Мои женщины Июнь 1963 Фея невесомости (Зрелые женщины рассказы)

Мои женщины. Июнь 1963. Фея невесомости.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация из открытой сети Интернет.

Продолжение главы «Мои женщины. Июнь 1963. Фея-щука-русалка».

Суббота 15 июня 1963 года началась для нас ровно в 8:00 громкими звуками из громкоговорителя на столбе у здания администрации нашей турбазы. После музыкальных позывных новостей диктор сообщил, что:

«14 июня 1963 года в 15 часов по московскому времени в Советском Союзе на орбиту спутника Земли выведен космический корабль «Восток-5», пилотируемый гражданином Советского Союза лётчиком-космонавтом подполковником товарищем Быковским Валерием Фёдоровичем. Целями нового космического полёта являются: продолжение изучения влияния различных факторов космического полёта на человеческий организм; проведение расширенных медико-биологических исследований в условиях длительного полёта; дальнейшая отработка и совершенствование систем пилотируемого космического корабля.

Корабль-спутник «Восток-5» выведен на орбиту, близкую к расчётной. По предварительным данным, период обращения корабля-спутника вокруг Земли составляет  8,4 минуты, минимальное удаление от поверхности Земли (в перигее) и максимальное (в апогее) равно соответственно 181 и 235 километрам, угол наклона плоскости орбиты к плоскости экватора около 65 градусов.

С бортом космического корабля «Восток-5» непрерывно поддерживается двусторонняя радиосвязь. По сообщению лётчика-космонавта товарища Быковского и данным телеметрических и телевизионных систем, он удовлетворительно перенёс период вывода корабля на орбиту и переход к состоянию невесомости. Самочувствие товарища Быковского хорошее.

Лётчик-космонавт - товарищ Быковский - ведёт свои передачи на частотах 20,006 и 143,625 мегагерц. На корабле установлен также передатчик «Сигнал», работающий на частоте 19,948 мегагерц. Все бортовые системы космического корабля функционируют нормально.

Сообщения о ходе полёта будут передаваться всеми радиостанциями Советского Союза».

Это сообщение ТАСС было выслушано всеми в нашей спальне-палате абсолютно молча, с затаённым дыханием, но после него все разом восторженно заорали, задвигались, повскакали с постелей, начали кричать «Ура! » и поздравлять друг друга с очередной победой «наших» в космосе.

В это время все советские люди особенно восторженно, с великой радостью и искренне переживали каждую удачу и неудачу наших учёных, конструкторов, рабочих и лётчиков-космонавтов в космосе. Буквально все и каждый из нас ощущал себя героем, соучастником, современником этих великих свершений.

Особенно остро и страстно ощущал гордость и радость великих побед советских космонавтов мой старший брат, Юра. Он очень хотел быть лётчиком и космонавтом.

Он первым обратил внимание на то, что в сообщении ТАСС почему-то сообщили точную частоту передач из космоса…

- А зачем нам сообщили частоту передач Быковского из космоса, - спросил он нас всех и никого в частности. – Разве мы можем его слышать по радио?

Первым отреагировал на вопрос моего брата «очкарик». Он перестал радоваться вместе со всеми, опустился на свою кровать и задумался.

Наш папа ещё несколько минут возбуждённо обсуждал с «толстяком» и «лысым» сообщение ТАСС, но тоже начал успокаиваться и обратил внимание на вопрос своего старшего сына.

- Действительно, - сказал он. – Кому и зачем так точно сообщили частоты, на которых работает передатчик «Сигнал» и ведёт свои передачи Быковский?

Мне, так же, как «толстяку», «лысому» и «черноволосому» было всё равно, на каких частотах вещает из космоса наш советский космонавт. Всё равно мы бы никогда сами его не услышали, так как ни у кого таких приёмопередатчиков не было.

Мне «бросилось в уши» только то, что космонавт Быковский летает в космосе «в условиях длительного полёта». Интересно, на сколько дней он полетел?

Я лежал в своей уютной постели с провисшей панцирной сеткой, как в люльке, и блаженствовал, как в невесомости.

- Интересно, - спросил я всех. – А как это – в невесомости?

- В невесомости, - сказал «очкарик», - легко и свободно. Летаешь, как будто ты пушинка, мыльный пузырёк. Ни веса, ни тяжести, ни сопротивления. Лёгкий, как мотылёк.

- Что? – спросил «толстяк». – Совсем ничего не весишь?

- Ни грамма, - сказал «очкарик». – Только твоя масса остаётся с тобой. Ты плаваешь в воздухе, как рыба в воде, но если ты с чем-нибудь столкнулся в движении, то удар будет соответствовать твоей массе, то есть будет больно.

- А ты откуда об этом знаешь? – недоверчиво спросил «черноволосый».

- Знаю, - коротко ответил «очкарик». – Трижды летал на специальном самолёте, на котором испытывалась наша аппаратура в невесомости.

- Как это? – удивился «лысый». – Как в самолёте может быть невесомость?

- Очень просто, - ответил «очкарик». – Ту-104 освободили от пассажирских кресел, внутри сделали свободный салон, закрепили кинокамеры и оборудование и посадили нас – испытателей. Потом взлетели. Самолёт с высоты сначала спикировал вниз. Началась перегрузка, мы сильно потяжелели. Потом самолёт повернул вверх и почти выключил двигатели. Мы полетели по пологой кривой – «горке». Из-за того, что мы летели, как брошенный камень, то есть без ускорения, возникла невесомость. Мы все стали барахтаться в воздухе, пока не научились держаться за специальные ремни-леера. Так продолжалось несколько раз. В результате мы задачу выполнили.

Все мы с таким изумлением и вниманием смотрели и слушали нашего невзрачного «очкарика», что он невольно смутился. Вмиг «очкарик» превратился в живое воплощение космонавта, который сейчас летел в своём космическом корабле над нами и жил в невесомости.

Мы ещё долго слушали рассказы нашего «космонавта-очкарика» и чуть не опоздали на завтрак. Быстро умывшись и одевшись, мы прибежали в столовую, в которой народ жужжал и переговаривался, как на базаре. Все обсуждали сообщение ТАСС о полёте Валерия Быковского на космическом корабле «Восток-5».

Мы чувствовали себя более осведомлёнными, как сказал папа, из-за рассказа нам нашего «космонавта-очкарика», но мы помалкивали и сдержанно кушали вкусный завтрак.

Наша фея-Валентина опять о нас позаботилась. Мы получили двойные порции: каши манной; вермишели отварной с печенью жареной; бутерброды с маслом и сыром, а также по два стакана горячего сладкого чая каждому. Опять на нашем столе, как и на всех других столах, стояла корзиночка-поднос с кусками разного хлеба.

Нашему папе не терпелось купить свежих газет, но автобус турбазы ещё не вернулся из города, поэтому мы стали прогуливаться возле здания администрации, чтобы первыми встретить почту. Таких жаждущих новостей набралось много.

Наконец приехал автобус. Все бросились к экспедитору за почтой. Экспедитор, он же почтальон, не успевал продавать газеты и отсчитывать сдачу. Вскоре он по требованию людей собрал с людей необходимую сумму денег и просто стал раздавать различные газеты.

Погода в этот субботний день с утра была прохладной. На рассвете температура воздуха была всего 5,5°С, в первой половине дня температура поднялась до 13°С, а в полдень – почти до 19°С. Поэтому мы с папой остались утром на веранде, а мой старший брат оделся потеплее и опять отправился с друзьями на велосипедную прогулку. Мой старший брат всегда был «непоседой», а я «сиднем»…

Папа читал газеты очень внимательно. Он прочитывал практически все статьи, от начала до конца. Часто он читал одну статью по нескольку раз. При этом он говорил, что пытается «прочитать то, что написано между строк».

Сначала я не понимал, как это возможно «читать между строк». Потом папа мне на примерах кое-что показал и прочитал, объяснил и растолковал. Поэтому я вдруг сам увидел, что в некоторых газетных статьях действительно авторы намекают, дают образные сравнения, подбирают так слова, чтобы они имели двойной, тройной или совершенно иной смысл, нежели содержание статей.

Папа сказал, что писать статьи, сочинения и литературные произведения «эзоповским языком» намёков, аллегорий и ассоциаций – это «великое искусство, дар и гений человеческий».

- Был давным-давно такой учёный – Нострадамус, - сказал папа. – Он писал свои стихи-катрены особым языком аллегорических предсказаний. Его при жизни, да и сейчас, мало кто понимал, но его предсказания, как правило, сбывались точно.

- Язык нам дан для того, чтобы скрывать свои мысли, - сказал мне папа и добавил, - Мысль изречённая – есть ложь.

Я его не понял и удивился такой «несуразности» его слов, но папа сказал мне, что «всё тайное становится явным, когда человек приобретает дар ясновидения».

- Хорошо бы тебе, Сашок, - сказал проникновенно папа, - Научиться ясновидению. Научиться ясно видеть скрытый смысл, тайну, скрытую в словах и образах. Лучший способ для этого – следопытство, естествоиспытание, ведовство, разгадка следов, которые оставляют люди и природные явления.

- Кто научится ведовству, - добавил папа, завершая разговор, - Тот научится предвидеть, прогнозировать, моделировать, а потом и режиссировать, управлять своими и не только своими действиями и поступками. Попробуй научиться этому, у тебя получится.

- А для начала, - весело сказал папа, - Учись внимательно читать и вчитываться в тексты. Учись представлять их образно, в виде рисунков, картин, иллюстраций или даже фильмов. Тогда ты сам вдруг очутишься вместе с Быковским в космическом корабле и сам будешь космонавтом не «понарошку», а в яви, по-настоящему.

Если бы папа знал, как я умею видеть во сне любимые мои кинофильмы, «оживлять» героев прочитанных книг, летать во сне над нашей улицей и домами, встречать и общаться с моей феей красоты и страсти, разговаривать внутри самого себя разными внутренними голосами…

После этого разговора папа взял себе центральные газеты «Правда» и «Известия», а мне отдал местную газету. В ней на последней странице печатали информацию о новых кинофильмах, которые привозили к нам в дом отдыха вечером. Для меня это была самая интересная информация…

Я сразу обратил внимание, что в местной газете о полёте Валерия Быковского было только одно сообщение: «Новая победа советской науки и техники. Вчреа в Советском Союзе на орбиту спутника Земли выведен космический корабль «Восток-5», пилотируемый гражданином Советского Союза лётчиком-космонавтом подполковником Быковским Валерием Фёдоровичем». Больше об этом полёте в газете ничего не было.

Папа объяснил мне, что «вероятно, долго никому ничего не сообщали, газету сверстали, все статьи расположили по местам и отдали в типографию, а потом уже некогда было что-либо менять местами».

Вместо Валерия Быковского в качестве героя на первой странице поместили фотографию механизатора-комбайнёра из совхоза «Путь Ильича». Он раньше всех приготовил свой комбайн к уборочной страде, а теперь впереди всех по механизированной заготовке сена. Он поставил себе задачу «управиться с сеноуборкой до начала косовицы хлебов».

Я вспомнил, как мы с папой и с братом участвовали в заготовке сена в деревне Дальнее Русаново. Мой папа с дядей Максимом тоже перевыполняли нормы выработки и за день скашивали по 0,40 га.

Мужики, «лысый», «черноволосый» и мой папа горячо заспорили, кто сколько за день накашивал или может накосить сена, а потом все дружно шикнули на меня, что бы я им не мешал читать свои газеты и не говорил «всякие глупости».

Я не стал спорить и вместе с ними «погрузился в чтение»…

Через минутку я снова невинно сообщил мужикам, что в колхозе «Новый путь», оказывается, посевы льна пропалывают с самолёта.

- Как это? – не выдержал и недоумённо спросил «очкарик». – Как можно с самолёта пропалывать посевы?

- «Гербицидами» - прочитал я в газете. – «Пилоты приступили к обработке посевов гербицидами и быстро закончили эту работу».

«Черноволосый» не хуже космонавта в невесомости взвился под потолок и яростно стал всем рассказывать-доказывать, что «сыпать с самолёта ядовитый дуст и гербициды – это вредительство, а не помощь». Мужики опять горячо стали обсуждать эту новость и опять на меня «зашикали», чтобы я не мешал…

Через минуту я «невинно» спросил у папы: «Пап, а лектор – это борец? ».

- Какой лектор? – недоумённо спросил папа. – При чём тут лектор?

- Ну, лектор, который «ведёт большую работу и нет такого уголка, где бы не вели эту работу лекторы – проводники идей партии и правительства».

- Опять ты за старое! – возмутился папа. – Лекторы – это пропагандисты. Они нужны партии и правительству, чтобы люди лучше понимали политику партии и правительства. Понял?

- Понял, - честно ответил я и увидел, что папа мне поверил. – Только мне непонятно, почему лекторы – это борцы? Они что – борются?

- Нет, они не борются, - сказал «лысый» и осторожно оглядел всех присутствующих. – Они говорят, вернее, рассказывают, как надо бороться.

- За изобилие? – опять «невинно» спросил я.

- Какое ещё изобилие?! – возмущённо вскричал папа. – Что ты мелешь?!

«Толстяк» предостерегающе махнул моему папе рукой. Мой папа сдержал свой гнев.

- Откуда ты берёшь эти свои вопросы? – спросил папа и выхватил у меня из рук газету.

Он пробежал глазами текст статей на первом листе газеты, ничего интересного не нашёл и вернул мне газету с требованием, показать, где напечатано, что лекторы – это «борцы за изобилие».

- Вот, - «невинно» сказал я и прочитал вслух. – «Лектор – это борец не только за идейное богатство советских людей, но воспитатель лучших трудовых качеств, борец за создание материального изобилия».

Мужики не поверили и стали передавать из рук в руки газету с этим текстом…

- Да, - признал папа. – Прости меня, сынок за то, что я вспылил. «Пылить» не надо никогда, нет пыли без спешки. Торопиться не надо…

Он ещё раз внимательно прочитал статью и тяжело вздохнул.

- Понимаешь, Сашок, - сказал он мне и одновременно всем нашим мужикам. – Лектор лектору рознь. Одни заменяют конкретную работу говорильней, другие действительно разъясняют, растолковывают, объясняют и рассказывают людям то, что многим непонятно, неясно, неизвестно, что порой трудно понять, принять и даже простить.

- Помню, у нас на фронте в эскадроне был комиссар, - продолжал папа. Я затаив дыхание приготовился услышать новую историю из времён войны. Папа очень редко рассказывал о войне. Во время рассказов он сильно переживал, тяжело переносил воспоминания и потом очень надолго «замыкался в себе».

- Наш командир эскадрона был очень лихой, бесстрашный и очень целеустремлённый, - продолжал папа. – Он ничего нам не объяснял, а только приказывал. Правда при этом он старался всеми силами обеспечить выполнение боевого приказа, но никогда нам не объяснял, почему мы должны были идти именно туда, куда надо и делать то, что надо.

- Комиссар эскадрона был не такой, - с горечью сказал папа. – Он всегда отдавал приказание так, что мы знали, за что мы идём на смерть, ради чего, почему именно туда и зачем нам надо было сделать то, что надо было сделать. Причём по его словам получалось так, что мы сами как бы хотели или должны были выполнить его приказ-просьбу, иначе мы бы были не мужиками, не советскими людьми, не коммунистами.

- Наш комиссар очень редко приказывал строго по-военному, - сказал папа. – Чаще он ставил перед нами цель и задачу, разъяснял и растолковывал причины и последствия выполнения его задания, пояснял условия его исполнения, в том числе опасные для жизни. Только приказы командира эскадрона мы выполняли со страхом, борясь со своей трусостью, а задания комиссара мы выполняли геройски, гордясь своей храбростью. Чувствуете разницу?

Мужики согласно закивали головами, а я вдруг стал серьёзным и на время прекратил свои «невинные» вопросы…

Так, например, я вдруг увидел, что «120 членов сельхозартели имени Мичурина поставили перед собой задачу – управиться с сеноуборкой до начала косовицы хлебов». Действительно, лучше ударными темпами заготовить корма, а потом всей артелью бороться за сбор выращенного урожая. Если же работать мелкими группами, да ещё на дальних участках, то это будет «распыление сил» и «малый результат».

- А малый-то у тебя, Сергей Иванович, не малой, а совсем уже почти взрослый, - уважительно заявил «черноволосый» и встряхнул мой чубчик на голове. – Соображает…

- А то! - сказал горделиво мой папа. – Он ещё всем нам фору даст по соображению!

- А я? – обидчиво сказал мой старший брат, который только что вернулся из велосипедного круиза по окрестностям. – Я что, не так соображаю, как Сашка?

- Ты соображаешь лучше, чем Сашка, - миролюбиво сказал папа. – Быстрее, находчивее, веселее.

Мой брат вызывающе посмотрел на меня и горделиво вскинул голову.

- Только ты, Юрочка, - сказал с усмешкой папа, - Соображаешь не так разумно, как Саша. Он сначала думает, потом говорит, а ты сначала говоришь, а потом начинаешь думать о сказанном. Поэтому тебе попадает больше, чем Саше, но ему попадает лучшее, чем тебе.

Я совершенно запутался в папиных словах, да и мой брат Юра, судя по выражению его лица, тоже мало, что понял из папиных слов.

Только мужики понимающе заулыбались и стали загадочно переглядываться друг с другом. Интересно, что они такое поняли, что я не понял?

Хотя папа меня и похвалил, но мне вскоре надоело читать местную газету и статьи-заголовки: «о борьбе за высокий урожай сахарной свёклы», которая совершенно не была сладкой; о «соревновании косцов»; о «своевременной и высококачественной сдаче объектов в эксплуатацию», которой мешают бюрократы, не выдающие кирпич со склада; о «неповоротливости руководства смежников».

Меня только привлекала фотография молодой укупорщицы из нового цеха местного винзавода, который делал вино из фруктов. Красивая укупорщица бутылок с вином сидела за лентой конвейера и укупоривала их так, что являлась ударницей коммунистического труда. Звали укупорщицу Ляля Бригель и она была очень красивая.

Потом я подумал над папиными словами и рассказом о военном комиссаре, представил себя на войне в образе Мальчиша-Кибальчиша.

Я бы тоже воевал, как папа, смело, находчиво, храбро, с умом, с расчётом и военной смекалкой. У меня тоже были бы друзья, боевые товарищи, как у папы. Мы бы тоже были вместе, один за всех, и все за одного. И приказы бы я отдавал простые и понятные, не требующие разъяснения, потому что иначе нельзя – нет времени в бою на размышления, воевать надо быстро, точно, умело.

Я так думал, а сам снова «пробегал» глазами по заголовкам и текстам статей в газете…

Труженики сельского хозяйства «неустанно боролись за высокий урожай сахарной свёклы», повсюду соревновались косцы и «на дальних лугах скашивали гектары сочных трав». На строительстве нового хлопчатобумажного комбината «в полную силу трудились бригады монтажников, электриков, сантехников, строителей». При этом рабочие корреспонденты – «рабкоры» - в газете смело писали о недостатках в организации и обеспечении работ.

Группа бригадиров отделочников писала, что «перед пуском прядильной фабрики не чувствуется большой ответственности за выполнение взятых социалистических обязательств», «вместо 5000 кирпичей ежедневно привозят только одну машину и то битого». При этом руководство строительства «проявляют какую-то непонятную неповоротливость».

- Какая там «неповоротливость»! – вскричал горячо «черноволосый». – Это настоящее вредительство! При Сталине за такое бы «к стенке» сразу поставили!

Мужики опять загалдели, а папа так строго взглянул мне в глаза, что я решил прочно замолчать и больше ничего не читать…

Однако, какой-то чёртик озорного любопытства меня снова потянул к газете и я, не беря ей в руки, снова стал искоса читать другие статьи и заголовки.

Один автор «навстречу Пленуму ЦК КПСС» писал, что «в нашем обществе утверждается коммунистическая мораль и нравственные принципы, которых нет и не может быть в обществе, где господствуют эксплуататорские классы».

Мне очень понравились эти принципы – «человек человеку друг, товарищ и брат», «один за всех и все за одного», «всем по справедливости», «скромное благородство», «товарищеская взаимопомощь», «добросовестное отношение к труду», «честность и нравственная чистота».

- Что это ты глазами сверкаешь? – подозрительно спросил меня папа. Я не удержался и вслух громко прочитал о нравственных коммунистических принципах.

- Вот это верно, - сказал папа. – Наконец-то ты нашёл то, что нужно и должно читать всем, особенно вам с Юрой. Эти принципы действительно стоящие и им надо следовать. Если бы не эти принципы, то мы бы не победили в войне с фашистами, не восстановили бы страну, не были бы сильнее американцев.

Все мужики согласились с моим папой и ещё немного поговорили о том, что эти принципы никакие ни коммунистические, а общечеловеческие, потому что эти принципы известных всем с детства, с уличных отношений ребят друг с другом.

Я тоже был согласен с папой и мужиками, потому что мы с ребятами в школе, в классе и на улице следовали этим принципам, даже не зная, что они, оказывается, коммунистические…

Осмелев от всеобщей поддержки, я осмелился и спросил: «Пап, а что такое антиобщественные элементы? ».

- Тунеядцы, паразиты, пьяницы и лодыри, - кратко ответил мой папа. – Так их называли у нас в деревне Кошелёвка. Это те, кто не хотел трудиться, участвовать в общих делах, но был первым с ложкой за общим столом. Это, сынок, такие элементы нашего общества, которые норовят получить больше, чем заработали, которые воруют, отнимают, хитрят, обманывают и мошенничают.

- Это, Сашок, - сказал «толстяк», - Преступники. Злостные и опасные нарушители правопорядка. Они не просто хулиганят из-за озорства, а вредят. Например, один из наших работников, когда его наказали за пьянку на работе, намеренно испортил большую партию свежих продуктов. Он втихаря отключил на выходные холодильник и почти все продукты испортились. Ущерб был большой, а главное, сорвали праздничное застолье передовиков производства.

- А у нас, - сказал «очкарик», - Один «рационализатор» всё жаловался, что его не замечают и не понимают, поэтому он решил без разрешения и согласования с руководством изменить порядок и условия испытаний нового оборудования. Хотел как лучше, а получилось плачевно. Установка вспыхнула. Сгорело оборудование и пришлось заново всё переделывать.

«Черноволосый» тоже не удержался и рассказал о их сотруднике, который в своё время совершил должностное преступление, отсидел год и за время «отсидки» стал «воровским авторитетом».

- Сначала мы ничего не замечали, а потом заметили, - сказал «черноволосый». – Он принципиально не работал, не участвовал в общих мероприятиях, не выходил на субботники, не ходил на собрания, ни с кем не дружил. «Сидел на шее» у жены и своих двоих детей и только делал вид, что работает – постоянно носил одни и те же документы, перекладывал папки с места на место, строчил доносы и докладные начальству.

- А потом, - продолжал «черноволосый», - Он всё время строил козни, интриги, распускал слухи, ссорил всех друг с другом. Потом каким-то образом обзавёлся «дружками» и они стали всех нас тиранить.

- Ну, а вы что? Не смогли с ними справиться? – спросил «лысый» и победно усмехнулся, нетерпеливо готовясь рассказать свою историю.

- Мы, как всегда, - ответил с горечью «черноволосый». – «Прорабатывали» на собраниях, вызывали «на ковёр» к начальству, даже однажды устроили заседание «товарищеского суда». У нас ведь «политика гуманизма – помочь оступившемуся человеку осознать свою вину перед обществом и не на словах, а на деле встать на честный трудовой путь».

- Ну, и как, встал? – спросил заинтересованно «очкарик».

- Нет, - ответил «черноволосый». – Он и его «дружки» стали чем-то вроде подшефных для нашего начальства. На них они отрабатывали «приёмы политического и общественного воспитания». Дошло до того, что ради «перевоспитания» они уже все вместе стали выпивать и весело проводить время.

- Ну, и чем всё это кончилось? – сурово спросил мой папа.

- Что вы все «разнукались»?! – возмутился «черноволосый». – Кончилось, как всегда, плохо. С «подачи» этого «элемента» было совершено очередное должностное преступление. Он снова попал «за решётку», но теперь уже в компании со своими «дружками» и «начальниками», а меня, за реализацию программного положения нашей партии – товарищеское осуждение антиобщественных поступков – перевели на другую работу, чтобы «не выносил сор из избы»…

Мне стало жалко «черноволосого» и я громко прочитал примолкшим мужикам: «Долг каждого гражданина, образно говоря, чувствовать себя милиционером, который стоит на страже общественного порядка, на страже охраны богатств общества».

- Так сказал товарищ Хрущёв, - добавил я от себя к этим газетным строчкам.

Мужики молча выслушали меня и ничего мне не сказали…

Чувствуя, что я что-то сейчас теряю, я торопливо заявил мужикам, что «самоуспокоенность – наш враг», что мы должны «во всеоружии встретить жатву» и «привести уборочную технику в боевую готовность», что «учёба передовым методам помогает в труде», что «овощеводство – это выгодное дело».

Ничего не трогало и не заинтересовало мужиков, которые как-то вдруг все поникли, стушевались, замкнулись, замолчали.

Они оживились только тогда, когда я деловито сообщил им, что скоро на киноэкраны выходит немецкий художественный фильм «И твоя любовь тоже» и новый итальянский цветной художественный фильм «Женщины востока».

- Когда выходят?! – одновременно воскликнули «лысый» и «черноволосый».

- Скоро, - коротко ответил я.

- Женщины Востока – это, знаете, такие «штучки», - мечтательно сказал «толстяк» и запрокинул руки себе за голову. – Они так смачно танцуют «танец живота»…

- Покажи, - заинтересованно попросил «лысый» и надвинул свою кепку себе на глаза.

«Толстяк» медленно поднялся с постели, неожиданно плавно и гибко вышел в середину нашей комнаты-спальни-палаты и вдруг стал вращать своим огромным животом, вилять бёдрами, перебирать ногами и щёлкать по-испански пальцами рук.

- Кончай этот стриптиз, - сказал «черноволосый».

– Вот, кто бы сейчас станцевал танец живота, так это наша Валентина, - сказал мечтательно «черноволосый» и все присутствующие с ним согласились.

- Кто о чём, - заметил мой папа, внимательно вчитываясь в очередную газетную статью. – Там в космосе сейчас летает наш герой, Быковский, а они мечтают о «женщинах востока».

- Да путь летает, - миролюбиво сказал запыхавшийся «толстяк». – Мы ему не мешаем.

- Он бы, наверно, сам был не против, если бы с ним полетела «женщина востока» - сказал «черноволосый» и подмигнул «лысому».

- Слышь, очкарик, - обратился «лысый» к «очкарику». – А как там в невесомости? Танец живота танцевать можно?

- Ещё как можно, - весело ответил «очкарик». – Иные там вертятся, как белки в колесе или дрыгаются, как «в падучей».

Лёжа в своей постели, «очкарик» вдруг задрыгал ногами и руками, начал извиваться всем телом, а «толстяк», вторя ему, вдруг начал танцевать сумасшедший рок-н-ролл.

Вскоре мы все скакали и прыгали посреди нашей комнаты-спальни-палаты, изображая космонавтов в невесомости…

- Нет, - подумал я своим внутренним мужским голосом. -  Фея-Валентина так бы не дрыгалась. Она бы плавала в невесомости красиво.

Я почувствовал, как во мне кто-то благодарно и нежно погладил меня по моей душе. Ко мне пришло ощущение, что сегодня ночью я увижу мою Фею красоты и страсти танцующую в невесомости…

Последнюю точку в этом утреннем чтении местных и центральных газет поставил, как всегда, мой папа. Он ворчливо сказал: «О чём бы мужики ни говорили, они всегда, в конце концов, начинают говорить «о бабах»…

Выходит, я тоже «мужик», если подумал о фее-Валентине, как о Фее невесомости, танцующей «танец живота»?..