Рассыпанным драже

... Жемчужные бусины брызнули на пол, словно переспелые горошины из стручка. И с пластмассовым стуком раскатились по всей комнате. Оборванная леска прочертила на его загорелой шее некрасивую полосу, наливающуюся алым цветом. Но он не видел этого, и даже не чувствовал боли. Ему было безумно жаль. Жаль себя, распростертого ниц перед ее Властью и красотой. Жаль бусин, совсем недавно касающихся своей прохладной изысканностью его груди. Жаль того, что он не смог, не сумел  отдать ей себя так, как она того хотела бы. Он бы еще сожалел и сожалел, загипнотизированный стучанием жемчуга по ламинату, но его спину обожгло болью.

- Ты ничтожество, ты самая ничтожная из шлюх, детка!- сказала Она, разглядывая след на теле парня, оставленный кнутом. Парень еще сильнее склонился к ее ногам, пытаясь губами коснуться края яркой остроносой туфли.  

Зрелище ее и забавляло, и раздражало одновременно. Вид мускулистого парня, изощренно стилизованного в своем наряде под недешевую шлюху возбуждал. Эклектика кадыка и глянцево-красной помады, шелковистого рыжего меха и шифона вокруг узких бедер, вызывала эстетическое удовольствие. Но его раболепие, его затравленный преданный взгляд, его покорность и щенячье поскуливание от ее жестоких ласк - вызывали знакомое ощущение гнева, сладкого и желанного в  своей вседозволенности.

Она наступила носком туфли на его пальцы, не позволяя касаться своих ног. Слегка увеличила нажим и снова взмахнула кнутом. Умело щелкнув им  воздухе, она не позволила  плетеной коже девайса попасть на тело нижнего. Однако тот вздрогнул, словно всем телом принял несостоявшийся удар. Она засмеялась и ударила, теперь уже желая причинить боль. Он вздрагивал, молча ее принимая. Мощная волна энергии от осознания своего унижения поднималась от его зажатой между каблуком и подошвой руки к вискам, оставляя на своем пути бисеринки пота. Потом горячей волной омывала его позвоночник и стекала жесточайшим вожделением в пах, заставляя наливаться эрекцией пенис. Она это заметила. отпустила его занемевшую руку, но тут же придумала новую боль, всей остротой идеальных ногтей впившись в его шевелюру. Если бы это были его настоящие кудри, то он бы их лишился наверняка. Парик остался у нее в руках. Она с остервенением отбросила его в сторону, и на алеющее стыдом, ярко накрашенное личико посыпался град жестоких пощечин.   Который внезапно перешел в густо-рубиновый, бесконечно жадный поцелуй. Восторг, смешанный с болью, перелился через край, он  протянул руки к обожаемой плоти, но был отброшен носком туфли резко и больно. Острый край распорол припухлость губы и несколько капель  крови капнули на белый пол, образовав кляксу в виде сердечка. Это сердечко вызвало в нем новый прилив обожания. Он не смел поднять глаз, но всем своим рабским существом понимал, что эта досадная оплошность Госпожи может подарить ему несколько сладких минут от ее щедрот. Он не ошибся.

Она хотела заставить его слизать эту лужицу, потому что не выносила вида крови. Но жалость уже взяла верх в ее сознании над чувством своего господства, и она раздумывала как, не теряя своего статуса, наградить послушного раба за столь прилежное служение и терпеливость.

- Ты  испортила дорогую вещь, эти бусы стоят целое состояние. Поэтому ты должны собрать их всех до единой, слышишь?! Если тебе это удастся сделать за 5 минут, то я разрешу тебе целовать мои ножки, а может быть - и не только их... Слышишь, ты, сучка?!- медленно выговаривала она, вкладывая в свои слова  свое нарастающее желание. Он услышал этот призыв плоти, и восторженно закивал головой, облизывая свою разбитую губу в предвосхищении сладкого десерта. Она ударила его хлыстом, но слегка, возвращая в реальность из его "хотелок":

-  Ты что, забыла, как ко мне надо обращаться?! А, дрянь?

Он судорожно сглотнул, поняв, что только-что едва не лишился своей награды, и еле дыша произнес:

- Нет, моя Госпожа. Я не забыла. Простите меня и разрешите мне доставить вам радость: я соберу все до одной жемчужины и оближу каждый пальчик на ваших прекрасных ногах. Позвольте мне начать?

Она засмеялась, и в ее смехе уже  было так мало Господства, и так много - женского желания. Женщина прилегла на край кровати, сложив одну ногу на другую. Краем шпильки несильно толкнула его в пах, нарочито задевая пенис, и сказала:

- Приступай. Хм... А куда же ты будешь складывать жемчуг? Пожалуй, складывай его в мою туфельку. Только собирай их без рук, поняла, сучка?!

Он благодарно припал поцелуем к туфле, осторожно снял ее с затянутой в сетку чулка ножки. Поставил ее рядом с кроватью и кинулся ничком на пол, путаясь в шифоне длинной юбки.

Собирать жемчужины ртом, держа руки за спиной, было ужасно неудобно. Но он лелеял в воображении сладкую ласку ее рук, и это помогало ему на расплакаться от  бессилия, если очередной серебристый овал выпадал из его губ и снова катился от него прочь. Его вид веселил ее, будоражил и возбуждал. Иногда, если гладкая бусина падала из его губ, и катилась мимо нее, она подбирала ее сама и складывала в свою туфлю. И даже не смотрела на часы. Хотя отпущенные пять минут уже давно кончились. Но ее терпение подходило к концу. А он все собирал и собирал эти чертовы жемчужины.

Она толкнула  почти до краев наполненную  жемчугом туфлю и тот снова рассыпался по полу, приводя в отчаяние нижнего. Слезы выступили у него на глазах, и он искренне разрыдался, в  исступлении целуя ее руки, и прося о пощаде. Она стала бить его по щекам, причиняя не боль, но сладкое унижение. Ей хотелось целовать эти губы с размазанной помадой. Борясь с этим желанием, она откинулась на спину, утонув в горе подушек. А он припал с жадностью голодающего к нейлону чулок, наслаждаясь теплом ее тела. Миллиметр за миллиметром он поднимался все выше и выше, приближаясь к вожделенному средоточию неги. Она не отталкивала и это было высшее благо!

Ее доступность ударила в голову хмельным зельем. Выбранная роль стала мала, и он отбросил ее вместе с надоевшей меховой горжеткой. Потом впился поцелуем в капризный изгиб женских губ, прижимая ее запястья всей своей настоящей силой. Овладеть этим телом, еще мгновение назад властным и гордым, а сейчас - распростертым и открытым его силе, было сладко и горячо. Еще слаще было целовать, сквозь вмешавшийся в любовную борьбу шифон, остроту ее сосков, причиняя боль и ласку одновременно. И еще горячее было ворваться в ее лоно, заставляя бившую ключом силу жизни взрывать ее тело оргазмом, и плыть вместе с ней, плыть, плыть, фрикция за фрикцией приближая свое пике.

- Собирай быстрее, чего копаешься-то? - спросил он, наблюдая как она ползает по полу, пытаясь достать из под кровати пару оставшихся на полу жемчужин. Она посмотрела на него снизу вверх и  холодно сказала:

- Типа теперь ты - сверху, что ли?! Вот не угадал! - и влепила ему по голой заднице увесистую плюху. Он засмеялся, опустился на колени рядом с ней, качнул бедром, и манерно отодвинув мизинчик полез под кровать за последней бусиной.