Птицы падают молча. t

«…Ребята веселились вместе с аниматорами: играли в разные игры, пели в караоке, рисовали, танцевали, обедали гамбургерами и картошкой фри…и выпили много-много Кока-Колы! Перед уходом каждый из них получил в подарок Хэппи-Мил. Этот день надолго сохранится в памяти у детей, так как мечтой многих было посещение Макдональдса. Их мечты сбылись, и каждый ребенок наизусть выучил девиз: «МАКДОНАЛЬДС: ВОТ, ЧТО Я ЛЮБЛЮ, ЧТО Я ЕМ, И КАК ЖИВУ!!! »

Представим на секунду, что в день Семнадцатого Охуевания Иисуса, вы на свой тридцати восьми летний день рождения входите в комнату своему сыну и обнаруживаете этого наркомана дрочащим на межрасовую порнуху , ко всему прочему, подкуренного, с таким лицом будто ему щи на шиле прижали. Сразу скажем главное: всей истории не было бы, если не один факт. Мы, очевидно, все мертвы и каждое действие вроде оскорбительности, развитой от этой повести, мы скинем на немощность вашего ума. Все, что я хочу сказать – не будьте дибилами! По сравнению со всей вселенной, мы стая миллиардной части игольной головки. Так что смысл париться?

Джуда в этот день сидел в кафе и, в общем- то размышлял, на что человеку дана способность соотносить себя со вселенной, и присутствует ли в этом замысел? И если есть, то может в мире найдется разумная планета, способная сосать силу из вселенной и становится подобными образу Бога обрисованного столь любезно и любовно в мейнстримовых религиях? Но если стремиться к этому уровню развития, то как? Может, ИМ при рождении дают карту с совершением тех поступков, один за другим каждый делаемый? И индивид обязан совершить от А до Я, вплоть до исключительно малозначительного действия, иначе вся цепочка, проложенная для пути счастья, разорвется у него на глазах и ослепит его столь внезапно и жестоко, что упадет он младенцем на землю в живот какой-нибудь зороастрийской мамаше. А после данного, этот же персонаж проживает жизнь в другом теле, тусуется как обычные смертные и, закончив цикл своего смертного, переполненного грехопадением дыхания, отправляется в другую галактику на правах сосущего из вселенной, назовем это знание условно  – субстанцией. В этом же теле, но со списком того, как ты что неправильно сделал на земле, и вот, что надо сделать заместо. Сказать да, промолвить нет, накормить бездомного кота, изнасиловать старуху, бежать с зала суда, начинить невинных свинцом и умереть, проткнутый метровым осколком стекла на мусороперерабатывающем комбинате, убегая от старпера охранника. Занавес.

А на самом деле главный герой всего маскарада был просто ****юком. Он еще не знал, как это – чувствовать приближающееся наступление смерти, абсолютно всем очевидное хотя бы на подсознании и сидеть на пляжах Санта-берега юга России и барахтаться с грязными волнами. Зато он знал, что такое сунуть, где достать и как скрутить. Забитый по четырем углам, перемещающийся как ветер, неуязвимый всеяприсунутель. Но еще не отрастивший усики, наш пацан. При таких раскладах, стать попирающим небосвод ему не светило. Нюхая клей и растворяясь потом о гаражные дверцы, он обретал странное почти болезненное состояние опыта, подражая щенку Киплинга, опьяненного желанием сожрать ваксу. Солнечная система – лучшее место для жизни малолетней ошибки, на которую и родной отец не обращает внимания. С самого детства наглый, жадный, напористый. И поэтому он вальяжно сидит в кафе, наедается за счет заведения, накинув на плечи необъятную шубу, и смотрит, сколь далек выход из заведения.

Пробежав три два ноль квартала в поисках ближайшей ночлежки, отделавшись от шубы, выменянной сегодня утром у избалованного чувака, имени которого никто не помнит, но знают, что он ломает айфоны молотком с остервенением сорняка, он затихает. В этот момент его лицо оборачивается мордой хамелеона, посеревшей и покрывшейся трещинами точь-в-точь как у стены подле мусорных баков. Его лицо превращается в топчан, на котором умирает старый алкоголик с доброкачественной опухолью на лице. Лицо хамелеона смотрит на умирающего. И оно же вместе с этим обращает внимание на собственные пальцы, втиснувшиеся в границы ночлежки, обрисовывая себя в виде деревянных досок, приколоченных гвоздями к рамам окон. С укрытия не выходит часа четыре, перекидываясь сам с собой мыслями о том, что, пожалуй, два дня теперь можно и не есть, а там голод сам подскажет, как действовать. Ночлежка городских аборигенов это такое волшебное место, где каждый, на кого смотрят косо, может найти приют и одновременно с этим обрести правильное осуждение. Едва оказываешься здесь, и сама логика подсказывает: «Ты зашел слишком далеко. Как же так вышло, что в итоге ты обитатель этих комнат? » На самом деле у Джуды есть дом. Только он там появляется редко. Родным он не нужен. Точнее одному единственному человеку мужского пола, который неаккуратно дефилирует между бутылками, пузырящимися от алкогольного стыда. Всех остальных уже нет. Остался лишь этот вид из разбитого окна, обнаживший проспект, погруженный в нервное истощение осени. Верхние этажи гудят, а через шум колобродящих испарений жизни пробивается смертельная тишина чердачных комнат, где угасают самые безнадежные.

Пора уже выходить. Если погоня и случилась, то время успело потушить ее и покрыть слоем безвыходности.

Но чем занять себя сейчас? Разве что только глазеть на острых парочек, мирно дефилирующих вокруг пруда недалеко от проспекта и думающих, какого рода силиконовую штуку им применить после заката солнца.

После всего этого Джуда обнаружит себя в зрелом возрасте, в служебной машине, зажатый в тиски костюма и наблюдающий за мерным течением времени за окошком с пассажирского сидения. Но изменился ли он с прошествием времени внутренне?

«Ага, ***ня блять, конечно. Честно? Нихуя! » говорит он в мобильный.

Он все такой же кот.    

Каждое утро наш парень просыпался с мыслью о том, что неплохо было бы посетить занятие в школе хотя бы для виду. А так как в государстве, в котором Джуда проживал воскресенье это каждый день, он шел по одной и той же дороже из песка и металла, со всех сторон, облепленную куполом инфополя, из одного конца которого в другой новости долетали по кровоточащим каналам сплетен. Его  пути встречались многие лица, искаженные во многом, в исключительных случаях – искалеченные. Проспект под  его ногами долгие годы был чист и ничто не тревожило его покой, кроме как разве маленькой детали, настолько незначительной, что автор этих строк не придал бы значение этому факту вовсе, если бы не один факт, заслоняющий этот. Маленькая деталь уверенными шагами поступи двухголового песочного циклопа, Джуду сводила с ума, доводила до бешенства и убивала одним лишь своим наличием. Нищенка.

Все-таки даже на дне бунтарей есть свои бунтари. И она посмела одна, вопреки даже своим «коллегам», встать на колени в этом людном участке человеческого потока. Она, молодая и старая в одном лице, с покореженной табличкой на груди уверяла: «Мне нужны деньги на лечение немоты». Каждый раз, проходя мимо нее, Джуда видел как ей кидают сущие гроши, которых не хватило бы даже на покупки четвертинки яблока. «Да как она смеет, как? ».

В то рассеянное крупой тумана утро он шел снова этим же путем, чтобы на другом конце прямой кишки городских улиц, сделать нечто(на жаргоне «присунуть») одной юной особе в возрасте только что достигшей 14-ти лет, вроде как подарок на день рождения. У нее была вполне привлекательные для этого возраста зад и сиськи, даже набухшие, отчего ее загорелое лицо смотрелось еще лучше. И почему она оставалась целкой до сих пор, Джуде оставалось лишь гадать, но сейчас наш двенадцатилетка шел как раз исправить этот несправедливый природный факт. «Хей хей, хей- хау хау» шел по улице он и припевал, чувствуя приближение ее квартала.

Как уже понятно, Джуда был не из робкого десятка, и потому предпочитал тусоваться с маргинальными  элементами общества, короче говоря – подростками, перевалившими за шестнадцать, чисто из интереса и че у них там происходит. Весь их мир представлял собой осознанно уродливое, кайфующее естество, перемешавшее в себе рано созревших детишек, оформленных бородой, а с женской стороны выпирающими изо всех сторон преимуществами. Слишком широкие подбородки, растянутые улыбками и черезчур слишком много движений руками и телом под музло с участием Joy Division и им подобным. Капец короче. В общем, во время прогулки до девки его перехватил один из этих чуваков. «Эй, чувак, - сказал этот чувак, - нам вообще-то может понадобиться твоя помощь для того, чтобы быстренько намутить кое-ч».

- Какие дела? – спросил Джуда.

;

Конечно, ему не хотелось шевелиться в обратную от девчонки сторону, но отказываться сейчас от такой простенькой услуги, рискуя потерять расположение тех, кто по ночам разбивает автомобильные стекла кирпичами, не хотелось втройне. Поэтому надо бы пошевелиться и поскорей, пока обладательница хрупкой девственной плевы еще дома.

Особняк на отшибе, Дом Пурпурных Полосок, Человек с Татуировками Рун. Все эти наименования подросток закрепил и записал, чтобы не забыть.    

Строение, в которое он обещался отправиться, представляло собой каменный отголосок на краю ничего. Со всех сторон получудовищный первородный особняк закрывали крючковатые деревья, словно самой природой отмеченные за первородный грех. Большинство знало отморозков, обитающих в особняке не больше, чем мать знает о сыне подросткового возраста. Учеба, все дела, свитер на зиму, а лекарство от кашля, ящиками на заднем сиденье у товарища в планы, конечно, не входит. Ибо Родственникам с большой Родовой Буквы всегда нужно зацепиться за что-нибудь, что удерживает наши молодые гнилые души в рамках их представлений о ребенке. И когда небеса откроют промозглые хляби дабы поглотить душу новооткрытых приспешников порока, любимая тетя будет там, чтобы брызнуть засохшими душами, обращенными в дымный фимиам и раскаленными щипцами бросит тебя в самое пекло. Мы прощаем тебя. И тебя. Но тебя нет! Что произойдет, если твои мамапапа узнают завтра, какого рода инфа хранится на жестком диске любимого чадо? Как карлик со свиной головой прет несовершеннолетнюю Мэри Энн, похрюкивая в такт уходящим школьным-студенческим-молодым годам. Впрочем, если ты умрешь, максимум что тебя ждет – забвение на месте. Никаких сжиганий чучел юного полковника Каддафи и митингов с лицом на плакате с последующей социальной анафемой посмертно. В это время года в особняке никто не водится, все зомби разбежались по своим темам. Одна лишь клевая Анна, с вздувшимися венами зависает где-то на чердаке и пара смотрителей места, назначенных черт знает кем на эту должность, целыми днями гоняет теплый воздух по каменным залам, зарабатывая на билет к беспокойному будущему. Они оторваны от реальности двадцать пять часов в сутки и скорее покончат с собой, нежели покинут это место. Впрочем, отчасти их можно понять.   Вообще то никто не знает, откуда они взялись, но принято считать, что это родственники одного старика, истинного хозяина особняка, только вот он ушел давно и не вернулся и ищут его уже много лет, а мертвым не признают по причине…а по какой никто не знает.

Эти двое сидят друг напротив друга, направив взъерошенные клочки волос в атаку на соседа, сжигая стены глазами-лампами. Тот, что повыше горит рыжими волосами на бледных руках и оба чувака одеты в непонятное тряпье, словно выхваченное с экрана телевизора, застрявшего в шестидесятых. При этом в них есть еще что-то, неуловимое как мазок кисти под первым слоем шедевра, то ли от вселенной стимпанка, то ли еще от какой то неведомой формы жизни, название которой еще не придумано в тусовке постоянно перетекающих друг в друга и лишенных жизни привидений.

- Вот зачем ты занимаешься музыкой до сих пор, чувак? – спросил Г. у Ш. сидя в соседнем гамаке внутри каменной залы, - это же все равно никому не надо!

- Как это не надо??? – охуел в раз Ш. – это надо мне!!

- Да ну ну ладно разыгрывать тут рулетку, каждый дурак знает для чего все это делается! «Ооооох ты такой чувствительный творец, давай трахни меня пожалуйста дважды». Вот для чего! И для и веры в то, что вот вот тебя должна накрыть слава, и ты будешь иметь столько денег, что тебе необязательно поэтому устраиваться на какую-то необходимую уже работу с низким но постоянным доходом, ведь ты можешь упустить какой-то свой шанс!

- В какой-то момент ты начинаешь замечать, что все твои друзья разговаривают только о деньгах, или сколько денег они подняли за последнее время.

- Это верно, потому что в какой-то момент мы поняли, что выросли, над всеми этими моментами. И тебе тоже пора уже задумываться об этом приятель.

- Я делаю музыку не потому, что хочу быть популярным. Потому что мне она нравится. Да, я хотел бы быть популярным, это желание любого на моем месте, но я вполне осознаю, что это, скорее всего никогда и не произойдет, вот почему я просто буду делать то, что делал до этого.

- А если не получится?

- То пускаааай, - развел руками Ш. – сдохну нищим, без элементарных денег даже на инструменты. Или от передоза, короче – какая разница?

После чего разговор исчерпал себя, и они оба уставились в оконные проемы, надеясь выцедить хоть что-нибудь для своего ошалелого взора. И тут они замечают чувака, который явно спешит в их сторону. Кого, особенно в такой мрачный день, может затащить желание к этому древнеликому оплоту внешнего кханатоса, покрытому чешуей из каменной кладки, испепеленных труб дымохода , скрипящих флюгеров и накидкой покрытый из сожженных полей вокруг него. Трехэтажное чудовище, внушающее страх и опасение. Джуде было наплевать.   Он гордо подкатил к изрезанной гигантскими когтями полубелесой двери и, схватив эту ***ню, что в народе гордо зовется ручка, стал дергать на себя. Нет. Не поддается. Тогда он странно страстно заколотил по двери всеми своими четырьмя конечностями. «Это ОМОН православный! – воскликнули спекшиеся от скуки джедаи, принимаясь искать нычку для того, что у них даже нет, никогда не водилось и ВОДИТЬСЯ ЕСТЕССТНА НЕ БУДЕТ».   А потом начинается джаз. Да да, тогда как чуваки ползают по каменному полу, ища скрытые углы, которых здесь и не предусматривалось, лишь потому, что так надо по ритуалу и, не дергаясь особо к дверному проему. Потому что Петруха какой-нибудь по другую сторону с автоматом, как ****ет скоро ботинком в дверь и конец тому, кто там стоял». И вот этот джаз: вы вообще его слушали? Как до такого можно было додуматься вообще? Какая-то свистящая, пикающая, бухающая волнами вам в лицо круговерть, где музыканты так часто сдвигают долю, что можно даже сойти с ума тихо, если честно. Если бы это была просто квартира, то какой нибудь идиот бы точно притулился к входной двери, типа ребята я на самом деле вас встречать уже шел! Как правило хорошо если его просто прижимает дверью , но часто православный просто хватает парня или девку за шкирняк, тащит и елозит им по хате, чаще всего измочаливая его до состояния перманентного шока . Самое смешное, если на месте маневра внезапно окажется средней величины аквариум и оперативник напорется на него, а еще смешней если он же при скрутке напорет подозреваемого на гвоздь.

Джуда продолжал лихо молотить в ветхую дверь.

По другую сторону двери все стихло.   Еще через мгновение в утробе дома раздается еле уловимый звук, одного эха которого достаточно для того, чтобы мурашки заморозили кожу по самые пятки. Щелчок затвора. А за ним куски смертоубийственной дроби, вымолачивающие доски двери вплоть до вымершего поля. Оглушающие и дезориентирующие, словно удар молота по центральному нерву, пугающие как ад и рай в одном стакане. Хочется бежать до самого первородного начала от этих звуков, выносящих барабанные перепонки и закрывающих солнце красными контужеными пятнами.   Джуда ретируется прочь от крыльца и, имея определенный план в голове, стремится к заднему двору. Стремянка, зарытая в осенних листьях, крыша. Окно на чердак распахивается с характерным скрипом, и пыльные лучи блеклого солнца врезаются в дощатый чердачный пол, не мытый со времен революции. Копошение в углу и затертый взгляд остекленевших глаз. До боли знакомых и потому неинтересных и даже отвратительных глаз Клевой Анны. Потому в глубине души он и держится от них подальше.

«Жизнь это какой-то странный сон, - и мне нужно от него избавиться, - избавиться любыми способами», - произносит она, томно вздыхая, и вновь теряет рассудок.

Звуки на первом этаже все еще живут своей жизнью. Они нарастают, множатся, от них невозможно спрятаться.

Ш. стоит, тупо уставившись в дверной проем, дрожит и дергается почти невидимо коленями и локтями. В пальцах сжимает он мертвой хваткой черный как лесная ночь дробовик, может быть, даже уже не заряженный. В воздухе витает запах пороха и пота. Г. сидит в кресел ни жив, ни мертв, тщетно пытаясь мигнуть зажигалкой.   «Ничто не ободряет так, как паук размером с ладонь  в одной маленькой комнатушке с тобой. Особенно если не знаешь, где именно он спрятался, - проникновенно утверждает Ш., рисуя дулом сложные геометрические фигуры, - я ползаю на четвереньках, старательно вычищая взглядом углы, особенно темные, особенно все. В такие моменты каждый сантиметр тела обострен, сама природа возвращает заглохшие в обыкновенной жизни инстинкты. Через тело идут электрические разряды, и я начинаю видеть плечом».

Его голос звучит как пропущенная через репродуктор древняя запись с Клинтом Иствудом. «Знакомо это чувство, когда каждый волосок, занесенный на живот случайным ветром – оборачивается гигантским тарантулом? Ничего нельзя с собой поделать».

На четвереньках Джуда продвигается к креслу и затаивается у самой спины Г.

«Вот же тварь. Начнем с того, что я к тебе, приятель, относился хорошо, - кричит Ш. брызгая слюной, - Твой вольер был больше чем, моя комната в детстве. И невинной жратвы для тебя было достаточно. Но ты предал меня сраный ублюдок, решил сбежать. Не тут-то было. Может ты и не боишься как я, может природа наделила тебя хитростью, однако твои дни сочтены. Когда я найду тебя, ты будешь раздавлен, разрезан, испепелен. Никаких больше пауков в доме! Ни-ког-дааа! » И чувак снова жмет на курок. Остаток двери смотрит на него безучастно. Ничего не происходит. Лишь услышав обнадеживающий глухой щелк, Джуда выбирается из своего укрытия.

Десятки и сотни людей в год погибают под колесами исправно работающих машин. Всем похуй. Но стоит замаячить на горизонте одному единственному психопату с ножом и все блять просто с ума начинают сходить! Знаете, ни одно сборище заводных апельсинов не идет ни в какое сравнение с бандой очередных жирных мазафакеров, вооруженных неосознанной жестокостью вкупе с желанием быстрей попасть на вечерний ужас.    

Кто-нибудь остановите их!

;

- А эти штуки уже не у нас, - промолвил Ш. , продолжая пребывать в состоянии агрессивной тряски – сегодня утром их забрал Ковбой.

- Да, ковбой забрал, - подтвердил Г, осекшись.

Звучало это невероятно, ибо Райдер Ковбой никогда не просыпался раньше обеда, но тем не менее это лучше чем ничего, поэтому тут же на месте пришлось звонить на очередной из его номеров и назначать встречу на его территории, как в этот раз оказалось в выставочной зале нового музейного магната, имени которого нигде приводить не имеет смысла, ибо имя его настолько ординарное, что нормальный человек растворится в воздухе от стыда за такую глыбу, спрятанную за столь жалким и ординарным именем. Там Райдер чувствовал себя в безопасности и,   в случае опасности, имел возможность спрятаться в своих «особенных местах», о которых, подозревается, не знают даже проектировщики здания.

Эта постройка возвышалась в центре города, в просторной парковой зоне с прудами и зелеными насаждениями, обвитыми со всех сторон цветочными вкраплениями и намеками на ландшафтный дизайн. Само здание напоминало отдаленно римский храм, и при этом что-то среднее между усадьбой поэта и мавзолеем Ильича. Одним словом, описать довольно проблематично, но выглядит внушительно как ад на земле. У входа толп не имелось, где-то у водоема с утками скучал одинокий охранник. Вход не заперт. Очень сильно удивившись отсутствию контроля на дверях, Джуда принялся за блуждание по мраморным лабиринтам площадок для экспонатов.

В государстве вдруг стало модно ходить по музеям. Будь ты старик или молодой пройдоха, ты обязан вооружиться фотоаппаратом без вспышки и отправиться смотреть на затерянные во времени отголоски прошедшего, имевшие смелость вовремя проявить трусость, дабы остаться на руках у напуганных до смерти афинян/македонян/индейцев/советских людей имени святого лика Сталина.   Да, да, дружище, если ты еще не в музее – скорей туда. Новая игрушка для скучающих в промежутках между сексом и сном. Но самое главное даже не то, что ты обязан пойти в музей и заявить свое превосходство мертвым экспонатам. Самое главное – заявить превосходство в кругу подобных тебе, аргументируя своим опытом музейных походов. Это мода. Смиритесь, пожалуйста. Музеи стали расти, силясь обойти друг друга в мощи предоставленных увеселений, выкидывая на суд оголтелому обществу одно фрик-шоу за другим. Что же, и это поддается пониманию. Вы ведь не ждете от мартышки, что она будет есть банан, аккуратно отрезая от него ножом? Когда ВЫ ели банан таким способом? Это выглядело бы смешно. Вот почему от запертых в своем снобизме теней наступающей эпохи интеллигентов, погруженных в краст, никто не ждет иных действий и реакций. Ты обязан ходить по музеям не потому, что тебя это привлекает, а по причине одобрения тебя со стороны общества при посещении оного.

В конце концов, обойдя все возможные комнаты, Джуда оказался в просторной зале с позолоченными стенами, причудливыми изгибами в углах и железно-золотыми листами, козырьками висящими над сборищем красных гардин и угрюмых гобеленов. За белым дубовым столом сидели все уважаемые люди-старики из его города и подумывали о том, как разделить кусочки города себе в прибыль. Вот почему, не принимая всем сердцем картину развернувшегося, Джуда поспешил проследовать в соседнюю залу, и это наверное не забудет никогда.

Ночь.  

«Гелиополис! – воскликнул кто-то из многочисленных наблюдающих рядом с ним, он… он существует! » Каменная башня каменным кругом обвивала необъятных размеров город, конца и края которого не было видно, и противоположную точку обзора с башни скрывал жесточайший туман.   Мириады огней, факелов, люстр, свечей, тепловых бомб и нескольких солнц летали над землей города, освещая его в порядке, который способен просчитать только Бог.   И не было конца и краю этому роскошнейшему нагромождению белизны колонн и изящества амфитеатров. И вдруг совсем ясно он увидел перед собой огромную фигуру фиолетового бога, покрытого убранством статуи свободы и держащего в руках настоящий яркий смертельный факел, освещающий путь Гелиополиса во тьме времени, пространства и подпространства.   В этот момент сердце Джуды затрепетало, и он обратил взор вниз, к водам у начал башни и увидел множество кораблей, выныривающих с глубины и ведших свой путь в главный порт города, моргающий судами и доками. Огромная статуя, украшенная подобным, как у бога, факелом, отмечала постамент, под которым проплывали все путешественники, целую вечность слоняющиеся в поисках своей идеальной Африки. От этого коленки Джуды задрожали и он повернул голову влево, лишь бы не видеть всего кошмара гигантизма, настолько необъятного, что его сознание не может представить это.   И тут он узрел цепи, змеями обхватившие тело могучего атланта, висящего над бездной, приколоченного к каменной кладке. Атлант дергался и кричал, источая проклятия, а фиолетовый бог взирал апатически на стайку людей, сверху наблюдающих за событием. Тогда он совсем потерял над собой контроль, присел, прижавшись лбом к бортику и стал раскачиваться, пытаясь хоть на мгновение выкинуть картину увиденного из головы. Почему-то его тянуло прыгнуть в пучину вод, но он знал, что не выживет, да и вообще, не состарится ли он, пока долетит до конца? Он мог бы лететь многие времена, питаясь несмертностью Гелиополиса и спал бы прямо в полете, рано или поздно, через много веков, расслабившись и разбившись, наконец, о гладкую поверхность этих вод. Что будет дальше? Джуда зажмурился и вдруг почувствовал в себе частичку сил для того, чтобы отойти от края, ведущего в город Бога Богов. Поэтому он чуть ли не отпрынул назад и побежал обратно в золотой зал, едва не срывая занавески между этими «комнатами». «Там такая ***ня!! – закричал он людям, недвижимо сидящим за столом. В общем-то, никто и не пошевелился, парень стал хватать всех за ткани пиджаков и юбок, пытаясь утащить с собой хоть кого-нибудь, но все словно по команде возвращались обратно, словно у них внутри была пружинка возвращения в прежнюю точку, где можно посидеть. И только сейчас, отпрянув в ужасе, Джуда понял: перед ним просто несколько десятков восковых фигур. Никто из них не дышал, все они просто парили в безвоздушном пространстве.

«Эй, вот ты где, я тебя по всему зданию ищу! » - окликнул его знакомый голос, так внезапно, что Джуда даже вздрогнул. Это был Райдер Ковбой и он, сверкнув своим золотым зубом, схватил своего друга за рукав и потащил прочь от этого проклятого цирка.

;

Вот она снова, нищее пятно вонючих улиц. Стоит на коленях, вперив взгляд свой в промежутки между камнями, выложенными на тротуаре. Ее пальцы грязны, ногти сломаны, а лицо измазано чернотой, но Джуда знает, что это лишь обман и ничего более. Иллюзия, которая растворится к вечеру, когда попрошайки исчезнут с проспекта, и вечерние дороги заполнят вытянутые в спираль молодчики в серых парках, прогуливающихся тонкими ногами совместно с апатичными подружками, заряжающими сигарету за сигаретой. Скользя взглядом по девушке на коленях, Джуда ощущал, как чаша его раздражения переливается через край и какое-то неизвестно чувство заслоняет ход его разумных мыслей. Машина ковбоя стояла недалеко, дверца открывается, и приятное тепло салона перебивает запах индустриальной отчужденности.  

Город с другой стороны автомобильного стекла разворачивался серой промозглой массой, давящей безысходным ощущением потерянности и желанием сорваться в какой-то момент и отправиться на поиски собственного мобильного рая, который принесет спокойствие и гармонию в измочаленный ум. Ковбой уже много лет в бегах, прыгает с соляных шахт на краю страны в телеэкраны, перебиваясь на время между полосками настроечной таблицы, когда мы уже спим. Он скрывается в лесных избушках, бумажных заводах и притонах для бомжей на последней стадии. Он питается на православных пунктах помощи бездомным. Моется в туалетах автозаправочных станций. Он есть альфа и омега, дух новоприобретенной опухоли на теле сити в виде испещренного колоннами здания современного музея. Охранники сомневаются, что видели его когда-либо, а если и видели, то какая разница? Пусть шатается себе днем, пока цивильный народ глазеет в витрины, а ночью Ковбоя все равно не видно. Ну и какой вред от призрака, вложенного в эти свежие стены? Правда, однажды, его пытались поймать пирамидоголовые агенты Сиона и хотели заставить работать продавцом-консультантом, снимающим уголок поближе к спальным районам, но он три дня скрывался от них, притворяясь полосками на обоях в воссозданных апартаментах очередной викторианской королевы зла. Поняв, что Райдер Ковбой может заниматься этим бесконечно и в этом – бежать – собственно состоит смысл его жизни, пирамидоголовые оставили его в покое, даже не подумывая о возобновлении попыток.  

И теперь он, как ни в чем не бывало, ведет тачку, на заднем сиденье которой дремлет 12 летний подросток и думает, что уже очень устал. Ему перевалило за 30 не одну и даже не две зимы назад. Он угасает. Угасает даже дыхание. Жизнь истощается из его глаз и все вокруг становится шаблонным и мутным, неинтересным. Может именно поэтому он создал новое убежище подальше от заполненных городских магистралей. Он нечасто толкует об этом месте, хотя все знакомые уже знают, что в неглубокой лесополосе готов дом для Последней Обороны последнего из Могикан. Домик, замаскированный с изяществом работящей северной птички. По соседству лишь небольшая деревенька с несколькими маньячными старухами-обитательницами и инопланетным зондом, высаживающимся иногда на ржаное поле для сбора информации в помощь к грядущему вторжению на ошалевшую от порока землю.

Джуда все еще спит, когда Райдер Ковбой оставляет машину в гараже и отправляется на поиске пакета, спрятанного в доме. Вокруг висит густой туман и редкие сосны, устремившись в облака, удерживают лучи солнца от вторжения на сонную болотистую почву. Почву словно живую, дыщащую травами дурмана и первобытной сыростью. Вырубленный из цельной древесины дом совсем небольшой и приятно пахнет елью. Внутри еще догорает костер в камине, скоро он будет зажжен вновь. Внутреннее убранство достаточно скромно, и Райдер Ковбой находит нужный предмет в мгновение ока.

Когда он возвращается, Джуда уже сидит на капоте, устало потирая глаза. Несмотря на то, что спал он недолго – чувствует себя измочаленным. Он зевает, принимает пакет и положительно откликается на предложение посидеть на крыльце какое-то время, прижавшись к лесному пейзажу, который может успокоить даже самого буйного представителя городской среды. Видимо поэтому пациенты офисных психушек отправляются в тур по селам и деревням, едва цепи 8-часового рабочего круга позволяют им нести флаг будничного остервенения чуть дальше собственной будки.

Ковбой всегда считался в тусовке пусть и чудаковатым, но отличным чуваком, с которым приятно поболтать о том и о сем, кроме всего прочего, перенимая богатый жизненный опыт отступника, который при всем при этом от своих принципов и данных обещаний не отходит даже в мыслях спозаранку.

- Вот что я тебе скажу скаут, - после некоторого молчания произнес Ковбой голосом, звучавшим по стальному четко и хмуро, - в этой жизни тебя хотят поиметь каждую секунду твоего существования. И делают это. Подготавливается плацдарм для круглосуточного траха в задницу достаточно изящно. Посмотри, как протекают занятия в школе – огромным необъятным списком вас сажают за определенные, четко очерченные квадраты и заставляют делать что-то, просто потому что так происходит вообще везде, во всех уголках земного шара. Прикинь, что было бы, если бы стремные наши властители захотели бы поменять наше поведение. Щелкни они пальцами, и завтра все президенты, совместно с ополоумевшим народом ринутся в одинаковый танец, учась летать диагонально от пола к потолку. А так, ну хотя бы это у нас есть – стандартный контроль. Тебя как будто бы проверяют с детства – умный ли ты? Но если ты умный и просто по какой-то, хоть по собственному внутреннему убеждению, не делаешь домашнее задание и ваще не делаешь нихуя по школе, то тебе наставят кучу двоек, ты вылетишь из школы. Был ли ты умный? По их логике -  нет. Получается, ты дурачок. И так напишут везде, и везде тебе дорога будет закрыта, кроме пчеломаточных разрывательных шахт, куда тебя бросят даже без защитного костюма. Ты понимаешь, о чем я?

- М-м…

- А я вижу, что абсолютно понимаешь. Так вот, все в мире несправедливо чуть более чем полностью. Это смертельное противостояние самцов и самок – самцы просто воюют разными способами, завоевывая элементарно больше инкубаторов для вынашивания своего потомства. Естественно те воины, страны которых устроены именно так всегда будут в авангарде. Идет всемирная всеобъятная война за ****ятинку. Последнее о чем ты подумаешь на исходе жизни, о, а у этой крошки отличные ножки. Нужно как-то выходить из этого порочного круга, но мы еще не знаем как – наше развитие не позволяет нам понять этого. Кажется иногда вот буквально на миллиметр преодолеешь сам себя, но все это сущий обман –ничего такого даже и в голову не бери. Большую часть времени для окружающих ты будешь всего лишь еще одним винтиком в всепожирающей машине самоуничтожения. Вокруг всегда будет холодно и никаких границ между справедливостью и мученической смертью не прорисуется и на исходе жизни твоих внуков. Просто потому что кто-то так сказал. Как мы покупаемся на это каждый раз, я даже еще ума не приложил…

Снова воцарилось молчание, но ненадолго. Ковбой продолжил.

- Мы проживаем жизнь за жизнью, но не свою. Надеваем на себя личины, с самого детства. Понимаешь?   То, что предлагают нам – это не выход. Тупик.   Я спрашивал у толп, они мне ничего не ответили. Ни у кого нет ответов. Все, что ты имеешь в каждодневном распоряжении – борьба с собственным набирающим обороты хаотически развивающимся безумием. Но, конечно, пока ты этого не осознаешь. Или осознаешь? Если так, то наши дела совсем плохи. Это означало бы конец человечества. Индивид не должен узнавать определенные истины так рано. И вот, вдумайся, как только ты осознаешь, что без указки власть имущих ты не сможешь разобраться со своей жизнью, государство хватает тебя и трахает в зад до скончания дней.

- Что же делать?

- Бежать. Как видишь, я уже сбежал. Когда брат начнет убивать брата, а мать пожирать дитя, тогда небеса закроют красные тучи и великий бакс обратит эти заработанные нарко-бабки против агентов, в свое время наделенных полномочиями толкать разные интересности людям с расшалившейся щекоткой. Помяни мое слово, ман, ты не успеешь поднять голову с теплой кровати, как в твой дом ворвутся люди с ружьями и будут судить живое согласно Большому Суду Линча.   У них в сумках молотки выбивающие зубы. На шеях ожерелья из трофейных ушей, а глаза их полны ненависти ко всем, кто не надел рубашку нежно-голубых цветов, с которой в подарок комплектуется папка для бумаг и машина представительского класса. В оставшееся время мы можем ослабить их, бунтовать. Ты слышал о последних событиях? Люди захватили больницу, они требовали крови. Крови наших будущих мучителей. И они получили свое. Взрывается большой театр. На огромных грузовиках «подонки» в масках разбивают банковские стены. Они жгут наличку Ротшильда, а на остаток покупают бомбы с начинкой из стекла.

- Ковбой.

- А?

- Почему ты мне это говоришь?

Райдер Ковбой поморщил щетинистую щеку, словно спрашивая сам у себя, а в действительности зачем он все это рассказывает существу, возможно даже пока не способному понять смысл прошедшей речи. Он поморщился и, взглянув в небеса,   высмотрел там слова для ответа.

- Просто дай этой старой развалине выговориться, - произносит он тоном проигравшего, - не каждый день найдешь достойного слушателя для сбивчивого бреда.    

Какое-то время они оба, уставившись в лес, сидят, обсуждая всякую чушь и потягивая горячий чай из жестяных кружек, а потом осознают, что время неумолимым палачом рубит землю у пяток а это значит, что пора двигаться дальше.

;

- Что вы делаете здесь? – спрашивает жирный краснеющий индюк в галстук-бабочке. Нищая девка устремляет взор в тротуарную плитку, будто убегая от вопроса, - у вас достаточно здоровья и молодости для другой работы, разве вы не хотите большего в своей жизни? Разве к этому должен стремиться человек? Скажите, вам не стыдно за саму себя? Одумаетесь ли вы, если ад упадет на грешные головы таких как вы, и все будет поглощено кровавым заревом?

Город любит унижать детей, принадлежащих ему. Каждый день мы проходим по маршрутам, назначенным судьбой и социальными связями, редко задумываясь о происходящем за углом и в этих ветхих домах, больше походящих на железнодорожные сторожки, с тянущимся от решетчатых окон духом беспокойства и грязи. Копотью зашит город и прокляты его обитатели.      Бутиратные подъезды притягивают бездомных и люмпенов, устраивающих драки лишь потому, что в этот самый момент котел сознания начинает работать на полную катушку. Ночь заполоняет разум искаженных душ всех сортов, движущихся в направлении кормушек с разноплановых в своей извращенности уголков спальных районов и бедно обставленных лофтов, с ютящимися по тридцать индивидами. Плывут в океане порока ночлежки, с перемешанными в кастрюльке худощавыми сиротами, принимающими нож под ребра за тюбик клея, а погоняют их отщепенцы с запавшими глазными ямками.   Выброшенные на помойку вечности гнилостные, карикатурные истязающие сами себя сумасшедшие с наклонностями диких зверей, непонятно кем выпущенных на свободу. Трущиеся об асфальт младенцы потерянной эпохи с дряблыми конечностями и кусками бороды, застрявшими на инфантильных опухших щеках. Они ничего не хотят, ничего не могут, вечно усталые и всегда хриплые. Ленивые и мертвые при исправно работающем дыхании. Больше ничего не нужно ни от жизни, ни от судьбы. Иногда кажется, будто бы поставишь их на плечи один на одного и макушкой они ударятся о шершавую поверхность луны. Бездомные это даже не вид биомассы, это субстанция из четвертого измерения, перетекающая друг в друга и в пространство за пространством понимания, подвластного человеческому сознанию. Некто однажды сказал, что невиданные удовольствия лежат лишь за преодолением невиданного отвращения. Ну, может быть сказал и не так слово в слово, но, поверьте мне, основная мысль крылась именно в этом. Королевство кривых зеркал принимает только отрешенных от материальных сущностей типов, но при этом привязанных к этим же материальным сущностям вдвое сильней, чем принято у среднеклассовых кактусов на подоконнике. Бомжи это роботы с функцией самокопирования – высшие существа, направленные в свернутую до размера спичечной головки трубу. Общество хватает их за загривок и заставляет пролезть сквозь нее, тянущуюся на миллион километров, выхватывает остатки с другого конца и высасывает через соломинку Большого Наебалова, отчего каждый бездомный неимоверно кайфует. И с каждой подобной процедурой болото засасывает подобных маргиналов с напористостью свидетелей Иеговы.   Представляется, что после ночи каждое человеческое существо начинает ощущать их пребывание на себе. Каждый взгляд засаленных от жизнипроебства глаз направленных на отмытый по норме субъект раздела биологического существования в городских условиях, остается на пальто и мясистой коже. Итак, что же слышно из углов маргиналов, кратко, в обрывках сообщают нам очевидцы. Пикающий, бьющий по задней доле мозга укольчик, множеством запущенный и вновь заведенный. А под ним пластиковое озеро, прогибающееся под конфетной косой, срезающей желтые лепестки-луны, чтобы сквозь темно-синее небо поступал на грешные головы божественный отчаянный, шепчущий, истеричный и надрывистый вопль. Крик такой сломанный, что заставлял грехопадение прижиматься к сырой земле, побеждая саму сущность человеческой самодовольной воли. И как только обреченные на вечное гниение в торфяных водах ада люди не посмеют даже представить, как научиться поднимать голову, танцующая свора создателей вселенной спустится на ржавых лестницах на шеи простым праведникам и запирует на славу. Они принесут с собой мегафоны и материалы для постройки магической сцены, где разукрашенный под все красное певец, плюясь и матерясь начнет проповедовать уводящие в геенну огненную истины, и все пойдут за ними.

Стальной удар трубы в гонг революции разума и пошло все поехало. Вот уже орды железных созданий, выстраиваясь в стену по правую и левую руки от машин с остатками разума, маршируют к кровавым хлябям и стонут, в ожидании победы. Тревожно и мерно тянется время, нет никакой угрозы. Неужели угрозы это обман? Но реальность остается прежней и прежней и прежней. Все мы – лишь биомасса, в ожидании тотальной элиминации.

«Запомни главное, маленький чувак, - говорит Ковбой напоследок, - все, что выросло вокруг тебя – лишь иллюзия, и настанет тот день, когда человек захочет отбросить ее. Иногда мы чувствуем – вещи вокруг нас это не то, что мы привыкли себе представлять, однако ничего с этим сделать не можем. Сознание еще не перешагнуло за тот порядок мыслей, что отделяет нас от частично запрограммированного растения. Настанет тот день, когда мы пробьем барьеры, и сегодняшнее существование будет чем-то вроде жизни неандертальца для нас настоящих. Иначе мы сгинем и ничто не напомнит о нашем уродовании этой грешной забытой планеты. Все, что осталось нам от предков – это жестокость, и мы обязаны лелеять ее в сердцах, для того, чтобы быть достаточно подготовленными для выживания целого человеческого рода. Не знаю поймешь ли ты меня, но хотя бы постарайся не пропускать эту чушь мимо. »

Райдер Ковбой оставил его рядом с глухим переулком, где и должна была закончиться эта история с пакетом. Все главные мировые события происходят в очередном бедном квартале с разбитыми, а кое-где и заколоченными кирпичом стеклами. Здесь же переулки с притонами, шлюхостанциями, ночлежками и скелетами птиц, беспорядочно разбросанными по уродливым детским площадкам. Это квартал отчаяния и беспорядка, закравшегося в само естество обитающих в нем. Что ни говори, но от некоторых мест действительно лучше держаться подальше.

Нужная дверь манила теплом и тускло-красным светом.    

«Вся твоООООооОООя страна будет ПОД водой! Через двадцать четыре часа! »  - кричит Жириновский – с телеэкрана огромного, обкуренного государства размером с обложку последнего Acid King’a. Дом Пурпурных Полосок в приемной по виду не более чем видеопрокат родом из 90-х и маленькая лавочка, торгующая пряной снедью. Здесь также можно приобрести цыганские иглы всех сортов, а если попросить, то достанут запретный товар иного рода.  

Но это лишь ширмочка, скрывающая суть под классической вывеской обдолбанного прикола. Внутри помещение намного больше. Это тетракуб. Каждый более или менее въезжающий чувак понимает, что в Доме Пурпурных Полосок несчетное число коридоров и найти нужного человека не представляется возможным, будь это хоть президент Путин. Тетракуб это одним лишь хозяином (если он есть) известное количество сеточек наполненных комнатами в арабском стиле, на подушках которых каждый жаждущий найдет необходимое. Как происходит контакт в этом месте – загадка на миллион. Джуда шел просто по интуиции, ведомый запахом лаванды, смешанной с каким-то странным холодными ароматом. Каждый, кто видел Человека с Татуировками Рун, никогда его не забудет. Кажется, будто они светятся при мраке, а глаза его невидящие одновременно с этим наблюдают за тобой даже после расставания.   Сухощавое тело способно растирать камни в мелкую крошку подергиванием мускулов, а знания без зазнайства поражают глубиной тех, кто прислушивается к важным посланиям. Это создание следовало Джуде найти поскорей.

Здесь награда всегда найдет своего героя. Приближаясь к намеченной цели, Джуда слышит знакомый голос с поучающей ноткой.

«… Самое главное, что происходит не вокруг, а внутри. В какой-то момент ты начинаешь чувствовать напряжение, повисшее в воздухе, и замечаешь, что люди меняются, но не в лучшую сторону. Развитие останавливается на точке, обозначенной как желание протестовать против сложившегося строя. И это жуткая ловушка, потому что из системы невозможно выбраться, даже прострелив себе черепную коробку. Ты остаешься ее винтиком, и даже имя твое и память о тебе используют, если на то угодно настоящим конструкторам реальности. Скажи, когда наступило это время? С тех пор как первое человеческое существо открыло свой рот. Где-то в самых кишках земли пробудилось мгновенно эхо, тянущее рычаг управления индивидом и массами. Люди стали ****утыми с самого начала эпохи кричащих, воинственных, корыстолюбивых и лживых существ. Пожалуй, все думают лишь о себе. Это даже нормально. В какой-то временной промежуток все вдруг стали думать, что это нормально думать лишь о себе. Знаете, что произойдет если переборщить с этим? Мы все подохнем. Может быть, это даже уместно, учитывая то, как мы распорядились планетой, данной нам в пользование. Иногда я сижу и думаю, ну а что дальше? Какие материи кроются под слоем, который предоставлен землянину? Иногда мы не в состоянии даже выразить правильно свои эмоции, но и даже при этих условиях, руки и глаза тянутся к неизвестным слоям размышлений и осмысливания иного уровня, которое приведет к уничтожению нас как вида. И рождению нового. Надо понимать, что никто не подобрался и на сто умножений миллиарда шагов, разделяющих А от Б. И вот тебя, я, могу спросить. С какой целью ты прибыл на эту планету? »

Больше сорока с половиной лет резиденты тетракуба сидят и размышляют обо всем подряд. Будто бы отвечая на вопрос самообразовавшегося мудреца, Джуда говорит. «Я принес это». Человек с Татуировками Рун отвлекается от слизывания мыслей молоденькой девушки, восседающий обнаженной по пояс, и задумчиво косится на парня. Его взгляд медленно наполняется хитростью, и костлявым пальцем он манит к себе.

Человек с головой-гильотиной вдыхает сизый дым из коробки и вырывает из себя предложения: «Эта ***ня убьет меня когда-нибудь, думаю я сейчас и сижу, просто сижу и думаю, думаю, думаю. А и еще кое-что объявилось! Если кто-то в таком же состоянии, как и жители этих земель, вот этих самых, которые вокруг нас, дочитает эту книгу до конца, то по прибытию, умрет.   Вот так, просто остановится сердце.   Я не знаю, как это происходит, честно,   реакция какая-нибудь от ядов, которые впрыскивает мозг прямо тебе в мозжечок,   и заставляет бежать, бежать, бежать! Прямо до пекла. Будьте добры, сделайте одолжение, кончайте, не давайте больше поэту, садиться обкуренному за книгу! Это просто ****ажопа! Это тысяча лезвий, пронзающих тебя крест- накрест. И как снег. С ними крутится вокруг твоих бедер - нельзя назвать приятным. Ужас, мне кажется, что буквы идут диагонально,   и  нет спасения больше нигде на земле. Хватаешь шоколадку последнюю и думаешь, СУКА, ПОЧЕМУ НЕ НА ЗЕМЛЕ тело мое бренное??? АААаааа, потому что подкурился! Крикнут оставшиеся критики. И будут, не правы…. НЕТ, правы конечно! Но больше меня вывело из рассудка ваше поведение!! Воскликнул бы я им в ответ. Может быть. » 

Человек с Татуировками Рун упирается глазами в потолок и вкрадчиво спрашивает:

«Да, вы правильно начинаете подозревать молодой человек – вы, Джуда поэт тоже. Знаете ли вы, что происходит на самом деле? »

Сегодняшним вечером Джуда возвращается на проспект другим человеком. Он чувствует, будто бы несколько винтиков внутри черепной коробки поменялись местами и выстроились в последовательность, понятную одному лишь создателю.

Ощущение свободы – это непередаваемый миг, который утекает у тебя на глазах, едва ты ставишь свою жизнь на потеху своим раздражающим факторам. У Джуды был лишь один такой фактор. Нищенка. Необъяснимое слабоумие накатывало на него, лишь только он замечал ее издали. Но сегодняшним вечером он знает что делать. Неспешно, походкой познавшего нечто из высшего порядка действительности, он подходит и заглядывает ей в глаза.

- Почему ты занимаешься этим?

Она молчит и простирает руки к небу.

Он размашисто бьет ее в висок кулаком и, видя, что это не помогает завалить ее на землю, а она лишь просто шокирована, хватает с земли пивную бутылку, оставленную неизвестно кем возле урны и, описывая дугу, наносит удар с другого бока. Паутинка трещин скользит по бутылочному донышку и в этот момент Джуда бьет второй раз, отчего бутылка раскалывается на мелкие кусочки а нищенка падает безжизненным куском на тротуар. Она начинает вопить и простирает руки к небу, но ее вестибулярный аппарат нарушился от удара и вот почему она не понимает что происходит и не имеет сил даже сбежать. Видя, что в руках у него лишь осколок от прежнего орудия Джуда теряет пыл. Он понимает, что страх начинает захватывать его сердце - он не сможет пырнуть или порезать. Природа заложила в нем страх к нанесению порезов человеческому телу. Нет, он не сможет. Но женщина еще жива, дышит и готова продолжать, а все вокруг ходят и никто ничего не сделает, уставившись внутрь самого себя при приближении к развязке. Вот почему Джуда швыряет пивную розочку прочь и оглядывается, в бешенстве соображая, что делать дальше. Он подходит и давит женщине на горло, втыкает носок ботинка ей в живот и душит до оцепенения в пальцах.  

Под звуки умирающего дня он покидает уродливый маскарад.

P. S.

Девочка не сопротивлялась.   Более того, с самого утра она только и делала, что ждала Джуду, не делая попыток высунуть нос из квартиры.

«Так ладно, тихо, не шевелись», - сказал он неожиданно грубо для такого чувственного юнца, и девичье тело затрепетало и заерзало под  ним, отчего он стал еще грубее, схватил ее за горло, потом за волосы, стал целовать, почти кусая и понимая, что стояк уже скоро, дал ей по лицу, и вот, наконец.

Вход был такой странный, что терялась чувствительность конечностей, там было суховато, но достаточно для прохода его юркого ***, и вскоре он втерся в первое горячее пятнышко, словно ворота эдема, позволяющие несколько следующих минут потыкать в горячее сексуальное тело.   Самое, пожалуй, интересное занятие на земле. Приятно пахнущая пляжем и прибоем цель «всемирной войны за ****ятинку», сейчас ниже пояса разрывалась на кусочки от эпилептических фрикций, направленных с обеих сторон.   С утра это в ее планы явно не входило. А сейчас ее, как видите, прижало.