Мои женщины Июнь 1963 Феина уха. Женщина заставила парня лизать

Мои женщины. Июнь 1963. Феина уха.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация из открытой сети Интернет.

Продолжение главы «Мои женщины. Июнь 1963. Феи Востока».

Утром 17 июня 1963 года, как было обещано и договорено, нас всех, сладко почивавших в грёзах о «женщинах Востока», разбудил по-мужски грубый и настойчивый стук в двери. Это были работники нашего дома отдыха, с которыми мы договаривались идти на рыбалку…

Вскоре наша палата-спальня наполнилась мужиками, хлопотами, звуками, шутками, незлобивой руганью и матом. Мужики собирались на рыбалку…

Папа заботливо заставлял нас с братом надевать под прогулочные шаровары спортивные тренировочные штаны, а под куртки – свитеры. Затем он приказал нам надеть по паре носков и обуться в ботинки, а не в сандалии. При этом всю летнюю одежду он сложил в одну из наших сумок, которая уже полностью освободилась от маминой домашней снеди.

Потом папа сам оделся как можно теплее и стал нетерпеливо ждать, когда соберутся остальные мужики.

Все наши утренние разговоры и общение сводилось к тому, что мы сегодня поймаем уйму рыбы и главное, поймаем ту зловредную щуку, которая никак не давалась местным рыбакам, но вольготно «паслась» в том районе, где рыбаки кормили-подкармливали речную рыбу.

- То место, куда мы пойдём, - сурово, сдержанно и задумчиво говорил старший из рыбаков, - самое ловимое на Оке в окрестностях Алексина. Мы там устроили плетёные из ивняка кормушки и кормим рыбу. Она к нам привыкла и не боится нас, а чужаков – боится.

- Да, ладно, - усомнился «толстяк», усиленно натягивающий на своё тело второй свитер. – Река большая. Мест много, а рыба, как известно, ищет, где глубже.

- Не, где глубже, а где лучше, - веско возразил «старший». – Рыба она не глупая. Она лучше знает, где лучше.

- А где лучше рыбе? – осмелился я вступить в «мужской разговор», который был настолько густо «приправлен» матом, что я, привыкший к ребячьему уличному мату, сначала оробел, потом застеснялся, но вскоре привык и перестал обращать внимание на эти матерные слова «для присказки»…

- Рыбе, как и человеку, лучше всего там, где её кормят, - просто ответил мне «старший». – В столовой, а также в спальне, где рыба может спокойно и безопасно поспать, отдохнуть.

- Кроме этого, сынок, - поддержал «старшего» один из рыбаков, - рыба нуждается в месте, где она могла бы потолкаться, поиграться с другими рыбами, пообщаться и спариться.

- Что значит спариться? – вскинул голову мой старший брат. – Как это спариться? Они что – спариваются? Это как?

- Ну, не спариться, - стушевался «рыбак», - а сметать икру и оплодотворить её молокой. Короче, им нужно нерестилище - мелководное, солнечное, быстрое и безопасное.

- На нерестилище ловить рыбу запрещено, - сказал «очкарик», набивая под свой тонкий «тощий» свитерок скомканные листы старых газет.

- Да, ловить рыбу запрещено всеми снастями кроме простой поплавочной удочки с двумя крючками, - согласился «старший». - Но запрет кончился 15 июня. Так что, мы можем идти на рыбалку.

Все дружно поднялись и, топая кто сапогами, кто ботинками, кто кедами, а кто летними сандалиями, повыходили из нашей палаты-спальни, которая показалась мне такой уютной, такой безопасной и такой тёплой, что мне сразу расхотелось идти на рыбалку…

Утро понедельника 17 июня 1963 года выдалось относительно тёплым – около 10 градусов тепла, но и пасмурным. На небе собирались дождевые облака.

Облака нас не пугали, потому что все мужики, а в нашей компании рыбаков не оказалось ни одной женщины, были азартно настроены на рыбалку. Всем хотелось побыстрее добраться до места лова и поймать большую-пребольшую рыбу…

Все почему-то ужасно торопились, почти чуть ли не бежали, и мне приходилось поспешать, чтобы не отстать от спешащих на рыбалку мужиков.

Путь к реке проходил сначала по знакомым местам на территории нашего дома отдыха, потом вы через пролом в заборе вышли на незнакомую тропинку и гуськом группой из 23 мужиков уже степенно, не торопясь, пошли вслед за «старшим». Он вёл нас сначала по тропинке, а потом по мокрой от росы травной «целине».

Невидимая тропа сначала петляла между стволов высоченных сосен, потом «нырнула» по косогору берега Оки и углубилась в заросли ивовых кустов и деревьев пологого прибрежного склона, а потом и вовсе «вывела» нас к берегу реки.

Пока мы шли по травной целине и в гуще кустарников мы все промокли и теперь добрым словом вспоминали нашего многоопытного заботливого папу, заставившего всех нас одеть «нелишние» одежды.

Река Ока ещё спала и над водой сонно стелился густой туман.

«Старший» на подходе к реке остановился и вполголоса грозно предупредил «по цепочке», чтобы мы «вели себя тихо, не шумели и не махали руками». «Идите как в разведке, след в след» - сказал он командирским шёпотом. Мы добросовестно передали эти слова друг другу. Я очень гордился тем, что находясь в середине цепочки, тоже передал следующему за мной папе эти весьма значимые слова.

Мы долго молча и неторопливо шли по берегу реки Оки, обходя причудливые кучи речного мусора, стволы деревьев, редкие кусты и кочки, а также многочисленные лужи и топкие места. Кромка реки и берега была мокрая и местами топкая.

Когда идти уже стало невмоготу, «старший» вдруг остановился. Я увидел в тумане в круче крутого берега что-то наподобие пещеры. Перед ней из стволов топляка и веток был устроен навес, более похожий на кучу мусора, навороченную бурей.

Мы подошли ближе, и я увидел отличную утоптанную сухую площадку, действительно навес из веток, обустроенное кострище а также пещеру, закрытую «дверью» из плетня.

«Старший» с помощью «рыбаков» оттащил дверь в сторону. В пещере оказалось помещение, заставленное бочками, вёдрами, коробками и ящиками. На стенах пещеры на кольях лежало множество разных удочек, висели сети, верёвки, какие-то рыбацкие приспособления и даже провода, ведущие к лампочке с жестяным абажуром на потолке пещеры.

«Рыбаки» не стали разводить костёр и включать свет в пещере. Они наощупь, подсвечивая себе фонариками, стали доставать удочки и снасти, разбирать их, готовить к рыбалке. Наши мужики сначала робко, а потом всё смелее и быстрее стали помогать им.

«Старший» поманил пальцем меня и моего старшего брата, показал молча на две лопаты и два ведра и поманил нас за собой…

Мы отошли от рыбацкого стана на несколько метров. «Старший» показал нам какую-то полу гнилую корягу в яме заросшей травой и жестом приказал нам поднять её. Мы с братом, пыхтя и торопясь, поддели корягу лопатами и приподняли её. Под корягой плохо пахло гнильём и кишмя кишели разные червяки.

- Наберите червяков побольше, - сказал нам «старший» и ушёл. Червяки оказались проворными и стали уползать внутрь мокрой вонючей земли. Мы сначала робко и брезгливо, а потом быстро и ловко стали собирать червяков и соревноваться сколько каждый наберёт в своё ведро.

Я перестал бояться вертлявых скользких дождевых червей и стал хватать их сразу по несколько штук. Брат брезговал и старался брать червяков пальчиками. Когда он увидел, что в моём ведре червяков больше, чем у него, он стал предлагать мне передавать ему из ямы червяков, чтобы он клал их в вёдра. Когда я наклонялся в яму, он быстро перекладывал моих червяков себе в ведро…

У меня промокли штанины. Я вылез из ямы и предложил моему брату лезть туда и собирать червяков. Теперь была его очередь…

Мой брат поступило по-другому. Он взял лопату и стал выкладывать на бруствер ямы кучки земли с червяками, а я их вынужден был собирать. При этом он требовал класть червяков вёдра поочерёдно, то в его ведро, то к нему в ведро…

Я не стал спорить, потому что голос «старшего» над нами сказал нам обоим, что «какая разница, всё равно все ваши червяки достанутся рыбам». Потом он сказал, что «пока достаточно» и приказал нам вернуть корягу на место, вытереть о траву запачканные лопаты и нести вёдра с червяками к рыбацкому стану.

Мы с братом обрадовались и добросовестно выполнили всё сказанное. Когда мы вернулись, то все наши мужики и «рыбаки» были готовы к рыбалке и ждали только нас.

Папа с ободрения всех мужиков, «рыбаков» и «старшего» похвалил нас за проделанную работу, и мужики неторопливо разобрали всех наших червяков по своим коробочкам из-под чая. Коробочки закрывались крышками. Червяки клубками шевелились там, в кучках рыхлой вонючей тёплой земли.

Нам с братом червяков не досталось, но наш папа нас успокоил и сказал, что в его коробочке червяков хватит нам троим. При этом он вручил нам, как вручают оружие бойцам, наши удочки.

Наши удочки и удочки всех наших мужиков были сделаны из толстых длинных прямых веток орешника (лещины). На конце этих удочек были привязаны тонкие лески с поплавками, грузилами и маленькими крючками. Эти лески были с виты в колечки на гвоздиках, вбитых в удочки, а крючки зацеплены за кору. Поплавок на моей удочке был из большого гусиного пера, а поплавок на удочке моего брата – из большой толстой красивой пробки.

Мне моя удочка показалась неказистой, неудобной, громоздкой и какой-то некрасивой, но делать было нечего. У всех наших мужиков, в том числе у моего папы, удочки были такими же. Они отличались только длиной и толщиной удилищ.

Только у «старшего» и у «рыбаков» удочки оказались настоящими – бамбуковыми или составными, с металлическими трубками посередине. Составляя их, «рыбаки» делали поистине огромные удилища. И снасти у них были настоящие, профессиональные.

У «старшего» было настоящее покупное составное китайское удилище с никелированными трубками, специальными колечками, сквозь которые была протянута странная леска, больше похожая на тоненький витой шнурок. На конце удилища был ярко красное пружинистое колечко, которое всё время «кивало» при движении удочки. На конце лески были нанизаны: красивый тоненький пластмассовый поплавок, красивое овальное грузило и два больших блестящих, как золото, крючка.

Мужики, уже не стесняясь и не таясь, вполголоса деловито разговаривали на непонятном для меня языке. Я стал усиленно приглядываться и прислушиваться к их разговорам.

- Какую рыбу в июне можно поймать в Оке? – спросил мой папа «старшего» и тот стал называть и перечислять виды рыб.

- Голавль, густера, ёрш, жерех, карась, лещ, линь, налим, окунь, плотва, карп, сом, судак, щука и язь. Все эти рыбы водятся в Оке и в её притоках, но только в разных местах.

«Старший» споро и ловко разматывал, распутывал и снова укладывал на свои удилища лески, подвешивал новые поплавки, грузила и крючки. Причём он украдкой вытирал все эти принадлежности и длинные концы лески какой-то тряпочкой, которую брал из пол-литровой банки. Что это за тряпочка?

- Я однажды на речке Крушма недалеко от деревни Сенево попал на «жор». Плотва, окунь и карась буквально за час сожирали всех моих опарышей. Сколько было опарышей, столько и рыбы поймал. Общим весом 16 килограмм рыбы домой припёр.

- А я там же, только на участке Крушмы от деревни Вишневая до деревни Александровка сколько не пытался, всё «опа-на»! – подхватил разговор один из «рыбаков». – Полный «Отсос Петрович»…

- Это, в каком году было? В шестьдесят втором?, - спросил другой ! рыбак». - Надо было ехать на Оку в район деревни Егнышевка и идти по реке ещё метров триста. Там налим, лещ, судак и подуст.

- Сам ты подуст, - незлобливо встрял в разговор третий рыбак. – Лучшее место для рыбалки на реке Вашана, на участке от деревни Бунырево до деревни Казначеево. Там, хоть до реки нужно полкилометра пёхом идти, зато ловится елец, плотва и вот такой окунь!

«Рыбак» рубанул себе по запястью ребром ладони, другой ладонью изображая рыбку.

- Может ещё вот такую? – весело перебил его третий «рыбак» и отмерил себе вытянутую руку ребром ладони по локоть.

Мужики весело засмеялись…

- Вот где рыбы завались, так это на Оке по бережку от деревни Митино до села Егнышевка, - стал рассказывать весельчак. - На электричке доезжаете до станции Тарусской. От станции на автобусе до деревни Митино. Дальше до реки около 100 метров пешком и вот тебе, пожалуйста, - судак, подуст, налим.

- Буйлим! – грубо и хмуро ответил ему один из пожилых «рыбаков». – Раз на раз не приходится… Надо искать места глухие. Нетоптаные…

- Добрые люди мне однажды подсказали, - продолжал хмурый «рыбак». - На электричке ехать до станции Колюпаново. Потом идти пешком около двух километров по тропинке через лес по указателю до реки. Потом найти омут поглубже, да потише и «по-пластунски» расположиться. Если повезёт с погодой, то голавль, окунь, судак и щука могут быть твоими.

- Могут – спросил его «старший», - или будут?

- Могеть быть, а могеть и не быть, - философски ответил ему «хмурый». – Мне смогло… Иначе бы не говорил…

- Да, - сокрушённо сказал после всеобщего молчания наш «толстяк». – Всё может быть. А может и не быть. Как быть? Быть или быть?

- Бить, пить, курить и не гундить! Вот как быть! – сказал весело «черноволосый» и все заторопились на рыбалку.

Утро уже было совсем утренним. Рассветало. Деревья уже не выглядели, как сонные великаны или грустные поникшие дриады. Туман уже не был таким густым, мокрым и липким. Воздух уже не пах ночной сыростью, а заблагоухал запахами цветов, травы и листвы. Птичьи трели не тонули в густоте тумана, а звонко и весело приветствовали восходящее Солнце.

Я вспомнил Петровские игрища в деревне Дальнее Русаново. Сердце моё одновременно защемило грустью и затрепетало от бурного веселья.

Я заметил, что все вдруг тоже стали быстро собираться и мы вскоре гуськом пошли к обрезу берега, к воде…

Река Ока довольно полноводная, а для меня так и вообще широченная. «Старший» нам сказал, что «ширина русла реки от 50 до 400 м, глубина от 1 до 5 м, но преобладает глубина 2 м. Местами на реке образуются ямы-омуты глубиной до 5-8 м. Скорость течения Оки небольшая 20-40 см за секунду, но вполне ощутимое. Если зазевался, то унесёт…

Я с опаской посмотрел на медленное, но неумолимое течение воды в реке, и не стал подходить близко.

- Вода в реке не совсем чистая, - вполголоса посетовал «старший». – Много предприятий и городов, которые просто так сливают свои отходы в реку. Она самоочищается, но недостаточно. Поэтому воду из реки пить нельзя, даже кипячёную. Всем ясно?

Мужики согласно покивали головами и стали разбредаться по берегу, выискивая подходящие места. Мы с братом и моим папой тоже пошли искать своё место. «Старший» пошёл вместе с нами и вскоре молча показал пальцем на «проход» в ветках и листве ивняка. Мы «нырнули» под ветки и очутились на небольшом «пятачке» утоптанного берега реки, где уже были воткнуты в ил колья с развилками для удочек. Это было «наше место»…

Рядом, прямо из земли вытекал маленький ручеёк. Поток ручейка намыл причудливые наплывы песка и ила и прозрачной тонкой плёнкой бесшумно стекал в реку.

«Старший» также молча жестом, показал нам, что «эту воду можно пить». Мы были ему благодарны, потому что нам почему-то ужасно хотелось пить. И есть…

В это время в столовой уже подавали завтрак, а мы тут, на реке и ничего ещё не ели…

«Старший», видимо, это увидел или понял, потому что обернулся назад и что-то сказал своим «рыбакам». Те пробурчали что-то в ответ и один из них вернулся в рыбацкое стойбище.

Пока «старший» расставлял по местам своих «рыбаков» и наших мужиков-отдыхающих, посланный вернулся с рюкзаком, в котором оказались завёрнутые в бумажные пакеты «завтраки» из столовой. Мы слышали, как приветствовали этого «спасителя» возбуждённые мужики-рыбаки.

Папа снарядил все крючки наших удочек червяками, закинул их в реку, установил удилища на подставки, вымыл в ручье руки и мы начали завтракать.

В пакетах из плотной вощёной бумаги оказались завёрнуты большие слоёные бутерброды из трёх толстых кусков чёрного хлеба, между которыми были уложены слои какого-то салата (салат «Море») с крабовыми палочками, нарезанных кружками варёных яиц, длинными плоскими дольками маленьких солёных огурчиков, уложенных в варёном рисе, кукурузе и залитых майонезом. Между верхним и средним кусками хлеба друг на друга «внахлёст» были уложены три лепестка сыра.

Мы с невероятным аппетитом «умяли» эти бутерброды и запили их студёной водицей из ручья. Причём многие из «рыбаков» и мужиков приходили к нам к «нашему» ручью напиться.

Один из мужиков-отдыхающих пришёл шумно, грузно, неряшливо. Он неуклюже наклонился над ручьём и обвалил своими сапожищами край бережка, замутил всю воду, не напился сам и «в сердцах» ещё и сплюнул в ручей…

Папа проводил его шатающуюся спину взглядом, обернулся к нам и сказал: «Не плюй в колодец, где водится водица. Доведётся той водицы из колодца напиться».

- Ну-ка, Сашок, - сказал он весело. – Скажи эту поговорку быстро-быстро…

Я сначала несколько раз повторил эту скороговорку «про себя», послушал, как её пытается проговорить мой старший брат и тоже стал говорить-повторять. Обида и досада от выходки подвыпившего отдыхающего прошла…

Конечно, хорошо бы было покушать сейчас кашки гречневой, попить чайку, а не жгуче холодной водицы, от которой я мог «вмиг» заболеть, но что делать… Такова жизнь рыбацкая…

А рыба не клевала.

Папа несколько раз доставал из воды крючки, смотрел на червяков, менял их, снова закидывал удочки, но рыба не клевала. Она «играла»…

По медленно текущей воде то здесь, то там вдруг возникали всплески. Кто-то либо осторожно трогал поверхность воды, кто-то сильно бил по ней, кто-то виляющим ходом разрезал водную гладь острым плавником. Эти всплески возникали неожиданно и повсеместно так, что у меня заболела шея от постоянных рывков то туда, то сюда. Я никак не мог уловить место и время появления нового всплеска и увидеть, - кто это мог быть.

Много раз в реке, прямо напротив нашего места, кто-то мощно всплескивал воду, и папа всякий раз резво вскакивал, метался к удочкам и перекидывал удочки, стараясь попасть в район всплеска.

Мой старший брат и папа шёпотом ругались друг с другом, вырывая друг у друга удочки, потому что ни тот, ни другой не могли точно попасть в то место, где играла «Рыба». Папа так говорил о рыбе, как будто с большой буквы – уважительно, значительно, почтительно.

Да. Перед нами кто-то был очень крупный, умный и нахальный…

Он или она «играла» в воде, гонялась за другой рыбой, будоражила воду, «ходила» кругами, подплывала к берегу и осторожно приближалась к поверхности, заставляя нас замирать, как в игре «в замри».

Я «заразился» азартом моего папы и моего старшего брата и мне почему-то уже верилось, что это была та знаменитая щука, которую мечтали поймать «старший» и все местные «рыбаки». Я тоже захотел её поймать…

Время шло, рыба «играла», кто-то крупный пугал и разгонял рыбу, которая стала поклёвывать наши крючки с червяками, но мы так никого и не поймали.

Вокруг на реке и на берегу была такая тишина, что меня стало клонить в сон. Солнце уже вышло на небо и начинался день. Утреннего клёва не было, утро проходило, скоро наступит дневная «жара» и рыба «уйдёт в глубину».

Так сказал мой папа и перестал вскакивать на каждый всплеск рыбы в реке…

В этот момент поплавок удочки моего брата резко ушёл под вод, Кончик его удочки гибко наклонился до самой воды. Мой брат, сидящий на коряге вполоборота к реке, каким-то необычным образом кувыркнулся через голову, подкатился к своей удочке, вцепился в удилище и резко взмахнул удочкой вверх.

Гибкая длинная удочка взметнулась вверх и вслед за ней из воды вылетела блестящая, мокрая, серебристая, трепещущая рыба! Она описала в воздухе дугу и упала за нашими спинами на берег, запутавшись леской в ветвях прибрежной ивы.

Мой брат и мой папа метнулись к рыбе, и вскоре я увидел моего счастливого старшего брата, в руках которого трепыхалась большая, огромная, красивая, блестящая, серебристая, с красными плавниками рыба. Это была плотва…

Плотва была живая, билась, глотала воздух маленьким ртом, пучила на меня свои круглые мокрые глаза и сверкала своей серебряной чешуёй. Мне до слёз стало жалко её. Я сказал, что «мы должны её отпустить обратно в реку».

- Поймай свою и отпускай! – гневно ответил мой брат. – Ты что? Слюньтяй? Рыбу пожалел? А жареную рыбку не пожалел? Скушал?!

Он продолжал бы и дальше возмущаться и терзать меня, но папа его остановил простым вопросом: «Как мы её сохраним живую до обеда? ».

Они начали обсуждать эту проблему, но тут вторая удочка, удочка моего папы, тоже вдруг резко наклонилась, потом выпрямилась, потом снова «клюнула» и стала «ворочаться», почти вырываться из берега, куда был воткнут толстый конец удочки.

Мой брат сунул свою рыбу мне в руки. Они, как хищники, пригнувшись, пружинно бросились к этой ускользающей в воду удочке…

Папа схватил свою удочку и не рывком, а каким-то неуловимо ловким движением «подсёк» клюнувшую рыбу и стал выводить её на берег.

Когда он поднял удочку вверх на всю её длину, то передал удилище моему брату, а сам взялся за леску и подвёл рыбу прямо к самому берегу…

Когда рыба оказалась у кромки воды и земли, они оба грозно и молча обернулись ко мне. Я почувствовал, что мне что-то надо сделать, как-то помочь им…

Я кинул «братанову плотву» в кучу нашей верхней одежды, лежащую на берегу и принял из рук брата удилище. Теперь они могли свободно поймать руками пойманную рыбу.

Папа удерживал трепещущую рыбу на крючке и леске, а мой старший брат пытался схватить рыбу в воде руками. Так они несколько мгновений стояли «внаклонку» над мелководьем и в куче брызг «ловили» рыбу…

Они её всё-таки поймали…

Через минуту оба со счастливыми лицами, но мокрыми штанами и рубашками держали в руках действительно большую рыбу. Эта рыба была гораздо больше, чем только что пойманная плотва. Она была толстая и странная на вид.

У этой рыбы была крутая спина и толстый отвислый живот, крупный длинный спинной плавник зеленоватого цвета, больший и широкий хвост, крупная чешуя, большой рот и толстые губы с какими то отростками-усами по бокам. Глаза у рыбы были сонные, большие, круглые и, мне показалось, глупые…

- Это карп, - сказал сдержанно папа, косо поглядывая на непомерно гордящегося и трепетно радостного старшего сына. – Нормальный средненький карп. Грамм на шестьсот потянет…

- Карп, - восторженно «заорал» всем своим видом и вполголоса мой брат. – Мы поймали огромного карпа!

- Карп, как карп, - «равнодушно» сказал я. – Вон твоя плотва в твоей куртке валяется. Смотри, ускачет обратно в воду…

Мой брат кинулся к своей рыбе, а папа сказал, что «тебе, Сашок, сегодня обязательно повезёт и ты поймаешь свою рыбу».

Я не поверил, но невольно взглянул на свою удочку, которая сиротливо торчала из берега над водой, и её неподвижный тонкий поплавок только медленно клонился в струях течения. У меня «не клевало»…

Папа и мой старший брат, не обращая на меня никакого внимания, лихорадочно стали менять червяков на крючках и забрасывать свои удочки в реку. Теперь они уже не сидели рядом друг с другом, а разошлись на несколько шагов друг от друга. Я остался один на первоначальном месте…

«Ну, и ладно, - подумал я своим взрослым «внутренним голосом». – Пускай резвятся. Им везёт, а я и так обойдусь. Вон, красота-то какая! ».

Действительно, река с каждым мгновением распускающегося летнего дня становилась всё краше и краше. Зазеленели разными оттенками дальние леса и прибрежные заросли. Заголубело в разрывах облаков голубое солнечное небо. Засветились тяжёлые тучи и лёгкие облачка, которые разно уровневыми «стадами» медленно «брели» по небу. «Затопило» ощутимым теплом солнце. Защебетала, заиграла, зажила своей жизнью окружающая природа.

А поплавок моей удочки так и оставался недвижим в струях водной глади репки. Может быть, крючок застрял в тине или в траве?

Я решил проверить «наживку» и «перебросить» удочку на новое место. Тем более, что в на «моём месте» всплесков рыб стало гораздо больше, а крупные всплески прекратились.

Я поднял удочку вверх, вытащил и поймал на лету своё грузило и крючок. Самостоятельно очистил крючок от остатков червяка, промыл крючок, грузило и поплавок в родниковой воде от зелёной слизи ила и насадил на жало крючка нового «жирного» червяка. Он извивался на крючке и всем своим видом и судьбой звал—кричал: «Съешьте меня! ».

Не успел крючок погрузиться в воду, а поплавок успокоиться на поверхности и занять своё привычное вертикальное положение, как вдруг удилище у меня в руках «ожило», «дёрнулось», «рванулось» к реке и стало «трепыхаться», как живое…

Что-то там, на конце туго натянутой лески, сопротивлялось, билось, тянуло, то ослабляя, то напрягая леску. Я вдруг почувствовал, как мир вокруг куда-то исчез. Для меня осталось только одно – круглая «живая» палка в руках, тонкая связующая нить и нечто неизвестное, но живое, которое не хотело, чтобы я его увидел, а тем более поймал…

Я краешком сознания, как-то по-взрослому, вспомнил, как мой папа неуловимым гибким движением «подсёк» карпа и тоже решил повторить это движение. В тот миг, когда леска ослабла, я дёрнул руками, локтями и всем телом и вдруг увидел, как моя удочка эффектно сначала согнулась, как лук, потом гибко и хлёстко выпрямилась и в воздух на конце лески взлетела серебристая рыбка…

Потом произошло что-то совсем невероятное…

Я, как «в замедленном кино» увидел медленно выпрямляющееся тонкое удилище моей удочки, изгиб тонкой лески, медленно летящий, как стрелка, поплавок, овальное грузило и блестящий на солнце мокрый крючок, а вслед за ними в воздухе медленно летела красивая серебристая рыбка с красными плавниками.

Всё это по дуге пролетело надо мной, над моей головой и упало-легло «аккурат» на кучу нашей одежды и наших припасов, которые лежали на берегу позади «нашего места». Удочку я выронил из рук, и она упала-легла вместе с поплавком, грузилом, крючком и рыбкой.

Я ещё подумал: «Почему это моя рыбка летит отдельно от крючка? »…

Рыбка упала на берег и стала усиленно трепыхаться, стараясь ускользнуть и допрыгать по склону до воды.

Только в это мгновение во мне что-то проснулось такое, отчего я сначала испугался и внутренне опешил. Я отделился от своего тела, от своих рук и ног.

Они сами, без какого-либо моего участия, рванулись к этой рыбке, схватили её трепещущее скользкое тельце, стиснули в пальцах и победно подняли над моей головой.

Я поймал свою рыбу!..

- Наконец-то, - сказал во мне мой «внутренний голос» голосом Деда Календаря. - Поздравляю вас, отрок, с вашей первой добычей!

Я ликовал!

Я радовался!

Я трепетал от счастья!

Я «распухал» от нахлынувшей на меня гордости!

Я никому не хотел отдавать мою добычу, тем более отпускать её обратно в реку. Она была моя! Только моя, и больше ничья…

Только через несколько мгновений я ощутил, что рядом со мной стоят мой папа и мой брат. Они даже не пытались отобрать у меня мою рыбу и с понимающими улыбками смотрели, как я радуюсь победе.

- Как ты её поймал! – восхищённо сказал мой папа. – Ты её не поймал, а выхватил! Одним махом! Одним движением, как фехтовальщик, как мушкетёр!

- Да, и поймал он её за червяка, - сказал мой брат и ехидно усмехнулся.

- Как за червяка? За крючок? Вернее, крючком?   – опешил мой папа. – Почему за червяка?

- Смотри, - сказал мой брат и показал папе мою рыбку. – У неё крови нет, только половина червяка во рту, а вторая половина – на сашкином крючке.

Они стали внимательно рассматривать снасти и рыбку и сошлись во мнении, что «рыба схватила сашкиного червяка», а «когда он подсёк, то рыба уже червяка заглотнула и не хотела отдавать», «поэтому она летела не на крючке, а за червяком, следом».

- Сашка её просто выхватил из воды с червяком во рту, - сказал мой брат. – Повезло ему.

Да, мне повезло. Как ни как, но я поймал сегодня свою первую в жизни настоящую рыбу, которая теперь казалась мне самой красивой, самой желанной и, наверно, самой вкусной…

- Что это за рыбка? – услышал я свой хриплый от волнения голос.

- Карась, - деловито ответил мой папа. – Небольшой карась.

Карась был небольшой, лупоглазый, похожий одновременно на карпа и на плотву, но какой-то укороченный, с острыми шипами в спинном плавнике.

Карась был ещё живой, судорожно зевал ртом, вяло помахивал хвостом и поглядывал не меня своими огромными удивлёнными и укоризненными глазами…

Я заметил, что по его бокам точно посредине тела по серебристым чешуйкам проходит пунктирная полоска от жабр до хвоста. Плавники у карася были почти прозрачными. Весь он выглядел очень красивым, нежным, ладным.

- Ты чего? – спросил меня мой брат и толкнул в бок. – Насаживай его на кукан.

Он подал мне тонкую ивовую ветвь, на которой уже были нанизаны сквозь жабры большой карп и небольшая плотва.

Я посмотрел на этих полуживых рыб и на моего карася, который вяло шевелился на моих ладонях и не знал, что мне делать.

Папа молчал. Я не видел выражение его лица. Брат нетерпеливо толкал меня в бок, а мои ноги вдруг сами повели к кромке воды.

Я опустил свои руки в холодную речную воду. Мой карась вдруг мгновенно ожил, скользнул своими скользкими боками в моих пальцах и ринулся вглубь…

Конечно, я был неправ, что поймал его не так, как обычно и как надо было бы, но это произошло совершенно случайно. Я не ощущал остро своей вины.

Зато я подарил ему жизнь и не стал нанизывать его сквозь жабры на тонкую веточку, чтобы потом живьём зажарить его на сковородке и съесть.

Я сделал то, чего хотел. Мне было хорошо…

Теперь я спокойно мог смотреть на то, как азартно папа и мой старший брат одну за другой вытаскивают на берег рыбок. Они поймали ещё несколько карпов, плотву, карасей, полосатого и большого краснопёрого окуня и ещё каких-то рыб, о названии которых они громко спорили.

Теперь, днём, никто уже на реке не соблюдал режим тишины, а ловил, ловил и ловил. Это был настоящий «рыбный жор»…

Не знаю, что могло повлиять на клёв, но практически все «рыбаки» и мужики в этот день были с богатым уловом. Особенно повезло моему папе и моему старшему брату. У нас было больше рыбы, чем у всех, кроме «старшего». «Старший» ловил в том месте, где он заранее прикармливал рыбу…

Ближе к обеденному времени «рыбаки» и мужики стали «подгребать» к рыбацкому бивуаку.

Наш азарт рыбалки тоже поубавился. Наши животы уже давно урчали, требуя пищи. У нас уже было несколько гибких ивовых веток, на которых висели хвостами вниз разные рыбы. Поэтому мы с гордостью и с осознанием исполненного долга мужчин-добытчиков, собрали наши удочки и пошли к месту нашей стоянки.

День разгулялся. Солнце уже подходило к зениту. Было тепло, около 17 градусов тепла, но изредка моросил лёгкий дождик, который мы не замечали, когда ловили рыбу, но теперь речная и атмосферная сырость давала себе знать. Руки и ноги ныли, мокрые штаны и рубашки противно липли к телу, а желание с кушать супчику было нетерпимым.

Возле рыбацкой пещеры на утоптанной площадке толпился народ и хвастался пойманной рыбой…

«Старший» откуда-то достал настоящие торговые весы с алюминиевыми чашками и чугунными гирями и взвешивал уловы. Наша рыба «потянула» общим весом на пять с половиной килограммов. «Старший» наловил 10 с лишком килограмм.

«Старший» и «рыбаки» сортировали рыбу. Они отбирали ту, что покрупнее и пожирнее в столовую дома отдыха, а ту, что помельче, в общий котёл, который уже кипел, пузырился и пахнул замечательным супом, – ухой.

Вокруг «стоял» такой гвалт, шум, гогот, говор, смех и разговор, что невозможно было уловить, что кому и о чём говорит. Мне показалось, что говорили все просто так, в пространство, самим себе, а не кому-то в отдельности.

Мужики говорили, рассказывали, делились, объясняли, доказывали, показывали, сомневались, восторгались, отворачивались и опять всё это делали, но теперь с новыми слушателями и участниками.

Такой гвалт продолжался примерно с полчаса, но вскоре, когда из-под крышки котла над костром повеяло запахом сварившейся ухи, этот всеобщий гвалт стал затихать, а потом и вовсе прекратился.

Ни у кого из нас, отдыхающих, не было с собой ни ложек, ни вилок, ни тарелок, ни мисок. Поэтому мы сгрудились вокруг костра и смотрели на закопчённый котёл над огнём потухающего котла с грустью. Нам нечем было кушать замечательно пахнущую уху.

«Старший» сокрушённо покачал головой на такое разгильдяйство отдыхающих и опять скрылся в пещере рыбацкого стана. Оттуда он вышел со стопкой алюминиевых мисок и кучей ложек. Его встретили оглушительным одобрительным рёвом двадцать два смертельно голодных мужика…

Один из «рыбаков» достал из большого рюкзака восемь буханок чёрного хлеба и на гладком стволе упавшего дерева стал разрезать каждую буханку на три равные части. Все мы получили по миске, ложке и по трети буханки хлеба. Каждый подходил к котлу и «старший» большим черпаком наливал в миску уху вместе с кусками рыбы.

Никогда в жизни до того, а также и после того, я не кушал такой вкусной ухи…

Вероятно, все мужики, все участники этой рыбалки были согласны со мной, потому что в т ом месте, где только что был несмолкаемый рыбацкий «трём» и говор, «стояла» полная тишина, нарушаемая только чавканьем, причмокиванием, стонами восхищения и благодарности за волшебно вкусный рыбный суп – уху.

После того, как молчание едоков сменилось хором дробного стука ложек в пустых мисках, «старший» пригласил желающих к котлу «за добавкой»…

Некоторые, самые тучные и мощные мужики, не смогли сдержаться и стесняясь, но подошли к «старшему» с протянутыми мисками, но остальные вежливо и благодарно отказались.

Только меня и моего старшего брата «старший» позвал без нашего желания, а по приказу и с одобрения всех мужиков. Нам опять налили по полной миске ухи и дали по куску хлеба, а когда увидели, что мы отливаем часть наших порций в миску нашему папе, то «старший», опять с одобрения всех мужиков, налил остатнюю «юшку» ухи в миску нашего папы.

«Юшка» ухи оказалась ещё более вкусной и «сладкой», чем сама уха.

Мы с братом вмиг съели наши порции и блаженно «растянулись» на наших куртках на тёплой и сухой земле возле кострища. Здесь же в разных позах расположились все мужики, «старший» и «рыбаки». Наступило время послеобеденного отдыха…

- Уха была превосходной, - сказал уважительно наш папа и все мужики одобрительно и согласно загудели, заторопились высказать благодарности «старшему».

- Как же вы такую уху готовите? – спросил «старшего» наш папа. – Вероятно, у вас свои секреты такого поварского чуда?

- Ничего особенного, - ответил важно и с покойно «старший». – Опыт, старание и желание сделать уху по-настоящему вкусной. Вот и всё.

- Но, всё-таки, - возразил наш «толстяк». – Я сам профессиональный повар, но такой вкусноты ещё не вкушал никогда в жизни. Как вы это делаете?

- Очень просто, - ответил польщённый похвалой «старший». – Сначала надо хорошенько прокипятить чистую родниковую воду, чтобы она очистилась от микроорганизмов.

- Пока вода кипятится, - продолжал «старший», постепенно воодушевляясь, - нужно быстренько отсортировать и обработать рыбу: очистить от чешуи, отрезать головы, выпотрошить, очистить внутренность рыбы от чёрной плёнки, отрезать или отстричь ножницами плавники и хвост, нарезать рыбу крупными кусками. Кусков рыбы в ухе должно быть минимум на один больше, чем будет едоков. Это закон!

Папа кивнул в знак согласия и все мужики тоже понимающе и согласно закивали головами.

- А почему на один кусок больше? – спросил мой брат. – Что в этом такого?

- Это древний обычай, традиция, - ответил «старший». – Кому-то окажется мало, кто-то ещё подойдёт, а самое главное у едоков будет возможность выбора лучшего кусочка и никто не будет в обиде, что ему достался последний кусочек, который никто не выбрал. Последний и единственный кусок всегда обидный - маленький, невкусный, неказистый.

- У нас на фронте этот обычай свято соблюдался и последний кусок от любого кушанья всегда доставался самому младшему, - сказал задумчиво мой папа. – Мы его так и называли «ротный доедала».

Мужики «грохнули» смехом, а «старший» нетерпеливо продолжил свой рассказ про уху.

- Большие куски большой рыбы нужно освободить от кожи, вырезать хребты и все боковые косточки. Большие куски рыбы не разваливаются в ухе, а вот небольшую рыбу режем на куски вместе с хребтом и косточками, иначе они разварятся в труху-юшку, - повествовал «старший» и обводил глазами внимательных слушателей.

- В уху будем класть любую рыбную мякоть, кроме обрезков – плавников, брюшка и кожи. Но их не выбрасываем, а делаем из них секретную заправку ухи.

Все насторожились и заинтересовали. Начинались секреты…

- Головы тоже не выбрасываем, - это главный секрет ухи, - сказал важно «старший» и замолчал. Он неторопливо вытащил из потухающего костра горячую веточку с угольком на конце и закурил от неё предложенную кем-то сигарету.

- Ну, не томи, - попросил «толстый». – Говори, какие секреты…

- Секрет первый очень простой, - ответил с готовностью «старший». – Вываливаем в кипящую воду все рыбные обрезки и хорошенько их вывариваем около получаса. При этом огонь может быть сильным. Главное, чтобы выварилось всё желеобразное, что есть в этих обрезках, а то, что запах улетучится, так это хорошо. Запах и аромат ухе дадут другие куски, третий секрет…

- Пока рыбные обрезки вывариваются, - более быстро и деловито стал рассказывать «старший», - мы нарезаем мелко лук репчатый или лук-перо, чистим и крупно нарезаем картошку. Картошки тоже должно быть по два-три куска на брата с обязательной остатней порцией на «того парня»…

- Также в это время мелко нарезаем полпучка петрушки и укропа, на для запаха, а для вкуса бульона ухи, - сказал «старший». – Потом из нарезанного лука, примерно, одну треть смешиваем с картошкой, а две трети лука оставляем на поджарку вместе с морковью. Морковь тоже режем мелко или строгаем на крупной тёрке.

- Пока мы этим занимаемся, - продолжал «старший», - бульон ухи уже сварился. Снимаем котёл и процеживаем бульон, то есть переливаем в другой котёл или в кастрюли. Котёл, в котором вываривалась рыбная обрезь чисто споласкиваем так, чтобы на стенках и на дне не осталось ни единой мелкой рыбной косточки. Всё, что осталось от процеживания выбрасываем в речку, - это будет питательная жертва рыбкам.

- Это, что, по принципу: «На тебе боже, что нам негоже? », - спросил насмешливо «черноволосый». На него зашикали, и многие из мужиков почему-то испуганно и неловко повернули свои головы к реке, как будто чего-то опасались.

Я тоже посмотрел на реку. Мне показалось, что она притихла, слушая рассказ «старшего».

- Потом обратно наполняем котёл рыбным бульоном, доводим его до кипения, - сказал строго «старший», - и закладываем в него рыбные головы. Это второй секрет настоящей ухи. Разводим огонь так, чтобы бульон варился, но не кипел. Тут тоже нужно выварить всё питательное содержимое из рыбных голов, но не дать этому питательному улетучиться вместе с паром и запахом.

- Варить рыбьи головы нужно уже в солёном бульоне и минут 20-25, - сказал «старший», - чтобы всё хорошенько разварилось, растаяло, растворилось. При этом постоянно снимаем пену с поверхности бульона.

- Пока рыбьи головы вывариваются, - продолжал «старший», - выгребаем из костра жарочные камни, под камнями оставляем слой угольков и ставим на камни сковородку для зажарки. Наливаем в сковороду немного оливкового или подсолнечного масла и обжариваем до золотистого цвета сначала морковь, потом репчатый лук. При этом морковь и лук посыпаем обильно чёрным молотым перцем. Это будет заправка ухи.

- Только заправку нужно не пережарить! – вскинул голову «старший». – Ни-ни! Как только морковь стала рыжей, а лук прозрачным, – снимай! Готово!

- Потом, - уже более спокойно продолжал «старший», - вынимаем рыбные головы из ухи, это уже уха, и выкладываем их на отдельную тарелку. Посыпаем мелкорубленой зеленью. Головы – это лакомство для самых умных и находчивых, в них уйма фосфора, для умников, студентов и интеллигентов, - то, что доктор прописал. Особенно под водочку…

Я удивился этим словам «старшего», потому что в нашей семье я был самым заядлым любителем рыбьих голов. Мне каждый раз давали головы селёдки, варёные рыбные головы и я их с удовольствием и тщательно обсасывал, разбирал и с аппетитом кушал. Вот, оказывается, в чём дело-то…

- В рыбных головах самое вкусное, - это головной мозг, язык, глаза и щёчки, - подал голос «очкарик» и все молча посмотрели на него, как на «умника»…

- Как только выложили рыбьи головы, - косо взглянув на нашего «очкарика», продолжал «старший», - засыпаем в кипящий бульон картошку с луком и половиной оставшейся зелени. Варим недолго, минут 10-15 до полуготовности картофеля. Готовность картошки проверяем острой голой (без коры) веточкой. Остриё веточки должно прокалывать картошку до середины куска. Огонь костра при этом не поддерживаем, даём ему потихоньку потухать.

- Только после этого, - торжественно сказал «старший», - кладём в уху рыбные куски. Угли подгребаем осторожно, чтобы не поднять сажу и пепел. Огонь и жар костра должны быть такими, чтобы уха быстро закипела, но потом тихо варилась…

- Теперь пришёл черёд третьему секрету настоящей ухи, - торжественно сказал «старший». – Теперь мы варим вкус, аромат и запах ухи. Поэтому к рыбным кускам мы добавляем в уху чёрный перец горошком, два-три лавровых листочка, любимые специи по вкусу. Сюда же отправляем золотистую поджарку из моркови и лука. Уха должна вариться на таком огне, чтобы зелень не теряла своего цвета…

- Ну, и последнее, - сказал проникновенно «старший». – Раз вы такие внимательные слушатели, то скажу вам свои последние два тайных секрета настоящей «царской ухи».

Мой папа не только подался вперёд и «навострил уши», но даже открыл рот от волнения и интереса…

- Как только из котла пошёл пряный аромат и дух настоящей ухи (это после пяти-семи минут варки), - сказал тихо заговорщицким голосом «старший», - нужно в уху вылить рюмку водки и сыпануть чайную ложку сахара. Потом взять чистый скол от полена, поджечь его в костре, чуток подождать до образования головни и потушить её в котле с ухой. После этого ещё минутку уха должна томиться на жару костра и котёл нужно снять.

- Всё, - сказал облегчённо «старший». – Уха готова. Теперь, пока вы накрываете на стол, расставляете миски, режете хлеб, наливаете в рюмки водку, разбираете ложки, уха должна настояться, набраться аромата оставшейся мелкорубленной зелени укропа и петрушки, которую нужно высыпать в котёл перед розливом ухи по мискам. А потом – наслаждайтесь ухой и жизнью, она удалась…

«Старший» замолк, а все мужики неожиданно «разразились бурными аплодисментами». «Старший» спокойно курил сигарету, но по всему было видно, что он страшно доволен...

Странно, но этот рецепт «царской ухи» я запомнил слово в слово на всю оставшуюся жизнь…

После еды, замечательно вкусной ухи, после пережитых с утра волнений и страстей, все неудержимо захотели отдохнуть и поспать. До настоящего обеда в столовой дома отдыха было ещё полтора часа, и мы все расположились «кто-где» и «кто-как» на берегу реки Оки.

Трава слегка подсохла после прошедшего дождика. Мы любовались видами прекрасной реки, которая дала нам сегодня незабываемые переживания и ощущения. Папа уложил меня на свой плащ, и я задремал, положив голову на свёрнутую куртку моего брата. Всё-таки хорошие у меня мой папа и мой старший брат…

Фея красоты и страсти пришла ко мне сразу, как только я закрыл глаза…

Это была наша Валентина-лазутчица, только теперь она была в облике речной феи, феи реки Оки, феи-щуки, феи-русалки…

Она приснилась мне сидящей в каком-то причудливом кресле перед каким-то причудливым столиком с перламутровым зеркалом, перед которым лежали разные по форме и размерам причудливые ракушки.

Фея свободно сидела, прислонившись спиной к спинке своего кресла, который был похож на трон, только подлокотники и ножки у него были из тонких причудливо и красиво изогнутых веточек, вероятно, кораллов.

Фея была полностью обнажённой, и я видел её всю, за исключением низа живота и бёдер. Они были прикрыты какой-то кисеёй зеленовато болотного цвета. Эта кисея, словно полотенце, было перекинуто поверх её бёдер и свисало концами сзади по бокам кресла-трона.

Правой рукой фея свободно и расслабленно держалась за подлокотник кресла-трона, а левой рукой, вернее, локтём опиралась на столик перед зеркалом. Этой рукой она расчёсывала гребешком длинные пряди своих тёмно-коричневых волос.

Ступни ножек феи опирались на перекладины кресла-трона и были немного приподняты в коленях так, что её ступни выпрямлялись, как у балерины. От этого её ножки выглядели ещё стройнее и «фактурней». Колени у феи были очень крутые, наполненные, а бёдра сильные, упругие, налитые.

Только мне показалось, что её ступни были не просто тесно сомкнуты, а как бы слиты в единое целое, напоминающее рыбий хвостовой плавник…

Всё равно она была красивой и сидела передо мной естественно, свободно, расслабленно, смело и открыто, и я видел полностью её обнажённую грудь.

Груди феи были полными, налитыми, румяными, как спелые яблочки, и очень, очень красивыми. Они двумя тяжёлыми сисечками красиво свисали и были украшены двумя коричневатыми кружками и бугорками сосочков.

Груди феи притягивали мой взгляд, как два магнита. Между крутыми и гладкими полушариями грудок было небольшое пространство, поэтому грудки выглядели рельефно, объёмно, скульптурно.

Фея знала, что я смотрю на неё «во все глаза». Она нарочно подставлялась мне, нарочно открылась вся и расслабилась, словно хотела, жаждала моих «откровенных взглядов». Она словно купалась в моих взглядах и на её лице была очень довольная милая улыбка.

Фея расчёсывала свои длинные пряди волос гребешком и помогала своей руке, ритмично откидывая голову назад и вбок. От Этого её головка очень красиво наклонялась на длинной шее и взгляд у неё получался распахнутым, открытым, откровенным, чистым.

Фея всякий раз, когда откидывала назад голову, поднимала свои дугообразные тонкие брови и её глаза широко раскрывались. От этого её взгляд становился бесхитростным, простодушным, почти материнским…

При этом фея почти не улыбалась своими, почему-то наполненными, фактурными, чётко очерченными губами. Они были сомкнуты, но в них угадывалась та самая притягательная, всё понимающая, лукавая, усмешливая улыбка.

Это была улыбка нашей феи-Валентины, феи-лазутчицы, феи-космонавтки из моего феерического космического полёта во сне…

Да, это была моя фея красоты и страсти. Чистая, обнажённая, красивая, притягательная и спокойная.

Она расчёсывала свои волосы. Они тонкими прядями тянулись за гребешком и спадали с него, образуя вокруг головки феи воздушную копну красивой причёски. Лобик феи прикрывали тонкие пряди коротких волос, как когда-то мой лоб «украшал» мой мальчишеский чубчик.

Только волосы феи были какие-то странные. Они были коричневого в тени или каштанового цвета на просвет, но почему-то напоминали мне водоросли…

- Как тебе понравилась моя «феина уха»? – нарушила затянувшееся молчание фея красоты и страсти. – Ты доволен?

- Да, - ответил я мысленно и сглотнул набежавшую слюнку. – Очень вкусная, наваристая, пахучая и… (я поискал слова) … красивая.

- Красивая?! – усмехнулась фея красоты и страсти. – Красивая… Ещё никто не говорил мне, что моя уха – красивая.

- А я красивая? – спросила фея и снова откинула назад голову, чуть-чуть выпрямила спину, отчего её груди приподнялись и стали более выпуклыми.

- Да, вы очень красивая, - ответил я также молча и мысленно, удивляясь, что мои внутренние голоса ничего мне не говорят и не подсказывают.

- Ты не хочешь опять меня нарисовать? – спросила фея. Её голос стал вдруг волнительным, притягательным, привязывающим…

- Не поддавайся. Не ловись, - вдруг спокойно сказал мой внутренний голос голосом Деда Календаря.

Я вздрогнул и повнимательнее поглядел на мою фею красоты и страсти…

- Не слушай ты его, - с досадой и немного сердито сказала фея. – Старый дуралей ничего не понимает. Он уже своё отжил и учит всех стародавним правилам. Надо жить по новому – ловить и не ловится самому.

- Кто не словил, тот не поел, - сказала просто и грубо фея и взглянула на меня своими честными открытыми глазами. – Согласен?

- Ты же согласен, если ел мою красивую уху? – ещё более сердито спросила фея. – Думаешь, я её вам так просто подарила, за красивые глазки?

Я ничего не думал. Я просто смотрел на мою фею красоты и страсти, которая вдруг перестала быть обнажённой, а стала голой…

- Я вам сегодня подарила «рыбий жор» не потому, что добрая, а потому, что слишком много рыбы развелось, - сказала деловито фея. – Мне одной не справиться со всеми, а они крутятся, крутятся, снуют и снова крутятся прямо перед носом. Это раздражает.

Фея замолчала и вдруг тесно сжала свои ножки-плавники, отчего одно колено стало выше другого, а кисея, прикрывающая её низ живота, бёдра и попку, стала потихоньку сползать вниз. Её живот судорожно втянулся в себя, и в районе пупка образовалась глубокая впадина.

- Я только одного не понимаю, - сказала фея, пряча от меня свои глаза и снова резко откидывая назад голову, - Зачем ты меня отпустил?

Я опешил. Как это «отпустил»? Когда?

- Я же тебе поймалась, - сказала печально фея. – Ты меня выловил. Я лежала на твоих ладонях, была в твоих руках. Ты мог меня всю съесть, целиком, с моей перламутровой чешуёй, с моими янтарными плавниками, с моими бриллиантовыми глазами. А ты взял и отпустил. Зачем?

- Я так хотела быть твоей «золотой рыбкой», - печально сказала моя фея красоты и страсти.

– Я бы твои желания исполняла, - добавила она, - а ты – мои…

Я молчал. Молчали и мои внутренние голоса.

- Ну, смотри, - сказала сердито фея. – Это было один и последний раз. Больше я тебе не попадусь. И рыбок я вам больше не дам. Ни одной. Всё. Баста! Прощай!

Фея красоты и страсти в последний раз взглянула на меня своими печально улыбающимися глазами, в последний раз гребешком резко встряхнула свои волосы, качнула своим станом и своими умопомрачительно красивыми грудками и растворилась в мареве моего сна вместе с зеркалом, ракушками и своим креслом-троном.

Только тут я выдохнул и снова вздохнул и как будто вынырнул на поверхность воды…

Я судорожно задышал, задвигался, перевернулся на другой бок, переместил свою голову с мокрого места на сухое и… проснулся.

Вокруг меня всё вертелось, крутилось, суетилось, собиралось домой, в столовую, на обед. Мужики весело и оживлённо переговаривались и соглашались с предложением моего папы всем сфотографироваться на рыбалке.

Все взяли свои удочки и стали выстраиваться на речном берегу, изображая ловлю рыб. Папа и другие мужики, у кого были фотоаппараты, стали фотографировать друг друга. Некоторые закинули свои удочки и крючки «на удачу» в реку.

Я тоже встал с левого края, ближе к зарослям водной травы и тоже закинул свою удочку.

В то же мгновение, кто-то или что-то резко дёрнуло мою удочку и чуть ли не вырвало её из моих рук…

Кто-то поймался…