись за воротник моего пальто. Осторожно отстранившись, я улыбнулся и прошептал:

– С днем рождения… Максим, я серьёзно.

Он немного изумленно на меня смотрел, и, чтобы развеять все сомнения, я снова и снова целовал его, пока он, чуть отстранившись, переспросил:

– Это же все серьёзно, правда?

– Да, – улыбнулся я.

– А шар? – спросил он, словно сейчас эта игрушка имела хоть какое-то значение.

– Какая разница, что скажет игрушка? Ты мне очень нравишься.

Шар я ему так и не отдал. Уже сидя в вагоне метро, сам посмотрел на надпись на шаре: «Это судьба! Не упусти шанс».

И мы не упустили…

*   *   *

Время проходило очень быстро. Вкус его губ, языка и кожи, который мне удалось ощутить, когда я, набравшись смелости, расцеловал всю его шею, пытаясь в шутку поставить где-то засос, становился все более неповторимым по мере того, как я больше узнавал Максима. Три недели пролетели как три часа, и однажды вместо прогулки я пригласил его к себе – просто посмотреть фильм. Я ни на что не намекал. У меня даже мыслей грязных не было. Просто захотелось полежать с ним рядом и насладиться близостью тела и фильмом. И потом, утром мне нужно было на работу, а Максиму на учёбу.

Мы накупили всякой ерунды и, разместившись рядом, смотрели фильм, нажимая на паузу, когда совсем отвлекались от происходящего на экране. Он был такой жаркий и желанный, что я сам отодвигался от него, пытаясь не переступить черту дозволенного. Но его прикосновения сводили меня с ума, и, когда Максим, стащив с меня футболку, аккуратно провел ладонью по груди, задевая пальцами соски и в то же время пылко целуя, у меня совсем поехала крыша.

– Максим, что ты со мной делаешь? – улыбнулся я, теснее прижимая его к себе.

– Играю с огнем, – серьёзно ответил Макс.

Взяв мою ладонь в свою руку, поднеся ее к лицу, поцеловал, а потом вобрал два моих пальца в рот, не отрывая от меня своих горящих глаз.

Я задохнулся от восторга и чуть не поперхнулся собственной слюной. Максим же еще пару раз с энтузиазмом погрузил мои пальцы себе в рот, чуть прикусив их своими зубками, и отпустил. Мне казалось, что еще чуть-чуть, и мне точно нужно будет переодевать джинсы. Максим прильнул к моим губам и принялся расстегивать мой ремень.

– Можно? – его жаркий шепот у губ, пока он расстегивает мою ширинку. – Я очень хочу это сделать…

Что там он хотел сделать, мне было плевать, потому что я уже громко выдохнул, когда его ладонь коснулась моего члена.

Охнув от своих ощущений, я дал согласие неизвестно на что, только бы он не убирал руку. Максим шало улыбнулся и соскользнул вниз…

Такого потрясающего минета мне еще никто не делал, и, не успев его даже предупредить, я бурно кончил прямо ему рот. Максим, закашлялся и поднял свою голову, жмурясь и вытирая губы.

Недолго думая, я притянул Макса к себе, жарко целуя и ощущая терпкий вкус собственной спермы и его языка. Это было на самом деле невообразимо! Ничего подобного у меня еще не было.

– Ты для своих девятнадцати просто невероятен, – произнес я, обнимая его после полученного оргазма.

– Мне восемнадцать, – улыбнулся Максим.

– Подожди, – я попытался построить очередную логическую цепочку, – когда мы познакомились, тебе уже было восемнадцать. Потом днюха, значит, сейчас тебе уже девятнадцать.

– Костя, мне тогда было семнадцать. Я просто боялся, что ты сразу меня пошлешь, если узнаешь. Поэтому я решил немного приврать.

– Врать нехорошо, – нахмурился я.

– Я… – он начал оправдываться, но я перебил, прикладывая палец к его губам.

– Просто говори всегда правду. Какая бы она не была, я ее приму. Хорошо?

– Хорошо, – согласился Максим, устраиваясь у меня на плече.

Время летело просто невероятно быстро. Мне порой казалось, что мы познакомились только вчера, а вот уже и что-то общее связывает нас крепкими узами. Наш первый секс был просто умопомрачительным, так же, как и мое первое близкое с ним знакомство. Максим, в отличие от моих предыдущих партнеров, был девственником. Соврал он или сказал правду, не знаю, но, скажу честно, это мне льстило! Так трепетно в постели я еще ни к кому не относился. На тот момент мы были вместе чуть больше месяца. Потом и встреч нам стало мало, поэтому уже через три месяца после знакомства мы всерьез задумались о сожительстве. Кто-то сказал бы, что мы с Максимом торопили события, но нас все устраивало. В конечном счете мое предложение пожить у меня он принял, но с условием, что будет тратить деньги, которые раньше тратил на съёмную квартиру, на еду, чтобы не чувствовать себя обузой. Ссорились мы редко, но исключительно из-за моей работы, потому что появлялся я всегда намного позже, чем он с учебы, и из-за разницы в возрасте, ведь слишком серьёзно и болезненно мы воспринимали любые шутки и фразы насчет этого. Но и эти ссоры, в конечном счете, поутихли, и наша жить стала спокойной и размеренной.

Впервые о том, что называют «любовью», мы заикнулись спустя полгода совместной жизни. Тогда у Максима были нешуточные неприятности в университете из-за того, что кто-то узнал о том, что он живет с парнем старше него, ну, и не просто «живет», а еще и спит…

Поскольку мы договорились не держать друг от друга тайн, то иногда обсуждение наших проблем занимало вечер и напоминало больше дружеские советы, чем семейные разговоры. Отчасти, это было огромным плюсом. Однажды вечером он поднял эту тему. Я внимательно выслушал о том, что о нем говорят и как теперь на него смотрят, и то, что больше всего его огорчает разговор с другом, который состоялся утром.

– В общем, он сказал, что больше не хочет иметь со мной никаких дел… – закончил Максим, опустив голову. – И все ТАК смотрят на меня! Костя, я знаю, это может тебя обидеть и все такое. Но пойми и ты меня. Мне сейчас трудно, как никогда. Скажи, игра стоит свеч?

– Ты о нас? – уточнил я.

– Да… Вот почему мы вместе?

Я задумался.

– Ну-у-у, мне нравится, когда ты рядом, как ты готовишь кофе и вообще готовишь. Даже моя жена так не умела. Мне уютно и хорошо с тобой в быту и в постели. Понимаешь?

– Понимаю, – грустно пробормотал он.

Я же подвинулся ближе и крепко его обнял, целуя в висок.

– А еще я тебя люблю.

– Что? – изумился он, посмотрев мне в глаза так, словно я какую-то чушь сболтнул.

– Максим, я люблю тебя…

Годы летели быстро, а хороших моментов и любви становилось все больше. Я вообще перестал понимать, как бывает такое, что люди друг другу надоедают. Ругались мы крайне редко, но конкретно, и потом могли что-то сильно менять, не разговаривать сутки-двое, и даже доходило до абсурда. Писали друг другу расписки о том, что обязаны делать или наоборот – не должны. Парочка этих глупых записочек висела в спальне, как напоминание. По пустякам не сорились, и все можно было назвать идеальным. Я жил в этой сказочной идиллии, просто диву даваясь, насколько сильно мне повезло. Пусть он и парень, и пусть у нас никогда не будет детей (хотя порой я всерьез задумывался о этой проблеме), мне было с ним невероятно хорошо.

Четыре года, как и ожидалось, пролетели довольно быстро... Успешно закончив университет, Максим искал работу, а я разгребал завалы со старой. На самом деле, моя работа меня полностью устраивала, при том, что совсем недавно мне дали повышение. Денег хватало и на оплату коммунальных услуг, и на еду, а еще получалось откладывать на машину, которую я хотел купить. Естественно, если бы я задерживался и не отказывался от многочисленных командировок, то зарабатывал бы намного больше. Но вместо карьерного роста я предпочитал проводить время с Максимом. И нас все полностью устраивало. Макс, чтобы днями не сидеть дома, читал каждое утро выпуски газет, ища подходящую работу. Однажды ему все же попалось одно толковое объявление. После телефонного разговора он согласился на собеседование, так как условия работы и график полностью устраивали нас обоих.

В тот день я как раз собирался на работу, а Макс, проснувшись ни свет ни заря, пил на кухне кофе, пялясь в окно.

– Волнуешься? – поинтересовался я, нажав кнопку на электрочайнике.

– Ага. Просто уже надоело дома торчать без дела.

– Не переживай, – произнес я и, наклонившись, обнял его за плечи и поцеловал в щечку. – Тебя точно возьмут. Вот увидишь! У тебя была хорошая практика.

– Да ладно, – усмехнулся он, поворачивая голову и положив свои ладони на мои руки. – Это все благодаря тебе.

– Правда, Макс, не волнуйся. Все будет хорошо.

– Ну да, ну да...

Несмотря на мои уговоры, он все равно волновался. Я тоже, поскольку знал наверняка, что специалист из него отличный, да вот только опыт работы у него маловат, и только поэтому его могут и не взять. Фирма-то солидная!

День на работе оказался плохим. Все лишь потому, что на самом деле я жутко волновался насчет собеседования Максима и не находил себе места, все валилось из рук, и ничего не получалось.

С работы я пришел довольно рано, но несмотря на это в квартире было тихо. По всей вероятности, Максим спал, так как обычно то телевизор включен, то центр орет, ну, или чуть слышно, как играет музыка из колонок ноутбука. Но в последнее время он предпочитал больше спать, вероятно, всему виной была ужасная, совсем не располагающая к бодрствованию, погода.

Разувшись, я тихонько пробрался в спальню. На постели, как и предполагалось, лежал Максим, тихонько посапывая. Конечно, будить не хотелось, да и желание узнать новости о собеседовании было куда менее сильным, чем желание просто завалиться рядом и поспать, крепко прижав к себе его тело.

Раздевшись до нижнего белья, я осторожно залез в постель. У Максима была странная особенность – если он засыпал, то ничто не в состоянии разбудить его. В отличие от меня, он не реагировал ни на шум, ни на шорохи. Уставившись на спящего парня, я и забыл, что хотел спросить и зачем залез к нему в постель. Он выглядел так беззаботно и беззащитно, что мне безумно захотелось его расцеловать и уже до завтрашнего утра не выпускать из постели и, невзирая на жару, сделать так, чтобы стало еще жарче.

Осторожно подвинувшись ближе, я запустил руки под одеяло и прикоснулся к горячей коже, от чего он вздрогнул и завертелся во сне. Максим привык, что порой, поздно приходя с работы, я забирался в постель и лез обниматься, чтобы вспомнить теплоту любимой кожи и, легонько поцеловав губы, пожелать доброй ночи и уснуть, только крепко его обнимая. И сейчас он просто ближе прижимается и сонно бормочет:

– Костя…

И снова засыпает, уже сопя мне в плечо... А мне вовсе уже не хочется его будить и, осторожно проведя пальцами по щеке, все же, как и всегда, целую любимые губы. От нежности внутри порхают мотыльки, а расширяющаяся вокруг вселенная заполняется безграничной любовью. Это столь банально звучит, но ощущения изумительные.

И как так сами небеса подарили мне его, невероятного, такого теплого, уникального и любимого. Моего! До кончиков пальцев. Максим отдается мне душой и телом, и неважно, какого он пола. Я люблю. Люблю человека, который спит на моем плече, иногда вздрагивая во сне.

Утром, когда он проснется, то я первым увижу искреннюю улыбку, а потом услышу свое имя, которое из его губ звучит совсем по-другому. Скажет так, так произнесет, словно не просто озвучивает имя, а говорит тысячи слов.

Ты – вселенная, моя душа, жизнь, еда, вода, воздух, мать, отец, друг, любовник. Ты – мое все! И нет на планете ничего, что может сравниться с близостью этого человека. Как бы это не прозвучало, но секс – незаменимый ритуал, который дает нам возможность оценить, хоть немного ощутить грани нашей друг к другу любви. Потому что касаться, любить, целовать, отдавать и принимать становится неотъемлемой частью нашей целостности. Когда мы точно знаем, где единое целое, а где «мы» по отдельности. Стоит только почувствовать его язык у себя во рту, как ощущение привязанности становится еще теснее. Когда так любишь, что уже выучил каждый изгиб любимого тела, но тем не менее, как только возникают мысли о том, что у него под футболкой, становится жарко и тесно, потому что знаешь: все принадлежит без остатка только тебе, и от этого становится еще жарче…

– Максим, я люблю тебя, – шепчу чуть слышно.

*   *   *

– Костя! Костенька, тебе на работу не пора? – слышу я Максима, он трясет меня за плечи, пытаясь разбудить.

– Нет. Не сегодня, – бормочу еще сонно и пытаюсь прижать к себе Максима, словно он мой плюшевый медведь.

– От тебя так вкусно пахнет, – продолжаю бормотать, не открывая глаз, и трусь щекой о его плечо. Недолго думая, я облизываю выпирающие косточки и чуть прикусываю его кожу, пробуя ее на вкус.

– Ай-яй-яй! Ко-о-остя, чего ты вытворяешь? – хихикает Максим, начав брыкаться.

– Чем от тебя пахнет? – шепчу на ухо, скользя пальцами по голой спине.

– Я пил кофе с молоком.

– М-м-м, – мычу, отыскивая его губы и целуя их жадно и пылко.

– Ишь, какой резвый с утра пораньше, – хихикнул Максим, отстраняясь, но запуская руки под одеяло и теперь тоже гладя пальцами мою кожу, отчего мурашки бегут, настолько это приятно.

– Как спалось? – спрашиваю, наконец открыв глаза.

Моя улыбка. Соблазнительно приоткрыты губы… Мой Максим…

– Очень хорошо. А тебе? – шепчет, аккуратно взяв мое лицо в ладони.

– Великолепно…

Осторожно я прижимаю его к постели, целуя… Целуя и целуя, пока он нарочно не начинает ерзать, пытаясь дать мне ощутить свою готовность.

– Я люблю тебя, – бормочу, когда уже одежда где-то в стороне, а он, такой горячий, обнимает меня ногами за талию, пытаясь быть еще ближе – одним целым.

– Я люблю тебя…

*   *   *

– Что там насчет собеседования? – задаю я наконец интересующий меня вопрос, перебирая его волосы.

– Ты был прав. Костенька, меня взяли! Теперь нужно книжку медицинскую получить, подписать договор и все. А на следующей неделе у меня уже первый рабочий день, с понедельника.

– Поздравляю! Я тобой горжусь, – отвечаю ему, искренне улыбаясь, а в глубине души ругая себя за то, что еще сомневался в нем.

– Если бы не ты, – слишком откровенно.

– Максим, – предупреждаю его я.

– Спасибо. Костя, – зовет, требуя, чтобы я смотрел ему в глаза, – я люблю тебя.

– Костенька, приедешь на выходные к мамочке? А? Тут родственники приезжают. Тётя из Москвы будет… – объясняет что-то мама по телефону, уговаривая поехать к ним в гости. Они живут под Киевом уже больше десяти лет, ведя собственное хозяйство. Батя раньше пил, но когда они переехали, из-за необходимости обустроить дом, хозяйство и прочей сопутствующей ерунды свободного времени почти не осталось, батя за делами это дело и бросил. Теперь они с мамой жили намного счастливее, чем здесь, в центре, когда у отца был свой бизнес и привычка по вечерам напиваться в хлам. Позже предприятие продали, а на вырученные деньги купили дом в Броварах, сделали там ремонт, да еще осталось мне на образование и на собственную квартиру в пятнадцати минутах ходьбы от метро. В общем, тогда жалели, сейчас стало понятно, что решение было правильным.

– Юра там курочку зарежет. Я на стол накрою. Вроде, недалеко живешь, а вижу тебя так редко, – все заботливо кудахтала мама. – А кушаешь, небось, всякие вермишели из пакетиков?

– Ма-а-а, я уже не студент!

– А барышня есть? Привези, что ли, покажи. Уже скоро тридцатник, а совести нет. Может, мать хочет уже бабушкой стать. Когда, родимый, внучку привезешь?

– Работаю я. Некогда, – отмахиваюсь.

А на самом деле хочется сказать, что есть у меня уже мой любимый человек. Хочется, чтобы она порадовалась за то, что я счастлив, но вряд ли она будет рада, узнав, что ее единственный сын уже четыре года живет с парнем на шесть лет его младше.

– Да ты с той работой, поди, холостяком и останешься!

– Ма, все, мне нужно идти. Я позвоню. Хорошо?

– Да ну тебя, окаянного. Наведайся в гости хоть, сыночек! Худеешь там, наверное. Приехал бы, у меня тут борщ, крольчатина…

– Все, – перебил ее я, – пока. Я еще перезвоню. Ты не волнуйся. Все в порядке у меня. Целую тебя и папу тоже.

– Да как же не волноваться-то?

– Ма-а-ам! Пока…

Положив трубку, я уставился на Максима. Он читал книгу, развалившись на диване.

– Давай фильм посмотрим? – предложил я, присаживаясь рядом.

– Давай, – охотно согласился он, откладывая книгу в сторону. – А потом я что-то приготовлю.

– Я только за! – улыбаюсь, приобнимая его за плечи.

– Кто бы сомневался, – по-доброму хмыкнул парень.

*   *   *

Утром Максим бегом собирался в поликлинику, пока я лениво курил на кухне.

– Ты хоть приди и поешь. Или купи себе что-то там в буфете! Голодный не ходи, – давал наставления я, пока он собирался.

– Да мне кровь сдавать. Нельзя ничего! – нервничал Максим, рыская по квартире в поисках документов и справок.

– Сдашь кровь, и сразу в буфет! Я позвоню и проверю. Максим, не ходи голодным. Тебе неизвестно сколько там торчать.

– Костя, ты не видел зеленую папку? – спросил Макс, явно прослушав то, что я ему сказал.

– В спальне, в первом ящике, – ответил я, тяжело вздыхая.

Он метнулся в спальню и через пару секунд вернулся уже с папкой.

– Вот всегда наведешь свои порядки, а я ищу все сто лет, – бубнил он, явно опаздывая.

– Ты меня слышал? – переспросил я, наблюдая уже в прихожей, как он обувается.

– Да-а-а! Поесть! Хорошо. Все, Костя, я побежал, – произнес он и, чмокнув меня в губы, быстро выскочил из квартиры.

Я улыбнулся и, закрыв дверь, вернулся на кухню готовить ему что-нибудь вкусненькое.

«Держась крепко за руки»

На выходные все же пришлось поехать к родителям, да и Максим меня сплавлял, чтобы они не подумали сюда наведаться.

Поэтому я навестил мать с отцом, которые, как всегда, не переставали засыпать меня вопросами о работе и будущей семье. Я отмахивался и отшучивался, стараясь не давать никаких гарантий.

Жаль, что Максиму не позвоню: он в поликлинике. Но пройти медосмотр – это отнюдь не хухры-мухры. Нервов уходит еще больше, чем денег.

В воскресенье вечером я, навьюченный всяческими банками и продуктами, приехал наконец домой. Максим встретил меня без особого энтузиазма. Пока он разбирал сумки, я ополоснулся, переоделся и залез в постель к Максиму, который уже вырубался.

– Ты что-то бледный очень, – нахмурился я, целуя его в губы, по которым так соскучился за несчастных двое суток.

– Устал просто. Эти врачи и очереди меня просто убивают, – устало ответил он.

Я провел большим пальцем по темным кругам под его глазами и поцеловал в щеку, чтобы не потревожить чрезмерным нахальством. На самом деле я очень соскучился, и сейчас хотелось только ощутить вкус его поцелуя, жар тела, обжигающую тесноту у него внутри, хриплый стон и свое имя на выдохе, когда приходит ослепляющее окончание. Но все должно быть по обоюдному согласию, поэтому я ненавязчиво намекал, оставляя окончательное право выбора за Максимом.

– У тебя завтра первый рабочий день.

– Костя, давай спать. Правда, вставать рано.

Я обижено нахмурился, но лишь тяжело вздохнул, понимающе оставляя его в покое.

– Доброй ночи.

– Доброй, – прошептал чуть слышно Макс.

*  *  *

– Извини, я вчера так холодно тебя встретил. Мне так стыдно, – произнес Максим, уже утром сидя на кухне и допивая чашку кофе, пока я копошился у плиты, разогревая нам завтрак.

– Нет, не стоит извиняться. Все в порядке.

– Ты хоть как съездил?

– Все нормально… Мама как всегда, вокруг да около. Не отходила от меня, – улыбнулся я.

– Расскажешь подробнее, когда я вернусь? – поинтересовался Максим.

– Конечно, – улыбнулся я, ставя перед ним тарелку. – Приятного аппетита!

– Спасибо. Костя, ты просто золото, – восторженно произнес он, изучая завтрак.

Ну, да, специально пораньше встал, чтобы приготовить что-то особенное. Все же хотелось, чтобы в первый рабочий день настроение у него было на высшем уровне.

Максим, буквально проглотив все, быстро начал собираться. Я искоса глянул на время.

– А не рано?

– Мне еще нужно результаты забрать.

– Ла-адно. Позвонишь, если будет на работе свободная минута?

– Конечно, позвоню!

Максим уже на тот момент полностью оделся и выбежал в прихожую. Я пошел за ним. Обычная процедура, словно он в универ собирается – обувается, накидывает пальто и пылко целует.

В этот раз я не отпускаю и целую его дольше.

– Максим, удачи тебе.

– Спасибо, родной! Она мне понадобится.

И убегает…

Мой день прошел довольно скучно. Поехал на работу, решил кое-какие вопросы, съездил и купил продуктов, убрал в квартире и от усталости уснул, даже не удосужившись снять покрывало.

Проснулся я резко из-за того, что услышал, как заскрипела входная дверь. Сонно потерев глаза, я увидел, как в спальню зашел Максим и в темноте стал раздеваться.

– Максим?

– Да. Ты спи.

– Ты чего как приведение, в темноте? – спросил я, поднимаясь с постели. Найдя на ощупь включатель, я зажег свет и зажмурился от яркой вспышки. Пока глаза привыкали, Максим уже успел снять пиджак.

– Пошли, поедим, – предложил я.

– Кость, давай лучше спать? – заныл он.

– Устал, да?

– Да, – чересчур безразлично произнес парень.

И уже оказался близко-близко.

– Д-а-а, неважно выглядишь, – изрек я. – Что, трудно?

– Нет, все отлично. Завтра выходной.

– Я тогда будить тебя утром не буду, – улыбнулся я, притягивая его к себе ближе.

– Нет, мне нужно будет встать утром, – опустил он голову.

– Зачем? – удивился я, но Максим уже вывернулся.

Я, стоя у прохода, молча наблюдал, как он стащил штаны, медленно расстегнул рубашку и, оставшись полуголым, наконец посмотрел на меня.

– Ты можешь завтра не выходить на работу и пойти со мной?

Моему удивлению не было границ, и, широко открыв глаза, я уставился на Макса.

– Куда и зачем?

– Сядь, пожалуйста, – попросил он.

Я, тяжело вздохнув, сел рядом.

– Мне страшно, – выдавил он, а плечи его задрожали. Я испугано подвинулся ближе и, взяв его за руку, крепко сжал.

– Максим, что происходит? Тебя кто-то обидел? Если тебе трудно, может, ну ее, эту работу?

– Нет, – выдохнул он.

– Максим, – уже громче позвал я его по имени, заглядывая в лицо.

– Я просто кровь сдал… Там сказали, гемоглобин высокий. Говорят, мол, ошибка какая-то вышла. Я еще раз сдал… А она говорит, снова гемоглобин 52. Я еще раз сдал… И опять. Сегодня из вены взяли. Завтра должны прийти результаты… – его голос сорвался, а я испугано сглотнул. – Костя, мне сказали, что у меня рак.

– Чего-чего? – переспросил я.

– Не заставляй меня повторять, – прошептал он, опустив голову.

– Макс, да бред это все! Макс, слышишь, – произнес я, взяв его лицо в свои ладони. – Максим, там кто-то ошибся. У тебя же ничего не болит! Вот увидишь, все в порядке будет. Максим, ну, не плачь… Максим… Ты же уже большой мальчик… Я завтра разнесу их лабораторию к чертям собачим!

Я крепко прижал его к себе, пытаясь успокоить, но сам нешуточно испугался и знал, что ночь спать уже не буду…

– Максимушка, я же люблю тебя. Слышишь, это все ошибка!

– Я тебя тоже люблю, – всхлипнул он, когда я вытирал своими ладонями его слёзы.

– Не плачь только! Я завтра с тобой пойду. Все будет хорошо. Слышишь?

Это же все неправда!

Утром, проснувшись от писка будильника, я, потирая виски, опустил босые ноги на пол. Зверски болела голова, да так сильно, что слезы наворачивались. Все, вероятно, было из-за того, что я очень поздно уснул. Мерзкие мысли просто не давали даже глаз сомкнуть. Повернув голову в сторону, я посмотрел на укутанного в одеяло Максима. Наклонившись, прикоснулся к его плечу:

– Пора вставать.

– Не хочу…

– Давай, у тебя еще десять минут. Я в душ.

Медленно добравшись в ванную и по привычке не закрыв дверь, я забрался в кабинку и включил воду. Теплая, чуть щекочущая вода расслабляла, прогоняя боль и успокаивая нервы.

Закрыв глаза, я прислушался к шуму стекающей в канализацию воды и собственных мыслей. Волнение противным комом собиралось в горле, не позволяя нормально дышать.

– Ты же не собирался принимать душ один, – прошептал у уха знакомый голос, а руки медленно заскользили по телу. Я повернулся и крепко обнял его за талию. Максим смущенно улыбнулся и поднял на меня глаза. Осторожно очертив пальцами овал лица, я наклонился и поцеловал его.

– Все будет хорошо! Слышишь?

– Я знаю… – улыбнулся парень, закусив губу.

Сидя в очереди у кабинета я, наплевав на все, крепко сжимал его руку. Максим заметно волновался, а когда следующий перед нами заходил в кабинет, сердце пропускало удары и, словно пытаясь нагнать ритм, начинало стучать быстрее.

– Максим, давай я зайду сам? – прошептал ему на ухо, крепче сжимая его ладонь в своей.

– Нет! – испуганно выдохнул он.

– Все будет хорошо, – успокоил я его.

Выдохнув, я оставил Максима на скамейке и, постучав в кабинет, сам зашел внутрь.

– Здравствуйте.

– Да-да, – произнес врач, не отрывая глаз от заполнения каких-то бумажек.

– Я на счет анализа крови Максима Лукьяненко.

Седой мужчина с усами и круглыми очками поднял наконец голову и внимательно на меня посмотрел. Вылитый доктор, такой, какими их я представлял себе в детстве.

– А кем вы ему приходитесь?

– Я его старший брат, – соврал я.

– Что-то не похоже.

– Я на шесть лет старше.

– Ну, присаживайтесь, – развел руками врач, а сам начал копошиться в многочисленных бумагах.

– Лукьяненко… Та-а-ак…

Между нами повисло молчание, пока врач внимательно изучал документ.

– А почему он сам не явился? – спросил мужчина, откладывая документ в сторону.

– За дверью сидит. Только прошу, не нужно его звать сюда. Ему еще сегодня работать.

Врач, оглядев меня, снова промолчал.

– Ну что там? Какой результат?

– Положительный.

– Это хорошо? – с надеждой выдохнул я, даже приподнявшись от того, что голова пошла кругом.

– Нет, юноша, это плохо. У вашего брата, по всей вероятности, рак.

– Как? – поразился я. – Это, вероятно, ошибка.

– Необходимо срочное обследование. Нужно ложиться в больницу.

– Такого не может быть, – обреченно прошептал я.

– Я вам напишу направление. Завтра утром…

Врач что-то говорил, а я, глотая информацию, чувствовал, как болит внутри. Мне казалось, что это мне сказали, что у меня рак, а не у него.

Собрав документы в папку, я собрался с силами и вышел из кабинета. Сейчас нельзя было показывать свои эмоции. Максим, увидев меня в дверях, сразу подскочил со скамейки и кинулся ко мне.

– Ну что?

– Пошли домой, – устало пробормотал я.

– Костя. Скажи что там? Ко-о-остя!

– Максим, пошли домой!

Он серьёзно на меня посмотрел и замолчал. Поэтому домой мы добрались, не обменявшись ни единым словом. Я обдумывал план дальнейших действий, а Макс смотрел в окно.

Зайдя в квартиру, где почему-то стало тускло и холодно, я снял верхнюю одежду, разулся и, оставив Максима в прихожей, включил в кухне электрочайник и пришел в спальню, где, опустив голову, на краю постели уже сидел он.

Я присел рядом и обнял его за плечи.

– Максим, это лечится. Все будет хорошо.

Он же услышав, наконец, ответ на свой вопрос, сжался.

– Максим! Не вздумай плакать! Мы справимся. Это как грипп. Максим!

– Костя, от гриппа еще никто не умирал, – он спрятал лицо в ладони.

– Не неси чушь!

– Нужно маме позвонить, – всхлипнул он.

– Нет. Пока что не нужно. Мы справимся. Деньги есть. Все будет в порядке.

– Я не могу поверить. Почему именно я?

Дальше время совсем спятило, ускорив свой темп, сорвавшись и слишком быстро оставляя в прошлом день за днем… Огромные списки лекарств, процедур и бестолковые разговоры. Самое главное, что ничего из этого, как говорил сам врач, не помогало. С каждым днем мне становилось все страшнее, хотя я знал, что это лечится, и Максима, скорее всего, тоже вытянут. На работе пришлось взять вынужденный отпуск. Начальник сначала отреагировал на мое заявление очень плохо и отказал, но когда я поставил вопрос ребром: «Либо отпуск, либо я вовсе ухожу», он оставил меня в покое.

Все время мы то и делали, что ходили на процедуры. Максим глотал неизмеримое количество таблеток, после который мало того, что вообще пропадал аппетит, но и сам Максим становился невыносимо агрессивный и раздражительный, реагируя на все слишком остро. Он стал много материться, пока, в конечном счете, я не поругался с ним из-за его сквернословия в адрес всего, что его окружает. Меня это выводило из себя хуже постоянных капризов и «не хочу» и «не буду». Но если днем Максим сходил с ума, доводя меня до белого каления, то ночью я не мог оторваться от его губ. Ничего больше ни себе, ни ему я не позволял и, когда он засыпал, мог не уснуть до самого рассвета, просто чувствуя тихое дыхание и близость расслабленного тела.

Я обнимал его, ощущал биение сердца и не мог понять, как такое вообще могло произойти. В мире столько людей, которые просто не заслуживают даже ходить по земле, не то, чтобы жить, а страдает именно он. Ему-то всего чуть больше двадцати, а на него свалилась такая неудача.

В лучах только-только поднявшегося солнца я смотрел на него и не понимал, за что ему это?

Но мысль, что я никому, даже тому свету, не отдам его, грела меня и придавала сил. Я был уверен, что мы и наша любовь справимся с теми испытаниями, которые преподнесла нам судьба.

*   *   *

– Нужно делать операцию, – ответил врач на мой вопрос, как быть теперь, когда ничего не помогло.

– Это поможет? – поинтересовался я.

– Я не могу дать Вам стопроцентную гарантию. Я говорил неоднократно, что это стоило сделать еще раньше.

– А нельзя так, чтобы не резать? Ему-то всего двадцать два. Таблетки есть? Что-нибудь?! Деньги – не проблема.

– Юноша, есть вещи, которые ни за какие деньги не купишь!

– Вы мне будете дальше нравоучения читать, или все же продолжим разговор по сути? – я начинал злиться.

– На такой поздней стадии нужно срочно делать операцию. Вы это понимаете? – раздраженно произнес он. – Я дам направления и все нужные бумаги. Завтра утром Лукьяненко ляжет в больницу. Операция в среду. Тянуть нельзя.

Я лишь кивал. Хуже уже не будет.

В последнее время Максиму становилось только тяжелее. Ни таблетки, ни химия не помогали. Мне казалось, что именно после поставленного диагноза Максиму стало плохо. До этого у него даже ничего не болело. Как вообще могло такое быть?

Выйдя из кабинета, я снова натолкнулся на ожидающего меня Максима.

– Мне кажется, у меня уже два литра крови выкачали, – слабо улыбнулся парень, сжимая руку в локте.

– Ничего. Если что, я поделюсь, – усмехнулся я, погладив его по щеке.

– Что там сказали? – как между прочим поинтересовался он.

– Максимушка, ты только не волнуйся. Тебя положат в больницу.

– Что? – шокировано уставился на меня парень, застыв посреди дороги.

– Пошли, нас такси ждет, – произнес я, легонько подтолкнув его в сторону.

– Они меня будут кромсать? Костя, они что, будут меня кромсать? – у Максима начинало портиться настроение.

Мгновенно, как происходило в последнее время.

– Успокойся!

– ****ь! – выругался он.– *****!

– Это единственный выход, – тяжело вздохнул я, простив в этот раз мат.

– ****ец! Я и так от их таблеток блюю кровью, а теперь я буду чувствовать себя овощем, – злился он.

Я таких подробностей о его состоянии не знал. Я молча уставился на парня.

– Костя, мне хуже! Только не нужно меня кромсать, словно я животное какое-то. Лучше я сдохну.

– Охренеть! Я хочу как лучше, а ты, значит, думаешь только о себе. Пойди, расскажи это все врачу! Может он тебе скажет что-то толковое.

– Ну да. Это я виноват, что подыхаю! ****ец! Всегда мечтал на разделочной доске коньки откинуть! – уже орал он.

– А ты так и хочешь от меня уже избавиться? Что, так достал? Видите ли, таскаю тебя по врачам, таблетками кормлю, не сплю по ночам. Идиот какой-то конченый! Покоя тебе никак не даю!

– Тебя никто не просил это делать! Если так уже надоело – проваливай.

Я опешил и, чтобы не сказать ничего лишнего, развернулся в противоположную сторону и быстро направился прочь.

– И вали! Давно пора было! Ненавижу все! Ненавижу!!!

Я же, не оборачиваясь, шел прямо. Слезы невыносимо жгли глаза, а дышать становилось катастрофически трудно и тяжело. Завернул за угол и меня вырвало. Нервы подкачали. Теперь совесть, усевшись на шею, сдавливала мне горло. Нельзя было бросать Максима одного! Нужно было просто совладать с собой, крепко обнять его и просто не слушать все те гадости, что он говорил. Нужно было сцепить зубы и терпеть, ведь ему нужно предстояло тоже немало перенести.

Прошатавшись еще пару метров, я рухнул на землю и закрыл лицо ладонями, чтобы асфальт не видел моих слёз…

Придя домой, я тихо зашел в квартиру. Почему-то я был уверен, что Максим уже давно спит, но не тут-то было. Он сидел на полу прямо в прихожей в одежде, даже не удосужившись снять куртку. Я остановился и посмотрел на него. Максим медленно поднял на меня взгляд. Теперь даже в тусклом освещении прихожей заметил его распухшие веки и красные глаза.

– Ты чего? – испуганно произнес я, опускаясь на колени и обнимая Макса за плечи.

Сейчас стало жутко страшно за него, именно в эту секунду, увидев его зареванного и опустившего руки, мне стало по-настоящему страшно. Нам нужно бороться и не сдаваться!

– С ума, что ли, сошел? – ругался я, пытаясь поднять парня с холодного пола. – Вставай. Давай, обними меня за шею. Вот так, – бормотал я, поднимая его на руки. Не разувшись, принес парня в спальню и посадил на постель. Стащив с себя пальто и шапку, бросил все на пол. Потом снял с него верхнюю одежду, стащил ботинки и отнес все в прихожую, небрежно бросив вещи на небольшую тумбу, поставил ботинки и разулся сам. Быстро налил в кухне воды, взял пару таблеток успокоительного и вернулся в спальню, где Макс сидел в той же позе, в которой я его и оставил.

– Максим, выпей! – скомандовал я.

Он меня проигнорировал. Сжав зубы, сам впихнул ему в рот таблетки и заставил запить.

– Скажи хоть слово, – попросил я, готовый убить себя за то, что оставил парня одного.

– Опять ты это делаешь…

– Что именно? – поинтересовался я, пытаясь разговорить парня.

– Кормишь меня таблетками, – горько улыбнулся он.

– Мне не трудно…

– Прости меня, а? Костя, я согласен на все. Операция, значит операция. Пусть делают, что нужно. Я просто, – голос заметно сорвался, а потом, прочистив горло, он продолжил, – жить хочу. У меня же ты есть. Есть за что бороться. И я хочу, чтобы мама знала. Это зашло слишком далеко. У тебя же работа. Костик, я не хочу, чтобы когда у нас все наладится, ты остался без работы. Она посидит со мной, а ты работай.

Максим внимательно на меня посмотрел, а потом выдохнул, чуть слышно:

– Я же люблю тебя…

– Нет, я останусь с тобой.

– Костик, нам же потом нужно будет как-то жить. С этим мы справимся, но нужно и о будущем позаботиться, – настаивал он.

– Мама? Хорошо. Максим, ты только о плохом не думай. Все будет хорошо, вот увидишь.

– Я так надеюсь, – прошептал он, крепко меня обняв.

– Помнишь тот шар, у которого ты спрашивал кто я такой?

– Конечно, помню, – хмыкнул он.

– Я тебе не говорил, что там было написано. Знаешь, тогда там было сказано, что это судьба. А от судьбы не сбежишь! Так что суждено тебе жить со мной долго-долго. Потому что сама судьба еще четыре года назад так решила.

– Костя, с того момента, как мы узнали… Ну… Обо мне, мы ни разу не занимались любовью. Ты боишься, да? – поинтересовался парень, без тени смущения смотря мне в глаза.

– Что за ерунду ты несешь? – откровенно посмеялся я.

На самом деле мне было страшно что-то сделать не так. Его и так начали часто мучить боли, а тут еще и я. В конце концов, сейчас главной задачей было то, как выкарабкаться. Мне плотские утехи были не так важны, как сам Максим.

– Давай попробуем?

– Ты уверен? – с опаской спросил я. – А вдруг тебе станет плохо? Макс, может, подождем, пока ты выздоровеешь?

– Хуже мне быть не может. Костя, пожалуйста.

– Тебе же завтра в больницу, глупенький! – погладил я его по щеке.

– Если бы у меня был СПИД, я бы не позволил тебе так прикасаться ко мне, – произнес Максим, устраивайся у меня на коленях. – А так это безопасно. Я интересовался.

– В интернете? – спросил я, целуя парня в губы.

– Нет, – хихикнул он, – у своего врача. Ты не представляешь, как он на меня посмотрел.

– В смысле? – не понял я.

– Ну, я прямо спросил, можно ли заниматься любовью со своим парнем, пока мне совсем худо не стало.

Я рассмеялся.

– Так приспичило?

– Да! Я так соскучился по тебе, – уже совсем другим тоном произнес он, словно не видел меня много дней и правда соскучился.

– Максим… – прошептал я, обнимая его крепче и целуя любимые губы.

Мир состоит из сотни галактик, из миллиарда звезд и планет. Вероятно, их больше… Намного больше. Я не звездочет и никогда не интересовался астрономией. Меня это вообще мало заботило. Но сейчас, докуривая вторую сигарету, я смотрю в небо и пытаюсь найти ответ именно среди звезд. Наверное, в трудные минуты мы обращаемся к тому, что выше всех нас, пытаясь донести им свое желание. Наверное, сейчас желание быть услышанным стало сильно, как никогда доныне. Мне двадцать восемь, и я готов поклоняться любому богу, да вообще, кому угодно, лишь бы мое желание осуществилось, и вселенная, огромная и не имеющая ни конца, ни края не забрала его у меня. Все, что происходит, кажется мне каким-то ужасным сном, и однажды, открыв глаза, я прижму к себе любимого и с облегчением выдохнув, проснусь. Все, что произошло этой ночью, было так невероятно, словно я впервые пробовал вкус его губ, чувствовал дрожь, прикосновение пальцев к телу и невообразимую россыпь цветов. Он рядом. Дышит, шепчет, любит… А большего я бы и просить не стал.

Потушив сигарету, я возвращаюсь в постель. Это поистине невероятная ночь.

– Костя, – знакомый, чуть охрипший голос и равномерное сопение у меня около уха.

– Я здесь…

И теперь, обнимая его обнаженное и горячее тело, я готов быть ловцом снов, забирая и спутывая в комок плохие сновидения моего любимого. Чтобы никакая сила не потревожила его сон…

*   *   *

Утро началось с бешеных сборов.

– Мама приедет через час! Костя, вызови такси!

– Сейчас, – отзываюсь, перебирая в голове, все ли сложил в рюкзак.

Постояв еще пару секунд, я тянусь за телефоном и вызываю машину.

– Максим, одевайся. Через десять минут выходим.

– Я уже, – выбегает одетый Максим и смотрит на меня.

– Волнуешься? – задаю совсем глупый вопрос.

– Ага, немного… Моя мама имеет привычку нервничать по пустякам. Ты не обращай внимания, хорошо?

– Я больше за тебя волнуюсь.

– В котором часу нам нужно быть в больнице?

– В десятом.

– Отлично. Будет еще время тут посидеть, – выдохнул он.

Я, не выдержав, подошел и заключил парня в объятиях.

– Все будет хорошо, – уверил его я.

– Да, – выдохнул Максим, спрятав свое лицо у меня на груди.

Минут пять мы так и стояли, тесно прижавшись к друг другу. Было огромное желание раствориться в нем. Забыть, стереть из памяти все неприятности, которые свалились на наши головы за последнее время, и продолжать жить, как жили.

– Пошли?

– Мне так хорошо с тобой, – Максим поцеловал меня. – Я счастлив, что тогда встретил тебя.

– Ты говорил уже, – улыбнулся, тоже целуя в ответ.

– Пошли… – потянул меня за руку он.

– За тобой – хоть на край света, – сказал я, переступая порог квартиры.

Знакомство с его матерью произошло, на первый взгляд, не очень удачно. Мне казалось, знакомство с родителями должно происходить за столом, в теплой обстановке, на не ноябрьском Киевском вокзале, где то ли от холода, то ли от волнения пробирает до костей. Его мама плакала навзрыд, крепко хватаясь за плечи Максима. Мне было не по себе… В конце концов, он же не умирает. Вот-вот сделают операцию, и все будет как прежде, и только шрам от разреза, который я буду ночами осторожно ощупывать пальцами, останется единственным напоминанием всего того ужаса, который мы пережили.

– Мам, успокойся, – говорил он, обнимая ее за плечи.

Первым сдали нервы у меня.

– Нина Васильевна, прошу, успокойтесь. Максиму еще сегодня в больницу ехать.

– Кто это? – словно только заметила меня зареванная женщина.

– Прошу прощения, я друг вашего сына, Константин.

– Да, да, да, – спохватилась она, вытирая слёзы.

Максим благодарно на меня посмотрел и, взяв ее под руку, повел к ждущей нас машине.

Уже в машине женщина обратилась ко мне.

– Так это ты с Максимом квартиру снимаешь?

– Мам, это его квартира. А я снимаю.

– А сколько вам?

– Двадцать восемь.

– И что, ни разу не были женаты? – удивилась женщина.

– Был. Разошлись.

– Уже, вроде, пора и детьми своими обзавестись. Я уже в восемнадцать Максима под сердцем носила. А отцу его двадцать было.

Почему-то от этих слов мне стало еще хуже. Я посмотрел на нее чуть по-другому, и сейчас больше всего захотелось поблагодарить эту женщину за то, что именно она подарила этому миру моего Максима. Ее, женщину, стоит благодарить за него – теплого и красивого мальчишку, которого она вырастила.

– Не боитесь холостяком-то остаться?

– Нет, – коротко ответил я.

– Ну, вы мужчина видный. Успеете еще!

– Мам, – одернул ее Максим. – Хватит человека вопросами засыпать.

Далее мы ехали молча, глядя на проплывающие мимо здания и машины, пока Максим вполголоса разговаривал со своей матерью. Я ясно понимал, почему парень одернул женщину. Ему были неприятны эти разговоры. Отчасти, он чувствовал себя виноватым, что у меня нет и не будет детей. Когда Максим мне об этом сказал, я лишь посмеялся, ответив, что ни на кого его не променяю, хотя мысли о детях часто меня посещали. Вероятно, это действительно было заложено где-то на подсознательном уровне, ведь я любил именно Максима и даже мыслей «погулять» на стороне у меня никогда не возникало.

Уже дома Нина Васильевна снова расплакалась, но в этот раз быстро собралась, и теперь они говорили на кухне, пока я, делая вид, что копошусь в спальне, пытался им не мешать. Но, как бы я не старался, слышно было все равно.

– Почему ты не сказал раньше? – услышал я слова Нины Васильевны.

Максим говорил, что она преподаватель математики по образованию и умела словами заставить его чувствовать себя виноватым. Сейчас в ее тоне я уловил, что женщина злится и обижается одновременно.

– Я думал, что мы с Костей справимся.

– Кто такой этот Костя, а кто такая мать? Ты понимаешь это? И вообще, я считаю правильным решением то, что ты переедешь. Все же лучше будет, если ты будешь со мной, а не с чужим человеком.

– Он мне не чужой. Мам, это не обсуждается. Я останусь здесь.

– Максим! Посторонним людям не нужны чужие проблемы. Ты понимаешь, на что обрекаешь человека?

– Если бы я ему мешал, он бы сказал, – настаивал на своем Максим.

– Нет. Ты плохо знаешь людей. После операции мы едем домой. Там я буду за тобой ухаживать, и ты быстро поправишься.

– Но…

– Никаких "но"! Максим, не разбивай матери сердце.

– Ты можешь остаться здесь, но отсюда я не уеду. Костя не будет против, если ты останешься. Мы уже говорили на эту тему.

– Ты что, с ума сошел? Вдвоем в чужой квартире? У человека на шее?

– Мам, прошу. Не сейчас. Я не зря прожил с этим человеком четыре года в одной квартире. Я ему полностью доверяю, а нам пора заканчивать пустые разговоры и ехать. Давай, пока меня не выпишут, ты побудешь здесь, а потом решим. Хорошо?

По звуку я понял, что Максим встал из-за стола.

– Куда? Мы еще не договорили!

– Костя, нам пора уже ехать! – крикнул Максим из гостиной.

Я посмотрел на часы. Времени еще было достаточно, но если он так решил – значит, так нужно.

В больнице было неприятно находиться, хотя палата была неплохая.

– До операции пациент пробудет здесь, потом его переведут в специальную палату, а уже позже снова сюда. Операция назначена на двенадцать часов в среду… – рассказывал нам врач, пока Максим разбирал вещи.

– Тут не так уж и ужасно, – попытался успокоить я Макса.

– Здесь ужасно, – покачал головой Максим, а мне больше всего захотелось его обнять, но Нина Васильевна сидела на постели вместе с парнем, пристально оглядывая палату.

Врач посмотрел на нас и, закончив инструктаж для родственников, наконец оторвался от бумаги, к которой словно был приклеен пару минут и обратился уже к нам:

– Прошу прощения, но вам нужно покинуть палату. Парню перед операцией нужно набраться сил. Понимаете?

– Да, конечно, – засуетился я.

Врач еще раз осмотрел нас и теперь обратился к Нине Васильевне:

– Вы мать?

– Да, – сдавлено произнесла она.

– Можно с Вами подписать некоторые документы в моем кабинете?

– Иду. Подождите за дверью, – холодно велела она и, уже когда врач вышел, крепко обняла Максима.

– Все будет в порядке, мой мальчик! Мама тебя очень любит.

– Я тебя тоже люблю, – тихонько вымолвил он, тоже крепко ее обнимая.

После она развернулась и направилась к двери, и только тогда я заметил слёзы на ее лице.

– Я сейчас подойду, – произнес я ей вдогонку.

– Хорошо, – сдавленно вымолвила женщина и вышла из палаты.

Теперь мы остались наедине, и единственное, на что были способны пару секунд, так это смотреть друг другу в глаза, пока Максим не опустил голову. Тяжело вздохнув, я присел рядом и осторожно обнял его за плечи.

– Все будет хорошо, – в который раз повторил я.

– Я верю…

– Максим, я люблю тебя, – я прошептал ему это на ухо, а потом нашел его губы и поцеловал. Парень мгновенно ответил, словно этого и ждал. Он отвечал пылко и страстно, словно после нас ожидала жаркая ночь. Наконец мы оторвались друг от друга, и он крепко взял меня за руку.

– Только держи меня крепче. Хорошо? – слабо улыбнулся он.

– Я не отпущу!

Из палаты я вышел немного не в себе. Во-первых, его многообещающий поцелуй вскружил голову, во-вторых, слова заставили снова задуматься. Нина Васильевна уже стояла у кабинета врача, вытирая слёзы.

– Вы можете пока что пожить у меня. Я буду даже рад. Потом, пока что нам лучше держаться рядом.

– Да, конечно, – рассеяно произнесла женщина, направляясь к выходу. Поскольку ее немного покачивало, я для страховки взял женщину за локоть. Нина Васильевна благодарно на меня посмотрела и пробормотала что-то наподобие: «Спасибо».

В такси мы ехали молча, каждый размышляя о своем, а возможно, думая об одном и том же. В квартире Нина Васильевна, не разувшись, села на стул и посмотрела на меня:

– Перед тем как поговорить, я бы хотела задать тебе вопрос.

– Я Вас слушаю.

– Пойми, я мать. Я обязана знать!

– Я понимаю, – посмотрел я ей в глаза.

– Тебе почти тридцать, ты должен понять всю сложность сложившейся ситуации.

По-моему, я догадывался, о чем она начнет разговор, поэтому ответил той же монетой:

– А вы поймете?

Женщина тяжело вздохнула, опустила голову и снова начала:

– Пойму…

– Тогда давайте переоденемся и поговорим. Я чувствую, разговор будет долгим…

Расположились на кухне, я не спеша заварил себе кофе, а Нине Васильевне чай. Мы продолжили разговор:

– Что тебя связывает с моим сыном?

– Я не могу ответить на этот вопрос, – покачал я головой.

– Я не слепая. Нахожусь тут всего пару часов, но уже поняла, что здесь что-то не так. Мой сын наотрез отказывается ехать домой, говорит ерунду, а там в палате… Он так смотрел на тебя. Максим мне никогда не скажет.

– Если я и отвечу на ваш вопрос, вы пообещаете, что не заставите его уехать и не измените своего мнения ни о нем, ни обо мне. Ему сейчас труднее, чем мне или вам.

– Это ультиматум? – удивилась она.

– Да. А еще лучше, если вы будете делать вид, что ничего не знаете. Он сам расскажет, когда будет готов.

– Хорошо, – тяжело вздохнула женщина.

Я же, набрав в легкие воздуха начал:

– Я люблю Максима. А он любит меня.

– Как долго? – только и спросила она, но я заметил, как дрогнули ее губы.

– Четыре года. И я его не брошу! И чтобы вы сейчас не предприняли, я вам его не отдам. Да вы уже и сами убедились, что он не уедет без меня.

– Костя, врач сказал, что операция может не помочь. Слишком тяжелый случай. Даже если они все вырежут, то есть большая вероятность, что что-то останется.

– Нет, – холодно отрезал я, поднявшись из-за стола. Женщина удивленно на меня уставилась. – Он не посмеет…

Я замолчал… Просто я не мог сказать это слово.

Нет! Он не посмеет!

*   *   *

Я просто бешено волновался, как пройдет операция. От этого нешуточно разболелась голова, а от бессонницы уже начинались какие-то галлюцинации. В день операции я практически с самого утра и до вечера проторчал в больнице. Знал же, что операция назначена на двенадцать, но даже спустя несколько часов ни мне, ни Нине Васильевне врачи ничего не сказали, а видеть самого Максима запретили.

От томительного ожидания кровь в венах леденела, и я не мог найти себе пятый угол, метался из стороны в сторону. Наконец, когда за окном и вовсе стемнело, врач пригласил Нину Васильевну в кабинет. Я наотрез отказался ждать за дверью и зашел сразу женщиной.

– Я могу сказать только родственникам! – настаивал на своем врач.

– Ему можно, – махнула рукой Нина Васильевна, сама уже уставшая от ожидания.

– Вы Константин, да? – спросил врач, посмотрев на меня из-под своих очков.

– Да! – немного грубовато ответил я.

– Лукьяненко мне немного о вас рассказывал, – продолжал тянуть время мужчина.

Я, не выдержав, застонал и произнес:

– Не томите! Как прошла операция?

В кабинете повисла мертвенная тишина, после чего врач произнес:

– Мне очень жаль. Мы не в силах помочь.

Нина Васильевна сразу кинулась в слезы, я же в недоумении уставился на мужчину:

– Как же так?..

– Простите, но я вынужден сказать вам, что Максиму осталось месяца два от силы. Может, больше, а может, и меньше. Все зависит от организма.

– Два месяца? Вы шутите? – я не мог поверить в услышанное. – Это все какой-то бред. Не может быть… – повторял я, и просто вышел из кабинета и направился домой.

Такого не может быть!

Я зашел в свою квартиру, словно в тумане, не замечая ничего вокруг. Она медленно поплыла и превратилась в одно пятно. Крепко сжав руки в кулаки, я пытался совладать с собой.

Хреново получается… Первым делом на пол летит все дерьмо, что стояло на столике, потом в осколки превращается посуда, летит со стола светильник, в окно отправляются все баночки, ненужные в этой гребаной квартире кастрюли, оставшаяся посуда целуется со стеной и от восторга разлетается по комнате. Вещи летят, как снежинки-переростки, на пол. Стекло трещит пополам от удара об него круглого, размером чуть больше бильярдного, шара из фильма «Трасса 69». Крепкое, сука!!! Первый попавшийся под руку стул, как контрольный выстрел, летит в зеркало. От собственного крика закладывает уши, а звук посыпавшихся на пол осколков в унисон звенит, словно похоронный марш. Разбить! Уничтожить!

Ваза с цветами знакомится с дверью. Знакомится и затихает, в отличие от меня. Центр, всегда подсказывающий время, летит на пол. Одна колонка к посуде – в окно. Вторая о стену. Стол переворачивается и с жутким грохотом падает. Крик! Шкафчики к чертям, и, в конечном счете, выломав дверь в шкафу, который, словно издеваясь, светил пустотой, я рухнул на осколки зеркала, которое мгновенно с огромным удовольствием отомстило за его разбитый мир. А слезы, кажется, сейчас гораздо горячее, чем стекающая по рукам кровь. В руки, в те самые ладони и пальцы, которыми я тебя касался, вонзаются коварные крохотные осколки, но это и близко не так больно, как мысль, что тебя может не стать.

Мечусь по комнате, как загнанный зверь в своем бессилии.

– Не может быть! Этого НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!

Убирать все то безобразие, что я натворил, пришлось мне самому. Конечно, многое не подлежало ремонту. Но, плюнув на все, я собрался и снова поехал в больницу.

Нина Васильевна по-прежнему сидела в коридоре, но, увидев меня, сразу пошла навстречу:

– Он бредит. Тебя все время зовет. Ты пойди. Может, ему лучше станет.

С этими словами она затолкала меня в палату, но сама внутрь не зашла.

– Костя, – услышал я чуть слышный шепот из глубины палаты. Осторожно пройдя внутрь, я поморщился. Он лежал с кучей подключенных к нему проводов и практически не двигался. Увидел бы он это сам, начал бы несомненно начал истерить и выдергивать все подряд.

– Костя, – шепотом выдохнул он так, как делает, когда я забираюсь к нему в постель. Взяв стул, я поставил его рядом с кроватью и, взяв парня за руку, легонько сжал.

– Я здесь…

*  *  *

Словно в каком-то сне, он прикасается ко мне нежно и целует. Крепко обнимает и… Молчит. Осторожно облизываю губы, снова целую.

«Нет! Прошу, останься! »

Целую, касаясь кончиками пальцев. Бешено стучит сердце. Я только лишь приобнял, очертил пальцами силуэт его позвоночника, а Максим уже глухо стонет. Становится ощутимо труднее дышать…

Смотрит на меня пристально, сузив глаза.

– Скажи мне…

Целую… Обнимаю.

Я не хочу отвечать на его вопросы. Дышать больно. Трудно даже представить… Максим…

– Мы все равно умрем. Правда? Только не ври мне. Ты не понимаешь, каково мне… – явно злится. – Даже на долю грамма не представляешь!

Обвинения. Целую.

– Да, мы умрем… – отвечаю, целуя шею и ощупывая пальцами шрам внизу живота. – Только не сейчас. Годиков через двадцать. Во сне. В один день, крепко обнимая друг друга.

Стонет мне в губы:

– Как же чертовски приятно…

– Так? – шепчу, опуская ладонь ниже.

– Костя, прошу, не останавливайся, – царапает мою грудь.

Знаю, что хочет и чувствую… Толкается мне в руку. Сводит меня с ума, поворачиваясь и прижимаясь к моему телу спиной. Чуть выгибается. Стонет.

– Как же я тебя хочу-у-у, – выдыхает, сжимая до боли мои волосы на затылке.

Дрожит. Уже больно… Нужно заняться собой. Мысли – каша.

– Я не могу…

Разочаровано выдыхает. Он знает, что я ничего больше себе не позволю.

*   *   *

– Моя мама уезжает завтра на сутки. Можешь устроить мне что-то особенное? Просто… – он опустил голову, – завтра единственный день, который мы сможем провести только вдвоем. Понимаешь?

– Конечно.

– Нет, ты не понимаешь! – огрызается парень, а потом, чуть мягче: – Только мы вдвоем. Я бы хотел приготовить ужин. Будешь рыбу?

– Все, что пожелаешь, – шепчу, чуть касаясь губ.

Воды в ванне до краев, но это только кажется. На самом деле она была набрана до половины, а все остальное усыпано лепестками роз. Из-за того, что вода горячая, трудно дышать, но она и дальше продолжает наполнять ванну.

На всех полочках стоят ровно восемьдесят две свечи. Запах воска и роз кружит голову. Я готовился долго и впервые за все свои двадцать восемь вообще делал что-то подобное.

Мне просто хотелось сделать ему приятно.

После операции Максима отпустили домой – умирать. Врач объяснил мне следующее. Когда сделали надрез, то очень быстро поняли, что уже ничем не помочь, а вмешательство очень опасно и никакого толку не принесёт. В общем, Максима зашили и выписали кучу обезболивающего. Врач говорил, что ему будет хуже… Намного хуже.

Поэтому, пока ему не стало плохо, он попросил устроить ему сюрприз. Утром его мать уехала на сутки домой, чтобы забрать кое-какие вещи, а Максим затеял готовку ужина. Она все-таки согласилась остаться здесь и, исполнив обещание, не забрала Максима.

Приготовив вкуснейшую рыбу, сам Макс не съел ни кусочка, просто наблюдая за моей трапезой. В последнее время у него был очень плохой аппетит, и уговорить его поесть могла только Нина Васильевна. У меня же не хватало ни выдержки, ни нервов.

У нас был один вечер наедине, и я, и он хотели взять от него все. Возможно, все, что нам подарила жизнь.

Взяв его за руку, я посмотрел ему в глаза и повел в ванную. Максим ничего не спрашивал – он понимал меня без слов.

Увидев все то, что я приготовил, парень охнул от восторга.

– Как красиво, – прошептал он, оглядывая все по сторонам, и, отпустив мою руку, сел на край ванны.

Я же, наоборот, взял его за руку и потянул на себя, заключая в объятия. Парень чуть улыбнулся, обвивая руками мою шею. Осторожно снял с него футболку и снова обнял. Максим потянулся за поцелуем, а я тем временем лишь кончиками пальцев провел по шраму внизу живота и чуть стащил с его бедер спортивные штаны.

Максим прижался ближе, позволяя мне снять с него остатки одежды. Дальше, все еще не разрывая поцелуй, он чуть подтолкнул меня к воде. Я осторожно забрался в ванну, которую мы специально выбирали вдвоем. Она была узкой, но длинной, с максимальным количеством ручек. Максим забрался в воду и, сев на меня сверху, обнял за шею. Молча впился в мои губы, медленно ерзая. Горячая вода приятно расслабляла, а неспешные движения Макса нешуточно будоражили мою кровь. Дышать становилось трудно не только от пара, который медленно заполнял помещение, но и от возбуждения.

Максим был уже заведен не на шутку. Он скользнул руками по моей груди под воду.

– Может, не стоит? – прошептал я.

– Да ты что? – выдохнул мне в губы Макс.

Поза была жутко неудобная. У меня быстро заболела спина, да и было мне немного больно… Ему тоже было некомфортно, но по восторженным охам я мог предположить, что, вообще-то, все вышло здорово.

Вот только после Максима долго рвало…

Ему действительно было трудно дышать…

А я лишь беспомощно сидел рядом на полу, пытаясь скормить ему таблетки и обещая себе, что больше не посмею к нему прикоснуться.

Когда ему стало легче, то сил просто подняться у него даже не осталось. Умыв Максима теплой водой, я отнес его в постель. Он что-то бормотал, но мне не удалось разобрать ни единого слова. Только когда я хотел уйти и убрать все в ванной, парень крепко сжал мою руку, не желая отпускать. На это сил у него всегда хватало.

*   *   *

Я не могу представить, как буду без него жить. Как я буду обходиться без улыбок, без любимого тела и нежных прикосновений. Кто, кроме него, так хорошо знает меня? Кто, если не он, будет вызывать такую дрожь внутри, когда я просто вижу одну-единственную расстёгнутую пуговицу на его рубашке? Я очень люблю его и не имею понятия, как буду справляться.

Это пугает больше всего… Незнание! Я никогда так не любил и никогда никого не терял.

*   *   *

Он смотрит на себя обнаженного в зеркале в ванной. Смотрит слишком пристально и… Беззвучно плачет. А я, стоя позади и обнимая его, понимаю, что не имею права плакать. Неисчислимое количество синяков на руках, как у наркомана. Особенно видно там, где медсестра попала не с первого раза. Синяки по телу от ударов, когда ему так плохо, что он может обо что-то приложиться. Кожа да кости, по которым парень осторожно проводит ладошкой. Я знаю, о чем он думает… Ему не нравится то, как он выглядит. Максим не понимает, как я могу все еще восхищаться им.

– Я все равно тебя люблю, – шепчу на ухо, отчего парень отворачивается от зеркала и, уткнувшись мне в плечо, навзрыд плачет.

– Костя, – шумно сглатывает очередной ком. – Может, нам лучше расстаться?

– Что? – не совсем понимаю я.

– Я же все равно умру. У меня мама есть. Давай мы уедем, пока не стало совсем поздно?

– У тебя что, помутнение рассудка?

– Тогда пообещай мне одну вещь!

– Какую?

Его пальцы дрогнули.

– Пообещай, что не умрешь!

– Макс!

– Я серьёзно!

– От чего?

– От любви.

Я внимательно на него посмотрел.

– Обещаю…

– Ты будешь жить!

*  *  *

Я собирался на работу, а ты стоял у порога и, сложив руки на груди, провожал меня.

– Костя, можно я попрошу об одолжении? – смущенно спрашиваешь.

Я, убедившись, что Нина Васильевна на кухне, готовит легкий суп, потому что кроме такого и йогуртов твой желудок уже ничего не принимает, крепко прижимаю тебя к себе и пылко целую.

Отвечаешь, так же крепко обнимая и уже запуская руки под мою одежду. Мне легче – чуть поднять футболку, и вот она – твоя безупречная на ощупь и, прекрасно знаю, что и на вкус, кожа. Чуть сжимаю, ощупываю, целую, самозабвенно утопая в ответной ласке. Его руки скользят вниз и сжимают там, где уже и без его рук горячо.

– Хочешь меня? – спрашиваешь чуть слышно, соблазнительно приоткрыв рот.

У меня срывает планку. Взяв его руку, я облизываю пальчики и беру их в рот. Ошарашено смотрит, хотя сам и научил меня этому фокусу. Это заводит так, что я уже не в силах остановиться, а поскольку знает, что не посмею к нему прикоснуться, дразнит, пытаясь спровоцировать. Он постоянно подначивает и дразнится, сейчас моя очередь отыграться. Умело облизываю, вытягиваю и снова погружаю, потом оставляю его пальцы в покое и поцелуями приближаюсь к его ушку. Засасываю мочку, тем временем тиская мою любимую задницу. Щекочу языком, жарко шепчу, чтобы знал, как дразниться:

– Да, я хочу тебя. И если бы не…

Максим мигом отстраняется и шипит:

– Если бы не что? Если бы я не умирал?

Глаза его тухнут, а тон, которым он это сказал, приводит меня в себя.

– Прости. Я не должен был этого делать.

– Должен! Ты мой парень, и я хочу тебя.

– Сейчас не время это обсуждать!

– Хорошо, мы обсудим это ночью, – злится Максим.

– Мы даже обсуждать этого не будем. Ты знаешь грань, которую мы договорились не переступать. И все только ради тебя! Я не допущу, чтобы произошло то, что в прошлый раз.

– Хорошо, – слишком быстро согласился Максим и отошел еще на шаг. – Я хотел попросить тебя купить клубники. Мне же можно? Просто я так подумал. Вероятно, ее трудно зимой купить…

Я подошел к нему и, подняв его лицо за подбородок, поцеловал и прошептал:

– Для тебя что угодно достану. Только не злись.

На работе покоя мне не давал наш утренний разговор. Я метался из угла в угол, сосредоточиться на работе совершенно не получалось. В конце концов, я решил позвонить его матери и поинтересоваться, как у них дела. Гудки шли довольно долго и, наконец, она подняла трубку.

– Слушаю, – почти прокричала женщина в трубку.

Я услышал на периферии шум машин и разговоры. Это меня насторожило, и я, позабыв о причине звонка, спросил, опасаясь худшего:

– Вы где?

– Да я в супермаркете. Только приехала. Нужно купить…

– Вы в своем уме? – перебил ее я, от злости соскочив с рабочего места. – Как вы посмели бросить Максима одного?!

– Да что ты кричишь! Спит он! – повысила голос Нина Васильевна.

Злость волнами накрывала меня с головой, и сейчас главной задачей оставалось не наговорить гадостей.

– Какое «спит»? Немедленно езжайте обратно. А вдруг ему плохо станет?

– Не станет. Он таблетки выпил.

Я опешил от такой наглости и безразличности.

– Я куплю все, что мне нужно, и вернусь обратно. Это займет от силы минут двадцать.

– Двадцать минут?! – взвыл я.

– Не шуми! Может, что купить нужно?

«Купите себе мозги! » – так и хотелось выкрикнуть в трубку и, бросив все, поехать к нему. Но я ясно понимал, чем будет чреват мой уход с работы. Хоть и хотелось забить на все, но я понимал, что нужны деньги. Нужно много денег.

А на работе, скорее всего, даже придется задержаться допоздна, чтобы завтра провести день с Максимом.

– Купите клубники, – вспомнил я.

– Какой клубники? Сейчас? Где же я ее возьму?

– ****ь, – не выдержал я, вышагивая по кабинету из угла в угол. – Просто купите эту гребаную клубнику! Максим утром просил.

Я услышал гудки. К сожалению, я не понял, в какой момент она отключилась, поэтому злости только прибавилось.

– Разговаривать на рабочем месте по телефону, вообще-то, запрещено, – недовольно произнесла кто-то из сотрудниц, заносивших документы мне в кабинет.

– Пошла к черту! – зарычал я.

Девушка злобно фыркнула и вышла, хлопнув дверью. Я же, попутно набирая номер Максима, подошел к двери, открыл и крикнул ей вслед:

– Еще раз выкинешь что-то подобное, и я сделаю все возможное, чтобы тебя выбросили отсюда!

Все, кто сидел в офисе, испугано подобрались, переводя взгляды то на девушку, то на меня.

Я же, хлопнув дверью, наконец помимо гудков услышал сонный голос Максима:

– Ко-остя-а-а…

– Эй, привет, соня. Ты как там? – я сел в кресло и повернулся ко входу спиной.

– Я сплю…

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Костик, что-то случилось?

– Да нет. Ты повиси пока что со мной на линии. Хорошо?

– Зачем? – не понял он.

– Это ненадолго, пока мама твоя не придет.

– А ее нет? – удивился парень.

– Нет, я только что звонил. Она скоро будет, – попытался успокоить его я.

– Костя, можно задать один вопрос?

– Конечно.

– Я умру?

– Нет! Ты что? – я закусил губу и, крепко зажмурив глаза, продолжил врать. – Это просто последствия всех тех таблеток и химии. Ничего, скоро все пройдет, и все станет как прежде.

– Когда ты меня обнимаешь и целуешь, мне действительно становится легче. Может, ты сегодня совсем-совсем меня зацелуешь, чтобы я мигом поправился? – почувствовал я улыбку в его словах.

– Не сомневайся – зацелую, – тоже улыбнулся я, только улыбка вышла горькой. Как хорошо, что сейчас он меня не видит.

– Костик, – серьезно позвал меня он по имени, – а если меня не станет, ты себе найдешь другого?

– Ты что за ерунду говоришь? У меня есть ты, зачем мне кто-то другой? И потом, ты всегда будешь со мной. Если, конечно, сам не удерешь. Хотя, нет, Максимушка, не удерешь! Я тебя не отпущу никуда.

– Я люблю тебя…

– Я тебя тоже люблю, – прошептал я, ближе прижимая к уху телефон.

– ****ь, – шмыгнул носам парень.

– Максим, ты что? Ну, в последнее время совсем как баба. Я за четыре года ни разу не видел слёз, а тут на каждом шагу… Ну, что ты, – по-доброму ругаю его я, чтобы он успокоился.

– Я просто так хочу тебя обнять. Взять твое лицо в ладони, поцеловать, стащить твой пиджак, развязать галстук и медленно расстегнуть пуговицы на рубашке…

Я невольно сглотнул, слушая его шепот.

– Хочу коснуться твоей кожи, расстегнуть ремень и избавиться от лишней одежды. Хочу почувствовать жар твоей кожи, прикосновение твоих рук, хочу тебя поцеловать.

Парень замолчал и тяжело задышал в трубку.

– Костя, – выдохнул он.

– Максим…

– Как я раньше не сходил с ума и не карабкался на стену, когда ты был на работе? – хихикнул парень в трубку.

Я услышал, как у него там отворяются двери.

– Ой, уже пришла. Спасибо, что позвонил. Я скучаю.

– Я тоже скучаю…

– До вечера тогда?

– Да.

Как и предполагалось, я пришел домой довольно поздно. Свет горел только на кухне, поэтому, сняв пальто и разувшись, я направился туда.

– Максим спит, – сразу сказала шепотом Нина Васильевна.

Я удивленно на нее посмотрел. Я, вроде бы, не собирался его будить.

– У меня к вам серьезный разговор, – произнес я, садясь напротив женщины за стол.

– Я слушаю.

– Вы купили Максиму клубнику? – как бы между прочим поинтересовался я.

– Нет. Забыла.

– Что?! – переспросил я.

– Не нужно было мне звонить и орать без причины в трубку. Это, по меньшей мере, невоспитанно.

– Без причины? – шокировано уставился на нее я.

– А какие были на то причины?

– Ваш сын болен. Ему осталось совсем недолго, а вы ведете себя так, словно так и должно быть. Где ваша ответственность? Вы же мать!

– Была бы моя воля, я бы за него жизнь отдала. И не смей мне говорить о моей ответственности. Это ты во всем виноват! Не уследил за ним. Куда же ты смотрел, если утверждал что любишь моего сына?

– Что? – я не мог поверить в услышанное.

– Ты уходишь на свою работу и не слышишь, как он закрывается в спальне и плачет. И когда я сегодня спросила, почему, знаешь, что он мне сказал? Мой сын спросил, как ты будешь дальше без него жить! Он не спросил, как буду я, его родная мать. Нет, его интересуешь ты, хотя ты бываешь в последнее время только по ночам, когда Максим уже спит.

Объяснять этой женщине что-либо было сейчас бесполезно. Я работаю, чтобы были деньги на лекарства, и чтобы Максим дольше прожил. А как жить? На это я сам не знал ответов, но уже морально готовился, что рано или поздно Максима действительно не станет.

Встав из-за стола, я направился в прихожую.

– Ты куда? – недоуменно спросила женщина. По всей вероятности, она хотела мне предъявить еще не один десяток претензий.

– За клубникой. Вы же не удосужились ее купить, – равнодушно произнес я обуваясь.

– На ночь глядя?

– Да! Если я пообещал, то я исполню сказанное.

– Костя, утром купишь. Или я съежу.

– Вы так и ничего не поняли? – уже начинал нешуточно злиться я. – Если вы еще раз бросите Максима одного, я вышвырну вас из своей квартиры. Ясно выразился?

– Что ты сказал? Да я утром соберу вещи, заберу моего сына, и ты больше не увидишь ни меня, ни Максима! Извращенец, если бы тебя не было, было бы все хорошо! – взбесилась она.

– Как приятно слышать из ваших уст благодарность, – съязвил я.

– А за что тебя благодарить? За то, что сделал из моего сына черт знает что, банально не уследил за ним, и теперь я, его родная мать, должна наблюдать, как мой единственный сын умирает и днями думает, как же тебе, бедненькому, потом будет плохо.

– Чего вы от меня хотите? – устало спросил я, поскольку все силы были на исходе.

– Отпусти его. Мы уедем, и все.

– Я никуда не поеду! – услышал я злой голос и мигом обернулся. На пороге, сложив руки на груди, стоял Максим.

– Эй, что ты здесь делаешь?

Я подошел к нему ближе и осторожно взял за локоть:

– Иди в постель.

Парень оторвал глаза от матери и поднял их на меня. Впервые за все время присутствия в нашем доме его матери, он прижался ко мне:

– Только с тобой.

– Я сейчас приду, – прошептал я ему на ухо.

Парень отстранился и, посмотрев сначала на меня, потом на Нину Васильевну, начал:

– Я не потерплю, чтобы вы ругались. Это неправильно. Мама, я его люблю. Тебе придется смириться с этим.

– Максим, так нельзя, – осторожно произнес я, пытаясь поубавить его пыл.

– Мам, я не говорил, что не люблю тебя. Ты же мне родной человек. Прошу, не заставляй меня делать выбор. Давайте на этом и закончим наш разговор? Я спать хочу.

Нина Васильевна тяжело вздохнула:

– Конечно.

Максим осторожно провел ладонью по моему лицу:

– Не задерживайся.

– Я сейчас.

Когда Максим исчез, я посмотрел на женщину извиняющимся взглядом:

– Я не могу, – ответил я на ранее ею заданный вопрос, и направился за Максимом.

Он сидел спиной ко мне, тяжело дыша. Вероятно, злился. Переодевшись, я осторожно забрался в постель и обнял его со спины, крепко прижимаясь к нему.

– Чего злишься? Разве можно на маме срываться?

– Костя, – повернулся он ко мне, – целый день меня словно испытывали на прочность. Сначала ты утром, потом мама полдня. Днем снова ты и мама. А вечером вы еще и устроили дележку, кому достанется Максим.

– Я-то в чем виноват? – отстранился от него я.

– Потому что ты меня тоже испытываешь.

– Чем же, позволь поинтересоваться?

Максим залез на постель и положил свои ладони мне на плечи:

– Я говорил тебе уже много раз, что хочу тебя.

– Максим, опять, что ли? – тяжело вздохнул я.

– Никогда бы не подумал, что буду уговаривать тебя со мной переспать, – возмущался парень.

– Мне просто страшно, что что-то пойдет не так, как было в прошлый раз.

Максим залез ко мне на колени и осторожно поцеловал шею.

– Я же знаю, каким ты можешь быть осторожным.

Теперь он целовал мои губы, покусывая их и обнимая.

– Помнишь, как в первый раз? Ты был так нежен, что даже больно не было.

– За стеной твоя мама, – попытался я образумить парня.

– Плевать! Мы будем тихо. Только держи меня крепче, – улыбнулся он, путая мои волосы.

– Ты сводишь меня с ума, – признался я. – Я просто теряю голову рядом с тобой.

Говорить уже было больно, а дышать трудно.

– Я люблю тебя…

Мы действительно старались вести себя тихо, и, вероятно, у нас это получилось. Все вышло на самом деле очень здорово, несмотря на то, что делали мы все медленно и неспешно. Из-за того, что все было неторопливо, мы долго не могли закончить, но это того стоило. Все на самом деле было потрясающе, а опьяняющая мысль, что он так близко, что мой любимый – практически одно со мной целое, срывала крышу. Нас уносило куда-то вдаль, где оставалось только чистое наслаждение и безграничная любовь.

– Почему ты так боялся? Все же было здорово, – прошептал Максим, лежа у меня на груди.

– Ну-у-у, – протянул я, все еще водя пальцами по его талии и бедрам.

– Я теряю сноровку. У меня затекли ноги, – хихикнул парень, пряча лицо у меня на плече.

– Я был слишком осторожен, поэтому у меня тоже возникли проблемы. Извини,– поцеловал я его в макушку.

– Все равно. Костя, спасибо тебе.

Парень крепче прижался ко мне и полез целоваться, сразу проникая языком в мой рот.

– Ты просто невероятен, – прошептал Максим, уже шаря руками по моему телу. – Мне так дико повезло с тобой.

– Смотри не упусти меня, – улыбнулся я.

– Была бы моя воля…

*   *   *

Время шло, знакомя меня тесно с Максимовым плохим настроением. Меня накрыла, как лавиной, глубокая депрессия, которую я старался ему не показывать. На самом деле, мне было очень трудно наблюдать за тем, как угасает его жизнь.

Максиму становилось все хуже, и теперь, засыпая, он крепко брал меня за руку, стараясь не отпускать. Больше всего я стал бояться, что он умрет во сне, крепко держа меня за руку. Это безумно пугало, поэтому, дождавшись, когда Максим уснет, я осторожно вынимал свою ладонь из его руки и, чтобы не разбудить чуткий сон, просто долго лежал рядом, наблюдая за моей спящей любовью, пока усталость не наваливалась тяжёлым грузом, и глаза сами не закрывались. Утром я просыпался только по двум причинам: либо по звону будильника, чтобы собраться и, жутко опаздывая, спешить на работу, либо от стона Максима, так как обычно именно по утрам заканчивалось действие обезболивающего.

*   *   *

Качаюсь на волнах. Жду того момента, когда, задохнувшись от воспоминаний о том времени, прикоснусь к теплой коже и, чуть покачиваясь, улечу куда-то под облака. В унисон, по волнам. Задирая голову вверх, рисуя кончиками пальцев замысловатые узоры, целую.

Что ты хочешь в подарок? Хочешь, я подарю тебе море в колбе?

Набирая разгон и разбиваясь на сотни разноцветных осколков. Я люблю тебя тоже…

– Не бойся. Я здесь…

Никакого вранья, что теперь все будет хорошо, потому что теперь нихрена не будет хорошо.

Горячие слезы обжигают все внутри. Рано утром ему стало совсем плохо.

– Не бойся. Не плачь!

– Я вызываю скорую!!! – на периферии чей-то практически мистический голос.

Вырываешься, как загнанный тигр, царапаешься и рычишь. Осколками осыпаются мои нервы, разрываются сосуды.

Черт возьми! Будь сильным!

– Максим, подожди.

Затихает. Чувствую, как крепко он сжимает мою футболку на спине. Словно соскальзывает в пропасть, и я единственный, за кого он может ухватиться.

– Больно, – надрывисто, слишком надрывисто выдыхаешь мне шею.

Крепче. Ближе. Почувствуй меня.

– Тише…

– Вы вообще в своем уме? – орала женщина, пытаясь перекричать его крики.

– Сделайте что-нибудь! – уже не выдерживаю, скрываясь на крик.

– Если вы еще раз повысите на меня голос, я уеду и больше ни разу сюда не приеду!

– К черту!

К черту! Это на самом деле выше моих сил. Врач говорил, что будет трудно. Он предупреждал, что такое рано или поздно случится, и тогда единственный выход – это накачать человека наркотиками до такой степени, что это превращает его в овощ, но зато боль уходит. Теперь я выучил наизусть зеленую «Ниву» с небольшим значком «скорой помощи». Номер, детали, седого мужчину-водителя и злющую медсестру.

А потом, когда они уезжали…

Осторожно вытираю слезы с его щек. Смотрю в его лицо, на котором, кажется, остались следы той боли и тех страданий, от которых минут десять назад он кричал нечеловеческим голосом, корчился в постели, а у меня срывало крышу. Когда «скорая помощь» со своим ядовитым уколом опаздывала, я прижимал его к себе, пытаясь хоть немного облегчить мучения, но тогда происходила другая ситуация. Он все понимал, поэтому, засунув в рот угол подушки, скулил, сильно сжимая мои плечи, царапая их до крови, и весь сотрясался от разрывающей его изнутри боли. Тогда приходилось вытирать не только слезы со щек, но и тщательно отмывать в теплой воде его пальцы, вымывая из под ногтей собственную кровь и кожу.

Я знал, что он умрет, но все еще надеялся на чудо. Надежда умирает последней…

Когда его мучили сильные боли, Максиму не было ни до чего дела. Он просто вертелся из стороны в сторону в постели, то сползая на пол, то царапая ногтями ноги, когда никто не видел, закусывая уголок подушки. Последнее пугало не только меня, но и самого Максима, когда он выходил из своего состояния постоянных мучений.

Царапины на его ногах были от коленей до бедер, и каждый раз они становились все глубже. Больше всего меня убивало то, что его мать неизвестно куда смотрела, а у самого Максима была плохая привычка терпеть боль до тех пор, пока она не становилась невыносима, а таблетки переставали помогать вообще. Когда дома был я, то замечал даже небольшие изменения в настроении своего парня и понимал, когда и насколько ему больно. И как только у него начинало хоть немного болеть, я вызывал «скорую».

– Как ты умудрился снова это сделать? – посмотрел на него я, сидя на корточках в ванной, а сам Максим сидел на ванне, опираясь руками и расставив ноги, чтобы мне было удобно обработать раны, смотря на меня виновато.

– Я не знаю, – прошептал парень. – Знаю только, что чертовски болит.

Встав на колени, я взял его лицо в ладони и поцеловал.

– Ничего. Сейчас я поцелую, и все переболит, – прошептал я, снова целуя Максима в губы.

– Костя, ты прости. Я столько проблем тебе доставляю.

– Какие проблемы? Максим, я готов всю оставшуюся жизнь все, что угодно для тебя делать. Мне же не трудно.

– Уже совсем чуть-чуть осталось, и ты будешь свободен, – как-то совсем грустно произнес он.

– Больнее всего мне, когда ты так говоришь! – отстранился я, снова сев на корточки.

– Прости… Мне так хочется жить. И ты… – он спрятал лицо в ладони и громко задышал.

Я молча наблюдал за ним, пытаясь сдержать эмоции. Максим так сильно исхудал за последнее время, и будь моя воля, посадил бы за стол и кормил бы до тех пор, пока бы не поправился, но многое ему нельзя было, а даже от того, что можно, часто тошнило. Из-за этого Макс просто отказывался есть, и мне приходилось кормить его чуть ли не с ложечки.

Позже, по словам врача, он и вовсе перестанет есть, и тогда придется колоть глюкозу. Скорее всего, на тот момент он не сможет самостоятельно встать с постели, а еще через некоторое время организм перестанет принимать воду. Что будет потом, врач мне вслух не сказал, но я ясно понимал, что тогда ему останется не больше трех дней.

А ел Максим все меньше, что меня нешуточно пугало.

Максим убрал руки от лица и осторожно соскользнул с края ванны, сев мне на колени, и обнял за шею. Потом осторожно ощупал мое лицо и, наконец, поцеловал. Я же обнял его за талию, притягивая ближе и касаясь его языка своим. Он пылко отвечал, не в силах оторваться. Не знаю, сколько мы там, в конечном счете, просидели, просто целуясь, но это было столь интимно и невероятно, что голова закружилась.

Потом, обработав раны, я отнес его на руках в постель, дал пару таблеток и, умостившись с ним рядом, крепко сжал его руку в ожидании, когда он уснет.

– Я рядом. Я здесь. Не бойся, – шевелил я губами, осторожно выдергивая свою ладонь из его.

Дальше все было еще хуже… Максиму очень резко стало плохо. Ночью его мать вызывала скорую, пока я в пылу ярости пытался совладать с собой. Дело в том, что с претензиями о том, что Максим слишком громко кричит, ночью явился сосед снизу.

Я в тот момент пытался угомонить Максима, но его стеклянные глаза и нечеловеческие вопли говорили мне о том, что сейчас парня спасет только морфий. В тот момент и заявился этот мужик.

– У меня ребенок спать не может, а жене завтра на работу…

Я слышал обрывками, а дальше просто вышел на лестничную площадку и разбил ему лицо. Вероятно, я был готов убить его тогда, но выбежали соседи и стали нас разнимать. В крови была вся лестница, руки, одежда... Нина Васильевна что-то кричала, а я разбивал руки о стену и слышал, как ему плохо, а я не могу ничего поделать…

Я просто не мог этого слышать. На улице было холодно, но я не чувствовал ничего. Только бешеную безысходность…

Вероятно, я разбудил весь дом, потому что мой наполненный полным отчаяньем голос эхом разлетался по всему двору и гремел у меня в ушах.

Как тогда приехали скорая и коричневая «Нива», я плохо помню. Кто-то отпаивал меня водкой прямо на улице, пока сотрудники выводили всего в крови соседа. Ехать в больницу я отказался и, успокоившись и промерзнув до костей, вернулся домой, где Нина Васильевна позаботилась о моих руках и напоила крепким чаем.

– Тебе нужно поспать, – произнесла она, пока я безразлично пялился в кружку с чаем. – Костя, поспи. А я посижу с Максимом.

– Я просто не могу представить себе, насколько трудно вам, – произнес я охрипшим голосом. Я его нешуточно сорвал и чувствовал, что утром вряд ли смогу громко разговаривать. Ощущения были, словно я проглотил морского ежа.

Она промолчала, а потом наконец заговорила:

– Я счастлива, что у моего сына есть такой человек, как ты, Костя. Спасибо тебе!

– И вам спасибо, – искренне произнес я.

*   *   *

Но, несмотря на наше примирение, Максиму становилось хуже. Уже через полторы недели глюкоза стала единственным, чем он питался. Я готовился к самому худшему… Морфий, глюкоза, морфий, глюкоза, пару глотков воды… Морфий…

Мой Максим практически перестал вставать с постели, а беспомощность больше расстраивала именно его. Засыпал парень исключительно, крепко держа меня за руку, но теперь каждое движение отражалось у него на лице, и я ясно понимал, что ему больно даже шевелиться. Поэтому он много времени лежал, просто пялясь в потолок, спал либо мучился от боли. Когда Максим засыпал, я отпускал его ладонь и, укутавшись в плед, соскальзывал на пол и, облокотившись головой о кровать, спал прямо на полу, поскольку очень боялся случайно во сне задеть Максима. Вероятно, он не знал о том, что я на самом деле очень боюсь, что он умрет, держа меня за руку. Деньги кончались, кончались и мои нервы. Но если финансово согласились помочь коллеги на работе, то с нервами было куда труднее.

Со всей беготней я совсем забыл о собственной матери и, пока Максим крепко спал, решил ей позвонить. Мне катастрофически не хватало ее поддержки. Я был уверен, что она услышит, что она поймет, что все на самом деле не в порядке. Что плохо так, что хочется на стену карабкаться. Ведь говорят же, что материнское сердце чувствует все, что творится с сыном или дочерью.

– Мам? – спросил я, когда трубку наконец подняли.

– Ой, Костенька! Золотце, ты куда запропастился?

– Мама, – прошептал я.

– Мы тут с отцом скучаем! Давай, бросай свою работу и навести нас, – беспрестанно говорила она.

– Я не могу…

– Ты же там голодаешь! Твоя работа все соки вытягивает! Когда я уже дождусь внуков?

– Мама, пожалуйста… – перебил ее я.

«…Мне нужна твоя помочь! Просто скажи, что я переживу! » – кричало все внутри.

– Вот только не говори, что я останусь без внуков! Костенька, ты же говорил, что хотел с кем-то маму и папу познакомить. Когда вы приедете? Вон Юра все интересуется она блондинка или брюнетка?

– Блондинка, – горько улыбнулся я, закусив губу, чтобы не расклеиться.

– Как же мамочка за тебя рада! – по-моему, расплакалась она. – Юра! Юра! Блондинка!

– Я же говорил, из сына дело будет! – услышал я где-то рядом громкий баритон отца.

– Мам, – проглотил я колючий ком, окончательно сдаваясь. – Мам! Мне пора. Прости.

– Работа опять? – возмущенно произнесла она.

– Да! Прости. Я вас люблю.

– Костя, наведайся в гости. Хоть скажи, красивая?

– Да. Очень…

Видимо, все вранье… Даже родная мать меня не услышала. А что говорить о каких-то высших силах. О Боге…

В самый трудный момент они все оставили меня.

*   *   *

После разговора с мамой мне стало еще хуже, а от глупых слёз я, казалось, захлебнусь. Хотя, на самом деле, я задыхался от отчаянья, ведь понимал, что никто-никто мне не поможет. Каждый раз, когда меня посещала мысль, что Максима не станет, мне было даже трудно зайти в нашу спальню. Он выглядел действительно плохо.

Вытерев слёзы, я зашел в квартиру. Осторожно войдя в спальню, посмотрел на спящего парня.

Сейчас мне дико захотелось к нему прикоснуться. Сев на край постели, осторожно провел пальцами по его лицу. Максимка, как я и ожидал, проснулся.

– Костя, – улыбнулся он.

– Как ты, соня? – осторожно поцеловал его я в губы.

– Ужасно, – еще шире усмехнулся парень. – Я, наверное, выгляжу отвратительно.

– Я все равно тебя люблю, – серьезно произнес я, убирая волосы с его личика.

– Я тебя тоже люблю…

Он хитро улыбнулся и попросил:

– Поцелуй меня!

Я осторожно забрался в постель, упираясь руками о подушку, а коленями по двум сторонам, чуть прикасаясь к его бедрам.

Наклонившись, исполнил просьбу, ощутив на языке вкус каких-то лекарств. Максим ответил не сразу, но потом так увлекся, что ни у меня, ни у него желания отстраняться не было. Я на самом деле безумно скучал по нему, но зная, что каждое прикосновение для него болезненно, старался лишний раз не трогать. А как же хотелось просто банально обнять и расцеловать полюбившуюся кожу.

Услышав шум у двери, я все же оторвался от парня и, все еще находясь в замысловатой позе, повернул голову. Там стояла Нина Васильевна.

– Прошу прощения, – быстро протараторила женщина и вылетела из комнаты.

– Она видела, – констатировал я факт.

– И что? – улыбнулся Максим. Потянув свои руки к моем щекам, потянулся ко мне и снова поцеловал.

Выскользнув из постели, я посмотрел на спящего парня. Наверное, вкус его губ мне кажется таким особенным лишь потому, что понимаю – это мог быть и последний поцелуй. От этого мурашки по коже, и становится невыносимо страшно, словно я заключенный, который точно знает, что вот-вот его бросят в темную камеру без дверей и окон, где ему суждено пробыть до своего конца. Упираться глупо, ведь рано или поздно это все равно произойдет. Поэтому я, смиренный каторжник, иду послушно в свое темное и холодное пристанище. Сейчас мне было трудно представить, как вообще существовать без него. Даже сейчас я ясно понимал, ощущал физически и морально, что моего любимого Максима становиться все меньше. И я не в силах что-либо с этим поделать, остается только держать себя в руках, потому что каждую секунду, каждую минуту хочется карабкаться на стену от тоски, проклинать все то, что будет продолжать жить и спрашивать у всех, за что. Почему именно он? Почему не сосед снизу, почему не наркоман, который двадцать четыре часа в сутки без дела слоняется по улицам? Почему именно мой Максим? Мой любимый, теплый, отзывчивый и такой родной и горячо любимый Максим? За что небеса так страшно пошутили?

Уже прошло семь месяцев с того момента, как мы узнали о страшном диагнозе, а Максим практически догорел.

Больнее всего было принять ту мысль, что в один из дней Максим перестанет пить…

Но как бы я не просил, как бы не хотел, этот день наступил. За окном шел снег, ударили сильные морозы, отчего в квартире стало гораздо прохладнее. Я сразу притащил обогреватель, но Максиму стало хуже. Теперь он не пил, и мы просто сидели и ждали… Ждали самого худшего…

Максим к тому времени уже практически не разговаривал… Я сотни раз повторял, что люблю его, тысячи раз звал по имени, но он не реагировал…

Я просто не мог смириться… И, зная, что ему вкололи морфий, и сейчас он крепко спит, я говорил и говорил о любви и о том, что мы умрем через много лет во сне, обнимая друг друга…

Просить, чтобы он остался, у меня не поворачивался язык. Теперь все существование Максима на планете превратилось в сплошное мучение. Я обязан был его отпустить!

Сердце сжималось в тисках до предела, когда он морщился во сне или что-то мычал невразумительное. Я же не отходил от его постели, сходя с ума от своей никчемности и невозможности что-то сделать. И это, пожалуй, больше всего меня убивало.

Утром меня разбудила Нина Васильевна. Она тихонько прокралась в спальню и коснулась моего плеча.

– Костя, если ты будешь спать на полу, то простудишься, – прошептала она, наблюдая, как я поднимаюсь.

Отбросив плед в сторону, я вышел из комнаты. Шея невыносимо болела, да и вообще, все тело ломило и ныло от того, что столько времени спал в неуютной позе. Да, мне уже далеко не двадцать…

Я умылся холодной водой прямо в кухне и еще пару минут стоял, облокотившись о столешницу.

Не было сил даже шевелиться, даже несмотря на то, что только проснулся.

– Костенька, я спущусь вниз и куплю чего-нибудь поесть.

– Давайте я схожу, – предложил я.

– Нет. Не нужно. Я схожу.

– Спасибо, – произнес я, смотря на женщину.

Нина Васильевна недолго покопошилась в прихожей и вышла, осторожно захлопнув дверь.

Вытянув сигарету, я закурил и глубже затянулся, потирая второй рукой болевшую шею. Казалось, будто меня переехал «КАМАЗ». Болело все…

В квартире было неимоверно тихо и прохладно. За окном лежал белоснежный снег, на душе – тяжелый груз, который медленно тянул меня вниз.

Услышав шум в комнате, я испугано выбросил сигарету в окно и метнулся туда.

Мои глаза округлились от шока, когда я увидел в гостиной Максима, который, держась за комод, смотрел в пол.

– Максим, – бросился я к нему и осторожно взял за плечи, чтобы он не упал. – Тебе нельзя подниматься с постели. Максим!

– Костя, – прошептал Максим и, отпустив комод, обнял меня за шею, но его сразу шатнуло, и мне пришлось осторожно посадить его на пол, чтобы удобно взять на руки и отнести обратно.

– Я пить хочу, – прошептал мне на ухо.

– Сейчас, – в недоумении ответил я, забыв, что хотел отнести его в спальню. Быстро набрав в стакан воды, я вернулся обратно и, опустившись на колени, одной рукой осторожно приподнял лицо паренька и поднес стакан к губам. Максим отпил чуть-чуть и поморщился. Я, отставив стакан в сторону, заглянул ему в лицо, чтобы убедиться, что он в порядке. Парень же отвернулся и закрыл рот ладонью.

Сначала я не понял, что произошло, но потом увидел, что по руке потекла кровь, быстро сбегая и капая на ковер.

– Максим! – крикнул я, отодрав руку от лица. Увидев на его ладони сгустки практически черной крови, я быстро встал и, взяв с кухни полотенца, прибежал обратно и стал вытирать его руку и лицо.

– Тише! Максим! Максим!

Глаза у парня начали закрываться, отчего я еще громче позвал его по имени, а слёзы градом побежали по лицу.

– Максим! Максим! Нет! Нет!

Он открыл глаза и посмотрел на меня.

– Максим! Слышишь! Не спать. Не сейчас. Я не отпущу! Макси-и-и-им!

Я не знал, что делать… Я не мог его бросить и, взяв за руку, крепко сжал ладонь. Максим же выдернул ее, отчего меня передернуло.

Я понял все без слов… Максим понимал все с самого начала. Он бы не умер, крепко держа меня за руку, тем самым забирая с собой. Максим всегда был рядом, всегда крепко сжимал мою ладонь, но он не позволил бы мне тоже уйти. И сейчас мой возлюбленный ясно дал мне понять, что уходит и… Отпускает…

Свою ладонь он прижал к моей груди, а я крепко обнял его за плечи, прижимая к себе, и не мог успокоиться, раскачиваясь из стороны в сторону и чувствуя, как парень еле-еле сжимает мою футболку.

– Я люблю тебя. Максим, я люблю тебя… Пожалуйста, Максим…

Его пальцы сжались, а потом отпустили. Максим очень тихо, но облегченно выдохнул… Ему стало легче.

– Максим, пожалуйста, не нужно… Пожалуйста…

Я плакал, как ребенок, повторяя одно и тоже, но я понимал, что он меня уже не услышит… Никогда.

*   *   *

В комнате было невыносимо тихо. На диване сидела опустившая голову Нина Васильевна, я – напротив, пытаясь ни о чем не думать. В отражении в зеркале я видел свое совершенно безразличное выражение. Касаясь кончиками пальцев лица, старался растянуть губы в улыбке. Либо наоборот, во вселенской грусти, но каждое прикосновения отзывалось болью где-то внутри. Говорить не то что не хотелось, говорить было больно.

Было трудно принять ту мысль, что его больше нет. После похорон болели лимфоузлы на горле. Я понимал, что все из-за того, что на кладбище было невероятно холодно. Было на самом деле чертовски холодно! И, бросив земли и помыв руки, я чувствовал, как из-за мороза их буквально обжигает. Я, даже зная биологию на «отлично», просто не понимал, как могло его сердце остановиться.

Оказалось, что в мире есть не только ужасные люди, но и, как противовес им, есть понимающие. Мужика в морге я понимал без слов, ну, или он понимал все без слов, молча наблюдая за тем, как сначала Нина Васильевна долго и безудержно плакала, что-то говоря своему сыну, и как позже я, просто наклонившись, прошептал в самое ушко, чтобы никто не услышал:

– Максим, я люблю тебя. Вернись ко мне, пожалуйста…

В глазах мужчины, который просил подписать какие-то документы, и тихо-тихо спросил: «Вы в порядке? », я видел безграничное понимание и сочувствие. Таких людей, с такими глазами, мне еще не доводилось встречать ни до того, ни после. Вероятно, ему приходилось видеть горе сотен людей. И мне было жаль его, хотя стоило жалеть себя.

Во дворе того же морга я подрался с водителем машины салона похорон. Этот ублюдок вел себя как свинья. Я постучал в окно, чтобы они загнали машину во двор, но в первый раз он просто проигнорировал меня, пренебрежительно зыркнув в мою сторону, продолжая грызть ногти и разговаривая с товарищем, во второй раз словно совсем меня не заметил, полностью игнорируя. Я постучал третий раз. Ноль реакции.

– Дверь открой, ****ь! – не выдержал я.

Он закатил глаза и, словно делая мне одолжение, опустил стекло. Нервы сдали и, схватив его за форму, я буквально через окно вытянул этого козла из машины и успел только разбить ему нос, когда выбежал его товарищ, бешено крича и махая руками.

Инцидентов вроде бы было достаточно, но они все продолжались… Вспоминать не хотелось… Не хотелось совершенно ничего.

Я понимал, уже когда он лежал в постели, что это обязательно случится. Я готовился морально, но, к большому сожалению, когда его действительно не стало, понял – я не справлюсь. Боль была такой ослепляюще сильной, что никаких эмоций не оставалось.

Первое время у меня жутко болело горло. Что-то вроде ангины. Есть и пить было больно, и делать ничего не хотелось. Поэтому от рассвета до заката я валялся на той самой постели, в которой умирал Максим, пялясь в потолок. Иногда становилось совсем невыносимо, и, сжавшись в комок, я позволял эмоциям полностью поглотить меня. Коллеги по работе пару раз приезжали ко мне, приняв Нину Васильевну за мою мать, и, поняв, что разговаривать я ни с кем не стану, перестали меня доставать глупыми вопросами. После девяти дней Нина Васильевна уехала в родной город, и в квартире я остался один.

Ходить по дому, цепляться за стены… Цепляться за гребаную жизнь. Есть не хотелось, жить тоже…

Однажды утром из-за усталости мне не хватило сил встать с постели. Меня это нешуточно испугало. Собравшись с силами, я все же вызвал скорую, и с диагнозом «истощение организма» меня увезли в больницу.

Из-за тогдашней моей безрассудности у меня и поныне проблемы с желудком.

Да, тогда несколько недель мне, так же как и моему Максиму, кололи глюкозу… Я потерял счет капельницам, таблеткам и всему остальному. Ухаживала за мной, как ни странно, моя бывшая жена Екатерина. Ее уже выписывали, когда меня привезли, но, несмотря на это, она присматривала за мной, приходила, наведывалась, кормила, убирала… Я многое не помнил. Меня просто не было. Врачи разводили руками, а мне было плевать.

Однажды ночью мне приснился Максим.

Он злился.

– Ну, что ты лежишь? Вставай! Я скоро буду. Ты только держись, – слышал я его голос словно издалека…

И утром я просто встал и пошел. Врачи удивлялись и уже через неделю меня отпустили домой.

Теперь я ясно понимал, что все нужно менять.

Я рассчитался на работе, продал квартиру и переехал…

Сейчас, когда прошло довольно много времени, я понимаю, что нужно жить дальше.

Пару месяцев назад я познакомился с Сашей. Первым делом я познакомил его с Ниной Васильевной. Специально для этого мы приехали под Киев к ней в гости.

Когда она увидела моего нового парня, то была шокирована, а потом заплакала.

Саша, недоумевая, смотрел на женщину.

– Он так похож, – плакала она.

– Я знаю, – улыбнулся я, взяв его за руку.

Только потом я объяснил, что Нина Васильевна мне как вторая мать и попросил не обижаться, если назову его случайно Максимом.

Он и вправду оказался понятливым юношей. Я знал, что сам Максим не злится. Он приснился мне прямо перед моим знакомством с Сашей.

– Костя, – его улыбка, по которой я невыносимо скучал. – Меня Саша зовут.

Вот так вот! И когда я увидел этого парня на улице, так сильно похожего на Максима, то сразу понял, что это – мое. А когда он представился… В общем, не объяснить словами то, что я почувствовал. Может быть, это какая-то мистика, может, еще что-то, но Саше было ровно столько, сколько и Максиму, и хотя характером он сильно от Макса отличался, но и к этому я привык.

Приехав к Нине Васильевне, я оставил Сашу на несколько часов, а сам впервые за несколько месяцев поехал на кладбище к Максиму.

Я ощущал, что он именно сейчас слушает…

«Знаешь, я так по тебе скучаю. Вспоминать так больно…»

Я помнил, что не плакал с момента, когда мой парень умер у меня на руках, но тогда слёзы душили, мешая говорить…

«Просто не хватает тебя. Я всегда боялся, что усну… А тебя не станет. Все было так здорово… Мое сердце разбито… Не знаю, как его собрать. Так хочется. Но я…»

Все как на быстрой перемотке… Саша… Твоя смерть… То, как мы пытались справиться… Четыре прекрасных года с тобой… И самое волнующее: первый поцелуй и первая встреча…

…Повернув голову в сторону, я увидел парня. Невероятного… Он тоже, по всей видимости, меня заметил и улыбнулся. Эта улыбка озарила все вокруг, проникая в душу и даря мне чуть ощутимое тепло.

Я тоже улыбнулся и отвернулся, смотря на распростертый, как на ладони, Киев….

У него, мальчика, который стоит в паре метров от меня, две судьбы. Та, которая тесно связана с моей, и лишь пять лет. Вторая – где его ждет вся жизнь, а не жалкие несколько лет, пусть и со мной. Кто так решил и почему, я не имею понятия. Вероятно, каждому отведено свое счастливое время.

Горько улыбнувшись самому себе, я развернулся и ушел прочь.

– Не в этой жизни, любовь моя…

Не в этой жизни…