Часть первая. Новый Свет в конце тоннеля. Серия: Первая секс учительница

Оглавление

1.1 Жили-были

1.2 Приоткрыть Америку

1.3 Печаль свободного труда

1.1 Жили-были...

Тридцать пять – хороший возраст. Сила поигрывает. Мудрости почти хватает. Количество и яркость желаний не превышают критического уровня. Равновесие с собой, семьей, друзьями, миром.

О Вечности начнешь слегка задумываться когда пройденный путь превысит расчетный остаток. Значит, в запасе целая пятилетка.

Если довольстововаться начлабством и собственноручно не вносить  в жизнь элемент неопределенности в виде попытки получить отдел... То приемлемый во всех отношениях трудовой путь просматривается, практически, до конца. Его конца.

После пятнадцати лет супружества мы с Наташкой знаем друг друга вдоль и поперек. Наша семья – уютная экосистема, в хрустальном шаре. А тот шар – в собственной квартире на Желябова. А Желябова та – в Питере. Питер – в Совке. А Совок...

Наверно не самое удачное место для жизни. Но нам для счастья всего и нужно: от нас самих – мы сами, от Большого мира – цветы и солнце. Всё! Хороших дочек и машину Господь уже даровал.

И ни от кого мы не зависим. Не дошли до коммунизма? А нам и в развитом социализме благодать. И выдернуть нас из нашего райка не легче, чем смерть кащееву добыть...

Но это в книжных сказках какому-нибудь Ивану или Михаилу нужно до острова добравшись дубок осилить, да сундучок ломануть, да утку из лука влёт мочкануть. А в жизни...

Перестройка грохнула так, что островок с утицей да иголочкой просто испарился.

Мы делали что могли – пытались сохранить Шар. Но он покрывался слой за слоем жирной, несмываемой перестроечной копотью. Внутри стало не хватать солнца. Экологический баланс разрушился. Подступило удушье.

А с неба просто сыпались перестроечные сказочки. Причем на каждого своя. Кого-то убивало на месте. На кого-то падала главка из «Тысячи и одной ночи», на кого-то – страничка из Уголовного Кодекса.

Нам достался сюжет простой до пошлости. Начинался он так: «Перед лесами, перед морями, в стране России жили мы. А за лесами, за морями, в стране Америке жила родственная нам тётя. О ее существовании мы даже не знали. Но она знала о нас, хотя вида не показывала.

Тетушка выскочила из России во время и с помощью Чехословацкого кризиса шестьдесят седьмого года.

Не то, чтобы с тех пор она стала уж очень богатой и имела лишнее наследство, но ума нажила.

Имела привычку с безопасной дистанции, из Нью-Йорка, посматривать на бывшую родину.

Не веря в возможность каких-либо позитивных перемен, верхним чутьем уловила чем может обернуться горбачевская смута. По крайней мере для нас. В этот момент и сочла нужным проявиться в виде вызова в Штаты на постоянное место жительства».

Останься мы лежачим камнем – наш жизненный цикл оборвался бы в ближайшие месяцы.

1.2 Приоткрыть Америку

Нью-Йорк. Весна. Начало девяностых. Начало эмиграции. Нам с Натальей – по тридцать восемь. Получен шанс прожить вторую жизнь.

Наш внутренний мир не сулит никаких сюрпризов. Однако мир внешний – загадка полная.   Как-то Внутреннее и Внешнее еще свяжутся? Но если здесь не сгинули прочие переселенцы – не пропадем и мы.

Самое первое впечатление – ужасная грязь вдоль дороги из аэропорта Кеннеди.

Потом добавятся небоскребы, обилие еды... Но первое – оно и есть первое.

Непонимание языка абсолютное. Вычленить хотя бы слово из окружающего гудения не по силам даже Наталье с ее английской школой. Не говоря уже обо мне и дочках.

Через неделю – вызов в эмигрантскую организацию. Для выполнения формальностей и определения способности к общению.

Во время неспешной, но краткой, беседы мне в конце концов удалось ответить на приветствие и назвать свое имя. Результат впечатлил интервьюера и для дальнейшего совершенствования языка я был направлен в весьма продвинутую группу. Такой успех давал право – а если говорить совсем честно, то просто обязывал – начать посещать классы, обучающие поиску работы в Америке.

Очень строго, как в советских «компетентных органах», объяснили, что любой иммигрант может реализовать свою Американскую Мечту только посредством упорнейшего труда на благо... Окончание фразы тогда не смог перевести, а теперь уже позабыл.

С годами понял, что нас всего лишь призывали мечтать лучше, чем это делают многие темнокожие аборигены. Их Американская Мечта столь субтильна, что для ее достижения требуется самый минимум работы. А многим мечтать просто лень. С рождения.

Наташка же на собеседовании...

Смогла повторить все мои достижения. Кроме того, не забывала добавлять “s” к местоимениям третьего рода и умела произносить иероглиф “th”.

Ее коммуникативные навыки были признаны не требующими доработки, что незамедлительно выталкивало жену на свободный рынок рабочей силы.

Дали наказ соглашаться на любые предложения, а о программировании годика на три забыть.

Но, как известно, незнание опасности рождает героев.

Начинать новую жизнь с амнезии не хотелось. Именно поэтому жена стала прорабатывать в New York Times только объявления по специальности. Без отвлечения на «любые предложения».

Программисты были нужны. Но не те, которые не имели американского стажа, не могли связать двух слов и лишь процентов на тридцать понимали смысл газетных аббревиатур, на которые собирались отвечать. Это был чисто психологический тренинг.

Наталья посылала свои резюме повсюду, где только мелькали названия знакомых программистских языков.

Всего было разослано около сорока писем, когда в конце августа пришло приглашение на интервью в маленькую компанию из соседнего штата.

К такому курьезу никто не был готов. Первая реакция виновницы – проигнорировать. Однако Расширенный Семейный Совет, под  председательством Тетушки, пришел к решению, что если не получить работу, то хотя бы потренироваться в ее получении – тоже неплохо. Собрав в кулак всю волю...

А через неделю скромной героине предложили начать сотрудничество.

Невероятно! Всего через два месяца после приезда, без языка, с первого захода?!!

С сентября  начал рассылать бумаги я. Пошли вежливые отказы.

Наталья попала под начало к интервьюировавшему ее Джону. Нормальному парню лет тридцати пяти, руководителю группы из трех человек.

Через месяц стало ясно, что мужик он неплохой, относится с пониманием к натальиным психолингвистическим проблемам и прикрывает от не всегда тактичного американского окружения.

Девушка, очевидно, достойно отрабатывала свои тридцать тысяч, так как через пару месяцев в компанию взяли еще двоих наших, создав таким образом маленькую русскоязычную общину.

Начав – не без основания – верить в себя как в специалиста, а также слушая хвалебные речи мои и прочих небезучастных, жена стала потихоньку расслабляться.

Я главенствовал от семьи в эмигрантской организации. Учился и получал небольшую денежную кость на свой прайд. В свободное от учебы время тащил быт и помогал младшей дочке делать уроки на чуждом  английском.

Казалось бы...

Но нет. Все оказалось жизненней, а значит - изощренней.

Наташка выползала на работу в шесть утра, что для «сов» весьма мучительно. Приплеталась в восемь вечера.

Четырнадцать часов ежедневно. Можно, конечно, мелочно вычесть четыре часа на дорогу. Но и десять часов напряженного и нервного труда не проходят бесследно. Даже если ты свободный гражданин.

Ее поведение забавно изменилось...

Переваливаясь через порог, усталая как собака, ставшая весьма немногословной, Кормилица немедленно получала ужин. На остаток вечера опадала перед телевизором.

Требование к домочадцам не шуметь и не появляться в поле зрения было совершенно справедливым, поскольку мелькание цветных пятен на экране стало «единственной отдушиной» после тяжелого рабочего дня.

1.3 Печаль свободного труда

Нахождение работы стало моей главной проблемой. Именно поэтому настроение соответствовало уровню средней паршивости.    

Из объявлений следовало, что эксплуататорам требуются навыки, готовые к немедленному употреблению. На конкретном оборудовании и в достаточно узких областях. Из накапливающегося опыта телефонных переговоров (смысл которых улавливался, в основном, по интонации) с горькой очевидностью вытекало, что с немым, пусть даже гением, разговаривать никто не будет.

Каждый звонок превращался в мычание тугоухого, косноязычного, настырного иностранного попрошайки в адрес занятого делом американского гражданина. Заставлять себя звонить становилось все труднее. При этом синдром комплекса неполноценности никто не отменял.

Наташка, безусловно, лидирует. Это тем более прискорбно учитывая, что года три перед отъездом мы тоже жили тем, что она намывала программированием на малом предприятии. Моих доходов от бессистемного шевеления на останках одного из оборонных монстров хватало на ежедневное метро и бутылку пива в день получки.

Мне можно иметь собственную оценку человеческих и профессиональных качеств жены, ее везения и чего угодно еще, но факты показывали, что проиграны как финиш в Союзе, так и старт в Америке. Когда удастся взять реванш – неизвестно.

Пролетели три месяца адаптационного тренинга в эмигрантском инкубаторе. Единственным моим достижением стало интервью в конторе по установке охранной сигнализации. Схватив его, правда, я обездолил всех остальных...

Вот так здешнее бытие началао уродовать мое сознание.

Потенциальный шеф что-то говорил, о чем-то спрашивал, пижонил технической терминологией. Понять его было невозможно. Я улыбался, со всем соглашался, а незнакомые букво- и словообразования потихоньку записывал. Показывая всем своим видом, что советские инженеры – компанейские и смышленые ребята. Хотя, конечно, некоторые проблемы в общении с иностранными коллегами имеются.

Уже дома выяснил, что незнакомыми словами были: отвертка, молоток, тестер, водительские права.

За то, что я, по крайней мере, попытался получить работу, мне была дарована милость еще чуточку поучиться. Это слегка добавляло знаний и на столько же оттягивало прекращение выплаты семье кормовых и квартирных.

В новом классе было человек пятнадцать. Ежедневно нам давали четыре часа языка и столько же – профессионализма. Месяца за полтора объяснили, что в Америке тоже существуют техническая терминология и стандарты. После этого пошли преимущественно разговоры «за жизнь».

Появился большой соблазн бросить этот четырехмесячный курс, так как он отнимал двадцать долларов в неделю на проезд и кофе, сжирал все вечера и массу сил.   Фактически  ничего уже не давая взамен.

Но в этой конторе, как и в любой другой, существовали отчетность и план. От нас – во исполнение этого плана – требовалось появляться без пропусков.

Расплевываться с дамой-куратором не хотелось. Особенно после обещанных дополнительных интервью.

Кроме того, мне элементарно требовалась отдушина. Общаться с Натальей становилось все труднее. Ее немотивированная раздражительность и недовольство абсолютно всем были еще не очень агрессивными, но уже постоянными…

– Что ты тратишь время и деньги на эти курсы? Ты же видишь – они ничего не дают!

– Что-то дают. Обещают интервью. Да и не хочется плевать в колодец.

– Какой колодец?! Через две недели они заканчивают платить пособие – и давай бросай! Сиди, изучай объявления, звони – делай что-нибудь реальное!

– Я стараюсь. А они дают факс, газеты из соседних штатов, просто помощь. За последние три дня послал двадцать пять писем. А по телефону говорить бесполезно: там, как только слышат мой английский, сразу сворачиваются.

– Так пошли еще пятьдесят, сто!

– Не помогает. Нужен конкретный американский опыт.

– Мне помогло, а тебе не помогает?

– Нат, ну все-таки тебе повезло.

– Ну да: мне все время везет, а ты – несчастный гений?

– Конкретно: что делать?

– Пиши, звони!

– Еще что?

– Не знаю, но делай что-нибудь. Хватит прикрывать свое безделье этими курсами!

– Безделье?!

– Именно! Последние два года в России мы жили фактически на мои деньги. Тебя это устраивает и здесь!

– Не говори глупости. Я же не виноват, что газоанализаторы в России стали никому не нужны. И здесь, ты же видишь, спрос на программистов выше, чем на кого-либо.

– А почему бы тебе не пойти проверять билеты в поездах? Я вот езжу и смотрю: молодые, здоровые парни ходят и проверяют. Имеют своих тысяч тридцать плюс бенефиты.

– Ты серьезно?

– Вполне.

– Я же сдохну с тоски. Да и какая перспектива? Представь себе, что я буду щелкать компостером, а ты – крутиться среди интеллектуалов. Нам же через полгода и говорить станет не о чем. Неужели ты считаешь, что ни на что большее я не способен?

– Пока не способен.

– Давай подождем.

– Чего?! Пока ты будешь ждать, я сдохну с этими поездками! Опять я в семье – за мужика-кормильца, а ты будешь спокойно ждать?!

– Да почему же спокойно? Я же стараюсь!

– Результат! Где результат?!

– Ты знаешь хоть одного, кто бы устроился через четыре месяца по моему профилю?

– Нет, не знаю. Но если не можешь по профилю, иди хоть кем-нибудь!

Только не заводиться – это ясно. Не ясно другое: это провокация-разрядка или искреннее непонимание? Да, проблем много: с родителями, детьми, деньгами. Но нельзя же так срываться на ближних.

– Нат, ты устала и говоришь глупости. Пойдем лучше выпьем по чашке кофе, подышим воздухом и просто отключимся от этой гонки. Всего два доллара, а сколько радости.

– «Всего два»?

– Но это же не деньги...

– …для того, кто не работает. А для меня каждый доллар – деньги!

В какой-то из таких моментов у меня зародилось глухое, дотоле неведомое раздражение по отношению к жене. Нельзя же впадать в такую истерию – и без того тошно. Нам еще грех жаловаться – многих покрепче прижало. Где ее элементарное понимание, женская мудрость, просто человечность?

А в конце ноября наша классная дама заскочила в аудиторию и сообщила, что нужен человек в компанию по ремонту сложного спортивного оборудования. Знающий электронику, умеющий работать руками, не имеющий противопоказаний для средних физических нагрузок и уже обладающий «звездно-полосатыми» водительскими правами.

Работать руками умели все, подходили физически – человек пять, а вот права успел получить только муж моей ворчливой супруги.

Через три дня началась работа в первой американской компании. Оговоренные семь долларов в час, даже без медицинской страховки, казались если и не верхом мечтаний, то надежной серединой.

Компашка продавала разнообразный  спортинвентарь, иногда содержащий электронные блоки. Сама же доставляла и ремонтировала проданное. Клиентами   были спортзалы и частнички.

В группе доставки было человек пятнадцать черненьких. В группе ремонта – трое русских инженеров под руководством четвертого, Боссика.

Боссику было тридцать пять. Начал он здесь с побегушек года три назад и теперь уже являлся менеджером ремонтников.

Среди советского инженерья здесь наблюдалась большая текучка, но, имея контакты в эмигрантских «отстойниках», Боссик решал проблему кадров движением мизинца. Мы работали за деньги квалифицированного разносчика пиццы. Это было выгодно всем – Большому Боссу, эмигрантским организациям, и даже нам самим. На первых порах.

Началась моталовка на маленьком джипе по спортзалам и богатым домам Нью-Йорка и соседних штатов. Таскание за собой кучи инструмента и запчастей. Половину времени занимала помощь группе доставки, успевавшей далеко не все. Хотя и работавшей в среднем по двенадцать часов в день.

Черненькие были нормальными ребятами, и проблем со взаимодействием не возникало. Случались выезды в четыре утра и возвращения в два ночи. Грузили, разгружали, собирали, ремонтировали.

Однажды при разгрузке шестидесятикилограммовых бегущих дорожек в поясницу стрельнуло так, что глаза вылезли на лоб, да там и остались. Минут на пять пришлось застыть. Так стоял бы, наверно, Вячеслав Полунин в карауле у Мавзолея, уронив штык от карабина.

Ни полностью разогнуться, ни сесть. Дали себя знать два года без тренировок. К тому же у всех вокруг были надеты добротные тяжелоатлетические пояса. Я единственный – «голый».

Оказалось, что поясами распоряжается Заместитель Большого Босса. Если его попросить, он без звука выдает. Если не просить – без звука молчит.

Дотянул до конца дня. О том, чтобы уйти, не было и речи. Где ты, родной Профсоюз! Будь ты даже трижды школой ортодоксального коммунизма!!!

А назавтра – выезд вчетвером на большую доставку.

Декабрь, минус двадцать. Трое детей Африканского континента по-приятельски уютненько устроились в теплой кабине. Я, как новичок – на брезенте на металлическом полу в фургонном отсеке. Каждый толчок пролетает от копчика до затылка, после чего в спине еще секунд пять медленно тает оргазмический туман. В кабине вовсю орет рэп. Все – даже тот, который ведет, – умудряются отплясывать задницами на сиденье и отстукивать ритм на всем, до чего удается дотянуться. У них прекрасное настроение, поскольку ожидаются большие сверхурочные, а может, и клиент «на чай» подкинет. Мне иногда передают через маленькое окошко горячий кофе. Мои проблемы их не волнуют. Они и сами вот так же ездили и ездят в межъящичном пространстве. Просто сегодня не их очередь.

Три часа в один конец, разгрузка, распаковка, сборка. Думал сдохну. Ошибся. Дня через два отпустило.

Со сверхурочными получалось тысячи полторы в месяц. Чуть больше половины приносимого женой. Однако семья вздохнула.

А к Рождеству за семьсот баксов купил Натке золотую цепочку с огранкой, а девчонкам – органолу «Yamaha» за двести двадцать. Сам когда-то поигрывал. Будет полегче со временем, может, чему и научу, хотя по-настоящему ставить руку – это тебе не на институтских вечерах лабать. Однако даже просто инструмент в доме – уже хорошо.

Со словами: «Спасибо, конечно, но я такие цепочки не люблю» мой подарок был принят.

Лентяйка, не хочет даже над порядком слов подумать. Ведь можно было бы начать с «не люблю», а закончить – «спасибо, конечно». Я бы все равно все понял, но тембр был бы мягче. Хотя, зачем из собственного мужика растить неженку?

А вот в теплых словах за органолу ничего переставлять было не нужно: «Ты опять покупаешь себе игрушки, прикрываясь интересами детей? Как был всегда безответственным мальчишкой, так им и остался».

Сумасшедшая езда по незнакомым городкам. Бешеное мелькание номеров домов и скоростных трасс. Вечная боязнь опоздать или проскочить. Боссик периодически упоминал о жалобах клиентов Большому Боссу на то, что я с трудом понимаю их, а им совсем непосилен я. Может и не врал.

Хотелось расслабиться хотя бы дома, но…

Известно, что одним из средств для восстановления мужчины является тепло женщины. Если и не любящей, то просто понимающей. Мне же сейчас можно было рассчитывать только на тепло младшей дочери и воды под душем.

Старшая дочурка находилась в оппозиции, полагая мои требования к ее учебе бесчеловечно завышенными. В своей борьбе с тиранией она полностью поддерживалась женой. Прорывать объединенный фронт было бесполезно. Да и небезопасно. От старшенькой и так уже несло холодком.

Оказывается, «ползучей» бывает не только контрреволюция, но и коронация. Именно благодаря этому Наталья на данный момент была королевой. Правда – Снежной. Вторым после усталости у нее шло чувство собственной значимости. Далее – чувства непогрешимости и удачливости. Со мной она практически не общалась, как с существом, вызывающим отвращение своей беспомощностью. Я тоже замолк. О примиряющей постели не было и речи. Всей шкурой ощущал, что получаю, в ее глазах, по заслугам. На призывы понять, что и без понуканий делаю все, что могу, ответом было в лучшем случае презрительное молчание.

Обижаться не имело смысла. От перегрузки она была не в себе. Уже не работали ни разум, ни чувства, ни женское первородное. Наталья полностью зациклилась на своей усталости и на том, что и в этой стране ей ни на кого, кроме себя, рассчитывать не приходится.

Один раз, когда она истребляла меня своим крикливым напалмом, ее лицо вдруг явилось мне не лицом пусть уставшей, рассерженной, обиженной, но женщины. А морщинистым ликом из преисподней. С опущенными уголками губ, глубокими складками над ними и мертвыми глазами. Вот тогда впервые мелькнула мысль, что, может быть, все эгоистические, жестоковатые, зубастенькие поступочки, которые супруга иногда совершала в жизни, и есть ее истинная суть? Что она вовсе не тот иногда срывающийся ангел, каким я ее всегда считал?

Моя контора находилась в центре Манхэттена. Достаточно скоро  нашлось место, куда хотелось прийти в обед – выпить кофе и послушать «живой» рояль. Разбить ненавистный рабочий день пополам было просто необходимо. Однако Боссику нравилось, когда мы обедали на коленках, рядом с его столом. В любую минуту можно было дернуть. Не для дела, так для порядка. Да и его собственный коротенький поводок был постоянно намотан на кулак Большого Босса.

Все черненькие перехватывали прямо на галере. Черт его знает, может, так и должно было быть? Хотя официально обеденный час мы могли тратить по своему усмотрению.

С обеда я не опаздывал, но Боссика раздражал мой нонконформизм.

Интерес к работе пропал полностью.

Мелкий тиран вызывал временами жуткое раздражение. Беспрерывным жеванием резинки и водружением на стол зашнурованных копыт. Полагая, что вторая пара конечностей на столе не поместится, сесть никогда никому не предлагал. Полагающуюся компенсацию за оперативные производственные расходы выдавал дня через два-три. После многократных напоминаний и выстаивания с протянутой рукой. Хотя деньги на эти затраты хранились просто в его столе. Стремление ассимилировать в новое общество и соответствовать должности выпадало за рамки всех приличий.

«Будь попрочнее старый таз, длиннее был бы мой рассказ».

В пятницу Боссик отозвал меня в сторонку и сообщил, что хотя и понимает всю трудность первых шагов в чужой стране, но в понедельник на работу можно не выходить.

Продержаться удалось ровно три месяца. За это время стало возможным кое-как объясняться с аборигенами, понимать их стиль работы и мышления. Взгляд на дорожные карты Нью-Йорка и окрестностей уже не вызывал мгновенную остановку сердца.

За две недели до увольнения мы купили машину.

Снова житье на Наташкину зарплату, которой и так было – кот наплакал. Причем котишка-то – пигмейский. А с машиной...

Добавились страховка, бензин, ремонты. Святая обязанность каждого гражданина – совершать дорожные нарушения и не жмотясь платить за это штрафы. Не умеешь нарушать? А ты подумай о бюджетном дифиците Финансовой Столицы мира.

Сама покупка тоже не была безоблачной. Конфликтовали не только вкусы, но и амбиции: наташкины – как духовно-финансового лидера и мои – приземленного практика.

Наталья хотела коробушку средних размеров. Мне казалось разумным взять что-то оправданно большое.

Мне виделся station wagon – мало ли что придется возить. Ей – седан.

Покатавшись и поговорив со старожилами, я остановился на восьми цилиндрах. Жена была согласна максимум на шесть. Хотя, что такое «цилиндр», я ей еще не объяснял. Она что-то слышала об экономичности, но не хотела и не могла принять во внимание ресурс «восьмерки».

Нахально использовав грубое силовое давление, ее все-таки удалось «дожать». Надо отдать подруге должное – она, в свою очередь, удержала меня от покупки первой попавшейся развалюхи, чем избавила в дальнейшем от горьких сожалений.

Итак, вечером пятницы я сообщил жене, что у меня снова появится возможность уделять больше времени детям и хозяйству.

– Я так и знала! Когда ты начал комментировать работу и шефа, сразу стало понятно, что тебе немного осталось!

– Ты прямо ясновидящая. Но я, действительно, хотел продержаться. А ворчал тихонечко, про себя.

– Если тебе что-то не нравится, это на твоей физиономии написано метровыми буквами. И не надейся, что кого-нибудь можешь обмануть!

– Просто есть вещи, через которые я не могу перешагнуть. Не могу вилять хвостом, когда эта западноукраинская морда строит из себя Господа Бога.

– А ты еще не понял, что здесь надо через все переступать? Зато теперь знаешь, как вылетают с работы!

– Знаю: быстро. Но ты вспомни как Регина уезжала в Израиль. Она говорила, что согласна всю жизнь мыть полы – только бы вырваться. На что ты возразила, что лучше сдохнуть с голоду в России, чем кому-то мыть полы в Израиле. Ты тоже не через все можешь переступить и должна понять меня. Ты же знаешь, я всю жизнь работал головой и от монотонности моментально зверею. А тут еще этот… пинает, как негра на плантации. Учился же в советской школе – должен помнить, что негров пинать стыдно.

– «Должна понять»! Я тебя всегда понимала. Ты мне всегда умудрялся втюхивать, что все кругом гады, а ты один – работничек. Да ты просто никогда не мог с мужиками работать! Вот бабам под юбки заглядывать – твоя стихия. Да чтоб они тебе в жилетку плакались. А как нормальная мужская работа – сразу все становятся паразитами.

– Я за всю жизнь смертельно испортил отношения только с тремя гавриками. А с нормальными людьми все было прекрасно. Насчет баб грешен. Но ведь и ты признаешь, что больше любишь работать с мужиками.

– Я люблю с мужиками работать, а ты с бабами – трепаться!

– Наташ, остановись.

– «Остановись»? Как мы этот гроб на колесах прокормим?! Да, сделал подарочек!

– Ну, с каждым может случиться...

– Может с каждым, а случается с тобой. «Наташенька, там все будет по-другому, там я буду зарабатывать…» Господи, я же чувствовала в России, что и здесь все сядут на мой горб!

– По-твоему, я всю жизнь проработал пьяницей и ни копейки в дом не принес?

– Да что приносил-то – смех! Если бы не мои родители, мы бы с тобой там вообще голодранцами жили. У тебя же всю жизнь были иждивенческие настроения, инженер хренов. А еще туда же – он, видите  ли, обижается! Как настоящий!

– Ну да, за тысячами не рвался, любил быть с семьей. Подачки, конечно, расслабляли, но если бы приперло, то что-нибудь придумал бы. Да и деньги  завлаба были не такие уж и нищенские.

– «Приперло... да я бы…» Вот и давай! Сейчас самое время!

Наталья молниеносно седлает метлу и, забыв о трубе, выбивает дверь.

За три месяца трудовых будней все эти безработица, рассылка резюме, меканье в телефонную трубку стерлись, как кошмарный сон. Однако в нынешней "благоприятной" обстановке мгновенно вспомнились со всей своей безысходностью. О специальности приходилось забыть и изучать уже любые предложения, чтобы прокормить хотя бы машину.

Снова начались «факсанье» резюме и звонки. Чисто психологически в день можно было осилить не больше пяти разговоров. Не знаю, как мой телефонный английский (когда и не догадаешься по губам, и не поможешь себе жестами) действовал на секретарш, но меня самого обессиливал полностью.

Через неделю наткнулся на объявление, что требуются люди с большими машинами для развозки рекламы. Работа начинается в шесть вечера по пятницам. Следует приехать на базу, загрузиться пакетиками с рекламой и получить карту местности. До полудня субботы необходимо рассовать все свертки под двери всех домиков в обозначенном районе.

Если удавалось нафаршироваться «под завязку», то получалось килограммов четыреста. Это тянуло долларов на тридцать-пятьдесят за шесть-восемь часов беготни. Время и сумма сильно зависели от района.

Алгоритм был абсолютно линейный: подъезжаю к месту, отсыпаю в маленькую тележку пакетики и бегом от дома к дому. Опустошил – возвращаюсь, отсыпаю. Перегоняю машину на пару кварталов.

Не позже двух обычно уже был дома. Прыгал поспать до шести, чтобы к семи снова быть на базе и взять второй заказ.

Способность к общению восстанавливалась только поздним субботним вечером. Однако пользоваться этим никто не стремился.

Машина себя окупала и даже что-то оставалось. И вообще – в Штатах жизнь самого занюханного автовладельца в корне отличается от жизни совсем уж бестолковых.

Продолжая пропалывать объявления, в конце апреля наткнулся на такое: «Мужики с машиной и руками... на интервью…» Адрес – где-то милях в ста от Нью-Йорка.

После ежедневных ралли в первой конторе попадание в любое место в радиусе полного бака не было проблемой. Гамлетовский вопрос «ехать – не ехать» тоже не стоял.

Приглашала большая фирма. Скромность объявления должна была ограничить поток желающих. Компания занималась сборкой спортоборудования в магазинах.

За интервью последовали трехдневный инструктаж и двухнедельная оплачиваемая учеба на рабочем месте.

Это была чистая сдельщина. За месяц удавалось наковырять долларов девятьсот. Наташкин вклад в бюджет составлял две с половиной.

В меня уже не стоило тыкать пальцем, но было очевидно, что я лишь ловлю собственный хвост. Именно это стало нашим обозримым будущим. Мы не подыхали с голоду и даже могли позволить себе кое-какие безделушки, но о полете души не было и речи. Натку немного развлекало то, что ее работа требовала постоянного обновления гардероба, на что денег она себе выделяла достаточно. Это было для нее единственной приятной проблемой.

Постельные мурчания, естественно, отсутствовали. Да и откуда могли возникнуть даже более простые эмоции у эмансипированной программистки, зарабатывающей валюту, по отношению к сборщику спортоборудования, выцарапывающему копейки? Мой статус подругу тошнотворно не устраивал. А что сборщик был не самым плохим отцом двоих детей...

Самомнение мужа не добавляло ему привлекательности. Он, видите ли, «каждую свободную минуту занимается с младшей уроками, русским, историей, спортом, музыкой... »

Наталья резонно полагала, что я просто развлекаюсь, поскольку: «что дано – то дано. Воспитание бессмысленно в принципе. Ребенок формируется только за счет подражания родителям и среде». Несколько моих попыток указать на явные успехи в школе и общем развитии трактовались как стремление подменить положительные свойства генов жены химерой активного воспитания.

Наше второе американское лето. Работа во второй компании. Сбор грошиков на развозке рекламы не в счет.

Отношения с Натальей – как с нормальной коммунальной соседкой. Без лирики, но и без откровенного хамства. Правда, за мое добровольное рабство в быту, занятия с детьми, безропотную развозку моей половины по магазинам и всей семьи – по доступным нам развлечениям, упомянутая выше половина ложась спать иногда… забывала сдвинуть ноги. Натужно закрывались глаза на разделяющую нас социальную пропасть.

Женщина не только содержала дом, но и распределяла сексуальный паек.

Каждый раз проклинал себя за подбирание подачек, но обойтись без них не мог. Искать кого-то на стороне не было ни времени, ни денег. Да и где искать? В нашем испано-индийском районе?

Сексуальные потребности супруги были с детства намного скромнее моих. Теперь же возникли опасения, что Наталья может вообще обходиться без интима. Скорее всего, какие-то желания у нее возникали, но она их легко сдерживала, чтобы иметь дополнительный рычаг управления мной. Временами я ее за это просто ненавидел! Но как только появлялась малейшая возможность... Все крикливые лозунги о мужской гордости теряли отчетливость и категоричность. Исчезали. Я опять подбирал с земли.

Когда и как реализуюсь не знал, но не сомневался – на ноги встану. Сейчас надо просто делать все  возможное. Без надрыва и паники.

Наталью эта позиция приводила в бешенство. Ее интересовали осязаемые результаты, но никак не благие намерения. Просто беседовать с неудачником ей было не о чем.

Она все больше замыкалась в себе, сгибаясь под бременем  харизмы.

Вся серьезность положения проявилась, когда в июле жена сказала, что очень устала и берет неделю отпуска. Проведет ее в русском пансионате в горах. При этом не желает видеть там ни детей, ни меня.

Первой реакцией было недоумение: как можно лишить детей недельного отдыха в горах с матерью? Они тоже заслужили маленькую передышку, поскольку, в отличие от отца, не имели штрафных очков за никчемность.

Наташенька, очевидно, не хотела иметь за спиной никакой недоговоренности. Поэтому объяснила, что за этот год устала больше, чем все мы, вместе взятые, и ей нужно забыть обо всем и всех. На мой шепотом данный совет – «Да, тяжело, всем тяжело. Но, может, стоит расслабиться, реанимировать отношения в семье? Перестать паниковать, сократить время просиживания у телевизора, заняться спортом… Если нет нормального восстановления перманентно, то никакие отпуска не помогут…» – мне посоветовали заткнуться и не раздражать. С тем и отвез.

За пару дней до срока позвонила и попросила, чтобы я приехал утром в день отъезда, но не вечером накануне.

После недельного отдыха молодая баба не захотела провести с мужем ночь? Здесь, похоже, не до обид. По крайней мере тому, кто еще как-то контролирует себя. Это не недостатки характера, не различия в темпераментах. Это уже разрушение  личности!

Не вдаваясь в общие рассуждения, а перебирая только те средства, реальное действие которых наблюдал на себе и ближайших друзьях, пришел к единственному выводу – предложить жене завести любовника.

Да, вот так-с! О себе в этот момент не думал. Вариант имел массу нюансов. Как такое преподнести? Здесь сразу возможна маленькая «хиросима». Получается, я не только пустой мужик, но еще и смею предлагать такое женщине, ни разу не запятнавшей себя даже малейшим поводом для ревности. Если сдуру ляпнул, то являюсь просто треплом безо всяких внутренних тормозов. А если серьезно – она тут же разводится со мной, объясняя детям, что даже просто находиться рядом с таким чудовищем не может позволить ни себе, ни им!

Ну и, кроме того, произнося такое, начинаешь царапать пробку на сосуде с джинном. До сих пор не было никаких сомнений в Наташкиной добродетели. Никогда не замечал в ней серьезного кокетства с другими мужиками, правда и с собой тоже. Всегда было видно, что если она и помахивает хвостом, то еле-еле. Просто потому, что каждая нормальная баба должна о себе хотя бы минимально заявлять. Представить ее на свидании? Абсурд.

Естественно, у нее бывали вечеринки на работе. Иногда убегала попьянствовать с подружками. Наверняка с кем-то и целовалась, и даже позволяла расстегивать блузку. Пасторальное баловство не в счет. Тем более что она знала о некоторых моих интрижках и относилась к ним последние десять лет спокойно. Было бы свинством с моей стороны  лишать ее маленьких радостей.

Но чтобы кто-то опустился ниже пояса... Зачем ей это? Просто так? Поленилась бы. Да и, вообще, женщине для этого нужны серьезные основания. В отличие от мужика. К влюбчивости не склонна. Хотя, с другой стороны, из моего опыта общения с дамами следует, что едва ли треть жен могла похвастаться строгостью убеждений.

Как, в те далекие годы, разительно менялся образ моих подруг, провожаемых домой после вечера запретной любви. Недалеко от подъезда им приходилось брать свои сумочки с добытыми в обед или в «заказах» продуктами и хозяйственными мелочами. Из жарких любовниц они неохотно, но мгновенно превращались... Нет, не в тыквы. В замордованных, самоотверженных матерей семейств, весь вечер рыскавших в поисках корма. Которым теперь и мужа-то не осилить, не то что дополнительного «лирического героя». И когда голодный «половин» открывал дверь, то видел простой, любимый и святой лик труженицы. А что «не даст» сегодня – так ведь по магазинам набегалась, вырывая с боем «из-под прилавка» последние пачку сосисок и бутылочку кетчупа.

В общем, по логике маловероятно, чтобы чья-то жена не грешила. А мне с Наташкой – просто повезло.

Итак, предложить своей не идеальной, но верной жене завести любовника, – несомненно, сильный шаг. Это должно ее встряхнуть. Но куда она шагнет в ответ? Навстречу? В сторону? Вообще ускачет?

«Что ты несешь?! Совсем дошел?!! Да, ситуация серьезная. Нужно срочно что-то делать и начинать жить по-человечески» – это было бы нормально.

А если: «Ага, кобель! Так захотел на сторону, что даже жену готов на панель вытолкать, только бы руки развязать?! Ну я тебе покажу!! »? Хотя у нее никогда не хватало терпения что-либо серьезно «показывать».

Или же: «Я так устала… Думаешь, поможет? Тебе помогало? Ты уверен, что через день не задушишь меня? »

Рассуждать еще можно, но если дойдет до конкретного… Вдруг она с кем-то переспит, а на следующее утро мы оба очнемся? Будет не до смеха. А вдруг понравится? Черт ее знает! Хотя  уйти, наверно, не уйдет – все-таки дети. Да и кто еще будет прыгать вокруг нее, как я?

А что делать? Так от нее хоть что-то останется, а иначе совсем свихнется. Может быть, это не очень большая плата за то, чтобы наконец оценить меня? Ей, ведь, в общем-то, и сравнивать не с чем... Но самому пречеркнуть почти двадцать лет непорочного супружества…

Ладно, запущу шар, там будет видно. Может, когда произнесу, мозги прочистятся или Натка встряхнется. Или вместе что-то придумаем.

– Хорошо, что ты рано приехал. Успеем к завтраку.

– Как ты здесь?

– Да ничего, только скучно. Провалялась всю неделю. И бассейном почти не пользовалась, и на лавочке было не посидеть. В основном здесь пенсионеры с внуками. Сразу начинают лезть с общением, а я никого видеть не хочу. Тут есть кое-какие интересные места, но нужна машина. Давай, мой руки и пошли.

Даже час в новой обстановке, когда ешь не то, что приготовил сам, действует освежающе.

Настроение слегка воспарило и поднялось с нами на второй этаж. Однако в номере с грохотом рухнуло на чистый линолеум. Стало ясно, что даже в это солнечное утро жена не хочет забираться в постель ни «хоть на часок», ни «хоть на сколько». Не хочет и не собирается. Казалось бы – полчасика, ни к чему не обязывающий актик доброй воли в адрес оголодавшего мужа. Но не пахло в келье ни волей, ни добром, ни актиком.

– Нат, послушай, у меня тут имеется... щекотливый вопрос.

– Ну?

– Ты видишь, что у нас все идет как-то по-дурацки?

– Конечно.

– И как это исправить?

– А что тут исправлять? У меня нет сил ни на что после такой дороги на работу и с работы.

– Но ты же сдохнешь!

– Сдохну – так сдохну. Что ни делается – все к лучшему.

– Ты не хочешь хоть капельку поднапрячься и что-то поискать поближе? Рынок для программистов хороший.

– Я не могу ни капельки напрягаться. Мне и так хватает. И думать ни о чем не могу! За фирму, которая хорошо развивается, надо цепляться любой ценой. Искать другую работу я пока не собираюсь. Вставай, поехали – тут есть одно интересное место в горах.

– Сейчас… Послушай… Раз у нас нет никаких идей, то… я подумал… может... тебе… завести любовника?

Смотрит на меня по-крокодильски спокойно.

– Мне это не поможет.

– Уверена?

– Уверена.

– А все-таки?

– Если у тебя все, поехали.

Эта зазнавшаяся штучка приняла предложение как забавный анекдотец. Даже не задумалась! А мне, наверняка, добавлен плюсик – ко всем своим достоинствам еще и окончательно свихнулся на сексе.

Отпуска хватило на три дня, после чего святая опять ссутулилась и подобревший было лик снова приобрел постоянно раздраженное выражение.

В доме привычно запахло монастырской психушкой.

Наши апартаменты состояли из двух комнат, кухни и гостиной.

Большая, десятиметровая, комната принадлежала дочкам. Была светлой, с окном в сад. Почти без труда вмещала две малюсенькие кроватки и письменный стол. Поэтому кто-то один уроки делал на кухне, среди кастрюль.

Маленькая комната была спальней. Здесь приютились компактное супружеское ложе и миниатюрная прикроватная тумбочка.

Теснота давила всех.

По счастливой случайности наши знакомые решили сменить квартиру. Освобождающаяся территория была для нас сказочным вариантом. У подростков образовалось бы по своей комнате метров по пятнадцать. У нас – большая спальня. Отсутствующие сомнения окончательно развеивались прекрасным видом на мост Верразано. Правда, стоило это на сто долларов... дешевле.

Да, конечно да! Если бы не... Наташка.

Она подсчитала, что по утрам ей придется вставать на пятнадцать минут раньше. То, что у дочек будут свои комнаты для занятий и игрушек, что все отряхнутся от конурного раздолья жену не впечатляло. Предложение ложиться на пятнадцать минут раньше было гневно отвергнуто, так как «ничто не может заменить четверть часа именно утреннего сна».

Только когда мы с девицами, при поддержке всех родственных миротворческих сил, начали массированную разъяснительную кампанию, дражайшая сдалась. С видом Добродетели, идущей на костер, было произнесено: «Вы меня заставили, ладно. Но ты, – и ткнула пальцем в меня, – будешь каждое утро возить меня к метро на машине. Вот так! ».

До метро было пешком минут десять.

Отношение жены ко мне. Ладно, это данность. Но то, что из-за пятнадцати минут сна она была готова пожертвовать всеми. Что даже материнские инстинкты не шелохнулись... Да и есть ли они?

Увы. Этот случай не лечится вниманием, тишиной и временем. Больше не стоит гладить змею по шерстке. Не поможет. Да и у меня уже нет лишних сил. Ни моральных, ни физических.

На мой, едва слышный в своей тактичности глас, просящий хоть о каком-то взаимодействии, Пустыня стандартно отвечала: «Я  ни-ко-му ни-че-го не должна. Если хочешь - делай сам».

Несколько раз к идее, что наша мама «никому ничего не должна», добавлялась соответствующая атрибутика: мамочка вышагивала по квартире с гордым видом стомиллионной фотомодели, к тому же сироты бездетной. Вот уж, действительно – «никому и ничего».

Хватит терпеть!

Но как встать на ноги? Учиться. Чему? Электронике, химии? Не стоит. Сейчас хороший спрос на программистов. Порываю со своим техническим прошлым и занимаюсь тем, что дает деньги. Любовь к предмету придет с пониманием.

Учиться не откладывая! Все!!!

Нет, не все. Без Змеи не обойтись. Год занятий и пару месяцев трудоустройства придется жить на ее зарплату.

Такая перспектива девушку не прельщала. Однако, трезво оценив рынок труда, положительный опыт одного нашего приятеля, глухую облачность на горизонте и мое необъяснимое нежелание проверять билеты в поездах, она согласилась.

Сначала, правда, был уродливый скепсис и беспредметные стенания, что жить будет очень тяжело. Пришлось ставить вопрос ребром: мы все еще одна семья и моя учеба – общее дело. Или же: выкручусь сам, но тогда, действительно – никаких обязательств. Никаких жалоб, что кто-то отнял у кого-то молодость, а потом подло сбежал.

Пятого декабря пошел на собеседование. Это было чисто американское, безо всяких «русских дел», заведение с хорошей репутацией. Сдал вступительный тест на пятьдесят семь баллов из шестьдесяти возможных. Обрадовался легкому поступлению и своим эмигрантским льготам. В ближайшем кафе наградил себя кофе и огромным пирожным.

Восемнадцатого декабря получил уведомление, что занятия начинаются через две недели. А через два дня…

Отвел, как всегда, младшую в школу. Вернулся домой за инструментом. Как проехать в указанный на сегодня магазин, вопросов не было. Была проблема с принятием взвешенного решения: выпить утренний кофе дома, по пути или и там, и там? Решил – дома. Можно будет намазать на булочку малиновый джем, а потом даже и пополоскать зубы.

С кофейной церемонией было покончено за пятнадцать минут. Из тихой пустой квартиры уходить не хотелось. Шаг за порог означал погружение в несварение забитой дороги и часов десять жонглирования гаечными ключами.

Именно на этом пороге и застал звонок.

Женский голос на чистом английском сообщил, что они получили мое резюме и приглашают на интервью в ближайшее удобное для меня время.

«Да, конечно… завтра в час тридцать по адресу, который вы мне дали… Не беспокойтесь – найду».

Фантасмагория! Последние письма были посланы полгода назад, и никаких звонков быть не должно. Сказали только, что это крупная компания и им нужен техник-электронщик на обслуживание технологического оборудования. Но что за компания? В зависимости от требований в объявлениях, каждый раз приходилось «немного» менять перечень своих навыков и достоинств. Что я обещал этим ребятам?

Покончив с третьей чашечкой кофе и подавив удивление, решил скорей попасть на работу. Чтобы пораньше вернуться и хоть как-то подготовиться на завтра, неизвестно к чему.

Второй звонок, очевидно, был тоже спровоцирован ключами в моих руках.

На этот раз возникла русская леди из родной эмигрантской организации. Сообщила, что большая фирма (а именно – та, из которой только что звонили) прислала запрос на голубой воротничок, и мое резюме было послано вместе с несколькими другими. Поскольку я уже работаю, а остаток пачки – нет, то моя потребность в этом месте, очевидно, минимальна. Поэтому мою кандидатуру будут проталкивать, только если никто другой не пройдет. Связались со мной – предупредить, чтобы не удивлялся, если будут вдруг беспокоить.

Раньше мы с этой дамой не пересекались. Как к ней попало мое резюме, объяснить не могла.

Пришлось признаться, что пятнадцать минут назад уже побеспокоили, и интервью назначено на завтра. Настала ее очередь проснуться. Помолчала. Подобное они не планировали. Хотя как можно планировать, посылая пачку резюме? Но если пошло именно так, то это мой счастливый и очень редкий шанс. Подбодрила и пожелала не упустить.

Только в середине дороги нашлось правдоподобное объяснение случившемуся. Мне удружила наша куратор по профориентации. Отплатив за посещаемость и действительную готовность к любой трудовой активности на благо Америки. Кроме того, я три раза получал от нее письма-анкеты с вопросами о моем рабочем статусе и роли их организации в осуществлении лично моей Американской Мечты. У них отчетность и капсоревнование тоже никто не отменял. Жаловалась, что только треть людей заполняет опросники, хотя на это и требуется всего минут пятнадцать. Привирает слегка – у меня быстрей, чем за сорок, не получалось никогда. Благодарила, что ни разу не проигнорировал ее просьбы.

С одной стороны, понимаю ее обиду на людскую лень. Но с другой – не могу бросить камень в тех, кто, сидя вечером дома с минимальным пособием, туманными перспективами, проблемами в семье и лепетом вместо английского, старается не делать ничего, что можно не делать. Лишних сил, действительно, нет.

Вот он, ответ: испытывая чисто человеческую взаимную симпатию с куратором, мы старались по возможности помогать друг другу. Даме повезло – она смогла помочь мне неизмеримо больше, чем я ей.

На этой свалившейся с неба фирме, с учетом сверхурочных, выходило порядка сорока тысяч. Медицинская страховка была даже лучше наташкиной. На пару лет можно расслабиться, подтянуть английский и снова подумать о перспективах. Американская ментальность тихой сапой проникала в организм: «Получил работу – сразу начинай искать лучшую».

Через какое-то время стало ясно, что должности я соответствую. Климат в семье резко улучшился. Теперь можно было не только биться макушкой о планку минимального прожиточного уровня, но и привносить в быт элементики роскоши. Это так любят все самочки вообще, и три мои в частности.

Однако месяца через четыре первое возбуждение схлынуло и обнажилась холодная, острая очевидность. Тепла – именно тепла, а не корректности в общении – в наших супружеских отношениях не прибавилось.

Пропасть расширялась. Ежедневные поездки продолжали ее выматывать. Если чего-то в этой жизни можно было не делать, оно не делалось до последнего. Прикрываясь тезисом «от добра добра не ищут», собиралась работать в своей конторе, пока та не развалится. Объяснять, что она полностью потеряна для семьи... Что если придется первый раз менять работу в пятьдесят – а в Штатах считанные единицы досиживают жизнь на одном стуле, если только он не электрический – то она совсем свихнется от стресса, было бесполезно.

По своей природе девица тяготела к флегме. Планы не строила и собиралась плыть по течению, пока пороги не станут непреодолимыми.

Свою мудрость стал держать при себе. Не хотелось играть в сапера на ее минном поле. Одно неверное слово-движение – и, ко всем прочим радостям, можно было остаться без выдаваемого раз в две недели сексуального обеспечения. В дни «получки» настроение у супруги было, как при уплате налогов – опостылевших, но неизбежных.

Оставив всех подруг в России, имея здесь только мумифицированную жену, наматывающую на себя слой за слоем бальзамирующую ткань, я был готов бросаться на людей.

По объявлению в газете связался с русской сводницей. Из коллекции сезона она могла предложить исключительно нелегалок, приезжавших по гостевым визам и остававшихся подработать в американских семьях. Проблем у этих матерей семейств, попавших на отхожий промысел, было поболе моего. Человеческие контакты не завязывались. Душа не отдыхала. Моя проблема не решалась.

Однажды раздражение на по-мышиному серо протекающее свидание и собственную никчемушность полыхнуло магниевой вспышкой. Вслух, конечно, даме-участнице ничего не сказал, но оказался готовым задушить и ее, и жизнь, и себя, и Наталью.

Как капля из крана, родилась решимость полностью отключиться от супруги эмоционально. Если она вся такая совершенная «и милая со всех, со всех сторон», пусть делает, что хочет. Меня это больше не касается.

Я перестал изливаться знаками внимания. Чем наказал, в первую очередь, себя. Учитывая многолетние рефлексы, не оказывать было гораздо труднее, чем привычно суетиться.

Перестал за свой счет сглаживать острые углы. Потребность поклоняться Хранительнице Очага замолкла. К детям и хозяйству эта млекопитавшая прикасалась по минимальному минимуму. Значит – Хранитель Очага теперь я. Поклоняться буду себе.

Супруга почувствовала через неделю. Ничего не сказав, плотнее укуталась в свою раковину.

В свою очередь, стряхнув двадцать лет слепого наваждения, я вдруг заметил, что у подруги и достаточно сутулая осанка с жирненькими лопатками, и заметный рыхлый животик. Недоброе лицо. Когда утром, собираясь на работу, она подтягивала себя эластичным корсетом и шпаклевала морщинки, рисуя мордашку, это все становилось не так заметно. Но вечером эти усталые и отчужденные тридцать девять было не утаить.

Ее было очень жалко, но продолжать спасать кита против его воли больше невозможно. Пусть вместо спорта ест мучного и сахара сколько хочет, пусть получает сперму два раза в месяц – «до» и «после», пусть...   Пусть! Посмотрим, куда эта ленивая сумасбродка придет! Намекнет, что ей нужна моя помощь (дай бог, чтобы не слишком поздно), – вылезу из кувшина. Но навязываться больше не буду.

К октябрю стало ясно, что движение ко дну продолжается, но у погружанта просто нет сил заметить это. Новые тряпки уже не радовали. Приходя вечером домой, на два-три часа растекалась перед телевизором. Смотрела все подряд. Засыпая, просыпаясь, прыгая с канала на канал. Часов в одиннадцать со стеклянными глазами уползала в спальню.

Когда-то ее еще могли встряхнуть мои замечания, саркастические по форме, но мудрые по содержанию. В частности, что этим ящиком она себя добивает. Девушка разражалась краткой тирадой, после чего окончательно расслаблялась и шла в душ.

Теперь даже раздражительность сменилось апатией. Оживление утреннего  макияжа – унынием от еще одной обязанности. Иногда смотрела глазами безнадежно больного животного. Сходила в могилу, как Стойкий Оловянный Солдатик. Без единой мысли о происходящем.

Как спасать? Я не специалист по системам оздоровления психики. Ей нужна неординарно сильная встряска. Любовника не хочет. Мне радикально помогало именно это, и ничего другого не придумать. Бабе нет сорока – это же еще вся жизнь впереди. Если хотеть жить. Надо дать по мозгам, чтобы очнулась. Может, и семейная жизнь наладится. Деньги у нас, в конце концов, будут. Чем я ее не устраиваю как муж по остальным параметрам?

Хотя – ... с ней! Пусть ищет себе такого, какой ей больше подходит!!! Но только не умирает на глазах у семьи. С женой-шизофреничкой девок не поднять.

Дежурю в вечернюю смену. Настроение хронически хреновое. Неделю назад Наталья получила по почте посылку с новым платьем. Вспомнила о ней вчера. Случайно. Даже не примерила. Агония. Дочки к ней больше не обращаются, но маму это не волнует.

В офисе на стенах всюду голые бабы. Подобрано с душой. Метр на метр. Цветная печать. Сейчас бы ногой по дисплеям, да в горы! С моими, теми еще, отдельческими, мужиками. Хоть вызовов на линию нет. Можно поразвлекаться объявлениями в русской газете. Вот, например: «Выполняем  любые виды массажа. Поднимаем настроение». Хоть себе поднять, что ли?

– Здравствуйте, я звоню по объявлению. Какие виды массажа вы делаете?

– Все.

– Что значит – «все»? Сегментарный, шведский, спортивный, Шиатцу?

– Все.

– Ясно. А еще вы обещаете поднять настроение?

– Да, массаж поднимает.

– А если не поднимет?

– Тогда минетик.

– Что? Извините, не понял…

– Минетик, говорю.

– А-а-а... И сколько стоит?

– Тридцать минут – тридцать пять долларов, час – пятьдесят. На какое число вас записать?

– Ну… надо подумать.

– Ясно. Женат?

– Относительно.

– Тогда в той же газете, где прочитали о нас, найдите объявление «Пара ищет пару». Это для вас с супругой. Надумаете индивидуально – назначайте у нас за день. До свиданья.

Объявления «Пара ищет пару» в газетах есть. А ведь это встряска. Но самому положить на жену чужого мужика?

А нам терять нечего. У Наташки крыша уже поехала, у меня – дает последний гудок. Уж и забыл, когда последний раз спали. Интеллектуалка чертова!! Она там программки пишет, а мне подыхать от сухостоя?! Что в этой жене осталось человеческого? Да ничего! Строит из себя жертву, аж сама поверила. Виноват я, что ли, если на электрохимиков нет спроса? Ну повезло ей! Здесь и сейчас нужны программисты. Лотерея. Так что, всех остальных с грязью смешивать?

А может, действительно: она жуткая умница, а я, бестолочь? Камнем на шее? Все равно дура! Надо было смотреть, за кого выходить! В общем, да – да, нет – нет, разбегаться – так разбегаться! Надоело! Не такая же она сука, чтобы не договориться о детях? Хотя сейчас ей все до причинного места.

Сам… свою жену. Да какая она жена? Трахнемся, оживет, разведемся – и пусть делает что хочет!

Продолжение (Часть вторая. Французский след):