Мои женщины Июнь 1963 Портрет феи. Глава Зрелые женщины рассказы

Мои женщины. Июнь 1963. Портрет феи.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Фотоиллюстрация из открытой сети Интернет с использованием программы Sketch Drawer 1.4.

Продолжение главы «Мои женщины. Июнь 1963. Го-о-л!!! ».

Портрет феи-Валентины произвёл эффект обратный взрыву атомной бомбы – все вдруг замолчали и застыли в немых позах изумлённых людей.

Папа замер, но его взгляд и выражение лица мгновенно стали гордыми, довольными, восхищёнными.

Толстяк вскинул голову, сощурился и внимательно разглядывал мой рисунок, переводя изумлённый взгляд с рисунка на меня и обратно.

Черноволосый застыл с расчёской в волосах и неотрывно смотрел на портрет феи-лазутчицы.

Лысый не отрываясь смотрел на портрет феи и чесал голову через свою кепку.

Очкарик внимательно, детально и молча рассматривал мой рисунок и приглядывался к штрихам, к контурам, к фоновой раскраске рисунка.

Мой старший брат, который к этому времени вернулся, чтобы позвать нас на ужин, стоял рядом с группой мужиков и поверх их голов тянулся, чтобы рассмотреть портрет феи-Валентины. Он первым нарушил всеобщее молчание…

- Ну, ты брат даёшь! – воскликнул он и добавил с чувством и гордостью. – Это мой брат, Сашка, – лучший художник в нашей школе.

- Да, - серьёзно сказал толстяк. – Это произведение художественное.

- Мастер, - с ноткой уважения и признания сказал лысый. – Сергей Иванович, а у вашего младшего настоящий талант.

- Я знаю, - сказал просто папа. – Он давно рисует, с трёхлетнего возраста и каждый раз всё лучше и лучше.

- Где ты её рисовал? – спросил черноволосый и так взъерошил расчёской свои волосы, что они затрещали. – Ты её с натуры рисовал или так, по памяти?

- Да он может и с натуры, и по памяти, - вскричал мой брат. – Он такой фантазёр! Он что хочешь может изобразить.

- Очень похоже, - задумчиво сказал папа. – Почти, как фотография. Только глаза чуть-чуть наискосок.

- Они у неё так и расположены, - сказал до этого молчащий очкарик. – Я это, как инженер-конструктор, сразу заметил.

- Ты что говоришь? – возмутился лысый. – Она что, косая?

- Да, - злорадно ответил ему черноволосый. – А ты что, не заметил? Она ещё к тому же и кривая.

Лысый и черноволосый горячо заспорили, а остальные мужики не выдержали и начали громко смеяться над обоими «воздыхателями» нашей феи-Валентины.

- Что ты собираешься делать с этим рисунком? – спросил меня толстяк и обвёл глазами всех мужчин вокруг. – Может быть, подаришь ей сегодня после ужина?

- От всех нас, - вставил лысый. – Ей приятно будет.

Я смотрел на свой рисунок, который возник как-то внезапно, сам по себе, почти без моего участия.

Я просто слушал разговоры и тосты мужиков, бездумно смотрел, как они весело выпивают и закусывают, а сам вдруг взял свой альбом для рисования, светло-коричневый карандаш и стал легко водить им по ватману, рисуя лёгкий контур лица и головы феи-Валентины.

Я почти не помнил ни формы, ни выражения её лица, ни расположения глаз, бровей, носа, губ.

Я только помнил, что у неё была пышная воздушная причёска и волосы, которые «вспыхивали» на солнечном свете крупными локонами и красивым чубчиком чуть выше лба с левой стороны.

Эти волны и локоны каштановых волос обрамляли её лицо, закрывали её ушки и делали овал её щёчек ярко выраженными, контрастными.

По бокам щёк и шеи феи-Валентины волосы разбивались на завитые локоны. Их кончики в «художественном» беспорядке загибались вверх, превращая фею-Валентину в «восточную красавицу».

Из центра-начала всей причёски на лоб красивым изгибом ложились пружинные тонкие пряди чубчика. Завитые кончики чубчика касались не очень густых бровей феи, а одна самая непослушная боковая прядь норовила упасть на её длинные чёрные ресницы правого глаза.

Помня это, перво-наперво, я нарисовал тёмные пряди и причёску феи-лазутчицы. Для этого я долго и тщательно водил разными коричневыми карандашами длинные тонкие линии, добиваясь на рисунке фактуры отдельных волос и причёски.

Только когда я рисовал глубокие тени вокруг контура щёк и шеи феи, я углубил эти тени сплошной штриховкой.

После того, как я нарисовал красивые пряди чубчика феи-лазутчицы, причём разными карандашами – коричневыми и жёлтыми, я увидел, что добился эффекта солнечного золотистого отлива или блеска на её волосах и причёске.

Много раз я пытался добиться такого эффекта, но всякий раз «перебарщивал» с растушёвкой. При этом терялась вся красота карандашного эскиза, фактура тонких волос. Поэтому я перестал рисовать причёску и принялся за лицо феи-Валентины.

- Ну, что ты медлишь? – сказал мне нетерпеливо мой внутренний голос. – Давай!

- Погоди, - сказала женским голосом моя вторая обладательница внутреннего голоса. – Тут надо подумать и примериться.

- Чего тут думать! – воскликнул мужской внутренний голос. – Брови, два глаза, нос, губы и подбородок. Всё, как обычно, только верхняя губка тонкая, а нижняя пухленькая.

Ощущая необыкновенный трепет и волнение, я сначала легко, почти незаметно, прикоснулся светло-коричневым карандашом в тех местах, где должны были быть брови, глаза, нос и ноздри, а главное, губы феи.

В этот момент я полностью «отключился» от мужиков, ничего не слышал и никого не видел. Я видел только лицо моей феи…

Она предстала передо мной почему-то почти в обнажённом виде с полуоткрытой грудью.

Я видел её стоящей на фоне густой листвы ежевики. Она бесстрашно держала в руке колючую ветку, отводя её подальше от своих пышных волос.

Фея-Валентина спокойно и по-доброму смотрела на меня с моего рисунка и уже знакомо и похоже выглядывала, проявлялась из моих несмелых линий и штрихов.

Самыми контрастными на шлице феи были её глаза. После нескольких попыток я нашёл на рисунке место и форму её глаз и нарисовал их немного расширенными, выпуклыми, с чёткой тёмной окантовкой подкрашенных чёрных ресничек.

У феи-Валентины были карие радужки глаз, как у меня, поэтому я легко нарисовал её радужки и светлые лучики в чёрных зрачках.

Через мгновение с листа ватмана на меня смотрела моя фея Красоты и страсти. Она была похожа на фею-Валентину, фею-лазутчицу, но уже была не ею, а моей феей красоты и страсти…

Окрылённый успехом, дрожа и волнуясь, я также легко начал рисовать контуры её носика и тут же с ужасом подумал, что не помню, как выглядит носик нашей феи-Валентины.

Я помню, что у неё кончик носа был немного вздёрнут, с шишечкой, но не помню, как именно. Поэтому я не стал вырисовывать эту «шишечку», а просто ограничился контурами её ноздрей и тенями, придающими носику объём.

Закончив осторожно рисовать носик феи-Валентины, я с ещё большим волнением принялся за её губы.

Мне никогда до этого дня не удавалось правильно и похоже нарисовать человеческие губы. То они были ниже, то выше, то сбоку, то криво, то резко, а то блёкло нарисованы.

В этот раз я ещё легче штрихами наметил самые тонкие и глубокие тени-щели губок феи – уголки её губ. Линия смыкания губ феи получилась удивительно похожей – тонкой, чёткой и такой формы, о которой я мечтал.

Её губки на рисунке чуть-чуть улыбались. Кончики её губ чуть-чуть были приподняты, отчего её улыбка становилась «феиной», волшебной, живой, доброй.

Контуры верхней и нижней губки феи я очертил коричневым карандашом, а в штриховку теней губ добавил немного красного. Получилось, что общий тон рисунка-портрета феи-Валентины оказался коричнево-бежевым, а губки – пастельно-розовыми.

Бровки феи-лазутчицы я нарисовал быстро и легко, потому что уже видел с замиранием сердца, что из рисунка на меня смотрела моя живая фея красоты и страсти…

Только с подбородком феи я ощутил острую неуверенность. К этому времени работы над портретом феи-Валентины я уже начал уставать и остывать.

На последних уже надрывно трепетных вдохах и выдохах, успокаивая себя и удерживаясь от желания всё бросить и упасть головой в мою комковатую казённую подушку, я неудачно провёл линию контура подбородка феи и немедленно ужаснулся…

Она вдруг перестала быть феей…

Это был не её подбородок!

Я зажмурился и начал тихонько знакомо паниковать.

«У меня ничего не получается! » - взвыл я внутренним голосом, обращаясь к себе самому и к моим внутренним голосам. – «Я испортил её портрет! ».

Голоса молчали, а немая чернота и тишина крепко зажмуренных глаз начала расцвечиваться разными цветовыми пятнами.

- Успокойся, - сурово произнёс во мне внутренний голос деда Календаря. – Не паникуй. Держись. Это она тебя испытывает. Помнишь, что я тебе говорил?

- Это она играет с тобой, колдует, завораживает, - продолжал спокойно говорить во мне голос деда Календаря. – Это она тебя под локоток подтолкнула, чтобы ты запаниковал и растерялся, а ты не поддавайся. Покажи ей, что ты её знаешь лучше, чем она сама себя. Нарисуй её не такой, какая она есть, а лучше, чем она есть на самом деле. Вот ты и покажешь ей, кто в доме хозяин…

Я открыл глаза и взглянул на портрет феи Красоты и страсти. Линия её подбородка должна была быть чуть ниже, чем я её нарисовал. Исправить положение можно было без помощи резинки-стёрки, которая неизбежно бы повредила поверхность листа ватмана и испортила бы рисунок.

Эту линию подбородка можно было затушевать и даже не проводить, а выразить только лёгкими тенями-штриховкой. Так я и сделал…

В результате получилось то, что сейчас рассматривали по очереди все мужики нашей компании.

Я очень хотел нарисовать портрет феи Красоты и страсти с обнажёнными большими грудками и даже видел их форму, размер, объёмные тени и контуры, в том числе большие тёмные кружки вокруг сосков и их выпуклую бугорчатость, но у меня не хватило площади листа ватмана в альбоме. Для грудок феи места не было…

Поэтому я только небрежно, не прорисовывая детали, набросал вокруг портрета феи-Валентины контуры и тени веток, листвы и цветов ежевики. Причём листья и ветки я тоже не стал рисовать ярко зелёными, а нарисовал светло-зелёными с примесью жёлтых солнечных оттенков.

Папа бережно закрыл альбом и передал его мне. Потом подозвал меня к себе поближе, крепко обнял и молча поцеловал меня в лоб.

Все остальные мужики, в том числе и мой брат, тоже поздравили меня, пожали мне руку, ощутимо похлопали по спине и плечам и сказали, что я «молодец».

- Ну, что? – сказал толстяк. – Пора на ужин?

Все стали весело и шумно собираться, а папа спросил меня: «Как ты собираешься подарить нашей Валентине свой рисунок и её портрет? ».

Я растерялся и ничего не ответил.

- Давай я подарю, - вдруг предложил мой брат.

- А почему ты, а не мы? - сказал обиженно лысый и кивнул на своего соперника – черноволосого. Тот усмехнулся и красивым жестом пригладил свои пружинистые локоны.

- Нет, - твёрдо сказал папа. – Саша сам подарит Валентине свой рисунок, если захочет.

На том и «порешили»…

На ужин в столовую собралось много народу. Одни должны были завтра уезжать из дома отдыха, другие примеривались занять их места, третьи пришли в надежде выпросить на кухне что-то съестное на закуску, четвёртым, местным, просто хотелось побыть вечером с людьми. Особенно много было местной молодёжи, пришедшей на киносеанс.

Фея-Валентина пришла в столовую, как всегда, в последний момент и эффектно вошла, сверкая своим новым красивым нарядом. Теперь она была не в брючном костюме, а в платье.

Её платье было из красивой блестящей необычной материи с глухим низким воротом без декольте.

Воротник платья пояском, как ожерельем, охватывал шею феи-Валентины и не мешал её волосам и локонам свободно скользить по плечам, когда она легко вертела головой, якобы оглядываясь по сторонам и «обозревая окружающих»…

На месте левой ключицы к платью была прикреплена красивая брошь с блестящим овальным «лунным» камнем.

Платье было светло-серо-зелёного цвета, с рукавами чуть ниже локтей и подолом – чуть ниже колен.

Платье было скроено так, что на талии феи-Валентины был якобы пояс платья, под который собирались складки, превращающие материю платья под грудью над поясом и на бёдрах под поясом в свободные и красивые объёмы.

Юбка платья была чуточку заужена, отчего фигура феи-Валентины, и так спортивная, была особенно стройная и женственная.

Странно, но цвет платья феи-лазутчицы был почти точно таким же, как цвет растительного фона на её портрете.

В довершение к своему красивому платью и облику фея-Валентина в этот раз надела лёгкие туфельки на невысоком и тонком каблучке. Выглядела она празднично, «по столичному», здорово.

Мужики нашей компании, которые вместе сидели за своим столом, заговорщицки подмигивали нам и ждали, когда я решусь показать мой рисунок фее-Валентине. Я растерялся…

Я чувствовал, что фея-лазутчица сейчас далека от меня и от нас всех. Она упивалась произведённым эффектом и легко прошла к нашему столику. Мы дружно встали, приветствуя её. Фея села и милостиво разрешила нам занять свои места.

Тётя-подавальщица вывезла из кухни тележку с тарелками кушаний и покатила её между столиками, не подъехав, как обычно, сначала к нам. Папа заволновался, а мой брат попытался вскочить, но мягкая рука феи-Валентины его остановила.

Из кухни выехала новая тележка. Другая тётя-повариха стала выкладывать на наш стол тарелки с едой. Мы опешили, потому что порции на тарелках были больше, чем раньше, двойные…

На ужин нам принесли каждому по большой тарелке для "первого" с макаронами отварными и с двумя котлетами каждому, тарелочки с нарезанными тепличными помидорами с сыром, чесноком и майонезом, плетёную корзиночку с большим количеством нарезанного чёрного и белого хлеба, по одному круто сваренному яйцу каждому, а также по стакану горячего сладкого чая и по пирожку с повидлом.

Фея-Валентина попробовала салат из помидор и, не спрашивая нас, разложила свою порцию по нашим тарелкам. Она не терпела запах чеснока.

Горячие макароны с горячими котлетами были очень вкусными. Мы их «умяли» очень быстро. Особенно вкусно было сдабривать жёсткое мясо котлет вкусными сочными помидорами с сыром. И чего это фея-Валентина не любит чесночный запах. Это же очень вкусно!

Я не стал есть салат из помидор с сыром, съедая весь майонез. Я дождался очереди варёного яйца и потихоньку, маленькими кусочками, съел его, аккуратно намазывая на желток майонез с кончика ножа.

Фея-Валентина опять сказала, что «вы, мужчины, очень красиво едите» и что ей «приятно за нами ухаживать».

Папа благодарно склонил голову и сказал фее-Валентине вежливым голосом: «Нам тоже приятно преподнести вам сюрприз. Саша – покажи».

Дрожа и волнуясь, чуть не опрокинув стакан с чаем, я молча взглянул на любопытные и напряжённые лица наших мужиков за соседним столом и подал фее-Валентине свой закрытый альбом для рисования.

Фея-лазутчица открыла первую страницу альбома и застыла почти так же, как наши мужики в нашей спальне-палате. Папа, мой брат и я молча ждали её реакции.

Фея-Валентина смотрела на свой портрет и ничего не говорила…

- Это ты нарисовал? – спросила она через несколько минут напряжённого молчания.

Я не мог ничего говорить. У меня пересохло в горле, где-то в середине застрял колючий комок. Я даже не догадался отпить немного тёплого чая.

- Да, это Саша рисовал, - сказал просто и спокойно мой папа. – Он дарит этот рисунок, ваш портрет, вам.

- Спасибо, - сказала фея-Валентина, затем внезапно встала из-за стола и быстро покинула столовую вместе с моим альбомом.

Все растерялись…

После ужина мы молча шли к себе в спальню-палату в окружении растерянных мужиков. Некоторые спрашивали нас, «что мы такое сделали, что Валентина вдруг расстроилась и покинула столовую, ушла куда-то и теперь её нигде не видно».

Очкарик, лысый, черноволосый и толстый сначала отмалчивались, потом отшучивались, потом начали раздражённо огрызаться, но факт остаётся фактом – фея-Валентина, пришедшая в столовую в отличном настроении и шикарном платье, даже не явилась на киносеанс и мы смотрители в летнем кинотеатре кино «Зной» в одиночестве…

Я чем-то обидел нашу фею-Валентину, фею-лазутчицу и мою фею красоты и страсти…

Фильм оказался очень интересным, тяжёлым, необычным и соответствующим моему настроению.

Фильм «Зной» был снят совсем недавно, и как сказал киномеханик, только позавчера был впервые показан в Туле. Для нас это было, как в столице…

Режиссёром этого фильма была выпускница ВГИКа Лариса Шепитько, это была её дипломная работа. Фильм снимался на студии «Киргизфильм» и в нём играли необычные артисты.

Киномеханик сказал, что фильм снят по повести Чингиза Айтматова «Верблюжий глаз». Я сначала подумал, что это будет весёлая комедия, а оказалась, что драма…

Фильм начался с того, что на целину приехал молодой, почти как мой старший брат, парень, Кемаль. Он попал в бригаду очень жёсткого и даже жестокого бригадира Абакира.

Началась работа, отношения и борьба за права человека и гражданина между бригадиром и этим честным, порядочным, но горячим и вспыльчивым парнем. Там ещё была очень красивая молодая девушка.

В итоге молодой парень не побоялся старого и злого «начальника», победил его и мнения окружающих людей, отстоял свою правду. Мне запомнились две мужественные вертикальные борозды-морщины между бровями у этого парня, нежная улыбка и чуть узкие, раскосые и красивые глаза девушки.

Поздно вечером мы с папой и братом шли домой, в наш дачный домик, обсуждали кинофильм, но я упорно думал: «Чем же я мог обидеть нашу фею-Валентину? ».

Вечером перед сном, мы все, не сговариваясь, дописали наши письма маме и сложили их в один почтовый конверт.

- Ничего, - сказал мне мой внутренний мужской голос голосом деда Календаря. – Утро вечерка мудрёнее. Всё образуется.

Может быть, это сказала моя фея красоты и страсти?

А может быть мой папа?

А может быть, это шепнула мне в мой сон наша фея-Валентина, которая не расстроилась, а разволновалась от моего рисунка?

Завтра узнаем всю правду.

Завтра…

Всё будет завтра…