Поручик Ржевский в Москве 7

(продолжение)

Начало:

7

Рождественский пост погрузил москвичей в скуку и сонливость. Не было балов, прекратились милые их сердцам званые обеды и ужины. А и те, что устраивались, наводили на гостей тоску и зевоту своей постностью: ни тебе музыки, ни танцев. Требования приличий не дозволяли флирт, без коего моё пребывание средь прелестниц уподоблялось голодному с замкнутым ртом за пиршественным столом.

Единственным нашим гусарским развлечением оставались карты и вино. Играл и я, мало выигрывая, но и проигрывая немного.   Сие занятие не увлекало меня, а отсутствие женщин угнетало.

Как-то в один из дней я зашёл в храм. Шла вечерняя служба. Заунывно пел небольшой хор. Я поставил несколько свечек и собирался было уходить, как в глаза мне кинулось весьма премиленькое личико. Рядом с юной особой стоял толстый старик, судя по всему купеческого звания. Он был явно погружён в молитву. Его же соседка, похоже, скучала. Я смотрел на неё пламенным взором, и наши глаза встретились. Прелестница вспыхнула. Личико её порозовело, а губки тронулись приветливой улыбкой. Так мы бессловесно переглядывались до конца службы. В голове у меня билась мысль:

– Эх, жалко я без коня, умыкнул бы красавицу…

Прелестница будто прочитала мою мысль, подняла правую ручку к личику, и я увидел на её пальчике обручальное колечко. А глазками она стрельнула на старика. Я понял, что сей купчина её муж. Я мог сожалеть о том и удалиться, но огонь страсти уже разгорелся в моей душе. Я возжелал всенепременно обладать сим сокровищем. Но кто она и где живёт?

Выйдя из церкви, я на паперти дождался прелестницу и купчину. На моё счастье, они пошли пешком. Купчина держал её под ручку. Я последовал за ними. Путь оказался недолгим и закончился у дома с мансардой.

На следующее утро я снова был у крыльца, по коему вчера ступали ножки моей вожделенной красавицы. Возле дома пожилой дворник сгребал с тротуара выпавший за ночь снег. Я спросил его:

– Эй, милый, скажи, здешние хозяева не сдают комнату?

Дворник оторвался от работы, хмуро ответил:

– Вам не сдадут, барин.

– Отчего же они мне не сдадут?

– Хозяин святоша. Он не привечаить ахфицеров. Были б вы монахом, инше дело… К тому ж у его молодая жена. Соблазнительна больно бабёнка.

Мой план поселиться под боком у моей очаровательницы провалился. Я не стал дворнику мозолить глаза, ушёл. Мне нужно было придумать что-то другое.

Вечером я снова был в компании друзей за карточным столом. Среди них находился и молодой монах. Отец Никодим. Он сбирал по Москве пожертвования на свой монастырь. Каким Макаром отец Никодим затесался к нам я уж и не упомню, но играл он отчаянно и пил, как гусар. Если он когда и проигрывал собранное на обитель, то с улыбкой: – «Бог дал, Бог взял». Но вообще-то отец Никодим вещал больше не о Всевышнем, а о бабах. Был он весёлым малым. Ему бы ментик вместо рясы. За гусарскую его удалость и приняли мы его в свою компанию.

В тот вечер вино у нас, как всегда, лилось рекой. Отец Никодим не отставал от нас. И тут у меня родилась идея. Я отставил в сторону кружку с жжёнкой. Охмелевший же отец Никодим затянул песню:

– Мы не сеем и не пашем,       

мы валяем дурака,                

с    колокольни х*ем машем,

разгоняем облака…

Тут у меня и родился план, как проникнуть в дом к купцу святоше. К себе на квартиру я вернулся с пьяненьким отцом Никодимом. Утром я надел его рясу, кургузый тулупчик и треух, а ему приказал сидеть дома до моего возвращения.

Удивлённый отец Никодим не возразил мне, только попросил водки опохмелиться. Я послал Ваську в полк с сообщением, что прихворнул, а сам направился к дому моей прелестницы. Купчина был ещё дома, собирался в лавку. Принял он меня в передней. Я попросил пожертвовать его на нашу обитель. Купчина вынес мне ассигнацию и, вдвое сложив её, сунул в мой ящик для пожертвований, а я поинтересовался:

– А не подскажете, сударь, не сдают ли где у вас комнату? Я бы снял на несколько деньков. На постоялом дворе больно шумно и срамотно мне.    

Купчина постоял, погладил своё выбухающее пузо, посмотрел на меня, потом ответил:

– Есть у меня за кухней чуланчик. Хошь, живи в ём.

Чуланчик, так чуланчик. Мне, главное, чтоб не прогнал меня купчина.

– Марфа, покажь ему чуланчик, – приказал купчина кухарке, возившейся с кастрюлями у плиты. – Токмо проследи, чтоб он по дому не шастал покамест я в лавке..

– Хорошо, Иван Сидорыч, – ответила кухарка.

Она провела меня в безоконный чулан, в коем стоял деревянный топчан, застланный каким-то тряпьём.

Я снял тулупчик и рясу и возлёг на жёсткое неуютное ложе обдумать, как мне обвести вокруг пальца Марфу, чтобы встретиться с моей прелестницей. Но Марфа не уходила из кухни. Я незаметно задремал.

Разбудили меня громкие голос Марфы:

– Отстань, охальник. Сёдни нельзя. Хозяин пустил в наш чулан монаха. Он в ём спит чичас…

– Мы туточки, у печечки приткнёмся, покамест он спит, – послышался голос неизвестного. Я ж цельну седмицу по тебе страдал, Марфутка.

Я приложил глаз к щели в стене и увидел солдата, обнимающего Марфу.

– А вдруг проснётся, – Марфа потихоньку сдавалась и клонилась к полу. Рука солдата уже шурудила под её юбкой.

Я поднялся с топчана и показался любовникам. Солдат возлежал промеж пышных ляжек Марфы. Любовники в испуге застыли.

Я перекрестил их со словами:

– Да благословит вас Господь.

Солдат слез с Марфы, подтянул штаны, Марфа сконфуженно оправила юбку, пробормотала:

– Простите, батюшка. Бес попутал.

– Бог простит вам ваши шалости, дети мои, – проговорил я и протянул солдату полтинник.

– Сбегай, любезный, в лавку, возьми полштофчика.

Солдат схватил монетку и выскочил на улицу. Я ухмыльнулся, вдохнул запах раззадоренной вожделением женской плоти и похлопал Марфу по пухлой заднице. Мой дружок от сего моего прикосновения тотчас вскочил. Я не замедлил задрать подол Марфе. Она только успела охнуть: – «Батюшка, чтой-то вы деете со мной? », как мой дружок был уже в ней, и заходил туда-сюда, обратно… И мне, и ей сие занятие оказалось вельми приятным, хотя и скорым.   Мы успели кончить до возвращения солдата.

Он принёс полштофа. Я разлил его по кружкам и сказал:

– Ну, с Богом.

Выпили. Я посмотрел на солдата, на Марфу и, усмехнувшись, проговорил:

– Я пойду, прогуляюсь, а вы можете позабавляться в чулане.

Любовники поспешили воспользоваться моим позволением, а я тем самым временем вышел из кухни, горя желанием поскорее увидеть мою прелестницу. В коридоре я услышал негромкое пение. Женский голосок старательно выводил:

– И уста мои с твоими

Не сольются, не сгорят,

И восторгами живыми

В небе нас не одарят…

Я подкрался к двери, из-за которой доносился сей приятный голосок и, чуть приоткрыв её, заглянул в комнату и увидел мою любезную. Она сидела ко мне вполоборота перед зеркалом в одной сорочке, спадающей с нежного плечика, и причёсывалась.

Я слегка стукнул в дверь. Прелестница вздрогнула и обернулась. Я переступил порог и предстал перед нею.

– Кто вы?! Что вам нужно?! – воскликнула испуганно прелестница, но, взглянув на моё лицо, она узнала меня и удивилась: – Вы?..

– Да, я. Увидев вас в церкви, я был очарован вашей непревзойденной красотой, – произнёс я восторженные слова и приблизился к ней. – Простите меня за мой машкерад, но иначе я не смог бы войти к вам в дом. Ваш супруг…

– Да, он не любит офицеров… – ответила прелестница.

Я представился:

– Поручик Ржевский.

– Ася, – ответила прелестница и протянула мне свою ручку, кою я, склонив голову, упоенно облобызал и заодно заглянул ей за вырез сорочки, приоткрывший мне пленительные перси.

– Вы мне тоже понравились, поручик, – призналась Ася. – Я увидела вас, и у меня аж застучало в груди…   

Я, не отпуская её ручку, притянул к себе и заглянул в зеленоватые глазки. Мой дружок напрягся. Я медленно приблизил своё лицо к лицу Аси. Она не шелохнулась, не попыталась уклониться от моих губ. Мы слились в жарком поцелуе, оборвавшемся только после того, как наши тела очутились на широком супружеском ложе.

Я не спешил вламываться в Асину сокровищницу. Я целовал её упругие перси, нежно сжимал губами то один, то другой затвердевший сосок. От моих ласк Ася часто задышала. Затем я скользнул вниз, к её лону, покрытому пушистой шапочкой тёмных волос, устроился между её ног и приник к весьма крупному бутону, напрягшемуся от прикосновений моего языка. Ася тихонько застонала и призывно приподняла попку. Её бедра подались вперед, ножки напряглись.

Я двигался не спеша, постепенно ускоряя ритм движений. Вдруг всё моё тело пронзила сладкая судорога и томительно разлилась по всему телу. Стиснув зубы, я с силой сделал ещё несколько ударов в любезную подругу. Она застонала. Я изошёл в неё, чтобы после краткого отдыха продолжить наши сладостные занятия…

…Я покинул любовное ложе уже в сумерках, отдав моей очаровательной возлюбленной все силы, пообещав ей завтра продолжить наши забавы.    

А ночью меня разбудила Марфа. Уже вдоль и поперёк обработанная солдатом днём, она потребовала, чтобы я снова потрудился на её поле. Я работал до самого утра, ублажая ненасытную утробу.

На рассвете я, утомлённый, с некоторым сожалением поспешил покинуть дом моей любезной подруги. Хорошенького помаленьку.

(продолжение следует)