Браслет иранской бирюзы

Эта история случилась в далеком 1987 году. Когда я проходил срочную службу в составе Ограниченного Контингента Советских войск в Афганистане. Вчерашний советский школьник, за спиной которого остался выпускной бал, проводы в армию. 9 месяцев учебки в Термезе, наконец, несколько часов перелета и заброшенная точка в сорока километрах от Герата. Вчерашний пацан, имевший до армии несколько половых связей со своей одноклассницей. Та самая Люда, которая обещала ждать из армии. (Хотя мне это абсолютно не было нужно). И вот на этого пацана надели десантную форму, дали в руки АКС и сказали «Иди. Воюй! »

Вот примерный портрет того не мальчика, но мужа, с которым случилась вся эта история.

Прослужив примерно 2 месяца, понюхав пороху и сходив 2 раза «на боевые» я страдал от отсутствия женской ласки непомерно. И даже разрядка, которую мы вчерашние пацаны, делали себе, где-нибудь ночью, стоя на посту, вздрачивая глядя на фотографии своих девчонок, не давала нам полного удовлетворения. Молодому, здоровому 19 летнему телу, иногда до ломоты в зубах хотелось такого же молодого тела, только женского. В чай, нам добавляли, какие то витамины с бромом, который должен был унять сексуальный голод, но помогало это мало. Находясь в афганских кишлаках, мы с завистью смотрели на молодых, так не похожих на наших русских девчонок. Хотя на полит. занятиях наш замполит строго настрого наказывал нам, что за это можно было и жизнью поплатиться. Бросишь похотливый взгляд на хорошенькие ножки в шароварах, и неожиданно может прилететь пуля из БУРа. Но разве могли сухие речи замполита, заставить хотя бы украдкой, не бросить взгляда на красивое женское тело.

Буквально накануне, находясь в засаде, мы захватили караван, шедший долиной реки Герируд, куда то вглубь Афганистана. Не знаю, что было в тюках, навьюченных на верблюдах, т. к. командир, как и было, приказано, в целости и сохранности передал их особистам, вместе с немногочисленными пленными, захваченными в этом бое-столкновении. Впрочем, нам обычно говорили одно и тоже: оружие и наркотики. Хотя иногда эти караваны перевозили продукты, одежду и даже американские доллары.

В тот раз, после взрыва моей гранаты, тюк на одном из верблюдов был буквально изрешечен осколками, и на землю посыпались какие то голубенькие камушки. Все это я увидал краем глаза, в ту минуту было не до того. Однако после боя, собирая трофеи, я подошел к убитому верблюду и поднял с земли украшения. Наряду с другими там находился великолепный гарнитур из иранской бирюзы, обрамленный в серебро. В общем, пока не видел наш командир, я успел запихать в свой РД кольцо, браслет, серьги и великолепное ожерелье. Все остальное было собрано и передано куда следует. В тот момент я особо не задумывался, что это может быть расценено как мародерство. Я радовался, что после дембеля привезу в подарок своей матери такой «восточный сувенир».

Наш взвод располагался в пяти километрах от афганского кишлака. Все подступы были заминированы, и единственная тропа охранялась дозорным постом. Иногда мы ходили в кишлак по этой тропе, иногда к нам приходил переводчик Исламутдин, у которого были какие то свои мутные дела с нашим командиром. Именно по его приказу мы пропускали Исламутдина в расположение взвода беспрепятственно, естественно доложив командиру по телефону.

Если не было «боевых», мы до одури учили устав, занимались боевой подготовкой, чистили оружие, которое уже через день благодаря ветрам-суховеям требовало новой чистки. Кроме того, мне «черпаку», прослужившему всего 9 месяцев, почти через сутки приходилось заступать на пост для охраны тропы, или «дороги жизни», как мы ее называли.

В тот день я стоял на осточертевшем посту, и, обшарив в бинокль и кишлак и прилегающую территорию, я, разомлев на солнышке, думал, чем бы заняться, что бы не заснуть. Уснуть на посту было равносильно самоубийству. В любой момент за это можно было поплатиться жизнью, приняв подарок в виде ножа в горло, от подкравшегося «душмана», или быть жестоко избитым старослужащими или даже самим командиром за сон на посту. Поэтому, вспомнив про свои сокровища, я достал их из укромного закутка и стал рассматривать. Камни притягивали взгляд своей красотой. Местами они были голубого цвета, плавно переходящем в цвет морской волны. Подробно иранскую бирюзу описать невозможно. Недаром есть понятие «бирюзовый» цвет. Он включает синеву моря, голубизну неба и еще тысячу разных оттенков голубого. Особенно был хорош браслет, он как-бы светился на солнце. Серебро только подчеркивало красоту камней, недаром на востоке оно ценится гораздо больше чем золото.

Вдруг я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Мгновенно схватив в руки свой «Калашников» и перекатившись на живот, приготовился к стрельбе. Оказалось, что волновался я напрасно. Передо мной стояла девушка из кишлака. Звали ее, как я знал Нафас. Позднее от Исламутдина я узнал, что в переводе это означает «дыхание ветерка».

По блеску ее глаз я понял, что она видела и оценила украшения, иначе она не за что бы не подошла ко мне. По исламским законом, подходить к постороннему мужчине, даже незамужней женщине было запрещено категорически. Увидев Нафас, я сразу забыл про все наставления моих отцов-командиров, касающихся контактов с местным населением, а особенно женщинами. Кишлак был далеко, да и меня не могли увидеть со стороны части, т. к. выступающий холм надежно скрывал меня. В общем, увидев перед собой молодую женщину, да еще одну, я сразу вспомнил, что уже почти год никого не е65ал. Помимо моей воли мысли потекли «через трусы». Девушка была одета в длиннополую рубаху, заправленную в неизменные шаровары. На голове ее была надета чатри, что-то типа паранджи, сшитой виде шапочки, надеваемой на голову. К этой шапочке пришивался длинный платок, в который афганская девушка могла закутаться с головы до пят.

По ее взгляду, я понял, что она очень хочет иметь эти украшения. Оглянувшись по сторонам, видя, что никого нет, я протянул ей кольцо. Нафас осторожно взяла его, надела на палец, и, высунув руку из-под чатри, полюбовалась, как кольцо играет на солнце.

Тогда я протянул ей серьги. Но в тот момент, когда девушка хотела их взять, я отдернул руку, и показал знаками, что хочу за это потрогать ее грудь. Нафас вспыхнула, и, вырвав руку, что-то залопотала, мешая русские слова и фарси. Причем чаще всего она повторяла «харам-зулми», «харам-зулми». Позднее, когда меня от греха подальше перевели дослуживать в другую часть, у одного парня-узбека, я узнал, что для правоверного мусульманина это слово сродни нашему слову «грех». Только это понятие гораздо больше. Есть свинину- это харам-зулми, воровать - харам-зулми, бить животное по голове - тоже харам-зулми, заставлять жену выполнять работу, с которой она не сможет справиться - харам-зулми, относиться непочтительно к старикам - то же самое.

Девушка убежала, и я пригнул рукой через штаны, свой почуявший было добычу х-й, постепенно успокоился. Внутренне даже усмехаясь своей наивности, что мусульманская девушка, презрев все многовековые запреты, пойдет на то, что, не раздумывая, могла бы сделать какая нибудь русская Дунька из захолустного городишка. То есть раздвинуть ноги, что бы заработать своей дыркой понравившуюся ей побрякушку.

Однако минут через 15, я услышал, какой то шорох, и увидал что со стороны кишлака, опустив голову, возвращается моя беглица. Подойдя ближе, она, воровато оглянувшись, вытащила свою рубаху из шаровар, и подняла ее, обнажив свои маленькие смуглые груди. Лифчик афганские женщины не носили. Я понял, что это приглашение расплатиться за серьги. Протянув руки, я мял по очереди ее груди-мячики. Мой член опять полез в гору. Нафас зажмурившись, отвернула голову в сторону и бормотала свое бесконечное харам-зулми. Когда же я, опьянев от близости женского тела, хотел засунуть руку ей в шаровары, она быстро опустила руку и отпрянула в сторону. Покачав головой, мол, дальше нельзя она требовательно протянула руку. Я понял, что пора платить за удовольствие, и со вздохом подал ей серьги, успев, однако опять помять ее сиськи через рубаху.

Счастливо засмеявшись, девушка продела серьги в уши и завертелась на месте, словно показывая мне, что она красива, но не доступна для меня. Я же лег на теплую землю, придавив, свой восставший х-й весом своего тела. Но теперь я уже надежды не терял, помня, что у меня в запасе еще ожерелье, а главное браслет, который мне - мужчине очень понравился, ну а любой женщине тем более. Первый шаг грехопадения для Нафас был сделан. Серьги явились тем самым яблоком, которое змий предложил в раю Еве.

Подождав пока она нарадуется кольцу и серьгам, я показал ей ожерелье. И уже смело жестами объяснил, что плата за него будет разрешение потрогать ее молоденькую пи4денку. Девушка нерешительно стояла на месте, и тогда я сам взял инициативу в свои руки. Я подошел и стал щупать рукой между ее ног, прямо через шаровары. Она вначале порывалась оттолкнуть мою руку и убежать, но это был уже показной стыд. И я без труда удержал ее на месте, и даже приспустив с нее штаны, полюбовался на свету ее сокровищем. Впрочем, п-да афганской женщины ни сколько не отличается от ее русской сестры. Я осторожно трогал ее половые губы, а она стыдливо сжимала ноги, шепча свой харам. Постепенно она возбуждалась, по щекам ее разливался румянец, а тело ее отзывалось на мои ласковые поглаживания полового органа.

Что же говорить про меня, когда я понял что до заветного вставления члена во влагалище остается совсем немного, меня всего колотило как от озноба. Я вытащил руку и поднес ее к своему носу. Чем пахла эта женская п-да? Райскими цветами, запахом серы ада, куда отправляют прелюбодеев, сухим афганским ветром, обещанием наслаждения. Больше сдерживаться сил не было. Забыв про все на свете, отбросив автомат в сторону, я попытался аккуратно повалить ее на землю, Нафас так возбудилась, что наверно для е9ли уже не требовалось никакого браслета. Но в этот момент где-то в стороне сорвался какой-то камешек, и девушка в мгновение ока отскочила от меня метра на три, успев закутаться в свою чатри и надеть шаровары.

Досадуя на столь внезапную помеху, я едва не начал дрочить прямо на глазах у моей свидетельницы. Ничего мне в тот момент не хотелось как излить свою сперму хоть куда: на камень, в штаны, на горячую афганскую землю. Я быстро расстегнул пуговицы на ширинке моих пропыленных хб и вытащил свой х-й на волю, после чего стал водить по нему рукой, постанывая от удовольствия. Вдруг, словно горный ручеек, рассыпался смех Нафас. Она увидела, чем я занимаюсь, и ей стало смешно. В общем, от злости или стыда все желание мое сразу улетучилось. И я смущенно затолкал свой член обратно в ширинку.

Следующий раз я стоял на посту через два дня. Едва затупив на пост, я стал пристально глядеть в сторону кишлака, мечтая разглядеть, не идет ли где Нафас. Как не странно, она появилась примерно в полдень, когда дневальный принес мне в котелке обед, и я, развалившись на камнях, блаженно щурился на солнце. Увидев ее, я сразу вспомнил, что у нас с ней осталось неоконченное дело. Браслет был у меня наготове, и я жестами предложил ей лечь на землю, и обеими руками показал, как у нас в Союзе говорили, «руль от гоночного велосипеда».

Вид браслета поразил Нафас. Кольцо, серьги и даже ожерелье ничего не стоили по сравнению с ним. Она положила ладони себе на щеки. Видимо раздумывая, стоит ли это украшение, чтобы «дать» русскому солдатику. Наконец женское начало взяло свое, и девушка села рядом со мной. Я уже смело положил ее на спину, стянул с не шаровары, и она сама раздвинула ноги. Предлагать мне дважды, нужды не было. Я расстегнул ремень на брюках, стянул свои хб до колен, и вошел во влагалище афганки. Надолго меня не хватило, наверно она даже не успела возбудиться, когда я, напрягшись, был готов спустить прямо в нее. В конце концов, какая мне была разница, ну будет бегать еще один русоголовый афганский мальчик. Старослужащие рассказывали, как при зачистках кишлаков, если оказывалось сопротивление, всех мужчин убивали, а молоденьких девушек делили на всех. Командиры на это закрывали глаза, иногда пользуясь этим сами. А убить только что вые7анную тобой женщину ни у кого рука не поднималась. Вот и рождались иногда смуглые афганские хлопчики, с голубыми рязанскими глазами.

Но я отвлекся. В тот момент, когда я был готов подарить Нафас не только браслет, но и несколько миллионов моих сперматозоидов, одному из которых может быть, суждено было стать каким-нибудь Рахматулло Сергеевичем или Джамилей Сергеевной, я услышал за спиной ехидное «Салам, шурави». И в тот момент понял, что этот мой оргазм будет последним в моей 19 летней жизни. АКС, который я положил рядом с собой, держал в руках улыбающийся бородач. Нафас слабо вскрикнув, как маленький зверек попыталась выползти из-под меня. Но я, поняв, что через секунду огненные кусочки металла разорвут мою спину сгорбастал ее обеими руками, и решил перед смертью довести последний половой акт до конца. Говорят, что перед смертью в уме пролетает вся жизнь. У меня же почему то возникли строки, более соответствующие данному моменту. Я вспомнил стих из «Евгения Онегина» А. С. Пушкина:

В соседней комнате, как раз

Играют дамы в преферанс,

А за портьерою в углу

Е8ут кого-то на полу.

Я втыкал ей все глубже и глубже. И с каждым толчком мысленно повторял: Е8ут кого-то на полу… , Е8ут кого-то на полу… , Е8ут кого-то на полу…

Наконец прижав в девушку всем телом к земле, я все-таки кончил прямо ей в пи7ду. И упал на нее, расслабившись. Как не странно бородач не стал стрелять. Засмеявшись, он отстегнул магазин моего автомата, и забросил его в одну сторону, а АКС в другую. Исчез он бесшумно. Девушка, наконец-то освободившись от моих объятий, словно растворилась в знойном афганском мареве. Позднее мне рассказали, почему Масуд, сосед семьи Нафас не стал в меня стрелять. Когда-то давно отец девушки и Масуд крупно поссорились, из-за того, что один случайно оскорбил другого. До крови дело не дошло, но обиду соседи друг на друга затаили. В общем, через час весь кишлак знал о позоре девушки. Когда испуганный мальчик лет 7 прибежал к нашему командиру, жестикулируя руками и торопливо что-то говоря на фарси. Командир, с трудом разобрав, что в кишлаке твориться что-то страшное, и поднял взвод по тревоге. Когда мы вошли в, словно вымерший кишлак, под одним дувалом нашли Нафас. Селяне до смерти забили ее камнями.

До сих пор в самых кошмарных снах я вижу растерзанное тело, лежащее в окровавленной пыли. В руках, девушки был зажат красивейший браслет.

БРАСЛЕТ ИРАНСКОЙ БИРЮЗЫ.