Соня. Глава 6

Глава 6. Товарищеский суд.

На второй поезд мы опоздали. Домой приехали последним поездом. Наступали сумерки, когда мы направились к дому. Идти надо было по отвалу большой водоотводной канавы. Такими канавами была осушена почти вся станция. Вдоль поселения отвал то ли был специально выровнен, то ли разравнялся ногами пешеходов. Вода в канаве была почти неподвижна, покрыта толстым слоем ряски и иногда воняла, если ветер сдувал ряску. Но это бывало редко, только когда ветер дул вдоль русла.

В самом низком месте около канавы домики стояли в один ряд на насыпном грунте. Как раз в этом месте нам повстречался местный сплетник – стареющий путевой обходчик. Он был довольно габаритный. Местные судачили, что при таких телесах член его был маленький, как у мальчика, потому он и не женился. Наверно от неудачной одинокой жизни он был самым большим сплетником и драчуном. Наказывать за язык боялись, потому что в драчах он не поддавался никому. На его голове была старая драная шапка-ушанка.

Увидев нас, она даже присел от радости, что есть над кем поиздеваться.

-- А, бля! Очередного ё.. ря нашла! На случку идёшь?

-- Ты! Не смей сплетничать про мою жену!

-- Да пошёл ты…! Какая она жена? Трахалка она!

-- Ты трахал? Тогда что языком мелешь?

-- Без меня было кому. Что, лучше бабы не нашёл?

-- Я сказал заткнись! Пасть порву!

-- Ты? Да я тебя как муху пришлёпну, да ещё твоей бл…шкой накрою.

Кирилл бросил авоськи и, кинувшись к верзиле, успел дать ему пощёчину. Тот, казалось, просто рукой махнул, как Кирилла отбросило на рябиновый куст перед палисадником дома. Он тут же отскочил, метнулся обратно, но верзила другой рукой шлёпнул его по голове с другой стороны. Не задерживаясь, Кирилл улетел к водоотводной канаве. Только электрический столб задержал его.

Меня всё это взбесило. Бросив таз, который я всю дорогу не могла пристроить, неся его, то перед собой, то сбоку, то сзади, даже на голове пробовала нести, подскочила к верзиле, задрала подол юбки и что есть силы врезала ногой в пах. Если бы юбку не задрать, то нога не смогла бы достать нахала. Юбка узкая была.

Мне показалось, что между ног его ничего не почувствовала кроме самого тела. Наверно, в самом деле, там у него было что-то маленькое или не было совсем ничего. Однако тот скрутился, выдавливая хриплый стон. Не знаю, что на меня нашло, схватила таз, пнула ещё раз, на этот раз в живот и со всей силой шарахнула тазом придурка по башке. Дно таза прогнулось, полетела эмаль. Я посмотрела на испорченную вещь и кинула его в канаву. Таз упал боком и без всплеска исчез в ряске.

-- Если ты ещё хоть раз, хоть раз тронешь моего мужа, тебе не жить. Сегодня я тебя просто погладила, но потом бить буду серьёзно. Понял меня?

Две бабули подхватили меня под руки и потащили в сторону. Перед скрючившимся на земле задирой оказался окровавленный Кирилл.

-- Если я про мою жену хоть одно плохое слово услышу от тебя, около крана не ходи, нечаянно может пачка досок на голову упасть, или брёвна с вагона раскатятся. Если хоть одно плохое слово…!

Бабули отпустили меня и занялись Кириллом. Пока они обтирали с него кровь и останавливали кровотечение из носа, верзила куда-то исчез. Мы подобрали брошенные авоськи и пошли домой. К Кириллу у меня что-то появилось. Я прямо-таки восхищалась его поступком. Он не побоялся ради моей защиты кинуться на явно более сильного обидчика. Защищал меня даже после первого мощного удара. Значит, действительно любит. Ведь верзила мог его одним ударом убить. Необычное чувство так захватило меня, что я подхватила его под руку.

Ростом я была ниже его. На каблуках и с причёской выгляжу наравне с ним, но моя более мощная фигура всё равно делала его рядом со мной маленьким. Поэтому я не часто одевала каблуки. И сегодня была в кедах. Если бы не кеды, досталось бы верзиле от удара в живот острым носком.

Войдя в дом, я обняла его, повиснув на шее. Хотелось поцеловать, но на лице не было живого места. Рябиновый куст оцарапал всё лицо.

-- Киречка! Я тобой восхищена! Ты – настоящий мужчина! Я начинаю в тебя влюбляться!

-- Я давно тебя люблю! С первого взгляда! Сделаю всё, чтобы ты была довольна.

-- Я и так довольна!

-- А сама на сторону бегаешь.

-- Это пройдёт. Ну, что сделаешь, раз я такая? Почему-то не хватает мне тебя. Я точно знаю, что пройдёт.

-- Я и такую тебя люблю.

Он попытался поцеловать, но разбитая губа вызвала гримасу боли.

-- Давай, я тебя подлечу, обработаю.

Кирилл морщился от боли, когда я прикасалась к его ранам ваткой, смоченной в водке. Ну, не йодом же ему лицо мазать. Глаз медленно заплывал. Под другим глазом наливался синяк.

Сготовила ужин. Без детей было очень скучно. Было ощущение пустоты. От нечего делать пошли спать.

Ох, и устирала же я его в эту ночь. Спать легли часов в восемь, ещё светло было, а последний раз бегала в туалет почти в двенадцать. Так напоследок ещё повозились. Измученный, он уже ничего не мог. Я кончила раза три. Но только потому, что очень хотела дать ему побольше удовольствия. Настоящего удовольствия так и не получила.

Утром собралась за детьми. Он хотел идти со мной, но я ему велела повесить купленные в райцентре полки для посуды, вешалки для полотенцев. Заодно сварить мясо, картошку и яйца. Ну, это не важно. Главное, работы было довольно много. Вышла уже за околицу станции, вспомнила, что мамину посуду не захватила. Она с прошлого угощения у нас была. Вернулась. Ещё в сенях мне показалось, что в кладовке кто-то есть. Отрыла дверь, а там Кирилл сидит ко мне вполоборота и что-то делает. Чувствовалось, что что-то ненормальное. Он обернулся на чуть скрипнувшую дверь и тут же прикрыл колени, почти лёг на них.

-- Что случилось?

-- Ничего.

-- Покажи, что делаешь.

-- Не надо…. Ты иди…. Что вернулась-то?

-- Показывай! Хватит придуривать!

Кирилл сопротивлялся, но я же мощнее его. Разогнула и удивилась. У него между ног был зажат стакан от доильного аппарата, а от него шел шланг к насосу, который он прятал от меня сбоку. Где он только нашёл его? Ближайшая ферма была около райцентра.

-- Что это?

-- Ну, я…, друг подсказал…, увеличить…, ну, это…, чтобы ты…. Прости! Я не знаю, как это сделать…, чтобы ты не обижалась.

Тут до меня дошло. Он, оказывается, накачивал член. То есть наоборот, расширял его. Насосом выкачивал из стакана воздух, чтобы член растянуло вакуумом. Чуть не упала от смеха. Хохотала до коликов в животе. Кирилл сначала растерялся, а потом обиделся, вышел, в сердцах бросив приспособление на пол. Бросилась за ним.

-- Кирюша! Ну, я нечаянно! Ну, смешно же! Ну, прости!

-- Я же люблю тебя! Не знаю, что сделать, чтобы тебе со мной хорошо было. А ты…!

-- Я тоже тебя люблю! Только зачем ты так? Я же и без этого тебя люблю!

-- Ты же говорила, что равнодушна. Что тебе меня мало.

-- Ну, мало. А кто за меня заступается? Вон, даже глаз заплыл. Как такого не любить? Да ты мне дороже всех. Только дети дороже тебя!

-- А изменяешь…

-- Но ведь не ухожу, опять к тебе возвращаюсь. И не уйду никуда. Или тебе меня не хватает? Так я ещё сильнее могу тобой заняться. А всё остальное…. Ну, что делать, раз я такая? Ты верь, состарюсь, пройдёт. Скажи, когда терпение кончится. Что сделать, раз я такая испорченная? Переедем в район, схожу к врачу, может таблетки какие выпишут. Успокоюсь и буду как все: «Не тронь меня! Не хочу! Голова болит! » Стану злая и косматая.

Обняла его и стала целовать в неповреждённые части лица.

-- Сонька! Я очень тебя люблю! Ну, раз уж надо очень погуляй пока. Только не позорь меня, ладно? Я тебя и не мной истраханную всё равно люблю. Очень даже люблю! А это…. Дай, я всё-таки попробую. Тебе же лучше будет, если получится.

-- Только себе не навреди. Тогда совсем тебя хватать не будет. Я же уже привыкать стала. Может, успокоюсь.

-- Хорошо бы. Я всё равно попробую. А что вернулась-то?

-- Посуду мамину не взяла.

-- Потом унесли бы.

-- И так почти месяц у нас валяется.

Мама отпускала детей со слезами. Они ей тоже понравились.

-- Когда своего-то заведёшь?

-- Мне и этих хватает.

Младшего пришлось всю дорогу нести на руках, а среднего старший весь путь воспитывал пожалеть маму и идти самому. Мы почти дошли до дома, когда у него кончились силы. Зато младший взялся идти сам. Со смехом и играми добрались до дома. Папа сделал всё, только мясо не сварилось.

Сготовила ужин, поиграли, почитала ребятишкам сказку и пошли спать.

Может мне показалось, но, кажется, у Кирилла хозяйство стало больше. Может, в самом деле, привыкать стала. Жалея, я опять забралась на него. В пылу страсти забывалась и целовала то в разбитую губу, то в заплывший глаз.

Уснули опять часа через три. Кирилл опять измучился. Я не скажу, что мне хватило, но полного наслаждения не получила. Наверно этот недостаток накапливался, вот и тянуло на сторону.

Мне нравилось спать, когда Кирилл там. Утром мы занимались с ним любовью без особой подготовки и спешки, ведь с вечера всё уже готово. Любуясь мной перед подъёмом, Кирилл сегодня гладил моё тело от плеч до ног.

-- Ох, и задница у тебя!

-- Не нравится, не лазь.

С койки слезла. Сделала вид, что обиделась. Он за мной с извинениями. Даже трусы забыл одеть. Ночнушку одёргиваю.

-- Сонечка! Ты не поняла! Мне она очень нравится! Я восхищался!

-- Не ври!

-- Клянусь, правда! Я же люблю тебя! Мне у тебя всё нравится! Всё!

-- Опять врёшь! Все говорят, что я некрасивая, вон, вся в веснушках, морда кирпича просит.

-- Не правда! Ты очень красивая! Ты самая красивая! Ты – очаровательная!

От шума проснулся Саша. Наверно, он слышал последние слова. Перескочив через младших, он обнял меня. Его руки обняли меня за задницу, выше не доставал.

-- Мамочка! Ты самая красивая! Ты самая-самая! Я тебя очень люблю!

Тут же ко мне подскочил средний – Паша. Он обняла меня чуть ниже и плача заявил:

-- Я сильнее люблю! Для неё почти всю дорогу сам прошёл! И ещё сильнее любить буду. Всё сам делать буду.

Едва я развела их руки и присела, как на койке разревелся младший. Обнимаемая ребятишками, подошла к их койке.

-- Ну, что с тобой? Приснилось что-то?

-- Неть! Я сильнее всех люблу! Я совсем люблу!

-- Милые мои! Я же вас тоже люблю! Очень люблю! Больше жизни!

-- Я тоже…, я тоже, - наперебой закричали ребятишки и повисли на мне со всех сторон.

Оглянулась на Кирилла. Он стоял голый, как выскочил за мной, и, прикрыв лицо ладонями, вздрагивал. Со всей ватагой подошла к нему.

-- Ну, ты-то что? Не маленький ведь! Оделся бы хоть. А то разревелся, как малыш.

Поцеловала его в неповреждённую часть лица. Сверкнув подбитым глазом, он скрылся в спальне. А в душе у меня поднималась волна умиления. Даже сердце защемило. Какие же они все милые!

День прошёл незаметно. Старались все. Я для моих мужчин, они для меня. Мы рыхлили грядки в огороде, поливали и пололи, собрали весь урожай, который успел назреть, и вечером занялись консервированием. В последнее время, будто почуяв хорошую руку, всё, что было в огороде, цвело и плодоносило.

Кончилась неделя плодотворного труда. Когда у нас кончились банки, Кирилл притащил откуда-то кадки разных размеров с крышками. Стали консервировать туда. К началу следующей недели у нас на чердаке было некуда повернуться от сохнувшей зелени, а в подполе некуда ступить от консервов. Только вареньев было маловато. Ребятишкам очень нравились свежие ягоды. Мы им не запрещали, потому на варенья оставалось мало. Жалко, что я пришла к Кириллу поздно. Летом мы сходили бы в лес, набрали бы лесных ягод. Хотя, от детей сложно было бы оторваться.

С понедельника Кирилл работал. Ко мне в контору никаких вестей не было. Делать там было нечего. В конце недели съездила в райцентр за деньгами для начальника, получила аванс сама, забрала готовую документацию. Возвращаясь, увидела Кирилла в кабине козлового крана. Мы помахали друг другу руками.

Дома в почтовом ящике лежало приглашение на товарищеский суд по заявлению гражданина такого-то к моему Кириллу.

В субботу мы пошли в старый клуб, как было указано в извещении. К моему удивлению клуб был не просто заполнен, а почти забит народом. Нас пропустили, мне с ребятишками уступили место. Кирилла сразу же пригласил участковый на скамью у сцены. Всем руководил участковый. Пока Кирилл шёл туда, ему похлопывали по плечам и подбадривали, поддерживали словами. Я огляделась. Сидячих мест было мало. Большая часть стояли. Здесь собрались работники станции. Тут были даже те, кто жил в посёлке, а работал на станции. Среди народа увидела маму. Она проталкивалась к нам.

-- Не могла удержаться, когда увидела объявление. Не сразу догадалась, что это твой Кирилл. Что натворил-то?

-- За меня заступился. Подрался с Федотом.

-- Это сплетник который?

-- С ним.

-- Я бы сама ему добавила, если бы там была.

-- Я за тебя добавила.

-- Вот и молодец!

В зал вошли товарищеский судья, общественный обвинитель, общественный защитник и пострадавший. Он почти светился удовольствием, оглядывая присутствующих. Лица остальных были непроницаемы.

Начался суд. Зачитали заявление пострадавшего. Зал загудел. В заявлении было написано, что Кирилл напал на него, а я, его жена, избила его.

Дали слово Кириллу. Он только и сказал:

-- Пусть не оскорбляет мою жену. Я ему это ещё припомню.

Из зала понеслось:

-- Его самого судить надо за сплетни. Надо и не надо, ходит врёт про всех. Федота на место Кирилла!

Зал успокоили. Попросили высказаться свидетелей. Встал какой-то мужик с пропитым лицом.

-- Я видел, как на Федота ни с того ни с сего напал Кирилл. Не знаю, что ему было надо, но он ударил его по лицу. Федоту пришлось защищаться.

-- Он один шёл?

-- Один.

-- В руках у него было что?

-- Кажется, таз грязный.

-- Не правда! Я с женой шёл! Федот стал её оскорблять. Граждане! Вы бы стерпели, если бы вашу жену оскорблять стали?

-- Вы на суде. Здесь надо обращаться к судье и тогда, когда вам слово дадут.

Последние слова потонули в ропоте. На удивление, народ собрался дисциплинированный, слушались судью.

Вдруг встал один из присутствующих с почти таким же пропитым лицом.

-- Когда это было?

-- Восемнадцатого.

-- Врёт Микола! Он восемнадцатого у меня спал. Мы семнадцатого что-то обмывали. Перебрали маленько. На другой день осталось, похмелились, и он весь день у меня под столом проспал. Зачем хорошего мужика гробишь? Детей бы его пожалел, раз своих пропил.

-- Дак мне Федот литр поставил. Велел так сказать. Ещё литр обещал.

-- Я хоть и алкаш, но до такого не отпущусь, чтобы зазря на человека поклёп делать.

-- Дак ведь литр…!

Кто-то шлёпнул вруна по щеке.

-- Тише! Вы на суде! За рукоприкладство участковый сейчас же оформит.

-- Пусть оформляет. Сукой не был и терпеть таких не буду.

Посрамлённый Микола проталкивался к выходу, по пути получая тумаки.

Вдруг откуда-то сзади раздался старушечий голос.

-- Может, я не то видела. Можно мне…?

-- Представьтесь.

-- Марья я. Соседка Дарьи. Видела, как этот дрался с кем-то. Мы потом того отмывали. Дарья! Эти дрались. Выходи.

Перебивая друг друга бабки стали рассказывать, что услышали ругань и из любопытства выглянули из огорода. Марья видела, как Кирилл ударил Федота по щеке. Тот так ответил, что Кирилл чуть через рябину не перелетел. Кровь пошла, а Федот его опять ударил. Кирилл улетел на столб. Баба с Кириллом была. Что она сделала не видели, потому что побежали парню помочь, кусты закрыли. Когда подбежали, Кирилл был без сознания у столба. Подняли его и стали кровь вытирать, а Федот лежал скорчившись. Но его не пожалели, потому что сплетник. Да и сбежал он скоро. Наверно девки побоялся. Не баба с ним была, а девка молоденькая, рыжая такая. Девка! Ты здесь?

-- Здесь! Здесь! – я встала.

-- Вот, она и была! Сумки, сетки у них в руках были. А этот порожняком шёл. Подраться, наверно, хотел. Вот и пристал к этим. Да видно не на тех напоролся.

В зале раздался смех.

-- Жалко нас не было. Добавили бы, чтобы хотение убавить.

-- На кого напал-то? Девка – ребёнок. А в этом в чём душа держится.

Меня пригласили выйти к сцене.

Я рассказала всё, что было. Бабки стояли рядом и, поглаживая меня по плечу, кивали головами. Правду говорит.

-- А вот куда она его ударила, не видели. И таз что-то не видели. Да мало его было тазом! Нам бы сказали, потяжелее что принесли бы.

-- Мария и Дарья! Она всё правильно рассказала?

-- Истинную правду! Только про таз, наверно, не правда. От таза бы у того башка красная бы была. А у него вон как блестит. Попутала, наверно, что.

Федот вскочил.

-- Было-было! Только таз я не видел. По башке чем-то ударила. А чем, не видел. Вон, до сих пор шишка на голове.

Зал зашумел. К сцене вытолкнули старого фельдшера.

-- Доктор! Посмотри, правда у него шишка?

-- Сами бы и посмотрели. Я на пенсии давно.

-- Так ведь всё равно доктор. Лечишь ведь и на пенсии.

Судья попросил фельдшера осмотреть пострадавшего. Тот сложил пенсне в лупу и долго елозил по услужливо склонённой лысине.

-- Не нашёл ничего. Угрину нашёл. А шишки нет. Если бы по угрине чем стукнуть, то она или лопнула бы, или воспалилась бы. А тут давно ничего не было.

-- Доктор! А мозги там есть?

-- Нет. Мозгов не наблюдается.

Зал грохнул хохотом. Федот взвился, а фельдшер замахал руками, пытаясь успокоить присутствующих. Когда зал затих, добавил:

-- На поверхности нет. А внутри надо рентгеном смотреть.

-- Там тоже нет. Они в тазу у девки остались.

-- В таком тазу не только мозги останутся. Вон, какая фартовая!

Кирилл вскочил:

-- Поосторожнее со словами! Я и на суде оскорбления не стерплю. Она моя жена! Пусть все знают, что я за неё и на смерть пойду, а не только против этого придурка.

Короче говоря, с Кирилла сняли все обвинения, Федота заставили передо мной извиниться. Немалую роль в процессе сыграли следы побоев на лице Кирилла. Участковый даже предложил написать заявление на Федота за нанесение побоев. Все присутствующие поддержали. Но Кирилл отказался.

На суде он вёл себя очень достойно. Так мне понравился, что я его зацеловала бы прямо там, да целовать было некуда из-за царапин. Кирилла подбивали обмыть победу, я поддержала народ, сунула ему в руку десятку.

-- Только не напивайся. Приди домой сам.