Поручик Ржевский в Москве 11

(продолжение)

Начало:

11

Через день я снова вошёл в княжеский особняк.

Княгиня, к коей меня проводил камердинер в красной ливрее, встретила по-утреннему в роскошном шёлковом пеньюаре и чепце, лихо сдвинутом набекрень, из-под которого выбивались пышные пряди светлых волос.

– Простите, поручик, я принимаю вас по-домашнему, – сказала она мне неожиданно на русском языке. – Я очень люблю слушать рассказы о путешествиях и сражениях. Вы, ещё такой юный, а уже успели и повоевать, и прошли всю Европу.

Княгиня усадила меня на угловой диванчик и сама села на него. Мы сидели с нею рядом и в то же время могли видеть друг друга. Когда она садилась, полы пеньюара распахнулись, и я имел возможность увидеть её ноги.

Я посмотрел на неё и подумал о манде, которая скрывается под тонкой тканью пеньюара. Я представил себе её, прикрытая зарослями светлых волос, обязательно светлых, ибо княгиня была русоволоса, слегка приоткрытую соблазнительную щёлку, краешки сочных розовых лепестков. Мой нос учуял лёгкий запашок, исходящий от княгини, выдающий её нарастающее вожделение.

Сей душок всегда придаёт мне уверенность в поведении с любой женщиной, выдавая её тайные помыслы, ибо внешне все дамы ведут себя так, будто у них нет той сокровищницы, в кою желает попасть мужчина. Однако не всякая дозволит нам сходу себя облапливать. Дамам требуется заигрывание, ухаживание и, пусть показное, но томление нашего духа, рвущегося из штанов. Флирт позволяет им предаваться во власть мужчины постепенно с ощущением своей власти над ним. Отдаваясь нам, она мнит, что подчиняет нас себе. И не следует в сем их разубеждать.

Княгиня, расположившись поудобнее, внимательно слушала мой рассказ о войне и Париже, иногда прерывая меня восклицаниями: – «O, il est miraculeux !..   Ceci charme simplement, porutchik!... Vous ; tes simple Mirabo, mon ami…».

(– «О, чудесно!.. Это просто восхитительно, поручик!.. Вы просто Мирабо, мой друг…»).

Не то от моего рассказа, не то от жарко натопленной печи, не то по иной причине княгиня разрумянилась, грудь её под тонким шёлком взволновалась, пальчики нервно теребили край пеньюара, а глазки, глазки…

– Поручик, вы превосходный рассказчик, – проговорила хозяйка, едва я закончил своё повествование прибытием нашего полка в белокаменную столицу. – Mais toi n'a pas dit, ainsi si les parisiens ; taient bons, ils sont meilleurs nous, Moscovites…

(– Но вы не сказали, так ли хороши парижанки, лучше ли они нас, москвичек…).

– Мадам, и те, и другие, как и все женщины, прекрасны. Москвички ли, парижанки ли, у всех есть нечто, завлекающее нас, мужчин, заставляющее поклоняться вам, – ответил я.

– Что же это такое, поручик? – спросила княгиня, взяв меня за руку. – Скажите мне, не томите мою душу.

– О, мадам! – воскликнул я. – Вы требуете от меня невозможного, именовать вам то, что заставляет поэтов посвящать вам оды, а нас, бедных гусар, биться за наших возлюбленных на дуэлях. Сие неизречимо на нашем бедном языке.

– Почему же сие неизречимо, поручик? – удивилась княгиня. – Уж извольте… сказать тогда по-французски. В нём-то оно как-то прозывается, верно.

– Хорошо, мадам, – ответил я. – По-французски сие именуется foufoune сиречь z; zette.

Княгиня наморщила лобик и сказала:

– Но я не знаю таких французских слов  foufoune и z; zette, поручик. Вы меня заинтриговали. Я умираю от любопытства.

– Il est bon, votre seigneurie, je dirai ; toi ceci en fran; ais. Z; zette et foufoune dans le Russe indique pizda.

(– Хорошо, ваша светлость, я скажу вам это по-французски. Z; zette и foufoune по-русски означают пи*да).

– Поручик! – княгиня схватилась одной рукой за сердце, другую приложила ко лбу. – Мне плохо. У меня от ваших слов заколотилось сердце, и закружилась голова. Подайте мне мою нюхательную соль…

Я вскочил с дивана и спросил, не зная, куда бежать:

– Где она?

– Хотя нет, постойте, – схватив за руку, остановила меня княгиня. – Прежде положите подушечку в изголовье дивана и помогите мне лечь.

Я взял её за плечи и помог лечь. При этом пола пеньюара соскользнула с неё, открыв мне до сего скрываемые им прелести её тела, всё ещё сохраняющего очарование юной свежести. Я уставился на них, переводя глаза с тяжеловатых грудей, разъехавшихся к округлым молочно-белым бокам, на, как я и предполагал, светлые волосы оазиса на лобке, и обратно.

– Поручик, что вы нашли соблазнительного в теле старухи? – пробормотала княгиня, пытаясь найти свалившуюся с неё полу пеньюара. – Лучше помогите мне укрыться, бесстыдник.

– О, мадам, я восхищён и поражён вашими прелестями, – воскликнул я, не спеша исполнить её просьбу. – Они свежи и очаровательны, как у юной девушки. И ваша кожа, верно, столь же упруга. Но я не рискую оскорбить вас прикосновением к ней моих бесстыжих рук.

– Amp; reheure, porutchik , vous ; tes tr; s aimable. Vous ; tes grand flatteur, – проговорила княгиня. – Touchez-moi, je vous permets, et vous v; rifierez que je ne co; te pas votre ; loge.

(– Ах, поручик, вы слишком любезны. Вы большой льстец, … Коснитесь меня, я разрешаю вам, и убедитесь, что я не стою ваших комплиментов).

Я не преминул воспользоваться её разрешением и положил руку под груди, провёл ею по животу до обольстительного оазиса, прикрывающего сокровенную раковину с вожделённой жемчужиной, вернулся к персям и взял одну грудь в руку. Да, перси княгини были уже не столь упруги, как у девственницы, но весьма приятны на ощупь, и напрягшийся сосок упруг, чисто камешек. Я взял сосок двумя пальцами, слегка покрутил его. Княгиня, закрыв глаза, не шевелилась, отдавшись моим ласкам.

– Поручик, прошу вас, – прервав блаженное молчание, произнесла княгиня, – отшлёпайте меня по попке.

Она повернулась на живот. Я охотно похлопал её по заднице, не больно, скорее, нежно.

– Сильнее, поручик, – потребовала княгиня. – Отхлестай меня, как последнюю уличную сучку.

Несколько раз я шлёпнул её не жалеючи так, что белая кожа попы порозовела. Я продолжил бы сию экзекуцию, но княгиня повернулась ко мне и развела ноги, открывая мне доступ к створкам раковины.

Осмелившись, я прильнул губами к манде и поцеловал её.

– Ты мне делаешь приятно, мальчик. Продолжай, не останавливайся... – прошептала она.

Я не замедлил расстегнуть рейтузы и выпустил на волю дружка, готового к вожделенной атаке, и хотел было возлечь на княгиню, но та остановила меня:  

– Мой милый друг, я хочу полюбоваться на Него.

Я исполнил её просьбу.

– Olya-lya! – восторженно воскликнула княгиня. – C'est r; ellement ; tonnant la verge.

(– Оля-ля! ... Это воистину изумительный член!).

Она взяла в руку дружка, потянула кожу вниз, оголила сверкающую головку, из коей выступила прозрачная капелька, и слизнула её. Затем нетерпеливо скомандовала:

– Vers l'avant, mon soldat, enfoncez votre lame dans votre duchesse!

(– Вперёд, мой солдат, всади свой клинок в свою княгиню!).

Я без промедления выполнил её приказ, и мы поскакали навстречу божественному блаженству…

…Это была бешеная скачка. Кончили мы почти одновременно, сжимая друг друга в судорожных объятиях.

Потом мы перешли в спальню княгини. Там, между двумя заходами она вдруг сказала мне:

– Я видела тебя с Natalie Ordynin. О ней я и позвала тебя поговорить. У тебя с нею что-то есть?

Я покачал головой:

– Нет, mа cher, нас в тот вечер познакомил Суховятский.

– Будь осторожен, mon cher Rzhevskiy, её семья намерена выдать замуж сию взбалмошную девчонку за кого угодно лишь бы сбагрить с рук. Она два года назад отказала своему первому жениху, а второй сам бросил её. Говорят, что он застукал её в постели с кем-то из дворни. Похоже, у неё  l'ut; rus rabique (бешеная матка). Несчастен будет тот, кто попадёт в её сети и приданого за нею не увидит: все имения de Оrdуnin заложены и перезаложены.

– Учту, ma ch; re duchesse, – усмехнулся я. – Жениться я пока не собираюсь.

…Мы расстались с княгиней Марией Николаевной друзьями и довольными друг другом.

– Amp; reheure, mon cher ami, il y a bien longtemps j'ainsi pas ebli, – проговорила она, целуя меня на прощание. – Не забывайте меня…

(– Ах, милый мой дружок, давно меня так не е*ли…).

(продолжение следует)