Кикимора-1

- По-моему, я слышу лягушку..

На мокром песке следы ног. Волны прибивают К берегу сгустки тины и сырые палки, а если пройти чуть дальше, начинаются камыши. Вода в некоторых местах более-менее чистая, но под ногами всё тот же ил вперемешку с песком. Мало кому пришло бы в голову поплавать здесь, тем более без сменной одежды.

Несмотря на некоторую брезгливость, скорее притворную, купаться Вика любит. И мамины забавы её более чем увлекают. Та заплывает за камыши, исчезая из виду, а потом неожиданно подкрадывается с другой стороны, вся в тине и песке, с мокрыми волосами и безумными глазами. "Кикимора атакует!" - кричат Рустам с Викой и спасаются бегством, а "болотное создание" с камышом в зубах преследует их.

События этой поры позже стали чем-то вроде семейного фольклора. Это было необычно и весело. У Вики поджилки тряслись от ужаса. Она не завидовала Рустаму, которого постоянно ловили. Вот "кикимора" наваливается на него, он брыкается, зовёт Вику на помощь -- а Вика хохочет.

Компанию маме обычно составляла тётя Зоя, самая давняя её подруга. Обе они женщины одинокие, но в несколько разных смыслах. Свою подругу Зоя ласково называет "Сонечка", или иногда "Солнышко", а иногда "дурочка". А с некоторых пор ещё и кикимора. Тело у этой "кикиморы" очень женственно, хотя и не во всём изящно. Широкая попа пленит собой во множестве смыслов, в том числе не даёт "жертве" выползти из-под себя. Шансов у Рустама мало, но Вика подбадривает его, и он не сдаётся: колошматит руками, хватает за болтающиеся титьки, теребит крупные соски, и иногда "чудовище" взвизгивает: "ай!". В такие моменты становится ясно, что у "кикимор" тоже есть слабые места, нужно только их отыскать.

Временами Вика испуганно оглядывается, воображая позади себя страшную бабайку, но кроме улыбающейся тёти Зои никого не обнаруживает. У неё между ног, как и у мамы, тёмный "кустик". На этот кустик Вика смотрит с некой догадкой. В целом же тётя Зоя выглядит обыкновенно: серые глаза, узкие плечи, короткие кудрявчатые волосы. Фигура за счёт вытянутой талии очень ровная, а животик практически плоский.

После купания все вчетвером идут в баню, моются и проверяют друг друга на клещи. При этом у Рустама опять "поднимается" писька...

Было здорово время от времени поплавать нагишом, походить по лесу, а после хорошенько попариться. Рустам даже не запомнил того момента, когда опыт семейного отдыха перерос в первый чувственный опыт. В каком-то смысле Рустам оказался приучен к такому опыту и позже хорошо в нём ориентировался. Ни он, ни его сестра не воспитали в себе надлежащего "подозрительного" отношения к половым органам. Разумеется, это имело и тот самый нежелательный эффект, когда физическая близость не обязательно предполагает романтику, а то и сама романтика понимается очень превратно.    

Возможно, скучающей женщине Софье просто не хватало мужика, и она творчески подошла к процессу мастурбации, затянув в него и тех, кого не следует. Также ей не доставало порядочности, чтобы ощутить упрёк самой себе: она оправдывалась тем, что дети всё равно ничего не понимают. А когда игра в кикимору перестала быть правдоподобной, Софья попросту забыла напомнить себе о чём-то важном.

***

Привело всё это как ни странно к тому, что обнажённое женское тело повзрослевший Рустам не воспринимал как большинство подростков. К своим ... надцати годам он успел несколько раз сменить объект своих воздыханий, остановившись на учительнице географии. Пока ровесники мечтали тупо увидеть сиськи, Рустама интересовали куда большие "частности". Он выстраивал свои грёзы с порнографической точностью, и ему казалось, что в нынешнем положении он пребывает в достатке, тогда как роскошь находится под юбкой училки.  

Он не пропустил ни одного занятия, не получил ни одного минуса, однако между двумя мирами словно пролегала бетонная стена. Рустаму не хватало то ли смелости, то ли находчивости, чтобы завязать разговор. А потом у Ксении Владимировны вдруг вырос живот, и оказалось, что она уже несколько месяцев беременна...

Рустам единственный, кто ничего об этом не знал. Конечно, прежде он видел обручальное кольцо, но фигура супруга оставалась чисто условной, размытой. И вот эта фигура даёт о себе знать. Сначала Рустам растерялся. К своим фантазиям он и так никогда не относился всерьёз, а теперь ему вдруг стало за них стыдно: он ощутил себя витающим в облаках дураком, оторванным от действительности и ею же униженным.

Очередной день в классе: он смотрит на Ксению Владимировну с затаенной обидой. В её глазах он по-прежнему правильный мальчик, чистюля и отличник. А поскольку это не правда, или во всяком случае не вся, Рустам начинает писать грубые стихи с кучей матерных слов и анатомических подробностей. Он намерен огорошить любимую учительницу какой-нибудь низостью.

Пока этот план претворяется в действие, проходят дни. Отдельные элементы плана обретают самостоятельное значение. Поэзия отступает перед прозой, и по рукам подростков начинает гулять рассказ Рустама "Упразднённый барьер". Рустам, сам того не желая, инициирует сдвиги в коллективном-подростковом-бессознательном. Проникнувшись распутным духом его сочинения, онанирующая шпана начинает грезить в особом ключе. Возникает мода на всякие нездоровые фантазии с участием "непривычных" лиц. Например, Артур Кузнецов говорил, что мама, якобы, застукав его за дрочкой, не сразу вышла из комнаты.

"Она стояла у двери и смотрела! Я ощущал её присутствие! Правда, пацаны! Смотрела! Я ощущал!"

Впрочем, ему мало кто верил.

Один только Рустам, благодаря тёте Зое, обладал чем-то вроде инсайдерской информации. Хотя, конечно, и здесь всё  было довольно косвенно. В узком кругу некоторые женщины стали чаще обсуждать вещи, которые раньше вроде бы совсем их не волновали. Постоянно использовалось повелительное наклонение, что зачастую не очень-то смягчало посыл, подготавливая почву для более основательных размышлений.

Через какое-то время эта тема почти полностью заглохла. Особенно молчалив становится Артур: он получает от отца взбучку "непонятно за что". Приходится признать, что за спинами своих мужей женщины могут чувствовать себя свободными от хаотичных влияний телесного низа, а именно на них-то и был расчёт в рассказе Рустама.

"Прости, брат," - говорит ему Рустам.

"Да ниче..."

"Я напишу такой рассказ, офигеешь!"

"Гы, ну, спасибо. Будем ждать."

***

Прошлое просыпается по ночам, рисует себя в настоящем. С этим трудно что-то поделать. В не развёрнутых переживаниях детства таятся сильнейшие эмоции, и от воспоминаний Рустам возбуждается. Возбуждается от минувшей первозданности ощущений, от их незапятнанности рефлексией.

Тело гудит. Очертания предметов выступают как на барельефе: подоконник, тумбочка, спинки викиной кровати. Сама Вика спит. Её плюшевый мишка уставился в дальний угол, ныне его чёрные пустые глаза созерцают вечность. Апатично и скорбно. Но таким он был не всегда... Кажется, ещё совсем недавно он вместе с хозяйкой воевал против кикиморы! Хищное существо возникало в детской спальне в обличье матери, однако нагота не подтянутого тела сообщала что-то до крайности неподобающее, а в смеющихся глазах мутилось безумие необузданных страстей.

Рустам направляется в зал. Он во взвинченном состоянии. Это относится не только и не столько к эрекции, но к самочувствию в целом: свобода воли будто стянута тугими ремешками распалённой страсти. Перед глазами -- сцены минувших вечеров и ночей, когда на пару с Викой он пытался совладать с бесом, захватившим мамину душу...

Уже в то время Вика привыкла различать маску и носителя маски, поэтому ни капельки не боялась. От подружек она узнала, что все папы и мамы делают нечто похожее, а поскольку их с Рустамом папа переехал в город, Вика сочла, что это практически одно и то же. К тому же и Настя говорит, что не обязательно должны быть папа и мама, что "отношения -- это сложно". И вот, проснувшись, Вика хлопает ресницами: кикимора пришла прямо в их комнату! Рустам пытается в одиночку совладать с ней в своей постели!

Разве можно оставаться безучастной?

Успокоив встревоженного медведя, она встаёт с кровати. Кикимора чувствительна к прикосновениям. Её ступни -- прекрасный объект для навязчивой щекотки. Вика хихикает над тем, как нервно начинают шевелиться пухлые пальчики. (Жалобный мамин стон: "Ну, Викуся, ну, прекрати!") Вблизи две половинки обнажённой попы кажутся огромными. Кожа гладкая, тёплая. А теплее всего "там" -- между ног...

Рустам без конца дрыгает ногами. Ему-таки удаётся вывернуться из душных объятий, и Вика замечает, как блестит в лунном свете его обслюнявленная и вставшая писька.

"Ай! Не щипайся!"

План по отвлечению внимания срабатывает. "Кикимора" переключается на "маленькую приставучку". Вика визжит. Становится весело. Затем в какой-то момент лицо "чудища" меняет выражение. "Оно" уязвлёно замолкает, но при этом, кажется, всхлипывает и, по всей видимости, не знает, что делать. Пятиться назад? Ползти вперёд? Мотать задом из стороны в сторону? Всё бесполезно. Постепенно эта пойманность перерастает в агонию, которая длится и длится, и длится, и длится. Вике даже становится жалко "существо". Она уже не видит в нём кикимору, и просит Рустама перестать. Но тот кричит, что "зверя" нужно добить, кроме того его пальцы увязли...

Потом Вика наблюдает заключительные конвульсии беса, вселившегося в тело бедной мамы. Стоны, стоны, стоны. После изнурительных минут борьбы кикимора падает набок. Рустам с четвёртой попытки высвобождает руку. Сестра хихикает над его вставшей писькой, а он ещё толком не понимает своих чувств. Происходящее ему безумно нравится, особенно вид неприлично распухших,   покрасневших складок, что так нежно, но цепко, удерживали руку в горячем нутре. А дырочка по соседству -- она словно подмигивала Рустаму, пока тот боролся со зверем -- сморщенная и смешная, скромная и чувствительная, она словно хотела подружиться...

Уставшую маму оставляют в покое, а сами ещё с полчаса обсуждают "сеанс изгнания", делятся мнением, анализируют. "Сколько ещё нечисти в этом мире?" - риторически вопрошает Рустам. Вика задумчиво качает головой.

Пройдёт какое-то время, прежде чем истина откроется им во всей своей неприглядной, но и по-своему заманчивой действительности.

***

Новый рассказ Рустама быстро становится подростковой классикой. Нося провокационное название, "Пиз**а", повествует он о диктатуре желаемого над действительным. Сюжетно это продолжение предыдущей истории, но логически -- полная противоположность. Концовка первого рассказа оставляла читателя в серьёзных раздумьях: мало кто допускал возможность хэппи-энда. Во втором же происходит что-то вроде вмешательства свыше: мужу Светланы предлагают очень большие деньги за помощь некой "частной коллекции". Незнакомец не называется, но демонстрирует чемодан с частью суммы, предлагая некоторый задаток. Всё, что требуется, --  отснять несколько часов "домашнего материала", своего рода семейный видео-альбом...

Заглавие отсылает сразу к двум значением, одно из них буквальное, а второе -- непростая жизненная ситуация. Начало, середина и конец рассказа характеризуются разными степенями этой "непростоты". Изюминка в том, что к концу произведения остаётся неясным, ухудшилась ли ситуация, улучшилась или вообще не менялась.

Короче говоря -- взрыв мозга. Друзья Рустама в восторге. Рустам доволен вниманием товарищей, а особенно тем, что наконец-таки достучался до Ксении Владимировны...

Его похабные стишки она попросту игнорировала. Он подбрасывал их ей в сумку, стараясь при этом быть злым, но на следующий день сгорал от стыда: показное равнодушие любимой учительницы давило, душило, пробуждало тягу к суициду. И вот, наконец, он подсунул ей целую рукопись!... проигнорировать такое было сложно.

На вопрос, почему она не реагировала стихи, он услышал, что поэзия всегда казалась ей пустым рифмоплётством; что она не понимает и не принимает её, а похабщина так и вообще вызывает отвращение.

Рустам извинился. Похвалу насчёт владения русским языком принял скромно. Пообещал написать для неё историю возвышенной любви.

"Нет, - сказала она, - не нужно всей этой галиматьи, отсылающей нас к отношениям досоветской России. Мне очень понравилось, как ты описал Светлану. Она такая поначалу  целомудренная... только я не поняла, на какое "прошлое" постоянно намекает автор?"

"Ээм... Ну, то мой первый рассказ, - вам не понравится - он откровенный и несколько похабный..."

В этот день Рустам впервые задержался после уроков. Было слегка неловко узнать, что муж Ксении тоже прочёл рукопись. Рустам с трудом представлял себе реакцию кого-то столь постороннего. К тому же он заранее приписал ему негативные черты. Стало чуть стремновато, однако улыбка Ксении быстро развеяла мрачные предположения.

"Знаешь, мы с ним разыграли одну из сцен..."

Рустам округлил глаза.

"Какую?"

"Самую удачную. Ту самую. Да, её. Хи-хи!"

"Но ведь... эта сцена не для двоих".

"Ну, мы решили пока что обойтись без третьего... Твои стишки, кстати, Славе тоже понравились."

Рустаму на короткий миг показалось, что хотя она и улыбается, её глаза выражают нечто больше, чем вежливую расположенность к собеседнику. И даже больше, чем самую искреннюю симпатию.

"Ксения Владимировна?

"Ау?"

"Какой у вас месяц?"

"Седьмой. А что?".

"Вам... не больно? Заниматься этим."

"Бывает не комфортно, но в целом..."

"Думаете, ребёночек чувствует, когда..."

"Конечно. Он даже иногда "отвечает."

"Как?"

С запозданием Рустам понял, что в штанах у него очень-очень туго. Разговор почему-то завис. Тишина явилась началом какой-то неопределённости, обрывочной и неловкой. Учительница и ученик не спускали друг с друга глаз. Потом Рустам понял, что наблюдает за тем, как Ксения расстёгивает пуговку у себя на брюках. Но случилось это не сразу, а после ряда сумбурных реплик. К тому же нужно было закрыть дверь. Среди прочего Руслам ляпнул и такое, от чего у Ксюши пробежал по спине холодок, а между ног вспыхнул настоящий пожар. Вернувшись к столу, она сняла туфли. Рустам таращился на неё ноги с замирающим сердцем. Он был опьянён, и ему хотелось облизать каждый сантиметр гладкой кожи.

На выпуклый живот наползали широкие эластичные трусы. Рустам стянул их с нарастающей жадностью. Ни одного волоска под ними он не обнаружил. Невольно вспомнилась Вика с её девственным "персиком", однако у Ксении это был не персик, а самая что ни на есть п...., для которой впускать в себя член -- самое привычное и естественное дело на свете. Рустам с удовольствием позволил такой естественности состояться. Влажные "губки" с готовностью поглотили эрогированного "вторженца", когда он прижался к ксюшиному животу, такому округлому и плотному. Толчок за толчком, вздох за вздохом, Рустам утонул в блаженстве. Давняя мечта стала явью. Плюс ко всему он вдруг ощутил себя крёстным отцом: ребёночек-таки дал свой ответ в виде серии слабых толчков. Ксения улыбнулась, а Рустаму на ум пришло поэтическое: "В стране, где жизнь тела не под запретом,/даже эмбрионы делают "это".

Вечером, придя домой, Ксюша показала меланхоличному Славе заляпанные с внутренней стороны трусики. Голову он потерял почти моментально.

***

В одну из ночей, когда Рустам не мог не проснуться, викин сон в очередной раз потревожили звуки "возни". Кровать Рустама пуста. Вика отбрасывает одеяло и спускает ступни на пол. По углам давно не ютятся чудища. Плюшевый винни-пух больше не шепчет ничего успокоительного, да и надобности в том нет: по мере викиного взросления тени на стенах перестали пугать, превратились из пугающих в просто уродливые.

Вика направляется в зал. Гладить маму по волосам, дотрагиваться до её лица, ощущать, как колотится её сердечко...   Видеть фигуру брата, мрачного и сосредоточенного, проникаться его серьёзностью...

Два самых дорогих для неё человечка голые на диване. Широко разведённые коленки мама, лёжа на спине, вложила в ладони Рустама.

Заметив ночную гостью, Рустам слегка медлит. Он не без волнения наблюдает, как сестрёнка переступает с ноги на ногу. Есть в этом что-то проказливо-соблазнительное, видеть, как сползают трусики по худеньким стройненьким ножкам. Затем она, бесстыдница, усаживается прямо на мамино лицо.

"Ммм, Викуся, сладкая..."

Голос звучит как стон. Мама слегка кусает её, Вика ойкает. Широко раскрытый рот в сосущем поцелуе "амкает" её "пипку", сильный язык проходится вдоль маленьких половых губок, затем ещё и ещё.

Своим животом Вика ложится на мамину грудь. Перед лицом возникает "дубинка" Рустама. Вика хихикает, когда Рустам стукает этой "дубинкой" ей по носу. С третьей попытки ей удаётся "поймать" его. Сам Рустам худой и тощий, а писька распухла так, что еле влазит в рот. Раньше Вика думала, что это происходит из-за "укуса" кикиморы...

Мама продолжает влажно чмокать викину промежность, это продолжается около минуты, после чего Вика неожиданно для себя плаксиво пищит: "Ааай, мамомчка!" Сквозь тело будто проходит разряд тока, ноги сами собой распрямляются, руки хватают Рустама за бёдра. Вике кажется, что она обписалась.

"Ммммм..." - тянет меж тем мама и агрессивно зализывает одно и то же место. Обмякшей Вике с трудом удаётся увернуться от её рта. Она айкает и просит перестать.

В животе и ногах ощущается странная лёгкость, а в голове -- ясность. С плеч будто свалился некий груз, хотя никакого груза у Вики и так не было. Она возвращается с кухни счастливая, с ковшиком воды в руках. Мама приберегла для неё "фонтанчик". Вдвоём они, щекотя друг друга и хохоча, принимаются соревноваться кто поймает ртом больше вязких струек. Рустам старается целиться, но выходит не очень. В результате обе оказываются извазюканы "как хрюшки".

На часах пол третьего ночи, на глаза накатывается сон. Вика не запомнила, как очутилась в кровати со своим мишкой, но чувство сладко ноющей промежности запомнилось необычайно. Позже Настя расскажет, что у неё было точно также, и с этого завяжется их дружба, основанная на особой форме

закадычности.

***