Блеск глаз

Каждое утро она просыпалась и шла в душ. Сначала включала горячую воду, затем холодную, доводя ее до нужного температурного режима.

Мягкая мочалка и гель с запахом граната всегда ждали ее на своей отдельной полочке.

Теплые струи воды ласкали нежную кожу. Гель с мочалки мягко стекал на ее руки, заставляя вспоминать, как совсем недавно по этим рукам стекали его соки.

Да уж, каждое утро было для нее просто страданием. Она не выдерживала и давала волю рукам.

Постепенно гель распространялся по всему телу, оставляя после себя слабый аромат спелого граната.

Все начиналось с шеи. Именно так любил начинать он. Она едва уловимо дотрагивалась до того места, куда он целовал ее в шею за ухом, в ключицу. Спускаясь ниже, он прокладывал целую дорожку поцелуев до правого соска. Он никогда не касался ни ее сосков, ни розового крепкого бутона, который бы принес ее целую, но короткую волну наслаждений. Он лишь играл. Заигрывал с ней, а она изнемогала.

Острый язычок игриво бегал по ее шее и груди, а ей оставался удел вздохов и стремления получить удовольствие.

Вдоволь наигравшись с ее сосками, он всегда брал в руки мочалку и очень медленно начинал намыливать ее, уделяя особое внимание ее бедрам, груди, попке.

Отдаться в руки опытного мужчины, знающего, что делать это было для нее истинным счастьем.

Медленно и очень осторожно он проводил пальцем по лобку, раздражая ее половые губы легкими касаниями. Она уже не выдерживала, ей хотелось насадиться на этот волнующе-нежный палец, чтобы он вошел в нее полностью, он лишь ухмылялся.

Ему нравился вид возбужденной женщины, в ее глазах читалась лишь первобытная похоть и желание. Он обожал приближать ее к состоянию, близкому к помутнению рассудка. В такие моменты она не контролировала своих желаний и становилась настоящей, просто раскрывалась.

Ему оставалось медленно ввести свой палец, все остальное она делала сама.

В этот раз, в последний раз, его это не устроило, и поэтому он аккуратно смыл всю пену, мешавшую разглядеть ее полные груди и тонкую талию.

Вдоволь насмотревшись на нее, он было хотел снова начать свои ласки, но она воспротивилась этому самым приятным для него способом. Медленно опустившись на колени в душевой кабинке, она проложила целый ряд поцелуев от сосков до члена.

Ему нравилось, когда она заигрывала с ним таким образом.

Ее любимым способом было начинать минет с легкого посасывания головки, попутно проводя языком по уздечке и лаская рукой яички. Медленно, насколько это возможно, она "заглатывала" его член, до такой степени, что через несколько минут касалась носом его живота.

Ему нравилось наблюдать за тем, с каким наслаждением она делает это. Аккуратно и с чувством, обращаясь с ним, как с самым дорогим сокровищем на свете.

В такие моменты она чувствовала, что весь его мир лежит у ее ног, стоит только руку протянуть.

Эта вечная плотина из гордости и упрямства каждый раз надламывалась только в моменты их близости. Он становился мягким, чутким и нежным. Угадывал каждое ее желание и вел себя так, будто она королева. Все заканчивалось с первыми лучами солнца. Будто кто-то подменял его.

Но не тогда, когда она ласкала его, прикасалась к нему. Он мог выдерживать такие ласки довольно долго, но никогда не позволял себе задерживаться. Она растворялась в нем. А он находил в этой девушке нечто интересное. Ведь каждый раз его обыденный план по возбуждению начинался и заканчивался одинаково, но еще ни разу она не отреагировала на это как-то однообразно. Нет, конечно, все заканчивалось предсказуемо, но было что-то, что он не мог понять. И это его притягивало.

Их отношения продолжались бесконечно долго. Бесконечно долго в его понимании. Уже около месяца он не мог разгадать загадку ее очарования. Что-то было в ней такое, чего прежде он не встречал.

Он задумывался об этом, а она продолжала ласкать. Через некоторое время, он хватал ее и прижимал всем своим весом к полу, кровати, стене, крышке стола... Да полно! Столько всего уже было, что и вспоминать невозможно.

Он еще немного дразнил её языком, пальцами, нежными прикосновениями или поцелуями. Она отдавала ему все. Отдавалась вся. Он дразнил ее до последнего, поигрывая ее сосками ровно до тех пор, пока она не начинала умолять войти в нее.

Ухмылка блаженства начинала играть на его губах новыми красками. Чувство удовлетворения и личность гордеца давали о себе знать. Он медленно, словно проводил разминирование, вводил головку члена и начинал фрикции. Она не выдерживала слишком долго, чтобы не начать насаживаться, вновь и вновь.

В эти минуты он уже не думал о том, почему его тянет к ней или почему он так долго остается на одном месте. Он просто любил. Любит то, что делал.

Она кричала так, будто ее дерут на части. В такие моменты он больше всего боялся причинить боль, но всматриваясь в ее лицо, видя ее сияющие глаза, он понимал, что будет продолжать, пока она не обмякнет в его руках.

Он отнесет ее в постель и ляжет рядом. Нет, он вовсе не сентиментален. Просто он чувствовал, что именно так должен отблагодарить каждую женщину, с которой он когда-либо был. Дать то, в чем они так нуждаются.

Она никогда не засыпала, хотя выглядела довольно измученной. И никогда не говорила ни слова. Это его пугало. Прежде, никто и никогда так себя не вел. Лишь счастливая и довольная улыбка на ее губах подсказывала ему, что он все сделал правильно.

Парадокс, но, когда они не занимались сексом, в ней что-то гасло. И это заставляло его возбуждать ее вновь и вновь. И тогда он видел в отражении ее глаз свое величие. Величие мужчины, которого обожают за его умения. И от этого внутри что-то заполнялось чем-то теплым, щекочущим его изнутри. Он не знал, что это такое, но ему это безумно нравилось.

Он возбуждал ее вновь и вновь, чтобы увидеть в ее глазах блеск своего величия.