Часть третья. Недовымощенная дорога в Ад

Оглавление

3.1 Лиля

3.2 Психологическое ассорти в начале года

3.3 Компьютер и Хоттабыч

3.4 Недовымощенная дорога в Ад

3.5 Превращение недовымощенной в кольцевую

3.1 Лиля

Взяли по отгулу и до обеда катались по наташкиным делам. Перекусили в Манхэттене и поняли, что на сегодня магазинов хватит. Приехали домой.

– Сейчас – три. Можешь починить гаражную дверь, а я пока...

– Ты помнишь, что у меня сегодня вечером первое свидание с девушкой по объявлению?

– Да, действительно! Тогда с дверью не затевайся.

– Но мне хочется, чтобы ты меня предварительно разрядила.

– У тебя патрон в патроннике?

Членство во Всеамериканской Стрелковой Ассоциации накладывает отпечаток.

– Типа… У нас еще два часа, и если ты… чуть-чуть не против...

– М-м-м…

– ...

– ...

– Нат, а Джон для тебя эмоционально значим?

В какие-то моменты появлялась тошнотворная тяжесть оттого, что еще одному алену делону удалось не напрягаясь взять Наташку. Нечаянно оказавшись в нужном месте в нужное время. Даже не понимая, что просто стал частью ее Кабинета Психологической Разгрузки.

Начальный период семейной жизни не в счет. Тогда я удовлетворял тягу Натальи к новенькому и потребность в обожании. Делал это достаточно галантно, за что и был награжден девочкой соответственно. Мои последователи получали тот же кубок, но надеваемый на... олимпийский факел руками уже созревшей женщины. Приз был многогранней и весомей. За что теперь бороться мне? Что осталось в «призовом фонде» после стольких лет разбазаривания?

– Никогда и не был. Я же тебе говорила.

– А как вы в первый раз договорились?

– Он меня достаточно часто выгуливал. Он был моей отдушиной в конторе, в стране. Во время прогулок иногда оглаживал. Все спрашивал: может ли считать себя моим другом. А потом спросил, можем ли мы стать любовниками. Я вспомнила, что незадолго до того ты посоветовал завести кого-нибудь. Ну и ляпнула – «может быть». Про себя хихикнула: «Работайте, Джон» и тут же забыла. Мне это было не нужно.

Не нужно? Значит, эта иностранная скотина изнасиловала мою экзотическую славяночку?

– Потом куда-то пригласил и я, со своим английским, поняла, что просто в новом месте перекусить. А когда он вполне утилитарно привез в мотель… Я почувствовала себя, как в публичном доме. В номере он очень нервничал, расставляя шампанское и икру, а я стояла, как дура, «руки по швам». Ну, когда дошло до раздевания, расслабились.

Экспромтом раздеться. С ее требовательностью к себе. Без педикюра, свежего маникюра, парадного гарнитурчика, комплекта причесок. На колготках легко могла оказаться дырочка, и не одна. При этом суметь расслабиться. Вот это сила воли.

– Сама раздевалась?

– Вот еще!   А вообще... Я же тебе говорила, что первый раз прошел по-дурацки.

– ...

– ...

– Хочешь в ванной?

– Нет, не хочу портить прическу. Слушай, а что у нас есть выпить? Давай  Cherry Вrаndу.

– Садитесь, мадам, вас обслужат. Мне что-то тесновато. Тебе не помешает, если я немного спущу набедренную повязку, чтобы в нее ничего не упиралось?

– Помешает.

Уходит зачем-то на кухню. Начинаю сервировку.

– Мсье, что же вы не в надлежащем виде?

– Ты же сказала, что будет мешать?

– Ну и пусть мешает, на здоровье.

Приближающуюся Лилю почувствовал сразу. Невысокая, с неплохой фигурой и несколько своеобразными чертами. Походка отражала настроение, которое не надо ни имитировать, ни приглушать.

Запарковаться в этой части Манхэттена, чтобы куда-то пойти, невозможно. Общение, декорированное двумя чашечками кофе и флакончиком  Amaretto, протекало в машине.

Тридцать пять лет. Прекрасно ориентируется в своих желаниях. Приятная манера говорить. Уютная посадка существа, ценящего собственный комфорт.

Приехав в Нью-Йорк два с лишним года назад, закончила курсы менеджмента ресторанов и гостиниц. Обрела несколько друзей и двух подруг, потеряла пятьсот долларов на неудачных инвестициях и поняла, что будет искать в работе больше, чем просто рутину. Осознает, что активного сексуального возраста осталось лет пятнадцать. Имея вечерние ненормируемые смены не спеша ищет интересные интервью и подходящего любовника. Предупредила, что люди, предлагавшие ехать в мотель после первой чашечки кофе, сразу оставались в одиночестве.

Первое увлечение появилось, когда на четвертом году супружества муж проходил серию повышений квалификации. Очередная трехмесячная отлучка. Терпение темпераментной от природы жены – с маленьким ребенком на руках – иссякло.

Одной из вещей, необоримо привлекавших ее в мужчинах, было… ношение галстука. Недавно пришедший начальник владел искусством ношения. Владел на фоне планктона разудалого и клеящегося, но не владевшего.

Праздничные дни в одиночестве кажутся особенно длинными. Соглашаясь по телефону налить гостю чашечку кофе, она уже знала, что согласна на значительно большее.

После нескольких лет верности первому любовнику, который был намного старше, захотелось слабостей маленьких, но побольше. Потребность в новых ощущениях стала осознанной.

Кавалеры менялись на фоне глубокой привязанности к мужу. Можно понять. Он беззаветно служил идее, что дом должен дарить женщине максимум приятных ощущений и постоянную заботу. Это должно в зародыше подавить женский поисковый инстинкт. Очевидно, утопические идеи витают в воздухе наряду со всеми прочими.

Он удовлетворял все ее видимые желания, за что и был удостоен вечной привязанности. Упустил лишь одно невидимое – желание новизны. Но «невидимое» не значит «несерьезное».

Информированность мужа, очевидно, нулевая. В противном случае реакция могла быть весьма ощутимой.

Сама собеседница ни разу не получала повода для ревности, хотя думает, что перенесла бы это философски. Конечно, с учетом собственных заслуг.

Заполняя недавно какую-то анкету о сексуальном соответствии супругов, муж со смехом предложил графу о количестве измен обоюдно не заполнять.

В Штатах уже было несколько любовных опусов. Остановилась на сорокасемилетнем приятеле, имеющем свой бизнес, знающем много анекдотов и способном терзать подругу до четырех часов кряду. Предыдущий рекорд не превышал двух с половиной часов. Этот джентльмен не верит в реинкарнацию и чистосердечно полагает, что живет один раз. На этом основании втянул девушку в групповуху. В данный момент общение приостановилось из-за его занятости и нежелания немедленно отвечать на бипер.

Секс с дополнительными участниками, по мнению девушки, дает новые ощущения и имеет законное право на жизнь. С некоторыми оговорками. Например, с парами, где жена ревновала, Лиля чувствовала себя неуютно. Поэтому вариант с двумя леди пока обходит. Набор из двух джентльменов весьма приятен. При условии, что партнеры имеют усредненные параметры. Если же мощностные характеристики завышены, то такой отдых утомляет. С женщиной индивидуально встречаться не хотела бы, но в свалке – проходит неплохо.

Будучи полностью «слитым» Наташкой, я вел себя достаточно смирно. Хотя и осознавал всю привлекательность находящихся рядом коленок и груди под тоненькой блузкой.

Моя сдержанность, пожалуй, выходила за рамки приличий для игр подобного рода.

Лиля попросила подвезти ее к самому дому, чего раньше никому не позволяла. Заменила номер бипера телефонным. Объяснила, в какие дни можно звонить.

Наше знакомство полагает приятным. Что касается деловых перспектив… На данный момент Лиле нужен партнер, с которым перед мотелем можно посидеть в ресторане. Проскользнула мысль, что дамы очень любят пусть маленькие, но сюрпризы.

На вопрос, осознаю ли я, что на общение в Америке даже с непритязательной любовницей требуются определенные средства – ответил правильно. Зачем дал объявление объяснить не смог.

Завтра едем на рождественскую вечеринку в Наташкину контору.

Вчера и сегодня  Наталья со мной удивительная. Несколько раз заметила, что это, патология – переживать медовый месяц в наши годы и с нашим супружеским стажем.

Вечер, гладятся наряды. Я рядом, за письменным столом.

– Егорушка, а может, не ходить? Как тебе будет в смысле Джона?

– Нормально, я же понимаю, что он тебе – как мне Лиля.

– …

В положенный срок ответная реплика не поступила. Внутри екнуло.

– Поехали, поехали – не лишать же женщину удовольствия.

– Да мне не очень хочется.

– Ну да?! Покрутиться в нарядах, показать, какая ты еще и жена. Не хочется? Поехали, ты выглядишь обалденно.

– Мне неловко за тебя.

– А как в прошлом году?

– Ты же не знал.

– Не бойся – мазать дегтем твой компьютер никто не собирается. А как бы ты хотела, чтобы я относился к Джону?

– Я не думала никогда об этом. А как можно?

– Можно мужественно переживать обиду и ярость. Можно философски: трахает – ну и... Можно с благодарностью, что поддержал жену в трудную минуту.

– Ну! Благодарность – это слишком. Слушай, я заметила, как ты запал, когда я не ответила. Я не могу сравнивать Джона с какой-то Лилей. Не могу его пнуть, так-как влюбила в себя и несу за это ответственность.

Ну-ну. Значит первый раз в мотель ее привезли не как кошку в мешке, выпустив в новый дом на счастье. Знали лапочки куда шли.

– А чего ты вчера истязал себя, как я там с мужиками?

– Мне надо мысленно сжечь прошлое, разнести по кусочкам. А там будет видно. Да и во-о-обще... Все это идиотизм. Договариваться с природой, как мы хотели, бессмысленно. И ничего мы друг другу говорить не будем.

– Да, в общем-то, я твердо и не обещала говорить… А почему не будем?

– Нам это будет скучно и неинтересно.

– Слушай, а что ты западаешь за ящик? Не надо!

– Я не западаю – я переосмысливаю свои фундаментальные понятия о роли любви в жизни и роли секса в любви, то есть о роли секса в жизни.

– Любовь в жизни очень важна. Секс в любви… ну, тоже да. Но ведь есть и просто секс ради секса. В Союзе у всех были крепкие семьи, все было нормально, а сексом мы занимались для удовольствия.

Что-то у меня с головой! Кто-то недавно говорил, что секс для нее никогда не был самоцелью, но лишь ароматизирующей присадкой к духовному контакту. Кто бы это мог быть?

Вечером подъехал к Натальиной работе, чтобы забрать ее и добраться до ресторанчика. Девушка была в радостно-выжидательном настроении и сразу же спросила, как насчет тонуса у меня. Ответил, что нормально, хотя щебетать не хочется.

В ресторане цветовое пятно моей блондинки почти полностью обесцвечивало фон. Красно-черная полупрозрачная блузка с глубоким декольте, в котором бюст выглядел обещанием вечного блаженства. Что-то красивое снизу. Волосы крупно залоконены к подбородку. После второго бокала зажглись глазки. Ее женственность была обворожительна, что особенно бросалось в глаза на фоне тихих дочерей Индокитая и эмансипированных до остекленения американок.

Джон держался американистей всех, давая понять, что легко ориентируется в любой обстановке и свободно общается со всеми дамами и даже с Натальей. Замечательно. Вот только выглядело это немного нервически. Кроме того, он нам совсем не подходил внешне.

Со мной Наталья держалась так, что я чувствовал себя обладателем сокровища и вел себя соответственно.

Все катилось по канонам корпоративной вечеринки. Приглашенных было человек сто. Я никого не видел, включая Самого Американистого и Обаятельного, будучи не в силах оторваться от жены.

Пора домой. Кутаясь в шубки и курточки, обмениваясь последними комментариями, подготовившиеся к Рождеству программисты выкатываются на парковку.

Вчерашний вопрос «кто бы это мог быть? » ожил, как только сели в машину. Ожив, втянул в салон дикую антипатию к Джону, которой не было и в помине, пока тот мелькал перед глазами.

Сначала разговаривать не хотелось, но, ощущая рядом жену, такую счастливую, теплую и домашнюю, глядя на ее стройные ноги, которые она демонстрировала и всем своим видом просила ощущать… Бесстыже задранная длинная тонкая юбка… Легионы волнующих искорок заполняют меня, стекают с языка блаженно-бессвязным лепетом. Левую руку не мог оторвать от руля, правую – от Наташкиных коленок и колготочно шершавых бедер. Жена излучала непроизвольно, радостно, не задумываясь. Мне был открыт широкий, очень широкий, доступ всюду, куда можно добраться на скорости восьмидесят миль на узком серпантине. Иногда в ее окне мелькали красные огоньки, которые не очень торопились и которые приходилось облетать. В такие моменты она поворачивала голову ко мне и закрывала глаза. Смешная, она думала, что помогает нам доехать домой невредимыми.

В своей прихожей очутились незаметно, в естественной позе объятий.

– Наташка, Наташка!..   Да, Лиля пока подождет.

Обмякла она мгновенно, заплакала через минуту, истерика началась через пять.

– При чем здесь Лиля?! Что же ты мне говорил... а сам даже дня продержаться не смог, решил сразу же нанести упреждающий удар! Ну кто тебя тянул за язык, зачем ты все время говорил, что тебе никто не нужен?! Уйди, не прикасайся ко мне!!! Уйди, пожалуйста… Я, действительно, не могу.

Некоторую способность общаться обрели минут через двадцать. Я объяснил, что коль скоро моей девушке не чужда идея занятия сексом ради удовольствия, то реагировать на официально существующего любовника бездействием я не могу и воспользуюсь любой отдушиной.

– Егорушка, я уже утром, на работе додумалась что меня можно понять так, как ты и понял. Что у тебя сложилось впечатление, будто я законченная... Но, не считая моего основного друга, у меня было всего два кавалера, с которыми я имела по две или три встречи. О двух свиданиях с противным Бехметьевым я тебе рассказывала. Так что никакой хронической потребности в мужиках у меня не было и нет. А самый-самый первый раз – это совсем идиотская проба.

Да, самый первый раз был, действительно, идиотским.

Именно тогда наши отношения потребовали вмешательства семейного психолога.

Лето решили провести раздельно. Дочке было года четыре и мы с ней уехали на юг, к моим родителям.

Наташка осталась одна. А дальше: пьянка в инженерской компании, кто-то из знакомых провожает подвыпившую и временно незамужнюю девушку до постели и… терпит фиаско по причине перепития. Продолжения  не последовало.

На момент встречи с Бехметьевым моя юная жена была уже относительно опытной обольстительницей. Имела пусть и неудавшийся но все-таки amour предыдущим летом.

Бехметьев был медиком, сыном знаменитой мамы-медика, и в то лето снимал домик в Юрмале, рядом с домиком Наташки. Был вальяжен и уверен в себе. Навороченную «Волгу» держал у крыльца.

Небрежная изысканность медицинской терминологии, названия экзотических исследовательских тем и всесоюзная известность возымели эффект, и моя доверчивая девочка оказалась обезоруженной. Злодей воспользовался этим в один из вечеров.

Он был объемен, достаточно пьян и безыскусен. Без затей уложил Наташку на спину и придавил такой массой, для которой она совершенно не была предназначена. Ему даже в голову не пришло перенести часть веса на руки или, тем паче, учтиво поинтересоваться, не предпочтет ли дама другую позу. Между входом в домик и выходом на крыльцо для допивания коньяка прошло двадцать минут.

На следующий день моя терпеливая супруга повторила эксперимент, сократив, до минимума потребление участниками спиртного. Все повторилось с точностью до жеста и минуты. Разве что не было перегарного бриза. Особенную противность всему придавал тот факт, что собственный супруг в подобной ситуации не отпускал добычу раньше, чем через пару часов.

Было сделано заключение, что этот дутый авторитет уважает в Наталье женщину еще меньше, а главное – краткосрочней, чем муж, что вообще недопустимо. Не хотел он или не мог быть другим стало не важно, и в дальнейших милостях было отказано.

Однажды, правда, Наташка побывала у него дома. Поборов физиологическое отвращение ради возможности осмотреть старинную квартиру с соответствующими картинами и мебелью. Благо этот дом, по стечению нелепых обстоятельств, находился рядом с работой.

Пообещав с порога что-то туманное, принялась наслаждаться осмотром, зная, что никакими силами  не заставит себя сюда прийти еще раз. Хозяин светски выполнял роль гида, пока не заподозрил, что ему могут «крутануть динамо». Став жертвой своей недоверчивости, попытался грубо завалить гостью на первую же оказавшуюся рядом античную кушетку. Отвертеться удалось, сославшись на нежелание смешивать впечатление от выставки с десятиминутным коитусом. Десятиминутным потому, что уже заканчивается обеденный перерыв, а с утра подписать девушке местную командировку было некому. Пришлось, глядя в глаза, пообещать прийти послезавтра часика на три.

Едем из Бруклина. Слушаем Вертинского в исполнении Гребенщикова. Прочитали сообщение о смерти Кайдановского.

– Да, на Кайдановском была печать. Я себе не представляла его старше пятидесяти. Гребенщиков… Пожалуй, представляю. Займется какой-нибудь йогой. Интересно: какие отношения с женщинами были у Вертинского, какой он был кавалер? Наверно, самоуверенный профессиональный ловелас. Я таких не люблю.

– Он вращался в среде таких же ловеласок. Он мог выбирать, каким быть?

– Да, поколение, которое шло через десять лет после нас, выросло не на бардах, а на Гребенщикове. Муж Таньки все косил под него.

– Кто такая Танька?

– Которая, вся несчастная, родила, а муж – непутевый. Они нас лет на семь моложе были. Он у тебя еще все книги по философии брал.

– А-а, вспомнил.

– Ко мне клеился, а я даже не понимала. Все норовил книгу вернуть, когда ты был в командировках. Я искренно отвечала, что можно подождать, пока ты вернешься. Да и вообще, часто не замечала, что ко мне мужики клеятся. Смотрела на них наивными глазами, и они в конце концов отклеивались. А ведь только шевельни пальчиком – можно было переспать с половиной моего «ящика».

– Просто в дрожь бросает, что опять по лезвию прошли.

– Ну нет. Я же всегда тебя ценила и ничем не хотела обидеть. Но я не понимаю: у тебя было столько баб, замужних... Ты столько раз видел, что и как происходит. Неужели ни разу не задумался? Ты, вот именно ты – о чем еще можешь говорить? Я не понимаю!.. Слушай, как хорошо, когда можно вот так прижаться к мужу, и он сразу не набрасывается.

– Потому и не набрасывается, что имеет все, о чем мечтает. А когда раз в квартал, да и то в мольбах, тут уж не до тонких материй.

– Здорово, что у нас медовый месяц после двадцати лет семейной жизни. Все не могу поверить, что ты – это ты.

– А я не могу поверить, что мы столько лет не могли достучаться друг до друга. Я всегда старался показать мое к тебе отношение обилием мелочей. Думал, что как тонко чувствующая женщина ты...

– А я думала, что просто мамочка научила тебя хорошим манерам.

– С мамочкой мы об этом никогда не говорили. Да и вспомни: при ваших с ней отношениях в первые годы, цели у нее были диаметрально противоположные.

– Но как я могла заметить эти мелочи, когда я тебе высказывала массу конкретно постельных пожеланий, но ты их пропускал мимо ушей? Я даже подумать не могла, что ты способен оперировать на уровне полутонов, вкладывать в них какую-то информацию. Я вот чего боюсь – не зря ли мы раскрылись? Ну хорошо, сейчас медовый месяц. А когда жизнь войдет в колею, не аукнется ли?

– Что значит «аукнется»? Я тебе много раз говорил, что не могу жить в «пилежке». Если дети уже стали взрослыми и женщина раздражает меня, а я – ее... Задолго до того, как это сможет аукнуться, меня с тобой уже не будет.

– Да, наверно, если и аукнется, то уже не будет иметь никакого значения.

– ...

– ...

– Так я не понимаю нашего нынешнего статуса – мы уведомляем друг друга о своих «подвигах» или нет?

– Егорушка, я все-таки не знаю. У нас разное восприятие. Мне никогда не хотелось знать лишнего, я смирилась. Ведь одно дело – предполагать, а другое – знать. Я думала, что ты больший циник, ведь у тебя их столько было! Как ты мне заморочил голову, не пойму?! Я все выложила. Мне тебя так жалко, ведь фактически ты все узнал только теперь, а это так больно.

– У тебя же полностью пропали даже основные рефлексы, и тебя было нужно вытаскивать. А уж  заодно вылезло и все остальное.

– …

– …

– А может, все же будем друг другу говорить? Хотя... Я вот не уверена в себе. Точнее, я уверена, что мне было бы неприятно слушать о твоих тетках. Все это идиотизм! Ты, наверно, думаешь, я имею в виду Джона? Нет, я пытаюсь разобраться в общем. Допустим, я тебе через месяц говорю, что еду с Джоном в мотель. Вот.. Ну?

– Я спрашиваю: «Когда  вернешься? », а потом – «Нужен мужчина или нет? ».

– А если нет?

– Значит, спи, моя хорошая.

– А как ты будешь ждать, зная, что я в мотеле?

– Займусь детьми, буду ждать, как из кино или парикмахерской. Может быть, даже буду скучать.

Дом. Постель. Жена делает маникюр, позволяя целовать все открытые части своего тела.

– Я вот сейчас сформулировала: ведь это же, как наркотик, когда видишь, что мужик в тебя влюблен и ты можешь с ним делать, что хочешь. Это очень сильное чувство.

– Естественно.

– Но это же грех?

– У тебя появились боги?

Встретил Наташку на машине после работы. Девушка в тепле размякла, жует бутерброд. От термоса с компотом – не оторвать.

– Слушай, у нас послезавтра с Джоном ланч.

– Прекрасно.

– Он – ко мне: мол, «мы друзья…», а я: «Да, конечно…» – в общем, вертела хвостом. Но самое главное – не чувствовала никаких угрызений совести.

– За что?

– За то, что верчу хвостом, и за то, что не чувствую угрызений.

– Так вы в мотель?

– Нет, пока только на ланч. Но ты же понимаешь, что я никак не связываю все это с нами – ведь у нас так все здорово!

– Понимаю и очень рад, что ты паришь. Но только все по-честному – когда я с кем-то захочу...

– Это будет ужасно! Я вообще не понимаю, что со мной происходит.

– А для меня вся наша нынешняя реальность – проверка на вшивость собственной словесности.

– То есть тебе это все-таки не подходит... если мы оба иногда куда-то…

– Сначала думал, что «левых» заездов у нас может и не быть. Но жизнь – это жизнь. Я больше не хочу притягивать к ней за уши свои идеалистические модели. Посмотрим.

– Нет, я не хочу, чтобы ты лишался своего идеализма! Вначале я тебе говорила, что уже пережила свой жизненный эмоциональный взлет. Я так считала. Я совсем была не готова к такому повороту в наших отношениях.

– А давно пережила?

– Лет десять.

– То есть в самом начале с «ним»?

– Ну, в общем, да. И думала, что уже никогда ничего не захочу. Во всяком случае с тобой. У меня такое ощущение, что ты меня всегда считал инфантильной дурочкой, ни на какие полноценные чувства не способной. Но тем не менее я пережила хорошее время и не жалею об этом. Иначе я просто не была бы тем, кто я есть. А ты думал, у меня нет никакого сексуального опыта, своих потребностей? Но я ведь не зря сказала, что все позади, – я тогда абсолютно точно знала, что свое отлюбила. Еще до отъезда поняла, что в окружающих замены ему не вижу, тебя не рассматривала вовсе, а искать что-то совсем на стороне не было сил, да уже и желания. А здесь куда-то скакать – и подавно безнадега.

– Инфантильной тебя никогда не считал. Просто недооценивал потребности твоей души и сексуальности.

Она стала о нем говорить.

– Я в тебе с восторгом открываю столько нового. Да и в себе – то, о чем никогда не подозревала. Но я запуталась.

– Смешно. В России ты обходилась много меньшим. А здесь, смотрю: без мужика – прямо никак.

– Ты же сам год назад посоветовал мне кого-то найти – я так и сделала. Для встряски. Мои прежние моральные ценности уже не работали. Да и «групповуха» подтолкнула «за флажки». Я не знаю, что происходит.

– В тебе просто живут параллельно два человека.

– Но что делать? Получается, ты пришел к этому моменту чище, чем я, многое сохранил. Я же никак не думала, что в тебе это осталось. Я много лет жила, считая, что ты такой же циник, как и я, и даже намного больший! И вот сейчас ты оказался в белом, а я – не готова!

– А, к черту! Пусть в нас все это живет, пока что-то само не возьмет верх. Вылезай, пойдем выпьем кофе.

Вылезаем. В душе раскисшая слякоть эмоций.

– Как я понимаю, вы запланировали мотель.

Глаза жены сразу наполняются слезами…

– Ну вот, я так и знала! Ну я же сказала, что только ланч!

– Подожди, подожди. Я не имею в виду, что ты скрываешь. Это просто закамуфлированная потребность. Хорошо, что говорим. Мы ведь два человека, которые хотят помочь друг другу именно в том виде, в каком они есть.

– Егорушка, но я все силы направляю на то, чтобы у нас все наладилось. Я не думала, что подобное возможно, но это – факт. Только ты ничего не держи в себе – тоже все говори!

– Я и говорю.

– А то надумаешь про себя, как всегда, черт знает что…

– Значит, все выкладываем?

– Да!

– ...

– Ты знаешь, если честно…

– Не знаю, но хочу.

– Сначала Джон предложил мотель. Я ответила, что сейчас – только ланч. Настаивать на чем-либо он боится.

– Вот это я и имел в виду. Это должно было быть. Он просто не мог не проверить свой статус после вечеринки.

– Егор, а ты целовал мне руки на пьянке?

– Не задумываясь... на всех. Наверняка и на этой тоже. А что?

– Джон мне сегодня поцеловал ручку. Значит, подглядел и старается быть похожим на русского мужика.

– Он хороший парень, я его понимаю. Таких женщин, как ты, у него не было и, наверно, не будет. Ему не позавидуешь.

– Почему?

– Он понимает, что держится исключительно на твоем капризе. На последней пьянке это понимание, наверняка, здорово обострилось. Поэтому он теперь будет выяснять свой статус.

– Это как?

– Очень осторожно, вроде: «Как насчет мотеля?.. » или обеда, кофе, любви, дружбы. При этом страшно и надоесть тебе, но и опуститься хоть на одну ступеньку  невыносимо. Будет стараться, мягко прощупывая, определить свои максимально возможные притязания. Твое наглое хвостоверчение с мужем показало ему, что шаткое равновесие нарушается не в его пользу. Баланс надо срочно восстанавливать путем усиления всех своих достоинств, значимых для тебя. Он принесет тебе десять оленей, убитых одной пулей. Будет целовать ручки галантней, чем питерский хлыщ. Ну и так далее. Ты ему говорила, что в нем ценишь?

– Я не задумывалась и ничего не говорила. Я вообще мужикам комплименты не говорю.

– Ясно. Значит ценишь хороший ланч.

– Да, наверно.

– Он это должен чувствовать. Значит – закормит. Ланч вполне может стать местом лирических разборок.

– Ну-у! Не думаю.

– Посмотрим.

С утра позвонила Лиля. По пустяку. Похоже, хочет встретиться.

Вечер.

– Наташка, есть разговор.

– Длинный?

– Нет. Но важный.

– Ой, а что у тебя там опять торчит?!

– Нет-нет, ничего страшного.

– А-а, ну тогда ладно. Я уже иду мыться.

– Перед сном девушка желает чаю?

– М-м-м…  Мороженого.

Решаю положить под мороженое  нарезанный тончайшими дольками банан.

Чистая Наташка просит забрать половину ее порции. О банане пока не знает. Лежим. Минут через пять, однако, забирает свою половину назад вместе с тем, что оставалось у меня. Облизывается над пустой вазочкой. Прижимается, натягивает одеяло до ушей.

– Ну, так что у тебя?

– Туман в голове немного осел, и на освободившемся месте начинают появляться вопросы.

– Например?

– Как мы будем жить дальше?

– Тебе мало просто жить, а нужно еще и обязательно думать об этом?

– Обязательно. Я вижу два варианта – идеальный и реальный. В идеальном – я не могу видеть с тобой никого. Крути хвостом, сколько хочешь, ведь ты не ущербный «синий чулок». Всегда можешь сказать, что были любовники, что была групповуха, колготки при кавалере можешь поправить, но чтобы дальше – ни-ни. Пусть между собой обсуждают, что раз глаза горят, – значит, с кем-то спишь. Но чтобы никто не смог сказать, что с ним. Как-то даже больно, что ты со всей своей беспечностью можешь отдаться за обожание и пару ланчей.

– Ну, не за пару ланчей, а когда захочу. Ты-то уже наелся, а у меня мужиков было мало и в каждом что-то новое.

– М-да... Естественное любопытство... Развитие... Между прочим, если бы мы с тобой в первую брачную ночь делали то, что делаем с удовольствием сейчас, то ты оказалась бы в сумасшедшем  доме.

– А ты бы меня проведывал? Отвязывал бы от кровати, водил гулять.

– Вместе с кроватью водил бы, чтобы, если что – то прямо там, где настигло чувство... Но теперь все нормально, даже нравится. Дозрели. Может быть, потом наши мелкие интрижки нас и не будут волновать, но до этого попаду в психушку я... если настроюсь на идеал.

– Не нагнетай.

– Теперь о втором пути. Мы остаемся людьми, которые очень хорошо друг к другу относятся. Взаимопомогаем. Спим. Но личная жизнь партнера нас не касается. О ней можно поболтать только под обоюдное настроение.

– Но я не хочу от всех наших планов опуститься только до хороших отношений. Ты же знаешь, что крайности обычно не работают. Давай возьмем что-то среднее. Например, цель – идеальная, а средства – реальные.

– Коммунизм, что ли?

– Дурак! Просто начинаем жить, ничего друг другу не обещая, а все ненужное само и отомрет.

– Видали мы эти идеальные цели в реальной жизни: коммунизм – тогда, демократия – теперь. «Когда боги смеются». Дохло! У меня сразу пойдут бабы, распыление, и мы получим обычную семью, как в лучшие времена в Рашке. Не больше.

– Но почему сразу бабы? Чего тебе не хватает сейчас?

– А тебе?

– Ну... мне интересно наблюдать, как он старается показать, что американские любовники – лучшие в мире.

– Он хотя бы примерно начал улавливать разницу между американской феминисткой и европейской женщиной? У вас хоть какое-то развитие есть?

– Конечно. В первый раз была фигня, а теперь – так даже ничего.

– И сколько у вас уходит времени?

– Ну… не знаю.

– Ты... удовлетворяешься?

– В последний раз, кажется, да.

Дальше спрашивать расхотелось...

– …

– А что было нужно Лиле?

– Что-что…

– И до чего договорились? Ведь рано или поздно встанет вопрос.

– Уже стоит. Определили время – и поехали.

– Она же говорила, что сразу в мотель не поедет?

– Уже не «сразу». Первый вечер – просто знакомились, и она только к концу была согласна. А теперь еще пара звонков – и совсем старые друзья. Тебя это задевает?

– Да, очень.

– Но почему?

– Что ты хочешь от меня услышать? Произнесенные вслух гарантии? Но пойми же! Как только пообещаешь чего-то не делать – сразу захочется именно этого. Пусть оно все отомрет естественным путем.

– Вот я и говорю – пусть… естественным… путем.

– Ну скажи, что бы ты хотел в идеале от меня услышать?

– Ничего. Тут сказать ничего нельзя.

– Вчера Джон предложил зайти на станции в барчик, выпить. Раньше я – с интересом, а вчера даже не захотелось. Не торопи меня!   Мы должны просто любить друг друга, и все отомрет.

– Нам с тобой нельзя расставаться. Когда я с тобой, то готов выслушивать любую херню и даже ждать отмирания. Но днем, когда один! Всякое в голову лезет.

– Вот ты со мной и решай все проблемы.

– А днем – застрелиться?

– Не понимаю! На тебе клейма ставить негде, и даже названия не подобрать, и вот на тебе – стреляться из-за жены? Никак не думала, что такое в жизни возможно в сорок.

Тишина.   Ночность...

– Егорушка… Ты знаешь, у меня сейчас был момент, когда я начала плыть, как от анестезии…

Вижу в темноте, как она улыбается…

Нахожусь в удивительном состоянии полного доверия Подруге как самому близкому, абсолютно все понимающему  человеку.

Устроившись спать, поделился идеей  локализации в себе ревности…

– Ты знаешь, я понял, что пока вы в дороге, входите, едите, раздеваетесь – это все белый шум. На этих стадиях ты контролируешь ситуацию и в любой момент можешь прихлопнуть. Но когда вы переходите грань, где ты отдаешься в руки мужчине, доверяя на какое-то время свое сознание, именно сознание, а не просто тело – вот! Тут пик моей ревности.

– У меня такого нет – я контролирую ситуацию от начала до конца. Я не могу с ним расслабиться, я его изучаю.

– Не можешь именно с ним?

– Да нет, вообще. Я расслаблялась только с Ним.

– А со мной?

– Теперь – да, а раньше – нет. То есть в постели нет. Когда я приходила с работы и… ну… брала у тебя энергию, то тут – да, а в постели – нет.

– Удивительно.

– Я даже скажу тебе еще одну интимную вещь – я как-то сидела сверху...

– ?

– На Джоне. А в самый пик слезла и ушла. Он кричит: «Куда?!!.. » – «Пить хочу».

– Паразитка, зачем мужика мучаешь?

– Ну, просто интересно. Да и вообще, я бы предпочла кофе без секса.

– А где твой пик ревности ко мне?

– А вот именно в общении. Я вижу, как ты в постели стараешься для дамы, но совершенно не представляю, чтобы ты расслабился и получал удовольствие для себя. Здесь мои интересы не ущемляются. А вот общение тебе нравится, это ты делаешь с душой, и это мне тяжело.

– Так низвести постель!

– Нет, ну я же не фригидная. У меня иногда бывает, что только помани. При этом, чем нереализуемей ситуация, тем больше хочется. А то вдруг: договариваешься о свидании – прямо вся горишь, но когда уже приедешь – дерево деревом.

– Свидание кофейное или постельное?

– Постельное, конечно.

– С Первым?

– Да. Когда он до меня дотрагивался, сразу же оживала, но только после касания.

– А на следующий день вам хотелось говорить?

– Нет. Даже два дня.

– Ему?

– И мне тоже.

– Показательно. А вот мне с тобой всегда хочется – и сразу после, и утром, и всегда.

– Знаю.

Вечером, по пути с работы, мне бипнули. Перезванивал из дома. Еще одна тридцатилетняя особа по поводу моего объявления. Жена присутствовала при разговоре.

Договорились встретиться. Наташка своего отношения  к происходящему никак не проявила, хотя чутье подсказывало, что лучше бы ей не слушать.

– Ты мне, пожалуйста, объясни, зачем ты звонил этой бабе?

– Я же не могу просто послать. Многим звонок дается с трудом. Но ты же понимаешь, что я ничего серьезного не затеваю?

– Значит – это обман. Ведь можно сказать, что ты уже нашел и проблема решена?

– Я так не люблю. Лучше поболтаем за кофе, что само по себе отдых, а потом скажу, что она удивительная женщина, но вот что именно с ее расписанием мне никак не состыковаться. Ну и так далее.

– Вот так ты как раз жутко оскорбишь: любой дуре понятно, что если ты с первой встречи в кусты, значит – не понравилась. Да и вообще, я считаю, что ты просто не можешь без баб. Тебе скажи, что мужик, который столько перетрахал, вдруг решил ограничиться женой, – ты сдохнешь от смеха!

– Может, ты и права... Да и у нас с тобой не все пока ясно.

– В результате всех этих дел я оказалась более беззащитной, чем прежде. У меня был к тебе иммунитет, и я могла закрывать глаза, когда нужно, а теперь не могу! Я тебе уже сказала, что первый повод для ревности будет и последним!

– Ну ты даешь! Если я вынужденно принял эмансипацию замужних женщин, это не значит, что я согласен на дискриминацию женатых мужчин. Ты же первая со своим другом не хочешь расстаться.

– Ты же сам просил, чтобы я тебя ревновала?

– Да, но в разумных пределах.

– Разница между тем, что ты говоришь и что делаешь... Слов нет!

– ?..

– Зачем ты позвонил этой бабе? И других не отшил. И вообще: все твои декларации – это просто... Я не могла расслабиться все это время, так как не верила, что ты изменился. Ведь как ты с ней разговаривал: интонации, манера, голос – все то же. Ты просто воспламенился, что я не тебе одному была нужна, – и больше ничего!

– Девочка... изыди.

– Да, искренно пытаешься себя непонятно в чем убедить, но от привычек не отказываешься.

– Но ведь и ты Джона держишь? Мне кажется, что и тебе надо бы вести себя немного по-другому.

– Сейчас ты мне будешь говорить, как себя вести?!

– Я не буду говорить, что ты должна то-то и то-то…

– Ты прекрасно понимаешь, что я ничего не должна!

– Мы не должны.

– Да, мы. Но ты хочешь применить просто корректную форму указа.

– Не-а. Круг замкнут взаимным недоверием, и с кого началось – уже не найти. Поэтому я тебе просто скажу, какие твои и мои действия мне были бы понятны. Просто так, для информации. Надо остановиться и сказать: «Егор, я прекратила роман с Джоном. Мы замечательно общаемся, я купаюсь в его поклонении, но мы больше не спим. Ничего не обещаю навсегда, но, по крайней мере, на время выяснения наших возможностей». А я бы ответил: «Наташенька, все наши привычки с нами. Но вот прямо сейчас я обзваниваю всех своих дам и говорю, что ввиду резкого изменения отношений с женой все отменяется. И очень прошу их меня понять». Это, по-моему, был бы нормальный ход. И, между прочим, если что-то не пойдет, то Джон никуда не денется. При этом полагаю, что если даже мы не станем божественными любовниками, то останемся парой, которой неплохо жить и друг с другом. И со своими комплиментарными сексуальными партнерами. Даже это стоит усилий. А все мои метания – просто поиск пути, и когда он найдется, я спущусь на землю и буду твердо ему следовать.

– Чему ты будешь следовать?! Ты всю жизнь с удовольствием метался и ничего не доводил до конца!

– Что-о-о?! Ты способна огорчить даже меня.

– Приведи хотя бы один пример чего-то конкретно выполненного!

– Ты – дурочка или, действительно, ничего не видишь, как не видела никогда?

– Давай, давай…

– Поехали! Чудо с чучелом. Ты же за два месяца ожила! Была поставлена задача оживить и она выполнена. Правда, сначала думал расчистить место только в тебе, но оказалось, что и себя забодал. Ты же до сих пор твердишь, что не можешь поверить во все это. Или спасти психа – задачка мелковата?

– Ну... допустим.

– Была задача сохранить ребенку русский и извилины. Ты же видишь, что я занимаюсь этим каждый день. Даже мамаши всех наших подружек признают исключительность Настюхи, чего с мамочками по отношению к чужим детям вообще не бывает. Или нет? Или мелковато?

– Да.

– Кроме того: здесь так легко теряется контакт с детьми . Это огромный соблазн – сунуть детеныша к телевизору, а самому газету почитать после работы. Ты-то должна понимать, сколько требуется сил, чтобы каждый вечер возиться с малолеткой, пока она не ляжет. Значит, до десяти на свои дела не выкроить и минутки, но делать-то их все равно надо. Все идет за счет личного времени. Кроме того, ты ни хрена по дому не делаешь. Все на старшенькой и на мне. Далее. Каждодневная зарядка вместо лишнего часа-полутора сна – не хочешь попробовать? Далее. За два с половиной года – третья американская компания, да еще по неходовой специальности. А ведь многие кукукают в трансе. Хватит?! В общем, так! Работаем по материалистическому варианту: никто никому ничего не должен, никто никому ничего не говорит. Приносим только добровольные жертвы на семейный алтарь, а там – посмотрим. Всё!

– Егор, я что-то запуталась и забыла, с чего начала.

– Всё!

– Егор...

Прижимается ко мне, что-то бормочет. Тон обличения и досады, с которого начался разговор, исчез.

– Мне сейчас даже показалось, что я смогу переносить твоих баб. Просто с ними общается другой человек.

– Ты с Джоном продолжаешь ввиду тяжелых воспоминаний, при этом мне – нельзя ничего. Или ты с ним тоже другой человек? У тебя, действительно, все в голове перепуталось.

– Ты знаешь, я все же буду говорить, но ты не спрашивай подробности.

– Но мы же решили – ты ничего не обязана говорить.

– Но тогда это обман, а я не хочу.

Тишина. Наташка что-то ищет в углах темной комнаты.

– Егор. Я, кажется, тебя люблю.

– Что?!!

– Я не рвусь сейчас спать с Джоном, хотя и допускаю такое. Я почувствовала, что если пересплю с ним еще раз, то потеряю всякий интерес.

– Хорошая моя, тебе не кажется, что мы – пациенты семейного сумасшедшего дома?

– Не кажется – я в этом уверена.

3.2 Психологическое ассорти в начале года

На дорогах снежные заносы. Наташке позвонили с работы, чтобы сидела дома. А я просто не смог откопать машину. Хорошо, что, предвидя все это, детей успели пристроить с вечера у дедушки с бабушкой. Предварительно снабдив фильмом «Мери Поппинс», вкусностями из русского магазина и новым «паззлом»  – не все же время девкам шлифовать Моцарта с Боккерини да решать советские олимпиадные задачки.

А мы? Утро провалялись в постели.

– Вот ты все время с умным видом читаешь всякие японско-индийские талмуды по сексу. Но какой ты, к черту, тантрист – ты же всегда и все хочешь заканчивать траханьем. Тантра – это ведь то, что мы вот сейчас лежим, чувствуем, видим.

– Может, и так, но мне сначала надо до конца поверить в реальность происходящего. Тогда можно будет и просто посмотреть.

Она гладит мне шею, голову, грудь, пальцы, плечи, лицо… Во время таких процедур что-либо делать с ней я уже не могу.

– Наташка, это же я должен тебя гладить.

– Ничего ты не должен. Мне нравится, когда мужики такие. Удивительно: ты на сто процентов реагируешь на все мои поля и микродвижения. Никто так не мог, в лучшем случае – процентов на тридцать, да и то невпопад. Я всегда искала именно это, но так и не нашла. А ты реагируешь на сто процентов адекватно. Мы, наверно, действительно, созданы друг для друга.

– А весь дополнительный материал ниспослан, чтобы смогли по-настоящему это понять.

– Наверно…

– Я нагрел тебе место, залезай скорей.   Что улыбаешься?

Забирается под одеяло, но совсем не хищно.

– Я немного переиграла с душем. Сначала хотела чуть-чуть, а потом не смогла остановиться.

– Опять эта гидра веселится за мой счет? Хоть бы позвала – я бы ему помог.

– В тот момент не до тебя было.

– Ну хотя бы...

– Попробуй.

Поворачивается на бок. Начинаю возиться...

– Нет, сегодня что-то не хочется.

Об интиме думать уже не приходится.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально... но что-то давит. Не могу понять, что.

– Попробуй сформулировать хоть как-то.

– На неделе мы считаем, что  как получится, так и получится. А в выходные – уже как бы по расписанию. И я уже должна, и уже не могу телевизор посмотреть. И вообще  не выношу я в этих вопросах расписания. И тебе не хочу отказывать. В общем, все время чувствую свою вину.

Вот оно, постельное проклятье. На неделе, практически, к жене не подобраться. Остаются вечера выходных, которые почему-то очень удобны для просмотра телевизора. Причем, насколько ящик безразличен мне, настолько он необходим Наташке. Значит, она должна бежать ко мне или вместо него, или после, но это уже сдача норм ГТО. Хотя реально, она больше готова к обороне, чем к труду.

– Давай так. Главный твой раздражитель – расписание. Потом идет количество, которое иногда может угрожать жизни. Так?

– Так.

– Значит – никакой плановости. Ты – лесная трепетная лань, я – дикий зверь. Охочусь на тебя все время, вне какого-либо графика. Для меня нет ничего святого. А ты выкручивайся. Отказывать не бойся, только так, чтобы я тебя не задушил. Ладошки, хвостик, спинка, губки. Прячь кровать, прячься сама. Что хочешь! Мне нужно все время чувствовать, что я тебе нужен. Ну а не можешь – просто потому, что не можешь. Или так спряталась, что сама не можешь найтись. Идет?

– Попробуем.

Невыспавшаяся жена мужественно пытается продрать глаза.

– Вот сдашь на права – начнем искать тебе работу.

– Перестань все время дергать меня с работой. Я читала, что стресс от поисков новой работы не должен превышать неудобств от имеющейся. Сколько можно приставать?!

– Я же хочу спасти тебя. Надо привыкать к мысли, что менять придется.

Поджала губки. Сейчас мне будет. Любая попытка заставить мадам что-то делать в области, где она чувствует, что делать, действительно, нужно, но не хочется или, как сейчас, боязно, вызывает бурную защитную реакцию. Я не враг этому коала и поэтому получаю всегда исключительно за благие намерения. Или, в крайнем случае, за бестактность. Итак, приготовились – сейчас начнется...

Молчание… молчание… молчание…

– Господи, как не хочется ехать на работу…

– Наташка!

Два ангела в одной семье – это перебор.

– Наташка, я сейчас дам тебе почитать книгу по психологии. Интересно обсудить с тобой их позиции в отношении общения, семьи, детей. Потом выскажешь свое мнение о супружеской неверности.

– Я не понимаю, что такое супружеская неверность.

В постели.

– Так что ты хотел от меня услышать?

– Психологический анализ адюльтера.

– Ну, во-первых, я тебе уже сказала, что не понимаю смысла этого термина. Во-вторых, опять же не понимаю, как ты, имевший столько баб, все еще видишь в этом проблему? Не понимаю!

Непонимание термина выглядит абсолютно искренним. При этом по тону чувствуется, что саму проблему девушка прекрасно понимает. Но как можно понимать проблему, не понимая термин, ее обозначающий?

Обосновать аналитически вред адюльтера не могу. Может, действительно, мой вопрос лишен смысла, если только мы считаем себя свободными мыслящими существами, а не ревнивыми одноклеточными самцами и самками?

Наташка сказала, что начала читать «Видение Тантры» Шри Раджниша. Надолго ли?

Тренировки в зале бросать не собирается.

Постель у нас восхитительна. Еще немного – и я поверю, что жену можно не обманывать, если только такой накал страстей ей по силам. И на сторону теперь – только вместе. Хотя что у нее на уме – не знаю и знать не хочу. Сейчас живем в виноградной беседке в центре теплого северного сияния.

А если заглянуть лет на тридцать-сорок вперед? Когда все уже будет спокойно и вопрос, кто с кем совокуплялся, будет восприниматься крайне мелко и забавно? Останутся лишь более весомые вещи. Так, может, наоборот, помогать друг другу максимально раскрыться и получать удовольствие? Помогать активно, чтобы потом, просматривая прошедшую насыщенную жизнь, каждый раз испытывать сильную и светлую признательность своей половине за всемерную и радостную помощь. И, может быть, только такая полная поддержка и будет значима, когда все остальное отсуетится? И ко всему этому, естественно, с восторгом выращенные дети. Может быть, любовь – именно это, а не пожизненные парные кандалы?

– Нат, ты как-то изменилась.

– Не поняла?

– В свете всех наших решений о свободе секса. Мне показалось, что в то время, как я работаю над уравниванием в правах секса на стороне и счастливой супружеской жизни, ты, наоборот, развернулась внутрь семьи. Есть опасения, что мы опять разминемся, но только циником уже буду я.

– Нет, нет, все нормально. Но за случайности я не отвечаю.

Смеется. Ну что ж, чудес не бывает.

Она – обыкновенная женщина, волей случая ставшая очень честной. Признавшаяся мужу, правда, в безвыходной ситуации, во многом и теперь уже открыто провозгласившая свои желания. Да будет так.

Процесс во мне идет. Еще будут рецидивы поклонения, но скоро она займет место обычной земной жены, освобожденной от оков моногамии и необходимости принимать ежеминутные молитвы и жертвы. Нынешнюю Наталью, как она сама призналась, сформировали годы счастья с Первым. Нынешнего меня – фетишизм. Достаточно. Осталось отделить полученные полезные навыки от тотема-катализатора и решить что со всем этим сделать.

У Наташки до марта идет заказ с очень жестким графиком. Что меня толкает на принятие волевых решений в наших отношениях. Что не устраивает?

Мне нужен полностью открытый поток эмоций. От жены полного потока не чувствую. Наверняка оставляет что-то сокровенное, в то время как я хочу свое вытащить полностью. Может, и дала полный поток, но он очень слаб. В молодости все ушло заместителю. Он ли был моим замом по постели, я ли его правой рукой по быту... Теперь он навсегда лирический герой, а я – пожизненный завхоз. И ведь общался же я с Внутренним Голосом, предупреждал он меня…

– Посмотри, что делается вокруг! С какой легкостью бабы отдаются. И не по любви великой, и в семье все хорошо. Чем ты лучше других?

– Другим, может, чего-то и не хватает, а моей даже многовато. Да и зачем ей?

– Многовато… Но того ли? Да и на новенькое-то всех тянет.

– Но ведь она никуда не бегает, никуда не рвется, всегда дома. Чтобы что-то успеть, надо как-то исхитриться. Зачем ей эти хлопоты? Она же лентяйка по природе, да и на сексе не подвинута.

– Может, с тобой и не «подвинута», а для кого-то и поднапряжется. Вот с тобой-то подружки как кувыркались? А ведь бывали и постарше, и поспокойней твоей свистульки.

– Оно конечно... что тут скажешь... да уж больно все обыденно получается. Не может же она вот просто так с кем-то пойти.

– Может, и не «просто так», и не «с кем-то».

– С другим должно быть хуже. Ведь я годами именно под нее подстраивался, поднаторел. Да и квартиру искать, на бегу…

– Квартира – это для тебя было проблемой. А для многих – тьфу, было бы кого вести. Недостатки свои ты, положим, убрал. Но есть ли достоинства? Если минусов уже нет, а плюсов никогда и не было... Ноль – он и есть никому не интересный ноль. А кто-то может  иметь лишь парочку плюсиков, но в ее вкусе. И на недостатки куколка сама глазки закроет, когда на спинку положат, – с ним-то не жить.

И  Голос оказался прав.

Натальюшка, судя по ее лозунгам, считает себя душечкой, которую надо любить естественным образом. Кто нет – тот нет, но если да – то естественно и безоговорочно. Мое желание облизывать ее с ног до головы абсолютно нормально для всех ухажеров, и я – просто не исключение. Что как муж вижу многие оборотные стороны госпожи кумирши – это моя проблема. Тратить силы на мое обольщение после двадцати лет брака было бы абсурдно.

Она даже не задумывалась, чем удерживала меня все эти годы. Хотя тут и думать нечего – я сам себя удерживал. А от жены ничего и не требовалось, кроме как не мешать себя любить. Это и удобно, и энергосберегающе. На вопрос: «Почему супруг прожил с вами столько лет? » я бы ответил: «Потому, что я все время старался для нее и детей, и не заметить это было трудно». Трудно, но, как я понял, возможно. А что бы ответила женушка? Что она – слиток золота, не омрачавший мир борьбой с бабами мужа?

И в сегодняшней репризе Наташенька умудрилась остаться статистом. На вопрос, есть ли у нее неясности относительно текущего момента, ответила, что нет… что я и так все обсасываю слишком досконально.

А если бы я тоже обладал олимпийским спокойствием и просто сидел на завалинке рядом с ней?

Сейчас что-то пошло не так, ей бы пошевелиться. У нее закрепляется рефлекс, что я на каждом шагу создаю собственные проблемы. А потом обращаюсь к ней за помощью, бесстыдно потребляя ее время и терпение. Ее незыблемая жизненная позиция: пусть все идет само собой. Она уверена, что и дети сами хорошими выросли, и в семье не было скандалов лишь из-за ее мудрой покладистости. От нее ничего, как обычно, и не требуется. Сил на глупости она не тратит, но искренно радуется, что муж от своей выдумки – на подъеме.

А чего бы я от нее хотел? Не знаю. Наверно, каждый сам должен определять посильную лепту.

Прожили два месяца на эмоциональном всплеске, а сейчас у Наташки пошел откат. Да и на работе будет тяжелая полоса. Все элементарно рухнет потому, что у нее нет времени и сил ни на меня, ни на себя. Как только заикаюсь о том, чтобы поискала местечко поближе к дому, сразу же получаю: «Это что, тебе Джон покоя не дает? ». Да мне уже почти плевать на него, но покоя не дает, что супружнице легче замерзнуть, чем помочь нарубить дров.

3.3 Компьютер и Хоттабыч

Нас погубит дефицит совместного досуга. В голову, не занятую Натальей, лезет всякая крамола. Например...

Сейчас она все время в хорошем настроении… смотрит телевизор. А что ж не в хорошем? Старшая приготовит ужин, я позанимаюсь с младшей и этот ужин подам. С постелью к уставшей маме не пристаю, глаз с супруги не свожу: «А что свет-Наташенька изволит пожелать? ». Раз в неделю позанимается в зале, разок поплавает. Чего ж тут автономно не сиять, не обращаясь ни к кому конкретно?

А может, подруга действует по принципу, что именно таких и любят больше всего? Что нечего своего мужика баловать лаской? Ну тогда это просто скотство и дикая глупость.

Сегодня мы с младшей встречаем маму после работы и идем в спортзал. Мамочка жутко усталая. Заказ сдавать клиенту пятнадцатого марта. Сейчас ей нужен именно такой муж-хозяйка, как я.

Потренировались. Ужинаем.

– Егорушка, а когда мы покупаем компьютер?

– М-м-м…

– Ну что «м-м-м»?

– Уже неделя, как он  идет.

– Что? Какой? За две семьсот?

– Нет, ну что ты! За тысячу девятьсот, как ты и хотела.

– Не ври!

– Ну, Наташенька…

– Не ври! Ты не умеешь врать!

На самом деле с доставкой он обошелся в три штуки, но с большим монитором и трехлетней гарантией.

– Ну, Наташенька…

«Наташенька» внезапно переходит на дикий, абсолютно неадекватный крик.

– Это свинство – тратить на компьютер лишние пять сотен! Ну кому он такой нужен?! Нам ничего не списать на налогах, и за компьютер опять расплачиваться мне!

– Что значит – «опять тебе»? За что это ты расплачивалась с тех пор, как я работаю в этой фирме?

– Это просто взять и плюнуть всем в физиономию! У нас специалисты-программисты себе такого не позволяют! А ты? Насоветовался там с какими-то профанами! Весь этот наворот! Сразу же видно, что ты дилетант и ни черта не понимаешь, а просто – «знай наших»! Зачем тогда спрашивал совета, если все делаешь по-своему?! Раз ты все делаешь по-своему, так и я буду делать, как хочу!!

Тут мамочка, крепко сжав зубы, с сильно искаженным изображением лица улетает в спальню, цепляясь ступой за все углы. Чай с Настюхой пьем вдвоем.

Интересно, что она собирается «делать, как хочет»? Покупать компьютеры или вообще все? Похоже, дальше пойдет классика...

Наташенька застоялась, и мое «самоуправство» – повод, пусть неосознанный, для скандальчика. Скандальчик – уже реальная причина стать «несчастной». Пара таких опусов, и женщине станет «очень тяжело и одиноко». Когда нашей женщине «очень тяжело и одиноко», она может отдохнуть с Джоном.

Вот так: покупка мужем компьютера может освободить замужнюю женщину сразу от всех обязательств.

В общем, если срыв не был случайным и не пройдет за день, то после сдачи темы они с шефом наверняка пойдут снимать напряжение.

А за компьютер, хоть это и семейное приобретение, придется платить из своих фондов. Но у меня в апреле будут три авральные восьмидесятичасовые недели, июль-август по двенадцать часов, без выходных и в перерывах халтура на развозке. Думаю, удастся расплатиться до конца года. Жаль, что Настюху буду мало видеть.

Когда я лег, супруга вылезла из постели и устроила чаепитие. Залезла обратно. Оказалась довольно близко, хотя размеры ложа к этому не вынуждали. Что за детство.

Суббота. Встаю пораньше. Хочу выехать, пока все спят, – поискать Наташке подарок ко дню рождения. Другого времени не будет. Перемещаюсь осторожно, но жена открывает глаза.

– А куда это ты собрался?

– Да вот, в Сохо, тебе подарок поискать. Хочешь помочь?

– Да.

– Тогда быстро – я не могу весь день разбивать.

Супруга без усилий поднимается. Тут же появляются дочки и хотят ехать с нами. Возникает проблема хотя бы легкого завтрака. Тихонько не улизнул – винить некого.

– Так что получается – я с тобой помирилась?

– Нет, просто я делаю вид, что ничего не произошло.

– Ты?! А что, по-твоему, произошло? Так это ты обиженный?!

– Я на тебя давно уже не обижаюсь, только, пожалуйста, не принимай позу активной жертвы, от которой нигде нельзя спрятаться.

– Я-то именно жертва! Компьютер – это семейная покупка. А ты намудрил все по-своему, совершенно со мной не считаясь.

– Не считаясь?! Я учел все твои пожелания и даже сделал еще лучше!

– И ничуть не лучше! Ты выбросил лишних пятьсот долларов – и на меня наплевал!

– Я же заказал все, что ты хотела, – и память, и видеокарту. Ничего не ухудшил. Вспомни фотоаппарат – как ты меня грызла! Но прошло два года – сколько сохранено моментов, а о тех полутора сотнях никто и не вспоминает. Сколько я выслушал в свое время из-за органолы? Но только благодаря ей Настя начала серьезно, играть. И с компом... Мне же хочется, чтобы и тебе, профессионалу, было приятно работать.

– Нет, ты не понимаешь! Из нас двоих программист – я. Но ты меня проигнорировал, да еще и сам чего-то взвился.

– «Чего-то»?! Я изо всех сил стараюсь, как бы получше сделать. Думаю: вот откроем компьютер, Наташка пошумит часок, а поработав неделю, скажет – «Егорушка, какой ты у меня умница! ». А я скажу: «Да я и не сердился». Меня можно обвинять в чем угодно – в купечестве, дилетантстве, транжирстве, но только не в желании кого-то унизить.

– Но унизил же?

– Фу, черт побери! Ну!.. Ну хорошо! Вспомни Хоттабыча: кого-то продал в рабство, подарил цельнозолотые часы и так далее. Но разве можно его обвинять в неуважении к Вольке?

– Ты – Хоттабыч? Об этом я как-то не думала… Вообще-то похоже.

Гладит меня по голове, которая в данный момент думает не о хозяйке рук, а о потрясающих возможностях человеческого взаимонепонимания.

Полдня всем семейством промотались в Чайна-Тауне. На фоне обычного для нас в таких случаях радостного цыганско-таборного настроения у Наташки пару раз слегка вспыхнула прежняя обида, но она уже не была на сто процентов уверена, что ее хотели оскорбить.

Вечер. Дочек уложили.

– Я была все это время в таком расслабленном состоянии, что обиды стала воспринимать намного болезненней.

– А мне показалось, что ты просто подустала от семейной жизни.

– Если бы я от чего-то устала, то сказала бы прямо. А ты не чувствуешь, как я сейчас к тебе отношусь?

– Нет. Я теперь не верю чувствам. По крайней мере своим. Они меня обманывали столько лет.

– Все это, действительно, как-то не так...

– Не так, как было с ним?

– Совсем не так. И вообще: не думай об этом – оно было и прошло.

Временами не думать – намного трудней, чем думать. За последние две недели пришлось три раза прибегать к НЛП-аутотренингу. Результатом применения составленной самим формулы самовнушения, усиленной хорошей визуализацией, стало полное безразличие к событиям и людям, как прошлым, так и будущим. Актуальным осталось лишь общение с Натальей, причем только в моменты, когда оно непосредственно происходит. Совсем по Христу – «думай только о том, что здесь и сейчас». Насколько я помню формулировку.

Нити фатальной привязанности к супруге исчезли. Сознание стало свободным.

Прежний тезис «все женщины по большому счету одинаковы – так зачем же искать что-то новое? » немного изменился. Первая часть, носящая экспериментальный характер, осталась. Но вывод теперь звучал: «так зачем же за кого-то цепляться? » Ни к чему тянуть себя за уши к постоянству, если ты запрограммирован изменчивым. Моя жизнь – мое личное дело.

Последовавшая ночь была потрясающей. Такой свободы я не чувствовал никогда. Жена – самая желанная женщина на свете, так как единственная находилась со мной в тот момент. Что-то, похоже, передалось и ей, но сегодня меня эти мелочи не интересовали.

Вечер. В мониторе купленного компьютера не работает центровка изображения. Непонятно – это проблема механическая или программная. Звоню приятелю, имеющему кое-какой компьютерный опыт. Он сразу отвечает длиннющей фразой. Не в моей компетенции определить, говорит ли он по делу или просто дилетант со стажем вешает лапшу на уши начинающему.

Первая реакция – передать болтуна Наталье. Лично знакомы они не были, но сей джентльмен пару раз, по моей просьбе, объяснял  Наташке по телефону месторасположение нескольких крупных тряпичных магазинов.

– Здравствуйте, Николай. Егор и слов-то таких не понимает, так что давайте, если можно, еще раз и с самого начала.

Интерес слушать пропал.   Без раздражения, без обиды – просто пропал. Последовал двадцатиминутный разговор, закончившийся консенсусом, безо всякой, однако, пользы для конкретного монитора. При таком раскладе связываться с изготовителем – мне, организовывать отправку – тоже. Очень не хочется.

На следующий день будет вульгарно найден и исправлен плохой контакт.

Вечером, выполнив кое-какие дела во внешнем мире, мы не спеша возвращались домой.

– Егорушка, а о чем ты думаешь?

– А почему тебя это интересует?

– Мне кажется, мы думаем об одном и том же.

– Сомневаюсь, однако.

– О моем гнусном языке? О том, что я Кольке так сказала о тебе?

– Да нет, это частность, а я сейчас философствую глобально.

– О чем?

– Да как тебе сказать...

– Как-нибудь.

– Я провел сеансы аутотренинга, чтобы тоже выделиться в отдельную личность. Дал установку обособиться до твоего уровня. Но не дальше. Сейчас наблюдаю за результатом.

Походка жены слегка замедлилась.

– Ну и как оно?

– Нормально. Мне кажется, я больше не буду изводить тебя ревностью.

– Какой ревностью? Я же тебе сказала, что мне никто не нужен. Опять все свернул на меня? А о себе ты что думаешь?

– Себя ощутил свободным человеком – таким же, как ты.

– Т-а-а-к...

– Что «так»?

– Нет, все! У меня больше нет сил! Я не знаю, чего от тебя ждать. Я только расслабилась...

– И я расслабился.

– Ты возьмешь и уйдешь!

– Куда?

– Не знаю. Делай, что хочешь! Я больше не могу!

– Ты же сама хотела устранить обязанности и иметь личную жизнь? Вот и бери.

– Ты как-то не так понимаешь «личную жизнь». Это не значит, что я пойду по рукам. У меня были очень светлые моменты в прошлом, и они только мои, и я никому о них рассказывать не собираюсь.

– Это святое.

– Теперь, допустим, я уехала в магазин, села на лавочку и два часа балдею и курю.

– Столько курить очень вредно.

– ... и никого не хочу видеть – это тоже мое.

– Так в чем дело?

– Или я знаю, что у меня есть эмоции, которым ты просто не сможешь сопереживать, они тебе неинтересны. Не все же можно обобществлять!

– Прекрасно.

– А тебя опять понесло куда-то! У меня уже нет сил!

– Как ты хочешь, чтобы я к тебе относился?

– Хорошо.

– «Хорошо» уже есть. Детали.

– Не знаю.

– Давай так: попытайся представить меня в самом притягательном для себя виде. Вместе с моим отношением к тебе.

Вечер, как всегда, Наташка заканчивает под душем. Я открыто подглядываю.

– Я представила себе картинку: предел моих мечтаний – чтобы ты все время крутился вокруг. Тогда мне хорошо, спокойно и больше ничего не надо.

– То есть я должен быть «хорошим парнем»?

– Обиделся! Но при моей уравновешенности я не могу тебя представить сексуальным героем. Да и вообще никого.

– Что-то подобное я и предполагал.

– Обиделся.

– Да нет. Предполагал, но все равно немного неожиданно.

– Пойми, что для меня главное – покой, а «хороший парень» – это...

– Знак высшей доблести при твоем дворе?

– Да, именно. И получить его нелегко.

– Ну и прекрасно. И вообще я считаю, что своей праведной жизнью мы заслужили право на покой и счастье в семье.

– Мы?! Праведной?!

Наташка захлебывается хохотом...

– Да. У нас не все было просто. Было и есть. Но мы, я считаю, вылили при этом друг на друга и на детей минимум раздражения и сохранили семью. Считаю, что принес в мир минимум зла, да и вообще старался нести добро.

– Я тоже.

– Вот видишь. Так чего же ты смеешься?

– Уже не смеюсь.

– Врешь, вижу – смеешься.

Наташке понадобилась еще минута, чтобы успокоиться окончательно.

– А кофточка у меня расстегнута...

– Этот лифчик тебе очень идет.

– Вот Джон и не может от меня отойти. Спрашивает: «Ты меня специально дразнишь? », я говорю: «Да». Он: «Все равно приятно. Очень хорошо, что ты мне встретилась». Я ничего особенного не делала, но он, по-моему, жутко влюбился. Даже неинтересно, как легко он погиб.

– Но тебе это дает адреналин?

– Конечно. И тут добавил, что наши двадцатилетние мальчики обсуждают меня во всех деталях, но он не хочет говорить, в каких. Да это и не важно. Главное, что меня в сорок обсуждают двадцатилетние – это очень приятно.

– Мужики нутром чувствуют внутреннюю изюминку, и если твой тонус будет и дальше расти, как сейчас, то у Джона появится много юных конкурентов.

– Только ты не думай, что я говорю о Джоне, чтобы помучать тебя. Просто мне хочется разделить с тобой маленькое удовольствие.

– Я именно так и понимаю.

– Тебе, действительно, не тяжело?

– Действительно. И вообще я уже несколько раз поймал состояние более значимое, чем просто секс, и при этом понятие «измена» вообще теряет смысл.

– Вот именно это я тебе и говорила.

– Не уверен.

– А я уверена. И еще... я пока не могу понять до конца, но мне кажется, что раньше все было не со мной, не по-настоящему и что кроме тебя у меня никого нет и не было.

– Только не это – я к такой ответственности не готов!

– Мне захотелось посмотреть с тобой новой Питер.

– Егорушка, не обижайся, но первый раз я бы хотела съездить одна, побегать с друзьями. А при тебе и не поговорить.

– Но ведь многие – это и мои друзья? Хотя, конечно, в основном твои.

– Не обижайся, но то – моя другая жизнь, и я хочу с ней попрощаться. А потом уже будем ездить вместе.

– Да, в той эпохе мне места нет.

– Ну не обижайся!

– Да что там, я понимаю. Хотя это город и моей юности, и дочки там были маленькими.

– Ну не обижайся...

– Я понимаю, спи.

– Я уже чувствую, что мой дом может быть здесь, что ту жизнь могу отрезать. Только бы решился вопрос с пенсией для родителей, чтобы они расслабились.

Сегодня у нас годовщина – восемнадцать лет супружества. По этому поводу вечером, с девушкой и большим букетом роз, мы очутились в маленьком испанском ресторанчике. Еще до появления вина настроение у жены было радостно-ручное-кошачье, и, глядя на нее, я приобретал радостно-ручное-собачье...

– Ну что – это наше восемнадцатилетие. Имеешь ли ты, женщина, что-нибудь сказать, так как, если начну я, то буду говорить долго?

– Ты же знаешь, что я не умею говорить.

– Вот так, не умея, и давай.

– Егорушка, хороший мой, во-первых, разреши нас поздравить. Казалось бы, в такой юбилей, какие могут быть эмоции? Но у нас что-то постоянно происходит, да еще как! И я, кажется, влюбилась в собственного мужа.

– Давай еще по бокалу и повтори это без «кажется».

– Я могу и так повторить: Егорушка, я этого не ожидала, просто даже в голову прийти не могло. Я сейчас сравниваю всех своих мужиков с тобой – все не в их пользу, ты у меня самый-самый! Я только недавно поняла, как ты меня разбаловал своим отношением, и по-другому увидела твои поведение и отношение ко мне за все эти годы. Увидела, что ты относился ко мне лучше, чем я думала. За нас!

– За нас!

Кухня здесь, действительно, очень хорошая.

– Ты все сказала?

– Да.

– Можно мне взять микрофон?

– Да.

– Мы прошли длинный и, как неожиданно выясняется, успешный путь. Сегодня, в этот торжественный вечер, нам надо наметить вехи дальнейшего победоносного развития! Уже прошло пять месяцев с начала проведения нами эксперимента, поражающего своими результатами и аморальностью. Мы творчески использовали необычную для нас ситуацию. Заглянули в себя. Ты, наверно, видишь, что я пока не совсем стабилен, что иногда страдаю от обострения собственнических чувств...

– Вижу. А вот я сейчас чувствую опору в тебе и совершенно успокоилась. Сначала я полагалась только на свои силы, и, если бы у тебя здесь совсем не пошло,.. даже смогла бы... наверно... бросить тебя... Хотя... не знаю. Я стала какой-то очень уверенной в себе. Раньше я всегда и с мужиками держалась напряженно – боялась выглядеть дурой. А теперь как-то все равно: думайте, что хотите, а я вот такая! Теперь я вижу, как ты настойчиво выцарапываешься. Я почувствовала, что мы не пропадем, что мы – одна семья.

– Раз так, то сейчас – очень удобный момент бросить все мудрствования относительно нашей с тобой взаимной свободы. Признать вредоносной, вносящей раскол в наши ряды мелкобуржуазную мыслишку, что хотя бы частичное непонимание нас супругом дает  права на любую активность на стороне, вплоть до самоопределения. Чушь! После всех наших лет и вывертов нам никто не подойдет, кроме нас самих, и нечего тешить иллюзиями себя и травмировать партнера.

– Когда ты меня пару раз спросил, не подозреваю ли я чего за твоими вечерами в кар-сервисе, я была абсолютно спокойна. Не потому, что все равно. Просто настолько спокойна, что даже ничего не дрогнуло.

– И правильно. Хотя сейчас весна, и из-под снега могут начать пробиваться робкие ростки похоти. Учти, что я уже пять месяцев не имел никого, кроме жены, а для меня это – экстремальная ситуация. Вывод: надо срочно искать пару.

– С русскими я не хочу – мир тесен. А американцы тупые. И еще я четко поняла, что в групповухе не смогу расслабиться, а только так, для куража. Могу изобразить какую угодно страсть, но... в этом во всем мне пока нравится только то, что тебе приятно на меня смотреть.

– Не то слово! Но, вообще, неплохо бы найти пару не просто для постели, а еще и для для приятельских отношений. Понимаешь?

– Смутно. Но как найти – не представляю совсем. И еще меня тревожит...

– Что?

– Не могу сформулировать.

– Давай обрывками.

– Ты уж не требуй от меня какого-то фонтана эмоций. Все-таки большой кусок жизни остался там. А здесь я себе не нравлюсь. Там я бегала по театрам, музеям, выставкам, а тут чувствую, что нет потребности. Неужели это было наносное?

– Там ты просто резонировала с окружением, а здесь надо генерировать самой. А это не всем дано. Думаю, не одни мы потеряли кусок жизни.

– Там он, бывало, скажет: «Я сегодня прошелся по Петроградской... » – и сразу представляешь все дворики, арочки. А тут-то что?

– Когда вы последний раз виделись?

– С кем?

– С ним.

– Перед отъездом.

– Было ощущение вечной разлуки?

– Нет, к тому времени все здорово поутихло.

Помолчали.

– И детишки мало читают.

– У них времени нет. Надо смириться с тем, что они не будут чувствовать русский, как мы, а мы – английский, как они. Дай бог, чтобы писать умели.

– Да...

– Ну что, встаем? Пойдем еще пошляемся, кофейку попьем.

– Встаем. Но насчет «пошляться» – мне слабовато. Лучше купим сигареты, и я покурю в машине.

Рассчитались, одеваемся. Тетка в гардеробе пытается одеть Наташку, но это я не доверяю никому. А чтобы меня одевала женщина – недопустимо вообще. Свои два доллара мадам получает просто так. Выходим.

– Егор, ты видел, как эти солидные мужики на меня смотрели? Не скрываясь! Они меня точно за проститутку приняли. Ой, мне даже нравится!

– Естественно. Выглядишь, как всегда, на европейском уровне и излучаешь столько порнушности, что никто даже не подумает, что ты идешь с мужем.

Вышли, купили сигареты. Настроение – эйфория на грани шизофрении.

– Знаешь, на что бы мне хотелось посмотреть в групповухе? Как тебя медленно раздевают, потом вы мурлыкаете... но это не очень интересно, мурлыканье. Потом ты ложишься... но он в тебя еще не вошел... я тебя целую... Что-то его жена совсем некстати.

– Не надо целовать.

– Как хочешь, не будем ссориться по мелочам.

– А мне видится, что после того, как он раздел меня и довел до кондиции, я ускользаю к тебе – он обалдевает. Ты кончаешь, а я снова к нему. Мне вообще в сексе больше всего нравится поддразнивать мужиков: смотришь, как они заводятся, а потом хвостом – раз! И привет!

– Злодейка.

– Да. Когда Джон меня сейчас достает, я погружаюсь в какую-то отключку. Даже думаю, что когда он в очередной раз будет приставать, то могу ему, так нахально, сказать, что если уж очень хочется, то давай втроем с мужем. А если совсем в обморок упадет, то скажу, что он неправильно понял мой английский.

Так и протрепались, пока не доехали до постели.

– Ой, Егорушка, как хорошо!

– И ты, наверно, жутко сонная?

– Жутко. А тебе надо?

– Пару минут.

– Как ты хочешь?

– Как я хочу... Хочу, чтобы ты сделала губки бантиком... Но чтобы ничего не попало внутрь. А потом мы бы сделали тебе питательную маску. Можно?

– Можно.

– Хочешь сама или мне?

– Ты.

Жена уютно устраивается на подушке... Касаюсь ее губ. На меня смотрят счастливые, самые бесстыжие и любимые глаза на свете.

После нескольких движений чувствую, что двух минут не потребуется. Слегка отодвигаюсь, прерывая прикосновение, что дает шанс хоть как-то растянуть удовольствие...

Белковые молекулы ударили в приподнятую верхнюю губу, заполнили все, что было можно заполнить, потекли из уголков рта на щеки. Достигли шеи и кончиков соломенных волос.

Лежа на локте, я одной рукой гладил ее волосы, другой размазывал по губам и щекам питательную субстанцию. У самой лентяйки не возникло даже мимолетного позыва шевельнуться.

3.4 Недовымощенная дорога в Ад

По графику мы сегодня все должны идти в бассейн. Однако мама позвонила и сказала, что будет на час позже. Мы с Настюхой пошли и поплавали одни. Вернувшись, застали мамочку дома.

– А что вы так рано?

– Тебя не ждали и пошли пораньше.

– А, ну да.

Была в Наташке чуть заметная деревянность. Поверх деревяннности – нарядный лифчик и легкое не знаю что, на тоненьких бретельках.

Начали суетиться с ужином.

Потом жена пару раз запиралась в ванной минут на двадцать. Странновато. В такое время ей там, как правило, делать нечего. Не пуская даже дочек, которые обычно ее женским делам в ванной не мешали и шныряли беспрепятственно.

Перед сном села за маникюр, который не успела доделать вчера.

– Как ты сегодня на работе – засыпала после вчерашнего?

– Утром – да. Потом подкинули срочную работу и разгулялась.

Если Наталья едет на работу невыспавшаяся, а там еще и усугубляют, то вечером должна обоснованно просить, чтобы ее не беспокоили. Ну, и выглядеть соответственно. Сейчас же она явно бодра.

Еще один интересный момент. На четверг и пятницу мы решили взять отгулы и продолжить празднование нашей даты. Пошляться по Манхэттену и зайти в секс-шоп. Первый раз в Наташкиной жизни. Потом заскочить в какой-нибудь мотельчик с джакузи и зеркальными потолками. Все мои мысли были об этом, чего нельзя сказать о супруге. Или ей было совсем неинтересно, или создалась интригующая ситуация на работе. Посмотрим. Кстати, почему она ложится спать в пижаме?

Будильник, как всегда, в пять двадцать.

– Егорушка, переставь попозже.

– На часок?

– Минут на сорок.

Все равно приходится вставать. Жена уходит в ванную. Я застилаю постель.

Выходя, застаю супругу в несколько необычном наряде: легкое платьице-халатик «полтора оборота» осино-желтого цвета с черными горошинами. Купленное неделю назад по вполне разумной цене, оно подавало Наталью необычайно дорого и сексуально. При этом очень тонко реагировало на стиль походки и при желании широко закругленные полы могли приоткрыть... в диапазоне от легкого шарма до неприкрытого призыва. Мы только не смогли решить: это наряд для лирических летних вечеров или же эротическое украшение дома.

Делаю стойку в полном восторге. Любуюсь! Лиса виляет мне бедрышком. Сегодня она едет на час позже, но, даже при этом, решиться побаловать меня с утра? Так ведь можно все равно опоздать.

– Ну как?

– Не оторваться.

– Ты считаешь, что так можно ехать?

Вот оно что. Девушка собирается на работу. Приготовления понедельника и вторника занимают свое логическое место. Пытаюсь включиться в игру, хотя и организованную не для меня.

– Можно. Но, на мой взгляд, оно слишком летнее, для сегодняшней слякоти. Подожди тепла – твои жертвы от тебя никуда не денутся.

– Так я же в плаще.

Плащик тоже очень красивый и тоже приобретенный неделю назад. Вижу, что супруга уже настроилась на этот наряд. Ну что, мнение свое я высказал, спорить не хочу. Остальное – ее дело.

– В любом случае ты погубишь всех, кого наметила, и массу случайных свидетелей.

– А может, это, действительно, халатик?

– Не знаю, но русская леди имеет право на любой каприз.

Наташка начинает взаимодействовать с зеркалом, пробуя разный запах полы. При одном из взмахов замечаю, что надеты колготки, предназначенные для «боевых вылетов», дразнящие трусики и нарядный лифчик.

– Твой боекомплект неотразим.

– Ну... такому наряду все должно соответствовать.

Отвечает шутливо-небрежным тоном, возясь в шкафу и не глядя на меня. Но теперь ее прямые ответы я понимаю так, как их и должно понимать, то есть – буквально. А не как милую шуточку безнадежно верной половины.

Ухожу готовить бутерброды к чаю. Наташка решает наряд все же отложить. По крайней мере на сегодня. Красится в облачении уже гораздо более скромном.

– Тебе с сыром или колбасой?

– С сыром.

Мелькнуло сомнение: может, навыдумывал? На душе было удивительно спокойно.

Сели за чай. Изучаю свой бутерброд. Замечаю, что во второй слева молекуле масла идет какая-то странная безызлучательная рекомбинация. Ну и черт с ней, от одной не полураспадусь. Понимаю, что выгляжу глупо, продолжая рассматривать углеродные цепочки, но любой взгляд брошенный на жену будет казаться наполненным каким-то смыслом, которого на самом деле нет.

На меня смотрят. Поднимаю глаза.

– Ну, действительно, ты прав: Джон жутко приревновал меня к русским, и мы договорились с ним убежать сегодня от клиентов часа в два и сходить в какой-нибудь шикарный ресторан на ланч.

– А потом заскочить в мотель.

– Ну нет, я ничего не обещала.

– Твой первый наряд, снимающийся за пять секунд, идеально подходит для свидания типа «Торнадо в ланч». А в мотеле или в машине, даже не выключая двигателя... И почувствовал я эту операцию не сегодня и не вчера, а дня четыре назад.

– А как это ты так? – Спрашивает почему-то почти шепотом.

– Носом.

– Ну да, мы договорились в пятницу, что, может быть, на этой неделе...

– Может быть, часа на два...   может быть, в среду.

– А все-таки, как ты почувствовал? Ведь я ничего Джону в пятницу еще не говорила.

– Носом... носом.

Значит, не сдалась под пятничным натиском, а спокойно обдумала предложение и в понедельник ратифицировала. Иначе маникюр и стрижка газончика делались бы в воскресенье.

– Главное – не волнуйся. Мы обо всем договорились.

– Да? А я уже забыла, о чем.

– Каждый берет свободы сколько хочет. Если уж супружеское целомудрие потеряно, то охотничьи инстинкты нечего и давить.

– Но я, действительно, ничего не хотела – только на ланч в новый ресторан. А оделась... на самый-самый-самый крайний случай. Вдруг... ну совсем невмоготу станет.

Выходим, садимся в машину. Подъезжаем к метро.

– Егорушка, я очень изменилась с января. Мои взгляды на эти вещи тоже серьезно изменились. Мне сейчас просто  интересно – как я себя поведу. Совершенно не представляю. Вроде бы сейчас ничего и не нужно, но я совершенно... Ну так как?

– Насчет трахнуться? Нормально, как договаривались.

– Да нет, насчет ланча!

– Нормально, нормально.

– Перестань!

– Нат, если женщина захочет, она это сделает. А ты захочешь. Но, так как, теперь я боюсь только вранья, то и говорю – «нормально». Если на твой первый раз я отреагирую так, что ты почувствуешь дискомфорт, ты начнешь врать. Я выбираю из двух зол меньшее.

Руля, кошусь на супругу. Она пунцовая и явно не в своей тарелке. Ее выбили из колеи неожиданность прокола и моя на него реакция.

– Черт, совсем идиотская ситуация!

– Почему? Мы же в душе знали, что это рано или поздно случится.

– Ну не знаю... Я совсем не знаю, как ты себя поведешь.

– Как обещал, так и поведу.

– У тебя уже сейчас голос дрожит.

– Это у тебя уши трясутся. Наталья, в отличие от тебя я взвешиваю все свои серьезные предложения. И уж, во всяком случае, если где-то промахнусь, то не буду сваливать на тебя, мол «... что ж ты, б... такая, меня послушалась... ». Я проигрываю мысленно твои возможные приключения и, если говорю, что уже могу спокойно к ним относиться, значит, так и отнесусь.

– Нет, я никуда не поеду! Я теперь вообще ничего и никогда не захочу!

– Всякий цинизм имеет предел. Не заставляй себя уговаривать. Будешь задерживаться – скажи. Подхвачу.

– Я чувствую себя проституткой!

– Ты проститутка и есть. Как большинство баб в душе. Но далеко не самый худший вариант. Все, я опаздываю.

Вчера вечером в ванной женушка цирюльничала. Пижаму надела, чтобы не давать лишней пищи моему уму. И раньше периодически пренебрегала любимой ночнушкой по той же причине. А что приспичило накануне нашего мини-отпуска... Может, действительно, прошлая неделя была занята. А может, хотела провести наш праздник с двойной гормональной нагрузкой. А может, он по-настоящему озверел от наших наглецов в конторе, а терять его она не хочет?

Удивительно, насколько действенными оказались сеансы доморощенного самовнушения. Как точно реальные чувства совпали с заказанными. Я на самом деле не хочу держать эту проститутку в клетке. Сейчас мое теплое отношение к ней остыло лишь чуть-чуть в этой проверке боем.

Когда вечером мы пришли с младшенькой домой, мама нас уже ждала. С порога было видно, что настроение у нее приподнятое и хочется что-то сказать. Возможность шепнуть мне на бегу появилась минут через десять...

– Я ни с кем не спала.

– Это нужно отметить в шикарном ресторане.

– Я поняла, что мне никто не нужен, кроме тебя.

– Буду и дальше стараться.

– Что ты там бормочешь?

– Я говорю: замечательно. Но только это ничего не меняет.

– Чего не меняет?

– Ничего. Честно говоря, уже жалею, что ляпнул утром. Чистого эксперимента не получилось. Если бы не утренний разговор – не ясно, чем бы все кончилось. Но это, в общем-то, не важно.

– Да, скорее всего, ничем и не кончилось бы. Как-то сегодня с ним стало вдруг так скучно... Я как представила реально, что что-то может произойти, так сразу поняла: никого, кроме тебя, не хочу вообще. Пока просто хвостом крутила, так даже какие-то эмоции возникли. Но как представила реально... Нет, не хочу.   Кто-то чужой будет ко мне вдруг прикасаться? Нет.

– И как выкрутилась?

– В основном он рассказывал об идее своего нового бизнеса. Потом, как-то вяло намекнул: «... может, заедем? » Но я сказала, что должна быть дома вовремя. Ему, кажется, тоже больше нравится сама игра.

– Едва ли.

На душе было пусто. Не грустно, а именно пусто.

Наташка была радостной. Теоретически, это могла быть радость прозрения. Но я почему-то склонялся к мысли, что это светлое упоение могло генерироваться искусственно, с целью фоновой подсветки чистоты, наконец ставшей ангельской.

В постели поупражнялись лишь слегка, поскольку завтра собирались выступить по полной олимпийской программе.

– Знаешь, почему не сказала? Я почти наверняка знала, что ничего не будет. Просто хотела проверить свои ощущения, так как совсем не знаю, чего от них ожидать. А потом уже сказать постфактум, что все замечательно и я только твоя.

Интересная фраза: «поскольку я совсем не знала, чего от себя ожидать, то была уверена, что ничего не будет». Крупных вопросов у меня не было. А решать мелкие, относящиеся к стилю женского мышления, рискуя обоим испортить настроение, было глупо.

Выспались. Позавтракали. Истолковали неожиданно теплый и солнечный день как хорошее знамение. С чем и оказались в Манхэттене.

С Наташкой сразу же произошел голод. Мы зашли в японское кафе, где жена доказала мне – а ей, немного раньше, Джон – что сырая рыба, умело приготовленная с рисом, может быть очень вкусной и сытной.

Провели два часа на трехсотметровой высоте Empire State Building, далее – пешком в Сохо.

Было всего около десяти вечера и в наши планы входило заскочить в секс-шоп. Потом «грехоупасть» в каком-нибудь номерке.

Прошли мимо распахнутых дверей нескольких эротически ориентированных магазинчиков. Наташка углядела контингент заведений и любопытство ее сильно поубавилось. Тем более, что она особенно и не стремилась побывать внутри. Развернувшись и неспешно проходя в обратном направлении, я возле каждой двери ненавязчиво спрашивал: «Ну что? В этот? » Наконец подруга не выдержала.

– Мне неприятно, что ты пытаешься затащить меня сюда. Если бы там никого не было, то, может быть, я и попробовала бы. Но, как только представлю, что эти черные и испанцы будут ухмыляться, глядя на меня... Не хочу, и не заставляй меня больше!

– Я не настаиваю. Просто хотелось, чтобы немного ушки порозовели.

– Уже покраснели и мне это неприятно.

– Хочешь, чтобы я сам что-нибудь купил?

– Купи. Я посижу в машине.

– Что тебя интересует?

– Выбери что-нибудь.

Минут через десять я возвращался с вибратором относительно правдоподобных размеров и набором какой-то сопутствующей мелочи. О формах использования мелочи еще предстояло догадаться. После того, как отпала необходимость куда-то заходить, Наташкино настроение стало исправляться, и даже появилось желание рассмотреть игрушки.

Я почему-то скис.

Было около одиннадцати. «Нумера» перенесли на завтра.

Набрели на ирландский ресторанчик с «живым» гитаристом.

Мои нервические перепады жена отлавливает так же хорошо, как и я – ее.

– Ну что? Опять Джон? Мне был нужен этот эксперимент. Такое отношение к мужикам для меня необычно. И сказать заранее, зная, что ты дома ждешь, я не могла. Ну не могу я так!

– Не шуми, оно не стоит того.

– Как это – «не стоит»? Что это значит? Почему все эти пять месяцев я чувствую, что должна чему-то соответствовать, в чем-то оправдываться?

– Я тебя о чем-то спрашивал? Нужен эксперимент – так нужен. Не припутывай к нему меня.

– Что значит – «не припутывай»? Почему ты можешь давать объявления в газетах, чтобы поэкспериментировать с бабами, а я нет? Тебе надо, ты в любой момент позвонил – и готово. А я так не могу, мне нужен один, но проверенный человек. Мне тоже нужно себя проверить, и у меня другой возможности нет.

– Но почему не сказала? Нужно было сказать, что хочешь себя проверить. Я бы понял и с радостью ждал счастливого финала. А теперь – опять вранье!

– Но я же хотела как лучше!

– Ты же сама мне все время напоминаешь, чем вымощена дорога в Ад.

– Опять я! Ты опять в белом смокинге, а я опять – последняя ****ища! Как-то так ты все умудряешься выкрутиться, что все зло от меня, а ты такой тонкий психолог-миротворец. А я устала от того, что ты каждое мое слово проверяешь – соответствует ли оно тому, что я ляпнула, или какой-нибудь нашей договоренности! Перестань ловить меня на слове!

– Да не ловлю я. Просто стараюсь подготовиться к возможным коллизиям. Ревность не убирается никакими обещаниями партнера, а только корректировкой собственного восприятия. Я серьезно работаю в этом направлении, а не развлекаюсь. Даже сказал бы теперь, что верная жена – патология в наше время. Кроме того, полностью отдаю себе отчет, что и сам далеко не самый лакомый кусочек. Так что единолично наслаждаться тобой имею прав и шансов не более, чем средний гражданин.

– Ну вот скажи: женщина, которая один раз с тобой переспала, – ну так случилось – это что, по-твоему, – измена или нет?

– В моем классическом понимании – да.

– Ну согрешила – и все, и ни на что это не влияет.

– При наличии друга семьи обстановка в семье, может, и будет спокойней, но есть шанс, что способность к качественному развитию уменьшится. Зачем что-то делать с усилием, если суррогат новизны можно получить просто с новым членом? А тренируясь на стороне, нести все полученные навыки на семейный алтарь... у нас с тобой не получилось.

– Это просто в тебе говорит собственник!

– А почему лично ты не видела своего мужа двадцать лет? Тебе это было не нужно, так как все проблемы решались снаружи. Внешне мы были хорошей парой и даже сами в это верили, но внутри-то царила глухота.

– Я так не могу, ты меня все время анализируешь! Просто держишь за дурочку! Я подыгрываю тебе, но мое терпение кончается!!!

– Я стараюсь быть естественным, а ты, оказывается, подыгрываешь. Зачем? Даже Джон сказал, что ты никогда не говоришь ни «да», ни «нет». Ты так же и поступаешь. Никогда не относился к тебе как к дурочке, но и полностью серьезно воспринимать, извини, не могу.

– А я устала все время с чем-то соглашаться, помнить, с чем согласилась, и следовать этому!

– Если ты говоришь то, что чувствуешь, то и запоминать нечего – будь самой собой. Другое дело, если ты ничего не чувствуешь.

– Я сегодня чувствую одно, а завтра – другое. А ты все время на чем-то останавливаешься, и я даже не знаю, на чем. Я думаю, что у нас все прекрасно, а ты в это время считаешь, что мы доживаем последние совместные минуты. Здорово!

– Но я же тебя за язык не тяну. Если в душе что-то не улеглось, скажи, я подожду. Но ты говоришь одно, а делаешь другое. Как я могу тебе верить? Не болтай лишнего.

– А ты меня не заставляй болтать и не приставай все время с идиотскими вопросами! И прекрати ловить меня на словах!

– Да пропади ты пропадом со своей ловлей! Если ты не отличаешь того, кто ловит, от того, кто внимательно слушает.

– Ну не могу я тебе говорить, что пошла с мужиком, до того как! И не приставай!

– Я пристаю? Да оставь свои тайны себе – не больно надо! Для меня твои слова, мои слова, твое поведение, мое поведение – одно целое. Если появляется какое-то несоответствие, я это просто чувствую. Я не сижу, целыми днями перетряхивая наши диалоги. Хочешь индивидуальности – давай, хочешь слиться – на. Но скажи – чего ты хочешь?

– Я хочу спокойно жить и не ломать голову над тем, что я сказала и что ты думаешь!

– Ты, действительно, не понимаешь или передергиваешь, как парторг?

– Нет, это ты чего-то не понимаешь! А знаешь – ты ведь шизофреник и параноик. Хро-ни-чес-кий. Ты просто хроник. Понял?

– Не понял. Но если ты повторишь несколько раз, я это просто заучу.

– Я серьезно.

– Хорошо, договорились. Итак?

– Что – «итак»?

– Как мы с тобой взаимоотносимся теперь?

– Все, хватит! Мне, действительно, нужно серьезно подумать и закончить эту идиотскую игру в слова и обещания! Надо прийти к какому-то реальному положению вещей.

– Впервые слышу от тебя о желании серьезно подумать о наших отношениях. Но если отвлечься от эмоций... Ты не так наивна, как хочешь казаться, и прекрасно видишь мои старания и цели. Хитренько понимаешь, что сама можешь сил не тратить. В этой игре ты не берешь на себя никаких обязательств. Да и соврать при случае – не проблема.

– То есть?

– Не лезь в бутылку.

– Нет уж, пожалуйста.

– О господи... В начале нашей новой жизни решили открыть все карты, начать все сначала, но про Джона ты умолчала. Вроде как и слабость, а по сути – вранье. Все эти твои «... я не так поняла... », «... разве я это говорила?.. », «... мы так договаривались?.. », «... да, мы так решили, но я все равно не могу... » – вранье, как в каждом отдельном случае, так и вообще... концептуально. Ну и твое последнее сорвавшееся свидание. Все мои инициативы ты ратифицируешь молчанием. Если я хочу каких-то вольностей, ты сразу вспоминаешь уговоры. А если самой что-то стукнет, то ты – просто слабая женщина, да и вообще,   ничего не обещала.

– В общем, ясно...   Я подумаю.

Ужин закончили, слегка прислушиваясь к гитаристу и совсем не слушая друг друга, так как оба молчали. Дома подготовка ко сну была тоже немногословной.

– Я, наверно, придумала. Сказать сейчас или утром?

– Сейчас – во сне у мозга будет время обдумать.

– В общем, так: к слиянию мы пока не готовы. Поэтому ничего не обещаем: хотим – говорим, не хотим – нет, это дело каждого. Цель – единство, а когда дойдем – тогда и дойдем. Пусть каждый любит, как может.

– Мы это уже проходили, но... Теперь ты новый лидер со своей концепцией. За результат тоже отвечаешь ты.

– Я не хочу ни за что отвечать!

– Не хочешь – не отвечай. Это тоже позиция.

– Ты с чем-то не согласен?

– Согласен, но предлагаю дополнение: при любом раскладе оказывать совместную помощь детям, пока не встанут на ноги.

– О каком «любом случае» ты говоришь?

– Ну мало ли, встретится кто-то неотразимый на стороне.

– Почему ты думаешь о такой возможности?

– Потому, что ты мне объяснила, что всякое может случиться и не надо быть идиотами и закрывать на это глаза.

– Но теперь этого не должно быть.

– Почему? Что-то изменилось в мире?

– Перестань так говорить, слышишь!

– Молчу.

Через какое-то время ощущаю на плече сырость. Или протекли верхние соседи, или кто-то плачет?

– Так. Мы же обо всем договорились – чего ты горюешь?

– Егорушка, я люблю тебя. Я сейчас это поняла, и мне никто больше не нужен. Никто. И ты не ищи никакой отдушины – тебе тоже никто не нужен. Не ищи, слышишь?!

– ...

– Почему ты молчишь?

– ...

– О чем ты сейчас думаешь?

– О том, что мы, обезьяны, в начале эволюционного пути.

– Перестань так говорить!

– Тогда я вообще не знаю, где мы и о чем думать.

– Перестань! Я не хочу назад! Я не могу назад! Раньше я могла от тебя отключиться и жить какими-то своими интересами! А теперь, когда я потеряла все привычное и узнала, что ты можешь быть другим... Я не могу снова назад.

Пустота не убывала. Наташка трясла меня за плечо в каком-то исступлении. Мне было жаль ее, как женщину, по глупости потерявшую что-то важное. Жаль, но не более. И эти слезы не исключали возможности наткнуться на ее приготовления к свиданию через пару месяцев. С ее ясными глазами: «Егорушка, я просто не хотела тебя расстраивать».

– Я хочу быть твоей женщиной.

– Будь.

– Ну что ты, что ты, что ты! Только не вбивай себе в голову ничего! Если появилась какая-то глупая мысль, – спрашивай!

– Ты же просила без идиотских вопросов.

– Чего ты от меня хочешь?

– Не знаю.

– Наверно, я что-то не то предложила?

– Ну я бы сказал – не то.

– А что? Я не знаю... Ну что?

– Я тоже не знаю.

– Нет, ты знаешь, знаешь!

– Теперь ты хочешь, чтобы я что-то пообещал? А я не могу. Да, честно говоря, и не хочу такой обманщице. Во мне божья искра погасла. Цель у нас общая? Слияние? Ну и прекрасно.

– И сколько ты на это отводишь времени?

– Я? Нет, теперь это твоя идея – ты и отводи. Мне надоело играть в Дарвина.

– Ну тогда все так и оставляем, а я буду тебя любить и ревновать! Все!

– Ты опять пытаешься спекулировать, но теперь этот номер не пройдет.

– А вот все равно – буду! Вот так!

– Это наглая дискриминация!

– А вот так! Да, мне нужны неодинаковые условия. Вот!

– Ах ты маленькая...

– Где же ты столько лет был?

– Нет, это ты где столько лет шлялась? И главное – достучаться до тебя было невозможно.

– Так ты же не говорил мне, что любишь?

– Ну да, всем говорил, а тебе – нет?

Оно обвивается вокруг меня, и на мокрое плечо ложится мокрый нос. Грустно. Это непутевое создание не может сказать ничего конкретного. Единственный вариант, который сохранит его, чтобы я ни гу-гу, но оно при этом полностью свободно. Любые обязательства делают его несчастным.

Шри Раджниш

«Никогда не думайте о женщине как о своей половине, она ею не является, так же как и вы не являетесь ее. Вы целостны, она целостна. Она индивидуальность, и вы индивидуальность. Вы – одно целое, она – другое целое. Это древнее отношение к женщине, что она ваша половина, породило великое бедствие. В тот момент, когда вы начинаете обладать, – а это вид обладания, – в тот момент вы начинаете разрушать индивидуальность другого. Ее свободу нужно уважать во что бы то ни стало»

Сегодняшнее утро наступило не для того, чтобы просыпаться по будильнику. Валяемся в постели. Ночь замазала остатки вчерашних вопросов. Если они и просвечивают через грунтовку, то еле заметно. Новые пока не выросли. Кажется, самое время разделить завтрак с тем, кому его подадут в постель. Но подавать некому – мне нужно провести испытания нашей вчерашней покупки.

Страшновато. Хотя умом понимаю, что от знакомства даже с такими колоссами, если представлять их тактично, женщина не только не раскалывается, но даже получает своеобразное удовольствие. Преодолев робость...

Вспомнилось, как осторожно, чтобы не повредить сам не знаешь что, раздвигая траву, вынимаешь из земли... не мину – гриб. Здесь – то же самое, только нужно посадить. Как пианист, всем десятком пальцев, осторожно разглаживая, раздвигая, выполняя массу ненужных движений... Длина видимой части уменьшается... Неантагонистическое сопротивление... Секундная слабость. Успокаиваю себя тем, что голова младенца раза в три крупнее... Еще медленней. Может быть дальше не надо?..

– Ну сколько можно?!

Получаю удар по руке. Взрослой игрушки больше не видно. Перевожу взгляд – как там, наверху?! Кажется, хорошо. С закрытыми глазами осваивают новые ощущения.

Время течет независимо от того, чем мы в нем занимаемся. Течет и не спеша заставляет заканчивать любое занятие.

– Какой-то он негибкий.

– Не следует без причины дерзить мужу.

– ... и все попадает не туда. А с вибрацией – просто кабинет стоматолога. И достает не так глубоко. Настоящий – лучше.

Предпоследний тезис надо проверить.   Прикладываю... Ничего себе! Удивительно, что подобного примера нет ни в одном иллюстрированном пособии по эффекту оптического обмана. И она еще куда-то бегает?

День закончили во французском ресторанчике. Я пребывал в философско-созерцательном немногословии. О жене ничего сказать не могу.

– Джон переезжает наверх – я совсем никого не буду видеть, кроме наших мужиков. И так-то было: «Привет – привет», а теперь и совсем.

– Плохо, тебе нельзя без стимула – станешь толстой и ленивой.

– В том-то и дело. Я надену свое убийственное платье, чтобы он перед отъездом наверх не расслаблялся?

– Наше скандально любимое желто-черное?

– Да.

– Давно пора. Позвони как пройдет операция.

– Может, никто и не заметит.

– Не может. Если я не услышу твоего голоса в этом платье, то умру от перевозбуждения!

Смеется. Совсем проснулась. Джон ей, кажется, и на хрен не нужен, но кто-то же должен, кроме меня, умирать от такой женщины в такой тряпочке!

Два часа дня. Звонок на работу.

– Ну что?

– Смертельно.

– Конкретную цель или всех вокруг?

– Всех вокруг. Так смешно!

– Джон прочувствовал?

– Наповал.

– Ты его добила в общем или конкретно?

– В общем. Сразу предметно – как-то не могу.

– Напрасно ты его все время щадишь.

– У меня ощущение, что ты будешь мучиться пока мы с ним не съездим в мотель. Мне что, форсировать?

– Форсировать не надо, но мы этот вопрос должны закрыть.

– Это, все равно, как-то... противоестественно.

– Чувствуешь греховность?

– В общем, наверно, да.

– От этого и надо избавиться.

– Для этого я должна переспать с Джоном и сказать тебе об этом факте?

– Не об «этом факте», а о готовящемся событии. Чтобы все происходило при нашем соответствующем обоюдном настрое.

– То есть пока ты не убедишься, что я могу об этом сказать, ты мне не поверишь?

– Ну, в общем...

– Мне надо подумать... Точнее, даже не подумать. Я часто живу по инерции и хоть головой с тобой согласна, но чувствую иногда по-старому. Мне нужно просто собраться и прочувствовать.

– Давай. Нам нужно убрать эту последнюю занозу. Сама скажешь, когда прочувствуешь, или мне спросить?

– Ну... если долго буду молчать, спроси. Ты действуешь по методу Моруа.

– Конкретизируйте, пожалуйста.

– Все время говоришь о любовнике и приглашаешь его в гости, пока он не встанет поперек горла.

– В какой-то степени... но не только это. Далеко не только.

– Да, это действует, если даже знаешь об этом.

– Наташка, я буду без тебя весь день скучать.

Интересно, когда Наташка дозреет с Джоном? Мне кажется, что скоро.

3.5 Превращение недовымощенной в кольцевую

Послал наконец объявление, сбросив возраст до тридцати восьми.

Вечером встретил Наташку. Направляемся в спортзал. Дочка скачет впереди. Для нее спортзал – это двадцатипятиметровый бассейн, который она играючи проплывает сто раз без остановки. Кролем. Для десяти лет неплохо. Может плавать и дольше, но мы считаем, что полутора часов ей достаточно. Точнее говоря, полутора часов достаточно мамочке на тренажерах. После их ухода мне нужен еще часок на свою штангу.

– Егорушка... мы с Джоном договорились на следующую среду.

– Замечательно.

– Он, оказывается, все время готов, но, как все америкашки, жутко боится статьи о сексуальных домогательствах на работе.

– Открыла Америку с обитающим в ней всегда готовым Джоном.

– Но дело в том, что я совсем не хочу, – просто изо всех сил стараюсь     выполнять твои инструкции.

– Где твое ангельское послушание было столько лет? Никаких инструкций. Будь самой собой.

– Это новая инструкция?

– Не обезьянничай.

– Я, действительно, совсем не хочу, но если ты считаешь, что нужно, я постараюсь.

Ой лисонька! «Я совсем не... но если муж... » Но все равно – умница.

Вечер, легли.

– Боюсь, что наш беспорядочный секс до добра не доведет. Все-таки секс – это событие, а у нас это превратилось непонятно во что. И то, что ты каждый вечер урываешь по полчаса: я вроде и да, а вроде – просто размазываю. Это должно быть хоть небольшим, но праздником, а я так устала и морально, и физически.

– Так я же стараюсь трогать тебя по-минимуму.

– Это минимум?! А что же максимум?

– Максимума нет: есть «минимум» и есть «нормально». Я боюсь, что замордовал тебя, но мне тебя катастрофически не хватает и что делать – не знаю.

– Ну как-то, что-то... Потому, что этими ежевечерними набегами ты лишаешь меня возможности обратиться к тебе самой, и настоящего удовлетворения я не получаю.

– А сколько тебе нужно, чтобы отвести душу?

– Я могу и целый день.

– Двенадцать часов без остановки?!

– Конечно, не двенадцать... и с остановками... небольшими. Ну нормально – часа четыре... Да, наверно...

– А там как часто вы... выкраивали возможность?

– Ну... раза три в две недели. Но это не все время, а года два, пока были на подъеме.

– Это когда я начал ездить в командировки.

– А когда ты начал? Что-то я с этим не связываю.

Интересно: если не во время моих командировок, то как можно было так роскошествовать?

Три раза за две недели, хотя бы по четыре часа – мне такое не светит. За что я тогда борюсь?! Чего ищу в этой едва теплой золе? Почему не хочет о нем сказать? Почему таится? Боится лишиться важнейшей тайны? Все еще любит? Боится, что разболтаем, как разболтали Джона? Может быть, она вообще считает всю нашу нынешнюю возню шагом назад и просто способом дожить остаток дней без споров с мужем? Поняла, что со мной не исполнишь органную мессу, но можно потанцевать под балалайку – все лучше, чем сойти с дистанции совсем?

С утра я был, очевидно, не очень доброжелателен, так-как Наташка пришла в спальню уже умывшись и с готовыми слезами...

– Ты даже не сказал мне «Доброе утро».

– Доброе утро.

– Что опять?

– Ничего серьезного. Этапы большого пути.

– Сам просишь говорить, а после разговора западаешь за ящик.

В общих чертах обрисовываю.

– Доля истины в твоих словах есть.

– Долька.

– Я сформулирую и отвечу.

– Я ни о чем не спрашиваю.

– Тебе опять «все ясно»?

– Конечно.

Вечером встретились у метро. Сидим на набережной. Глазкаем на огни Манхэттена. А кофе Наташка облилась еще в машине.

– Днем я думала. Что сказать? За эти полгода я совершенно изменила свое представление о тебе. Никогда не могла даже подумать, что в тебе есть такое. Ты добился своего... Я жутко боюсь тебя потерять и очень дорожу тобой. У нас с тобой разные темпераменты, но двадцать-тридцать ежевечерних минут, наверно, не проблема. Но только не требуй от меня всегда активного участия: я отдаюсь и засыпаю, а ты делай, что тебе нужно.

– Каждую неделю по полдня... мне ты столько никогда не давала.

– Не так. Вчера я, в общем-то, прихвастнула. Ты спросил, сколько мне надо, ну я и прикинула, что хорошо бы часов восемь. Но это совсем не значит, что так и было в действительности, что каждую неделю... Нет, конечно. Да и что говорить, я была моложе. Двадцать восемь. Там все было непросто. Каждая встреча была, действительно, праздником. А когда мы с тобой ложились вместе каждый вечер, то ожидать ежедневного карнавала сложно.

– С праздником, «который всегда с тобой», действительно, сложно. А поднимать тебя на ноги эти полгода пришлось на основе именно той твоей второй половины, которой ты всегда чуралась.

– Как это?

– При всех твоих гримасах, именно либидная пружина вытащила нас и продолжает работать. И теперь презирать ее внутри, а меня снаружи...

– Нет-нет, сейчас я уже не могу четко разделить эти две половины. Отношение к себе той я пересмотрела и уже не считаю эту свою часть ущербной. Просто я себя такую не знаю. А у тебя глубокий комплекс, что я тебя не люблю. И ты учти, что я вообще неразговорчивая, но тебе в последнее время часто говорю, что люблю.

– Но, все же – кто он?

– Зачем тебе это?

– Не знаю.

– Не спрашивай.

– Из наших знакомых? Да?! Да?!

– Нет!!. А мне было каково, когда твои бабы трепали языками и мне постоянно доносили о каждой твоей новой пассии? О том, что ты переспал с половиной конторы! Мне было каково?! Горская поджимала губки, что «все правильно, если она не может удовлетворить мужа». А когда я ходила беременная, она все ахала: какой нужно быть дурой, чтобы с таким мужиком заводить второго!

– Из моей конторы так все и шло к тебе?

– Еще как шло!

– Прости... моя дурость, конечно, тебе попортила жизнь, но сразу стать идеальным мужем трудно. Нужно много тренироваться.

– Кстати, если полгода назад я могла тебе еще чего-то пожелать, то сейчас в тебе есть абсолютно все, что мне нужно. Абсолютно все.

– Приятно слышать. А я, кажется, опять вернулся к истокам.

– Это как?

– Или ты моя, или – нет. Опять соскочил в двойную мораль.

– То есть тебе можно, а мне – нет?

– Да.

– Я так и знала, что ты себя переоцениваешь. Что никогда не успокоишься, если у меня кто-то будет. И как только я тебе сказала о среде, ты сразу скис: одно дело – теория, а другое – реальность.

– Нет, я, в самом деле, радовался за тебя и, мне казалось, смог бы и жить в таком режиме. Но сейчас во мне разыгрался собственник и двойной моралист.

– А я по «двойному» не могу.

– Ты можешь отменить Джона на среду?

– Неудобно... Я целый год мужика мурыжила, теперь позвала, а сама – в кусты? А ты очередное объявление дал?

– Чистая физиология.

– Ну давай: ты добирай свою «физиологию», а я иногда буду устраивать празднички с Джоном. Я не могу, когда мне чего-то нельзя, – мне сразу этого хочется. Может, я даже смогу привыкнуть к твоим добираниям и приду к милой твоему сердцу двойной морали... Но только сама, добровольно. Егорушка, я без тебя не могу.

– Наташенька... Поехали спать?

– Поехали.

Дома начали с того, что стали ублажать Наташку вдвоем с душем. Раньше, во времена семейной депрессии, она пользовалась этим приемом единолично, чтобы всё получить быстро и круто. Сейчас мы впервые объединили свои усилия с этим мокрушником.

Потом перебрались в постель. Душ, получив назад распылитель и оставшись один, тихонько посвистывал, покапывал и что-то перебирал в своих трубах.

– Егор, сегодня с душем и с тобой было что-то непередаваемое...

– Мы старались.

– Егорушка...

– Наташка...

Рассматриваем каталог с бельем и купальниками. Очень много удачных, в нашем понимании, моделей. Наши взгляды совпадают по подавляющему большинству картинок. Да и тетки хороши, хотя большинству далеко за тридцать.

– Мне вот этот голубой нравится и этот, черного цвета, и цена приемлемая.

– Ну так вперед.

– Где носить-то?

– Будем выступать в парном разряде. И обрати внимание, что знатоков волнуют ухоженные барышни за тридцать пять.

– А когда у нас выступление?

– Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Да.

– Ну, значит, скоро, раз ты любопытничаешь.

Досматриваем каталог. Все наполняется вполне реальным смыслом.

Готовясь к вечернему омовению, супруга остается в одних трусиках – рискованный эксперимент для вечера пятницы. Потом нахально и неожиданно выполняются несколько плейбойских па...

В этом случае деловой уход в ванну с невинными глазами уже не спасает.

– Наташка, пойди в другую комнату. Мне «бипнули», а ты ведь не любишь слушать мою болтовню с бабами.

– Да нет, послушаю, а то чувствую себя идиоткой.

– В смысле?

– Не знаю, зачем согласилась с Джоном. Полнейший идиотизм! А тебя послушаю, может, охотничий азарт проснется.

– Ну так не ходи, если противно.

– Это, как кусок пирога: не противно, но можно есть, а можно не есть.

– Голубушка, не впутывай меня в свои творческие метания.

Завтра у нас по графику встречи с любовниками. Свою акцию обходим молчанием, но так обыденно, как будто ничего и не планируем. Настроение очень нежное. Я позвонил «своей» подтвердить планы, но у нее возникли сложные обстоятельства и, вероятно, ничего не получится. Состояние, как у Наташки с пирогами: идти – хорошо, не идти – тоже.

Кое-кто уже час копошится в душе. Очевидно, готовится. Легли...

– Так что у тебя на завтра? Договорился?

– У девчонки возникли проблемы. Но ты на меня не смотри – мне это, в общем-то, и не нужно.

Жена начинает хохотать. Глядя на нее, я тоже.

– А, ты думаешь, мне нужно? Джон рано уйти не сможет, у него будут клиенты. Он спросил, когда я должна быть дома. Я ответила, что как порядочная жена – в восемь. В общем-то повод отказаться есть. На всякий случай приготовилась, но что будет – не знаю. Мне хотелось бы посмотреть на себя. Когда мы общались последний раз, то еще были остатки каких-то эмоций. А сейчас хочу попробовать чистый секс. Чистейший. Чистый я никогда не пробовала.

– Значит, тебе сегодня нужно поберечь силы.

– Вот еще!

Силы беречь не стали. Жена подходит к «пику». Время притормозилось. Остановилось. Снова пошло...

– Сегодня нельзя. Давай теперь, как ты хочешь, только не намочи мне волосы, а то мне их утром  будет не расчесать.

Нет, я все-таки могу сопереживать ее свиданиям и даже очень нежно! Я люблю ее и хочу ей и себе счастья. Это чувство удивительным образом не зависит от того, организую ли я что-нибудь на завтра себе.

– Ну-ка, сядь. Подбородок – на колени, обхвати руками... Немного раздвинь ступни, чтобы чуть-чуть было видно. Можешь иногда себя задумчиво поглаживать...

– Тебе мало?

– Не мне – Джону. Если у тебя будет игривое настроение, то сядь вот так перед ним и попроси у тебя на глазах сначала успокоиться, а потом восстать.

– Он же не сможет успокоиться!

– Или восстать. В любом случае тебе будет весело.

– Ух ты хитрющий!

– Девочка, я люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда была счастливой и веселой и чтобы в любом твоем веселье присутствовал я, как и ты – в моем.

С работы Наташка пришла на три часа позже. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – дело не в задержке поезда.

– Все нормально?

– Да. А ты встречался?

– Нет, но мы тут музыкой с Настюхой занимаемся. Так что время не потеряно.

– Я такая пьяная – кошмар!

– Как настроение?

– Настроение хорошее, но все прошло бестолково. У меня ничего не получилось, он все делал невпопад. После твоих реакций все его попытки – бр-р-р. Я ему сказала, что американцы скучные и неинтересные.

– Так и сказала?

– Я ему раз тридцать говорила, что он скучный. У меня было такое настроение: мужика? – давайте мужика! групповуха? – по колено!

– Так тебя групповуха и так, вроде, не пугала?

– Ну, все-таки как-то стеснялась. А теперь... Я здорово изменилась. Джон несколько раз сказал, что я сумасшедшая, а я ему – что он правильный и занудный.

– В общем, отдохнула.

– Занятно... Уйти раньше мы не могли. В конце дня звонит: ну, как насчет... Я ему, что – нет, не хочу. Он предложил заехать выпить, а когда сели в машину, спросил, когда мне надо быть дома. Я ответила, что в восемь-девять. Он говорит: «У нас еще два с половиной часа... может, заедем куда? » Я, вообще-то, двухчасовки не люблю, а тут – «А поехали! ». Чисто для развлечения. Только боюсь, что теперь буду вообще без зазрения совести. Раньше был нужен хоть какой-то духовный настрой.

– Не бойся.

– Попробовала шуточку, которую ты посоветовал. Но без задания ему.

– Поглаживала себя?

– Да.

– Ну и?

– Это я уже напоследок. Он говорит, а я села... У него возникли большие трудности.

– Стал заикаться?

– Да нет, просто замолчал и уставился. Такое ощущение, что он дикарь, который никогда ничего не видел. Но, правда, и я себя вела, как в порнушном видике. Егорушка, ты как себя чувствуешь?

– Рад за тебя и люблю.

– Егорушка...

– Девочка... А тебе сегодня мужик еще понадобится?

– Ой, нет-нет-нет! Я устала! Давай спать!

– Ну хоть...

Минут через десять меня уже переворачивают на спину и забираются сверху. Так часто бывает, когда чье-то крещендо начинает копошиться где-то рядом. Через пару минут девушке станет совсем хорошо... Наклоняется, волосы падают мне на лицо, глаза закрыты. Где-то внутри добегают последние схваточки...

– Егорушка! Господи, это же так просто...

– Дать тебе положенное?

– Это же так просто...

Джон, очевидно, так не считает. А мы с Наташкой считаем. Особенно – Наташка.

Эзотерико-эротическая литература меня интересует давно. Сейчас начал читать «Мужскую сексуальную энергию» Мантака Чиа, которого открыл для себя года три назад...

«Сексуальная функция тесным образом связана с физическим и умственным здоровьем, а также является основой для совершенствования высших духовных способностей».

«Не переоценивайте физический секс в вашей ежедневной практике, поскольку можно застрять на удовольствиях, так и не испытав высших тонких энергий».

«Парное совершенствование невозможно без полного соучастия женщины».

«Вам не нужно будет искать эмоционального понимания у женщины, что является ловушкой зависимости, в которую попадают многие мужчины. Когда вы понимаете, что источником ваших эмоций является движение энергии Ци в вашем теле, вы будете в состоянии сохранять внутреннее равновесие и поможете своей любимой достичь того же самого».

«Парное совершенствование позволяет паре оставаться вместе и сохранять потенциал своих  взаимоотношений. Не существует никаких естественных причин для старения любви».

«Мужчина, который прилежно изучает Дао, узнает, что источник всех эмоций, а также источник очарования женщины, также находятся внутри него самого. Но тогда появляются трудности, и первым возникает вопрос: «Что означает мое поведение по отношению к ней? ». Этот вопрос может возникнуть в вашем браке на любой стадии духовного развития. Наивысшим поступком, который может совершить даос, является соединение инь и ян Вселенной».

Может, в предыдущей жизни я был даосским монахом? Начитавшись этого китайца, я затрахал жену рассуждениями о том, что всегда чувствовал какой-то зов, и вот в этой книге нашел наконец для себя истину. Что я имею высшее предназначение, и этому учителю от меня не скрыться, поскольку преподает он где-то под Нью-Йорком.

Так-как средства ментальной контрацепции не применялись, то супруга уснула с абсолютно беременным мозгом, попросив больше не устраивать такой интенсивной проповеди моей божественно-сексуальной сущности.

Продолжение (Часть четвертая. Второй штурман):