Переступить черту

Предупреждение 1 - инцест

Предупреждение 2 - рассказ содержит гомосексуальные сцены

Имена героев вымышлены и все совпадения случайны

Часть 1 " ДО "

ДМИТРИЙ

Привет! Меня зовут Дмитрий Шустов. Я и сам не знаю, что меня заставило записать нашу историю. Может быть, в первую очередь, желание разобраться в себе самом? Не знаю , но точно знаю одно, что в моих чувствах к Пашке нет ничего извращённого, грязного, стыдного. Когда я показал Пашке свои записи, он дополнил их своими. Так что у нас получился рассказ от двух лиц, где брат высказывал свой взгляд на произошедшее, после моего и наоборот.

Дмитрий

Я не помню точно когда это началось, но попытаюсь.

У нас с братом разница в три года. Мама , Анна Ивановна, снова вышла замуж, когда мне было два года. Погибшего в автокатастрофе отца я не помню, моим отчимом стал товарищ отца Николай Веретенников. Через девять месяцев у меня появился брат - Пашка. Отчим воспитывал нас одинаково, не делая различия между нами/ родной-не родной/. Я любил его как родного, хотя мама никогда не скрывала, что у меня был другой отец и потому у нас с братом разные фамилии. Я - Дмитрий Шустов, Пашка - Веретенников.

К рождению брата я никак не относился, мал был ещё. Мама всё время говорила, что я теперь старший брат и должен заботиться о Пашке и защищать, а главное помогать маме, ведь теперь у нас в доме трое мужчин. И я помогал, присматривал. когда маме надо было ненадолго отлучиться, в магазин например, подавал присыпку, когда мама меняла подгузники брату, поддерживал брата за спинку во время купания и мы втроем весело смеялись, когда Пашка брызгал на нас обоих водой шлёпая ладошкой.

Маме было трудно справляться с нами двумя. Отец,/ я так и далее буду называть отчима, потому что другого отца я не знал/ вечно мотался по командировкам, он был дальнобойщиком.

Ей стало полегче, когда меня отдали в детский сад. Я очень по ним скучал в садике и бежал со всех ног, когда они приходили за мной: мама и братик в коляске. Не знаю почему, но к первому я бежал к Пашке, а он радостно улыбался и гулил.

Я мало что помнил, как мы жили до того как я пошёл в школу. Так , какие-то отрывочные картины. Вот входит в квартиру внезапно возвратившийся из рейса отец, пахнущий бензином и дорожной пылью. Вот Пашка делает первый шаг. Мы были одни в комнате, сидели на ковре. Я пыхтел над пазлами, Пашка строил из кубиков башенки, затем ронял их и весело смеялся. Вдруг стало тихо и я оглянулся на братишку. Пашка встал держась за стоящий рядом стул и пошёл ко мне, смешно переваливаясь на пухлых ножках и протягивая ко мне ручки. Когда я хихикая, понемногу стал отодвигаться дальше от брата, он это заметил, шлёпнулся на попу и обиженно заревел. Прибежавшую в беспокойстве из кухни маму я обрадовал:

- Мама, Пашка пошёл!

И обернувшись к брату позвал, протягивая руки:

- Паша, иди ко мне!

Почему-то у нас в семье брата, с моей подачи, всегда звали Пашка, а не популярным, слащавым, уменьшительным именем Павлик.

Пашка с минуту смотрел на меня, видимо опасаясь, что я опять буду отодвигаться, но поверив, неловко поднялся и опять заковылял ко мне и свалился мне в руки уставший, но очень довольный.

Так повелось и дальше. Со всеми ссадинами царапинами, обидами он шёл ко мне. Он верил мне безоговорочно и слушался меня во всём. Я был для него даже большим авторитетом, чем отец и мать.

Когда Пашка пошёл в первый класс, я шёл вместе с ним из школы домой, хотя мне ужас как хотелось погонять мяч с друзьями во дворе. Брат это видел и его благодарный взгляд был мне наградой за мою стойкость. Он покорно ждал меня во дворе школы, если я задерживался. Пашка ужасно боялся бродячих собак и любых собак, его , когда ему было два годика , напугала большая собака, она полезла к нему с облизыванием, а он испугался и перепугал маму, она боялась, что он долго не будет говорить. Но ничего, обошлось. Пашка стал говорить в своё время, да так , что у меня голова пухла от его "зачем" и " почему". Как вы понимаете, брат шёл с ними ко мне, а не к часто мотавшемуся по командировкам отцу и постоянно занятой маме.

Пашка

Здравствуйте, я - Павел Веретенников. Ну, ладно, Пашка. И я точно знаю когда всё началось у меня. Говорят человек осознаёт себя и мир вокруг лет с пяти. Может быть. Димка говорит, что этого не может быть, но я как-то сразу осознал , что Димка меня любит, потому что куда бы я ни поворачивал голову, я видел серо-голубые глаза старшего брата, которые всегда доброжелательно смотрели на меня. Конечно, меня любили отец и мать, это как бы подразумевалось само собой. А Димка, сам ещё ребёнок, и меня любил тогда по-детски, чистой, наивной любовью. Он любил меня с первых дней моего появления на свет. Я просто ответил любовью на любовь. И понял это только сейчас, когда мы стали близки. Но я отвлёкся. Вернёмся к началу.

Я, конечно не помню всего того о чём пишет Димка, рассказывала мама. Но вполне верю её рассказам. Димка с детства был какой-то надёжный, основательный. Она была уверена, что оставив четырёхлетнего брата возле манежа, где ползал я, брат не сойдёт с места до её прихода и не побежит совать пальцы в розетку, и не начнёт экспериментировать со спичками.

Отца нашего я уважал и боялся. Боялся не тем безоглядным ужасом, каким, например, боялся собак, напугавших однажды меня в парке, который мы пересекали, когда шли в детсад за Димкой. Я боялся, что отец, суровый водила-дальнобойщик, посмотрит на меня неодобрительно и обычная мальчишеская шалость, вроде разбитого мячом окна, станет нестерпимой болью, от которой трудно дышать. Он был не разговорчив и высшей точкой его одобрения было слово " молодца".

Мама всегда оставалась мамой, заботилась о нас с братом, вела дом, работала, когда и меня отдали в детсад и никогда не жаловалась на трудности, хотя ей было с нами нелегко.

Как только я стал осознавать себя в окружающем мире, то быстро понял, как мне повезло , что у меня есть старший брат. Конечно я любил родителей, но со своими детскими проблемами я всегда бежал к Димке, который всегда был рядом, маме даже не нужно было напоминать ему поиграть со мной. Было здорово. что у меня был именно брат, с которым можно устраивать гонки на машинках по всей квартире и который выгораживал меня перед родителями, если я заигравшись мячом попадал им в люстру. Он всегда брал меня , когда мы шли гулять во двор и ставил условием своё участие в играх со сверстниками, если они примут в игру и меня. Те неохотно, но брали, а мне приходилось соответствовать, чтобы не подводить Димку.

Именно он мазал йодом мою разбитую коленку и я, сцепив зубы, глотая готовые пролиться слёзы, молча терпел, чтобы не услышать насмешливое:

- Не хнычь, ты же не девчонка.

Или вот другая яркая картинка. Мы всей семьёй идем в цирк, мы с Димкой там впервые. Представление я смотрел раскрыв рот, а когда появились тигры я -четырёхлетний малыш очень испугался. Я не прижался в страхе к маме, а схватив руку сидящего рядом старшего брата и прошептал:

- Я боюсь тигров.

- Я тоже, - так же шепотом ответил мне Димка, сжав мою руку ответным пожатием. И я поверил ему, потому что он сидел прямо вжавшись спиной в спинку кресла. И я успокоился, нет ничего зазорного в том, что чего-то боишься, и совсем не стыдно бояться вдвоём.

Когда пришло время вопросов, я естественно обрушил их на голову старшего брата. И Димка, будучи старше меня всего на три года, как мог объяснял мне: из чего сделаны облака, почему дует ветер, почему говорят, что Земля шар, а мы не падаем. Конечно, объяснял соответственно своему возрасту, а если чего-то не знал, то говорил мне:

- Погоди, узнаю, скажу.

И узнавал , и обязательно отвечал.

А я с восхищением смотрел на Димку и был свято уверен, что брат может и знает всё.

Помню своё первое 1 сентября. Я с огромным букетом иду в школу, держа Димку за руку. Отец, как всегда, был в рейсе, а маму за два дня до этого увезли на скорой с аппендицитом. За нами присматривала мамина старшая сестра тётя Лена.

Ещё одно воспоминание детства. Я никогда не засыпал, пока не переставал возиться на постели мой брат. Я боялся грозы и при первых раскатах грома бежал к Димке в кровать, если гроза начиналась ночью. Там обнявшись с братом и угревшись я засыпал, чувствуя себя защищённым.

Эти мои набеги прекратились, когда мне шёл уже седьмой год, а Димка перешёл в четвертый глаз. Я не знаю что случилось.

ДМИТРИЙ

Я знаю, Пашка, и теперь могу тебе рассказать. В то дождливое лето грОзы, казалось, гремели каждую неделю. После одной такой грозы, рано утром, из рейса вернулся отец. Мы, конечно, ещё спали и он войдя в квартиру сразу увидел Пашку в моей постели, прижавшегося спиной к моей груди и мою руку обнимающую его. Тогда он ничего не сказал. Позднее, когда мама увела Пашку в детский сад, он позвал меня на серьёзный разговор.

- Сынок, - осторожно начал он.- Я считаю вас обоих с Пашкой своими сыновьями рад, что вы так дружны, но я прошу - не позволяй брату спать в твоей постели.

- Почему, пап? Пашка боится грозы, он же маленький.

- Пусть идёт к маме.

- Мы не хотели тревожить маму. Ты же сам говорил, чтобы мы берегли её, когда ты в командировке. И Пашка не хотел рассказывать, что он трусит, ведь мужчины не должны быть трусами.

- Всё, Дима. Я два раза повторять не буду. Вырастешь, тогда меня поймёшь.

Мне было непонятны слова отца и я не прогонял братишку, когда случалась гроза, я просто оставлял его тогда в своей постели, когда он засыпал, а сам уходил на его кровать. Я сто раз объяснял мелкому это явление природы, но всё оставалось по старому, оставаясь нашим с братом секретом. У меня не хватало духу настоять на своём. Теперь я понимаю, что отец пытался воспрепятствовать уже предопределённому , уже неизбежному.

Лето заканчивалось, грозы тоже и всё приходило в норму, до следующего лета. А когда мелкий пошёл в школу я опять начал убеждать его, что он вырос и не должен бояться грозы. Он понятливо кивал головой, но когда громыхала ночная гроза, Пашка по-прежнему оказывался в моей постели. Правда, это не было частым и я не придавал этому большого значения.

Его вопросы сводили меня с ума, но и заставляли меня много читать, смотреть по телеку не только боевики и фантастику, но и канал Дискавери и научно-популярные передачи на других каналах.

В школе я всегда присматривал за Пашкой на переменках. В толпе носящихся с гиканьем по коридорам школы мальчишек всегда находились такие, кто легко сносил попавшегося на их пути первоклассника или отвешивал подзатыльника мальцу только за то, что тот был меньше его ростом и не мог дать сдачи. Пашка не мог, а я мог. И скоро в школе все хулиганы быстро поняли: Пашку Веретенникова лучше не задевать, а то получишь пенделей от его старшего брата. Брат смотрел на меня тогда как на героя и этот восхищённый взгляд заставлял меня совершать отчаянные поступки, чтобы видеть этот взгляд чаще.

Мы не были похожи с братом как близнецы, поэтому нас поначалу и не воспринимали как братьев посторонние, не знавшие этого наверняка. Даже цвет глаз у нас был разный: у меня серые /серо-голубыми они у меня были в раннем детстве/, а у Пашки светло карие, ореховые. И только когда мы стояли рядом, то сходство становилось очевидным.

Так и текли наши школьные годы.

ПАШКА

Мы по-прежнему были дружны с братом, всё делая вместе, вместе возвращались из школы, вместе играли, дрались, если было надо, тоже вместе.

Мама и отец радовались нашей дружбе и никто , ни в школе, ни во дворе никогда не вспоминали, что мы сводные братья. Мы всё свободное время проводили вдвоём. Из-за частого отсутствия отца и чтобы маме было полегче. Она знала, что сыновья стоят друг за друга горой, старший всегда рядом с младшим: присмотрит, поделится мороженым, утром обязательно накормит завтраком /мама уходила из дома рано, чтобы доехать вовремя из нашего городка в областной центр, где она работала бухгалтером в Управлении железной дороги/, поможет Пашке одеться, вымоет посуду, вытрет нос.

Вернувшись из школы братья вместе сядут за уроки, чтобы потом вместе побегать во дворе. Мама никогда не ругала нас за испачканные штаны и фингалы под глазами, она знала, что если нам пришлось драться, то за правое дело. Так учил нас отец: никогда не начинай первым, ты можешь ударить противника, если он обидел близкого тебе человека. "Ты должен уметь защищать себя и своих близких", - говорил он.

И я научился драться, правда, пуская кулаки только в крайнем случае. Этому старался учить и брата.

Я никогда не прогонял брата, когда ко мне приходили одноклассники и друзья из нашего дома. Пашка говорил, что со мной интересно. Не знаю, но ни мама ни отец, никогда не возражали от присутствия у нас дома толпы подростков, послушать музыку, поиграть в игровую приставку.

Пашка сидел в уголке, с какой -нибудь электронной игрушкой, вроде Тетрис / отец хорошо зарабатывал и у нас , одних из первых в классе. появились сотовые телефоны и разные гаджеты/ слушая или активно болея за меня в игре.

Я смеялся в ответ на подколки друзей, называющих меня нянькой для младшего братика. " Смотри, Димка, - говорили они, - Пашка за тобой ходит , как нитка за иголкой. Может он и в армию с тобой пойдёт?"

И в тайне изумился, когда мелкий ответил совершенно серьёзно:

- Пойду. Я без него не смогу, один.

Я ничего тогда не ответил на это детское признание. Но в душе моей поселилась лёгкое чувство тревоги.

Неладное я почувствовал, когда мне было четырнадцать.

Пашка тогда уже перестал бояться грозы и лишь изредка, по старой привычке, нырял ко мне в постель, при первых раскатах грома.

Это была первая майская гроза. Петька во сне, словно лунатик, поднялся со своей кровати , едва среди ночи засверкали молнии и раздался гром, и с закрытыми глазами скользнул ко мне в постель, чего не делал уже очень давно.

Отца не было в ту ночь дома, он был как всегда в рейсе, мама спала, а мне так не хотелось уходить из своей постели на Пашкину, что я вырубился едва осознав, что в своей постели я не один. Привычно обняв брата рукой поперёк груди я заснул, слыша ровное сопения спящего рядом Пашки.

А ранним утром образовалась проблема в виде юношеского утреннего стояка. Я проснулся от офигенного чувства эйфории и только спустя несколько секунд понял откуда оно. Рука Пашки лежала на моём члене поверх трусов, а он уже пульсировал, выбрасывая первые капли спермы. Я осторожно выбрался из своей кровати и пошёл в ванную, чтобы привести себя в порядок. Теперь я узнал, для чего ещё предназачена у парней правая рука. Приведя себя в порядок и переодевшись, я вернулся к своей кровати, встал около неё и молча смотрел на спящего младшего брата понимая, что моё детство кончилось.

ПАШКА

А я лежал в то утро, старательно изображая спящего и , клянусь, ничего тогда кроме любопытства ничего не чувствовал. Было удивительно ощущать как наливается тяжестью под моей рукой член брата, становясь твёрдым , как камень. Как он начинает пульсировать, подёргиваться словно живое существо и как ткань трусов Димки становится влажной. Но тут брат проснулся, встал и ушёл в ванную, а я, чувствуя неясное разочарование , только тогда заснул снова.

Теперь-то я понимаю, почему Димка изменился с той ночи, его ошеломило происходящее с ним и он ничего не придумал лучшего, как отдалиться от меня.

ДМИТРИЙ

Так ты тогда не спал? Вот ведь... мелкий...

Но как бы там ни было, после этой ночи я решил круто изменить свою жизнь, чтобы случившееся никогда больше не повторилось. Это неправильно, это плохо. это стыдно, думал я тогда.

Изменилось моё поведение в школе и дома. Я стал дерзить учителям, грубо вёл себя с друзьями и одноклассниками, некоторых я потерял тогда навсегда. Не слушал маму, угрюмо молчал на выговоры отца. Родители и учителя вздыхали, отчитывая меня за очередной проступок, обменивались понимающими взглядами : переходный возраст, пройдёт, должно пройти.

Я держался своей линии, стараясь не замечать недоуменного взгляда Пашки, не понимающего, почему старший брат так резко изменился. Он теперь шёл из школы один, один садился за уроки, один шёл гулять во двор.

Никто из них не понимал, что своим поведением я пытаюсь столкнуть себя с пьедестала героя в глазах своего младшего брата. Обижал его прозвищами " девчонка", если он плакал, и " ботаник", если он сосредоточенно делал уроки. Я пытался убедить его избегать меня, держаться от меня подальше.

Я теперь пропадал с такими же как я подростками и с парнями постарше. Теперь я откликался на прозвище "Димон". Отец пытался образумить меня, затеяв очередной серьёзный разговор.

- Пашка говорит, что ты его игнорируешь, не играешь с ним, не помогаешь, не замечаешь его в школе, и дома он всё чаще один. Что случилось, сын?

- Я тебе не сын! - зло выкрикнул я и тут же пожалел об этом, увидев как побледнел отец после этих слов, но меня уже несло.

- И Пашке я не нянька, друзья уже надо мной смеются. Пусть заводит своих друзей и не таскается за мной, - бросил я напоследок и убежал во двор не слушая запрещающего окрика отца.

Вернувшись домой поздно я тихонько раздевался в темноте, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из спальной родителей. Мама плакала, но отец тогда не вышел. Если бы он сейчас опять начал читать мне нравоучения, я, наверно, убежал бы из дома. Но всё же решил утром попросить у отца прощение, ведь я обидел его незаслуженно, лучшего отца я не знал.

Я уже собирался лечь спать, как вдруг услышал тихий голос младшего брата:

- Ты больше не любишь меня , потому что мы не родные?

- Неправда, кто тебе такое сказал?

- Баба Нюра, когда я сидел на скамейке у нашего подъезда. Во дворе никого не было. Она посетовала, что раньше мы были не- разлей- вода, а теперь Димка бегает с самыми отпетыми хулиганами двора, видно сказывается , что вы только сводные братья, не полностью родные. Это правда, Дим?

И такая горечь была в голосе одиннадцатилетнего мальчишки, что я не выдержал, сел на его кровать и обнял вздрагивающие острые плечи своего мелкого и твёрдо сказал, мысленно погрозив кулаком вздорной старухе с первого этажа за её длинный язык :

- Не верь никому, сводные мы или родные, мы с тобой братья, Пашка, я люблю тебя и это навсегда.

И всё вернулось, я одумался, взялся за учёбу. У меня появилась мечта - стать машинистом тепловоза, а чтобы поступить в железнодорожный лицей нужно было иметь хорошие оценки. Лишь полное взаимопонимание с братом мне вернуть не удалось.

ПАШКА

Я понял, что Димка изменился, не всё понимал до конца, но всё равно было больно оказаться в пустоте, хотя ещё вчера её не было и в помине. Мне пришлось учиться существовать в ней, самому решать свои детские проблемы, не надеясь больше, что старший брат поможет, подскажет, выручит, встанет рядом когда будет нужно. Родители объяснили мне, что Димка вырос, у него появились другие интересы, но мы по-прежнему семья. Мне трудно было понять тогда, почему так резко старший брат отдалился от меня. Со временем Дима изменил своё поведение, занялся учёбой и родители поощряли его желание учиться после 9 класса на машиниста. Он стал прежним. Со мной Димка держался ровно и я чувствовал , что всё ещё любим братом лишь по редким подзатыльникам, да по внимательному взгляду серых глаз на переменках издали, который я иногда чувствовал на себе. " Большой Брат" присматривал за мной.

С изменениями в Димке пришлось измениться и мне. Я научился давать брату сдачи, уворачивался от его подзатыльников, научился сам отвечать за свои поступки. Перестал задавать вопросы, пытаясь найти ответы на их в книгах и интернете. Меня не миновали трудности подросткового возраста. Я зло огрызнулся, когда Димка, тогда уже заканчивающий 9 класс, однажды увидел меня за школой с сигаретой в компании с не лучшей частью нашего класса.

Мне уже исполнилось 13, когда мои одноклассники Мишка Михеев и Макс Баринов, мальчишки из очень неблагополучных семей, взяли меня на "слабо" угостив за школой сигаретой и предложив покурить, как взрослые. Сделав пару затяжек я поперхнулся и долго кашлял под насмешливыми взглядами мальчишек. Тут меня и увидел Димка. Отвесив мне затрещину он выбил сигарету у меня изо рта и спокойно сказал :

- Ещё раз увижу с сигаретой, голову оторву. Идём , надо купить подарок маме. Отец оставил мне деньги перед отъездом в рейс. Надеюсь, ты не забыл, что у неё завтра День рождения.

Я хотел разозлиться на брата, за что он распустил руки при одноклассниках, но День рождения мамы... И Димка так давно ни с чем не обращался ко мне, что я повернулся и молча пошёл за ним. Мы с ним долго бродили по торговому центру, выбирая подарок и у меня было такое приподнятое настроение, когда я понял, что скучал по такому простому общению. Казалось Димка вернул мне свою братскую заботу, вот только я уже в ней не нуждался. Так я думал.

На другой день после инцидента за школой Мишка и Макс опять позвали меня покурить на переменке. Я отказался.

- Братик запретил, да? - ерничали они.-А дышать он тебе не запретил? -говорил один. -

-Родителям, наверно, наябедничал; учителям, зуб даю, он тоже, настучал, и ты теперь его боишься, - вторил другой.

Я сжал кулаки, обвинение себя в трусости я бы стерпел, но никому не позволю обзывать брата стукачом. Мальчишки попятились, видя мою решимость к драке, но вспомнив, что их двое, ударили первыми. Драка была недолгой, подоспевшие учителя нас разняли и вызвали родителей всех троих. Родители моих противников не пришли, по причине беспробудного пьянства. Мой отец только спросил, почему я подрался, и не услышав ответ, уточнил: за правое дело? Я сказал " Да". Отец сходил в школу, но никаких наказаний не последовало.

Я больше не начинал курить, ведь Димка не курил, хотя отец дымил как паровоз. Я решил для себя, что больше никому не позволю управлять собой: ни таким как Мишка с Максом, ни ... Димке. Я тогда не понимал сам, почему решающим в моём решении - курить или не курить, был не пример курящего отца, а таким примером стал не курящий брат. Хотя мы выросли и общались теперь не так близко как раньше, я неосознанно хотел всегда быть похожим на старшего брата. Всегда, всю мою жизнь, он был мне и другом, и защитником, и советчиком. Я же помнил, как доставал его своими вопросами в детстве, но он никогда не отмахивался от меня. Сейчас я сам мог найти ответы на многие вопросы, но я был благодарен Димке даже за то, что он перестал возиться и оберегать меня, это должно было было случиться, мне надо было учиться самостоятельности. Обида ушла. Брат никуда не отдалялся, он всегда был рядом. Мы по-прежнему были семья.

Тогда, после драки в школе, Димка не стал допытываться у меня о её причине. Он всё понял, что случилось и кто виноват. Нет, он не стал чинить суд и расправу сам. Когда фингал под глазом у меня сошёл, он отвёл меня в секцию каратэ, в которой сам занимался некоторое время назад, но сейчас бросил.

- А ты не бросай, Пашка, - говорил он мне. - Ты должен научиться защищаться сам и защищать своих близких.

В секции мне понравилось и я занимался в ней до...

Мне до сих пор трудно об этом говорить. О событии разделившим мою жизнь на " ДО" и " ПОСЛЕ". Но об этом позже.

ДМИТРИЙ

Перебесившись, я закончил 9 классов довольно ровно и поступил в железнодорожный лицей учиться на машиниста.

Полагая, что справился с непонятной для себя самого реакцией на моего мелкого тем утром, посчитав это буйством подростковых гормонов, когда встаёт на всё прямоходящее, я начал встречаться с девчонками.

Во дворе я так и остался Димоном, Димой, Димкой я был только дома.

Да, у отца была старенькая вазовская шестёрка и иногда, осенью, мы всей семьёй ездили на ней за грибами. Страстными грибниками у нас были отец и Пашка, а мы с мамой составляли группу поддержки. В том сентябре, я уже учился на втором курсе, грибов было просто море, по рассказам соседей, таких же фанатов сбора грибов, как батя, и мы отправились в ближайшее погожее воскресенье на тихую охоту. Наши грибники отправились за грибами, а мы с мамой готовили перекус к их возвращению. Хорошо было в лесу! Какой воздух, запахи, величественная тишина деревьев! Не великий любитель природы, я был благодарен отцу за эти редкие поездки всей семьей в лес, как сейчас осенью или летом на Горьковское море, недалеко от которого был расположен наш городок. Надышавшись кислородом, дождавшись отца и Пашку с волокушами полных одних белых/ другие грибы отец и не собирал/, мы перекусили и отправились назад. Мама села вперёд с отцом, а мы с братом расположились на заднем сидении. Вскоре его укачало и Пашка заснул. Накануне он до полуночи сидел над каким-то докладом, чтобы освободить себе воскресенье, а утром мы выехали из дома едва рассвело. Пашка спал постепенно съезжая головой в мою сторону, пока, наконец, его голова не умостилась на моём плече.

Я сидел прямо, глядя вперёд невидящими глазами, боясь пошевелиться, а дыхание брата опаляло мою грудь в расстёгнутом вороте рубашки. Не понимая, что со мной происходит, я только молил неизвестно кого, чтобы это скорее прекратилось и в то же время, чтобы это не прекращалось никогда. Неясное томление кружило мою голову, я чувствовал такую нежность, что наворачивались слёзы. Я улыбнулся в ответ на улыбку повернувшейся к нам мамы, которая быстро угасла, когда затем я увидел нахмурившегося отца, взглянувшего на нас в зеркало. На мой молчаливый вопрос :"Что?" он только пожал плечами, но я понял, что меня ждёт ещё один мужской разговор и вопросы, на которые я сам тогда не знал ответа. Мне было 17, а Пашке - четырнадцать. Но тогда на этом случае внимание отец почему-то заострять не стал. Я же, думая, что происшедшее два года назад прошло без последствий, понял , что это не так.

Я вроде спокойно наблюдал, как растёт и вытягивается младший братишка , к четырнадцати годам и становится довольно симпатичным, не смотря на подростковую угловатость. Он отрастил свои светло-русые волосы почти до плеч по бунтарской подростковой моде. / В школе поощрялась короткая стрижка ребят/

Так мы и жили. Я учился в лицее, Пашка в школе. Я так и не смог разобраться в себе, в своей реакции на младшего брата, пустив всё на самотёк. Но теперь нас разделяли девчонки.

Когда мне исполнилось восемнадцать, мне пришла повестка из военкомата, но там мне разрешили доучиться в лицее и в армию я собирался отправиться в 19 лет.

Пашка заканчивал девятый класс, а я лицей. На семейном совете мы решили, что Пашка пойдёт в десятый класс, потом в одиннадцатый, чтобы после школы поступить в юридический институт. Он неожиданно увлёкся юриспруденцией. У нас в доме появились книги по криминалистике и праву. Отец копил деньги на иномарку, но сказал, если брат не сможет попасть на бюджет, он отдаст эти накопления ему на учёбу. Отец зарабатывал по-прежнему хорошо и купил Пашке компьютер на окончание 9 класса.

Я попадал уже под осенний призыв и мы с братом, после окончания нашей учёбы, месяц решили отдохнуть и пропадали весь июль на пляже Горьковского моря, возвращаясь домой лишь к вечеру. Я уже получил права и водил жигулёнок отца по-доверенности, когда он был в рейсе.

У нас обоих были девчонки, хотя я был уверен, что у мелкого дальше поцелуев дело не доходило. Не было в его взгляде на девчонку эдакого собственнического взгляда самца, взявшего своё. И это почему-то меня ужасно радовало, хотя я сам вовсю пользовался благосклонностью ко мне женского пола, меняя подружек чуть ли каждую неделю.

ПАШКА

Я тут прочитал дифирамбы Димки моей внешности и смеялся. Это я-то симпатичный?

Да меня в школе дразнили " узко-длинный". И я с удивлением воспринимал восхищённые взгляды одноклассниц, считая себя обыкновенным. Но не отказывался замутить то с одной, то с другой. Было и прогулки за руку, и поцелуи тайком в раздевалке. Но всё было как-то пресно что-ли. До секса, правда, ещё не доходило, хотя возможности были. И я не понимал, что меня тогда останавливало, хотя признания в любви я уже слышал, но не чувствовал в них правдивость .

Сейчас -то я понимаю, что неосознанно берёг себя для Димки. Первым у меня стал он.

Но я опять спешу.

Тем летом я встречался с особенной прилипчивой девчонкой, у которой " люблю" звучало через слово. Может она и правда любила меня, но я не знал, как это понять. И однажды ночью, когда беспокойно проворочавшись над этой мыслью часа два без сна, встал и сев на Димкину кровать я растолкал его.

- Дим, а Дим, ну проснись... У меня важный вопрос, - тормошил я брата.

Тот никак не хотел открывать глаза, хотя я чувствовал. что он проснулся.

- А до утра этот вопрос подождать не может?- Соизволил ответить он.

- Нет. Дим , как узнать: девчонка тебя действительно любит или она с тобой просто так, что так полагается , раз мы встречаемся, то положено говорить о любви?

- Спроси её.

- Она всё время говорит, что любит.

- Вы уже трахались? - Димка заинтересованно открыл один глаз.

Я покраснел, радуясь, что в темноте этого не видно.

- Нет, мы только целовались, а поцелуем разве узнаешь, любят ли тебя.

Димка открыл оба глаза и сел на кровати.

- Давай я тебе покажу, как целуют когда любят.

И обняв меня за плечи прижался своими губами к моим, целуя медленно, будто смакуя, но с каждой секундой всё сильнее терзая мои губы с такой жаждой, словно путник в пустыне добравшийся, наконец, до колодца с чистой, прохладной водой.

Я сначала опешил и протестующе замычал, но потом замер, не отвечая, но и не вырываясь из рук старшего брата.

Мысли лихорадочно мелькали в моей голове во время этого внезапного поцелуя, ни одна не хотела останавливаться хоть на секунду.

Нет, я не сомневался, что Димка меня любит и всегда любил... как брата. Но так же отчётливо понимал, что сейчас в его поцелуе не было ничего братского. Так целуют, когда желают, так я хотел бы целовать свою одноклассницу Настю Романову , с которой встречался в последнее время, но никогда не поцелую. Я её не хочу и не люблю.

- Так, и что это было? - Пытаясь восстановить дыхание и красный от смущения хрипло спросил я, когда брат оторвался от моего рта и отстранился.

- Поцелуй любви, мелкий. Ты узнаешь, что тебя любят, когда поцелуют вот так, - невозмутимо ответил Димка. Впрочем, я не видел выражение его лица, лишь слышал его тяжелое дыхание и не верил его невозмутимости ни на грош.

- Никогда так больше не делай, - тихо попросил я.

- А то что?

- Врежу по физиономии и не посмотрю, что ты старший брат, - бросил я уходя на свою кровать.

Я говорил серьёзно, осознав в то же время, что Димка меня любит и что он меня хочет.

ДМИТРИЙ

Так ты понял это уже тогда? А вот я не признавался в этом даже себе ещё долгое время.

" А ведь, пожалуй, врежет", - думал я , глядя на удаляющуюся ладную фигуру брата в одних только трусах. Занятия спортом определённо пошли ему на пользу.

Немного повозившись, Пашка вскоре уснул, а у меня сон окончательно испарился.

Я покопался в себе, отыскивая причину, которая мешала мне уснуть и понял, что это недавний поцелуй лишил меня покоя. Я что действительно целовал своего младшего брата с неожиданной даже для меня самого страстью? Что же это со мной? Я ведь действительно только хотел показать Пашке как целуют, когда любят. Я ведь люблю его? Конечно! Как брата?..

А вот это вопрос. Я хотел бы и тут ответить " конечно", но задумался, вспоминая свои ощущения , когда коснулся своими губами шершавых губ брата, приоткрывшихся в изумлении от моего поступка. Вспомнил, как коснулся языком кромки зубов, проведя по ним влажную линию, молча удивляясь, что Пашка даже не пытается прекратить это безобразие, а сидит закрыв глаза, словно заворожённый моим поцелуем.

Да, что же это такое? - опять подумал я, чувствуя непонятный дискомфорт в паху. И приподнявшись уставился на свою эрекцию. У меня что, встал на брата? Это полный пипец.

Утром мы завтракали, старательно отводя глаза, пытаясь не смотреть друг на друга.

Лето заканчивалось, мы с компанией друзей проводили его последние дни на пляже.

Мы с Пашкой были со своими девчонками, оттягиваясь по полной в последние беззаботные дни. Я старательно старался не замечать взгляд Пашки, в которых таился вопрос, появившийся в глазах мелкого после того спонтанного поцелуя.

Я не знал на него ответа. Вернее предполагал, но боялся, что этот ответ не сулил ничего хорошего ни мне , ни брату.

Тогда на пляже, наигравшись в волейбол, друзья отправились купаться, а мы с моей очередной девушкой остались ловить лучи уходящего лета. Вскоре друзья вернулись, не было только Пашки. Я в тревоге приподнялся отыскивая его глазами и увидел брата как раз выходящем из воды. Злясь на себя за беспокойство, я тем не менее отметил, как красив мой братишка, который в свои шестнадцать лет становился довольно симпатичным парнем. " Девчонки скоро будут пачками вешаться ему на шею", - подумал я с неприязнью, удивившей меня самого, глазами проследив струйку воды стекавшую по его груди с завивавшихся кончиков его светло -русых длинных волос, что в купе со светло-карими, ореховыми глазами сразят их наповал.

О чём это я ? Мне-то что за дело до того каким симпатичным парнем становится мой младший брат, пусть девчонки это замечают. Но глаза невольно следят за каплей влаги с волос прилипших к Пашкиному лбу, которая капнула ему на грудь и заскользила по ней, замысловато искривляя свой путь вниз, оставила влажный след на животе и впиталась в мокрую ткань плавок.

Я резко поднялся, поднял за руку свою подругу и скрылся с ней в густых зарослях кустарника видневшихся недалеко от берега, старательно не замечая недоуменного взгляда брата мне в спину.

Вернувшись к друзьям, посмеиваясь над их подколками по поводу нашего с подружкой отсутствия, я наткнулся на осуждение в глазах Пашки, тут же при всех, демонстративно начавшегося целоваться со своей похожей на птичку девчонкой.

" Ревнует он меня что ли?" - подумал я. Не представляя что делать, если это действительно так, но понимая, что трудного разговора не избежать. По крайней мере, до моего ухода в армию точно.

Как я ни оттягивал мысленно его, но этот день всё-таки наступил. Поговорить с Пашкой я так и не решился и вот уже случились проводы меня в армию.

Родители накрыли стол накануне моего отбытия на призывной пункт. Народу было немного. Тётя Лена с дядей Витей с их сыном Эдиком, Пашкиным ровесником. Пара моих друзей из нашего дома со своими девчонками. Мы с братом, не сговариваясь, своих на мои проводы в армию не позвали.

Вскоре, когда застолье уже было в разгаре, я заметил, что Пашка вдруг исчез из квартиры. Он весь день был какой-то хмурый, будто о чём-то сосредоточенно думавший. Я догадывался, где он может быть, потому что иногда находил его там, Брат подростком прятался на крыше нашего дома, когда никого не хотел видеть. Отец был старшим по подъезду и ключ от люка на крышу всегда был у нас. Я взял ключ и сказав маме, что мы с Пашкой погуляем немного на свежем воздухе, чтобы она не волновалась, пошёл к люку выводящего на крышу.

ПАШКА

Забравшись на крышу, сбежав с проводов брата, глотая слёзы, набежавшие от порывистого ветра / от чего же ещё?/ я сидел и думал, как же мне жить дальше. Нет, сейчас дело не в том, в том что я останусь без защиты. В секции каратэ я научился бойцовским приёмам и теперь смог бы защитить себя и своих близких. А вот кому я теперь расскажу, что девчонки в классе как с ума посходили этой осенью: пишут мне записочки с номерами своих сотовых, назначают свидания, особенно после того как узнали, что я порвал с Настей Романовой и что у меня никого сейчас нет. Не понимают глупые, что общения с ними мне хватает и в школе. Кому мне рассказать, что мне скоро будет семнадцать, а у меня нет любимой девушки. И вряд ли будет, думал я, внезапно поняв причину своих слёз. Завтра уходит из моей жизни на полтора года не только старший брат, но и любимый человек.

Заскрипел открывающийся люк, но я даже не пошевелился догадываясь, кто ко мне присоединился посидеть на крыше, по которой гулял холодный ветер.

Димка присел рядом и приобняв меня за плечи, развернув к себе лицом , сказал:

- Пойдём домой, братишка, мама волнуется и ты простудишься.

Я не глядя Димке в глаза, пытаясь скрыть влагу в своих, обнял его обеими руками и давясь словами спросил уткнувшись ему в шею:

- Как же я, Дим... теперь один... без тебя...

- Паш, да всё будет нормально, полтора года пролетят быстро. Зато комната будет в твоём полном распоряжении всё это время, можешь приводить сюда девчонок, конечно, когда отец будет в рейсе, а мама на работе, - сказал Димка, надеясь свести всё к шутке.

- Не нужны мне никакие девчонки, - тихо проговорил я не разжимая объятий. - И не говори мне, что это неправильно.

- Не скажу, ты сам разберёшься, ты же умный парень - сказал Димка, - у тебя на это уйма времени- пока я буду служить. А ты будешь беречь маму, пока отец будет в рейсе и хорошо учиться, если хочешь стать юристом. И перестань хныкать, ты же не девчонка! - нарочно преувеличенно строго закончил он, чтобы я немного успокоился перед тем как мы вернёмся домой.

Мы посидели некоторое время рядом, плечо к плечу, чувствуя неразрывную связь друг с другом. И , да простят меня родители, роднее брата у меня в ту минуту никого не было.

- Пойдём домой, Дим, - сказал я через пару минут, - а то простудишься ты.

А через месяц мой привычный мир вокруг рухнул.

ДИМКА

Проводы закончились, друзья разошлись, отец с мамой решили отвезти домой мамину сестру с семьёй, всё-таки была уже глубокая ночь. Мы с братом стали укладываться спать, а у меня из головы не шли слова брата, что "не нужны ему никакие девчонки". И это было хреново, потому что я видел, что это правда. С того дня на пляже я не видел мелкого с девчонкой. Зато стал замечать на себе тёмные, нечитаемые взгляды Пашки. Вспомнил, как иногда, будто шутя, брат запрыгивал на меня на спину, затем неторопливо скользил по ней своим телом. А однажды ночью внезапно проснулся от прикосновения чужих губ к своим губам. Открыв глаза почему-то не сразу, я взглянул на соседнюю кровать, Пашка спал отвернувшись к стенке. "Показалось",- подумал тогда я. А если нет?

Я встал у окна, дожидаясь пока заскрипит кровать брата и он ляжет спать, но в комнате стояла гнетущая тишина. Я резко повернулся узнать в чём дело и уставился на Пашку стоящего прямо передо мной. А он, сделав ещё шаг, встав ещё ближе, хотя ближе уже не могло быть, брат тихо проговорил:

- А теперь Я покажу тебе, как целуют , когда любят, - и стал целовать меня везде, куда мог дотянуться губами.

Тут искрой внезапного прозрения меня опалила мысль, что возможно, извращенец возжелавший своего брата, в нашей семье был не я один.

А мелкий продолжал целовать меня, шепча как безумный:

- Люблю, люблю тебя...

Я отступил на шаг и слегка встряхнул Пашку за плечи, пытаясь вернуть брату разум.

- Я тоже люблю тебя, мы же братья!

- Нет, не так, -бормотал он, снова потянувшись ко мне, - Я люблю тебя не как брата, не только как брата...

Он взглянул на меня с таким отчаянием и любовью, что у меня дрогнуло сердце. И тогда я совершил непоправимое, - переступил тонкую черту - сделал шаг к нему. Обхватив лицо Пашки ладонями я притянул его к себе и впился бешеным поцелуем в желанные губы. Брат на секунду замер, а потом всё поняв, начал отвечать со всей страстью юности.

Наконец, задыхаясь от нехватки воздуха в лёгких мы расцепили объятия и на меня быстро накатило отрезвление.

- Остановись, мелкий, - поднял я перед собой руки ладонями вперёд, останавливая намеревавшегося продолжить поцелуй Пашку. - Мы не можем... Мы не должны... Это безумие!..

Пашка согласно покивал головой, продолжая своё:

- Я согласен, но ведь это безумие на двоих. Ведь правда, Дим?

- Правда, - не стал отпираться я. - Поговорим об этом через полтора года, когда я вернусь из армии.

- Я не хочу ждать полтора года, - решительно ответил брат снимая с себя оставшуюся на нём одежду. - Я хочу...

- Чего ты хочешь, Пашка? - спросил я давая себе и мелкому последний шанс передумать , остановиться.

У меня в голове помутилось и не от выпитого на проводах. Мутило меня от искушения взять предложенное, сделать мелкого действительно своим, жить воспоминаниями об этой ночи следующие полтора года.

И безумие на двоих продолжилось. Ведь единственное средство борьбы с искушением - это поддаться ему. Я ничего не знал тогда о гомосексуальной любви, но посчитал. что она мало отличается от традиционной. Завести, доставить удовольствие... Я посчитал, что сумею доставить его Пашке. Причём, я сознательно не собирался идти до конца.

Взяв брата за руку я подвёл его к своей кровати, мягким толчком уронил его на спину и устроившись рядом , для чего пришлось к нему тесно прижаться, начал целовать Пашку. Губы, шея, ключицы. Я чувствовал нервную дрожь прокатывающуюся по телу мелкого вслед за моими поцелуями. Вот мой язык коснулся его правого соска, я втянул его в рот и легонько прикусил, тут же зализав лёгкую боль и услышал самый восхитительный звук: стон желания моего младшего. Я переключился на другой сосок и тот же стон раздался снова, уже громче.

- Тише, тише мелкий, соседи услышат...

Звукопроницаемость стен в наших квартирах общеизвестна.

Пашка закусил свою руку, потому что сладкие стоны рвались из его груди неудержимо. Мои губы скользили по телу брата всё ниже, ведя дорожку поцелуев к члену младшего, уже гордо стоящего всё это время. Одной рукой я нежно сжимал поросшие мягким пушком яички, другой поглаживал его ствол, целуя одновременно внутреннюю сторону бедра брата. Пашку дрожь сотрясала уже безостановочно. А когда я миг помедлив,/ я впервые собирался делать минет парню, хотя до этого сам был только принимающей стороной. Долго я не раздумывал, я действительно любил брата, любил его всего/ коснулся губами головки его члена, а потом вобрал его в рот столько сколько мог, то успел лишь сделать пару движений вверх и вниз по стволу, как Пашка выгнувшись кончил мне на лицо, резко упав потом на кровать, хватая ртом воздух. Его глаза широко раскрылись, ничего не видя в темноте, потом расслабленно закрылись.

Я сжал свой болезненно твёрдый член, собираясь вспомнить привычный в подростковом возрасте способ разрядки, как вдруг поверх моей руки на член легла рука мелкого.

- Дай я...

Я убрал свою руку и мой ствол полностью скрылся в широкой ладони моего младшего.

- Он тёплый и такой твёрдый... как тогда... - делился впечатлениями Пашка, припомнив и то давнее событие, проводя по моему члену ладонью. - Что я должен делать, Дим? Ты хочешь, чтобы я?..

- Просто подрочи мне, как себе, - простонал я сжигаемый вожделением .

Пашка легко заскользил ладонью по моему стволу, размазывая по нему обильно выступившую смазку. Мне тоже не потребовалось много времени. Ощущение руки брата на моём члене, отключили все остальные эмоции и мысли. Осознавал ли я , что занимаюсь любовью пусть и со сводным, но всё-таки братом? Вряд ли. Будет ли потом меня сжигать раскаяние? Не знаю. Наверно. Но это будет потом. В тот миг в моей голове билась только одна мысль: мало, мало, как же мне этого мало!..

А затем оргазм накрыл меня яркой вспышкой и я кончил на грудь брата и свой живот.

Поднявшись, я взяв в ванной мокрое полотенце обтёр себя и засыпающего уже брата, заставил его одеться и уйти на свою кровать.

Наклонившись над Пашкой, чтобы пожелать спокойной ночи, я вдруг услышал:

- Люблю тебя...

- Я тоже, я тоже... - ответил я, не зная слышал ли Пашка. Казалось, он уже крепко спал.

Я тоже спал , когда вернулись домой родители.

Утром мы с ними наскоро попрощались и я до сих пор не могу себе простить, что сделал это в спешке, посчитав не нужными сантиментами, не найдя слов, чтобы сказать, как я их люблю, как я им благодарен за всё.

И о произошедшим ночью я тоже старался в то утро не думать. У меня на это тоже будет время - целых полтора года.

Перед выходом из дома на призывной пункт, обнявшись по-братски, я со значением прошептал в ухо младшему:

- Будешь меня ждать? Сохранишь себя для меня?

Пашка едва уловимо кивнул и ответил также тихо;

- Люблю. Твой, - добавив через мгновение, - Я слышал твой ответ ночью.

А через месяц случилась беда.

Машина отца провалилась под лёд, когда они с мамой возвращались из воинской части, где навещали меня во время принятия мной присяги. Машину достали, но наши родители погибли.

ЧАСТЬ 2 " ПОСЛЕ"

ПАШКА

Когда Димка скрылся за железными воротами призывного пункта, сердце у меня сжалось, а в памяти мелькали вспышками как кадры черно-белого кино картинки прошедшей ночи.

Умом я понимал. что произошедшее было неправильным, осуждаемым всем миром. Но мне какое дело до всего мира, если именно Димка, мой старший брат, показал, что такое счастье взаимной любви. Теперь между нами не осталось ничего недосказанного, неясного , а мне оставалось только ждать.

Чтобы заглушить боль разлуки, я загрузил себя под завязку учёбой, чтением книг по криминалистике. Хотя больше всего мне хотелось быть адвокатом. Димка писал и звонил домой каждую неделю. Писал, как скучает по всем нам, ничем не выделяя меня. Я понимал его, но было немного обидно. В конце ноября, он написал когда новобранцы будут принимать присягу и ждал в этот день нас всех троих. Я воспрянул духом, скоро я увижу и обниму любимого... брата. Но за неделю до назначенной даты я свалился с жесточайшей ангиной с температурой под сорок. И хотя ко дню присяги температура спала, отец с матерью не взяли меня с собой, опасаясь возможных осложнений.

Я страшно переживал, уверяя родителей, что в полном порядке и согласился не ехать только тогда. когда отец пообещал свозить меня на нашей машине навестить брата, как только я окончательно поправлюсь. Днём я поговорил с братом по маминому мобильнику, сказал, что мы обязательно увидимся , отец пообещал привезти меня повидать его, когда я поправлюсь. Он ответил, что будет ждать меня. Дима находился в учебной части в городке на противоположном от нашего берегу Горьковского моря. Ехать до него пару часов по дамбе, прямо по льду всего полчаса. Я никогда бы не подумал, что уже возвращаясь домой, отец , всегда отличавшийся здравомыслием, рискнёт ехать напрямик по не очень прочному декабрьскому льду. Может беспокойство за меня, толкнуло его на этот шаг, хотя я уверял родителей, что вполне способен день прожить без их опеки. Не знаю, но чувство вины занозой засело в сердце.

Тревожиться я начал ближе к ночи. Пора было ложиться спать, а родителей всё не было. Я несколько раз пытался набрать на мобильном отца или мамы, но всё время слышал безразличный ответ: "Аппарат абонента выключен или находится вне зоны доступа". Ничего не понимая я прилёг на кровать наглотавшись прописанных врачом таблеток. Разбудил меня звонок в дверь ранним утром. Обрадовавшись и думая , что это вернулись родители, плохо соображая и ещё толком не проснувшись, я вскочил с постели и распахнул дверь, даже не спрашивая кто звонит. И смотрел ничего не понимающими глазами на стоящих в дверях двух полицейских, затем спросил:

- Вам кого?

- Видимо тебя, сынок, разреши войти? - сказал один из них, старательно пряча глаза.

- Заходите, что-то случилось с родителями? Авария? - обмер я.

Полицейские переглянулись между собой и , наконец, старший по возрасту начал, сглотнув комок в горле:

- Вчера вечером машина твоих родителей провалилась под лёд, когда они пересекали

Горьковское море. Спасатели машину вытащили, но люди утонули. По документами мы узнали адрес проживания погибших. Держись, парень.

Я на несколько секунд разучился дышать, окаменев. Один, я остался совсем один.

- Ты не должен оставаться сейчас один, сынок. У тебя есть родственники.

- Да, в нашем городе живёт мамина старшая сестра с семьёй, - механически ответил я.

- Позвони ей, мы подождём пока она не приедет.

Я кивал головой, пошёл набирать номер тёти Лены, сообщать ей о страшном горе, слышал в трубке стук падающего тела, но никак не реагировал, двигаясь, как деревянный, отупевший от такой боли, что казалось ещё несколько минут и сердце не выдержит.

Полицейские пытались отвлечь меня, расспрашивая, как случилось, что я не поехал с родителями и куда они ездили.

Тут я немного пришёл в себя поняв. что брат ещё ничего не знает. Я рассказал о нём и полицейские пообещали сами сообщить брату о случившемся с нашими родителями в воинскую часть. Я в эти минуты не смог бы говорить с Димой, вдруг со страшной силой меня ударила изнутри мысль, что беда произошла по нашей вине. Так кто-то сверху решил наказать нас с братом за неправильное влечение друг к другу. И эта мысль прочно засела в моей голове.

Вскоре приехали тётя с дядей. Тётя Лена с красными от слёз глазами обняла меня и только теперь слёзы потекли из моих глаз. Мы плакали в объятиях друг друга, но легче не становилось.

На кухне дядя Витя договаривался о выдаче тела родителей и оставив тётю Лену со мной, отправился с полицескими за всеми нужными для похорон документами.

На следующий день утром приехал из части Дима.

ДМИТРИЙ

Я страшно обрадовался, когда в день присяги увидел на плацу маму и папу. Я знал, что Пашка болеет и не приедет с ними, но глазами искал среди толпы гостей высокую / брат в свои неполные семнадцать был уже с меня ростом/ фигуру младшего брата, разочарованно вздыхая про себя, не найдя его по известной причине.

После принятия присяги тех, к кому приехали родные отпустили в увольнительную до вечера. Я по мобильнику мамы поговорил с братом, посоветовав беречься от простуды и услышав вполне бодрый ответ Пашки, что с ним всё в порядке, это мама перестраховывается, сказал он и что обязательно приедет навестить его , когда полностью поправится и я успокоился. День с родными пролетел быстро и как не хотелось мне побыть с ними подольше, я понимал, что в темноте на дороге опасностей больше и что они беспокоятся о заболевшем брате. Обнимая на прощание маму у меня почему-то кольнуло в сердце. А когда отец обнял меня по-отечески и сказал:" Я горжусь тобой, сынок" , я вывернувшись из его рук лишь улыбнулся , пошутив в ответ

- А я горжусь, что у меня такой отец.

На следующий день, ближе к вечеру, меня вызвал командир части, который протянул мне документ на краткосрочный отпуск на три дня. Когда я недоуменно взглянул на него, командир встал из-за стола, подошёл ко мне и глухим голосом сказал:

- Крепись, солдат. Твои родители утонули вчера, возвращаясь домой. Вашу машину не выдержал неокрепший лёд и она провалилась в полынью. Прибывшие спасатели достали машину и извлекли уже мёртвые тела. Завтра тебя отвезёт прямо до дома мой заместитель. Прими мои соболезнования.

Я помертвел. Мама... Отец...

- Разрешите идти!

Я говорил, двигался, а в голове молотом билось:" Мама... Отец..." И молнией:" Димка... он там совсем один..."

Я не помнил как пришёл в казарму и рухнул на свою койку. Дневальный даже не сделал мне замечание, страшная новость уже дошла и сюда. Проведя ночь без сна, утром я собрался под молчаливое сочувствие сослуживцев. Слов не было ни у кого, да и какими словами можно утешить сына потерявшего в одночасье отца и мать, которым бы ещё жить и жить.

Через пару часов я уже стоял перед дверью своей квартиры, не находя сил, чтобы нажать на звонок. Это сделал сопровождающий меня майор. Мы вошли в квартиру и мои глаза сразу наткнулись на глаза Пашки, который сидел с родными у гроба моих родителей. Я так и застыл у порога, столько боли и горя я увидел в глазах шестнадцатилетнего парнишки, как-то сразу повзрослевшего, с заострившимися чертами лица. Затем перевел взгляд на родителей. Они совсем не выглядели неживыми. Казалось мама и отец просто заснули, настолько мирными были выражения их лиц. Глухая тоска сдавила мне сердце. Как много я не успел: сказать маме как я её любил, осознавая, что приносил и немало проблем. Корил себя, что часто был несправедлив к отчиму, который всю жизнь относился ко мне как к родному сыну. Обнять бы их сейчас обоих вместе, прижать к своей груди. Но поздно... Я не помню, плакал ли я в своей жизни до этого, но в тот день стоя у гробов родителей я плакал не стесняясь людей, находящихся в нашей не закрывающейся в тот день квартире. Поздно каяться... Поздно!

Майор постоял пару минут у гробов, положил на стол конверт с материальной помощью от воинской части и уехал. Служба.

Я всё ещё стоял у порога и сошёл с места, только когда ушёл майор. Я двинулся к родным, пожал рыхлую ладонь дяди Вити, обнял заплакавшую тётю Лену и повернулся к брату, намереваясь обнять его, чтобы поддержать и найти в нём поддержку себе. Но повернувшись к Пашке я наткнулся на его колючий взгляд, ясно говоривший:" Не смей"... Подумав сначала, что это потому . что комната полна чужих людей, я споткнулся , собираясь шагнуть к нему и , остановился, но затем всё поняв, только сказал:

- Держись, брат.

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять ход его мыслей. Потому что у меня тоже мелькала эта мысль, ответ на мой молчаливый вопрос судьбе- За что она отняла у меня мать и человека заменившего... Нет, бывшего мне отцом. За моё неправильное чувство к младшему брату. За это?

О дне похорон я писать не буду. Всё сливалось в моих сухих от невыплаканных слёз глазах. Помню только, что шли мы с братом рядом, но были далеки друг от друга как никогда.

Вечером , после поминок, я попросил тётю и дядю остаться, чтобы решить судьбу Пашки. Ему было только шестнадцать и его могли отправить в детский дом, по крайней мере, до моего возвращения из армии, если...

Когда мы перемыли всю посуду и сели в зале за стол я сказал:

- Тётя Лена, ни мне, ни брату не хочется, чтобы его отправили в детский дом. Может вы оформите опекунство до моего возвращения. Я понимаю у вас своя семья, а теперь придётся заботиться ещё и о брате.

- Я сам могу о себе позаботиться. - вставил озадаченный Пашка.

- Не сомневаюсь, Паш. Но для государства ты несовершеннолетний, - тут я чуть смутился, вспомнив нашу ночь, а Пашка с удивлением взглянул на это чудо природы - смущённого меня, постепенно осознавая, что в этом разговоре он ещё не имеет никакого права голоса.

Тётя Лена движением руки остановила меня.

- Я поняла тебя, Дима. Не волнуйся, служи спокойно. Я не брошу вас, мальчики. Вы же мои родные племянники. Кто ещё вас поддержит, кроме нас с мужем. Я оформлю и опекунство, и пенсию Павлику выхлопочу, которая ему полагается до восемнадцати лет. Может он захочет жить с нами. Как ты, Павлик?

Брат поморщился в ответ на это непривычное имя и отрицательно покачал головой:

- Нет, тётя Лена, я хотел бы жить дома, - подал наконец голос мелкий. - Не беспокойтесь, я не доставлю вам никаких проблем. Научите меня готовить и всё будет в порядке.

- Всё, что получите на Пашу тратьте по своему усмотрению, - вставил я, радуясь, что самая главная проблема решена : младший брат будет жить дома под присмотром дяди и тёти. Хотя нет, главная проблема сидела на диване глядя на меня исподлобья . И её решения я не видел. Брат даже не понимал сейчас, насколько проще будет его жизнь в родных стенах, а не в детском доме.

Дядя и тётя ушли к себе домой, обещая заглянуть завтра, чтобы решить другие важные вопросы. В комнате повисла напряжённая тишина.

Я решил сразу поставить все точки над "i" и подошёл к продолжавшему сидеть на диване Пашке :

- Поговори со мною, брат, тебе станет легче.

Пашка взвился, как будто только и ждал этих моих слов, а из глаз брызнули злые слёзы :

- Как может стать легче от того, что у меня не стало родителей!

- Паш, я тебя понимаю, я тоже потерял и мать, и отца.

- Он мой отец, а тебе никто, что ты можешь понять... - утирая рукавом глаза зло бросил брат.

Я побледнел. Конечно, я не был идеальным сыном и иногда обижал отчима несправедливыми словами, внутренне всегда считая его настоящим отцом, но услышать такое от брата... Это было так больно, как будто мне нанесли удар ниже пояса. Понимая, что в брате сейчас говорит только горе, я стиснул зубы и закрыл на минуту глаза, борясь с желанием подойти и как следует встряхнуть Пашку , чтобы вытряхнуть всю дурь, которую он сейчас готов вылить на меня. Но мелкого уже несло:

- Это ты во всём виноват, - горькие слова вылетали из его рта смертельными пулями, - это нам наказание...

- Так, значит в том что случилось с нами, я один виноват?

- Мы оба виноваты, - чуть сбавил тон Пашка, но закончил жестокими словами, которыми вбил гвозди в крышку моего гроба:

- Но ты старший, ты должен был меня остановить...

- Ты прав, брат, я старший и тебе придётся принять моё решение. Утром я вернусь в часть. Писать тебе не буду и тебе не советую, не отвечу, всё общение только по необходимости через тётю Лену. После армии меня не жди, сам понимаешь, что после твоих слов мы не сможем жить в одном доме, Я найду себе работу и крышу над головой. Живи и будь счастлив, брат.

ПАШКА

Что я наделал! Да, у меня горе, да, я потерял половину своей семьи.! Но я только что лишил себя её важной оставшейся части. Я несправедливо обидел брата и он теперь меня никогда не простит. Утром, проведя ночь в полузабытьи, я обнаружил, что остался в квартире один. Брат уехал даже не попрощавшись. Я остался совсем один. И не только в квартире.

Шло время, боль от потери родителей никуда не ушла, только стала глуше. Теперь

меня терзала другая боль. Я всю голову сломал, решая, как вернуть брата.

Тетя Лена допытывалась, что между нами произошло и почему Дима пишет только ей, иногда спрашивая дежурными фразами, как у меня дела. Я молчал. Стыдно ведь признать, как сильно я обидел брата, стыдно сказать по какой причине. Из слов тёти я знал, что у брата служба идёт нормально, служит он в нашей области, но приезжать не собирается и не ждёт никого к себе. У тёти и так забот полно. а меня он точно видеть не захочет. Дедовщина его миновала. может из-за его потери брата не трогали, может, сумел постоять за себя, смог не сломаться. И я потерял такого брата! Как я по нему тосковал! Он же самый близкий мне человек.

Через полгода, он , как вступивший в права наследства, прислал дяде доверенность на машину. Тот привёл её в порядок и был рад пополнить семейный бюджет, работая в свободное время бомбилой. Он предложил и мне сдать на права, но я отказался. Всё равно до 18 лет права не дадут. А ещё, самое главное, когда мне исполнилось пятнадцать лет, при постановке меня на учёт в военкомате, врачи у меня обнаружили какое-то изменение хрусталика левого глаза и признав меня ограниченно годным, выдали белый билет. Очки я носить категорически отказывался, но с тех пор у меня линзы.

Подходил срок окончания службы брата. Я должен был что-то срочно предпринять, а не то Дима скроется на просторах нашей необъятной матушки России и мне будет совсем хреново. И я придумал. Правда, пришлось пойти на хитрость и мне понадобилась помощь тёти. Рассказав тёте Лене половину правды, по которой брат не собирается возвращаться домой / то, что я ему сказал, будто он не поймёт всей моей боли, потому что мой отец ему не родной/, я заручился её поддержкой, ведь вся переписка с Димой шла через неё. Я надеялся , что моя хитрость заставит брата вернуться домой, а уж тут я найду способ вымолить у него прощение.

Незадолго до демобилизации Дима написал тёте Лене, что ему предложили остаться в армии на контрактной основе, что он раздумывает, не дав окончательного ответа.

Я понял, что время терять нельзя и попросил тётю написать брату о том, о чём мы с ней договорились. И тётя Лена в письме рассказала Диме, что в одной частной клинике мне предложили операцию на левом глазе, чтобы замедлить ухудшение у меня зрения, но я , будто бы, отказываюсь её делать. Врачи , якобы, не дают 100% гарантии вылечить глаз, значит я могу совсем перестать им видеть . Денег оставленных родителями / моей половины/ на операцию, конечно, хватит, а вот на платное обучение на юридическом хватит только на первый год. То есть учиться в институте я тоже отказываюсь. Стать адвокатом мне не светит, так чего огород городить, будто бы говорил ей я. Тётя Лена просила Диму приехать домой хоть не на долго и вразумить меня по - братски. Чтобы между вами не произошло, писала она, вы остаётесь братьями и должны помогать друг другу. Да и нужно согласие члена семьи на операцию мне , так как я несовершеннолетний ещё полгода.

С операцией ситуация была почти правда. С небольшим нюансом. Я сам узнал по интернету об этой клинике, пытаясь спасти левый глаз и не потерять его совсем из-за ухудшающегося зрения.. Врачи провели полное обследование и назначили операцию на конец июня, давая вполне обнадёживающие прогнозы. Полного излечения они не обещали, но остановить процесс разрушения хрусталика они в состоянии. А уж после операции я бы решил : поступать мне в институт или нет. И разрешение на операцию могла дать и тётя Лена, так как она являлась моим официальным опекуном, но Диме мы с ней, конечно, об этом не сказали.

Брат ответил, что приедет в отпуск, а уж потом будет решать , как ему жить дальше.

И я окрылённый надеждой на примирение стал ждать возвращения Димы. Брат приедет на время, а уж я постараюсь, чтобы его временное возвращение домой перешло в постоянное.

Он вернулся тёплым апрельским днём. Я только что вернулся из школы, как вдруг раздался звонок . Думая, что пришёл кто-то из друзей - одноклассников готовиться вместе к ЕГЭ, я быстро распахнул входную дверь.

Димка стоял у дверей в армейской форме с небольшой спортивной сумкой в руках и смотрел на меня спокойно, будто и не отсутствовал долгие 18 месяцев. Лишь часто-часто бьющаяся у виска жилка выдавала его волнение.

- Ты разрешишь войти? - спросил он ровным голосом.

Я отмер делая шаг в сторону, давая брату войти в квартиру, продолжая во все глаза жадно разглядывать Диму, которого не видел полтора года. Он возмужал, армия слабаков ломает, но моего брата, это было видно, она закалила. Он даже выше казался, окреп физически, хотя никогда не выглядел задохликом.

Брат вошёл, разулся и повернулся ко мне.

Как же мне хотелось броситься к нему, обнять, вдохнуть родной запах, рассказать, как я его ждал, скучал как постоянно думал о нём и корил себя за те глупые слова.

Мне удалось только объятие, я подошёл и обнял Диму. Он не отстранился, но и не обнял в ответ. Он просто стоял с опущенными руками. Я всё понял заглянув в родные серые глаза: брат не забыл моих обидных слов, но сказал, не мог не сказать:

- Дим, я никогда так не думал, когда говорил те слова в день похорон... я так виноват, прости меня...- я опустил голову, руки скользнули с плеч брата и безвольно опустились.

После нескольких минут напряженного молчания я услышал спокойный голос:

- Ты полагаешь, что после тех твоих слов, ты через полтора года скажешь " прости" и всё станет как прежде. Ты не писал мне.

- Ты же запретил, - растерянно сказал я.

- Не приехал повидаться ни разу...

Обвинения клонили мою голову всё ниже.

- Ты сказал, что не нужно этого делать.

- А ты и послушался, - горечь в голосе брата была осязаемой.

- Дим, если бы я знал... Погоди...

Тут я подошёл к своему письменному столу и вынув пачку писем положил их рядом с севшим на диван братом. Тот вопросительно посмотрел на меня.

- Я писал, когда мне становилось совсем хреново, только не отсылал.

Дима молчал, только кадык ходил вверх-вниз, будто он хотел и никак не мог проглотить комок в горле.

- Ладно, проехали. Я приехал в отпуск на месяц, а там видно будет. Мне нужно умыться с дороги. И больше никаких телячьих нежностей, - остановил меня брат, когда я в радостном порыве бросился к нему, осознавая, что Дима остаётся и не исчезнет в ближайшее время из моей жизни .

Димка пошёл в ванную, а я стоял и пытался унять волнение. Итак, в моём распоряжении месяц. Месяц исправить то, что я накосячил и убедить брата остаться дома насовсем, месяц, чтобы заслужить его прощение.

Приняв душ и переодевшись в домашнее Дима сел за стол, который я уже накрыл, пока он мылся. Брат ел и нахваливал стряпню тёти Лены и тут я сделал первый ход, скромно объяснив, что обед приготовил я. Тётя Лена готовила только первый месяц, когда я остался один. Но у неё была своя семья и ей было тяжело разрываться между ней и мной, так что я подтвердил ей своё желание научиться готовить . Я учился у тёти всему: готовить супы, второе, всякие кисели, компоты. Так что вот уже год я готовил себе сам.

Брат удивлённо приподнял бровь и похвалил меня отцовским " молодца!"

- Это что ещё что. Погоди, вот в воскресенье я испеку торт, ты пальчики оближешь! - воодушевлённый его похвалой воскликнул я. - Да, и, конечно, надо пригласить тётю Лену с дядей Витей. Без них я бы не смог ... один. - тихо закончил я. -Ой, они же ещё не знают, что ты вернулся. Я сейчас позвоню им.

- Потом позвонишь. Сядь. И я не вернулся, а приехал в отпуск.

После обеда мы вместе вымыли посуду, то и дело касаясь пальцами пальцев друг друга. Я мыл, Димка вытирал.

Потом мы опять сели в зале поговорить.

- Так, что там за выкрутасы с твоей операцией? - начал первым брат.- Почему ты не соглашаешься, если врачи берутся спасти тебе глаз? Не хочешь улучшить себе зрение? Хочешь ослепнуть к двадцати годам?

- А смысл, Дим? Гарантии, что моё зрение улучшится врачи не дают, а вдруг станет хуже? Так зачем испытывать судьбу и тратить деньги отца.

- А юридический? Ты отказываешься от своей мечты?

- У меня не получается окончить школу с золотой медалью, значит придётся поступать на общих основаниях. На бюджетный попасть шансов мало, там огромный конкурс. Значит только на платной основе. Моей доли от денег оставленных нам родителями хватит только на первый год, а потом ? Лучше и не начинать. Пойду в лицей какой-нибудь, вот хоть на парикмахера.

Брат чуть не поперхнулся соком, который мы пили. Ни спиртного, ни пива дома не было. И это не показуха к приезду Димы. Это была сознательная позиция выбранная мной. Хотя в компании я мог и пива выпить, и вина на вечеринке глотнуть, но всегда знал свою меру и ею придерживался.

- Так, мелкий,- строго начал он, - ты хочешь, чтобы я остался?

Я утвердительно закивал головой с улыбкой от уха до уха.

- Тогда будешь делать как я скажу.

- Всё сделаю как ты скажешь, Дим.

- Операцию делать будешь, Когда её назначили?

- В конце июня, после выпускного.

- Сделаешь. Не упускай ни единого шанса поправить своё зрение. Даже если она не оправдает твоих ожиданий, ты, по крайней мере, сможешь сказать, что сделал всё, что мог. И на юридический подашь документы, как там по срокам, успеешь?

Я опять утвердительно кивнул головой.

- На первый год , ты сказал, хватит твоей половины денег оставленных отцом. На второй год обучения пойдёт моя половина. И не спорь, - остановил меня Дима, видя, что я собираюсь с возмущением отказаться от этого. Отец сам говорил всегда, что эти деньги пойдут тебе на учёбу, даже если тебе придётся учиться на платной основе. Так, дальше. На третий год, если понадобится продадим машину. Ну, а на четвёртый - заработаю. Я собирался остаться в армии на контрактной основе, но раз я отвечаю за твоё будущее , значит могу не отказываться от осуществления своей мечты и буду работать машинистом, чтобы ты осуществил свою мечту - стать адвокатом. Не дрейфь, мелкий, прорвёмся!

И тут впервые после того как Димка переступил порог нашего дома, на его лице появилась скупая улыбка.

После его обнадёживающих слов я , онемев от радости, бросился обнимать Димку. Но быстро посуровевший брат опять остановил меня упершись ладонью мне в грудь и глядя прямо в глаза сказал:

- Скажу сразу один раз и навсегда, чтобы ты понял, Паша, к прежнему возврата не будет. Ты это понял? Проблем не будет?

- Понял, Дима. Проблем не будет, - подтвердил я, опустив покаянно голову.

Я сделал обиженную физиономию, а в душе ликовал. Брат остаётся и не на время отпуска, а насовсем, раз говорит о своей работе и моём высшем образовании. А дальше наступит моё время. Ничего, я умею ждать. Я упрям и терпелив. Вода камень точит. Я верну любовь Димки, чего бы мне это ни стоило.

ДМИТРИЙ

Ну вот, я так и знал, что мне не следовало возвращаться домой даже в отпуск. Я же чувствовал во всей этой ситуации с Пашкиной операцией какой-то подвох. И сейчас, прочитав написанное выше, понял . что был прав в своих сомнениях. Но у меня нет слов осуждения поступка брата и тёти Лены. Ведь если бы не то её письмо за месяц до моего дембеля, я бы не сомневаясь ни на минуту, подписал контракт на сверхсрочную службу ещё тогда, мотался бы по воинским частям и сгинул бы в какой-нибудь горячей точке, так и не узнав как меня любит Пашка... Но теперь спешу я.

Я ответил тогда, что приеду домой в отпуск на месяц, а потом приму решение о контракте. Уже тогда догадываясь, что армия меня не дождётся. В части сказал, что мне надо домой по семейным обстоятельствам, младшему брату предстоит операция, и мне как его ближайшему родственнику необходимо быть рядом.

Пашка... Боль от его слов занозой сидела в сердце. Тётя Лена писала в каждом письме, что брат за что-то каждый раз просит у меня прощенье, сама деликатно не спрашивая в чём дело. Но сам мелкий не писал, не приехал ни разу повидаться, хотя служил я в нашей же области. Да, я запретил ему, но как же я его ждал!

Получив то последнее письмо тёти Лены, и узнав , что Пашке предстоит операция и он сейчас мечется от отчаяния к надежде, мне так захотелось его увидеть, что я не поехал - полетел домой, написав родным, что приезжаю только на время отпуска , чтобы вправить младшему брату мозги.

А увидев в проёме открывшейся двери высокого, / но не выше меня/, симпатичного парня, у меня перехватило дыхание. Крепкие руки брата обняли меня, /каратэ Пашка не бросил, мне тётя Лена писала/, но сам я обнять брата не смог. Я отступил на шаг назад, выслушал с затаённой болью полную раскаяния просьбу Пашки о прощении, молча вглядываясь в родное лицо ища изменения и не находя, к счастью. Брат мало изменился за прошедшие полтора года, Волосы, правда, стали ещё длиннее, он так их и не постриг, стягивая сзади в хвост аптечной резинкой. Хорошо хоть серьгу в ухо не вдел, да татуировок не наделал по подростковой бунтарской моде, думал я.

Чисто выбритый , /Он уже бритвой пользуется? Вот ведь время бежит! Хотя. что я удивляюсь, осенью ему исполняется восемнадцать/, немного усталый после школы, но такой родной, любимый...

Нет-нет! Я запретил себе так думать навсегда, чтобы больше не испытать той убивающей наповал душевной боли, которая обрушилась на меня бетонной плитой, вышибая дух, после слов Пашки, который почти открытым текстом обвинил меня в гибели родителей и в своём совращении. После, в армии я много думал над его словами, признавая, что брат не был уж совсем не прав. Я был старше и действительно не должен был идти у Пашки на поводу, даже осознав, что нас влечёт друг другу взаимно.

Но я остался увидев, что я нужен брату . Увидел как обрадовался мелкий, видимо надеясь на возвращение не только братских отношений. Хотя я сразу обозначил границу в нашей будущей жизни в одной квартире, чтобы Пашка не питал никаких иллюзий. Я простил его в тот же миг, когда он положил стопку своих писем ко мне, которые так и не отослал, но забыть ту застарелую боль и пересилить себя не смог. И я сказал, останавливая бросившегося обниматься брата, услышавшего, что остаюсь насовсем, но возврата к прошлому не будет. И свято в то миг в это верил.

В воскресенье пришли тётя Леня с дядей Витей и со своим сыном Эдиком, заканчивающим как и Пашка, школу. Тётя очень обрадовалась, что я передумал остаться в армии контрактником. А я видя её радость, мысленно корил себя за желание спрятаться от проблем в армии, повесив на её плечи заботу о моём мелком. Тётя Лена и так заботилась о нём в течении полутора лет, хотя была совсем уже не молодой, а я собирался , лелея свою обиду на брата, загрузить её этой заботой ещё на неопределённое время.

Мы с Пашкой поблагодарили тётю с дядей за заботу, сказали. что перед ними в неоплатном долгу и что они всегда могут рассчитывать на любую нашу помощь. Я попросил тётю Лену остаться опекуном брата до его восемнадцати лет, чтобы мне не заморачиваться с переоформлением опекунства. Тётя согласилась. Дядя честно вернул мне доверенность на машину, так что мы с Пашкой теперь были не безлошадные. Я бы отдал машину дяде в благодарность за то, что они заботились о Пашке, но она могла помочь, чтобы брат получил высшее образование. Но если появится возможность обойтись без её продажи, я возможно так и сделаю, пообещал я сам себе мысленно.

На следующий день мы поехали с братом на кладбище, навестить родителей. Я увидел, что могила ухоженная, ещё раз мысленно поблагодарив родных, пообещав позвонить им и сказать. что теперь уход за могилой родителей наша с Пашкой забота.

Постояв над могилой отца с матерью, я ещё раз укорил себя, что мало говорил родителям о том, как я их люблю. как дорожу тем. что они у меня есть. Были.

- Никогда не жди удобных обстоятельств, нужных слов, чтобы сказать родному человеку , что ты его любишь,- сказал я вслух, как бы рассуждая сам с собой. Но осознав, что брат меня может понять не так, поправился. - Когда встретишь девушку и полюбишь её, не жалей слов, говори чаще, как ты её любишь. Потом можешь опоздать.

Пашка взглянул на меня, но ничего не ответил, а у меня появилось чувство, что я сказал что-то не то.

Отдохнув пару недель, я отправился устраиваться на работу, стараясь не мешать Пашке готовиться к экзаменам, взяв на себя работу по дому, даже пробовал нам готовить. Получалось съедобно, но совсем не так вкусно, как готовил брат. Я даже шутил, что он возможно выбрал не ту профессию, раз у него такой талант к кулинарии. Но мелкий отмахивался и шёл упорно к своей мечте, и мне это в нём нравилось. Целеустремлённость. настойчивость в достижении своей цели.

Постепенно жизнь под одной крышей с братом налаживалась. Я только старался избегать даже случайных прикосновений к брату. Да он и не давал повода, надо сказать. Больше не лез обниматься, повода дать братского подзатыльника тоже не было, да и не отвесишь подзатыльник рослому спортивному парню, он может и сдачи дать. Пашку вроде это и не огорчало. Видно он всерьёз воспринял мои слова, что возврата к прежнему не будет и смирился с этим. Что, честно сказать, меня удивило. Я же видел его загоревшийся надеждой взгляд, когда я сказал , что остаюсь насовсем. Я -то думал, что он будет стремиться к нашему более тесному общению, начнёт соблазнять меня. Но нет. Он сдал экзамены, погулял на выпускном балу, на который звал меня, но я , естественно, не пошёл, всю ночь проведя у раскрытого окна, даже не прилёг на свою разобранную постель , дожидаясь брата. Пашка безропотно уступил мне комнату родителей, обосновавшись в зале. Мы с ним , после моего возвращения, устроили перестановку в зале, выбросили наши односпальные койки и купили для Пашки раскладной диван , эдакого монстра от Икеи, на котором он и спал.

Брат , как положено вернулся под утро. Я тут же скользнул в свою широкую кровать, послушал, как Пашка осторожно раздевается, стараясь не разбудить меня. Утром встал, как ни в чём не бывало, на боль в голове не жаловался, перегаром и духами от него не пахло и я действительно порадовался за мелкого, что он умеет пить.

Через несколько дней Пашка пошёл на операцию, В клинике мне дали подписать бумаги, что я даю на неё согласие, как совершеннолетний старший брат, мельком заметив, что согласие уже дала тётя -опекун моего брата. Пашка стоявший рядом покраснел и испытующе посмотрел на меня. Я и бровью не повёл и он облегчённо вздохнул: я всё давно понял, но карательных санкций не будет, по крайней мере сейчас. Когда за Пашкой пришли, что отвести его в операционную, я подошёл и неожиданно обнял брата и тихо сказал ему на ухо:

- Всё будет хорошо, Паш.

Но брат в ответ не обнял меня. Ситуация в день моего возвращения из армии зеркально повторилась. Я разжал объятия и посмотрел на Пашку. а он, вот ведь мелкий, ответил мне вопросом:

- Обещаешь?

И опять у меня возникла мысль, что я сказал что-то не то.

Я подтолкнул его к дверям, где его ждала медсестричка, чтобы подготовить его и переодеть к операции, громко сказав нейтральное:

- Я буду ждать тебя здесь.

Пашка, уже шагнувший к дверям повернулся, серьёзно взглянул на меня и повторил меня:

- Всё будет хорошо, Дим.

И у меня вырвалось, вроде шутливое:

- Обещаешь?

Брат ничего не ответил, показав, что шутки кончились и скрылся за дверью.

Операция шла час, Ещё час Пашка отдыхал. Затем мне вывела его с залепленным пластырем левым глазом, но вполне бодрого. К нам вышел врач и сказал, что операция прошла успешно, а вот насколько успешно мы все узнаем через неделю и пригласил нас с братом в клинику на обследование. Или раньше, если Пашка почувствует что-то неладное.

Но всё обошлось. Через неделю в клинике провели обследование и сделали несколько тестов. Вердикт врачей : хуже брат видеть не стал, а вот на сколько лучше покажет время.

Окрылённый надеждой, что он будет видеть лучше, Пашка подал документы в юридический институт.

Я нашёл работу и не шёл до этого устраиваться только потому, что ждал, пока Пашка сделает операцию. Я не собирался больше сидеть на шее брата и проедать получаемую им за родителей пенсию, которую ежемесячно приносила нам тётя Лена. Она первое время после моего возвращения забегала к нам часто. Мы встречали её приветливо- чаем и тортом, покупным, если Пашка не успевал испечь сам. Тётушка видя, что в квартире чистота, а в кухне витают аппетитные запахи / значит мы не сидим на пельменях и лапше Доширак/, стала приходить всё реже, раз в месяц, чтобы занести Пашкину пенсию, оставаясь опекуном брата лишь номинально.

За окном плавился июль. Мы скромно отпраздновали моё 21-летие, были только тётя Лена с семьёй. Старые друзья были кто где, новых я ещё не завёл, та же ситуация была и у Пашки.

Потом брат засел за учебники, а пошёл устраиваться на работу в депо в нашем областном центре. Меня , имевшего диплом железнодорожного лицея, да ещё после армии, взяли без вопросов. Поездив стажёром с поездной бригадой пару месяцев, я был принят помощником машиниста.

Так у нас и шла вполне обычная жизнь двух взрослых парней, братьев. Пашка корпел над учебниками, надеясь сдать экзамены на отлично и всё-таки попасть на бюджет, чтобы сберечь деньги отца. Я работал. Ни я, ни брат не вспоминали наш диалог перед операцией. Я сначала нервничал, думая что спровоцировал Пашку, но брат вёл себя безукоризненно. Он , например. даже в жару ходил по квартире в футболке и домашних брюках. Я был рад, что брат повзрослел настолько, что выкинул из своей головы все неправильные мысли и желания. Может они оставались только в моей голове?

Иначе почему я стал замечать за собой неприятные вещи? Например, мог уставиться на Пашку, когда он переодевался. Или мысленно давал себе по рукам за желание взлохматить его отросшие до неприличной длины светло русые волосы, провести ладонью по широким плечам. Злясь на себя за это желание, я , назло непонятно кому, гонял младшего и в хвост и в гриву, придираясь к каждой мелочи. Пашка выполнял, глядя на меня с немым укором, всё что я заставлял его делать по дому: мыть каждый день пол, прибить полку, да не здесь, мелкий, выше. Брат, наверно, думал, что стал моим личным рабом.

Всё было бы замечательно, если бы не одно наблюдение, которое меня очень напрягало. С самого моего возвращения из армии я не видел Пашку с девчонкой. Он не ходил на свидания, когда ему звонили, слышался только мужской голос.

Я помнил, что весной к нему забегали одноклассники : и парни, и девчонки, заниматься, поработать на компе. Но ни одной он не оказывал особого внимания, не держал за руку, не пытался уединиться, Провожали своих одноклассниц домой парни все вместе.

Когда я осторожно попытался узнать, есть ли кто у младшего брата, он ловко ушёл от ответа, сказав , что сейчас ему просто некогда, ему надо готовиться к вступительным экзаменам в институт. Ну, я и отстал от мелкого до поры до времени.

Тогда девушки появились у меня.

ПАШКА

Это меня невероятно бесило. Я из кожи лез демонстрируя брату безразличие к нашим прошлым приключениям, выполнял все его задания по дому, всем своим видом доказывал, что со мной проблем не будет и вот чего добился. Дима успокоился и начал гулять с девушками. Ладно, что хоть домой никого не водил. А я?

Первое время после гибели родителей и ссоры с братом, я жил только своим горем и воспоминаниями о нашей ночи. Я не верил, что Димка всё забыл. Постарался забыть - да. А я не мог. Ну не мог я обнимать и целовать мягкие девчоночью губы, когда до сих пор ещё чувствовал сухие обветренные губы Димки на своём лице, теле. Это изменило меня, я больше смотреть не мог на девчонок. Я наверно с ума бы сошёл от сперматоксикоза, но меня спас интернет. Не знаю. бог его придумал или чёрт, но я засел за соответствующие сайты, чтобы понять, что со мной, зарегистрировался на некоторых, почитал комментарии, даже познакомился с парой парней с похожими проблемами и послал фото, не своё конечно, а какого-то красавчика , американского киноактёра. Кажется он снимался в каком-то ужастике. Да, вспомнил, в сериале "Сверхъестественное" о двух братьях, которые боролись с монстрами. Он играл там младшего брата. Мне даже назначали свидания, но я не искал приключений на свою м-м-м пятую точку. Но на этих сайтах я всё узнал о том. что меня ждёт, если я пойду по этой дорожке. Что со мной или я сам, будут делать и в каких позах. Бр-р... Нет, я не собирался сейчас же искать места, где тусуются такие люди, чтобы узнать гей я или не гей. Но я помнил, как же мне было хорошо в Димкиных руках и как я впервые кончил только от его первого, я почувствовал это, сделанного мне минета. И я хотел узнать с Димой, что это было: смена ориентации или всего лишь буйство подростковых гормонов и всё со временем пройдёт, без усилий с моей стороны. А пока справлялся со своими проблемами известным всем подросткам способом.

Я хотел повторения той ночи, чтобы понять окончательно, кто я ?

У Димы этот вопрос, похоже, даже не возникал. Видимо успокоившись на мой счёт, что я не собираюсь его домогаться, ударился во все тяжкие. Он мог даже не ночевать дома, а наутро являлся совершенно спокойный, с запахом алкоголя, а на мои упрёки, мол, хотя бы позвонил, ухмылялся.

- Я не обязан тебе докладываться.

Тогда я сменил тактику. Лето ещё не кончилось и я стал ходить по квартире в одних плавках. Дима отводил взгляд, когда я в одном полотенце вокруг бёдер выходил из ванной, якобы, забыл взять чистое бельё. Обычно я заставал брата в таком случае отвернувшимся к окну.

На его замечание сквозь зубы, что память лечить надо, если забывчив стал, я недоуменно пожимал плечами:

- А что такого? Ты не девушка, чтобы тебя стеснятся.

Мы не вспоминали наш диалог перед моей операцией, но я его не забыл. Мы оба поняли его смысл, и то что брат сказал свои слова машинально, не задумываясь, я понял, что они шли от души. У нас всё обязательно будет хорошо, к этому брата надо только легонько подтолкнуть.

Дни летели. Мы общались друг с другом ровно, обсуждали текущие проблемы, смеялись, шутили, но брат ни на миллиметр не переступал черту, которую, видимо, начертил себе.

Я всё-таки попал на бюджетное отделение сдав все экзамены на отлично. Сияя как новенькая монета я вихрем влетел в нашу квартиру, споткнувшись на пороге от увиденного. Я увидел накрытый в зале, а не на кухне стол, бутылку вина и брата одетого в свой лучший костюм.

- У нас что, какой-то праздник? Мы кого-то ждём? - спросил я , со страхом предположив, что сейчас из его комнаты выйдет какая-нибудь девица и брат объявит, что он собирается жениться. А ради чего ещё Димка вдруг вырядился в обычный рабочий день.

- Ждём, - согласно кивнул брат, но увидев моё помрачневшее лицо, вдруг открыто и звонко рассмеялся:

- Да тебя я ждал, дурачок. И праздник Тебе я устроил. Ты ведь поступил?

- Да. - тут я , наконец, отмер и тоже улыбнулся брату. - Погоди, но ты ведь этого не знал, когда готовил это?

Подозрения ещё крутились в моей голове, может Дима решил совместить два события.

- Не знал, но был уверен. Я в тебе не сомневался , мелкий. Поздравляю, брат!

Мы искренне, по-братски обнялись. Димка, может быть. А я разжимая объятия , вроде нечаянно, проехался ладонями по его широкой спине. Брат никак не отреагировал и мы сели за стол, включили какой-то матч по телевизору и принялись за еду.

Вечер прошёл на ура. Выпив вино мы, опять вместе вымыв посуду, уселись перед телевизором. Клянусь, в этот раз, без всякого умысла, я просто банально заснул , привалившись к тёплому боку брата.

Проснулся я среди ночи на диване-монстре, с подушкой под головой и укрытый покрывалом, гадая , что же меня разбудило? И вспомнил скрип закрывающейся двери в комнату Димы. Он никогда не запирался от меня. Значит брат ушёл спать только что, а что же он делал всё время? Я опять попробовал вспомнить, от чего же я проснулся. В голове смутно зазвучали какие-то слова, сказанные тихим голосом, а ещё фантомное прикосновение ... губ?.. Рук?.. От напряжения, желая вспомнить хоть что-нибудь, у меня только разболелась голова. Я снова попытался заснуть. Это мне почему-то казалось очень важным - вспомнить. Но... нет. Я уснул так ничего и не вспомнив.

Дмитрий

У нас в депо работали не только мужчины: слесаря, токари, электрики, но и девчата, женщины. Я познакомился с молодой учётчицей Верой Смирновой, весёлой, бойкой девушкой, с длинными, ниже плеч русыми волосами. Мы начали встречаться. Она снимала квартиру с ещё одной девчонкой. Как они распределяли время для встреч с парнями, я не представляю. Но Вера долго из себя недотрогу не корчила и мы переспали. Я в очередной раз с удовлетворением отметил про себя, что девушки меня возбуждают, член правильно реагировал на обнажённое девичье тело в постели, моё тело двигалось, а вот сердце молчало.

Но почему, закрыв глаза плавно толкаясь в женское лоно, я видел зовущие глаза Пашки, вспоминал все бугорки и впадины его тела, вспоминал , как он выгнулся кончая от впервые сделанного ему минета? Тут мой член тоже вспомнил, где он находится, спохватился и я кончил в презерватив, то ли выдохнув, то ли подумав , только у меня невольно вырвалось:

- Паша!

Когда я лёг рядом с Верой, приводя дыхание в норму, то начал лихорадочно пытаться придумать, как буду оправдываться, но она сама подсказала мне выход.

- Кто эта Паша? Прасковья что-ли? Где ты её встретил? В деревне какой? Видно она горячая штучка, раз ты кричишь её имя.

- Извини, Вера, что так случилось, но у нас в глубинке ещё встречаются деревенские девчонки, просто огонь. Правда, Фёклы и Матрёны не попадались, а вот там где я служил, в соседнем с нашей воинской частью фермерском хозяйстве, была одна такая доярка -Прасковья Михайлова. Ух и заводная была, кровь с молоком и покладистая, даже уговаривать не пришлось, - криво улыбаясь закончил я, радуясь, что у нас на работе не все знали, что у меня есть младший брат - Павел. А про себя подумал: всё, приехали! Видно не вывести тебя из своего сердца, братишка. Хочу, до одури, до тёмных точек в глазах, до спазм внутри, но никогда ему в этом не признаюсь.

Теперь, когда мы вместе, я скажу, что ты тогда никак не мог вспомнить. Я надеялся, что ты не проснёшься. Ты не проснулся, когда я осторожно высвободился из-под тебя, навалившегося во сне на моё плечо. Я достал подушку , покрывало и осторожно положил тебя на диван. Снял обувь, убрал резинку с волос и не удержался, мельком взглянул на мирно посапывающего тебя, провёл ладонью по шелковым на ощупь прядям. Я помнил твои ладони на своей спине, я тогда сделал вид, что ничего не заметил. Пашка, Пашка, ты сводишь меня с ума! Не знаю, сколько я выдержу рядом с тобой, запретив себе касаться тебя, целовать, любить. Ты сейчас так близко и так далеко, на расстоянии вытянутой руки и недостижимо далеко. Поправляя покрывало на брате я наклонился, легко коснулся губ брата и на уровне слышимости прошептал:

- Люблю тебя...

И быстро отпрянул, чтобы если брат вдруг проснётся, сказать, что наклонился, чтобы просто пожелать ему спокойной ночи. Затем ушёл в свою комнату.

Павел

Знаешь, Дима, я не помнил, что конкретно меня разбудило, но понял главное - это было что-то хорошее, потому спокойно заснул опять.

А теперь я расскажу, как я пытался подтолкнуть брата, чтобы он изменил отношение ко мне. Но ничто уже не могло изменить моё отношение к нему, хотя Дима попытался.

Работая на компьютере, я всегда старательно чистил историю своих посещений гей-сайтов, на которых бывал, чтобы брат на них не наткнулся. Мне пришлось это сделать, когда Дима вернулся из армии. Мне бы не хотелось ему что-то объяснять, давить на его выбор. Он иногда садился за мой компьютер , и я не был против, чтобы посмотреть фильм или поиграть в игры, мы с ним оба любили биться в " Танки".

Я раньше не ставил пароль на свой комп, не стал этого делать и когда Дима вернулся домой, лишь тщательнее следил за историями своих просмотров.

Но сейчас я сменил тактику. Заходя на известные мне сайты , я болтал со знакомыми чуваками, не теряющими надежды вытащить меня свидание, безрезультатно , конечно. Мне никто не был нужен, кроме Димки. Но теперь я ничего не стирал.

И однажды это случилось. Но об этом пусть расскажет брат.

Дмитрий

Наступил сентябрь. Паша начал учиться в юридическом институте. Я мотался по рейсам несколько дней, потом отдыхал. Тётя Лена с семьёй просила свозить её в лес по грибы, но сентябрь в этом году выдался дождливым и сделать этого мне никак не удавалось. Вот и в эти свободные дни до очередного рейса, дождь лил как из ведра и не собирался прекращаться . Пашка был в институте и я со скуки я сел за его комп, посмотреть фильм, который мне расхваливали парни в депо. Брат никогда не упирался рогом, мол, не трогай мой комп. Я подозревал причины этой уступчивости. У Пашки на лице было написано - всё что захочешь, Дим! Но я не уставал говорить каждый раз, ловя его мечтательные взгляды в мою сторону:" И не мечтай..."

Не знаю, что меня толкнуло узнать, почему это вчера брат сидел так долго за компом? Вряд ли это было что-то незаконное, скорее всего мягкое порно, и я бы даже этому не удивился. Прокручивая сайты, на которых бывал мелкий я наткнулся на один обозначенный непонятными мне буквами - ... Открыв его, я не просто удивился, увиденное повергло меня в шок. Это был гей-сайт. А там -мужики... члены ... задницы... Пашка, что это смотрел? Его, что это интересует? Нет, я конечно, слышал о геях, о том что есть мужики, которым нравится трахать таких же как они мужчин. Но младший брат... Что же я наделал! Только теперь я осознал, что пойдя тогда на поводу у Пашкиного "хочу", именно я толкнул его на этот путь. Вот почему рядом с мелким я не видел девушек, понял я. Может у него уже кто-то есть... мужчина? НЕТ, никому его не отдам.

Так , раздираемый противоречивыми мыслями, я ждал вечером Пашку из института. Нас ждал трудный для обоих разговор. После ужина я прямо спросил брата:

- Ты что гей?

- Нет... Да... Я не знаю, Дим. А даже если и так, ты что-то имеешь против? Ты что гомофоб ?

- Не думаю, - ответил я. - У тебя кто-то уже есть, ну, как это называется?.. Бойфренд.

- Есть. - Пашка упрямо выставил подбородок.

У меня всё опустилось внутри. Я опоздал, просмотрел... Стоп. Я не видел никакого парня рядом с мелким. Всё лето он был дома, не было никаких гостей и странных звонков при мне. А без меня? Когда я был в рейсе и брат оставался один. Жгучая ревность в миг опалила мне сердце. И я спросил срывающимся от волнения голосом:

- Я знаю его?

Брат кивнул опустив голову. Потом поднял её и открыл рот. Нет, не надо, промолчи, я не хочу знать его имя! Имя того кто украл у меня любовь Пашки.

- Это ты, Дим.

У меня отлегло от сердца. Но я тут же опять включил старшего брата.

- Я же тебе сказал сразу как вернулся домой - И не мечтай. Так это... - я кивнул в сторону компьютера.

- Успокойся, это просто любопытство. Пока.

Вот ведь мелкий. Я не собирался менять своё решение держать брата на расстоянии, но глупое сердце грело признание Пашки, что у него никого нет. Но что означало его " Пока" я узнал в скором времени.

Павел

Если кто-нибудь спросил бы меня: Почему я не оставил брата в покое, не поверил, что у него всё прошло и быльём заросло? Почему я был уверен, что не бьюсь лбом в закрытую дверь Диминого сердца? Строю планы по возвращению его любви ко мне? Я бы ответил, что уверен потому , что кое-что увидел через несколько дней после возвращения брата из армии.

Однажды ночью, где-то через пару недель после его возвращения, я встал в туалет, а возвращаясь в свою постель увидел свет в Димкиной комнате, который был виден через незакрытую до конца дверь. Я не смог отказаться от идеи подойти и посмотреть, пошутив громко:

- Что, не спится , братец? Бессоница мучает? Вроде до старости тебе ещё далеко!

Но слова застряли у меня в горле от картины открывшейся мне , когда я приоткрыл пошире дверь в комнату брата. Дима спал, уронив голову на сложенные на столе руки. А на столе были разложены мои письма, которые я писал ему, но так и не решился послать их по адресу. Димка читал их, да так и заснул за столом. Время было далеко за полночь.

В них не было ничего особенного, никаких жарких воспоминаний, уверений в вечной любви... Я писал о повседневных делах. О невзлюбившем меня почему-то учителе физики, будто давшего зарок не допустить, чтобы я получил золотую медаль. О никак не получающейся у меня пятёрки по математике. О девчонках в классе, не перестающих забрасывать меня записками с номерами своих телефонов, всё ещё надеющихся покувыркаться со мной в постели.

О том, что я научился делать вкуснейшие котлеты, не чета магазинным полуфабрикатам. Рассказывал, как мы с тётей Леной и дядей Витей каждый месяц навещаем могилу родителей. Как ездили с ними за грибами на нашей машине и я набрал больше них белых грибов.

В письмах вспоминал нашу прежнюю жизнь ещё полной семьи. Не стесняясь рассказал в одном из первых, как плакал , когда на утро после нашей ссоры понял , что остался совсем один. И просил, просил в конце каждого письма прощенья.

Что Дима простил мои жестокие слова, я понял по его глазам, как только открыл дверь вернувшемуся из армии брату.

Теперь мне осталось вернуть его любовь. Что он по прежнему любит меня, и не только как брата, не смотря на все его заверения, что повторения той ночи не будет, что всё прошло, я понял, когда увидел в неярком свете ночника две высохшие дорожки слёз на щеке брата..

Он понял, как было одиноко шестнадцатилетнему подростку остаться одному, без близкого человека рядом, пусть и под присмотром родственников.

Своей уверенности в его любви ко мне я находил подтверждение почти каждый день.

Я видел его взгляды украдкой, когда он думал, что я их не замечу. Видел , как он злился, когда я начал ходить по квартире в одних плавках. С чего бы ему злиться, если я был бы для него только братом.

Я всё время держал в голове наш диалог перед моей операцией. Я пообещал брату, что у нас всё будет хорошо и сдержу свой обещание. Я был в себе уверен.

Разговор с Димой, после того как он увидел, что я бываю на гей сайтах, навёл меня на мысль о следующем шаге. Не заметить ревности в вопросах брата, есть ли кто у меня, было невозможно. И я решил на этом сыграть.

Вот поэтому я и не оставил Диму в покое наедине с его тараканами, не отошёл в сторону, не стал смотреть стоя в сторонке, как брат бьётся головой о стену, которую он воздвиг между нами.

И дело не только в том, что я его люблю, и сейчас даже сильнее чем тогда, полтора года назад. Тогда во мне бушевало эгоистическое " хочу, дай..." Сейчас для меня возвращение Димкиной любви означало не только желание вновь испытать огромное , ни с чем не сравнимое удовольствие, безграничное счастье, а в первую очередь желание вывести брата из той темницы, в которую он загнал себя сам, показать, что в нашей любви нет ничего запретного, грязного, стыдного. Да, именно так, я хочу, чтобы Дима перестал стыдиться своей любви ко мне. Чтобы он вспомнил, как был счастлив со мной. Сам я всегда помнил восторженное выражение его лица, когда он кончил только от моих робких прикосновений к его члену.

Приближался день моего восемнадцатилетия. Дима вёл себя по-прежнему, то есть как и полгода назад, ни на йоту не переступая черту, которую он очертил в наших отношениях.

В  день моего совершеннолетия  брат отсутствовал в городе, он возвращался из очередного рейса только на следующий день после этой даты. Перед его отъездом я спросил его мнения на то, что если я устрою вечеринку для своих одногруппников по институту у нас дома. Ничто так не сближает недавно объединившихся людей как совместная пьянка.

Дима хмыкнул:

- Ладно. Только потом отмывать квартиру будешь сам. И , надеюсь, спать в моей постели никто не будет! - сказал он, многозначительно приподняв бровь.

Я пообещал, состроив оскорблённую мину и брат уехал.

На вечеринку я пригласил почти всю нашу группу, в которой было всего четыре девчонки. Большинство были парни. Пришли, правда, не все, кто-то просто не смог.

Врубив музыку и пригласив присутствующих расслабиться, показав на батарею бутылок на столе, я предупредил друзей, что после полуночи вечеринка должна закончится, потому что поздно ночью из рейса вернётся старший брат и ему надо будет отдохнуть. Некоторые возмущённо загудели, но до полуночи было ещё далеко и все начали усиленно набираться. Вскоре после начала вечеринки девчонок быстро расхватали , а оставшиеся без подружек парни банально напились в хлам и к полуночи смогли уйти своими ногами только человек пять, остальные позасыпали кто где по всей квартире. Три из четырёх девчонок исчезли со своими парнями ещё до полуночи. Я почти не пил весь вечер, лишь пару бокалов шампанского, всё-таки был мой день рождения.

Осталась и староста нашей группы Ирина Соколова , блондинка с грудью пятого размера, положившая глаз на симпатичного крепкого парня, смахивающего на шкаф с антресолью, между прочим бывшего спецназовца Олега Громова, занимающегося к тому же самбо, пожелавшего получить высшее образование и активировать свои мозги, а не только кулаки. Нормальный парень, мы с ним потом даже подружились.

Олег был не против познакомиться с нашей старостой поближе, поэтому упившись в тот вечер в доску он уединился с Ириной Соколовой в Димкиной комнате. На что я в тайне и рассчитывал. Ну, не на них конкретно, но кого -нибудь из гостей, жаждущих секса.

Когда большинство друзей разошлись, а в Димкиной комнате заснула горячая парочка, я не трогая расположившихся по всей зале спящих парней, я пошёл в комнату брата. С трудом, стараясь не разбудить спящего богатырским пьяным сном Олега, настойчиво растормошил Иру, уверяя её , что её уже час вызванивают её предки, и отвёз сонную и ещё пьяную старосту домой.

Я сделал себе подарок к совершеннолетию -выучился и получил права сегодня днём.

Я знал во сколько примерно вернётся из рейса брат, поэтому остальную часть ночи просидел на кухне, глуша кружку за кружкой кофе, А когда едва рассвело я приступил к своему коварному плану.

Догадываясь, что все проспят до полудня, если их не трогать, самбист в том числе, я прополоскал рот оставшейся водкой, плеснув немного на грудь, и пошёл в Димкину комнату. Там я разделся до плавок и раскидал по свей комнате в живописном беспорядке свою одежду и одежду ничего не подозревавшего Олега, который , как я и предполагал, спал обнажённым после секса с нашей старостой. Я сел на постель, ожидая что с минуты на минуту вернётся брат. Конечно, я рисковал, а вдруг Олег бы проснулся раньше задуманного мной представления. Но я решил рискнуть, ведь кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Хотя оно у меня уже у горла плескалось в этот вечер.

Когда я услышал звук поворачивающегося в замке ключа, то тут же одним движением стянул с себя плавки, бросил их под кровать, чтобы их сразу было видно и нырнул на не занятую половину Димкиной кровати, плюхнувшись на живот, сверкая своей голой задницей, стараясь улечься рядом, но не касаясь спящего пьяным сном Олега.

Я слышал как вошёл брат, как он чертыхаясь, идёт к своей комнате, пытаясь не наступить на спящих, расположившихся по всей зале, гостей. Дошёл, открыл дверь и онемел от открывшейся картины маслом: голого меня, спящего чуть ли не в обнимку рядом с таким же голым парнем, похрапывающего богатырским храпом.

Старательно изображая спящего, я почувствовал, как Дима подошёл к кровати и потряс меня за плечо.

- Паша!

Я будто бы только сейчас проснувшись, слетел с кровати, потом бросился лихорадочно одеваться, пытаясь попасть одной ногой в джинсы, которые начал одевать на голую задницу, потом пометался по комнате, якобы в поисках трусов.

- Ты не это ищешь? - брат поднял валявшиеся под кроватью плавки, сунул их мне в руки и каким-то скрипучим голосом продолжил. - Я жду твоих объяснений на кухне.

Одевшись и затолкав плавки в карман джинс, чтобы их было видно. я с виноватым видом и дыша водочными парами, с красными / от недосыпа, а не от выпитого, как мог подумать Дима/ глазами, явился на кухню. всем своим видом изображая раскаяние.

- Дим, я сейчас всех разбужу и всё уберу.

- Конечно уберёшь. Только я не об этом. Ты же вроде не злоупотреблял этим? -и брат щёлкнул себя по горлу.

- Ну. я теперь совершеннолетний и могу сам решать : пить или не пить, - криво усмехнулся я.

- Ну да, ну да. А что это было в моей комнате?

- Свободная любовь, а что такого. Мы с Олегом знатно набрались и захотели испытать новые ощущения.

- Ну и как, испытал? - Дима говорил скучным голосом, но я видел, что брат едва сдерживается от злости, сжимая кулаки.

Я пошёл ва-банк.

- О, да! Он был такой горячий и бешеный. Извини, бельё на твоей кровати я сейчас сменю, хотя боюсь. что простынь уже не отстирается.

Я опять виновато опустил голову, надеясь, что не переигрываю, видя. что делаю брату больно, но собираясь довести игру до конца. Я видел, что Димка дико ревнует, а значит моё дело в шляпе, я надеялся, что всё случившееся подтолкнёт его ко мне. Брат жуткий собственник и не допустит никого рядом со мной... если любит, всё-таки ещё немного сомневался я.

- Значит ты у нас всё же гей и спишь с парнями.

- Да, так уж случилось, что моё любопытство закончилось экспериментом. Теперь я точно знаю, что я гей и больше в этом не сомневаюсь. А что, это что-то меняет в наших с тобой отношениях? Ты же остаёшься моим старшим братом и мы выяснили, что ты не гомофоб. Или ты теперь будешь сторониться меня, стыдиться? Может мне уже подыскивать отдельное жильё?

- Пока не знаю, - задумчиво произнёс брат. - Может быть.

Я вскинул подбородок:

- Завтра же начну подыскивать. Оставайся со своими женщинами! - почему-то зло выпалил я, - а я буду с мужчинами.

Я ведь не этого добивался, я надеялся, что Дима будет ревновать и мы сблизимся. А вышло, что мы отдалились друг от друга даже дальше, чем были перед возвращением брата из армии. Похоже, я придумал себе, что Димка всё ещё любит меня по-прежнему, а он встречается с девушками, меняя их чуть ли не каждую неделю. Не ужели он не видит, как мне больно видеть его с ними. С ним рядом должен быть только я. Может сказать про инсценировку? Нет, брат не заслужил моей откровенности.

- Дело твоё, но больше никаких гейских тусовок в моей квартире! -всё тем же тусклым голосом сказал Дима.

- Эй, это и моя квартира и я буду делать в своей комнате всё, что хочу, пока не нашёл другое жильё.

- Значит ты так ставишь вопрос. Ну, хорошо. Сейчас буди своих друзей и бойфренда, -не сказал- прокаркал он. - И чтобы через час в НАШЕЙ квартире никого не было. Я пошёл в душ.

Дима ушёл в ванную, положив на кухонный стол новенький iPod и пробормотав что-то вроде " С днём рождения". Иметь такой девайс я давно мечтал. но считал, что мы не можем себе его позволить, так как теперь будем жить на одну его зарплату.

А я пошёл приводить квартиру в какое-то подобие порядка. В первую очередь я направился в Димкину комнату, поднял и сложил одежду Олега, с трудом разбудил его и объяснив, что его подруга уехала домой часом раньше, побыстрее отправил домой и его, чтобы Олег не столкнулся с братом, опасаясь за последствия такой встречи.

На запах свежесваренного кофе проснулись и потянулись на кухню остальные. Вышедший из ванны Дима немного поостыл и даже выпил вместе со всеми кофе. Но я видел. что брат ничего не забыл и меня ждёт ещё та взбучка.

Когда все ушли, я сменил бельё на постели брата и он ушёл отсыпаться, пригрозив мне разбором полётов вечером.

Дмитрий

Я собирался хорошенько прочистить мозги мелкому , но в тот вечер не получилось. Пришли тётя Лена с мужем и сыном, поздравить Пашку с днём рождения. Мы накрыли стол , вернее накрывал брат, пока я ходил в магазин за спиртным и тортом. А когда гости ушли, я , прилично приняв на грудь, ушёл спать. потому что в моём пьяном мозгу уже созревал план ответной мести на выходку брата.

Через пару дней после той памятной нам обоим вечеринки в день рождения моего мелкого и его демонстрации своеге крутого гейства, я привёл к нам в дом девушку.

- Знакомься, Люба, - это мой младший брат Павел. Паша - это моя девушка Люба и она останется сегодня у меня на ночь, - держа за руку смутившуюся Любу, быстро проговорил я глядя в глаза Пашке, которые становились шире и шире

с каждым моим словом, так что казалось, они вот-вот вылезут из орбит, и в них заплескалась такая боль, что я в миг почувствовал себя подлецом, но отступать был не намерен.

- Что у нас на ужин?- полюбопытствовал я бодрым голосом, стараясь не показывать , как мне хреново.

- Гуляш с гречей, - машинально ответил Пашка, думая о чём-то о своём, потом будто очнувшись, отправился на кухню накрывать на стол к ужину.

- Вы живёте одни с братом? - спросила Люба, с которой я познакомился только вчера и которая согласилась провести со мной ночь. - Кажется, он что-то не очень рад нам.

- Да, одни. Наши родители погибли. А Паша просто никак не привыкнет, что я уже взрослый мужчина и мне надо устраивать свою личную жизнь. Не быть же мне всю оставшуюся жизнь нянькой младшему брату, - преувеличенно громко сказал я.

На кухне что-то упало, я подозревал, что это наш ужин . Но нет. В зал вышел Паша и то бледнея, то краснея сказал, чеканя слова:

- Стол накрыт, а я пойду переночую у ребят в общаге. Не буду мешать тебе устраивать личную жизнь.

Он быстро обул кроссовки, сдёрнул с вешалки куртку и вышел за дверь.

- Мальчишка! Брат просто не умеет вести себя в присутствии девушки, не бери в голову, - я говорил обнимая немного погрустневшую Любу, которая никак не ожидала, что станет причиной ссоры между мной и братом. Я успокаивал девчонку, а сам думал: вот и что это сейчас было? И кого я только что наказал, углубив пропасть между мной и Пашкой? Самого себя, вынужден был признать я.

В эту ночь занимаясь сексом с Любой, я в полной мере вдруг ощутил, что моё место не здесь и не с тем, кого хочу на самом деле. Когда девушка уснула, действительно кончив или сделав вид что кончила, хотя мне было уже всё равно, я отправился в ванную. Стоя под тёплыми струями, я опять вспоминал, ту нашу ночь, губы, руки Пашки, какой отзывчивый он был на мои нехитрые ласки, член тоже это помнил, затвердел мгновенно и я закрыв глаза дрочил себе, пока не кончил с глухим стоном:" Пашка!"

Утром провожая Любу в пединститут, в котором она училась, я сказал, опять чувствуя себя подлецом, что встречаться мы больше не будем. Не нужны мне были девчонки, ни с одной мне не было так хорошо, как тогда с моим мелким.

Я принял решение и собирался об этом сказать вечером Пашке. Но он не пришёл вечером домой. Не пришёл и на следующий день. Я не стал звонить ему первый, думал, что мелкий перебесится и вернётся. На третий день, пометавшись по квартире как тигр в клетке, воображая себе всякие ужасы, вроде поисков Пашкой приключений на свою задницу, я дождавшись времени, когда у Пашки заканчивались занятия в институте, пересилив себя, всё-таки позвонил ему на мобильник. Брат ответил сразу:

- Я уже около нашего дома, сейчас буду...

Я было обрадовался, но Пашка меня огорошил:

- Иду за вещами.

- За какими вещами? - в первую секунду не понял я.

- За своими. Я уже поднимаюсь, дома поговорим.

Брат вошёл в квартиру упрямо сжав губы, с решимостью на лице. Как же я любил его таким - все эмоции на лице, открытый, душа нараспашку, парень! Он же пропадёт без меня. Но не подавая виду, чтобы брат не мог прочесть меня как я его, сделав непроницаемое лицо, я встал у окна скрестив на груди руки и молча наблюдал как Пашка собирает свои вещи.

- Я не буду тебя задерживать. Сейчас соберу свои шмотки и уйду. Устраивай своё личное счастье, но без меня, я не буду тебе мешать, брат, - Пашка говорил это кидая свои рубашки, бельё , книги в большую спортивную сумку.

- Паш, не дури... - начал я. - Послушай, та девчонка, Люба...

- Нет, это ты меня послушай, взрослый старший брат. Я хотел прийти за вещами, когда ты уйдёшь в рейс, но...- он сглотнул, - но я люблю тебя и считаю, что ты заслуживаешь открытого разговора, моих объяснений , глядя глаза в глаза. Я видимо действительно напридумывал себе то, что ты на самом деле не чувствуешь. Ты всё забыл, а я не смог и чтобы не делать нашу жизнь в одном помещении невыносимой я ухожу в общежитие. Больше навязываться тебе со своею любовью я не буду.

- Что и на свадьбу не придёшь? - Меня что-то пробило на юмор, хотя ситуация к этому совсем не располагала: Пашка всерьёз собрался уходить из дома.

- Ты женишься?- у мелкого выпала из рук его любимая рубашка, которая и мне так нравилась на нём.

- Да, я сделал Люсе предложение.

- Постой, два дня назад здесь была Люба.

- Это было два дня назад, а сегодня я женюсь на Люсе, - с досадой на свою оговорку, сказал я.

- Женись на ком хочешь, - зло бросил брат, закончив укладывать вещи и вжикнув молнией, - меня это больше не волнует, - закончил он, продолжая стоять спиной ко мне, замерев на миг, не решаясь сделать последний шаг к двери, означающий полный разрыв между нами.

- А если я тебя попрошу остаться? - ровным голосом спросил я, глядя ему в спину.

Пашкина спина напряглась на миг, потом плечи его опустились и я услышал короткое :

- Нет.

- А если я попрошу вот так...

Я подошёл к брату сзади, взял его за плечи и развернул к себе. Один короткий и бесконечно долгий миг я взвешивал все за и против, потому что знал - потом обратной дороги не будет. Я старший, мне принимать решение и нести ответственность за нас обоих. Но больше обманывать себя я не мог. Я не мог лишиться самого близкого и нужного мне человека, а зная Пашку с рождения, я понимал, что если он уйдёт сейчас, то это навсегда, я просто не мог дать ему уйти. Без него наш дом был просто четырьмя стенами. Я всегда знал, что брат любит меня, теперь и я перестал скрывать, что люблю своего младшего, как никого до него не любил и не полюблю. Я однолюб, я это знаю. Мне хватило этого короткого мига, затем я шагнул к брату ещё ближе и прижался губами к его губам, Пашка удивлённо распахнул глаза, растерявшись в первые секунды. Потом, всё поняв, он тоже обнял меня и начал исступлённо отвечать мне жадными поцелуями. перехватывая у меня инициативу. И я со вздохом облегчения отдал её ему, это было моим искуплением перед ним за своё долгое упорство неизбежному. Мы целовались , как будто наступал конец света , и нам оставалось жить несколько минут, поэтому надо было нацеловаться вдоволь.

Наконец, оторвавшись от Пашки, с трудом восстанавливая дыхание, я хрипло спросил, глядя брату в глаза, которые уже заволокла пелена вожделения:

- Я убедил тебя остаться?

Брат отрицательно помотал головой, не отпуская мои плечи, постепенно всё ближе прижимая меня к себе. Я на секунду прикрыл глаза, прислушиваясь к себе, потом открыл их и мягко вывернулся из цепких рук Пашки.

- Нет, Дима, не уходи, только не сейчас ...

- Тс-с... -Я провёл большим пальцем по левой скуле брата и легонько потёр. Паша прижал мою ладонь к своей щеке, потом взял её, развернул ладонью вверх и поцеловал. Этот нехитрый жест перевернул мне душу. Я молча осторожно высвободил свою ладонь из руки брата. Он опустил руки, которые повисли плетьми, а в глазах заплескалось такое отчаяние, что мне стало физически больно. Я воспринимал его боль, как свою. Пашка прикрыл глаза, а из-под опущенных век выкатилось по слезинке. Он так и стоял несколько секунд с закрытыми глазами, затем напрягся, почувствовав какое-то движение, но открывать глаза не торопился, боясь спугнуть надежду, вдруг это всё - старший поманил исполнением мечты и сейчас отпрянет в ужасе от содеянного. Не отпрянул. Наоборот, он почувствовал , как я подошёл к нему и начал расстёгивать его рубашку. Во второй раз за последний час его глаза изумлённо раскрылись, ещё не до конца веря, что исполнение желания так близко. Он увидел. что я уже снял свою рубашку и футболку и быстро снял свою . Его рубашка , уже расстёгнутая, слетела с Пашкиных плеч как мотылёк с цветка.

Мы опять начали целоваться.

Остатки разума ещё кричали внутри: нельзя, это неправильно. Но если это так, то почему мне так хорошо, как будто сдавшись на милость любимого брата, я закончил бежать от самого себя, перестал бороться со своим чувством и , наконец, оказался с тем с кем и должен быть. Я больше не верил, что любовь бывает неправильной и не боялся мнения окружающих. Пашкаина любовь не была безответной, я долго отрицал это, но не ответить на неё я не мог. И всё встало на место. Сейчас все мои " нельзя" и Пашкино " хочу" слились в наших бешеных поцелуях, стирающих границы, условности, запреты, страхи.

Пашка видимо почувствовав, что пали все мои бастионы , тихо прошептал, подбадривая меня, когда оторвался от моего рта, чтобы глотнуть воздуха:

- Всё правильно, Дим, отпусти себя. Я тебя люблю.

- И я тебя, мелкий. Не переместиться ли нам в мою комнату. Твоего монстра разбирать долго.

Брат вцепившись в меня одной рукой, согласно покивав головой, двинулся за мной , так и не выпустив моё предплечье, словно боялся, что всё это не правда , что я сейчас засмеюсь и это сладкое безумие на двоих исчезнет.

В моей комнате мы разделись до конца, замерев на миг встав друг перед другом глядя глаза в глаза, обнажив не только наши тела, но и души. Затем шагнули навстречу друг другу. Как мы оказались в кровати, кто кого на неё уронил- я не помню. Помню только как глаз не мог отвести от красивого стройного тела Пашки, раскинувшегося на постели и протягивающего ко мне руки. Я лежал рядом с ним на боку и медленно целовал это тело , отданное мне отныне и навсегда. Я вспоминал, узнавал его заново, дополняя поцелуи прикосновениями рук. Мои пальцы гладили, растирали его кожу на груди, животе, боках, я всем своим существом чувствовал, как брат откликается дрожью на огонь, который загорается под его кожей в ответ на мои ласки. Вот уже огонь вожделения лавой стек в пах и брат уже не молчит, он стонет, задыхаясь:

- Я больше не выдержу... хочу... дай... - молил он сжимая свой уже качественно стоящий член.

- Сейчас, Паша, погоди...- я с трудом оторвался от сосков на груди брата, терзая то правый, то левый маленький комок плоти. Мысли в голове неслись вскачь, обгоняя одна другую, но память ещё работала и я вспомнил, из сайта, на котором бывал Пашка и на который я случайно наткнулся, что перед сексом надо партнёра подготовить.

Приподнявшись над мелким я , спотыкаясь на каждом слове, спросил:

- У тебя... э... э ... у тебя есть? Ну, это самое... что геи используют... Чёрт...

- Смазка?

Пашка заметно покраснел, хотя его лицо давно уже пылало всеми оттенками алого. Потом встал и прямо нагишом, с гордо стоящим членом, пошёл за требуемым в свою комнату. Меня тоже уже не хило потряхивало, а член уже болел требуя разрядки. Вернувшись брат неловко сунув мне в руки пачку презиков и тюбик смазки и улёгся на кровать.

- Ты смотри, мелкий, уже приготовился! - восхитился я, отгоняя ядовитую мысль, что возможно, он уже использовал не раз свой арсенал по назначению - Ты знал? Что я в конце концов сдамся?

- Нет, что ты, Дим! Я не знал, но я надеялся... когда-нибудь... - Потом видимо разозлившись на себя, на меня, заставившего его оправдываться, сердито закончил, - Так ты будешь трахать меня или мы будем разговаривать?

- Это мне решать, мелкий! -назидательно выдал я. - Я - старший , как скажу , так и будет.

- Тогда хватит говорить, старший,- делай!

- Ах, он ещё подгонять меня будет. Ну, держись младший!

А дальше был туман, вожделение застилавшее мне глаза и разум. Наверное, я не всё делал как надо, мало облегчил Пашке боль первого проникновения. Я же видел, что брату больно, когда осторожно толкнулся вперёд, с трудом протиснув свой член в его узкий , жаркий проход . Пашка дёрнулся, замер на несколько секунд, а когда он немного попривык, я продолжил втискиваться внутрь него по миллиметру, пока не оказался в нём полностью, замерев в последний раз, чтобы боль и жжение внутри утихли, потом остановить меня не смогло бы ничто. Тут одна мысль обожгла меня: что-то не похоже, что брат вёл активную половую жизнь в качестве гея. Ну, погоди у меня... А потом все мысли испарились. Вбиваясь в желанное тело брата я не чувствовал где я, на том свете или на этом, но оргазм , последовавший за самым сильным толчком в простату брата, вознёс нас обоих к небесам, да там и оставил. Потом мы плавно опускались на волнах затухающего наслаждения с небес на грешную землю, и я только теперь взглянул на распростёртого подо мной младшего брата. Я уже понял после нашего первого соития, что у Пашки до меня никого не было и задохнулся от нежности, но сказал совершенно другое.

- Ты получил, что хотел? - спрашивал я шутливым тоном, но сам с тревогой ожидая ответа своего мелкого.

- Даже больше, чем надеялся! - Ещё тяжело дыша ответил Пашка, но всё-таки почувствовав тревогу в моём голосе, потянулся к моим губам и поцеловал. - Всё в порядке, Дим! Мне хорошо... будет, дня через три, когда перестанет болеть задница, - даже пошутил он.- А теперь, если ты опять заведёшь старую пластинку: мы не должны, это неправильно... я тебе врежу!

- И у тебя поднимется рука на любимого человека? - и добавил серьёзно.- Нет, не заведу, - я пожал плечами, затем склонился над Пашкой и поцеловал сухие, обветренные губы брата.

- У меня не было шансов, да? Ты всё предусмотрел?

- Я ничего не планировал, я просто любил тебя и хотел быть с тобой. И я чувствовал. что ты любишь меня, но не хочешь себе в этом признаться, боишься, что нас осудят все вокруг, если узнают.

- Никто не узнает, мелкий. Но мне придётся встречаться с девушками. Иначе на меня будут смотреть косо и в доме , и на работе.

- Только домой не води никого, ладно. Ты не понимаешь, как мне было больно, когда я видел тебя с женщиной.

- Ладно, Паш, я понял. - Затем спросил при поднимаясь на кровати:

- В душ, братишка?

- Я -первый, а тебе бельё менять, кровать - то твоя.

И Пашка попытался резво соскочить с постели, но тут же ойкнул от резкой боли в заднице. Постояв пару секунд он медленно и неловко ступая отправился в ванную.

- Теперь она наша, - крикнул я ему вслед.

Пашка радостно кивнул, окончательно поверив, что его мечта сбылась и что теперь я с ним навсегда,

Я быстро поменял постельное бельё и понёс его в ванную, чтобы там присоединиться к брату. Войдя я увидел, что Пашка стоит под душем, борясь со сном.

- Не спи - замёрзнешь, - пошутил я вставая под льющиеся на брата струи. Он прислонился к моей груди обнимая за плечи, не открывая прикрытые глаза.

- С тобой не замёрзнешь, Дим. Вон ты какой горячий, чуть на части меня не разнёс., задница до сих пор болит. Чувствую, что я не скоро смогу сидеть на ней, только ходить и стоять. Хорошо, что завтра воскресенье и не надо идти на занятия.

- Кстати, о заднице, - осторожно начал я, проводя ладонями по спине обнявшего меня Пашки, опускаясь всё ниже, до упругих ягодиц. - Кто -то из сил выбивался, доказывая мне, что он прожжённый гей. Это ведь не так ?

- Не так, Дим, я никогда бы не смог позволить кому-нибудь прикоснуться к себе, кроме тебя. Я хотел только, чтобы ты ревновал и признался себе, что любишь меня. Простишь?

Конечно, я простил его. Всё-таки лестно, что я у Пашки первый, как и он у меня. И останусь единственным, подумал я.

Я всё сделаю, но мелкий ни на кого больше не посмотрит. Я же люблю его, вряд ли когда-нибудь повторю это вслух, но докажу ему и буду доказывать всю оставшуюся жизнь. Мы вернулись в кровать и я решил, что один момент всё же надо прояснить.

- И вот ещё что...- начал я.

- Как ещё что-то? - притворно ужаснулся мелкий.

- Не перебивай старших,- улыбнулся я. - Больше не устраивай мне представлений, что ты весь такой из себя крутой гей.

- Ты о чём, Дим? - спросил брат и попытался отползти от меня подальше. Но я крепко прижал его к своему боку и скомандовал:

- Лежать!

Пашка сначала замер, а потом фыркнул:

- Эй, ты не в армии, а в постели.

- Можешь не сомневаться, мелкий, в постели будет как в армии, я всегда буду командовать.

- Всегда- всегда? - Глаза Пашки лукаво заблестели.

- Всегда! - отрезал я, но увидев как сник брат, сказал задумчиво,- ну, может быть... когда-нибудь..., покомандуешь и ты.

Пашка бросился целоваться, потом угомонился и спросил уже спокойно:

- А когда ты понял, что после вечеринки я устроил тебе представление и у меня с Олегом ничего не было?

- Когда я вошёл в квартиру, то увидел среди спящих только парней, а ты сказал, что в вашей группе несколько девушек.

- Четыре,- встрял мелкий.

- Их не было, а значит ты развёз их по домам, ты же у меня джентельмен. Кстати, надо обмыть твои права, когда только успел?

- Я ходил учиться всё лето, чтобы получить права точно в день моего рождения. Хотел сделать тебе сюрприз.

- Сюрприз тебе удался.

- Прости, Дим, ладно? А ещё как ты понял, что это театр одного актёра?

Пашка сложил руки у меня на груди и положил на них свою голову, с любопытством заглядывая мне в лицо.

- Когда ты так резво поднялся с кровати, увидев меня, на твоём прекрасном юном теле...- давясь от смеха пытался продолжить я, а Пашка стукнул меня кулаком в грудь:

- Что не так с моим телом, чувак?

- Эй, больно же! - решил обидеться я. - Я же сказал, оно прекрасно! - продолжил я , учащённо дыша. Потому что брат начал зализывать место удара, удачно задевая соски. По моему телу пробежала дрожь, сигнализируя о готовности ко второму заходу и я поторопился озвучить своё наблюдение:

- На твоём теле не было ни единого следа бурной страстной ночи с тем спортсменом, как ты меня уверял. Ни засосов, ни припухших губ, ни укусов, ни царапин. Я понял, что это твоя подстава. А завтра с утра погляди на себя в зеркало. Тебе придётся несколько дней походить с повязанным на шее шарфом. Я оставил тебе знатные отметины, братец, - самодовольно закончил я.

- Ты тоже, братец. Так что мы квиты.

- Иди ты! - воскликнул я , пытаясь приподняться и оглядеть себя, но потом махнул рукой, Что горевать по тому, что уже случилось. Завтра мы с Пашкой что - нибудь придумаем. Тем временем мелкий тоже решил блеснуть умом.

- Я тоже понял, что ты не собираешься жениться и ты мне соврал, - обвиняющим перстом брат ткнул в мою многострадальную грудь.

- Да, что ты всё дерёшься, мелкий!

Я потёр ушибленное место, а брат наклонился и поцеловал его.

- И как ты догадался? - Я решил сменить гнев на милость.

- Когда ты оговорился и назвал будущую якобы невесту не Любой, а Люсей. И как ты ни пытался выкрутиться, уверяя меня, что за два дня успел разлюбить одну и полюбить другую, я этому не поверил. Ты не мог так поступить с девушкой: переспать с одной, а через пару дней сделать предложение другой. Ты же у меня - ответственный и благородный. И ещё я знал, что ты меня любишь.

- Ты знал это? Я так старался побороть её - это же грех, но ты провёл осаду с блеском и я проиграл.

- Нет, Дим, ты выиграл, мы выиграли оба. И это не грех. Мы любим друг друга , а грех , на самом деле, в том, чтобы отрицая пройти мимо неё.

- Так значит твой демонстративный уход тем вечером, когда я пришёл с Любой, тоже спектакль?

- Нет, Дим. Всё было всерьёз. И хотя я понял, что ты не собираешься срочно жениться, с девушками же ты встречался и вот привёл к нам домой. Я на самом деле собирался пожить в общежитии, чтобы не видеть этих женщин рядом с тобой.

- Глупый, я так сделал потому что ревновал тебя к тому спортсмену, когда ты демонстративно улёгся ему под бочок. А если бы он проснулся? Он бы избил тебя, если бы меня не оказалось рядом и учёба в институте у тебя бы закончилась, тебя бы затравили, Пашка.

- И что же теперь?

- А теперь всё будет хорошо. Мы будем осторожны. У нас дома иногда будут появляться девушки: твои сокурсницы, мои знакомые.

- Ни никто не будет оставаться на ночь...

- Договорились, Паша.

Несколько минут мы лежали молча. Потом я приподнялся и провел рукой по груди брата, теребя соски пальцами, а потом чуть сжав зубами. Пашка охнул. Оставив после нескольких укусов и зализываний горошины сосков, уже начиная прокладывать дорожку поцелуев ниже, ещё ниже я , с удовлетворением коснулся уже готового к продолжению любовных игр члена брата. . Мой уже давно потемнел от прилива крови, изнывая от желания снова оказаться в самой привлекательной для меня заднице.

- Готов ко второму заходу, братец?

Пашка впился поцелуем в мои губы, прерывая всякие разговоры. И наша первая ночь понеслась к своему пику.

ПАВЕЛ

Всё встало на своё место, когда Димка принял главное - мы любим друг друга, хотим быть вместе и поэтому никто во всём мире не будет указывать как нам жить и с кем спать. Да, мы -сводные братья. Люди и церковь осуждают отношения между людьми одного пола, тем более родственниками. И мы с братом понимаем, что нашу любовь не примут ни на земле, ни на небесах. Но кому мешают наши отношения? Было бы лучше, если бы мы пили, кололись, сделали несчастными двух женщин, женившисm на них, только потому, что так надо? Да ни за что на свете!

Мы счастливы с Димой, кому от этого плохо? Он долго противился , но теперь его вели по жизни мои счастливые глаза после очередного обоюдного оргазма, до этого затуманенные страстью. У него крышу сносило от моих стонов, когда брат входил в меня, а я принимал его по-прежнему с распростёртыми объятиями. Прелюдии с каждым разом становились всё короче. Мы с ума сходили в объятиях друг друга. Утолив первый голод, мы занимались любовью за ночь ещё не раз. Димка будет вбиваться со всей страстью в моё жаркое нутро, одуревая от моих не менее жарких ответных ласк . А утром не выспавшиеся, но довольные разбегались - Димка на работу, если собирался в рейс, а я - в институт.

Не представляю сейчас, как я тогда успевал учиться без хвостов. Всё время думал о том, что меня вечером дома ждёт Дима, если он не был в рейсе, мы поужинаем, а ночью он опять будет любить меня, а я всем сердцем его любя, буду отдаваться ему каждый раз как в первый.

Мы с ним вместе познавали мир мужской любви. Димка любил экспериментировать в постели и однажды я решился. Пережив очередной оргазм, лёжа рядом с отдыхающим братом я , поглаживая кубики пресса на его животе начал осторожно сдвигаться к паху. Целуя внутреннюю сторону Димкиного бедра, я постепенно перешёл к его поникшему на время члену, который тут же заинтересованно дрогнул. Я давно уже вернул ему первую услугу , мы постоянно ею обменивались, освоив технику минета за пару месяцев. Дима приоткрыл один глаз, ожидая от меня следующего шага. Но я медлил, а потом поднял голову и спросил:

- Дима, ты позволишь... ты обещал... когда-нибудь...

Дима меня понял. Он перевернулся на живот, оперся локтями в матрас и опустил голову на подушку, встав на колени. Поза безграничного доверия. Я подготавливал его очень тщательно, помня о своём первом разе, что Димка не выдержал:

- Ты что там книжки читаешь что ли, вставишь мне или я пойду и найду кого-нибудь, кто окажется быстрее.

- Я тебе найду, братец! - буркнул я, задвигая свой член в давно желанную задницу. Я так же доверился ему тогда, когда он "уговаривал" меня остаться. Сейчас мы многое знали и уже многое умели. Димка остался доволен, когда кончил, только от моего члена в заднице не касаясь своего.

- Теперь я знаю, что ты чувствуешь, когда я вхожу в тебя и понимаю, какой это кайф принадлежать любимому человеку, - сказал брат, когда я поцеловал его благодаря за девятый вал охуенного оргазма.

- Тебе было хорошо? - не успокаивался я, считая, что Дима мог и не сказать правду, чтобы не расстраивать меня.

- А что было похоже , что я притворяюсь и не кончил от твоего члена в моей заднице? Успокойся, братишка, всё хорошо. Но чтобы ты не очень зазнавался, обещаю. что это не будет часто повторяться, чтобы не приедалось.

Я не обиделся, он же всё-таки старший брат, ему и не положено часто идти на уступки.

Через пару месяцев после того, как мы стали близки, я взбунтовался. Однажды вечером за ужином я заявил, только что вернувшемуся из рейса брату :

- Я хочу работать.

- Тебе чего-то не хватает? У нас что долги за квартиру или ты начал играть и проиграл кучу денег? Что?

- Да нет, долгов у нас нет, нам хватает твоей зарплаты, но понимаешь, я не хочу сидеть у тебя на шее.

- Не понимаю тебя, Паша. Мы жили на твою пенсию почти полгода, пока я стал зарабатывать. Деньги отца мы не трогали, оставив их на твоё образование, если придётся переходить на коммерческий. Всё справедливо. Кому это нужно?

- Мне это нужно, Дим. Я хочу тоже приносить деньги в нашу семью.

- Ты только послушай, мелкий, мы уже ссоримся как давние супруги.

- Мы действительно, семья, брат. Ведь семью создаёт не штамп в паспорте, а взаимное уважение и любовь.

- Так, я полагаю, что ты уже решил, чем будешь заниматься?

- Решил. Так ты не против?

- Куда же деваться, ты ведь всё равно сделаешь по-своему и я не хочу тебя ограничивать, а то скажешь, что я -тиран. Что же это будет? Надеюсь ты не будешь бомбилой? Это опасно.

- Нет, я записался в курьерскую службу. Буду развозить по фирмам документы, бумаги, договора и прочую хренотень. Меня сразу взяли, когда узнали, что у меня есть машина и права.

- У НАС есть машина. Ладно мелкий, но чтобы учёба не страдала. Договорились?

- Конечно, Дима. Буду работать во второй половине дня, после занятий.

Первый день моей работы мы ездили вдвоём и брат убедился, что это действительно не опасно: в одном месте пакет взял -по адресу отвёз , потом за новым пакетом. Соблюдай только в пути правила движения. Я проработал уже три месяца, как случилась беда.

ДМИТРИЙ

Однажды весной я был в рейсе. Мы с машинистом Григорием Ивановичем уже водили поезда за пределами нашей области. Зарплата стала больше, но и время командировок увеличилось. Правда, мы с Пашкой созванивались каждый день по мобильнику. Григорий Иванович даже шутил, что я переживаю за младшего брата, как мать родная. Он , конечно знал. что погибли наши родители, но не понимал, что я так беспокоюсь за брата, ведь ему уже восемнадцать. Он не понимал, что я переживал, о том, что Пашка опять часто остаётся один. А у него институт, эта никому/мне-то уж точно/ не нужная работа, а на дорогах наших не все безупречные водители. Почему-то я места себе не находил в этот рейс и решил, что вернусь и попрошу это дело с курьерством прекратить.

Оставалось уже пара дней до нашего возвращения домой, когда на очередной мой звонок Пашка не ответил. Может потерял трубку, успокаивал я себя, или она разрядилась, или банально украли. Да мало ли что может быть! Я позвонил тёте Лене. Она теперь редко к нам заглядывала и звонила, намекала на какие-то проблемы со своим сыном. Тётя ответила, что не в курсе, но обещала съездить к нам домой и выяснить, почему Паша молчит.

А на другой день позвонил он сам и сказал, что он в СИЗО, его арестовали за хранение наркотиков и что он ничего не хранил, что его подставили и что он использовал своё право на звонок. Голос его был неестественно спокоен, лишь лёгкое заикание выдавало волнение брата.

- Пашка, держись! - крикнул я в трубку. - Я завтра вернусь и я землю переверну, а тебя вытащу из любой чёрной дыры.

Конечно, оставшееся время я не мог ни есть, ни спать. А когда мы прибыли в депо, Григорий Иванович отпустил меня домой, сказав, что со сдачей путевых листов нашего рейса он справится сам.

Я помчался домой, чтобы умыться и переодеться с дороги, бросится вызволять брата, узнав сначала, что же случилось.

Открыв дверь в квартиру я сразу увидел Пашку и забыв запереть дверь бросился к нему. Он лежал на своём диване, поджав колени к животу и его мелко-мелко трясло, как от озноба. Я прижал его к себе, стискивая так крепко, что ему наверное было больно, но Пашка не издал даже звука протеста.

Постепенно он перестал дрожать и тусклым, безжизненным голосом начал рассказывать:

- Я, как обычно, получил два адреса в своей конторе: где взять пакет и куда отвезти. В офисе, куда я привёз пакет меня ждал полиция, заломили руки, запихнули в уазик и отвезли в отделение полиции, обвинив в хранении и сбыте наркотиков, которые оказались в одном из пакетов, арестовав на 48 часов, до выяснения всех обстоятельств. Сначала я был в " обезьяннике", но не долго. Потом меня отвезли в СИЗО. Дима, там страшно! Сначала меня били, выбивая признание, что я всё знал и перевозил наркотики добровольно. А когда я повторил в сотый раз, что ничего не знал, опять принимались бить, но били так, чтобы не оставлять следов. Они видимо надеялись, выбить из меня признание за эти 48 часов, потому что у них ничего против меня не было, кроме перевозимого мною пакета, в которые мы, курьеры, и не заглядывали/нам это запрещалось, естественно/ и им вскоре придётся меня отпустить. После допроса меня отправили в камеру с какими-то отморозками. Какое-то время трое мужчин с наколками присматривались ко мне. Я слышал , конечно, ругательное слово " пидорас", но никогда не думал, что его произнесут применительно ко мне. Дим, уж не знаю, как они это делают, но они разгадали мою ориентацию. И не стали ждать долго. Не дожидаясь ночи они набросились на меня, все трое. Меня спасло, что привели ещё одного арестанта и начальник конвоя, видимо ещё не совсем потеряв совесть, мигом оценив ситуацию: я отчаянно сопротивлялся, но с меня уже сорвали рубашку и распяли на нижней койке, перевёл меня в пустующую одиночку. А сегодня утром меня отпустили, взяв подписку о не выезде.

Пашка опять задрожал, а всё крепче прижимая к себе, от ужаса, пережитого братом онемел, не находя слов утешения.

Просидев так около часа, я растормошил затихшего в моих руках брата.

- Пошли в душ, нам с тобой надо смыть всё это и забыть как страшный сон.

- Я не смогу забыть этого никогда, -ответил Пашка и в его голосе я услышал гнев. Это хорошо, это лучше , чем вспоминать этот ужас в СИЗО и жалеть себя.

В душе, я просто осторожно помог вымыться брату. В моих движениях не было ничего эротического - это была просто братская забота. Потом отправил его, что-нибудь нам приготовить, якобы есть хочу, хотя не был уверен, что проглочу хотя бы кусок.

Поужинав в молчании, с трудом жуя что-то, не запоминая даже вкус блюда, мы отправились спать.

- Может разберёшь свой диван сегодня? - спросил я.

- Теперь ты не хочешь меня, считаешь меня грязным, не способным защитить себя, - брат отвернулся в сторону и боль в его голосе вытекала, как кровь из раны. - Я же знал, если бы не случай, меня бы изнасиловали, тогда я бы повесился, зная, что я тебе такой не буду нужен и ты меня больше не будешь любить.

- Дурак! Какой же ты дурак, Пашка! - заорал я, подойдя к брату и схватив его за футболку , потряс. Я был груб, но иначе нельзя было. Надо было вытрясти из него все эти мысли, что он не будет нужен мне, хоть когда-нибудь.

- Я люблю тебя и ты мне будешь нужен всегда, но только живой. Запомни, что бы ни случилось в жизни, никогда не думай о смерти, тем более добровольной. Пока мы живы, то можем всё исправит, загладить, исцелить. А это я помогу тебе забыть, если ты позволишь.

Пашка обнял меня и уже чуть успокоившись сказал:

- Как я ждал этих слов, Дима. Пойдём , будешь меня исцелять. Это сможешь только ты.

На следующий день к нам домой позвонил следователь и попросил брата прийти, чтобы закрыть дело в отношении него. Пашку действительно использовали в тёмную.

Больше , конечно, мелкий на работу не рвался. А я несколько месяцев пытался заботой о нём вытеснить тяжёлые воспоминания о пребывании Пашки в СИЗО, заменив их на хорошие. Затем время и начавшаяся весна вылечили его, Он опять стал прежним, Лишь иногда, ночью, память к нему возвращались и он стонал так тяжко, отбиваясь от воображаемых насильников, что я будил его и мы просто лежали обнявшись, пока брат не засыпал снова.

В июне Пашка сдал сессию, я взял положенный отпуск и мы поехали отдыхать на Черное море.

Вернулись мы с юга загорелыми, счастливыми. Жизнь вновь засверкала всеми красками радуги и ничто её не омрачало.

Наступил сентябрь. У Пашки начались занятия в институте, а я мотался по стране в кабине тепловоза. С нетерпением ожидая возвращения домой, где меня ждал младший брат и любовник. Хотя странно было так думать о младшем брате, но это было правда и я не хочу этого стесняться. Мы хотели друг друга всегда. А секс после нескольких дней расставания был особенно потрясающим. И никак не приедался, потому что нам обоим был в охотку .

Мы почувствовали себя заговорёнными от бед, будто с нами ничего плохого больше не могло случится.

Но судьба уже приготовилась нанести нам новый удар.

ПАВЕЛ

Этот сентябрь был тёплым. Казалось, лето не собиралось паковать чемоданы и уступать дорогу осени. Учёба в институте шла нормально, я не был в отличниках, но и не отставал. Кошмар пребывания в отделении полиции забывался , конечно не без помощи любимого... брата. Без его поддержки я бы не вышел из той ситуации без потерь.

Дима мотался по своим командировкам, которые становились всё длиннее, иногда они длились больше недели. Они водили поезда по всей России. Мы с ума сходили друг без друга в разлуке. Зато когда он возвращался, мы всю ночь занимались любовью, засыпая только к утру. Дима любил появляться без предупреждения. Сначала я злился, думая, что брат мне не доверяет и появляется неожиданно, чтобы проверить- нет ли у меня кого. Но потом успокоился после уверений Димы, что это не так. что он просто тешит своё самолюбие, что его ждут и любят всегда. А это он видит в моих вспыхнувших радостью глазах, когда возвращается домой, не сообщая о дне и часе своего возвращения.

Это случилось в одно воскресенье сентября, за неделю до моего девятнадцатого дня рождения.

Накануне, поздно вечером в субботу, вернулся из рейса Дима, как всегда без предупреждения. Его не было две недели и мы начали любовную битву ещё в душе. Я так по нему скучал, что не мог ждать ни минуты. Начав в душе мы продолжили на уже разобранном мною для сна диване, до спальной казалось так далеко, что мы рухнули как были -мокрые и возбуждённые, целуясь как подростки. Димка набросился на меня оголодавшим зверем. Я не отставал от него в стремлении достичь оргазма за короткое время. Утолив первый голод, мы перекусили собранным на скорую руку ужином и продолжили, немного сбавив темп. Было так сладко осознавать себя желанным, любимым, единственным. Мы не ревновали друг друга, просто никогда не давали друг другу повода. Я чувствовал, что у Димы никого не было. Хотя он и предупреждал, что будет иногда встречаться с девушками для поддержки своей гетеросексуальности для окружающих, но я знал, что это были кратковременные встречи. Брат не хотел давать девушкам надежды на большее. И я никогда не чувствовал от брата чужих запахов. Дима тоже знал, что он у меня единственный. Только он заставлял меня стонать и выгибаться ему навстречу, когда губами и руками наскоро подготовив меня, он входил в меня с гортанным стоном и двигался с всё нарастающим темпом, а потом я бился под ним, после того как нас настиг охуенный оргазм.

Мы были уверены друг друге и у этой уверенности было основании - наша взаимная любовь. Хотя Дима никогда не говорил слов любви, но я чувствовал её всегда, он доказывал её своими поступками, горячими ночами, прикосновениями, взглядами, в которых я видел её.

Эта ночь не стала исключением. Мы любили друг друга до самого утра и , конечно, заснули, переплетясь руками и ногами только когда уже встало солнце. Ночь была великолепной , а вот пробуждение было ужасным.

Я должен внести некоторые пояснения к тому что случилось в то утро.

Наша тётя Лена редко в последнее время к нам заглядывала, удовлетворившись короткими звонками по телефону и нашими заверениями, что у нас всё в порядке. Только осенью она , как и ранее, просила отвести её с мужем по грибы на нашей машине. Своя у них так и не появилась. Вместе с нами, конечно. Обычно она звонила в субботу, чтобы договориться на воскресенье о поездке в лес. Мне не очень хотелось в единственный мой свободный день недели бродить по лесу с её семейством, если присоединялся и её сынок, наш двоюродный брат. Но этой осенью дядя с тётей собрались за грибами вдвоём.

Что делать: " Свой своему -поневоле друг", как гласит пословица. Я не мог отказать и на этот раз. Хотя знал, что грибы будет собирать одна тётя. Дядя Витя будет втихую попивать из фляжки водочку или с чем там она у него была. Я , конечно, любил побродить по лесу, но почему-то в этот раз очень не хотелось ехать. Всё же договорившись, что заеду за родственниками рано утром в воскресенье, я поставил нашу машину под окнами и лёг пораньше спать, отключив все телефоны. А поздно ночью нежданно-негаданно вернулся Дима и я забыл обо всём. И , конечно, утомлённые любовными утехами , мы проспали.

А тётя Лена не дождавшись машины, вместе с мужем. дошли до нашего дома /благо мы жили недалеко друг от друга/. Она решила подняться к нам и поторопить меня. Оставив мужа у подъезда тётя Лена поднялась к нам и открыла дверь своим ключом, который как раз собралась вернуть. Мы дали ей ключ от нашей квартиры , когда ещё Дима был в армии и не забрали его у неё, когда брат вернулся, потом совершенно забыв об этом.

Мы с братом даже не услышали, как в двери заворочался ключ. Я только вскинулся спросонок на диване, когда услышал сдавленный вскрик. Глянув ещё затуманенными со сна глазами на выражение лица тёти Лены, которая увидела эту картину маслом, я мигом проснулся, заливаясь краской. У нас всегда было тепло в квартире, и в этот раз мы , разгорячённые любовными играми, не прикрывлись даже простынёй. Мы так и уснули обнявшись на развороченном диване, обнажёнными, а к утру . вдобавок, брат собственнически закинул на меня руку и ногу. Я ткнул кулаком в плечо Димы, пытаясь разбудить его.

- Дима, проснись у нас неприятности.

- Ты чего пихаешься, мелкий? Угомонись, тебе что, ночи мало? - пробормотал Дима и притиснул меня к себе ещё плотнее.

- Дима, к нам пришли.

По моему тону Димка всё-таки соизволил открыть глаза, увидел стоящую у порога тётю Лену и только кхекнул, попытавшись прикрыться чем-нибудь, шаря рукой в поисках простыни.

Тётя Лена , зажав себе рукой рот, скрылась на кухне.

Дима побледнел, когда осознал случившееся и посмотрел на меня, Краска стыда схлынула и я тоже побледнел как полотно.

- Что будем делать, Дим? - прошептал я. - Будем всё отрицать, свалим всё на пьяное забытьё? Скажем, что ты вчера поздно ночью вернулся, мы выпили за встречу и дальше ничего не помним? И, прости, что не предупредил, о поездке за грибами. Увидел тебя и всё вылетело из головы.

Брат грустно улыбнулся, потрепав меня ладонью по затылку.

- Нет, Паша, я врать не хочу. Не дрейф, мелкий, прорвёмся. Мне лестно, что ты так теряешь голову в моих объятиях, что забываешь обо всём. Ну что же - вот и случился наш с тобой нечаянный каминг- аут.

- Смотри-ка, какие ты слова знаешь! - робко улыбнулся я брату, ещё надеясь, что в нашем случае можно что-то изменить к лучшему.

- С кем поведёшься... А если серьёзно, то я попытаюсь поговорить с тётей Леной. Мы же родные люди! Может не всё так плохо и мы придём к соглашению. - Ты посиди пока здесь, - закончил Дима одеваясь и направляясь на кухню.

Я очень сомневался, в том что эту ситуацию можно исправить, именно потому что мы родные и у меня были основания. Я сидел одетый на диване и внимательно слушал разговор брата с тётей.

- Давно это у вас?

Это нервный голос тётки.

- А это важно, тётя Лена?

Спокойный голос Димы.

- Как ты можешь, Дмитрий! Он же твой брат, пусть и сводный.

- Что плохого в том, что я люблю своего брата?

- Вы спите вместе! Какая любовь? Грязь и извращение!

- Знаете, тётя Лена, когда люди любят друг друга, то они иногда спят вместе.

- Вы не просто люди, вы - братья. И Павлик ещё такой юный, ему только восемнадцать, - бросила последний свой аргумент тётя.

- Это возраст согласия.

- Боже, какой позор! Если об этом узнают...

- А вы никому не говорите, тётя Лена. - Дима испытующе посмотрел тете в глаза, совершенно не надеясь на положительный ответ и уже подумывая в какой город нам придётся переезжать.

- Так, видимо у тебя есть ответы на все мои доводы и вы не собираетесь прекращать эти постыдные отношения, - продолжала тётя. - Я об увиденном сегодня никому не скажу, вы всё-таки сыновья моей бедной сестры. Но больше к вам не приду.../Звякнули брошенные на стол ключи/ И вас к себе не зову. Ещё не хватало, чтобы ты и моего мальчика совратил.

- Никто меня не совращал, - гневно воскликнул я входя в кухню и вставая рядом со стулом брата. - Я давно люблю Диму и тоже не нахожу в этом ничего грязного и позорного.

- Живите как знаете, а о нас забудьте. У вас нет больше родных в этом городе.

Дима поднялся побледневший, сжимая и разжимая кулаки, но так что бы тётя этого не видела.

Я встал рядом с ним, взял его руку и крепко сжал. Дима вымученно улыбнулся и сглотнув комок в горле, сказал:

- И всё равно спасибо.

- За что? - уже берясь за ручку двери спросила тётя Лена повернувшись к нам и увидев наши переплетённые пальцы.

- За всё, тётя Лена. За Пашку, за которым вы полтора года присматривали, что научили его готовить, за то, что согласились промолчать. И не смотря на ваши слова, двери нашего дома всегда открыты для вас.

- Это вряд ли.

- Что вы скажете дяде Вити и Эдику? Чтобы нам придерживаться одинаковой версии, если они спросят.

- Скажу, что ты Дмитрий, вернулся из командировки, вы были пьяные , встретили меня грубо и я заверила, что ноги моей не будет в вашей квартире.

С этими словами тётя вышла и больше мы с семьёй тёти Лены не общались. Они не звонили и не приходили.

Было больно, когда родные отворачиваются от тебя только потому, что ты любишь иначе, чем принято в обществе. Но запретная любовь также сладка и желанна, как и традиционная. Я люблю Димку, хочу его всегда и буду с ним пока он этого будет хотеть тоже. Это такое счастье. что мы есть друг у друга и мы всё выдержим, пока мы вместе.

Мы изредка встречались с родными, всё-таки живём в одном небольшом городке. Когда тётя Лена замечала кого-то из нас, то переходила на другую сторону улицы. Дядя Витя сначала при встрече пытался выяснить у нас, что же на самом деле произошло в то злополучное сентябрьское утро, но мы только пожимали плечами. Потом он интересоваться перестал и только молча пожимал нам при встрече руки.

Потом краем уха я узнал, что дядя Витя стал много пить, его уволили с работы и спровадили на пенсию. Дима начал переживать, что тётя Лена рассказала ему о нас и тот запил с горя, что у него такие родственники. но я его успокоил, сказав, что я похоже знаю причину, почему дядя запил.

Прошлым летом, когда Дима только начал ездить в командировки стажером, а я метался не зная, как вернуть его любовь и любит ли он меня, я решился сходить в один ночной клуб с интересующим меня направлением. Пробыл я там с полчаса, пока мне не надоели навязчивые предложения купить мне выпить. Уже собираясь уходить я столкнулся у входа со своим двоюродным братом. Эдик был с парнем старше его, но не было видно, что его волокут в клуб насильно. Он смеялся и заглядывал в глаза своему парню. И тут он увидел меня. Мы замерли на секунду, переглянулись понимающе и разошлись каждый своей дорогой.

Я напомнил брату, что тогда и начались проблемы в семье тёти Лены. Видимо они что заметили или узнали. Потому тётя и смогла закрыть глаза на наши отношения. Не знаю точно. Больше я в том клубе не был, Эдика не встречал, что с ним стало тогда не знал. Опять же через знакомых позднее мы узнали, что Эдика тётя Лена отправила учиться в Питер и года через три он вернулся домой в цинковом гробу. Его, как активиста ЛГБТ сообщества, забили насмерть арматурой молодчики со свастикой, недалеко от студенческого общежития. Мы не осмелились прийти к тёте с соболезнованиями, но каждый раз навещая на кладбище могилу родителей, всегда приносили ещё двенадцать гвоздик на могилу двоюродного брата.

Дмитрий

Жизнь продолжалась, обычная жизнь со всеми присущими ей проблемами, чёрными и белыми полосами. Пашка учился, я работал. Нам всё-таки было нелегко на одну мою зарплату, но я категорически пресекал все попытки брата поискать работу.

Иногда в нашем доме появлялись девушки - Пашкины однокурсницы или мои знакомые. Мне приходилось иногда появляться в нашем дворе с девчонкой. Некоторые были довольно симпатичные и не глупые. Но стоило только очередной подружке намекнуть на замужество, как мы тут же расставались, с моим уверением, что я ещё не нагулялся.

Тупая  боль в сердце после того сентябрьского воскресенья становилась всё глуше. Мы были молоды, работали и учились, постепенно мы смирились, что мы одни друг у друга и это всё-таки здорово.

Но видимо судьба никак не могла оставить нас надолго в покое.

Прошло почти полгода с последнего её удара. Заканчивалась необычайно снежная зима. Я был в очередном рейсе и мы уже возвращались домой оставалось пара дней в пути. Я как всегда не сообщал Пашке , когда вернусь, хотел сделать сюрприз брату на 14 февраля.

Последнюю ночь в пути бушевал прямо снежный буран. Григорий Иванович был в кабине и нёс свою вахту. Я должен был сменить его в четыре утра. Поэтому я спал в нашем жилом купе тепловоза.

Как потом я узнал, на пути нашего состава появился лось, почему-то решивший , что успеет пересечь рельсы перед самым тепловозом. Григорий Иванович заметил крупную тень, мелькнувший в окне перед кабиной тепловоза, не разглядев, конечно. что или кто это было. Следуя инструкции он резко нажал на тормоза, почувствовал слабый удар и через несколько секунд состав остановился.

Григорий Иванович крикнул мне:

- Дима, у нас ДТП! Иди сюда, надо связаться с диспетчерской.

Связь в дороге была на мне. Но я не отвечал. Встревоженный он бросился в наше купе и увидел меня без сознания лежащим ничком на полу, всё лицо было в крови. Он перевернул меня на спину, я тихонько застонал.

- Жив! - обрадовался Григорий Иванович.

Но в сознание я так и не приходил и он понял, что следует вызывать МЧС, чтобы оказать мне первую помощь и отправить в больницу. Мы находились в глухой провинции , в нескольких часах от ближайшего города, а только МЧС могло выслать сюда санитарный вертолёт. Связавшись с нашим диспетчером и доложив ситуацию, причину задержки в пути, Григорий Иванович вызвал скорую помощь, пытаясь, как мог , унять непрекращающуюся течь кровь.

Вертолёт прибыл через час и забрал меня, так и не пришедшего в себя, в больницу.

Оказалось от резкого торможения меня бросило с полки на пол и я ударился головой о металлический столбик, поддерживающий стол в нашем жилом отсеке тепловоза. Я сломал нос и получил сотрясение мозга. От удара я потерял сознание и очнулся только в больнице. Но не это стало самым важным для всех.

Это всё я узнал много позже. В момент столкновения с лосем, я спал и видел сладкий сон с Пашкой в главной роли, потом вдруг резкая боль и темнота. Когда темнота стала тускнеть и я открыл глаза, то первыми моими словами были:

- Где я ?

И секундой позже:

- Кто я?

ПАВЕЛ

Наступило четырнадцатое февраля. Я ждал возвращения брата из командировки, который, я надеялся, явится домой как всегда, без предупреждения. Мы созванивались с ним только вчера. чтобы в очередной раз услышать родной голос и удостовериться ещё раз, что на другом конце провода тебя ждут, ждут встречи.

День начался как обычно. Я позавтракал и поехал в институт. смутно ожидая звонка в дверь или на мобильный с поздравлением. если Дима вдруг задерживается по какой -либо причине. Я и не догадывался тогда - по какой!

День закончился, а звонка так и не было. Я уже начал нервничать, как вдруг раздался звонок на домашний телефон.

Я обрадовался и схватил трубку.

- Ты чего звонишь на домашний, что мобильник не работает? -весёлым голосом отчитал я брата. Я так думал.

Но мне ответил незнакомый женский голос:

- Вы Павел Шустов?

- Нет, я - Павел Веретенников. Шустов -мой сводный брат Дмитрий. Что случилось? - упавшим голосом спросил я, уже понимая что случилась беда.

- Вы не беспокойтесь, Павел. Ваш брат попал в транспортное происшествие на железной дороге, но он жив и находится сейчас в областной больнице. Лечащий врач ждёт Вас завтра в девять утра.

- Я могу приехать сейчас?

Женщина немного помолчала, потом сказала :

- Приезжайте.

И назвала отделение и номер палаты.

Через час я уже был возле палаты интенсивной терапии, в которой находился Дима.

Дежурный врач, которая разговаривала со мной по телефону сказала мне самое главное: брат в сознании, физические травмы средней тяжести, его жизни не угрожают, а вот... Тут женщина глубоко вздохнула:

- У твоего брата от сильного удара случилась амнезия. Он не помнит кто он, и наверно не узнает тебя. Ты готов к этому? -закончила она испытующе посмотрев на меня.

Как к такому можно быть готовым, я не знал. Да я её почти не слушал, я рвался увидеть Диму, решая об остальном подумать позже.

- Подробно тебе всё расскажет завтра лечащий врач твоего брата. Ты придёшь?

- Конечно, доктор? У нас с братом больше никого нет.

И вот я стоял перед дверью палаты и не мог заставить себя взяться за ручку, не зная кого я увижу сейчас.

Войдя в палату на двух человек я сразу увидел Диму. С забинтованным лицом он лежал на больничной кровати и казалось спал.

Дима! - тихо позвал я, присаживаясь на стул возле него.

Сначала брат не отреагировал, потом медленно приоткрыл веки и спросил глухим голосом:

- Парень, ты кто?

У меня в груди всё оборвалось, Дима меня не помнил. Сжав все свои эмоции в кулак, я попытался ответить с улыбкой:

-Я твой младший брат - Павел.

Я взял руку Димы и тихонечко сжал. Но брат неожиданно вырвал свою руку и это резкое движение болью пронзило мне сердце. Брат не только не помнил наше родство, он не помнил НАС!

Дежурный врач предупредила меня ещё и о том. чтобы я загружал память брата прежними фактами постепенно.

- Когда я очнулся мне сказали , что я попал в аварию. Но я ничего не помню, - чужим, каким-то потерянным голосом сказал Дима.

- Но ты помнишь, что у тебя есть младший брат - я, Паша.

- Да, мне сказали, когда я пришёл в себя, что завтра придёт мой брат - Павел. Значит это ты? - ничего не выражающим голосом спросил Дима. - Но я тебя не помню, - и отвернулся к стене.

Я - Пашка, зови меня так, как прежде звал, а не так официально - Павел! - хотелось крикнуть мне, но я промолчал, Казалось земля уходит из -под моих ног. Ничего, успокаивал я себя. Главное, что Димка жив, а с остальным мы справимся. Постепенно.

Скоро дежурный врач отправила меня домой.

На другой день я встретился с лечащим врачам брата. Он проинформировал меня, что случилось позапрошлой ночью. Сказал, что нос Диме поправят, сотрясение мозга пройдёт со временем. Парень он молодой, организм здоровый, брат быстро поправится. В общем физические травмы вполне излечимы, а вот амнезия...

- Когда память вернётся к нему? - нетерпеливо спросил я.

- Молодой человек, этого вам не сможет сказать никто. Может он вспомнит всё завтра, а может через несколько месяцев, а может... никогда. Ну это крайний вариант, надеюсь, этого не случится. Вернётесь домой и наберитесь терпения, вам оно понадобится. И главное, не заставляйте его вспоминать, Ваш брат должен всё вспомнить сам, а то

амнезия может только закрепиться. Жаль, конечно. что у вас нет родителей, любовь родных творит чудеса.

Я промолчал на эти слова доктора. Что же, всё как и раньше, передо мной одна задача - вернуть любовь Димы. Теперь мне придётся сражаться за неё с какой-то амнезией. Ничего, прорвёмся.

Я навещал Диму каждый день, ухаживал за ним, брил его, кормил его с ложечки, ему предписан постельный режим. Я приучал брата к себе и он уже не дёргался , когда я прикасался к нему, но сжимать его руку я пока больше не рисковал.

Я рассказывал ему о нашей семье, с самого раннего детства, что помнил. Приносил фотографии мамы и отца, рассказывал какие-то смешные случаи из нашего детства. Дима слушал и даже с интересом, но было видно, что он этого не помнит. Пока, я надеялся.

Через неделю брату уже разрешили вставать. сняли бинты. Сделанная компьютерная томограмма повреждений мозга не выявила и ещё через неделю Диму из больницы выписали под наблюдение участкового врача.

Собираясь домой, когда я приехал за ним на нашей машине, Дима тепло попрощался с врачами и медсестричками, со мной он по прежнему разговаривал как с человеком. с которым его познакомили только две недели назад. Он звал меня по-прежнему полным именем - Павел и в его голосе по-прежнему не было узнавания.

Пока брат был в больнице я сходил к нему в депо. Начальник задумчиво постукивал карандашом по столу , решая что в такой ситуации делать. Дима сейчас не смог бы работать, даже физически поправившись. Нам было нужно время. Об этом я и просил начальника депо. Подумав он, наконец, сказал, что кроме оплаты больничного брату, ему оформят очередной отпуск, а там видно будет.

Ещё я побывал в деканате своего института и оставил заявление на переводе меня на дистанционное обучение, рассказав о ситуации с братом. Мне пошли на встречу.

И вот мы дома. Дима вошёл и замер на пороге, озираясь вокруг. Я физически ощутил , как мучительно брат старается вспомнить родной дом. Затем он пошёл по квартире.

- Я сам, - остановил он меня рукой, когда я попытался стать ему гидом по собственной квартире.

Он шёл по комнате иногда касаясь стен, беря в руки какие-то предметы, но ни разу в его глазах не загорелась искра узнавания. Дойдя до своей комнаты Дима открыл дверь.

- Это моя комната? - уточнил он.

Когда я кивнул брат вошёл в неё, затем выглянул из - за двери:

- Слушай, а где спишь ты, Павел? Ведь не на этом же диванчике в зале? А моя кровать что-то уж больно широкая для меня одного?

Я чуть порозовел, когда в памяти замелькали картины того как мы с ним использовали каждый сантиметр горизонтальной поверхности этой кровати.

- Ты очень любишь на ней спать, - стараясь выглядеть убедительным сказал я, - ты никогда не любил узкие кровати, ещё с армии. А армию ты помнишь?

- Смутно, как сквозь туман.

- Ничего,- стараясь выглядеть весёлым сказал я. - Ты всё вспомнишь. Врач сказал. что просто на это нужно время.

- Сколько, Павел?

- Не знаю, Дим.

Я заметил, как при этих словах брат чуть вздрогнул, но вскоре его лицо опять стало беспристрастным. а я всё равно с воодушевлением продолжил:

- Будем ждать столько сколько нужно, Дима! А диван мой очень удобный, я к нему привык и он очень легко раскладывается, -добавил я, вспоминая , как Димка одним касанием превращал этого монстра в ложе любви, если нам вдруг приспичит заняться сексом прямо перед телевизором. Причём катализатором могло стать стать что угодно: и передача о животных, и мелодрамы, которые иногда смотрел я и которые на дух не выносил брат, и даже репортажи с гонок Формулы 1.

Я тихо вздохнул, когда Дима ушёл в ванную, чтобы смыть больничный запах, а когда я напомнил ему что где лежит, брат с обидой бросил, что он многое не помнит, но как открываются краны и чем моют голову, а чем бреются он знает.

Я ушёл на кухню готовить обед, гадая сколько этот ад продлится и сколько я выдержу. Ничего, опять утешал я себя, Дима жив и здоров, а спим мы вместе или нет , это в конечном счёте неважно. Неважно? Нет уж. дудки! Я сделаю всё, чтобы вернуть брату память, чтобы он вспомнил НАС.

И я начал действовать сразу после обеда. Я много рассказывал Диме о нашей семье, а сейчас я обложил его альбомами с семейными фотографиями. Потом мы пошли гулять и здесь я увидел первые признаки того, что память к брату обязательно вернётся. Я шёл с ним рядом рассказывая о доме где мы живём, что находится рядом с ним, как вдруг в нашем дворе он увидел голубятню и просто сказал:

- Иван Петрович всё ещё возится с голубями. Помнится в детстве я частенько к нему заглядывал на голубятню.

Я радостно закивал головой, в душе всё-таки царапнуло, что Дима вспомнил чудака соседа быстрее, чем НАС.

Как-то вечером пришёл Григорий Иванович, навестить своего помощника и я ещё раз услышал, что тогда произошло. Брат слушал так , как будто слышал историю про кого-то другого. Он ведь не помнил и не видел того, что случилось в ту снежную ночь.

На другой день Дима спросил за столом:

- Чем ты занимаешься, Павел?

- Я учусь в юридическом институте на заочном отделении, заканчиваю второй курс.

Брат кивнул, принимая к сведению мои слова, потом спросил немного напряжённым голосом:

- На что мы живём?

- Пока на твои отпускные, но я ищу работу.

Ответил я надеясь на чудо, что Дима скажет, мол, ни за что на свете, ты что, не помнишь чем закончилась твоя первая попытка? Но чуда не случилось, брат промолчал. Затем неуверенно сказал:

- Я тоже мог бы работать, поищи работу и для меня.

Я отрицательно покачал головой.

- Нет, брат. Тебя никуда не возьмут, пока к тебе не вернётся полностью память.

- Но я с ума сойду сидя в четырёх стенах! - воскликнул Дима и я впервые увидел хоть какое-то проявление эмоций на его лице, которое мне так хотелось взять в свои ладони и целовать. целовать, пока в лёгких будет хватать кислорода.

- Мы будем гулять.

- В твоём сопровождении? Я что - опасен для окружающих?

- Нет, что ты, Дим! Только, чтобы помочь тебе вспомнить. Хочешь, пойдём в кино, к клуб?

- На танцы? Я что - любитель тусовок в ночных клубах? Или ты?

- Нет, я просто предложил.

Работу я вскоре нашёл. Я устроился грузчиком в супермаркет недалеко от нашего дома. Обедать я приходил домой и всегда заставал одну и ту же картину. Брат или смотрел телевизор или сидел на диване в окружении семейных фотографий.

Вскоре я стал замечать ещё один шаг вперёд, увидев как брат всё чаще и дольше стал рассматривать мои фотографии в детские и юношеские годы и наши совместные фото с юга. Мы не снимались обнажёнными или в каких-то необычных позах, но при желании можно было заметить на них, что мы смотрим друг на друга влюблёнными глазами или касаемся друг друга мимолётно, неосознанно, и что всё это говорит о нас больше, чем сказало бы даже домашнее хоум-видео.

Дима стал подозрительно на меня поглядывать, но спрашивать , видимо, никак не решался.

ДМИТРИЙ

Память постепенно возвращалась ко мне. Фрагментами урывками. вроде имени соседа - голубятника. Когда брат уходил на работу я ходил по улицам родного города, пытаясь вспомнить всё, иногда со мной здоровались и я радостно отвечал, неожиданно вспомнив, что с этой девушкой мы учились в одной школе, а эта бабуля живёт в соседнем подъезде и она большая любительница кошек. Я погулял по школьному двору и меня как обухом ударило воспоминание, как я выбивал из рта младшего брата сигарету. В другой день я поехал на кладбище, самостоятельно нашёл могилу родителей, постоял немного и опять память подкинула мне воспоминание, как мы с братом приносили цветы и на могилу двоюродного брата. Я вспомнил тётю Лену и дядю Витю и удивился, что они нас не навестили до сих пор, даже в больницу ко мне не пришли. Когда я вечером спросил об этом брата, он , вначале обрадовавшись, что я вспомнил так много: наших родных, где находится могила родителей, а потом ушёл от ответа, сказав, что я должен всё вспомнить сам, пожурив меня, что я поехал на кладбище один.

Следующим шагом был мой визит в депо. Очутившись в родных стенах, прислонившись щекой к металлическому боку тепловоза я вспомнил кто я, кем работаю. С радостью называя по имени подходящих ко мне мужчин и женщин, которые плакали, радуясь возвращению моей памяти.

Вернувшись с этой радостной новостью домой и ожидая возвращения Павла с работы, я упорно возвращался к мысли, что означают эти фотографии с нашего отдыха на Черном море и который я никак не мог вспомнить. Вновь и вновь перебирая именно их, я ощущал непонятное тепло в груди. вглядываясь в обращённое ко мне лицо младшего брата и глаза, в которых была... Нет ... не может быть... любовь? Но мы же вроде бы братья, как говорят все и утверждал Павел. Так что же всё это значит?

Но и сегодня я никак не решился задать Павлу вопрос, который вот уже несколько дней беспокоил меня: кто мы друг другу?

Прошёл месяц. Заканчивался мой отпуск и я собрался выйти на работу. Мне, конечно, пока предложили поработать в ремонте, к работе помощника машиниста я , видимо вернусь не скоро.

Павел учился, писал контрольные работы и отвозил в институт, и хотя было видно, что он рад моему возвращению в строй, так сказать, но я видел, что его что-то гнетёт. И я не понимал что, хотя чувствовал, что дело во мне. И ещё, меня беспокоило вот что, меня почему-то совсем не привлекали девушки, я не заглядывался на мимо проходящих красоток, не цокал одобрительно языком вслед одетой в очень короткую юбочку девчонке. Я не знал в чём дело и это меня выводило из себя.

Всё разрешилось в одну прекрасную весеннюю ночь.

Мы уже поужинали и посидев у телевизора я отправился спать. а Павел сел к компьютеру позаниматься.

Я уже было заснул, когда вдруг меня как будто что-то толкнуло в бок. Я сел на кровати, света в зале не было и я решил тихонько пойти на кухню попить воды, думая что брат уже спит. Но его на диване не было. Тут я услышал шум воды в ванной и успокоился. Младший брат принимал душ, что же -душ успокаивает, а то в последние дни Павел вёл себя что-то нервно. Попив воды и прошёл мимо ванной, собираясь опять заснуть, как вдруг услышал из-за неплотно прикрытой двери ясно прозвучавший в ночной тишине полу стон - полу всхлип:

- Дима-а-а..

Я замер как вкопанный, внутри меня зашевелилось воспоминание. Непроизвольно я сделал шаг вперёд и заглянул в щель между косяком и дверью.

Я замер как вкопанный, внутри меня зашевелилось воспоминание. Непроизвольно я сделал шаг вперёд и заглянул в щель между косяком и дверью. Конечно, я знал, что подглядывать нехорошо, но меня же позвали... Я увидел , что Павел стоит под душем прислонившись спиной к кафелю на стене в ванной с закрытыми глазами и дрочит себе яростными движениями, а по его щекам лились то ли струи воды , то ли слёзы. И тут я вспомнил всё, перед моим взором пронеслись картины нашего недавнего прошлого, поцелуи. объятия, жар его тела, мои толчки и его стоны. Я даже покачнулся от глубины потока нахлынувших воспоминаний и ухватился за дверь, она приоткрылась шире и я сделал шаг к любимому брату. Пашка почувствовав движение открыл глаза и изумлённо смотрел, как я вхожу в ванную, шагаю под струи прямо в белье, обнимаю и приникаю своими губами к его губам.

Ну, здравствуй, Пашка!

- Здравствуй, Дим! - оторопело выдохнул брат. И тут же :

Ты вспомнил? Когда?

- Только сейчас. Паш, - хрипло произнёс я, закашлявшись от попавшей в рот воды, и прижимая к себе всё ближе свою вновь обретённую любовь. Да теперь я точно знаю, что люблю своего младшего брата по- настоящему и что эта любовь проверена временем и моей амнезией.

Брат глубоко вздохнув, ещё не до конца поверив в то, что всё закончилось и память ко мне вернулась полностью. И тут его начала бить крупная дрожь. Начался откат.

- А теперь-то что ты плачешь мелкий? - спросил я Пашку, сцеловывая влагу с его щёк.

- С чего ты взял, что я плачу? Это вода, - ответил брат, утыкаясь мне лбом в плечо, всё ещё дрожа. - Наконец-то, Дим, я уже и не надеялся, что ты вспомнишь НАС.

- Врёшь. мелкий! Ты надеялся и всё делал, чтобы я вспомнил. Сколько меня не было? - неожиданно спросил я.

- Ты ушёл в последний рейс 31 января, сейчас апрель, значит - больше двух месяцев, Дим. Тебя не было так долго! Я себе правую руку уже до мозолей натёр.

- Теперь я смогу тебе помочь, - и я положил руку на опавший от таких сильных эмоций член брата. - Не считаешь, что ты уже чистый?

Пашка радостно закивал, сразу уловив ход моих мыслей.

А потом разговоры закончились и заговорили наши тела. Руки обнимали партнёра, стискивали, вышибая из лёгких воздух. Губы целовали, с восторгом ощущая, что ничего не забыто, что этого мне и не хватало всё это время, когда я бродил в моём беспамятстве. Этих тихих стонов Пашки, которые перешли в крик , когда я обняв его ствол губами, заскользил по нему вверх и вниз. Это был первый оргазм брата, потом был следующий, а потом мы перестали их считать. В эту ночь мы превзошли сами себя и угомонились лишь к утру.

Утром с трудом поднявшись, Пашка отправился на работу, а я взял с него слово, что сегодня же он рассчитается и вернётся на дневное отделение.

Я вернулся на работу в депо. Через месяц увидев, что с моей памятью всё в порядке и получив результаты моего всестороннего обследования, мне вернули должность помощника машиниста, как я потом узнал, не без поддержки моего машиниста, ветерана труда Григория Ивановича, который сразу , как узнал. что со мной всё в порядке, заявил начальнику нашего депо, что возьмёт в помощники только меня.

Ведь не даром говорят, что нет худа без добра. Ситуацию с потерей памяти я использовал в своих личных интересах и мне совершенно не стыдно в этом признаться. Спустя некоторое время, как я вернулся на работу, я поделился с якобы возникшей у меня проблемой, появившейся после удара во время той аварии, с главным болтуном в нашей смене Мишкой Соломатиным. Я под строжайшим секретом поведал ему, что в при аврии ударился не только головой, а и получил ушиб "нижнего мозга", то есть потерял свою мужскую силу.

И, конечно , на следующий же день все были в курсе моей "беды". Женщины смотрели на меня с сочувствием и шептались по углам:" Такой молодой и уже импотент". А мужчины похлопывали меня по плечам, утешая:" Держись, парень! В жизни мужчины - секс это не самое главное".

Ага, как же! И я и они знали, что это не так. Но я делал печальную мину на работе в ответ на сочувствие женщин и поддержку мужчин, а про себя радовался: больше не надо строить из себя покорителя девчат, не надо больше давать им надежду, что я когда-нибудь женюсь на одной из них.

Пашка распахнул свои глаза и сказал только одно, когда я рассказал ему об этом своём финте ушами:

- Теперь я никогда не буду сомневаться в твоей любви ко мне. Ты пожертвовал собой, ославив себя как импотента. А вдруг ты когда-нибудь ... захочешь... ну... с девушкой...

- А я скажу, что излечился, - сказал я и громко рассмеялся увидев обиженную физиономию брата. Затем поцеловав его успокоил. - Я скажу тебе один раз и навсегда, больше повторять не буду - Я люблю тебя и это навсегда.

Пашка вскочил и повалил меня на , на котором мы сидели.

Я отбивался от его рук, хохоча, уворачиваясь от его поцелуев:

- Слезь с меня, я "потерял мужскую силу", но не физическую силу. Ну что ты меня тискаешь как девчонку? - продолжал веселиться я , радуясь счастью , плескавшемуся в глазах брата.

- Побудешь сегодня моей девочкой, ладно? Ты же потерял свою мужскую силу? - шептал мне на ухо Пашка

И он умильно улыбнулся мне. Я поначалу взбрыкнул ногами. возмущаясь, но потом тоже улыбнулся в ответ. Ну что я упираюсь! Мелкий и так бывает сверху не часто. А что, в самом деле, я ведь всё-таки старший брат и не должен часто уступать верхнюю позицию. Но сегодня я сам дал Пашке козыри в руки и нисколько об этом не пожалел. Я осчастливил его и получил удовольствие сам. Так что мы оба оказались в выигрыше.

Не знаю как, но о моей "проблеме" узнали и бабульки. сидящие около нашего подъезда, кажется, в любое время года, которые сочувственно кивали мне вслед, когда я поздоровавшись проходил мимо них, шепча:" Такой молоденький и вот какая напасть! Какая теперь за него пойдёт..." Я подозревал, что тут дело не обошлось без Пашки, но тот только смеялся на все мои обвинения. А я шутливо рыча, заваливал его на диван и щекотал везде, где подвернётся. Мелкий хохотал на всю квартиру и старался увернуться от моих пальцев, но я силой удерживал его на месте. Но вскоре захват переходил в объятия, руки ласкали , а не держали, губы стали всё чаще касаться других губ, оральные ласки переходили в горячий секс. Мы были вместе уже полтора года, но всё равно никак не могли насытиться друг другом и были этим счастливы. А теперь к нашему счастью на двоих добавилось и это. Теперь мы с Пашкой могли не опасаться косых взглядов и шепотков за спиной. почему эти братья не водят в дом девушек.

Пока , правда, отмазался только я. Но не беда! Или мы сами придумаем или жизнь подскажет, как избавить от претенденток на роль жены теперь уже Пашку.

Я заканчиваю историю нашей жизни. Мы ещё молоды и надеюсь, у нас с Пашей ещё многое впереди, но что бы нам дальше не приготовила жизнь, мы всё перенесём и выдержим, пока мы вместе. Я благодарен судьбе. что в моей жизни есть Пашка, мой младший брат, лучший друг и любовник. Знаю, что он читает эти мои записи, как и я его, у нас нет секретов друг от друга, мы доверяем один другому. И доверие это держится на нашей взаимной любви, которую я поклялся себе : никогда не предам и которой не буду стыдится.

- Я люблю тебя, Пашка!

ПАВЕЛ

Я прочитал твои строки, Дима. Я не буду повторять твои слова с которыми полностью согласен. Я иногда мечтаю и вижу в них наше будущее. Вот каким я его вижу, любимый.

Как только я закончу институт и начну работать, пойдёшь учиться ты. Ты , конечно, любишь свою профессию, но не всегда же тебе водить поезда и лет через десять, я вижу тебя по меньшей мере руководителем нашего отделения Российских железных дорог.

Я открою с парой своих друзей по институту частную адвокатскую контору совместно с Ириной, нашей старостой, и Олегом, который так никогда и не узнает о своей роли в нашем с тобой сближении, брат. Кстати, они поженятся на последнем курсе. Я вложу в дело половину денег, которые оставил нам отец. Наша контора будет процветать и через пару лет я осуществлю свою мечту...

/ Как. ты о чём-то мечтаешь, о чем я не знаю? Колись. братишка! - Дмитрий /

- Вот когда куплю - увидишь!

/ Да знаю я, мелкий! Видел пару фото в интернете, на которых ты зависал. Ты полагаешь. что заработаешь за пару лет на Лексус?/

-Ты знал? Вот ведь... старший... Ничего от тебя не скроешь!

/ А ты хочешь что-то скрыть? Выпорю .../

- Ой, радость-то какая! Правда?

/ Ладно, шутки в сторону. Чего нам ждать столько ? Продадим нашего жигулёнка, добавим мою половину денег отца - вот и хватит на подержанный вариант твоей мечты. Лады, Паш?/

- Дима. ты самый замечательный, самый... самый... самый... В Лексусе так много места...

/ Я понял, ты согласен. Хватит целовать меня, Заканчивай писанину и пойдём репетировать, как мы с тобой можем использовать пространство в Лексусе/.

Всё так и будет. Будет и сбывшаяся мечта и любимый брат рядом. Будет успешная адвокатская практика. Забитый под завязку рабочий день, после которого я всегда буду стремительно исчезать из конторы.

- Ты так торопишься домой, как будто тебя там ждёт симпатичная кошечка! - будут шутить его совладельцы и друзья Ира и Олег. - Кто она? Ты нам её покажешь?

А я буду загадочно улыбаться ничего не говоря. Может и есть, может котик, а не кошечка. Никто не узнает, что сегодня возвращается из рейса Дима и я уже представляю как брат стиснет меня в своих крепких объятиях и возьмёт меня в первый раз прямо в зале, на видавшем виде старом монстре из Икеи , который у нас никак не доходили руки заменить. Потом совместный душ, когда несколько замороженные после охуенного оргазма мы снова возбудимся после плавных скольжений четырёх ладоней по упругой. молодой коже, поцелуев под тёплыми струями. Наскоро вытеревшись мы продолжим в спальне, которой стала Димкина комната и снова брат будет вбиваться в меня, одуревая от моих стонов, до того как выгнувшись мы вместе сорвёмся в оргазм.

А утром, за завтраком, мы расскажем друг другу, что произошло за время нашей разлуки. Потом я буду убегать на работу, а Димка в этот раз будет меня ждать.

Он никогда не ревновал меня, когда был в командировке. Он знал , что я его жду, я хочу только его, У меня никогда никого не было, ни женщин, ни мужчин. Дима чувствовал это кожей, сердцем, душой. Он и так знает это, но я всё-таки скажу и не устану это повторять:

- Я люблю тебя, Дима!

КОНЕЦ