Любовник из зазеркалья. Серия: Читать онлайн бесплатно короткие любовные романы

Фотограф Наркис Георгиевич Левкоев не признавал не только электрических, но и безопасных бритв, скудный волосяной покров удаляя с лица трофейным «Золлингеном».

Поправив смертоносное лезвие на широком кожаном ремне, Наркис Георгиевич взбил ароматную пену и густо намылил щёки и подбородок. Затем, задержав дыхание, сорокалетний фотограф привычным жестом повернул лезвие под прямым углом к рукояти и осторожно поднёс к лицу стальное жало.

Как обычно, за редкими исключениями, Левкоеву не удалось обойти маленькую бородавку на левой щеке, и она обильно кровоточила.

Замазав квасцами ранку, фотограф горестно вздохнул: эх, не будет ему сегодня удачи…

Брызнув на идеально гладкие щёки и подбородок одеколоном «Шипр», Левкоев задержал взгляд на своём отражении – цветочек, как есть цветочек! Не зря остроязыкая Зиночка за глаза называет его Нарциссом Георгиновичем! Казалось бы: чистый высокий лоб, прямой умеренно длинный нос, широко посаженные серо-стальные глаза, твёрдо очерченный рот, почти квадратный «волевой» подбородок должны создавать не просто мужественный, а где-то даже слегка брутальный образ – ан, нет! Не создавали! Возможно, из-за уклончивых определений «умеренно», «почти», «слегка», а, скорее всего, из-за удивительно гладкой, без единой морщинки, кожи. Да ещё этот постыдный – прямо-таки девический! – румянец на щеках… Господи! И угораздило же папу с мамой наградить его такой противоречивой внешностью! Хороший рост, широкие плечи, твёрдый взгляд, но… будь он хотя бы на пять сантиметров выше! Не метр семьдесят восемь, а, допустим, метр восемьдесят три – то есть, классические английские шесть футов… и плечи – широкие-то они широкие, но, чёрт побери, покатые! Сколько Левкоев в юности ни изводил себя гантелями, гирями, штангой – без толку! Увеличившись в объёме, все эти бицепсы, трицепсы и дельтовидные мышцы так и не смогли компенсировать чересчур длинную шею! И плечи – хоть плачь, хоть смейся! – раздавшись вширь, всё равно продолжали производить впечатление женских.  

Конечно, расти, как следует, борода, Наркису Георгиевичу удалось бы радикально изменить свою внешность – борода это борода. Однако, проводя отпуск у моря, Левкоев попробовал отпустить бороду – ужас, что из этого вышло. Редкие кустики тёмной, почти чёрной щетины – притом, что волосы на голове Наркиса Георгиевича были невыразительного соломенного цвета – превратили щёки и подбородок Левкоева в подобие скверно вспаханной целины. Художнический вкус фотографа около двух недель мирился с этим вопиющим безобразием и, наконец, восстал – вооружившись бритвой, Наркис Георгиевич решительно пресёк издевательство над своим внешним видом. И никогда более не пытался обмануть природу этим дешёвым трюком – что есть, то есть. Да, задним числом обдумывая неудавшийся эксперимент, Левкоев пришёл к выводу, что, в отличие от бороды, тонкие чёрные усики могли бы ему пойти, хотя… придав определённую пикантность, они, скорее всего, не придали бы желанной мужественности. Не скрыли бы детский румянец щёк. Нет, усики – не решение проблемы…

Вздохнув про себя, Наркис Георгиевич освободил конец и размотал обёрнутое вокруг бёдер махровое полотенце – за время бритья тело полностью высохло, можно одеваться. Однако, натягивая короткие гранатового цвета трусы, скорчившийся на одной ноге Левкоев вдруг увидел в зеркале притаившийся за его спиной тёмно-лиловый мужской силуэт. Испуганно вздрогнув, фотограф выпустил резинку трусов и резко обернулся – никого!

Справившись с сердцебиением, Наркис Георгиевич увидел себя совершенно голым – от резкого телодвижения надетые на одну ногу трусы съехали вниз по левой голени и накрыли стопу. Чтобы их подтянуть, Левкоеву пришлось низко нагнуться, и в этом положении, нечаянно глянув в зеркало, фотограф вновь увидел пристроившийся за его спиной мужской силуэт. К тому же – в откровенно похабной позе. Почти успокоившееся сердце захлебнулось в безмолвном крике, перед глазами мелькнула чёрная молния, разом ослабевшие ноги подогнулись, не выдержав восьмидесяти килограммов левкоевского веса – Наркис Георгиевич сел на пол. Тип в зеркале глумливо ухмыльнулся и, сделав несколько омерзительных телодвижений, исчез – спасительная тьма накрыла фотографа.

Очнувшись, Наркис Георгиевич осмотрел ванную комнату – никого. Да и – с какой стати? Не говоря о могучих запорах на усиленной сталью входной двери, грабитель, проникни он, когда Левкоев принимал душ, не разыгрывал бы за спиной фотографа отвратительную пантомиму, а постарался бы первым делом «вырубить» хозяина. Нет, помрачение пришло изнутри – уж не лопнул ли капилляр в мозгу? Не случилось ли с ним подобие микроинсульта?

Подумав о возможной болезни, мнительный Левкоев решил немедленно пойти в платную поликлинику – с инсультом не шутят. Тем более, что, поднявшись с пола, Наркис Георгиевич почувствовал лёгкое головокружение – разумеется! Если не инсульт, то наверняка предынсультное состояние! Да, всестороннее обследование обойдётся в 20-25 тысяч рублей – в прошлом году за одну только томографию позвоночника с него взяли двенадцать – но здоровье стоит любых денег. Особенно – если они у тебя есть. А Левкоев, слава Богу, зарабатывал достаточно, чтобы позволить себе платную медицину.

Решив лечиться, Наркис Георгиевич с опаской повернулся к зеркалу – недомогание недомоганием, но может ли он поручиться, что дело только в болезни? Вдруг да?.. нет! Разумеется – никого! Никто не паясничал за спиной Левкоева; в зеркале отражалось голое мужское тело – оброненные трусы тревожным вопросительным знаком свернулись на полу – и только. Подобрав этот опасный знак, Наркис Георгиевич положил трусы в ящик для грязного белья – конечно, они не запачкались, упав на чистый кафельный пол, однако фотограф чувствовал: не постирав, он не сможет надеть на себя эту интимную деталь туалета. Да даже и постирав… ведь приступ недомогания случился, когда Левкоев, стоя на одной ноге, продевал вторую в короткую штанину… и?.. не лучше ли выбросить в мусоропровод скомпрометировавшую себя одежду? Впрочем…

…обвинив себя в дикарском суеверии, Наркис Георгиевич отложил решение этой не слишком актуальной проблемы и с головы до ног окинул взглядом голого мужика в зеркале. Увы – в фигуре та же двойственность, что и в лице. Да, «саженные» плечи, сильные мышцы, подтянутый живот, но… за какие грехи ему достался непропорционально широкий таз?! И почти полное отсутствие волос на теле? За исключением паха – где они должным образом обрамляли вполне приличное «мужское достоинство». К сожалению – приличное только по виду… нет, физически Левкоев отнюдь не был импотентом… и всё-таки… ох, уж эти женщины! Особенно – его бывшая жена…

Посетовав на несправедливость природы, Наркис Георгиевич достал чистые сиреневые трусы, однако не успел их надеть, как его ягодицы почувствовали крепкий шлепок. Побледнев, Левкоев мгновенно обернулся назад – разумеется, за спиной никого не было. Нет, господа хорошие, это не микроинсульт! Явная провокация! Но где, где, чёрт побери, скрывается невидимый провокатор?! И кто он – в конце концов?!

Трясущимися руками Наркис Георгиевич перебрал бельё во всех ящиках платяного шкафчика, заглянул в аптечку, даже распахнул круглую дверцу стиральной машины – маразм, разумеется, но ведь ему не почудился шлепок по ягодицам? Ведь кто-то его нанёс? Кто-то, несомненно, приложился к его «пятой точке»? Кто? Притом, что в пустой ванной комнате было проблемой спрятаться даже не существующей кошке. А шлёпнула Левкоева явно человеческая – более того, крепкая мужская – ладонь. Или – не человеческая?

Лихорадочные поиски затаившегося провокатора отвлекли и немного успокоили Наркиса Георгиевича – нервы! Болезненно разыгравшееся воображение. Или?..

Подумав о возможном психическом расстройстве, Левкоев, как ни странно, обрёл почву под ногами: чего уж, быть сумасшедшим скверно, однако же – не смертельно. Двое, если не трое, его знакомых состоят на учёте в психоневрологическом диспансере и ничего – живут. И даже – не особенно бедствуют. А для художника (каковым без ложной скромности считал себя фотограф Левкоев) быть слегка «сдвинутым по фазе» – свидетельство творческой состоятельности. Конечно, имей он двадцать лет назад безрассудство пойти на поводу у извращённого полового инстинкта, ему бы сейчас не требовались такие свидетельства… однако – тогда… нет! Слава Богу, что страх перед мерзким, противоприродным деянием пересилил тогда не только любопытство, но и зов заблудившейся в дебрях нечистого разума плоти! Уж лучше сейчас, расплачиваясь за грехи больного воображения, заполучить пристойное психическое расстройство, чем, двадцать лет назад поддавшись постыдной слабости, все эти годы чувствовать себя грязным отщепенцем! Моральным уродом!

Уговорив себя, не делать из мухи слона, Наркис Георгиевич ещё раз обыскал ванную комнату в надежде… на что – спрашивается? Наткнуться на человека-невидимку? Обнаружить затаившуюся за унитазом руку-убийцу? Чушь, разумеется! Мистической руке-убийце полагается если не раздирать стальными ногтями грудь, пытаясь добраться до сердца, то хотя бы душить жертву, а уж никак не шлёпать её по попке. Человеку же невидимке… а что, правда, по канонам жанра полагается делать человеку-невидимке? Ведь, в отличие от руки-убийцы, он многофункционален, не имеет жёсткой программы – и, стало быть?.. мог, стало быть, устроить гнусный спектакль за спиной Левкоева?! И зеркало – а кто же не знает, что иные зеркала умеют отражать не только невидимый, но и несуществующий мир – могло показать его омерзительные телодвижения?! И?!

Подумав о волшебных свойствах обыкновенных с вида зеркал, Наркис Георгиевич содрогнулся от отвращения – да! Зеркало отразило ту самую гнусную сцену, которая на протяжении вот уже двадцати лет нет-нет, да и встаёт перед его внутренним взором. Как Левкоев всё это время ни гонит от себя нечестивое видение, оно регулярно, хотя и не часто, является искушаемому нечистой силой фотографу. Иногда – во сне, иногда – наяву, а вот сегодня – в зеркале. И даже провокационный шлепок как нельзя лучше вписывается в рамки этого непотребства – ведь тогда, двадцать лет назад, он, моясь в душе, получил именно такой сальный шлепок от… ладно! Замнём для ясности! Наркису Георгиевичу удалось убедить себя, что за двадцать лет он забыл даже имя того – ни дна ему, ни покрышки! – спортивного тренера. Тем более – его ненавистный облик. Ненавистный? А почему человек-невидимка, отразившись в зеркале, принял образ этого – по слухам, давно погибшего – извращенца? По всему смуглому жилистому телу которого – особенно животу, груди и ногам – обильно курчавились чёрные волосы…

Осознав, что в зеркале отражается не кошмарный образ забытого соблазнителя, а он сам, собственной персоной, Наркис Георгиевич выскочил из ванной и заметался по двум комнатам приватизированной квартиры. Из гостиной в спальню, оттуда на кухню и снова – в гостиную. Достав из буфета початую бутылку коньяка, Левкоев налил полный фужер и выпил его на одном дыхании – как плохо очищенную водку. На мало пьющего фотографа ста пятидесятиграммовая порция коньяка подействовала, по счастью, сразу – уже через пять минут Наркис Георгиевич смог посмотреть на себя в другое, бывшее в гардеробе, зеркало. И, разумеется, отразившееся тело не имело ни малейшего сходства с обезьяноподобным туловищем тренера-соблазнителя – эко почудилось! За исключением головы и паха, нигде никакой растительности, белая, нежная кожа, под которой плавно перекатываются сильные мышцы – Аполлон, да и только! Ну – почти Аполлон… Вот именно – почти… Плечи от Аполлона, а таз… таз, чёрт побери, от Афродиты! Особенно – если сзади…

С того памятного двадцатилетней давности случая, Наркис Георгиевич избегал становиться к зеркалу спиной, однако выпитый коньяк раскрепостил Левкоева, и он, извернувшись на 120 градусов, посмотрел на себя сзади – конечно! Не сухие мужские ягодицы, а округлая женская попка! Которую так и хочется смачно шлёпнуть. И если бы – только шлёпнуть…

Здесь следует заметить, как Наркис Георгиевич ни избегал оборачиваться спиной к зеркалу – это ему не всегда удавалось. Глаза фотографа, против его воли, умели найти такой ракурс, с которого – пусть мимолётно – обозревались большие молочно-белые полушария. И, ловя их отражение в зеркале, Левкоев – сам себе не признаваясь в этом! – понимал извращенца-тренера: если папа с мамой наградили тебя такой задницей, то… дудки! Он ни за что не пойдёт на поводу у тёмной, постыдной стороны своей натуры! Как, несмотря на все бесовские соблазны, сорок лет был верен своему мужскому естеству, так будет верен ему и впредь – до самой смерти!

Рассердившись на искушающую его нечистую силу, Наркис Георгиевич зло шлёпнул себя по правой ягодице, повернулся лицом к зеркалу, показал язык своему отражению, состроил свирепую мину и, отойдя от гардероба, выпил ещё сто граммов коньяка – чёрт с ним, со здоровым образом жизни! Куда лучше быть уважаемым алкоголиком, чем презренным геем! Да, до сих пор ему удавалось, не злоупотребляя спиртным, справляться с тёмной стороной своей природы, но если вопрос встанет «или – или», то, фотограф понял, он предпочтёт алкоголь.

Между тем, «материализовавшаяся» в зеркале обезьяноподобная фигура тренера-извращенца продолжала занимать мысли Наркиса Георгиевича. Сейчас, с помощью коньяка одолев страх, Левкоев наконец-то признался себе в том, в чём не признавался двадцать томительных лет: в тайне от самого себя, он всеми силами старался понравиться извращенцу-тренеру! Причём, не только, как тренеру, но и как мужчине. И тот провокационный шлепок в душе был, по сути, двойной провокацией! Сначала он, бесстыже виляя объёмистым задом, безотчётно соблазнял тренера, а после… а что – после? Почувствовав тайную страсть Левкоева, мужелюбивый тренер отреагировал на неё самым естественным для гомосексуалиста образом: попытался овладеть смазливым юношей. Который, если честно, дал повод к такой попытке. И кто знает, если бы не сторож, не вовремя взявшийся обходить опустевшее здание спортивной школы, надолго ли Наркису Георгиевичу хватило бы решимости сопротивляться? Несмотря на все его сознательные эротико-сексуальные установки, сколько бы он смог противиться бессознательному влечению?

Наконец-то коснувшись постыдной тайны, Левкоев обозвал себя нехорошим словом и выпил ещё сто граммов коньяка – ну, и чёрт с ней, с его женской массивной задницей! Суть дела не в форме и размерах ягодиц – суть дела в его сволочной природе! Гомофобии – с одной стороны, и избытке женских гормонов – с другой. А кто в этом виноват и что делать?.. может быть – напиться? По-настоящему, до потери сознания?

На беду Наркиса Георгиевич, культивируемый им «здоровый образ жизни» пересилил мудрый инстинкт, фотограф убрал в буфет остатки коньяка – даруемое алкоголем забвение обошло Левкоева.

Но и трезвым Наркис Георгиевич тоже не был – 350 граммов сорокаградусного «бальзама» не могли не сказаться – так что, оставив мысли о походе в поликлинику, Левкоев решил снова принять душ: на сей раз – холодный. В ванной, попытавшись раздеться, фотограф с удивлением обнаружил, что ему нечего снимать с себя – однако же! Выходит – он пьянствовал голым? Да, видение похотливо кривляющейся мужской фигуры зацепило его не слабо!

К несчастью, Наркису Георгиевичу не удалось пустить воду и стать под тугие, холодные струи – потянувшись к крану, Левкоев непроизвольно глянул в зеркало и испугался, увидев, что его лицо залито кровью. Не всё лицо – его левая нижняя часть: из порезанной бородавки кровь тонкой струйкой стекала к подбородку, по которому, вероятно, рукой фотографа, была размазана в виде красной противной кляксы. Наркис Георгиевич машинально посмотрел на ладони – так и есть! Указательный, средний и безымянный пальцы правой руки были запачканы кровью. Между прочим – его кровью.

Подавив начинающуюся панику, Левкоев достал из аптечки пузырёк с перекисью водорода и попытался остановить кровь. Это фотографу удалось не сразу – пришлось использовать три ватных тампона, и только третий после соприкосновения с ранкой окрасился не в красный, а бледно-розовый цвет. Что за наваждение? Да срежь он бородавку напрочь, и то бы не случилось такого обильного кровотечения!

Осознав этот тревожный факт, Наркис Георгиевич поднёс к лицу небольшое увеличивающее зеркальце и внимательно осмотрел щёку – бородавка красовалась на своём законном месте. А из почти невидимого пореза, ну, никак не могло вылиться столько крови! Разве что… она вдруг прекратила свёртываться? С какой стати? И, вообще… гемофилия – заболевание наследственное, а чтобы так, внезапно, ни с того ни с сего… возможно ли?.. не зайти ли ему в Интернет, не поискать ли ответа в Сети?

Не будь он основательно пьяным, мнительный Наркис Георгиевич обязательно бы включил компьютер, но выпитые 350 граммов коньяка окрашивали мир в розовые тона – Левкоев не придал должного значения внезапно случившемуся кровотечению. В конце концов, опасная бритва – та ещё стервочка, не заметишь, как до зубов распластает щёку! А уж перерезать какой-нибудь неосторожно подвернувшийся кровеносный сосудик, это ей – раз плюнуть! Ведь как он ни бережёт единственную бородавку, а всё равно – при каждом бритье – смертоносное жало слегка надрезает любимый прыщик!

Бледно-сиреневые трусы лежали на крышке стиральной машины, где, испугавшись призрака, Наркис Георгиевич оставил данную деталь туалета – когда, второпях, выскочил из ванной комнаты. Однако, прежде чем их надеть, Левкоев подумал, что этот оттенок сиреневого недостаточно хорошо сочетается с розовато-молочным цветом его нежной кожи – нет, что ни говори, а ему не всегда хватает вкуса при выборе нижнего белья!

Стоящий спиной к зеркалу фотограф смотрел на забракованные трусы и мысленно перебирал свой интимный гардероб: чем бы заменить эту безвкусную вещицу? Что у него есть в запасе? А поскольку в запасе у Левкоева было не меньше трёх дюжин трусов, не считая плавок, то выбор затягивался. Прошло, наверное, пять минут, прежде чем Наркис Георгиевич потянулся к бельевому шкафчику, но тут же был остановлен раздавшимся из-за спины вкрадчивым голосом:

- Погоди, Нарик, хотя бы ещё минуточку постой так, пожалуйста? Я просто схожу с ума – когда смотрю на тебя сзади! И ведь ты, проказник, это прекрасно знаешь и нарочно поворачиваешься ко мне своей обалденной попкой! У-у, противный мальчишка!

Выпитый коньяк придал Наркису Георгиевичу столько храбрости, что на этот раз фотограф почти не испугался «запредельного» голоса. Даже, когда, повернувшись к зеркалу, Левкоев увидел в нём не своё отражение, а обезьяноподобную фигуру тренера в жутко непристойной позе, поджилки у Наркиса Георгиевич отнюдь не задрожали. Более того, фотографу достало смелости вступить в диалог со своим давним искусителем.

- Олег Мартиросович – не надо. Это нехорошо, неправильно… Ведь я же – мужчина…

- Нарик, солнышко, спереди ты, может быть, и мужчина, а сзади – сплошной соблазн! Больше, чем женщина! Цветочек! Пожалуйста, Нарик, встань, как стоял до этого? Дай мне полюбоваться…

- Не дам! - резко отпарировал Левкоев, обидевшийся на то, что тренер коварно вставленными словами «может быть» выразил сомнение в его мужской состоятельности. - Я, Олег Мартиросович, не женщина. И не цветочек. И вообще, - вспомнив слух о гибели тренера, фотограф приободрился, - вас ведь – нет! Вы ведь пять лет назад попали под машину!  

- Прости, Нарик, - поспешил извиниться призрак, игнорируя слух о своей кончине, - не хочешь быть женщиной – не будь. Какая разница – кем называться? Главное – я тебя люблю. И ты меня любишь тоже – я знаю. Ведь если бы нам тогда не помешал сторож…

…я бы ударил вас по лицу! - Раздражённо договорил фразу Наркис Георгиевич. - А может быть – укусил. Во всяком случае – ни за что бы вам не отдался! Не воображайте, Олег Мартиросович! Думаете, если не соблазнили меня тогда, то сможете соблазнить теперь – явившись с того света?!    

- Нарик, не будь таким грубым, тебе это не идёт. Ведь ты же не уличный сорванец, а ухоженный домашний мальчик. Я это понял сразу – как только ты пришёл в нашу секцию. Что же касается того, кто кого соблазняет – это ещё вопрос, Нарик… - елейным голосом стал оправдываться призрак, - ты тогда в душе так выпячивал свою очаровательную… не буду, не буду, Нарик! - Сообразив, что напоминание о его тайных гомосексуальных наклонностях будет неприятно Левкоеву, тренер поторопился перейти от вчерашних подробностей к сути своего сегодняшнего необычного визита. - Короче, Нарик, ТАМ, - обезьяноподобная фигура в зеркале возвела горе не только очи, но и могучий фаллос, - наша встреча предопределена – ну, из-за нашей безумной любви друг к другу. Мы с тобой, Нарик, обязательно встретимся ТАМ – и скоро. И не ври, негодник, будто ты ЭТОГО не хочешь! Хочешь, плутишка, хочешь!

Высказавшись, тренер-призрак высунул из зеркала правую руку, игриво шлёпнул ею по услужливо выпятившемуся навстречу заду Наркиса Георгиевича и растворился в таинственной голубизне стекла. Когда Левкоев открыл сами собой зажмурившиеся глаза, из зеркала глядело уже его собственное растерянное лицо. Да, несмотря на смягчающее действие алкоголя, свидание с призраком ошеломило-таки фотографа. Конечно, будь сейчас Наркис Георгиевич полностью трезвым, он бы, как минимум, упал в обморок. Но и с коньяком – тоже: визит покойника (или, всё-таки – не покойника?) крайне смутил Левкоева. А если вспомнить многозначительный намёк призрака на скорую встречу ТАМ? Да на фоне обильного кровотечения из пустяковой царапины…

Осознав, что он услышал зов с того света, Наркис Георгиевич стремительно отрезвел и, в третий раз за сегодняшнее утро переменив решение, стал собираться в поликлинику. Надев забракованные сиреневые трусы – после диалога с призраком, эстетические запросы, само собой, отодвинулись на задний план – и «адидасовскую» футболку, Левкоев переместился в спальню и открыл гардероб. Однако, прежде чем сосредоточить внимание на галстуках и рубашках, фотограф с опаской заглянул в зеркало, закреплённое с внутренней стороны дверцы – не затаился ли и в нём какой-нибудь инфернальный искуситель? Нет. Не затаился. Зеркало честно отразило хмурую физиономию самого Наркиса Георгиевича, а также его нескладную фигуру. Правда, трусы и футболка, скрадывая ширину таза, придавали силуэту Левкоева недостающую мужественность – во всяком случае, в его собственных глазах.

Удовлетворённый внешним видом, фотограф снял с плечиков тёмно-бордовую в розовую полоску рубаху, однако спохватился, не успев выбрать подходящий галстук – чёрт побери! Куда он засунул большой конверт с рентгеновскими снимками своего позвоночника и таза? Да, обильное кровотечение из слегка оцарапанной бородавки и уж тем более явление призрака вряд ли связаны с болями в спине, заставившими его в прошлом году пройти обследование на томографе – и всё-таки… В живом организме всё связано между собой, и хорошего диагноста – а платя приличные деньги, Левкоев надеялся, что его лечат хорошие врачи – вполне может заинтересовать обнаруженная у него позвоночная грыжа.  

Конверт оказался в левом ящике письменного стола, где у Наркиса Георгиевича хранились лучшие, из сделанных им за последние пять лет, фотографии. А поскольку, несмотря на взыскательный отбор, таковых набиралось изрядно, то поиски конверта заняли около двадцати минут. Впрочем, время, затраченное на поиски, пошло на пользу Левкоеву: шаря по ящикам письменного стола, Наркис Георгиевич успокоился до такой степени, что смог восхититься видом своего скелета – изумительный позвоночный столб! А таз – само совершенство! И чёткость, чёткость – недостижимая для узкоплёночных фотоаппаратов чёткость! Не зря до сих пор не перевелись чудаковатые мастера, снимающие раритетными камерами на допотопные фотопластинки! И это – в эпоху цифры! Когда вот-вот будет забыта всякая плёнка!

Вид отдельных частей своего скелета – особенно таза, с прилегающими к нему бедренными костями – настолько заворожил Левкоева, что Наркис Георгиевич забыл о планируемом походе в поликлинику: ну, почему на такой крепкий, безукоризненно мужской, остов наросло аморфное, «женское», мясо?  

Руководствуясь непонятно чем, – скорее всего, продолжающими играть в крови тремястами пятьюдесятью граммами коньяка – фотограф снял майку и трусы и, повернувшись к зеркалу, приложил к паху рентгеновский снимок. К сожалению, лишившись идущего сзади света, изображение пропало – фигуру Левкоева прикрыл своеобразный «фиговый лист», и только. Тогда Наркис Георгиевич взял снимок в правую руку и отставил её от туловища – совершенные тазовые и бедренные кости появились рядом с неуклюжей мужской фигурой. Мужской? Спереди – пожалуй: с некоторыми натяжками, тело Наркиса Георгиевича спереди можно было считать мужским. Однако, став спиной к зеркалу и с этого ракурса сравнив себя с рентгеновским снимком, фотограф со злостью плюнул – тьфу! Баба! Как есть – баба! Ну, за что, за что ему досталась такая большая задница?! Которая была бы несколько великоватой даже для женщины его роста! А уж для мужчины… мрак! И это при совершенном – истинно мужском! – скелете.

«Интересно, а как обстоит дело с другими костями? », - подумал Наркис Георгиевич и пожалел, что томографическое изображение позвоночника сделано в уменьшенном – примерно, один к четырём – масштабе. И хотя во всех ракурсах позвоночный столб выглядел на пять с плюсом, из-за разницы в размерах корректного сравнения не получалось – в чём (с горечью) сам себе признался фотограф. Об остальных костях, вообще, не могло идти речи: у Левкоева не было их рентгеновских снимков, а в натуре всё это великолепие – рёбра, ключицы, челюсти, черепной свод, пястные и запястные косточки и прочая, прочая – скрывало дурное мясо, обтянутое отвратительной (младенчески гладкой!) кожей.

Наркису Георгиевичу не пришлось долго сожалеть о невозможности увидеть целиком свой скелет – из ванной до фотографа донёсся страстный, призывный шёпот:

«Нарик, скорее иди сюда! Если свои рентгеновские снимки ты покажешь ЭТОМУ зеркалу, то оно тебя просветит насквозь. Во весь твой прекрасный рост. И ты с ног до головы сможешь увидеть свой дивный скелет. Спереди, сзади, сбоку – во всех ракурсах и позициях. Иди сюда, Нарик, – обещаю, тебя ждёт незабываемое зрелище! И не только зрелище. Кое-что несравненно лучшее всяких зрелищ…»   

Левкоев почему-то не соотнёс этот призывный шёпот с призраком-соблазнителем, а принял его за собственный внутренний голос и, соответственно, испугался не слишком сильно. Хотя, разумеется, до какой-то степени испугался – не мог не испугаться.

«Господи, чего я валандаюсь?! Немедленно – в поликлинику! И в первую очередь – к психиатру! Инсульт, гемофилия – вздор! Ах, слишком много крови из порезанной бородавки – чушь собачья, господин Левкоев! Твоя дурацкая мнительность – и только! А вот разговаривать с призраком, а тем паче влюбиться в свой скелет – это, да! Это серьёзно! «Кащенко» по тебе плачет, Наркис Георгиевич! Или – «Матросская тишина»… Кстати, можно ли за деньги устроиться на лечение в «сумасшедшем доме»? А если можно – не слишком ли это дорого? »

Пронеслось в голове у Левкоева в ответ на послышавшийся из ванной призывный шёпот. Или – в ответ на внутренний голос, как подумал сам фотограф.

Приняв спасительное решение, Наркис Георгиевич положил на стол рентгеновский снимок таза, взял с дивана так и не определившиеся с местом своего пребывания трусы, но не успел их надеть, как почувствовал непреодолимое желание пойти в ванную комнату – посмотреть на себя в ТО зеркало. Противясь гибельному желанию, (а фотограф сразу, как только его ноги сами собой сделали шаг в направлении ванной, заподозрил смертельную ловушку) Левкоев схватился за крышку стола – тщетно.   Ноги оказались сильнее рук, оставив на столе трусы и схватив рентгеновский снимок, Наркис Георгиевич медленно, свободной рукой цепляясь то за диван, то за шкаф, то за дверной косяк, поволокся на казнь. Во всяком случае, так казалось самому, терзаемому растущим с каждой секундой страхом, Левкоеву.  

В ванную фотограф вошёл совершенно измученным борьбой с тёмной неодолимой силой, и, словно желая морально добить Наркиса Георгиевича, коварное зеркало первым делом показало Левкоеву не его отражение и даже не обезьяноподобную фигуру тренера, а огромный – во весь окоём – фаллос призрака-извращенца. Однако, почувствовав, что пробудилось иное, сверхчеловеческое начало и фотографа сейчас не смутить непристойными картинками, ехидное стекло переменило тактику, притворившись обыкновенным зеркалом. Стремительно уменьшившийся фаллос занял надлежащее место на теле выросшего до нормальных размеров тренера, затем, поманив рукой Наркиса Георгиевича, призрак растворился в прозрачной голубизне. Прошелестев голосом Олега Мартиросовича, - любимый, до скорой встречи, жду с нетерпением! - стеклянный прямоугольник, как ни в чём ни бывало, отразил смертельно бледного, трясущегося Левкоева.

Мышцы Наркиса Георгиевича разрывались от нечеловеческих усилий удержать за спиной правую руку с зажатым в ней рентгеновским снимком – последний жалкий рубеж обороны! Который должен был пасть с минуты на минуту: вот пальцы левой руки соскользнули с запястья правой, вот разогнулся локоть, вот вывернулось плечо, вот из-за спины Левкоева появилась правая кисть, и вот уже фотография таза отразилась в зеркале! Мигнув, погасла электрическая лампочка, но в комнате не воцарилась тьма, а замерцало призрачное сияние, в волшебном свете которого растворился предметный мир. Наркис Георгиевич увидел свой скелет не в зеркале, на фоне выложенной кафелем стены, а где-то в иной реальности – на фоне девятицветной радуги. И, Боже, каким великолепным был этот скелет! Каким совершенным!

Очарованный Наркис Георгиевич не мог отвести глаз ни от мечевидного отростка грудины, ни от подвздошных костей таза, ни от больших вертелов, придающих тазобедренным суставам запредельное совершенство. А спроектированные гениальным конструктором дуги рёбер! А божественная парность берцовых и лучевых костей! А эти пятьдесят четыре удивительно функциональные косточки запястий! И пятьдесят шесть – предплюсен! А выверенный до микрона изгиб ключиц! А обманчивая простота лопаток! А будто бы незатейливая прямолинейность бедренных и плечевых костей! Не говоря уже о неземной красоте свода черепа! О, лобная, о, затылочная, о, височные и теменные кости! А обрамляющие тёмно-фиолетовую бездну глазниц насмешливые скулы! А бережно несущие каждая по шестнадцать зубов верхняя и нижняя челюсти! А позвонки, а мыщелки, а фаланги пальцев!

Чем дольше Наркис Георгиевич вглядывался в отражение своего скелета, тем радостнее билось сердце фотографа: вот она – его истинная сущность! Освобождённая от бремени внутренних органов, сосудов, желёз, мускулов, жировой прослойки, кожи – всего нечистого, недолговечного, обречённого тлению. Всего жаждущего, алчущего, вожделеющего грязных наслаждений. А зачастую – не просто грязных, а извращённых, противных мужскому естеству.

И когда к скелету Левкоева приблизился скелет тренера-призрака, на левую лопатку и ключицу фотографа закинув скрестившиеся лучевые кости своего богатырского предплечья, Наркис Георгиевич ничуть не смутился: освобождённым от власти секса костям не ведом разврат! Ни естественный, ни противоестественный – никакой! Ибо они – кости – по ту сторону мужского и женского! Следовательно – по ту сторону навязанного несовершенной природой добра и зла!  

Нет, подобных мыслей не было в голове Наркиса Георгиевича – какие мысли, когда перед глазами находится первозданная красота? Когда всё твоё существо зачаровано как совершенством собственного скелета, так и торжеством непорочной любви! Свободной от томления грешной плоти и бремени лукавого разума!

Никаких мыслей не было в голове Наркиса Георгиевич – какие мысли, когда ликующее сердце переполнено любовью к своей истинной сути: ибо скелет, будучи безгреховным по определению, является квинтэссенцией человеческого духа!

Летели минуты, шли часы – Наркис Георгиевич не мог отвести взгляд от своих костей: Господи, какое неподражаемое совершенство!

Летели минуты, шли часы, и хотя Наркис Георгиевич чувствовал, что погибнет, если не найдёт в себе силы оторваться от волшебного зеркала – возможная гибель не пугала Левкоева.

Летели минуты, шли часы – Наркис Георгиевич медлил, ожидая судьбоносного зова. Зная, что он должен сделать решительный шаг, Левкоев не знал – куда: вперёд – в зазеркалье? Или назад – в изгнание? И зов раздался – Наркис Георгиевич сделал шаг.

***

В течение трёх дней не имеющая вестей от сына, Роза Эльдаровна позвонила бывшей жене фотографа – не знает ли Лариса, где может быть Наркис Георгиевич? Всё-таки – у них общая дочка Леночка… Дав нелицеприятную оценку Левкоеву, Лариса «успокоила» Розу Эльдаровну, сказав, что никуда этот козёл не денется – вернётся от очередной шлюшки, и попросит у неё разрешение на свидание с дочерью. А она ещё подумает – разрешить или не разрешить ему это свидание. И если разрешить – то, на каких условиях.

Разумеется, эти сведения нисколько не успокоили маму Наркиса Георгиевича, и через день, замучив звонками даже шапочных знакомых Левкоева, она поехала на квартиру сына – благо, у Розы Эльдаровны имелись ключи от этой квартиры. Ничего необычного, кроме небольшого беспорядка – трусов на письменном столе, валяющейся на полу рубашки, да огромного букета свежих нарциссов в ванной – пожилая женщина не обнаружила. Так что заявление о пропаже сына в милиции у неё взяли не сразу, а спустя неделю: мол, взрослый человек, мало ли куда мог уехать – ведь в квартире нет никаких следов взлома или насилия: вообще – ничего криминального.

Прошёл год, Лариса, взбешённая потерей алиментов, поверила в гибель «этой неблагодарной свиньи» – Роза Эльдаровна, вопреки ноющему сердцу, продолжала надеяться на возвращение сына. Тем более, что подобранный ею в ванной букет нарциссов сохранял свежесть – то ли цветы мумифицировались, то ли научились жить без корней и почвы.

Март – Апрель 2009 г.