Мои женщины Май 1963 Фея-гостья (Зрелые женщины рассказы)

Мои женщины. Май. 1963. Фея-гостья.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация из открытой сети Интернет.

Стихотворение "Признание в любви" (Люблю тебя...), Автор © Copyright: Бастракова Арина, 2012, сервер Стихи. ру, Свидетельство о публикации №112092805591.

Продолжение: Мои женщины. Май. 1963. Ну, получай, председатель!

Ещё в прихожей, когда я снимал свои пыльные ботинки, до меня через дверь в кухню донеслись приглушённые женские голоса. Моя мама что-то с увлечением, весело и непринуждённо рассказывала, а какая-то женщина ей отвечала, ахала, охала и в нужные моменты поддерживала маму весёлым смехом.

«Наверно опять какая-то соседка заболела» - подумал я и устало толкнул дверь в кухню. Меня встретил довольный и радостный взгляд мамы и не менее довольный, но знакомый и встревоженный взгляд гостьи...

Оказывается, гостьей мамы была наша молодая учительница по природоведению «Милка-училка».

Я немедленно напрягся и неожиданно разозлился…

- Чего это она явилась? – сказал во мне мой внутренний голос голосом папы. – Что ей надо?

Другой внутренний голос, который чаще всего имел мамины интонации, молчал.

- Ты чего застыл? – сказала мама. – Поздоровайся и проходи.

Мама ещё «не остыла» от их веселья с «Милкой-училкой», но всё же заметила мою первую реакцию и хотела увести меня в комнаты, чтобы не дать возможности мне «вспыхнуть» и всё испортить. Мама меня знала, как никто другой…

«Милка-училка» тоже заметила мою первую реакцию и как-то стушевалась. Мгновение назад она сидела за нашим кухонным столом с прямой спиной, гордо, весело, а теперь как-то поникла, сжалась, опустила голову и отвела свой растерянный взгляд на маму.

На негнущихся «деревянных» ногах я молча прошёл мимо мамы и «Милки-училки», снял свой парадный пиджак в коридорчике, повесил его на вешалку и открыл дверь в ванную комнату. Только тут я искоса снова бросил взгляд на притихших женщин.

Не знаю, как это у меня получается, но я одним мгновенным взглядом увидел почти всё:

нашу светлую кухню с маленьким окном, завешенным тюлевыми занавесками;

зелёные ветки вишен, которые ласково кивали и заглядывали в это окно;

небольшой кухонный столик с большим пузатым заварным чайником, из под крышки которого ароматно вился пахучий цветочный парок;

красивые гжельские чайные чашки на блюдцах, в которых остывал янтарный цветочный чай;

вазочку с карамельными и шоколадными конфетами;

мельхиоровые ложки (мамина память об отце, своей маме, сестре и брате);

мамин блокнот с её рецептами целебных растительных сборов и чаёв.

Мама сидела на своём обычном месте у газовой плиты, на которой уже начинал попыхивать паром наш большой семейный чайник. Видимо они пили уже не по первой чашке чая…

«Милка-училка» сидела за кухонным столом на папином месте – напротив мамы. Другие гости (больные, соседи и иные гости), обычно, сидели на табуретке со стороны торца нашего кухонного стола, чуть в отдалении от него, так как мама и папа любили поговорить и послушать людей…

Папы дома не было. Он был на работе в своей школе и, вероятно, принимал сейчас реквизит, транспаранты, оборудование и звукотехнику с торжеств по случаю Дня пионерии обратно в свою школьную мастерскую.

Мама по случаю праздника была одета в красивое домашнее платье без обычного кухонного фартука. «Милка-училка» была в той же одежде, в которой она щеголяла на торжественном сборе пионерской дружины нашей школы, только без курточки.

В это время (1960-1963 годы) в моде были очень худенькие, красивые и утончённые девушки-женщины с подчёркнуто тонкими талиями. Почти все модницы носили платья или костюмы строгого прямого покроя с рукавами чуть ниже локтя и краем юбки чуть ниже колена.

Платье или костюм, как правило, всегда дополняли либо жемчужным ожерельем, либо броскими брошками, а также идеально уложенными причёсками с рельефными крупными локонами.

Общим настроем моды 1963 года была умеренность и аккуратность во внешнем облике и поведении женщин, которыми в совершенстве владела и пользовалась моя мама.

Наша учительница «Милка-училка» тоже идеально соответствовала этому общепринятому образу «идеальной женщины». Она была весьма стройной, худенькой, с большой гривой взбитых и тщательно уложенных волос охристого цвета.

Она почти не пользовалась косметикой, поэтому выглядела всегда юной, свежей, молодой и весёлой. Она просто не отвлекалась и не замыкалась в себе, как другие женщины, когда они начинали смотреться в зеркальце и поправлять свой макияж.

«Милка-училка» была одета в очень красивое и интересное платье, которое вызывало у других женщин-учителей чувство зависти и протеста.

Это платье было строгого покроя, с короткими рукавами чуть ниже локтя, с глухим воротом на уровне ключиц, со свободным лифом и суженой юбкой, длина которой была чуть ниже колен стройных тонких ножек «Милки-училки».

Платье было из странной шерстяной материи серого цвета, но искрящейся какими-то тонкими серебряными нитями. Эти серебряные нити-блёстки придавали при малейшем движении плаитью какой-то неземной, космический оттенок.

Но особенностью этого праздничного платья «Милки-училки», которая и вызывала у женщин и завуча чувство протеста и неприятия, но восторга и зависти у девчонок-старшеклассниц, был его покрой. По всей длине этого платья сверху до низу от левого плеча до колена левой ноги шёл « -ложный запах».

Платье «Милки-училки» выглядело так, будто в любой момент может распахнуться, как пальто.

Сверху над левой ключицей в углу «ложного запаха» была прошита ложная петелька для пуговицы, а поверх неё пришита большая выпуклая серая замшевая пуговица. Далее «ложный запах» слева от грудки пересекал сверху вниз лиф платья до самого пояса.

В талии платье туго стягивал широкий пояс из такой же материи, что и платье. Пояс имел прямоугольную пряжку, которая также была обтянута серой замшей.

Поверх пояса платье образовывало красивые складки. Здесь не было никаких пуговиц, удерживающих «ложный запах» от раскрытия.

Ниже пояса, на бёдрах, тоже образовывались красивые складки платья, которые подчёркивали крутизну бёдер и попки «Милки-училки». Здесь было самое скандальное и смущающее всех «украшение» этого прекрасного платья и её хозяйки.

По всей длине «ложного запаха» юбки были вышиты и прорезаны петельки для пуговиц, но сами замшевые пуговицы были пришиты на другой половине платья, напротив петелек. Поэтому создавалось впечатление, что юбка этого платья «расстёгнута» и вот-вот должна была распахнуться и обнажить ножки «Милки-училки» до самого пояса, то есть до самого «донельзя»…

Юбка платья была заужена, поэтому при ходьбе и любом движении «Милки-училки» края «ложного запаха» напрягались, возникало ощущение раскрытия юбки и все парни и ребята «ловились» на это «умопомрачительное открытие».

«Милка-училка» конечно знала об этом эффекте своего платья. Она иногда его усиливала тем, что якобы придерживала своими пальчиками края «ложного запаха» от раскрытия, когда двигалась или садилась.

При этом она скромно сначала опускала свои прекрасные глаза «долу» вниз, потом исподлобья «вспархивала» ресницами и медленно поднимала лицо вверх и прямо. После этого она смотрела на всех открыто, ясно и «невинно».

Эта достойная, умеренная и аккуратная игра взглядом вызывала бурю зависти и восхищения у наших девчонок, особенно у Тони Корнеевой и Вали Антиповой. Не только я заметил, как они тоже стали точно так же опускать голову, вспархивать ресницами и медленно, томно и нежно посматривать на окружающих…

Однако у наших девчонок это получалось механически, а у «Милки-училки» естественно…

Кстати, сзади прекрасное платье «Милки-училки» имело разрез снизу на юбке, который уже не ложно, а по-настоящему имел запах, то есть края разреза заходили один на другой. Поэтому учительница могла ходить в тесной в коленках юбке, садиться и свободно двигаться.

Платье дополнялось узкими остроносыми туфельками из серой замши с тонкими невысокими каблучками. От этих туфелек и каблучков ножки «Милки-училки» выглядели особенно утончёнными и стройными.

Короче, «Милка-училка» выглядела так, как надо было выглядеть молодой, красивой, свободной и вольнодумной учительнице младших классов, преподавательницы по природоведению, которая сама была как воплощение Весны и Природы.

Теперь эта молодая женщина, которая своим поведением, видом, красотой и молодостью «сводила всех с ума», а меня в лесу довела своим запахом до «белого каления», сидела на нашей кухне напротив моей мамы и на месте моего папы. Она с улыбкой, но виноватым взглядом рассеянно слушала прерванную речь моей мамы.

Перед тем, как скрыться за дверью в ванную комнату, я увидел искру её виновато-любопытного взгляда…

«Что ей надо? » - повторил во мне мой внутренний голос. Я отчётливо ощутил глухую тревогу во всём теле.

«Наверно это связано с лесным походом», - сказал неуверенно мой второй внутренний голос. Теперь он говорил моим голосом…

Я тщательно с мылом мыл руки, умывался холодной водой, а потом долго вытирался «гостевым» махровым цветастым китайским полотенцем, который ещё хранил полузнакомый запах этой «гостьи».

Я слышал, как они вполголоса продолжали говорить. Я медлил и медлил, тянул время и не хотел к ним выходить.

Пауза затянулась. Я подумал, что они могут подумать, что я их боюсь…

И вышел.

- Вот молодец! – сказала мама мне мама тревожно-натянутым голосом, а потом добавила, обращаясь к учительнице, - Он у нас такой чистюля! Моется каждый день, каждый раз после улицы моет руки и чистит зубы утром, после обеда и вечером перед сном.

Я немедленно «вспыхнул» обидой и гневом от этих «интимных подробностей».

- Молодец! – подхватила «Милка-училка». – Это хороший пример для здорового образа жизни ученика-школьника, мальчика. Об этом нужно рассказать всему классу.

Я ещё более «вспыхнул» и представил себе, как мои друзья и девчонки тут же начинают придумывать мне прозвище, например, «чистюля», «мойщик», «зубочист» или даже «мойдодыр»!

- А ещё он самостоятельно делает уроки и домашние задания, не спрашивая у нас подсказок, - опять похвалилась мама, не замечая мои отчаянные попытки взглядом, глазами и гримасами показать ей, чтобы он прекратила этот поток «глупой похвальбы». – Я даже не знаю, какие вы в настоящее время проходите темы в школе.

- По природоведению, - подхватила мамин интерес «Милка-училка» - мы уже прошли в начале учебного года тему «Природа и мы». Дети получили представления о многообразии природы, о взаимодействии природы и человека. Для этого мы изучили темы: «Воздух и вода», «Почва и полезные ископаемые». Особое вниание мы уделили теме «Сохранения удивительного мира растений и животных».

- Ваш Саша, - сказала «Милка-училка», кося на меня своим красивыми глазами, - очень интересно рассказывал и показывал на уроке всем ребятам в классе, как вместе с дедом Аркадием делал скворечники. Он так хорошо нарисовал на доске в классе чертёж скворечника, что мы все дружно перерисовали его рисунок в свои «дневники наблюдений».

- Да, - сказала гордо мама. – Он умеет работать не только руками, но и головой, а дед Аркадий из деревни Дальнее Русаново, вообще, мастер-краснодеревщик.

- 3-«А» класс оказался не простым, - сказала «Милка-училка», - а хорошо подготовленным. Мне было легко рассказывать и показывать им, что такое твёрдые, жидкие, газообразные тела и вещества. Они без труда усвоили знания о температуре и её изменении, об инструментах, которыми люди пользуются при изучении воздуха, воды и других факторов природы.

- Оказалось, - добавила «Милка-училка», - что Саша уже давно знает эти инструменты и факторы природы. Он давно уже рассказал своим товарищам о своих наблюдениях за температурой, давлением и влажностью атмосферного воздуха в районе вашего дома.

- Да, - с ещё большей гордостью и удовлетворением подтвердила мама. – Это наш папа подарил старшему сыну сломанную школьную метеостанцию, которую они вместе с Сашей отремонтировали и играли «в полярников». Старший быстро разочаровался в этой игре, а Саша ещё долго записывал в свою тетрадку показания приборов.

Мама не призналась, что я это делал по её «секретной» просьбе, чтобы знать, когда и насколько меняется погода, так как мама была «метеочувствительной»…

- Я этого не знала, - сказала заинтересованно «Милка-училка». – Сейчас учёные всего мира особое внимание обращают на раскрытие разнообразных взаимосвязей в природе и воздействии факторов окружающей среда на здоровье человека. Особенно усиленно изучается воздействие на человека космического и солнечного излучения.

- А теперь, - торжественно сказала учительница, - мы изучаем тему «здоровый образ жизни». Большое внимание в этой теме уделено вопросам гигиены. Поэтому сейчас все увлечены составлением расписания своего режима дня.

- Саша строго соблюдает свой режим дня, - сказала гордо мама. – Он как-то однажды пришёл из школы и с увлечением рассказывал о молодой учительнице, которая идеально красивая, здоровая, прекрасно себя чувствует и ведёт правильный здоровый образ жизни. Не знаете, кто бы это мог быть?

«Милка-училка» не выдержала и стушевалась. У неё порозовели щёчки. Губы, слегка покрашенные розовой помадой, густо покраснели. Она опустила голову вниз, отхлебнула глоток остывшего чая, поперхнулась и закашлялась.

«Вот бы ей сейчас хлопнуть по спине, чтобы выбить из неё все эти слова-вопросы! » - подумал я и попросил разрешения мамы «уйти к себе».

- Погоди, - сказала мама. – Наша гостья хотела узнать, как ты живёшь у нас дома. Оказывается, есть такое поручение – проверять условия жизни, домашней учёбы и отдыха учеников.

- Да, да, - поспешила подтвердить слова мамы оправившаяся от кашля учительница. – Есть такое поручение.

- Странно, - сказал во мне мой «взрослый» внутренний голос. – Такое поручение завуч объявляла на торжественной линейке пионерской дружины для классных руководителей, а «Милка-училка» не наш классный руководитель. Тогда почему пришла она? Послали или сама пришла?

- Меня завуч попросила сходить к вам, - как будто услышав мой внутренний вопрос, пояснила «Милка-училка». – Мне и самой интересно, потому что ваш Саша – неординарная личность.

Тут только до меня дошло, что «Милка-училка» пришла ко мне после нашей с ней игры во взгляды и принюхивания друг к другу в том памятном лесном походе!..

Мне внезапно и одновременно стало одинаково страшно, хорошо, приятно и тревожно.

«Так вот почему она пьёт уже четвёртую чашку ароматного маминого цветочного чая» - подумал я и насторожился, как разведчик Павел Кадочников из кинофильма «Подвиг разведчика».

Теперь я уже не «таял» от маминых слов и информации учительницы…

- Она пришла, чтобы убедиться в своей догадке! – уверенно сказал во мне мой внутренний голос. Я не понял, кто это был из моих внутренних голосов - «она» или «он».

- Для того чтобы выполнить поручение, вам надо посмотреть его рабочее место школьника и место его отдыха, - спокойно и деловито сказала мама. Она сама не раз, как член родительского комитета и медик, ходила в разные семьи и выполняла подобные задания.

Я не успел ничего сказать и сделать, как мама и учительница встали из-за стола. Мама подталкивала меня по коридору вперёд. Мне пришлось подчиниться.

С ужасом и страхом я спотыкался, задевал плечами, руками и телом дверные косяки, двери, наш круглый стол в большой комнате, стулья, путался в шторах, но всякий раз вынужден был шагать и шагать, подталкиваемый в спину чуть сердитой мамой.

Так мы дошли до комнаты моего старшего брата. Здесь стоял наш старый диван с тугими пружинами и тремя подушками под спины, небольшой настоящий письменный стол с зелёным сукном на столешнице, мраморным чернильным прибором, небольшим глобусом и красивой настольной лампой под светло зелёным абажуром.

В комнате ещё стоял небольшой добротный шкаф, с разными по ширине дверцами. На широкой дверце было большое зеркало. За узкой дверцей шкафа были фанерные полочки для белья моего и моего брата. В большом нижнем ящике шкафа пряталось постельное бельё и пуховые подушки, а в маленьком ящике – всякие вещи моего брата.

На стене напротив дивана были прикреплены карты, картинки из журналов, открытки, листки использованных календарей разных лет, а также мои рисунки.

Мой брат в последние годы учёбы в школе любил делать уроки за круглым столом в нашей большой комнате, где был телевизор. Он одновременно делал уроки и смотрел телевизор.

Мне такое «неправильное поведение» запрещалось, потому что я «по правильному режиму дня» должен был «не отвлекаться на разные разности, а полностью отдаваться учёбе».

Обо всём об этом мама тут же рассказала «Милке-училке», когда показывала её моё «рабочее место».

- А где спит Саша? – спросила «Милка-училка» рассеянным голосом.

- В большой комнате на диване, - ответила мама и через дверной проём показала учительнице на наш диван, с которого мы, мужчины, папа, мой старший брат и я, смотрим телевизор.

- А откуда вы смотрите телевизор? – спросила вдруг мою маму «Милка-училка».

- Мне мои мужчины определили вот это кресло, - смущённо сказала мама, указав на низкое удобное кресло с подлокотниками, обложенное маленькими подушками-думками.

Это кресло стояло в углу большой комнаты напротив подставки с телевизором. Телевизор на подставке располагался в противоположном углу комнаты. Мы, мужчины, сидя на нашем диване, смотрели на экран телевизора сбоку…   

Всё это время «домашней экскурсии» гостьи по комнатам нашего дома я простоял молча, не проронив ни слова, ни звука. Я боялся, что меня сейчас заставят что-то рассказывать и показывать…

Мне почему-то очень не хотелось раскрываться перед этой учительницей, доверять ей свои тайны, показывать ей как я живу.

Я чувствовал опасность. Мне показалось, что она пришла к нам по какой-то другой причине, с другим интересом.

Я вдруг отчётливо вспомнил деда Календаря и его рассказ о его Фее красоты и страсти…

Он тогда говорил мне, что «Фея красоты и страсти учит по-разному», что «она давит на другие места и органы, которыми человек ощущает, чувствует и думает, что он «думает».

«На самом деле человек не думает, - говорил дед Календарь, - а Фея красоты и страсти играет с ним, как хочет, смеясь и издеваясь. Человек попадает в плен магии и волшебства Феи красоты и страсти, а она, колдунья, завлекает его в свои сети и наслаждается его страстями и страданиями».

«Милка-училка» рассеянно оглядела нашу большую комнату с книжным шкафом-секретером, с маминым креслом, с большим круглым семейным столом, который мог раздвигаться и становиться праздничным столом на 12 человек, с широким скрипучим и низким диваном, с чёрно-белым телевизором «Рекорд» на подставке с колёсиками, с картинами-репродукциями и с фотографиями нашей семьи, наших предков и родственников на стенах.

Потом она рассеянно вернулась в комнату моего старшего брата и также рассеянно, но прочно, уселась на диван.

Мама слегка, но немного раздражённо подтолкнула меня в напряжённую силу и ушла на кухню.

Я вынужден был занять место около письменного стола. Между мной и «Милкой-училкой» был большой старинный стул с высокой спинкой и край письменного стола.

«Если «что», - лихорадочно подумал я, - Отпрыгну в сторону и брыкнусь стулом».

Кто-то во мне усмехнулся и противно защекотал внутри живота. Ноги предательски мелко дрожали…

- Это твои рисунки? - начала разговор «Милка-училка», а сама вдруг наклонилась вперёд, положила свои широко разведённые локти на край письменного стола и прижалась к нему грудью.

Я отчётливо увидел, как под тканью её красивого платья «взбугрились» её груди и между ними образовалась складка-ямочка.

«Милка-училка» смотрела на меня немного снизу-вверх. Её глаза лучились весельем, озорством, улыбкой, любопытством и интересом.

Её тёмные густые бровки были чётко очерчены – вначале у переносицы толстенькие, а в конце – лучистые, тонкие, стрельчатые.

«Милке-училке» неподдельно было интересно, любопытно и радостно меня «допытывать», поэтому её лицо, брови, глаза и взгляд были чистыми, откровенными, открытыми.

От выпитого целебного маминого цветочного чая носик «Милки-училки» и её щёчки покрылись испариной и немного блестели. Ноздри у неё знакомо трепетали и расширялись, будто она хотела либо чихнуть, либо принюхаться ко всему окружающему.

Может быть, мне так казалось, но это ощущение любопытного взгляда «Милки-училки» усиливалось от её лукавой улыбки. Она улыбалась легко, незатейливо, открыто, заговорщицки и я чувствовал доверие к этой милой улыбке этой милой женщины.

Её ротик с не накрашенными, но розово-красными губками, улыбался и был приоткрыт так, как обычно я или мой брат с любопытством слушали рассказы моего отца или мамы. «Милка-училка» улыбалась и с полуоткрытым ртом ждала ответа на свой вопрос.

Я лихорадочно и туго думал, как ей ответить, а сам невольно замечал даже влажный блеск на нижней губке «Милки-училки», блики света от её передних зубов, лёгкие лучистые и лукавые складочки в уголках её губок, рельефные тени на её щёчках и глубокую тень на бугорках ключиц в вырезе её платья.

Почему-то я видел её лицо «в приближении», как будто смотрел на неё в бинокль. При этом всё окружающее почему-то растворялось, было безвидным. Я видел только её лицо, брови, глаза, длинные-длинные ресницы, плотно прижатые к верхним векам, тонко очерченные нижние реснички, блестящую полоску света на её носике, мелкие искорки росы-испарины в ямке над её верхней губкой и влажный отблеск на нижней губе, а также пульсирующую жилку в ямке за её ключицей…

Даже её пышную шевелюру причёски я видел и ощущал смутно, как в тумане, хотя её причёска была удивительно воздушной, праздничной и красивой.

Крупные витые локоны её чистых «охристых» волос волнами обрамляли её лицо, а самый крупный локон воздушной волной нависал над её правым глазом и даже касался её ресничек своей прядью.

Когда «Милка-училка» моргала, то её гибкие и длинные реснички задевали за прядь волос, и они трепетно дрожали…

Я невольно почувствовал волнение в животе и желание всё-всё ей рассказать и показать. Всё…

«Тех, кто послабее и подурнее, - вдруг снова зазвучал во мне голос деда Календаря, - твоя Фея красоты и страсти ни капельки не жалеет, а топит в омуте страсти и вожделения всё глубже и глубже, пока те совсем не пропадут и не превратятся в послушных рабов твоей Феи». Однако я уже не хотел его слушать. Я хотел слушать её…

- Это я ещё в детстве рисовал, - услышал я свой хриплый от волнения голос. – Это только то, что понравилось брату и папе или то, что я им дарил когда-то.

Я мельком и с ужасом досады и стыда взглянул на свои старые рисунки. На них были нарисованы домики, ёлочки, птички, дым колечками из трубы нашего дачного дома, бои советской и немецкой военной техники (танков и самолётов) с чёрточками трассирующих пули и взрывами.

На других рисунках были перерисовки картинок из журналов «Крокодил», «Мурзилка», «Пионер», «Работница». Правда на одном рисунке был шарж-портрет моего папы, когда он, раскрыв рот от напряжённого внимания, смотрит телевизионные новости, но теперь этот рисунок, который вызвал в прошлом восторг мамы, брата и сдержанную похвалу папы, казался мне неуклюжим, чересчур резким, грубым, не добрым.

- Теперь я иначе рисую, - добавил я и медленно, непослушными руками достал из тумбочки письменного стола мой домашний альбом с рисунками.

«Милка-училка» взяла у меня альбом, раскрыла его. Я получил отдых-передышку, постепенно освобождаясь от магии её доброжелательно ласковых и озорных лучистых глаз.

«Милка-училка» смотрела мои цветные рисунки гипсовых голов «апполонов», ваз с цветами, кухонной посуды, моих игрушек. Она листала альбом и задержалась только на рисунках-иллюстрациях к прочитанным мной книгам.

- Это Мальчиш-Кибальчиш? – спросила она, рассматривая рисунок мальчишки в оборванной одежде, который гордо стоял перед строем пригнувшихся солдат со вскинутыми для выстрела ружьями.

- А это кто? – уже несколько другим голосом спросила «Милка-училка», когда увидела один из последних моих набросков портрета «Маши-Радости нашей».

- Это наша родственница в деревне Дальнее Русаново, - ответил я, преодолевая жгучее желание показать ей мой заветный альбом, хранящийся в тесной щели под одёжным шкафом в спальне моих родителей. Там были мои рисунки «обнажённой натуры»…

- Ты, наверно, много читаешь? – спросила «Милка-училка» учительским тоном. – Можешь показать или назвать мне свои любимые книжки?

Мои любимые книжки стояли на книжной полке моего старшего брата, так как все свои «детские» книжки из нашего книжного шкафа-секретера я уже давно прочитал и перечитал.

Там были:

Русские волшебные сказки и сказки разных народов: «Крошечка-Хаврошечка», «Царевна Несмеяна», «Летучий Корабль», «Финист - ясный сокол», «Волшебная лампа Аладдина»;

Былины Киевского цикла: «Добрыня Никитич», «Добрыня и Змей», «Илья Муромец и Соловей Разбойник»;

Басни Эзопа и басни Крылова;

книжка Н. Гарина-Михайловского «Детство Тёмы»;

книжка Н. Некрасова «Дед Мазай и зайцы»;

сказка Ш. Перро «Рикки с хохолком»;

сказка В. Гаршина «Лягушка-путешественница»;

книги Аркадия Гайдара: «РВС», «Военная тайна», «Голубая чашка», «Судьба барабанщика», «Чук и Гек», «Сказка о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове», «Горячий камень»;

книжка К. Паустовского «Стальное колечко»;

книжка В. Драгунского «Девочка на шаре»;

книжка Ян Ларри «Необычайные приключения Карика и Вали»;

сказка С. Лагерлефа «Путешествие Нильса с дикими Гусями»;

книжка Д. Родари «Джельсомино в стране Лжецов»;

книга Э. Распе «Приключения барона Мюнхаузена»;

сказки П. Бажова «Серебряное копытце» и «Каменный цветок»;

книга-сказка В. Губарева «Королевство кривых зеркал»;

книга-сказка Л. Лагина «Старик Хоттабыч»;

большие иллюстрированные книжки А. С. Пушкина «Стихотворения и сказки», «Руслан и Людмила», «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях», «Сказка о попе и его работнике Балде», «Сказка о золотом петушке»;

книга «Сказки Г. Х. Андерсена»: «Новый наряд короля». «Снежная королева», «Гадкий утёнок», «Оле-Лукойе», «Дюймовочка»;

книга «Сказки Ш. Перро», «Мальчик-с-пальчик»;

книга «Русские народные сказки: «Сивка-Бурка», «Сестрица Алёнушка и братец Иванушка», «Василиса Прекрасная», «Пёрышко Финиста - Ясна Сокола», «Сказка о молодильных яблоках и живой воде»;

сказка С. Аксакова «Аленький цветочек»;

сказка С. Маршака «Двенадцать месяцев»;

сказка Е. Шварца «Сказка о потерянном времени»;

сказка Д. Мамина - Сибиряка «Серая Шейка»;

книжка А. Куприна «Слон», «Белый пудель»;

книжка Л. Толстого с рассказами: «Акула», «Прыжок», «Лев и собачка»;

сборник С. В. Михалкова «Важные дела», «А что у вас? », «Дядя Степа»;

сборник  «Стихотворения» С. Я. Маршака «Рассказ о неизвестном герое», «Вот какой рассеянный», «Багаж», «Сказка о глупом мышонке», «Кошкин дом».

сборники поэзии авторов: А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. Некрасова, Ф. Тютчева, А. Фета, А. Плещеева, А. Толстого, К. Бальмонта, И. Бунина, С. Чёрного, А. Блока, С. Есенина, С. Михалкова.

Отдельно на полке в комнате моего старшего брата находились «самые драгоценные» наши с ним любимые книжки:

Д. Дефо «Жизнь и удивительные приключения морехода Робинзона Крузо»;

Дж. Свифт «Путешествие Гулливера»;

Р. Л. Стивенсон «Остров сокровищ».

А. Гайдар «Тимур и его команда»;

Мифы и легенды Древней Греции;

И. Ильф, Е. Петров «12 стульев»;

Н. Носов «Незнайка и его друзья», «Незнайка в Солнечном городе»;

М. Твен «Приключения Тома Сойера»;

А. Рыбаков «Кортик», «Бронзовая птица»;

А. Некрасов «Приключения капитана Врунгеля»;

П. П. Бажов «Уральские сказы»;

А. Беляев «Остров погибших кораблей», «Голова профессора Доуэля»;

А. Конан Дойл «Затерянный мир» и «Шерлок Холмс»;

Б. Полевой «Повесть о настоящем человеке»;

Г. Уэллс «Нашествие марсиан», «Машина времени»;

А. П. Чехов «Лошадиная фамилия», «Рассказы и водевили»;

Г. Х. Андерсен «Стойкий оловянный солдатик»;

Р. Киплинг «Рикки - Тикки – Тави»;

П. Ершов «Конек-горбунок»;

А. Н. Толстой «Золотой ключик, или приключения Буратино»

сборник старинных русских пословиц, поговорок, загадок;

очень редкая и потрёпанная книга Э. Сэтон-Томпсона «Маленькие дикари, или Повесть о том, как два мальчика вели в лесу жизнь индейцев и чему они научились» и

наши журналы «Моделист-Конструктор», «Пионер» и «Юный техник».

Мой старший брат говорил своим друзьям, что «сказки и детские книжки» на его полке храню я, его «младший брат», но я часто видел, как он «на сон грядущий» читает и перечитывает эти «сказки»…

Конечно, я показал и назвал «Милке-училке» не все мои книги, а только те, которые особенно ценил, запомнил или почитал. Однако и этого простого перечисления книжек было сверх достаточно. Она удивилась…

- Неужели ты все эти книги читал? – неподдельно и серьёзно удивилась учительница. – Когда же ты это успел сделать? Летом? На каникулах?

Летом?! Летом надо играть, бегать, прыгать, кувыркаться и снова играть! Кто же летом на каникулах читает какие-то книжки?!

Я внутренне усмехнулся и скромно сказал, что «я читаю, когда болею».

- А чем ты болеешь? – опять деловито спросила учительница.

- У меня хронический тонзиллит, - ответил я маминым врачебным голосом. – Хроническое воспаление гайморовых пазух и миндалин.

«Милка-училка» снова была поражена и даже как-то «заробела». У неё даже улыбка стала рассеянной, а не озорной…

- Да-а-а, - протянула она. – Ну, и о чём, например, книжка о необыкновенных приключениях Карика и Вали?

- Очень интересная книжка, - сказал я, и постепенно воодушевляясь, стал рассказывать.

- Там брат с сестрой, Карик и Валя и один профессор, Иван Гермогенович, выпили химическую жидкость этого профессора и они все превратились в маленьких человечков. Они вдруг стали такими маленькими, что обыкновенная трава для них стала настоящим лесом, как деревья.

- Они сумели забраться на огромную стрекозу и полетели. По пути они встречали разные растения и насекомых, которые для них были огромными и опасными. Короче очень интересные путешествия и приключения.

- А «лошадиная фамилия» о чём? – спросила «Милка-училка».

- Там у одного генерала «Балдеева» зуб болел и ему посоветовали обратиться к одному мужику, который зубы заговаривал. Только все забыли его фамилию. Знали, что она у него «лошадиная». Вот и стали все перебирать-вспоминать разные лошадиные фамилии: Кобылин, Жеребцов, Жеребятников, Лошаков, Кобылин, Тройкин, Уздечкин. Короче очень весело было.

- А что потом? – спросила весело учительница.

- А потом оказалось, что фамилия была Овсов, - ответил я, подозревая, что содержание этого рассказа Чехова было хорошо знакомо «Милке-училке».

«И вообще, - подумал я уже чуть-чуть раздражённо. – Чего это она расселась и всё вопросы задаёт. Чего ей надо? ».

«Милка-училка» тоже почувствовала перемену в моём настроении и даже немного выпрямилась в спине, села строго и вдруг потупила взгляд.

- А ты случайно стихи не пишешь? – спросила она тихим голосом.

- Нет, - также тихо ответил я и с напряжением ждал продолжения её вопросов.

- А я пишу, - вдруг призналась «Милка-училка» и ещё ниже опустила голову. – Хочешь, прочитаю?

Я не знал, хочу я или не хочу слушать её стихи. Я чуточку подождал, прислушался к своим внутренним голосам, но они молчали. Тогда я еле слышно сказал, что «хочу».

(Автор, увы, не помнит слово-в-слово то стихотворение молодой учительницы, но хорошо «помнит» то потрясение, с которым он его услышал, а потом ещё долго «вспоминал» по дрожи в коленках, трепету внизу живота, в шуме крови в висках, в необыкновенно ярких цветных снах.

Поэтому он попробует передать очарование и волнение «того» стихотворения через произведение одного из авторов сервера Стихи. ру, вызвавшее у Автора «то» прежнее волнение и трепет).

Закрыв лицо локонами своей причёски, «Милка-училка» вполголоса, не торопясь, но и не останавливаясь, голосом, вдруг ставшим грудным, проникновенно-женским, начала говорить так, будто шептала мне прямо в голову…

Закрой глаза...

Я буду говорить...

Услышь меня...

Проникнись каждым звуком.

Люблю тебя…

Сквозь осень и разлуку,

Сквозь всё, что не даёт тебя любить...

Коснись меня...

Почувствуй грусть мою,

Почувствуй губы,

Поцелуя трепет...

Неверный шаг и взор твой не заметит,

Как далеко,

Как близко я стою...

Люблю тебя...

Мой самый сладкий сон,

Мой грозный страж,

Печаль и вдохновенье...

От вечности нам выпало мгновенье,

Чтоб сделать вдох и выдох в унисон...

Закружит осень полусонный лист,

Прозрачных капель спеют фианиты...

Люблю тебя, мой Ангел, и открыта

Моя душа,

Стремящаяся ввысь...

Я застыл в неподвижности, ничего не понимая, не слыша, не чувствуя, не осознавая, но уже ощущая, что сейчас произошло что-то ужасно и страшно важное, невероятное и невозможное.

От этих стихов учительницы у меня мгновенно пересохло в горле.   Я мучительно хотел сорваться с места, бежать на кухню, к маме, чтобы прижаться к ней, спрятаться у неё в тёплых и ласковых руках. Мне стало страшно…

Я вцепился пальцами в спинку стула, за который держался перед тем, как учительница начала читать своё стихотворение. Я даже ещё успел краем глаза заметить, как учительница медленно поднялась, еле касаясь, погладила меня по судорожно сжатым пальцам и вышла из комнаты.

Мыслей, чувств и «голосов» не было. Было какое-то оцепенение, пустота и растерянность.

Сквозь тугую замершую пустоту я ещё слышал чьи-то голоса в кухне, потом звуки в прихожей, потом запахло чем-то вкусным, потом я услышал мамин зов на кухню, но моё оцепенение так и не проходило.

- Вот это да-а-а, - наконец я «услышал» в себе самом голос, напоминающий голос деда «Календаря». – Такого мне ещё не приходилось слышать. А, каково?!

Я впервые после ухода учительницы глубоко со свистом вздохнул и ощутил, как гулко и больно забилось моё сердце.

- А ты, малый, не дурак, - сказал вдруг «дед Календарь» и добавил, - Но, когда ты дурак, то, увы, немалый. Тебе женщина в любви объясняется, а ты молчишь и стоишь, как пень старый!

- Что ты хочешь от ребёнка! – возмутился во мне другой голос, очень похожий одновременно на голос моей мамы и Вали Антиповой. – Ты ещё скажи, что он должен был ей ответить на это признание поцелуем.

- Страстным! – сразу откликнулся «дед Календарь», - Страстным поцелуем. Ведь это к нему пришла его Фея красоты и страсти. Живая фея!

«Она ещё придёт, - подумал уже я сам, постепенно раздражаясь и желая отвязаться от этих  «внутренних голосов». – Или я к ней приду. На урок приду».

А что я ей скажу? Что ей сказать-то? Что делать? Что делать?

Волнение и страх заполнили меня «с головой». Я немедленно вспотел, разволновался, тяжело задышал и «засвистел» носом.

- Что с тобой? – тревожно спросила мама, входя в комнату. – Ты случайно не заболел? Да на тебе лица нет! Да что с тобой, Саша?

Каждый вопрос мамы становился всё тревожнее и тревожнее. Она потрогала мой лоб, подхватила меня подмышки, отцепила мои судорожные пальцы от спинки стула и уложила меня на диван.

Через секунду она уже совала мне градусник подмышку и поила меня ароматным цветочным чаем с малиновым вареньем.

- Господи, - сказала мама беспомощным и испуганным голосом, - Да тебя сглазили! Ты же весь мокрый и смурной!

Действительно, я чувствовал себя мрачным, печальным, потерянным, хмурым, безжизненным. Я не мог никак совладать с собой и вываливался из маминых рук, как бесчувственная тряпичная кукла.

Только, примерно, через час, когда домой пришли папа и мой старший брат, мама немного успокоилась и стала рассказывать им о визите «Феи-гостьи».

Я слышал, как мама рассказывала им о приходе учительницы, о том, как она «поила эту молодую красивую женщину своими лучшими чаями», как рассказывала ей «об успехах Саши», как «потом пришёл Саша», как «интересно рассказывала и хвалила Сашу учительница», как «мы все вместе пошли в детскую комнату», как «Саша рассказывал ей о своих рисунках и прочитанных книжках», а потом «как всё затихло и эта учительница вышла сама не своя, быстро попрощалась и ушла», а «она нашла Сашу в таком заторможенном состоянии».

- Вот и сейчас он молчит, спал с лица, весь смурной и после ухода учительницы не произнёс ни слова! – чуть не плача сказала мама. – Она его сглазила. Точно вам говорю!

Всей гурьбой они втроём вошли ко мне в комнату, и подошли ко мне, лежащему на диване моего брата.

Папа смотрел на меня сурово, но спокойно, изучающе, брат – чуть насмешливо, недоверчиво и любопытно, а мама смотрела на меня с жалостью, с болью и тревогой.

Я хотел им сказать-прокричать, что «со мной всё в порядке, просто я сам ещё не знаю, что со мной происходит», но ничего не мог вымолвить, только что-то промычал невнятное и мучительное.

Видимо это моё «мычание» было «последней каплей». Мама заплакала и отвернулась. Брат мгновенно стал сердитым и «набычился» на какого-то невидимого врага. Папа мягко подвинул мои ноги и присел ко мне на диван.

Он приложил свою грубо-шершавую, но удивительно родную и мягкую руку к моему лбу, потом положил ладонь мне на живот под сердцем, потом показал мне знаком, чтобы я вытаращил глаза и показал ему свой язык.

Затем он поочерёдно взглянул на мои ногти на пальцах и вполголоса заявил, что «с Сашей всё в порядке, он просто немного взволнован, может быть испуган и это состояние скоро пройдёт».

- Оставим его в покое, - сказал твёрдо папа. – Через, примерно, час он придёт в себя и всё нам расскажет. Правда, Сашок?

- Расскажет и сразу пойдёт на поправку, - сказал папа и пошёл успокаивать маму.

Мой старший брат тоже захотел «помочь» мне и сказал, чтобы я «перестал придуриваться и побыстрее рассказал, что там натворила эта училка».

- Если она тебя обидела, - сказал веско брат, - то я ей устрою в школе «сабантуй»! Она у меня попляшет! О чём вы с ней тут говорили?

- О книгах, - неожиданно для меня самого вдруг прорезался мой голос. – О книгах, которые я и ты читаем.

- Ну, и что? – недоверчиво стал выпытывать брат. – Ей что, понравились мои книги?

- Да, - коротко ответил я. – Особенно фантастика. Она Беляева тоже любит читать, а фильм «Человек-амфибия» - это её любимый фильм.

Я не хотел, чтобы мой старший брат что-то делал такое, отчего «Милка-училка» плясала бы на «сабантуе», который иногда устраивали старшеклассники против некоторых учителей.

- Фантастику все любят, - опять недоверчиво сказал брат. – А чего она такое сказала, что ты вдруг стал такой кислый?

- В любви призналась! - вдруг выпалил я чужим нетерпеливым и радостно-гордым голосом.

- Кому?! Тебе?!! – вытаращил глаза мой брат.

- Да ты что?! - сказал я возмущённо и лихорадочно стал что-то придумывать, - Кому-то из ваших, старшеклассников. – Стих прочитала, а потом спросила, «каково моё мнение».

- Ну, а ты что сказал? – недоверчиво спросил мой старший брат, уже «загораясь» жгучей ревностью к моей «удаче» и «возможностям».

- А я не мог ничего сказать, - ответил я устало. – Я впал в ступор. И ничего не помню.

- Ну и дурак, - со вкусом и облегчением сказал мой брат. – Хотя, что с тебя взять, ты ещё маленький.

Он ещё несколько раз «прошёлся по мне» своими дурацкими наставлениями и оценками, обвинил меня «в притворстве и мошенничестве», потребовал «освободить его диван» и «идти на кухню, где стынет твой ужин».

Свои слова он сопроводил тычками, и я ушёл к маме на кухню…

- Я бы на твоём месте не растерялся бы, - сказал мне громко вослед брат. – Я бы на такие стихи нашёлся бы, что ответить и как ответить. А ты, малой, слабак, балаш, как сказал бы дед Аркадий.

Я не стал перечить и огрызаться. Мне было жутко стыдно за то, что я выпалил «секрет» «Милки-училки», моей Феи-гостьи, которая пришла ко мне, была только со мной и читала свои стихи только мне и никому более…

Мне было настолько горько и обидно за неё, так стыдно за самого себя, что я снова стал смурной, мрачный и печальный, но теперь уже не безвольно, а наоборот, сердито, напряжённо, зло.

Мама встретила меня сдержанно, но с ожиданием. Она терпеливо ждала, когда я попью чай с вареньем и буду рассказывать. Когда это случилось, из спальни немедленно прибежал мой отец с шуршащей газетой в руках.

- Нет, - сказал я родителям. – Милка-училка меня не обидела и не сглазила. Наверно, это я её чем-то обидел.

- Я ей рассказал, как я рисовал и рисую свои рисунки, какие книжки читаю, а она рассказал мне, как ей нравится быть в школе и учить детей, как она всех любит, но как мало люди её понимают.

Родители слушали молча и внимательно…

- Потом она прочитала мне своё стихотворение, - продолжал я, понимая, что мама и папа всё равно учуют ложь, если я скажу им неправду, - но я не смог ей ничего сказать в ответ, потому что растерялся.

- О чём было стихотворение? – спросила тревожно мама.

- О жизни, о её чувствах, о том, как она любит кого-то, - честно ответил я и не опустил свои глаза под пристальным взглядом родителей. – Стихи были очень хорошие. Я жалею, что их не запомнил.

- И всё? – спросил глухо папа.

- И всё, - чётко, по-военному ответил я.

- Ну, тогда всё, - также чётко и твёрдо сказал папа. – Как ты себя чувствуешь?

- Нормально и даже гораздо лучше, - ответил я ещё честнее и правдивее. – Вот уже испарина появилась. Жарко мне.

- Это хорошо, - сказала задумчиво мама. – Иди к себе. Отдыхай. Тебе сегодня много чего досталось…

Когда наступил вечер и все после вечерних телевизионных передач разошлись по своим спальным местам, я очень хотел, чтобы ко мне в мой сон пришла моя Фея-гостья, чтобы я снова ощутил то волнение, которым она «наградила» меня сегодня днём, но она не пришла…

Взамен я снова «увидел» себя в смурном состоянии и «услышал» её голос, читающий мне её стихотворение:

Закрой глаза...

Я буду говорить...

Услышь меня...

Проникнись каждым звуком.

Люблю тебя…

От музыки голоса моей Феи-гостьи я даже во сне становился всё сумрачней и смурней. Я был словно «в воду опущенный», «огорчённый», «пасмурный», «одинокий», «нелюдимый», «опечаленный», «странный», «хмурый», «чудной», «суворый».

В этом сне я впервые осознал древнее изначальное значение нашей фамилии «Суворов», то есть смурной, суворый, хмурый, одинокий.

Мне показалось, что такова моя судьба – быть с людьми, любить и быть любимым, но при этом всю жизнь быть одиноким, суровым и суворым. Таким, например, как мой друг и учитель – дед «Календарь» из деревни Дальнее Русаново.

Засыпая, я смутно вспомнил о чем-то важном, о том, о чём предупреждал меня дед Календарь, но в голове звучали только тающие звуки речи моей Феи-гостьи:

«Люблю тебя…»

На следующий день в понедельник 20 мая 1963 года мы узнали, что вчера на праздник Пионерии был последний рабочий день «Милки-училки», что она переехала в Москву, на новое место работы и учёбы, и что у неё появился какой-то новый «важный покровитель».

Я ещё целую неделю ходил смурной и «как в воду опущенный»…