4. 4. Игра. Вызов aka Семейная инцест игра

4. Игра.

Вызов.

4.1. Ксения.

Секомая.

В готовности принять Боль.

Господи!

Как же стыдно-то...

Стыдно-то как...  

Наташа, милая моя Синеглазка! Я не хотела тебя обидеть!

Прости!

4.2. Наташа.

Экзекутор.

В готовность начать.

... В кабинете ее ждало вполне ожидаемое зрелище. Ксения со скромной и загадочной улыбкой сидела на уже выдвинутой деревянной скамье, сосредоточенно рассматривая один из прутьев «бархатных розог», совсем недавно приготовленных ею же для себя любимой. Остальные прутья лежали на той же скамье, рядом, чуть в стороне.

- Ну, что скажешь? Неужто Фея Крестная получила от собственного Крестного, известного своими гуманными взглядами на вопросы воспитания, «добро» на то, чтобы «спустить нежную шкурку» с меня, с маленькой, неопытной, несчастной, забитой и всеми обиженной девочки? – Ксения только что не смеется в голос. – Неужто не воспретил он тебе столь жестокое и постыдное деяние?

- Не воспретил, - подтвердила весьма скептическим тоном Наташа, - хотя и весьма не одобрил. Ты же знаешь, он не выносит проявлений жестокости. Как и я.

- Но Вас с Сергеем он... – Ксения не договорила, но Наташа все поняла.

- Мы совсем другое дело. Иначе было никак, поверь мне, - тихо произнесла она. - И он до сих пор сожалеет, что так все вышло, и мы с Сережей, в результате, теперь именно такие. Да, нам это приятно, конечно в умеренных количествах. Но это же не повод поступать так с другими! Я назначила тебе...

- Я приняла назначенное тобою, и не спорю, все было правильно, - серьезно, уже без улыбки произнесла Ксения. - Тогда это помогло мне излечиться, и я благодарна тебе за это, как и за все, что ты сделала для нас со Стерхом. Но это другое. Пойми, я прошу тебя о другом. И здесь мне ни Стерх, ни твой муж, Сергей, не помогут. Только ты.

- Ксения! – Наташа присела на деревянную скамью рядом с нею.

Взяла ее руки в свои.

Заглянула ей в глаза.

Странно, но на этот раз в глазах ее Крестницы не было ставших уже привычными искорок смешливости. Она была удивительно серьезна, как тогда, на следующий день после своего спасения. В тот день, вот с таким же сосредоточенным, отрешенным и каким-то возвышенным выражением карих глаз, Ксения стояла в белой льняной рубашке, перед Купелью, в Храме, перед таинством Крещения. Того самого Крещения, которое было ей обещано Наташей.

И у Наташи опять заныло сердце. Снова зашевелились пакостные предчувствия...

- Ну, зачем тебе это? – со вздохом спросила она эту непривычно серьезную девочку-женщину. – Зачем тебе эта боль?

Провела ладонью по щеке своей визави. Ксения молча ткнулась губами в ее пальцы. Потом вновь подняла на нее свои темно-карие глаза, и внимательно посмотрела на свою Крестную. Наташа похолодела. Ей стало просто страшно от необъяснимой решимости, которой повеяло от взгляда женщины-девочки с эльфийской внешностью.

- Так нужно, - тихо сказала Ксения. – Не спрашивай зачем. Просто помоги мне. Я после тебе все объясню.

- Мне страшно это делать, - тихо призналась Наташа.

- Я знаю, - кивнула юная женщина. – Но пойми, на самом деле тебе нечего бояться. Поверь, все под контролем. Ты справишься. Просто сделай то, что я прошу! Сделай то, что дОлжно. И все будет хорошо. Все будет правильно!  

- Ничего не дОлжно! – Наташа просто возмутилась ее словам. – Ты в своем уме? Это даже не наказание, это пытка какая-то! Ты просишь истязать тебя, ту, которую я люблю... Уж не знаю, как сестру или подругу... И вообще, в конце концов, ты моя Крестница и я за тебя отвечаю перед Богом! За что мне тебя так мучить?! Так же нельзя, пойми это!

- Я знаю, ты добрая, и любишь меня! - вздохнула Ксения и посмотрела как-то особенно умоляюще. – Но пойми, так нужно. Давай сыграем в Игру. Ты сечешь меня, крепко, в полную силу. Чтобы «пробрать» и заставить просить пощады. Если я «сдамся», мы все прекращаем. Ты меня отвязываешь, и я, стоя на коленях, прошу у тебя прощения за глупость. Поверь, мне это не трудно.

- Тебе не трудно, - иронично кивнула Фея Крестная. – Зато мне трудно. Это мне тебя придется хлестать в полную силу, видеть полосы на твоем теле, слышать твои слезы и крики. Совсем не притворные! Кстати, а что будет, если ты не запросишь пощады? А? Что тогда?

- Сто ударов, - тихо произнесла Ксения. – Я получу «Сотню от Крестной», в точности, как просила. Получу от тебя то, чего добивалась. Все по-честному! Вряд ли ты захочешь мне «добавить».

- Господи, да нет, конечно же, нет! – Наташа порывисто обняла свою подругу-воспитанницу. – Как ты вообще могла такое подумать?! Я что, по-твоему, зверь какой? Я же тебя люблю!

- Значит, договорились? – Ксения отстранилась и как-то мягко улыбнулась. – Вот видишь, ты ведь хотела отучить меня от глупостей с «болевым экстримом», чтобы я «схлопотала» от тебя розог, получила от этого море впечатлений, и больше не просила? У тебя есть шанс!

- Я с ума с тобой сойду! – покачала головой Наташа. – Ну и затею ты придумала.

- Значит, ты согласна! – уже утвердительно, с каким-то совершено неуместным восторгом, воскликнула Ксения, порывисто обняла свою Фею Крестную и тут же с показной скромностью уселась, положив руки на коленки. – Я готова! Я жду твоих распоряжений!

Наташа поднялась и посмотрела на нее сверху вниз. Улыбка Ксении, совершенно неуместная в подобной ситуации, ее, как это ни странно, успокоила.

«В конце концов, - сказала она себе, - девочка просто играет. Ничего, сейчас я ей все покажу весьма наглядно, ощутимо и доходчиво. Будет больно, но куда уж теперь деваться... Ладно, поплачет немножко, а там и сама запросит пощады, да и поблагодарит потом. За то, что я ее мучила совсем недолго. Только бы выдержать, мне бы выдержать ее вопли... Помоги мне, Господи, вразумить эту девчонку! И дай мне Терпения... Сама бы легла под розги вместо нее, да разве это поможет?   Жалко-то как ее, бедную дурочку. Ну, зачем ей это все, зачем? »

Так и не найдя для себя вразумительного ответа на этот вопрос, Наташа вернулась к первоначальному плану, чуть-чуть его модифицировав. Теперь все следовало обставить несколько иначе. Теперь в повестке дня стояло не символическое знакомство юной женщины-девочки с разными сортами розог, с подробным обсуждением болевых ощущений и нагнетанием «жести», для пугающего впечатления, как она это изначально задумывала, а суровое ритуальное сечение. Сечение без пощады и компромиссов.

Сечение кого? Школьницы? Служанки? Крепостной девушки? Или Жрицы у Алтаря Артемиды Ортии? Хотя, пардон, там, вроде бы секли юношей-эфебов, а отнюдь не молодых женщин!

Так какой из исторических вариантов взять для обозначения Игры?

Никакой. Суть Игры совсем иная. Расклад отношений весьма прост. Кто – кого. Как на дуэли. С весьма странными вариантами «оружия», своим «девайсом» для каждой из сторон предстоящего «игрового» противостояния. Розги против упрямства юной женщины.

И не важно, по какому поводу. Все равно, распространяться насчет подробностей своего интереса к столь жестокой порке, Ксения, похоже, не желает. Так что любой возможный вариант экзекуции не «привяжешь» к ее предполагаемым «тематическим фантазиям».

Жаль. Значит, придется обозначать все серьезно, без игровых «сценариев» и костюмов, хотя можно было бы...

Ксения смотрит на нее каким-то в высшей степени веселым взглядом, потом улыбается, и начинает хохотать.  

- Ой, не могу! – произносит она сквозь смех. – Ну, ты и придумала! Нет, это же надо!

- А что ты хотела? – Наташа смущенно опускает глаза. Она совсем забыла о забавном таланте своей подруги-воспитанницы, умении читать мысли. – Ты ведь сама предложила Игру? Вот я и решила...

- Выпороть меня в викторианском платье, спустив панталончики? – Ксения уже не хохочет, просто по-доброму улыбается. – Спасибо, конечно, за изысканный романтичный вариант! Нет, это действительно, красиво, но...

И почти, вернее, к концу фразы, совсем серьезным тоном:

- Но ты все правильно поняла. Суть Игры в другом.

Ксения встала, медленно, торжественно поклонилась, потом поцеловала тот самый прут, который все время вертела в своих тонких изящных пальцах и протянула его Наташе.

- Я желаю тебе победы, - тихо, спокойно и как-то, одновременно сочувственно и безжалостно, произнесла она.

И на лице никаких признаков улыбки...

Вот и все. Первый раунд Игры она уже выиграла.

Вот так просто. Одним жестом, и несколькими словами.

Снова заныло сердце. Господи, ну за что она меня так жестоко?! Больно то как... И страшно. Ой, как же страшно...

Все.

Началось.

Эта хрупкая женщина-девочка атаковала, и очень успешно.

Перл-Харбор в действии. Прощай, «Аризона»!

Остается держать удар.

И без вариантов.

Где там наши доблестные  летуны на P-40?

Хоть бы не задержались со взлетом под трассирующими пулями...

(Намек на американскую легенду о том, что при налете на Перл-Харбор 7 декабря 1941 г., несколько американских летчиков-истребителей сумели поднять самолеты в воздух и оказать чисто символическое сопротивление японским агрессорам. Легенда является основой одной из сюжетных линий соответствующего фильма – прим. Автора)

- А я-то как себе этого желаю... – тихо, каким-то обреченным тоном произносит Наташа, принимая...

Нет, не розгу. Не орудие наказания. Не традиционный, несколько «романтизированный» флагеллянтами XXI века, одноразовый инструмент для причинения жгучей боли человеческому телу.

Вызов. Символическую перчатку, брошенную ей столь изысканно-покорным, изумительно красивым жестом...

Держать удар. Не поддаваться. Действовать.

Ксения, несомненно, чувствует ее душевную боль. И ей это тоже крайне неприятно. Она ведь любит ее, Наташу. Но действует по-прежнему жестко. Почти не меняясь в лице, лишь легкая тень сочувствия пробежала по изящным чертам, Ксения, внешне совершенно спокойным тоном, говорит, жестко обозначая, что продолжает управлять ситуацией:

- Я в твоем распоряжении. Начнем.

Сильна, девочка, ой, сильна... А ты, Натушка-ребятушка, уже и «поплыла». В «нокдауне» ты, дорогая Фея Крестная, с первого ее удара. Она тебя «ведет». А ты не видишь иного варианта, кроме как подчиниться ее жестоким требованиям.

Собраться. Если ты не сможешь жестко противостоять ее манипуляции, тебе действительно придется выдать ей всю сотню согласованных ударов!

И каждый из взмахов гибкой лозы хлестко стеганет в обе стороны.

Ее, Ксению, по голому телу (сечь ее в одежде даже и не думай! Только голую!), а незадачливую «воспитательницу» прямо по той нежной субстанции, что зовется Душой...

Не дай Бог таких мучений!

Ни мне, ни ей, глупенькой девчонке, по непонятным причинам опьяненной, упивающейся своей кажущейся покорностью.

ЧЕРТА С ДВА!!!

Ты сильна, а я сильнее.

Я выдержу.

Начнем.

Последние слова Наташа произносит вслух. И даже не смущается своего жесткого тона.

Ксения вежливо кланяется, всем своим видом показывая, что иного и не ожидала.

Ну что же, Игра продолжается, и она опять «ведет».

Но только я уже в форме.

Я справлюсь.

И эту фразу Наташа тоже произносит отнюдь не про себя, как-то недобро прищурившись в адрес своей собеседницы.

И слышит в ответ спокойные, уверенные слова той самой женщины-девочки, которую ей предстоит истязать:  

- Да, Наташа! Ты справишься. Я верю. Я тебя люблю!

Ксения великолепна! Быть настолько жестокой... Изысканно, даже нежно жестокой. Молодчина!

Но запомни, девочка, здесь командую Я!

И на ближайший час я твоя Госпожа!  

Это было сказано отнюдь не вслух, но сенситивная женщина-девочка Ксения согласно кивает головой, и спокойно произносит, как бы парируя заранее рассчитанным блоком эффектный выпад своей собеседницы:

- Приказывай, Госпожа.

Именно так она это произносит.

Подчеркнуто уважительно, и с большой буквы.

Н-да... Приехали.

«Госпожа».

С большой буквы «Г»...

Если бы хоть кто-нибудь ей, Наташе, еще сегодня утром сказал, что она опустится до того, чтобы такое подумать в адрес Ксении...

А уж тем более, принять такое обращение от своей Крестницы...

Схлопотал бы хор-р-рошую оплеуху!

И не одну...

А теперь...

Ладно, проехали, скрипя зубами. Госпожа так Госпожа.

Пусть зовет так, не вопрос.

Уж как-нибудь один-то час можно перетерпеть и такое унижение.

- Прости, - Ксения серьезна. – Если тебя это оскорбило, дай мне пощечину, и прикажи тебя называть как-то иначе. На этот час.

- Называй меня так, как решила, - Наташа уже спокойна и принимает ситуацию без раздражения. – Ты не хотела меня обидеть, просто воспользовалась словом, которое я вовсе не желала от тебя услышать. Так получилось. Если хочешь, можешь называть меня Госпожой. Но, действительно, только один час. А потом будь любезна забыть это обращение и не применять его в наших с тобою отношениях.

- Да, Крестная, - девочка Ксения с достоинством кивает головой и подчеркнуто спокойно, со значением произносит:

- С этого мгновения я не оскорблю твой слух этим обращением. Прости меня.

И добавляет, уже со слезами на глазах:

- Ты Крестная. Просто Крестная. Я тебя люблю, и прошу у тебя прощения за то, что ты сейчас мучаешься по моей вине. Поверь мне, это ненадолго. Это, действительно, всего только на один час. Через час все закончится. Так или иначе.

- Тебе дать платок? – Наташа глядит на нее уже сочувственно. Господи, ну какое там может быть противостояние у них с этой девочкой! У Ксении просто бзик, приступ упрямства, желание «погеройствовать» в стиле Старшей. Доказать, что она сможет терпеть жестокую боль, так же, как и ее Крестная. Примерно так: «Она смогла выдержать сотню, и я смогу! » Глупость, конечно, но, во всяком случае, глупость вполне доброжелательная.

Ксения молча кивает ей, слезы текут у нее по щекам. Фея Крестная, вынув из кармана бумажный платок, сама приводит лицо своей Крестницы в порядок. А потом...  

Потом, фигурально выражаясь, плюнув на все авторитеты, на заявленные отношения «господства и подчинения», порывисто обнимает ее. Ксения ревет у нее над ухом, всхлипывая и прося прощения.

Ну, Слава тебе, Господи! Хоть не стала играть ни в покорную рабыню, ни в узницу, готовую за какие-то там Идеи молча страдать под пыткой! Пусть уж будет сама собой! Да и мне так легче. Нафиг эти условные «ритуальные роли». Боли они ни прибавят, ни убавят, а моральных страданий от них...

Плачет девочка...

А ведь это хорошо!

Она уже плачет! Уже сейчас, когда жгучая лоза еще и не засвистела в воздухе.

Значит, и не так уж много этих свистов понадобится для ее вразумления. Плачь, девочка, плачь! Твои слезы помогут мне осуществить твои мечты, как говорится, «малой кровью». То есть, вообще без крови. Одними слезами обойдемся, и по-минимуму. Уже хорошо.

Наконец, Ксения успокаивается. Фея Крестная чуть-чуть отстраняет ее от себя. Слегка наклонившись, целует ее в щечку и ласково улыбается.

- Продолжим? - заговорщически подмигивает она своей подруге-воспитаннице, принявшей на себя, на этот час, роль решительной и нежной Нижней. И многозначительно добавляет:

- Или ну его нафиг, все эти розги, веревки... Хочешь, я просто легонько тебя отшлепаю, за глупости, и на этом закончим? Ну, хватит уже дурить! Я ведь тебя люблю, и не хочу делать тебе больно!

- Я тебя тоже люблю, - Ксения уже не всхлипывает, и улыбается какой-то стеснительной улыбкой. – Я тоже не хочу боли. Хотя бы потому, что от нее больно тебе...

- Тогда... – Наташа мягко улыбается, давая девочке возможность «сыграть назад».

- Нет, - неожиданно твердо произносит ее визави. – Я уже решила. Прости. Сделай это. Так нужно.

- Упрямица моя! – Старшая качает головой. Впрочем, именно этого она и ожидала. Девочка попытается довести ситуацию до конца. Ну что же, так тому и быть. Она, Верхняя в этом странном раскладе, вполне готова к такому варианту.

- Вся в тебя! - дерзко произносит ее визави, смотрит на нее с забавным «вызовом» и...

Сходу получает по щекам, и весьма заслуженно.

Получает три...

Поцелуя в щечки.

Один, второй, третий.

И краснеет от неловкости.

От того, что так и не удалось показать себя «строптивой девчонкой», достойной хорошей порции розог!

Океюшки!

Сережины уроки изысканно-нежного садизма не прошли даром!

Продолжаем экзекуцию!

- Ты готова? Будет больно! – Наташа смотрит на свою подругу-воспитанницу с весьма лукавым прищуром.  

- Готова. Секи, - спокойно, ну почти спокойно, произносит девочка-женщина Ксения. И добавляет:

- Не бойся, я выдержу. Я сильнее, чем ты думаешь!

- Кто бы сомневался! – ободряюще произносит Наташа, и чуть более строгим тоном говорит:

- Вот сейчас и проверим. Продолжим!

Наташа указывает, куда ее подруга-воспитанница должна встать. Чуть сбоку от скамьи, ближе к дивану.

Ксения беспрекословно занимает указанное место, и замирает в готовности исполнить те приказания, которые за этим неизбежно последуют.