Краденая жизнь 15 (Жизнь проституток)

С Лестатом я увиделся тем же вечером. Если до этого момента я мог считать, что сошел с ума и все происходящее со мной - бред сумасшедшего, то за какой-то час помирившись с отцом, оказавшись в богатом доме, принадлежавшем мне на правах единственного и горячо любимого сына, я воспринял реальность, потому что она мне нравилась. Я думал, что отец проклял меня и никогда не простит, но Луи смеялся в моей голове и спокойно объяснял: "Родители прощают своим детям так много, что ты и представить себе не можешь. Просто пади ему в ноги и можешь поплакать". Возвращение блудного сына, таким образом, произошло по его сценарию. Однако если бы мне хотелось только стать благопристойным горожанином, забыв про скрипку и Лестата, я бы давно догадался сам, без Луи, что мне следует предпринять. Но Луи обещал, что Лестата я вот-вот увижу. "Он у королевы", - объяснил демон. "И что? - мысленно расхохотался я. - Это значит, что теперь я буду видеть его денно и нощно? Кто я? Ночной горшок Марии-Антуанетты?"  "Фи, - поморщился Луи. - Ты купец, которого она ждет сегодня у себя с самыми великолепными в Париже масками для карнавала. Не тебя, конечно же, а твоего отца. Но ты же видишь, что он болен". Отец неважно себя чувствовал и послал к королеве меня, уверенный, что у меня появится шанс проявить себя. Старик был счастлив, когда с восторгом я обещал служить ему, как любящий, уважительный сын. Но наша встреча с Лестатом оказалась мимолетной, и напоминала видение или сон. Я понял немногое - он принят в высший свет, он стал еще красивее, обзаведясь гибкой грацией, которая и раньше в нем была, но стушевывалась для меня под милой едва уловимой неуклюжестью деревенского барчонка. Что с ним сделал герцог? Я знал от Луи, что Вельзевул, то есть Мемнох его дрессирует с утра до вечера и последнее, что интересует монстра тьмы - прекрасное юное тело моего любовника. У меня закружилась голова от ревности, когда я понял, что он свой для королевы и ее приближенных, и что в этом не было или было немного заслуги герцога. Но тут же меня охватила жалость и тревога. Никогда еще мне не доводилось видеть его таким беспомощным, измученным и почти... подчинившимся. Даже его жалкие попытки сопротивления напоминали агонию ласточки в зубах кота. А если Вельзевул еще передумает и затащит его против воли в постель? Это уничтожит Лестата. "Я не знаю, какие у Мемноха планы, но не сломать точно. Он хочет изменить его судьбу. Это акт любви. Дьявольской любви", - поделился своими предположениями Луи. Он, должно быть, был прав, но уж очень мне не нравилось, как герцог пожирал глазами своего протеже... Как бы там ни было, на другой день мне пришлось покинуть Париж, потому что отец разболелся и только я мог отправиться в Англию за качественным сукном и первосортной шерстью. Луи заявил, что месяц мне не положено видеться с Лестатом. "Это снова дьявольский план?" "Да, - коротко ответил Луи, и мы занялись сборами, чтобы переплыть Ла-Манш.

Вернулись мы раньше, чем миновал месяц. Надо сказать, что я вдохновленно занимался бизнесом, обнаружив, что это очень интересно и хорошо воздействует на мозг и общее самочувствие. Скрипку я не брал в руки, потому что мне становилось нестерпимо больно, словно в ней таилась та часть моей души, которая отвечала за выбор дорог: светлой или темной. Или открывала дверь в мир духов? Луи одобрительно слушал мои рассуждения на эту тему. "Да, Николя, искусство, творчество - открывают дверь в мир энергий, а мы, даже я, немного знаем об этом мире и совершенно беспомощны в нем. Нас могут одарить таким счастьем, какого на земле не найдешь, мы можем увидеть такую красоту, которую человек едва в состоянии себе представить, а музыка здесь... Да, музыка такая, какую ты слышишь, когда рискуешь взять в руки скрипку, только теперь благодаря моему вольному-невольному опыту, тому, что я давно не принадлежу миру живых, ты научился извлекать эти звуки из струн. Занимайся бизнесом, мой мальчик, это поможет тебе ждать месяц и сохранить рассудок".

И я занимался бизнесом, восстановил старые знакомства и частенько по вечерам просиживал в той самой роковой таверне, откуда к самому дьяволу отправился мой любовник и друг. Времена становились неспокойными, наши беседы с университетскими приятелями трещали от сдерживаемого до поры пламени свободы, тлевшего в их сердцах. Как всегда, больше всех высказывался горбоносый веснушчатый  Жоффруа, который раньше всегда одевался небрежно, потому что был лентяем, теперь же он одевался с подчеркнутой небрежностью, и в его облике даже обозначилось нечто, напоминавшее грубоватое, варварское кокетство: обтягивавшие до неприличия панталоны из лосиной кожи, грязные, но ладно сидевшие на его ногах сапоги на высоких, недопустимо высоких для нашего сословия каблуках. И, естественно, новый предмет его гордости: новехонькая шпага, которая "не такая, как у этих обломков древности, вытащенная из пыльного сундука, а то, что надо".

- У них появилась дурная манера, - рассказывал гибкий, изящный Гийом, одевавшийся теперь по последней моде, но скромно, со вкусом, - задираться к честным людям, оскорблять их в собственных лавках, даже при выходе из церкви! Они кичатся тем, что владеют шпагой и могут, как им мнится, решать, кому жить, а кому умирать. Ты помнишь Артуа Лагарьера? Так вот, он был убит на прошлой неделе только потому что виконту де Нарбонн видите ли не нравилось, что от Лагарьера пахнет конским потом!  

- Они всегда этим кичились, - неприязненно заметил Жоффруа. - Видишь ли, они полагают, что умение владеть шпагой ставит их выше других и отличает от простолюдинов. Этакие ходячие среди смердящих смертных боги.

- Они полагают, что простолюдин, даже если научится владеть шпагой, не станет умирать ради чести, - счел я необходимым пояснить.

- Безумцы... Сословие безумцев.... – произнес Гийом, всплеснув белыми ухоженными руками.

- Чепуха все это! Вот что я тебе скажу, Николя: их верхушка уже давно забыла не то чтобы о чести, об элементарной порядочности! Они врут, подличают и изворачиваются не хуже самого дрянного ростовщика!

- Это во дворце? Не знаю, но честь для них по-прежнему смысл жизни. Для большинства из них.

- Я понимаю отдать свою жизнь, когда нет другого выхода, но они же постоянно создают опасные ситуации, словно ищут смерти! – гнул свое Гийом.

- Они ее получат, но не так водевильно, как им мечтается, - презрительно провозгласил Жоффруа.

- Вы уже знаете, как именно? Не расскажите мне, как старому знакомому? - прозвенел рядом с нами знакомый голос.

Увлеченный беседой я не заметил, что нас многие слушают, но подняв глаза я вскрикнул, уж совсем не ожидая, что именно сегодня наконец увижу его. Он пришел. Пришел ко мне! Я молчал, потому что у меня кружилась голова. Что делал во мне Луи, я не знаю, мне было наплевать.

- Какая неожиданная встреча, - процедил Жоффруа, цепко оглядывая высокую стройную фигуру, облаченную в приталенный персикового оттенка камзол с золотым шитьем, облегавшие длинные сильные ноги кюлоты и сверкавшие бриллиантовыми пряжками туфли на темно-красных каблуках, значительно выше, чем у Жоффруа.

Лестат показался мне видением, соткавшимся из золотого солнечного света. Любуясь им, я испытывал почти болезненный восторг и не мог произнести ни слова. Жоффруа я жаждал убить и еле сдерживался, чтобы не проткнуть его вилкой. Он помешал встрече, которую я желал настолько, что даже думать о ней боялся!

- Я вам не расскажу, а покажу, как именно собираюсь надирать задницу таким расфуфыренным господчикам, как ты, несостоявшийся актерчик высокородного происхождения!

Должно быть это я виноват... Зачем говорил ему, что аристократы ищут смерти, чтобы продемонстрировать насколько выше жизни славят свою Богиню "Честь"? Ну, допустим, не этими словами, но что-то такое я же говорил и спровоцировал ситуацию. Или нет? Луи во мне молчал, возможно, перепугавшись не меньше моего.

Ну дальше все вышло очень быстро. Все вообще случилось быстрее, чем требуется времени, чтобы рассказать. Лестат с самоуверенным смешком, которого я раньше у него не слышал, отступил чуть назад и шикарной тростью, на которую до этого на модный манер вальяжно опирался (на самом деле, аристократы в ту пору как-то особенно усердно принялись обуваться в вычурные туфли, в которых передвигаться, не свернув шеи, можно было только по мраморным плитам дворцов), ткнул Жоффруа в грудь.

- Покажите, милейший, - коротко предложил он, с веселым и абсолютно неподдельным любопытством сверкая фиалковыми глазами.

- Полноте! - вскричал вскакивая Гийом. - Лестат, где ты так долго пропадал? Мы рады тебя видеть. Жоффруа?

Жоффруа с хладнокровным видом ухватился за кончик трости и отвел ее в сторону заметно дрожавшей рукой.

- У вас теперь так принято стращать мирных горожан? Вы так высоко превознеслись, милейший, что воображаете кого-то можно испугать тростью?

- Вы - мирный горожанин? О, как досадно! Ваши речи ввели меня в заблуждение. Должно быть, я ослышался.

- Вы все прекрасно слышали! - с этим воплем придурок Жоффруа отскочил к стене и выхватил шпагу! Я так и думал, что посещение ими с Гийомом фехтовального клуба закончится какой-нибудь непоправимой глупостью.

Лестат презрительно разглядывал Жоффруа. Интерес в его глазах угас, и мне подумалось, что он, наверное, прикидывает, как выкрутиться из нелепой запахшей кровью ситуации. Ну... как обычно. Сначала вляпаться, а потом думать! Вернее, не так. Лестат вообще никогда в своей жизни не думает. Точнее, он думает без передышки, но совмещает этот процесс с действиями, поэтому отдельного периода для размышлений у него нет. Если они все такие, не удивительно, что мир решил от них избавиться.

- Мне не интересно и не хочется убивать тебя, Жоффруа. Я пришел к Николя. Если ты перестанешь от нечем заняться набрасываться на мое сословие и на меня, я заберу с собой Николя, и мы расстанемся, чтобы, надеюсь, больше не встречаться.  

Жоффруа нервно рассмеялся:

- Смотрите, "его светлость" милостиво отпускает меня на все четыре стороны! А ты говорил о чести, Николя! Да они давно о ней забыли! Нынче аристократики хороши в реверансах, да в махании тростью перед носом мирных горожан!

Лестат сузил глаза, но не сделал ни движения, чтобы защитить себя, хотя Жоффруа подскочил к нему, видимо, желая напугать?

- Ты не очень то мирный, Жоффруа, - холодно заметил Лестат.

- Защищайся! Или я недостаточно хорош для такого петушка как ты? Или ты боишься разбить себе нос? Спорим, эти дамские туфельки не предназначены для мужских разговоров?

- Лестат! Жан! - в одни голос вскричали мы с Гийомом.

Но что мы могли поделать? Жоффруа явно нарывался на неприятности. Или в самом деле воображал, что Лестат беспомощен перед ним, и ему представилась редкая возможность высмеять аристократишку на глазах у толпы зевак - нашу компанию окружали со всех сторон, а хозяин даже притащил свечи, потому что низенький зальчик его заведения освещался единственным закопчённым оконцем.

Лестат, до последнего оскорбления стоявший неподвижно, как кукла из модного набора, в мгновение ока превратился в подобие раскалившийся стали. Изящным движением он бросил трость так, что она дугообразно пролетела перед шарахнувшимся Гийомом и картинно прислонилась к спинке стула. Быстрым молниеносным жестом он извлек шпагу, до того выглядывавшую из-под полы жюстокора, и встал в стойку. Каблуки ему ничуть не мешали, только придавали его движениям некое противоестественно изящество, словно он слегка парил перед бледным как смерть противником. Ну а дальше Жоффруа выступил вперед, сделал выпад, Лестат отразил, еще выпад, несколько почти танцевальных па друг перед другом. Жоффруа ликующе рассмеялся - противник позволил ему показать изученные в фехтовальном клубе приемы и даже слегка покрасоваться, но это надоело Лестату спустя минуту. Со словами: - «Вы научились пользоваться шпагой? Но этого мало. Нужно не только знать, как это делается, но и для чего. Вы же не хотели меня убивать? А я не желал убивать вас. Только проучить», - Лестат немного покружил по зале, исполняя завершающие пируэты своего танца под звон отражаемых им ударов, имевших целью именно убить, и выбив у Жоффруа шпагу, прижал его к себе спиной. Его изящные руки в светлых перчатках крепко держали дергающегося горе-дуэлянта за плечи, а приставленная к горлу шпага красноречиво провозглашала победителя.  

- Итак, что важнее для вас, сударь? Жизнь или Честь? Я могу перерезать вам горло, если вы жаждете умереть, как дворянин.

- Пусти. Тебя посадят в тюрьму!

- Нет. Мы оба знаем, что мое деяние окажется безнаказанным. Поэтому ты и борешься. Итак?

- Пусти. Это бесчестно. Просто убийство! Даже ты должен это понимать!

Лестат недобро рассмеялся и отпустил Жоффруа. Тот угрюмо, ни на кого не глядя, собрал вещи и вышел из трактира.   Гийом взглянул на Лестата измученными глазами.

- Спасибо, что не убили его. Сейчас среди вас мода - убивать потенциальных бунтовщиков на дуэлях. Обычно, даже не предоставляют выбора.

Лицо Лестата дернулось, как от боли.

- Не надо судить обо всех по каким-то единичным случаям, - начал он, подходя к Гийому, но тот подчеркнуто низко поклонился и вышел вслед за Жоффруа.

Зеваки тоже стали расходиться. Мне подумалось, что больше они все же хотели посмеяться над распластавшимся на грязном полу трактира аристократишкой, а не восхититься его безупречным искусством фехтования.

Наконец мы остались одни. Я стоял, осознавая, что от смущения и священного трепета перед ним, таким опасным, прекрасным и новым для меня, обнимаю себя руками за плечи. Он сам подошел, тоже смущенный, быстро притянул к себе, крепко обнял.

- Никки, я так скучал по тебе.  

- Ты мог послать мне хотя бы весточку, - ответил я с целью немного его помучить и ощутить, как его тело становится покорным от одного звука моего голоса. Так мне будет не так страшно прижать его к себе.

- Ох, у меня не было возможности, правда. Выслушай же меня...

- Герцог заковал тебя в кандалы? Вставил кляп тебе в рот? Там наверняка были слуги, и ты мог...

- Никки! Да послушай же! Нет, погоди. Давай уйдем отсюда.

Он был прав - на нас поглядывали с новым интересом. Объятия Лестата, все менее напоминавшие дружеские, потому что они были слишком яростными, не были взаимными и потому что я и не пытался высвободиться, разомкнулись. Мне стало холодно. Я не переборщил? "Ты имеешь над ним огромную власть, - услышал я пораженный голос Луи. - Подумать только... Он почти оправдывается. Я и представить себе не мог…" 

- Да, уйдем, - согласился я.