Что вы знаете про любовь? aka Истории про любовь

-Про Арефу Малевинского из Тотьмы слыхали? Ну про того, который в приказной избе подъячим у воеводы служил? Слыхали, а не видали, так вот он, я, посмотрите....

Куда я, Арефа не приду, всюду просят рассказать бывальщину, ты говорят человек грамотный, у воеводы грамоты писал, про многое ведаешь. Я им в ответ: так о чем рассказать-то, про бусурман, или про вольных гулящих людей, что на Сухоне реке промышляют, а может про иноземцев, что с товарами на перекатах замерзли? Нет говорят, ты, Арефа про любовь нам расскажи.

Про любовь? Можно и про любовь. Только ведь она, любовь, разная бывает, другой раз присмотришься, и не любовь это совсем.... вот помню пришла к нам в приказную избу жонка одна. Жалуется на мужика соседского, дескать он её, лукавство излуча, в дом к себе заманил и, на лавку поваля, блудным делом изсильничал. И после того дела выгнал на улицу и серьги - одинцы отбрал. Думаете, что просит у воеводы? Просит серьги вернуть... какая уж тут любовь. Я вообще думаю, что все у них было по согласию, только потом размолвка случилась. Вот и пошла она жаловаться...

А еще был случай. Шла девка Аринка в Тотьме по мосту через овраг. А из под моста выскочил охальник Тимошка. Ухватил Аринку за подол и, как тать, под мост уволок. Ну и знамо, случилось там у них блудное дело. Аринка после того домой убралась и молчок. Через недолгое время чувствует, что напустил Тимошка на неё тоску по себе. Сыскала она его на торжке и говорит об этом, а тот не будь дурак, снова её под мост тянет. Вот это понимаю, любовь.

И было все у них многократно и под мостом, и в дому у Тимошки, и в бане. И от того их дела девка Аринка очреватела. Женись, говорит Тимошке, раз такое вышло, а тот ни в какую, не я мол и все тут, и никто не видал. Вот она к нам жаловаться и пришла. Воевода так рассудил: поелику всё было по любви, так это дело божье, не государево, и жаловаться надо в Устюг Великий, архиепископу. Тот разбираться не станет, епитимию наложит или того пуще, в монастырь определит. Вот и осталась Аринка с приплодом. Ребеночка выносила и родила потом, мужеска пола ребеночек, попу сказала, что видать ветром надуло. Тот будто бы и поверил, крестил мальца, а фамилию ему потом определили по матери — Аринин. Может знаете, кого таких - тимошкиных дел наследство.

Была и у меня любовь, знаете ли, Анницей кликали. Девка на загляденье, красотою лепа, губами червлена. Власы велики, по плечам лежат, на перси спадают. Ланиты румяны, а без румян, кожа бела, а без белил. Кто видел Анницу, всяк её похвалит. Одна беда. Держали девку взаперти родственнички-супостаты. Ни тебе в люди выйти, ни на гульбище, ни в церковь Божию - без пригляда нельзя. А уж как я по ней сох - и не высказать. Как увижу идет, так бывало забегу спереди и навстречу шагаю, а сам все глаза прогляжу, не оторваться. Скоро заприметили меня родственнички. Гонять стали, а отчего, не понятно. Чем я не жених ей? В Тотьме большой почет имею, каждый кто в приказную избу ходит, подарки несет. А и в правду говорят: «Каждый подъячий любит пирог горячий». Ну конечно, молва при меня идет, дескать Арефа ни один сарафан не пропустит не задравши, так ведь брешут, напраслину возводят. Конечно жонки какие или девки-приплывухи, что с Сухоны с барок в город приходят, бывали, признаю. На чужой каравай тоже, случалось, разевал рот, так ведь не зазорно, если по согласию. Вот молвища то и прицепилась. Но это все другое. А к Аннице у меня любовь была...

Повстречал я как то раз на торгу сестру её Федорку, слово за слово. Все об Аннице спрошаю, а она отвечает, и мне задорно так стало..., а можешь, говорю, Федорка, ты Аннице от меня письмо передать? Как никак сам грамотей, складно писать разумею. Отчего же, говорит, не передать, вот только перстенек лонись потеряла, так прямо и не знаю что делать? Куплю я тебе, Федорка, перстенек, только передай. Уж и не знаю, как смогу,- отвечает. А мне еще задорнее от этого. Сговорились на завтра. Я ей подарок, она письмишко передаст. Побежал в приказную, изладил бумажку, перышко заточил, задумался...

«Повидайся друг моя со мною сего вечера, как ударит полтретья часа ночи... повидайся, сердцо мое... да выдь надёжа моя, а я буду, дождусь... а приди в конец огороду своего. Я залягу в хмельник. Да поди, никому не сказывайся, берегись, друг.. я про себя тебе расскажу, как надо мною было... » Получилось, конечно путано и нескладно, но чего то робел я перед Анницей и слова в голове путались...

Так и началась у нас с ней любовь. Было лето, ночи теплые, благодать, только комары заедают. Но пуще комаров поперг мне был её старший брат - дьякон Михайло. Он поклялся меня оглоблей угостить, коли поймает. И Анница тоже хороша. Обещает и не выходит. Или вместо себя сестрицу эту, конопатую Федорку пошлет сказать, что не выйдет. Я Федорке гостинца посулю, она всё и поведает, что в дому творится: и про дьякона, и про сына его, здоровенного детинушку, которому велено за Аннницей приглядывать, и письмецо обратно снесет. А уж в письме я все Аннице и сказываю: «Спасибо тебе, что ты надо мной насмеялась вечор и не вышла, я ждал долго. Доспела ты надо мною хорошо. Я вечор на дворе был у вас, а никого не было. Не поверишь, смотри: против окошка под рассадником доска, по той в окошко лазил в переднее. А отворял костью, а воткнена кость против окошка, смотри в щель... что ты надо мной делаешь, я бы, только скажи, хоть на нож к тебе пошел бы, так мне легко.. послушай, выдь сего вечера ко мне на огород в то же место, да не кличь, приди, я буду спать до тебя, не обмани, приди, как ударит полтретья часа ночи... »

Так и шло у нас все лето, в августе, когда ночи стали холодные, на огороде ждать Аннницу зябко. Зато на сарае, в свежем сене — благодать, не плохо и в бане. Особенно на другой день после топки, тепло и веничком пахнет, только пригреешься, а сон тут как тут. Однажды, Анницу ожидаючи, я у них бане до утра и проспал, сладко так. А проснулся, глянул в окошко — белый свет и дядька её по огороду с вилами ходит. Испужался, думаю, тут мне и аминь, ан нет, ушел дядька прочь, а я как заяц скок поскок и за плетень. Тошно мне было без этой Анницы, а с ней так лепо, что и не выскажешь. Поначалу она смущалась и одна редко выходила, все больше с сестрицей Федоркой.

Эта Федорка - настоящая содома, до того любопытна. Сказано, поди погуляй, уйдет для виду, а сама по траве позком и слушать... потом осмелела Анница, приходила уже одна и на сеновал, и в баню: окошко заткнет, чтобы свет от лучины не было видно и спать домой идет. Я, тем временем, чуть стемнает, пробираюсь в баню и жду. В ночь - заполночь приходит Анница... а уходит под утро. Многажды правда меня обманывала, я жду, жду и напрасно... племянник её, детина Михайлов сын - другое дело, Я с ним потом сошелся и он в приказную избу от Анницы мне грамотки приносил, от меня ей обратно. А дьякон ничего не знал, ни сном ни духом, не знал, пока Федорка ему не рассказала.

В тот день я ждал пождал Анницу, в хмельнике за баней. Не дождался, полез к ней в светелку, она сидит, плачет, брат старший, дьякон Михайло говорит, запер, я её утешать и миловать. А тут как нагрянут с светом чады и домочадцы всем огулом и суседники с ними. Федорка — содома привела. Меня схватили, дьякон Михайло кричит «охульник», а сам мне бумагу сует, пиши говорит сговорную запись, что берешь Анницу в жены, раз опозорил сестру.

Что тут началось, не передать. У меня руки трясутся, он орет... не помню как написал я сговорную, и тогда уж отпустили они меня вовсвояси... к свадьбе готовиться.

Пришел домой и думаю, вот бог сподобил родственничками, Федорка- супостатка -свояченица, Дьякон Михайло - шурин. Не будет у меня жизни с такими. Со свету сживут. Тут вся любовь моя к Аннице куда то пропала. Не буду, думаю жениться. Потом уже дьякон на меня Архиепископу жалобу подал в отказе жениться и письма мои к Аннице числом тринадцать к делу приклеили. Тут я её и совсем разлюбил, ведь должна была рвать письма и жечь, а хранила по что то? Тут явилось, что тогда в горячах я обещал жениться в нонешнем году после крещения. Писано сие было августа 14 дня, а новый год был через 2 недели, 1 сентября, выходит, что не мог я жениться после Крещения, год то кончился, значит и обещаниям конец.

Дело между тем завели, составлял его знакомый подъячий. Раньше то как было, написали лист, потом другой и к низу первого его приклеили и так дальше, один за другим. Получалась длинная лента. Сворачивали её, свивали и делался свиток. А бывало, если клеено плохо, то часть дела отклеится и пропадет. Случалось, нарочно бумагу воском натрут и она к делу не клеится. А говорят, мол неспроста. Вот и тут, расклеилась сстава и часть дела моего сгинула куда то. Я то знаю как все сделалось, а другим- не ведомо. Это уж потом от таких ловкачей царь Петр Алексеевич приказал дела не клеить, а шить, а тогда указа еще не было вот, пропало пол дела еще не вершенного и начало, и конец, а без этого - какой суд. Так я на Аннице и не женился... С тех пор не мало у меня девок и жонок всяких бывало, а такой больше не встретил, вот и живу бобылем, но если вы где то кого Арефьевых повстречаете, то не подумайте, я не отказываюсь, это наверняка мои.