Глава четвертая заключительная

1

Город готовился к празднику любви. Название безусловно было чисто символическим, ибо за последние пятьсот лет вся любовь на этом празднике сводилась к основательной массовой попойке после карнавального шествия. Карнавальное шествие обычно начиналось во второй половине дня и проходило по самому центру города мимо сидящих на возвышении знатных вельмож во главе с сенатором города Афин, после чего народ растекался по кабакам и злачным заведениям, демонстрируя страстную любовь к алкогольным напиткам. Женщин, конечно, тоже любили во время праздника, но как правило по темным уголкам и наспех, дабы не подрывать моральные устои неразумной молодежи. Иными словами, единственным ярким событием этого праздника был карнавал. Афиняне, ряженые кто во что горазд, изображали бесов, демонов и ведьм с одной стороны, и языческих богов, праведников и ангелов с другой. Таким образом, под вечер какой-нибудь ряженый бес весело пьянствовал с таким же ряженым ангелом, демонстрируя Господу установившуюся в мире гармонию и равновесие. Даже если подобная гармония зачастую заканчивалась всеобщей потасовкой, синяками и разбитыми лицами, простые афиняне бывали морально удовлетворены, ибо во-первых, праздник был единственным днем, когда сенатор города устами глашатая обращался к народу, во-вторых, в дни праздника никто не работал и в-третьих, в эти счастливые для афинян дни было официально разрешено бытовое пьянство. Многие знали и о том, что в эти летние праздничные дни были официально разрешены и прилюдные совокупления, но народ был убежден, что это якобы разрешение придумали только для того, чтобы устроить праздник и дать простым людям отдохнуть от тяжелой изнуряющей работы. Во всяком случае, никто на своем веку не помнил, чтобы кто-нибудь отважился на подобную выходку. Гораздо проще и веселее было напиться с ряженым бесом, затем поскандалить и набить ему морду. Без всякой на то причины. Просто от пылкой любви к ближнему. Одним словом, в день праздника любви, особенно во второй его половине, события начинали разворачиваться стремительным калейдоскопом.   Этот грандиозный праздник любви в описываемом году практически ничем не отличался от предыдущих, за исключением двух событий, на которые поначалу никто не обратил особого внимания.

Первым событием оказалась знатная афинянка Лидия, чья арабская лошадь самых чистых кровей настолько повзрослела, что хозяйка решила принять участие в карнавале, изображая едущую верхом богиную мудрости Афину. Решив изобразить на карнавале богиню мудрости, Лидия однако допустила глупость, ибо была убеждена, что ее арабская красавица единственная в городе. Это небольшое недоразумение привело к тому, что ее арабская лошадь самых чистых кровей прямо на карнавале безнадежно влюбилась в такого же чистокровного арабского коня, что в свою очередь привело к серьезным изменениям в личной жизни самой Лидии, которая несмотря на мудрость богини Афины, не сумела предугадать подобное развитие событий.

Еще одним событием оказалась знаменитая на все Афины гетера Александра, которая смутила весь карнавал, взобравшись на подиум к знатным вельможам и на глазах у сенатора города Афин прилюдно занялась сексом. Сенатору города пришлось срочным образом принимать экстренные меры, чтобы столь щекотливая ситация не обернулась против него самого. Таким образом, карнавал этого года не был похож ни на один другой за последние пятьсот или шестьсот лет.

Лидия была прекрасна. Завернутая в полупрозрачные белые одежды, она восседала на изумительной арабской лошади и смотрела на окружающий ее простой люд бесконечно мудрыми глазами. Ряженые бесы не сводили с нее глаз и радостно улюлюкали, стараясь при всяком удобном случае прикоснуться к ее чистокровной лошади. Ряженые ангелы тоже толпились рядом, стараясь прикоснуться к ее белым одеждам. Повсюду гремела музыка. Внутри карнавального шествия языческие боги лихо отплясывали чечетку вместе с чертями и кикиморами. Вся эта разношерстная и галдящая процессия, положившая свое начало на одной из окраин города, неторопливо двигалась к центру, чтобы повеселить своим забавным видом знатных вельмож восседающих на подиуме вместе с сенатором. Не заметить Лидию в этой пестрой толпе было попросту невозможно. Не заметить ее потрясающую лошадь было просто немыслимо. На центральной площади Лидию ожидал неминуемый триумф и шквал аплодисментов.

Лидия занималась верховой ездой только в ранние утренние часы, а в другое время почти никогда не выезжала верхом. Однако, когда ее любимица достигла зрелого возраста, она стала так грациозна и изящна, что Лидия решила, что долее скрывать эту жемчужину просто грех. Более удобного случая, чем карнавальное шествие представить было невозможно. Все жители города были на улице и Лидия примкнула к процессии с момента начала ее основания на одной из окраин.

Пройдя почти половину города, карнавал приближался к центральной площади Афин. Каждая небольшая группа шествующих давала по существующему обычаю небольшое выступление перед знатными вельможами. Лидия тоже была предельно собрана, ибо намеревалась показать сидящим на подиуме демонстрацию верховой езды. На ее великолепной лошади это должно было выглядеть красиво и эффектно. Но лошадь Лидии до сих пор сдержанная и послушная внезапно взбрыкнула и громко заржала. Лидия огляделась, пытаясь понять, что могло стать причиной такого беспокойства и вдруг сама едва не потеряла дар речи.

Если некто попытался бы пересечь улицу, по которой двигалось карнавальное шествие, то ожидать хвоста процессии ему пришлось бы очень долго. Поэтому тем, кто желал перейти на другую сторону, оставалось только смешиваться с идущей толпой, локтями  пробивая себе дорогу. Если же этот некто вел бы под уздцы коня, то задача перейти улицу в момент карнавального шествия была бы нерешаемой. Тем не менее конюх, который вел под уздцы  коня своего господина с примыкающей боковой улочки, эту непосильную задачу решил сравнительно легко. И дело заключалось не в его сноровке или силе, а в самом коне. Даже ряженые бесы затихли и остановились, когда этот красивый арабский скакун с белой звездой на лбу ведомый конюхом двинулся наперерез процессии. Шествующие участники карнавала замедлили ход и остановились, уступая им дорогу, задние напирали, возникла давка и суматоха. Лошадь Лидии ржала и била копытом, ибо конь грациозно переходящий улицу был той же самой масти, что и она сама. Лидия прикладывала немало усилий, чтобы удержать ее на месте. Когда конюх с конем проходили мимо нее, Лидия наконец обрела дар речи.

- Кому принадлежит эта великолепный конь? - обратилась она к конюху.

Конюх, крепкий коренастый мужчина, не останавливаясь, взглянул на Лидию словно на девушку свалившуюся с луны и сухо ответил:

- Конюшня с арабскими лошадьми в Афинах принадлежит только одному человеку.

- Конюшня? - Лидия не догадывалась даже о существовании еще одной лошади подобной масти, не говоря уже о целой конюшне, - о какой конюшне ты говоришь? Кому она принадлежит?

Но конюх проигнорировал ее вопрос, стараясь побыстрее выйти из этой толкотни и продолжить путь по другой боковой улочке, примыкающей к цетральной улице.

Лошадь Лидии рванулась за ними так, что сидящая на ней всадница едва не вывалилась из седла.

- Черт бы тебя побрал! - в сердцах крикнула Лидия, - я тебя спрашиваю или кого?

Конюх, крепко держа коня, наконец достиг другой стороны улицы и, прежде чем скрыться в боковой улочке, обернулся и ответил:

- Это конюшня вельможи Филиппа.

Когда препятствие в виде конюха и коня его господина наконец исчезло, процессия не в силах больше сдерживать позади идущих, хлынула вперед. Лидию вместе с ее чистокровной  лошадью силой людского потока отбросило от боковой улочки, в которой скрылся конюх вельможи Филиппа. Чистокровная арабская лошадь Лидии был безутешна и больше не желала участвовать в карнавальном шествии. Лидию внезапно пронзило осознание того, что в свете того, что в Афинах существует целая конюшня с подобными арабскими скакунами, ее выступление на площади будет выглядеть глупым. Если бы она была простолюдинкой, то подобный демарш был бы вполне нормальным, но Лидия относилась к сословию знатных вельмож, которые участвовали в карнавале только если хотели показать нечто необычное. В конце концов Лидия пришла к выводу, что ее лошадь, которая с первого взгляда влюбилась в арабского красавца, совершенно права и что на центральной площади им обеим делать больше нечего. Заметив неподалеку еще одну извилистую боковую улочку, Лидия натянула поводья и, не обращая внимания на крики ряженых бесов и чертей, которых она сшибла с ног, через минуту навсегда покинула столь знаменательное событие как карнавал.

Поплутав немного по извилистым переулкам, она наконец достигла проторенной дороги и галопом помчалась к своему дому. Лидия была в полном смятении и, подставляя ветру свое разгоряченное лицо, пыталась привести в порядок свои мысли. Наконец, одна мысль заставила ее снова натянуть поводья, только в этот раз для того, чтобы остановить свою скачущую галопом любимицу. Филипп был едва ли не самым богатым из всех знатных вельмож и в данный момент наверняка находился на подиуме рядом с сенатором. Эта мысль заставила ее остановиться. Конечно, она была знакома с Филиппом, знала, где находится его дом и не боялась явиться к нему с визитом, но его отсутствие дома давало ей замечательную возможность поговорить с прислугой и побольше разузнать об этой таинственной неизвестно откуда взявшейся конюшне. Она круто развернула лошадь и пустила ее рысью в направлении дома, в котором проживал вельможа Филипп.

2

В это же самое время несравненная гетера Александра с удрученным видом двигалась от площади рыночной к площади центральной. Вдоволь пообщавшись с любимой Кеей и основательно отдохнув, она поручила Кее во время праздника не оставлять одну египтянку Азалию и устремилась в город, вознамерившись снова атаковать свой страх. Гевос, получивший от Кеи изрядную порцию любви с удивлением обнаружил, что эта темпераментная и дерзкая гетера способна быть бесконечно нежной и тихой возлюбленной. В тоже время он увидел и другую Александру. Оказалось, что столь серьезная и умная Александра умеет дурачиться и способна на чудачества. Одним словом, Гевос ушел доверху переполненный эмоциями, чувствами и впечатлениями, желая побыть немного наедине и разобраться в хаосе своих мыслей.

Кея с Азалией тоже направились в город на праздник, но как и большинство афинян, чтобы попросту поглазеть, не имея никакой определенной цели.

Придя на рыночную площадь, Александра внезапно поняла, что пройтись по городу в чем мать родила, для нее ничего не стоит. Страха больше не возникнет. Но больше всего ее удручало другое. Потолкавшись среди людей на рыночной площади, она вдруг осознала, что и акт физической любви при людях и средь бела дня ее тоже не испугает. Негативное отношение к ней других людей настолько перестало для нее иметь значение словно она больше не относилась к числу обычных людей. Страх скорее возник  бы у ее партнера, чем у нее самой. Однако она решила покинуть рыночную площадь и прогуляться до площади центральной, надеясь на то, что увидев сидящих на подиуме знатных вельмож, включая сенатора, страх все-таки возникнет. Мысль о том, что страх навсегда ее покинул, одновременно радовала и удручала. Радовала, потому что теперь она окончательно избавилась от одного из препятствий, которые преграждают путь к осознаным сновидениям и к переживанию блаженства; удручала, потому что с отсутствием страха исчезал и интерес. Какой смысл заниматься любовью на площади, если это не страшно? Так, погруженная в свои невеселые думы, она наконец добрела до центральной площади. К площади приближалось карнавальное шествие и сопутствующая толпа зевак. Александра остановилась на краю площади, с ужасом осознавая, что совсем не разделяет праздничное настроение толпы. Ей не было никакого дела до того, что происходит в городе. Она примчалась сюда воодушевленная, можно сказать во всеоружии, настроенная совершить едва ли не подвиг, но внезапное отсутствие страха привело ее в смятение и расстроило окончательно. Александра, однако, окинула взглядом подиум, который находился на достаточном удалении и на возвышении, и заметила среди знатных вельмож массивную фигуру Габара. Кея рассказывала ей, что у него пошатнулись дела, но тем не менее он все еще был знатным афинянином и находился там, где ему полагалось быть.

Александре стало совсем скучно. Она уже вознамерилась пойти домой и попросту лечь спать, как вдруг кто-то подошедший сзади нежно приобнял ее за плечи. Александра, не торопясь, обернулась и увидела молодого торговца, который во время ее голого похода по рынку так бесцеремонно ухватил ее за грудь.

- Здравствуй, Александра! - улыбаясь, сказал парень, - чем ты нас порадуешь сегодня?

- Я вам что петрушка из кукольного театра? - игриво спросила она, отметив про себя, что слово "цаца" из лексикона парня исчезло.

- Ну что ты, - возразил молодой торговец, - мы тебя все безумно любим... а после того, как ты нам бесстрашно продемонстрировала свое великолепное сексуальное тело, тебя в Афинах просто боготворят.

Он решился прижать ее к себе и Александра не стала отстраняться, прильнув спиной к его груди. Они молчали. Было безумно приятно находиться среди людей, которые тебя любят. И вдруг Александру, как гром среди ясного неба, пронзило осознание того, что она не испытывает страха именно потому, что ее любят. Во время сегодняшней прогулки по городу все были с ней необычно вежливы, улыбались ей, с ней здоровались люди, с которыми она была незнакома и этот факт обманул ее. Александра ошибочно решила, что ее страх исчез, но на самом деле он отступил просто потому, что она, сама того не осознавая, убедилась в том, что ее любят. Она думала о каком-то мифическом негативном отношении к ней, несмотря на то, что в глубине души ЗНАЛА о том, что этого негативного отношения просто не будет. Даже если она до конца праздника будет разгуливать голая, даже если она прилюдно займется с кем-нибудь любовью. По отношению к другой девушке афиняне, возможно, отнеслись бы негативно, но Александре все это простят. Потому что ее полюбили за смелость, за дерзость, за независимость. И она ЗНАЕТ об этом. И поэтому страха не испытывает. А вот если бы они действительно отнеслись бы к ее поступку негативно, вот тогда было бы страшно. Но к какому поступку афиняне могли бы отнестись негативно? Прогуляться голышом? Нет, не будет никакой реакции. Заняться сексом на площади? Это наверняка вызовет еще бОльшую симпатию к ней.

Александра снова взглянула на сидящих на подиуме вельмож и вдруг ее осенило. Заняться сексом прямо на подиуме. Вот. Все понимают, что сегодня праздник любви и поэтому прилюдный секс ей простят. Но на подиуме... Это уже слишком. Более того, они все убеждены, что она независимая гетера, которая знает себе цену. Но какова будет их реакция, если она сыграет роль распущенной уличной девки, которая без мужского члена не мыслит свое существование? Был еще один нюанс. Ее секс на подиуме неминуемо отвлечет внимание от самого карнавала. Это обязательно вызовет негативную реакцию, несмотря на то, что самые разные представления даются одновременно во многих местах.

Каждый смотрит то, что желает смотреть. Наконец, Александра добилась того, что хотела. Сама мысль о том, чтобы подняться обнаженной на подиум и заняться сексом на возвышении, на виду у всего города, сжала ее сердце ледяными щупальцами страха. Ей было страшно, но о том, чтобы отказаться от своего намерения и речи быть не могло.

Пока Александра раздумывала, прижавшись спиной к молодому парню, этот нахальный торговец начал тискать ей груди. Она не возражала и молча смотрела на подиум. Сначала она решила просто войти на подиум полностью без одежды, надеясь, что кто-то, в частности Габар, не выдержит и станет заниматься с ней любовью. Но вскоре она отбросила эту мысль. Что она будет делать, если ни у кого не хватит смелости? Вернется обратно? Тогда она решила войти на подиум и предложить вельможам заняться с ней любовью. Кто-нибудь да согласится. Но и эта мысль была ею отвергнута. А если нет? Если никто не пожелает? В конце концов Александра осознала, что желание должно исходить от нее самой. Только так у нее все получится. Теперь оставалось только выбрать партнера. Конечно, этот молодой торговец подходил как нельзя лучше, ибо он уже настолько осмелел, что стянул с нее хитон до пояса и страстно сжимал ладонями ее обнаженные груди. Александра ощущала ягодицами его возбужденную плоть. Но если заняться сексом с ним, то какой смысл идти на подиум? Она была не против того, чтобы преодолеть страх перед негативным отношением со стороны других людей, но ее поступок должен был выглядеть как минимум логичным. Если она поднялась на подиум, да еще обнаженная, значит ее привело туда желание заняться сексом с вельможей. И ни с кем другим. Александра снова взглянула на массивную фигуру Габара. Да, она хочет отдаться этому мужиковатому табунщику. Прямо на подиуме. Как только решение было окончательно принято, в ее груди снова липким холодом поселился страх. Торговец начал целовать ее в шею. Александра заметила в толпе людей на центральной площади мирно прогуливающихся Кею и Азалию и махнула им рукой. Они заметили ее и, радостно улыбаясь, стали протискиваться к ней. Площадь, наконец, заполнилась не только зеваками, но и долгожданным карнавальным шествием. Все вельможи сидящие на возвышении устремили свои взоры на центральную площадь. Более удобного момента представить было невозможно.

- Как тебя зовут? - спросила Александра у молодого торговца, когда Кея с Азалией, наконец, подошли поближе, с интересом глядя на незнакомого парня.

- Киот, - ответил парень.

- Послушай, Киот, - Александра взглянула на Азалию и, поманив ее рукой, продолжила, - мне нужно идти, но мне бы не хотелось быть такой неблагодарной и оставить тебя одного в таком возбужденном состоянии, - она взяла Азалию за руку, - эта гетера меня заменит.

Азалия, ничего не понимая, смотрела на Александру.

- Ты хотела быть похожей на меня, Азалия? - мягко спросила Александра.

- Да, - твердо ответила египтянка, - именно поэтому я и осталась в твоем доме.

- В таком случае, - загадочно улыбнулась Александра, - у тебя появилась первая возможность последовать моему примеру.

Она, наконец, отстранилась от Киота и не спеша сняла с себя хитон.

- Кея, - обратилась она к подруге, - будь так любезна... подержи наши хитоны.

Кея взяла хитон Александры и, положив его на руку, недоуменно спросила:

- Наши?

Александра приблизилась к Азалии и очень тихо произнесла:

- Уверяю тебя, милая Азалия, что в данную минуту я испытываю такой страх, что у меня трясутся ноги... но я его преодолею, - Александра нежно посмотрела на девушку и добавила, - только таким образом можно стать бесстрашной.

- Что ты собираешься делать? - так же тихо спросила Азалия, глядя на Александру широко раскрытыми глазами.

- Я буду заниматься любовью прямо на подиуме, - она кивнула головой в сторону возвышения, на котором находился сенатор и другие знатные афиняне.

- Мне нужно следовать за тобой? - с ужасом спросила Азалия.

- Нет, - Александра улыбнулась и пояснила, - Киот уже возбужден словно мустанг... ты можешь сделать это прямо здесь... с ним. Страшно?

- Да, - Азалия побледнела и, закусив губу, огляделась по сторонам.

- Мне тоже... и именно поэтому я сделаю то, что хочу сделать.

Они стояли у невысокого строения на краю площади. Взоры всех присутствующих были обращены на проходящее по площади праздничное шествие и на подиум. Видя, что никто пока на них не обращает внимания, Азалия стянула с себя свой малиновый хитон и, протянув его Кее, приблизилась к Киоту. Увидев Азалию обнаженной, Киот от переполнившего его возбуждения судорожно сглотнул. Кея наконец сообразила, что задумала ее подруга, и обратилась к египтянке:

- Азалия, повернись к нему спиной и прижми его к стенке.

- Зачем?

- Чтобы он спрятался за тобой, - усмехнулась Кея, - иначе не решится.

Азалии пришлось приложить немалое усилие, чтобы повернуться лицом к площади. Она густо покраснела и прижалась спиной к молодому торговцу. Киот сгреб ее в охапку, сжимая ладонями ее груди и обернулся назад. Заметив стоящую у стены строения лавку, он глухо прошептал:

- Идем туда... к стене.

Александра молча стояла, прикованная страхом, и никак не могла решиться двинуться с места. Наконец она сообразила, что страх ее неуклонно растет именно потому, что она об этом думает. Когда обнаженная Азалия, преодолев страх, повернулась лицом к площади, Александра отбросила все мысли и двинулась вперед. Подойдя сзади к плотной массе народу, она похлопала по спине здоровенного мужика и бесцеремонно сказала:

- Ну-ка... посторонитесь.

3

Лидия, вздымая клубы пыли, влетела на подворье Филиппа и, заметив молодого мужчину, который, сидя к ней спиной, менял подкову у великолепного арабского скакуна, спешилась. Сгорая от нетерпения, она устремилась к нему и без предисловий спросила:

- Могу я взглянуть на конюшню с арабскими лошадьми?

Мужчина, закончив с подковой, не спеша поднялся и обернулся.

- Здравствуй, мудрая Афина! - улыбнулся он, вытирая руки о фартук.

- Прости, Филипп, - смутилась Лидия, совсем забыв о том, в каком она костюме, - я со спины не узнала тебя... к тому же ты в одежде простолюдина... и потом...

- И потом ты была убеждена, что я на подиуме рядом с сенатором, - Филипп едва сдерживал смех, глаза его светились лукавством.

- Да, - Лидия смутилась еще сильнее, - кстати, почему ты не там?

- Во-первых, это не обязательно, а во-вторых, есть дела поважнее.

- Какое же дело у вельможи Филиппа может быть более важным, чем нахождение рядом с сенатором? - усмехнулась Лидия.

Филипп сделал вид, что не заметил иронии в ее вопросе и просто ответил:

- Сегодня утром еще один жеребенок родился.

- Еще один жеребенок? - у Лидии перехватило дыхание - у тебя есть жеребята? Сколько у тебя их?

Лошадь Лидии, находясь неподалеку от арабского скакуна, неторопливо заржала.

- Похоже скоро еще один будет, - Филипп, смеясь, смотрел на молодую женщину, которая стояла на подворье в совершенно неуместном здесь костюме богини Афины.

- Могу я в конце концов взглянуть на твою таинственную конюшню? - нетерпение Лидии стало достигать апогея.

- Ты испачкаешь свой замечательный белый костюм.

- Филипп, - простонала Лидия, - не мучай меня.

Филипп развернул коня, в котором Лидия без труда узнала того, к кому так неравнодушно отнеслась ее собственная любимица, и загадочно спросил:

- Хочешь получить жеребенка от этого красавца?

Лидия широко распахнула глаза, глядя на коня с белой звездой на лбу, и выдохнула:

- Да... очень хочу.

- Тогда иди расседлай свою лошадь и веди ее вон к тому загону, - Филипп кивнул головой в сторону огороженного жердями участка земли и повел туда же своего коня.

Лидии достаточно было снять с лошади седло и поводья, как она сама тут же устремилась к загону. Лидия подошла к Филиппу, глядя на гарцующих и резвящихся в загоне арабских лошадей, и сердце ее радостно забилось.

- Никогда не видела ее такой счастливой, - сказала она Филиппу, который закрыв загон, присоединился к ней.

- В одиночестве не может жить даже лошадь, - Филипп, глядя как лошади любовно тыкают друг друга мордами, приобнял Лидию за плечи.

Лидия не отстранилась и смущенно взглянула на молодого мужчину. Филипп был чертовски красив и строен, с крепким телом и сильными руками. Впервые в жизни Лидия, находясь рядом с мужчиной, чувствовала себя защищенной.

- Филипп, - Лидия замялась, но все же спросила, - весь город судачит о том, что ты мой горячий поклонник. Почему ты в таком случае ни разу не пришел ко мне в гости и не попытался ухаживать за мной, как многие другие?

- Потому что я люблю тебя, - спокойно ответил Филипп, не поворачивая головы и по-прежнему глядя на резвящихся в загоне лошадей.

- Что? - опешила Лидия, полагая, что ослышалась.

- Идем, - Филипп взял Лидию за руку, - я покажу тебе конюшню.

Они, держась за руки, в молчании прошли подворье и вошли в одно из многочисленных деревянных строений.

- Здесь обитают мальчики, - улыбнулся Филипп, указав Лидии на двух превосходных арабских коней, мирно стоящих в стойле. Лидия не сводила с них глаз.

- Один другого краше, - восхищенно прошептала она.

Филипп, не отпуская ее руки, повел ее вглубь строения.

- А в этом месте я разместил девочек, которые совсем недавно стали мамами.

- А кто папы? - спросила Лидия, - эти двое, которые в стойле?

Филипп утвердительно кивнул головой и подвел Лидию поближе к лошадям. Лидия с не меньшим восхищением смотрела на мам и вдруг завизжала от восторга, заметив в проходе жеребенка, который неуклюже стоял на ногах, не решаясь сделать шаг вперед. Лидия подбежала к жеребенку и опустилась на колени, не обращая внимания на свой испачканный белоснежный наряд.

- Какой красавчик! - воскликнула она, - как мы его назовем?

- Мы? - улыбнулся Филипп.

Лидия густо покраснела и медленно поднялась. Она подошла к Филиппу и остановилась от внезапного осознания того, что находится дома. В эту минуту ей совсем не хотелось возвращаться в свои роскошные палаты, совсем не хотелось снова становиться знатной и своенравной афинянкой. Ей было безумно хорошо рядом с этим спокойным и сильным мужчиной, который безусловно ее любил.

- Да... мы, - ответила она.

- Давай назовем его так, как назвала его ты.

- Я? - удивилась Лидия, - я никак его не называла.

- Красавчик, - напомнил Филипп.

Лидия невольно взглянула на жеребенка и, улыбнувшись, прильнула к Филиппу и обвила его шею руками. Филипп прижал к себе молодую женщину и уже наклонился, намереваясь ее поцеловать, как Лидия вдруг спросила:

- Филипп, а где другой жеребенок?

Филипп слегка повернул ладонями голову Лидии и она заметила в углу строения на куче сена темный комок, который то и дело порывался встать и снова валился набок. Сердце Лидии захлестнула волна невыразимой нежности.

- Как мы назовем этого, Филипп? - спросила она.

- Называй, - улыбнулся Филипп, - ты уже специалист по именам.

- Мы назовем его..., - Лидия мечтательно посмотрела на жеребенка, - мы назовем его Орленок.

Филипп закусил губу, чтобы не рассмеяться.

- Тебе не нравится? - Лидия смотрела на Филиппа, не понимая что смешного он нашел в этом имени, - Орленок, потому что он будет летать как ветер.

Филипп, не выдержав, тихо рассмеялся и, зарывшись ладонью в ее ярко-рыжие волосы, прошептал ей в ухо:

- Это девочка.

Лидия снова взглянула на лежащего в углу жеребенка и снова сердце ее переполнила нежность. Она повернулась к Филиппу и, обняв его еще крепче, наконец отдалась во власть его крепких рук и нежных губ. На подворье со стороны загона послышалось громкое ржание ее счастливой арабской лошади.

4

Александра с гулко бьющимся сердцем поднималась по мраморным ступеням ведущим на подиум. Ее удивляло то, что она испытывает страх не из-за того, что поднимается на виду у всех в обнаженном виде. Как раз наоборот, это ее совсем не смущало. Она испытывала сильную неловкость от того, что понимала, что ее "номер" отвлечет внимание от карнавального шествия. Именно это могло вызвать всплеск негативного отношения к ней. К тому же, она еще ни разу в жизни не разговаривала с сенатором города. Далеко не каждый афинянин удостаивался такой чести. Александра же дерзнула поговорить с ним сама, не получив никакого приглашения с его стороны.

Присутствующие на подиуме вельможи затихли, глядя на приближающуюся к ним девушку. Присутствие на празднике знатных господ не было обязательным, поэтому некоторые отсутствовали. В частности, Александра не увидела Лидию, Филиппа и Скама. Почти все вельможи находились на подиуме с женами, только Габар сидел в гордом одиночестве. слегка развалившись на мягком и удобном ложе, неподалеку от ложа, на котором расположились сенатор и его супруга. Александра вошла на подиум и направилась сразу к ним.

- Здравствуйте, господин сенатор! - дрогнувшим голосом произнесла она.

- Добрый день, Александра! - он окинул взглядом ее обнаженную фигуру и добавил, - давненько знаменитые гетеры не бывали у нас в гостях.

Тот факт, что сенатор знал ее по имени, несколько успокоил Александру, однако она все еще не могла взять себя в руки и немного нервничала.

- Вы говорите это таким тоном, господин сенатор, словно визиты знаменитых гетер вас совершенно не радуют.

- Ну что ты, конечно радуют,... просто, - он снова окинул ее взглядом, - наряд у тебя необычный.

- Сегодня праздник, - Александра стала чуть-чуть увереннее в себе, - если не ошибаюсь, он был учрежден семьсот лет назад специально для свободного проявления физической любви... и к тому же длился целую неделю... так что наряд мой вполне соответствует случаю.

Александра села на своего любимого конька, ибо в интеллектуальных беседах могла заткнуть за пояс кого-угодно. Растерянность сенатора еще больше придала ей сил и она наконец почувствовала, что страх отступает. Однако самое трудное все еще оставалось впереди.

- До меня доходили сведения, - выдавил из себя сенатор, - о том, что гетера Александра умна и образована... однако, я все же не понимаю цель твоего визита.

- Какая может быть цель у обнаженной девушки, пришедшей на праздник любви? - усмехнулась Александра.

- Да, но... для  этого в городе полно свободного места.

Александра на мгновение растерялась, но почти сразу же нашлась.

- Если даже сенатор города знает меня по имени, значит я уже доросла до того, чтобы заняться любовью с кем-нибудь из вельмож. К тому же, - она пристально посмотрела на Габара, - один из них явно скучает. Я пришла, чтобы исправить это досадное недоразумение.

Александра пришла к выводу, что разговор с сенатором пора заканчивать, и двинулась в сторону Габара.

- Одну минуточку, - остановил ее сенатор и испуганно спросил, - ты собираешься это делать прямо здесь?

- Да, - Александра наконец овладела собой, - разве законом это запрещено?

Сенатору пришлось признать, что Александра далеко неглупа, но он все же предпринял еще одну попытку.

- Полагаю, - неуверенно начал он, - нам это будет немного мешать.

- В самом деле? - усмехнулась Александра, - почему тогда вам не мешает во-он тот фокусник на площади? Или вон тот жонглер? Или вон та группа скоморохов?

Сенатор молчал, растерянно моргая глазами.

- Хорошо, - улыбнулась Александра, - мы будем делать это подальше от подиума, на мраморных ступенях.

Она решительно подошла к Габару и протянула ему руку, приглашая его следовать за ней. Александра учитывала тот факт, что Габар может отказаться и это казалось ей самым сложным. Габар не двигался с места. Александра наклонилась к нему и шепотом произнесла:

- Если ты когда-нибудь мечтал заняться со мной любовью, Габар, это твой последний шанс.

Габар огляделся по сторонам и, Александра взяв его за руку, мягко добавила:

- Я сяду к тебе спиной, лицом к площади... никто тебя не увидит.

Габар поднялся и Александра просунула руку под его мужское платье. Нащупав ладонью упругий возбужденныый член, она посмотрела ему в глаза и серьезно сказала:

- Твои сомнения мне кажутся глупыми.

Александра и в этот раз оказалась права. Габар наконец отбросил все сомнения и, сам взяв Александру за руку, повел ее к выходу из подиума на мраморные ступени. Устроившись поудобнее на одной из ступеней неподалеку от подиума, Габар приподнял свое платье и Александра, увидев размеры его возбужденной плоти слегка оторопела, но двинулась дальше.

Она повернулась лицом к площади и вдруг обнаружила, что карнавальное шествие остановилась, что на площади повисла мертвая тишина и что все взоры устремлены на нее. Снова страх холодом обжег ее грудь. На какое-то время она вошла в ступор, страх сковал все ее тело, ибо она была убеждена, что это взоры мрачные и осуждающие. К счастью Габар, не видя ничего кроме ее роскошной задницы и не в силах больше сдерживать себя, схватил ее за талию и дернул на себя. Александра плюхнулась ему на колени и снова приподнялась, чтобы он мог войти в нее. Габар не стал себя упрашивать и, крепко держа ее руками, с силой в нее вошел.   Александра, громко охнув, развела ноги как можно шире и закрыла глаза. Через минуту, открыв глаза, она уже не видела никаких взоров. Люди, стоящие на площади, казались ей сплошной безликой массой. В этот момент все те глупости, которые еще сдерживали ее, все эти "нельзя", "нехорошо" и "неприличино", внезапно рухнули словно цепи и, впервые в этом обычном для нее мире, она пережила то же, что и в осознанном сновидении. То есть, внезапное острое желание делать то, что она делает. Желание, незамутненное никакими мыслями. Желание, которому хотелось отдаться гораздо больше, чем самому Габару. Возникло сильное желание закричать и она отдалась целиком и этому желанию, закричав во весь голос от безудержного наслаждения и от радостного осознания того, что она делает именно то, что ЖЕЛАЕТ делать.

Люди, неподвижно замершие на площади и во все глаза глядящие на дерзкую Александру, иногда поглядывали на сенатора. Сенатор чувствовал, что попал  в глупейшую ситуацию, что люди на площади от него что-то ждут, ибо замерли именно потому, что не знают как он отреагирует на этот поступок. Сенатор, наконец вышел из оцепенения и знаком руки поманил к себе своего советника, который одновременно являлся и афинским глашатаем.

Он начал что-то торопливо шептать ему в ухо и затем нетерпеливо добавил:

- Да поживее, не то осрамимся.

Глашатай быстрым шагом вышел на широкий выступ, служивший трибуной во время народных собраний и, сложив руки рупором, громко обратился к присутствующим на площади:

- Уважаемые сограждане! Господин городской сенатор решил сделать вам сюрприз. Он издал указ, объявив сегодняшний праздник днем возрождения старых традиций. Как и в старые добрые времена этот праздник любви будет длиться ровно неделю и в эти праздничные семь дней, как и прежде, всем разрешено любить друг друга физической любовью повсеместно и принародно.

По площади прокатился гул одобрения. Глашатай отдышался и продолжил:

- Начало возрождения старых добрых традиций сенатор поручил самой обаятельной и самой образованной гетере нашего города... Александре.

Толпа взревела от ликования. В воздух полетели головные уборы. Сенатор облегченно откинулся на своем ложе. Александра взглянула на него и усмехнулась. "Вот заливает" - подумала она

- Дабы столь замечательный праздник, - продолжил глашатай, заговорив еще громче, - снова не превратился в обычную попойку, сенатор настоятельно рекомендует всем друг друга любить... и начать прямо с этой минуты.

Афиняне, со слезами умиления, бросились друг другу в объятия. Снова повсеместно заиграли музыканты. Фокусники, жонглеры и скоморохи еще усерднее принялись за работу. Ряженые бесы сходили с ума от внезапно вспыхнувшей любви к ряженым ангелам.

Сенатора однако терзали сомнения. Но к счастью, после выступления глашатая произошло событие, которое привело его в самое замечательное расположение духа.

Молодые жены двух вельмож, являясь близкими подругами, переглянулись и, словно достигнув телепатического соглашения, одновременно поднялись и в мгновение ока разделись догола. Взявшись за руки, они молча покинули подиум и направились в город.

Их мужья на какое-то время потеряли дар речи, но потом тоже вскочили с места.

- Эй, ты куда пошла? - грозно спросил один из них свою жену.

Молодые женщины, уже спускающиеся по мраморным ступеням, остановились и оглянулись.

- Как куда? - лицо женщины выражало удивление, - на праздник.

- Ну-ка, немедленно вернись.

Женщина сложила губки дудочкой.

- У-тю-тю-тю-тю, - заворковала она, - через неделю, милый.

Сенатор, наблюдающий эту сцену, откинулся на спину и раскатитсто захохотал.

Вторая женщина улыбнулась и обратилась к своему мужу:

- Вот видишь... сенатор одобряет.

Они снова повернулись и, ни слова больше не говоря, продолжили свой путь. Осрамленные вельможи переглянулись и медленно опустились в свои роскошные ложи. Глядя на округлые попы удаляющихся жен, один из них пожал плечами и беззлобно прокомментировал:

- Шлюхи.

В это же самое время по мраморным ступеням поднималась молодая рыжая женщина с пышными формами, в которой Александра узнала местную торговку. Женщина не сводила взгляда с акта любви, который устроила неподалеку от подиума Александра, и поднималась завороженная словно кролик загипнотизированный удавом. Наконец, она к ним приблизилась и застыла на месте, не сводя глаз с промежности знаменитой гетеры. Габар, упершись локтями в верхнюю ступеньку, полулежал и прикрыв глаза, испытывал высшую степень удовольствия. Александра поманила женщину рукой и та тотчас наклонилась к ней.

- Как тебя зовут? - тихо спросила она.

- Ника, - ответила женщина.

- Ника? - радостно воскликнула Александра, - богиня победы? Как ты вовремя пришла!

Александра притянула ее к себе еще ближе и зашептала:

- Послушай, Ника, он меня ужасно утомил... у меня уже нет сил.

- Ничего удивительного, - так же тихо прошептала Ника, - таким колом и лошадь утомить можно.

- Может ты меня заменишь? - Александра подмигнула ей и широко улыбнулась, давая понять, что Габар до сих пор ничего не подозревает.

Рыжая торговка не стала терять время и мигом заворотила подол платья. Александра резко поднялась и, едва Габар успел хоть что-то сообразить, как победоносная Ника уже оседлала его ядреный детородный орган. Габар, ничего не понимая, выглянул из-за ее спины. Александра, сбегая по ступеням, обернулась и послала ему воздушный поцелуй. Еще через минуту она легко слетела по ступеням и растаяла в толпе.

Пышногрудая и пышнотелая Ника являлась женщиной, в жизни которой секс играл самую решающую роль. Она стонала так громко и так протяжно, что сенатора вновь охватили сомнения. К тому же на площади уже невооруженным глазом было видно совокупляющиеся пары. Он снова поманил к себе глашатая, который одновремено являлся и его советником, чтобы высказать ему свои опасения.

- Господь накажет меня, - посетовал он, - я весь город погрузил в разврат.

Глашатай, втайне мечтающий заняться любовью с женой сенатора, горячо запротестовал:

- Что вы такое говорите? - воскликнул он,   - вспомните, на что похож был этот праздник в течение многих столетий... на однодневную попойку. А сейчас! Вы единственный сенатор, который приложил все усилия, чтобы старые добрые традиции не исчезли полностью, чтобы люди целую неделю были безудержно счастливы. Вы единственный, кто выступил против современного ханжества.

Сенатор слушал, согласно кивая головой.

- Да, это верно, - сказал он и, подняв вверх указательный палец, назидательно произнес, - немедленно сообщите об этом народу.

Глашатай снова выбежал на широкий выступ и сложил руки рупором:

- Достопочтенные граждане! - зычно крикнул он, - наступил момент почествовать человека, который сильной и уверенной рукой разворачивает наш город в сторону любви, который утверждал и утверждает, что секс это соединение двух сердец.... и не только, и который является единственным, который не погряз в предрассуддках и ханжестве, - глашатай набрал в легкие воздуха и что есть силы закричал, - Да здравствует господин сенатор!

- Да здравствует господин сенатор! - многоголосым эхом отозвалась толпа, стремительно освобождаясь от одежды.

5

Как только Габар, обессилев, откинулся на спину, Ника поднялась, одернула подол платья и устремилась в город. Увидев толпу обнаженных людей, она ринулась в самую гущу, чтобы наконец, хвала сенатору, продолжить реализацию своих сексуальных желаний.

Киот был точной копией рыжеволосой Ники, только мужского пола. Не в силах отвести взгляд от обилия роскошных голых задниц, он ссадил с себя Азалию и, так же как и Ника, устремился в толпу обнаженных людей.

Габар поднялся, одернул свое мужское платье и, окинув взглядом подиум, решил, что там ему делать нечего, и начал спускаться по мраморным ступеням, намереваясь прогуляться по праздничному городу и сходить в кабак.

Александра и Азалия взяли у Кеи свои хитоны и одели их. Азалия светилась счастьем, ибо впервые в жизни сумела преодолеть сильный страх и испытывала  тихую радость, словно освободилась от чего-то мерзкого и липкого. Однако, до свободной и уверенной в себе Александры ей было еще далеко, поэтому она скромно отошла к стене и села на скамью, с интересом наблюдая за происходящим в городе.

Спустившись по мраморным ступеням, Габар почти сразу же увидел Александру, но решил ее больше не тревожить и уже вознамерился продолжить свою прогулку по городу, как вдруг заметил стоящую рядом с Александрой Кею. Габар остановился, силясь принять какое-то решение, и наконец направился по направлению к девушкам.

- Здравствуй, Кея, - сказал он, подойдя к ним.

- Здравствуй, - тихо ответила Кея.

Габар с минуту переминался с ноги на ногу и, в конце концов, заговорил:

- Кея, я хочу попросить у тебя прощения, - неуверенно начал он, - я забыл тебе сказать, что лошадей люблю больше, чем женщин, поэтому бросил тебя и забыл о тебе, как только в моем табуне возникли проблемы.

Александра взруг заметила, что сидящая на скамье Азалия не сводит глаз с массивной фигуры Габара. Этот рослый вельможа с густой черной бородой и с серьгой в ухе казался Азалии полубогом, спустившимся с неба.

- Габар,   - Кея внимательно посмотрела в глаза табунщику и сказала, - простить, значит признать тот факт, что я обижалась, а я обид не испытываю. Следовательно, и прощать мне тебя не за что. Живи с миром. Я не держу на тебя зла.

- Да, ты очень хорошая девушка, - вздохнул Габар, - я не смог оценить тебя по-настоящему и..., - Габар внезапно осекся, заметив Азалию, которая пожирала его глазами.

Габар встретился с ней взглядом и онемел, завороженный ее красотой. Александра переводила взгляд с Габара на Азалию и внезапно очередная интрига родилась у нее в голове. Она потянула табунщика за руку.

- Габар,   - Александра говорила шепотом, чтобы до слуха Азалии не долетали ее слова, - хочешь загладить свою вину перед Кеей?

Габар с трудом оторвал свой взгляд от сидящей на скамье девушки и повернулся к Александре.

- Да, конечно, хочу, - так же тихо ответил он, - тяжело жить с камнем на сердце. Скажи мне, кто эта девушка?

- Это Азалия, новая афинская гетера, - шепотом сказала Александра и добавила, - Габар, подыгрывай мне и делай то, что я скажу. Договорились?

- Хорошо, - Габар согласно кивнул головой.

Кея с неподдельным интересом следила за Александрой. Александра посмотрела на Азалию и, встретившись с ней взглядом, поманила ее рукой. Азалия живо поднялась и подошла к своей обожаемой госпоже, не сводя тем не менее своего восхищенного взгляда с рослого табунщика.

- Азалия, - торжественно сказала Александра, - знакомься, это Габар, самый знатный вельможа нашего города.

Азалия слегка склонила голову в знак почтения и Александра добавила:

- Он пришел сюда за тобой.

- За мной? - Азалия от удивления широко распахнула глаза.

Габар тоже удивленно приподнял бровь, но ничего не сказал, решив подыгрывать Александре.

- Азалия, - снова торжественно заговорила Александра, - будучи еще молодой и  неопытной гетерой, ты тем не менеее сегодня первая решилась возродить старые традиции. Ты это сделала даже раньше меня. Несомненно, такой бесстрашный поступок не могла не заметить афинская знать. Этот вельможа, - Александра кивнула головой в сторону Габара, - пришел за тобой, чтобы представить тебя господину сенатору.

Александра повернулась к Габару и самым учтивым тоном произнесла:

- Ну что ж, уважаемый вельможа, я согласна. Я отпускаю с вами свою гетеру и надеюсь, что на подиуме ей окажут достойный прием и что ни один волос не упадет с ее головы.

Габар ликовал. Он приобнял молодую гетеру и также любезно ответил:

- Не волнуйтесь, уважаемая Александра. Уверяю вас, что господин сенатор и другие вельможи по достоинству оценят вашу подопечную.

Он решительно повернулся и увлек Азалию с собой. Когда они отошли подальше, Кея не выдержала и с любопытством спросила:

- Александра, зачем ты устроила этот спектакль? Я ничего не понимаю.

Александра проводила взглядом Габара и Азалию, которые уже начали подниматься на подиум, и повернулась к Кее.

- Понимаешь, я была убеждена, что она ужасно робкая.

- А разве нет? - Кея удивленно посмотрела на подругу.

- Нет, - убежденно сказала Александра, - сегодня утром в моем доме она противостояла..,   - Александра, чтобы избежать лишних объяснений, решила не упоминать имя Скама и продолжила, - ... противостояла одному нахалу, так вот в ее голосе сквозь волнение проступила такая сила и такая холодная ярость, что..., - Александра пыталась подобрать слова и наконец сказала, - Кея, эта гетера будет хлеще нас двоих вместе взятых.

- Но если это не робость, то в чем ее проблема? - изумилась Кея.

- У ней слишком заниженная самооценка, - Александра посмотрела на подиум и увидела как сенатор даже поднялся со своего ложа, чтобы поприветствовать столь сногсшибательную гетеру, - я не знаю, правильно ли я сделала, - продолжила Александра, - но очень надеюсь, что после беседы с сенатором, после комплиментов знатных вельмож, она хоть немного вырастет в своих собственных глазах.

Александра отвела взгляд от подиума и, увидев приближающегося к ним Гевоса, тронула Кею за руку. Кея повернулась, увидела своего светлобородого викинга и, встретившись с ним взглядом, обомлела. Его взгляд излучал безмятежное спокойствие и невыразимое тепло, проникая в самое сердце и заставляя биться его все сильнее и сильнее. Таким Кея его не видела еще ни разу. Она застыла словно изваяние, неотрывно глядя в его глаза, и, не поворачивая головы, не отрывая свой взгляд, дернула Александру за руку и горячо зашептала:

- Александра, ты умная, объясни мне, что это за наваждение. Это же Гевос?

- Гевос. Кто же еще? - улыбнулась Александра.

- Тогда почему я вижу глаза Галактиона? - Кее пришлось приложить немалое усилие, чтобы отвести взгляд и посмотреть на Александру.

Александра вспомнила уроки Скама и шепнула Кее в ухо:

- Потому что нежность во взгляде одного человека ничем не отличается от нежности во взгляде другого.

Кея снова повернулась к Гевосу, с волнением глядя ему в глаза. Гевос взял Кею за руки и едва слышно произнес:

- Кея, я хочу стать твоим попутчиком на этом пути. Возьми меня с собой.

- На каком этом пути? - Кея изумленно распахнула глаза.

- На пути к Галактиону, - Гевос приблизился к ней почти вплотную и продолжил, - без тебя, без твоей любви, я ничего не смогу добиться и рискую остаться таким же агрессивным и затравленным субъектом, каким я был всю свою жизнь.

Кея подняла голову и, внимательно посмотрев на молодого парня, серьезно ответила:

- Путь к Галактиону широкий, так что попутчиком может стать любой. Было бы только желание идти по этому пути.

Гевос молчал, а потом, повинуясь внезапному порыву, заключил Кею в свои объятия и зарылся лицом в ее вьющиеся кудри.

Наконец, Кея слегка отстранилась и обратилась к подруге:

- Александра, я все-таки не понимаю. Представь, что все люди стали любящими и нежными. Образно говоря, все со взглядом Галактиона. Как же в таком случае выбрать своего любимого и единственного?

Настала очередь Александры широко распахнуть глаза.

- А вот этого я не знаю, - она невольно повернулась  в сторону подиума и увидела своего возлюбленного, который неторопливо приближался к мраморным ступеням.

Александра схватила Кею за руку и потянула за собой.

- Идем спросим у Скама. Он наверняка знает.

Девушки ринулись в сторону подиума и Гевос, немного постояв, последовал за ними. Когда он подошел к ним, стоящим у мраморных ступеней, вопрос, вероятно, был уже задан, поскольку Скам слегка задумался. Девушки терпеливо ждали.

- Вы, вероятно, слышали, - наконец, начал он, - что многие древние мудрецы и философы иногда упоминают о том, что в каждом мужчине живет женщина, а в каждой женщине живет мужчина.

Кея с Александрой утвердительно кивнули головами.

- И что это значит? - спросил Гевос, который остановился рядом, прислушиваясь к разговору.

- Это значит, - ответил Скам, - что в каждом их нас есть некое «прокрустово ложе», которое соответствует физическому телу другого человека. Например, мне нравятся такие девушки как вы — невысокие брюнетки или шатенки, а наш вельможа Филипп как правило влюбляется в рослых и рыжих красавиц. Так что, Кея, - улыбнулся Скам, - даже если все люди будут со взглядом Галактиона, чаша весов все равно склонится в какую-нибудь сторону.

- Скам, - внезапно подала голос Александра,   - вот у меня тоже вопрос есть.

Скам улыбнулся и прижал ее к себе.

- Я слушаю тебя.

- Знаешь, - начала Александра, вспоминая беседу с Гевосом в своем доме, - я пришла к выводу, что негативная эмоция возникает из-за мысли. Вот как только появлялась мысль, что ты в спальне с Азалией, так сразу вспыхивала ревность, - Александра подняла голову и посмотрела на Скама, - но вот однажды, когда я держала на руках котенка Бумчу, мысль о том, что ты с Азалией, у меня была, а ревности не было. Как это понимать?

Скам взглянул на нее и улыбнулся.

- Ты упускаешь одну существенную деталь, - сказал он.

- Какую?

- Желание. В своих рассуждениях ты наверняка используешь только словосочетание «желание любить», но не думаешь о том, что когда человек испытывает негативную эмоцию, то он тоже желает ее испытывать.

- И что? - не поняла Александра.

- Когда ты держала на руках котенка Бумчу, мысль о том, что я с другой девушкой, у тебя была, а желания испытывать ревность у тебя не было.

- Согласна. Но почему его не было?

- Потому что было желание испытывать симпатию к котенку или радость. В общем, что-то приятное.

Гевос, который старался не пропустить ни слова из этой беседы, в свою очередь удивленно спросил:

- Значит, не испытывать негативную эмоцию, это просто не желать ее испытывать?

- Совершенно верно, - кивнул головой Скам, - только сделать это очень и очень трудно. Идемте на подиум, почествуем господина сенатора.

6

С наступлением сумерек город превратился в ни на минуту не прекращающийся оргазм. Повсюду слышались стоны людей, которые наконец начали свободно, хвала сенатору, реализовывать свои сексуальные желания. Однако, сенатор совсем не разделял настроение толпы. Появление на подиуме гетеры Азалии заметно улучшило его настроение, но ненадолго.

Сенатор, нервничая, покинул свое ложе и расхаживал по подиуму, не находя себе места. Азалия сидела у Габара на коленях, обняв его за шею, и мило беседовала с двумя вельможами, чьи жены, сверкнув напоследок голыми попами, сбежали на праздник на целую неделю. Увидев поднимающегося по мраморным ступеням Скама, сенатор направился к выходу из подиума. Едва Скам поднялся наверх, как сенатор тут же взял его за руку и отвел в сторону. Спутники Скама вошли на подиум и присоединились к группе Азалии. Появление рядом с Азалией еще двух молодых сексуальных гетер несказанно обрадовало присутствующих на подиуме вельмож. Подиум словно ожил. Сенатор тем временем горячо разговаривал со Скамом.

- Многоуважаемый вельможа, - говорил сенатор, - вы славитесь в Афинах своим умом и я очень хочу с вами посоветоваться. Посмотрите, - сенатор обвел взглядом городскую площадь, на которой буйствовола настоящая оргия, - я не могу отделаться от впечатления, что все это похоже на обычный разврат.

- Почему похоже? - улыбнулся Скам, - это и есть самый настоящий разврат.

Сенатор вытаращил глаза на своего собеседника и возопил:

- Так значит это подлый советник меня обманул, когда назвал это праздником любви и возрождением старых традиций?

Скам взял сенатора под руку и мягко спросил:

- Господин сенатор! Не могли бы мы где-нибудь присесть?

- Идемте на мое ложе, - сенатор был крайне возбужден и торопился услышать хоть какие-то разъяснения.

Когда они поудобнее устроились на ложе сенатора, прильнув друг к другу головами, Скам негромко заговорил:

- Господин сенатор, представьте себе тихую широкую полноводную реку.

Сенатор уставился на собеседника, не ожидая услышать что-то подобное, но ответил:

- Представил.

- Представьте себе, - продолжил Скам, - что некто перегородил реку дамбой. Что произойдет?

- Образуется плотина, разумеется.

- А дальше? Река же остановиться не может.

Сенатор задумался и начал размышлять вслух:

- Вода в плотине будет постоянно прибывать.

- И что произойдет в конечном итоге?

Сенатор внимательно посмотрел на Скама и, пожав плечами, ответил:

- В один прекрасный день дамба не выдержит и рухнет.

- Скажите, господин сенатор, в момент падения дамбы река будет такой же тихой и спокойной, какой была раньше?

- Ну что вы, - возразил сенатор, - это будет стремительный поток, который снесет всё не своем пути.

- Значит, теперь река будет постоянно стремительным потоком или все же рано или поздно успокоится?

- Конечно, успокоится, - ответил сенатор, - но я не понимаю, к чему вы мне все это рассказываете?

- Посмотрите на площадь, - предложил сенатору Скам, - вот этот разврат, который мы наблюдаем, это река в тот момент, когда рухнула дамба.

Сенатор посмотрел на городскую площадь и снова повернулся к Скаму, наконец, начиная понимать его аллегорию.

- То есть, вы хотите сказать,- спросил он у Скама, -  что дамба, то есть, запрет на свободное проявление физической любви, когда-нибудь всё равно рухнул бы?

- Неизбежно, - ответил Скам, - так что честь вам и хвала, что вы не испугались и сами сняли этот запрет, позволяя тем самым реке, или желанию любить, спокойно двигаться дальше.

- Если сравнивать с вашей аналогией, - сказал сенатор, - то это значит, что со временем весь этот разврат прекратится?

- Да, - подтвердил Скам, - но при условии, что больше никто никакую дамбу воздвигать не будет.

- То есть, если даже после этого праздника люди будут вольны свободно друг друга любить. Я правильно понял?

- Совершенно верно. Вот это, - Скам кивнул головой в сторону площади, - просто неизбежный этап, который обязательно пройдет.

Сенатор задумался и снова обратился к Скаму:

- Многоуважаемый вельможа, вы меня значительно успокоили, но не могли бы вы успокоить меня еще больше?

- А именно?

- Вы можете привести доказательства того, что этот разврат всё-таки исчезнет?

- Конечно. Людям неприлично ходить голыми на публике. Это всем известно.

- И что? - не понял сенатор.

- Это неприличие приводит к тому, что мужчину возбуждает не конкретная женщина, а голая женщина. Причем любая. Разделась женщина догола и мужчина возбужден.

- Но это же нормально! - воскликнул сенатор.

- Нет, господин сенатор, вы ошибаетесь, - возразил Скам, - нормально это когда мужчину возбуждает конкретная женщина, причем независимо от того, одетая она или голая. Мужчину возбуждает конкретная женщина, - продолжал Скам, - именно потому, что он желает только ее, а желает он только её, потому что она ему нравится, потому что он испытывает к ней симпатию, потому что он любит ее. Но такое возможно только тогда, когда просто голая женщина мужчину возбуждать не будет, когда ему для сексуального желания нужно будет нечто большее, чем ее нагота. И только тогда эта река любви начнет успокаиваться и приходить в нормальное русло.

Сенатор посмотрел на Скама и, словно размышляя вслух, сказал:

- А такое в свою очередь возможно только тогда, когда нагота на публике перестанет быть под запретом.

- Разумеется, - согласился Скам, - пока нагота находится под запретом, сексуальное желание будет стремиться только к обнаженным телам, и в результате, мы будем иметь перед глазами только то, что имеем сейчас.

Сенатор еще раз окинул взглядом площадь и внезапно сказал:

- Вельможа Скам, я предлагаю вам стать моим советником.

Скам взглянул на Александру, подумал о ее остром желании построить в Афинах рай и, повернувшись к сенатору, сказал:

- Я сегодня нашел покупателя и продал свои плантации. Так что я к вашим услугам.

7

На Афины стала опускаться теплая летняя ночь. В городе повсюду были зажжены факелы, ибо праздник любви не прекращался ни на минуту. Повсюду гремела музыка, скоморохи, жонглеры и музыканты, казалось, не знали усталости. А когда на городской площади появилась молодая пара на чистокровных арабских скакунах, устроив перед подиумом представление верховой езды, скоморохи и музыканты удвоили свои усилия.

Все присутствующие на подиуме во главе с сенатором замерли в своих ложах, глядя на гарцующих арабских лошадей. Один из всадников был вельможа Филипп, а знатную афинянку Лидию едва узнали даже вельможи. На ней был усыпанный бриллиантами полупрозрачный хитон, золотые кудри уложены и усыпаны бисером.

Когда представление подошло к концу, весь город взорвался аплодисментами. Всадники спешились и, оставив лошадей под присмотром конюхов, поднялись на подиум. Сенатор поднялся, приветствуя молодую пару, и они почтительно поклонились.

- Господин сенатор!   - обратился  к сенатору Филипп, когда приветствие было закончено, - я предложил Лидии руку и сердце и она ответила согласием. Будьте добры, господин сенатор, благословите наш союз.

На подиуме повисло молчание. Взволнованный сенатор дрогнувшим голосом произнес:

- От имени всего нашего города благословляю ваш союз на долгую и счастливую жизнь.

Филипп и Лидия еще раз поклонились и, повернувшись друг к другу, начали целоваться в губы.

Сенатор дал знак глашатаю и тот, вылетев на трибуну, сложил руки рупором и что есть силы закричал:

- Свадьба! Свадьба! Вельможа Филипп женится на знатной афинянке Лидии! Свадьба! Свадьба!

По городу прокатился оглушительный гул ликования. Филипп с Лидией застыли, сомкнув свои губы в долгом и страстном поцелуе.

Кея с минуту смотрела на них, а потом схватила за руку стоящего рядом Гевоса.

- Викинг, ты мне нужен, - сказала она и потащила за собой.

Найдя свободное ложе, она стянула с себя хитон.

- Гевос, я в пути.

Ее обнаженная грудь вздымалась так высоко, что Гевос заглянул ей в глаза и спросил:

- Блаженство?

Кея утвердительно кивнула головой.

- Помогай мне, викинг, - шепнула она и, обняв его, повалила на ложе.