Записка о правосознании и человеке нового типа. Из книги Записки проститутки

Часть 1.

Люди не выходят на митинги, потому что «политика – грязное дело» и «всё равно ничего не изменится». Причём, ни то, ни другое утверждение не вытекает из ситуации, а существует вне времени и пространства как некая универсальная аксиома. Но эта аксиома существует только для тех людей, которые прошли в детстве обработку воспитанием, которая достигла поставленных целей. Ментальность раба складывается в семье, утверждается в школе, пригождается на работе – то есть в процессе продажи своего труда

(подробнее – в «Записке о трудовой проституции» ). И эти неписанные законы мы всасываем с молоком матери, делящейся своим житейским опытом: «Против начальства идти, что против ветра ссать».

Чтобы рабская ментальность надёжно пропечаталась в сознании ребёнка, требуется проводить курс соответствующего воспитания: морального подавления, побоев, дрессировки послушания через подавление физиологических потребностей, а затем – и самовоспитания, то есть самодрессировки и самоподавления, связанных с примеркой на себя кафтана оценочных суждений, устоявшихся в данном обществе.

Мозг человека формировался на протяжении многих сотен тысяч лет. Он складывался постепенно. На более древние его структуры наслаивались новые. Считается, что мозг современного человека состоит из трёх структур: мозга пресмыкающегося (дышать, пить, есть, совокупляться); эмоционального мозга (чувства, память); коры головного мозга (мышление, связь с первыми двумя структурами). Подробнее об этом - в закадровом тексте биолога Анри Лабори из фильма «Мой американский дядюшка» .    Некоторые мыслители, в частности лидер концептуальной партии «Единение» Константин Петров, считают, что над разумом находится ещё и интуиция, чувство меры.

Воспитание – это всегда вмешательство в процесс развития человека, культивирование определённых черт и свойств характера, обращение к определённым структурам мозга в определённой последовательности. Можно так же сказать, что издержки «культуры», то есть способа управления человеком, являются социальным препятствием на пути раскрытия генетического потенциала человеческого существа. Раб выгоден послушанием, легкой управляемостью, дешевизной. На серийное производство рабов существует социальный заказ. Роль подрядчика отводится семье и учреждениям детского (молодёжного) досуга и образования от яслей до университета, от станции юного техника до школьного факультатива по истории. Чтобы воспитание было максимально эффективным с точки зрения выработки у детей и юношей (девушек) рабского склада психики, необходимо ставить акцент на развитие эмоционального мозга и сдерживать развитие того отдела, который мы называем корой головного мозга.

Если вы внимательны, то наверняка вам известна разница между степенью социальной активности юношей и девушек. Казалось бы, речь идёт исключительно об естественном распределении ролей: мужчины – будущие защитники, они и должны быть активными, готовыми вмешаться в любую ситуацию, а будущие матери – хранительницы, так сказать, очага, им надлежит быть смиренными и терпеливыми. Однако всё совсем не так. Половое созревание застаёт девочек примерно на пару лет раньше, чем мальчиков. В 13 лет у человека по факту гораздо меньше прав, чем в 15. Поэтому подавление биологической природы девочек со стороны родителей, общества и при одобрении общества со стороны самих себя наносит раскрытию генетического потенциала личности заметно больший ущерб, чем в среднем это происходит у мальчиков. У юношей период полового созревания происходит позже и приходится на более взрослые, а значит, и на более свободные от родительской опеки годы. Если придти на берег реки или выйти за пределы города, то воочию можно убедиться, что в стране (речь о России) с преобладанием женского населения вне технократической среды городов рыбачат, собирают грибы, гуляют, фотографируют, катаются на велосипеде и т. д. почти сплошь лица мужского пола. Девочки и девушки, испытав подавление своих сексуальных инстинктов в самом зародыше (до 5 лет), а затем и в пубертатный период, смирились с отведённой им обществом ролью городских затворниц, а значит – самоограничились, то есть поддержали политику общества и семьи в отношении себя в ущерб своим биологическим интересам. В этом и заключается конкретный смысл патриархата. При снятии ограничений на сексуальное развитие организма, скорее всего, мы бы увидели равенство полов, состязательное поведение женщин и мужчин. Так же нужно понимать, что при всей наглости, с которой происходит подавление физиологии детей, изначально осуществляемое семьёй, за ним скрывается объективный фактор – фактор развития производительных сил. И если в древние времена нужно было в ущерб своему развитию всё время быть на стрёме, чтоб тебя не съели, а в эпоху демографического взрыва и бурного роста производительных сил (в СССР – до 1960-х годов, в Китае – до 2000-х годов, в Индии – до 2010-х) втискиваться в города, тесниться по углам, то относительно современности сексуальное подавление российских, а тем более американских детей и подростков является пережитком, не имеющим никаких оснований и оправданий. Кроме желания штамповать послушных потребителей, по сути – разновидности рабов. Потому что не рабами командовать и манипулировать не получится. Поэтому вопрос о приведении социальных отношений в соответствие с генетическими задатками человеческого организма – вопрос политический, вопрос организации управления социальными процессами.

Я не специалист в области биологии и физиологии, но осмелюсь предположить, что подавление биологических потребностей организма ребёнка в пользу призрачных социальных ценностей выполняет задачу по дезорганизации развития коры головного мозга. А так как существуют достаточно жёсткие временные рамки для развития той или иной функции, то становится невозможным наверстать упущенное. Например, дети-Маугли, прожившие с младенчества несколько лет среди зверей, уже теряют способность к обучению человеческой речи. Таким же образом, мы получаем молчаливое большинство с патологическим складом психики. Противостоять данной тенденции можно только тогда, когда человек делает свои первые шаги. Сексолог Вильгельм Райх оценивает возраст прохождения первой критической точки, а зачастую и первого этапа сексуального подавления, как 4-6 лет отроду. А биолог Анри Лабори рассуждает с точки зрения памяти и фундаментальных основ личности: «Я уже говорил о памяти. Важнее всего то, что в самом начале существования мозг ещё, скажем так, недостаточно развит. Поэтому опыт, приобретённый человеком в первые 2-3 года его жизни, навсегда остаётся в нём неизменным и обязательно окажет существенное воздействие на всю его эволюцию». ( ).

Биологическое, а в более конкретном смысле – сексуальное подавление ребёнка, как я уже писал, выполняется родителями по заказу общества и государства и выражается в подгонке под запросы существующего общества физиологических проявлений человека. В первую очередь, это приучение к горшку и наказание за отправление физиологических потребностей не по правилам. Казалось бы, курьёзная тема, но для ребёнка, которого ни с того, ни с сего шлёпают по попе, это самое настоящее потрясение. Он не понимает, что он сделал не так. Ему это ещё рано понимать в его два года. Точно так же недоумевает месячный щенок, которого тычут носиком в лужицу мочи. Любящий и такой добрый хозяин совершает акт неспровоцированной с точки зрения щенка агрессии. В мозге и ребёнка и щенка ещё не сформировались условия для понимания физиологических ограничений. А так как существует последовательность загрузки функций, последовательность в развитии мозга вообще и коры головного мозга в частности, ускорение в понимании чего-либо, прыжок через несколько ступеней, достигая узкой конкретной цели, срывает программу естественного развития личности и закрывает возможность для развития перепрыгнутых ступеней. Да и тяжёлый моральный климат сам по себе приводит человеческое дитя к тому, что его мозг развивается по упрощённой программе.

По свидетельству Вильгельма Райха в книге «Сексуальная революция» (выдержки из книги - ; целиком - ) в Советском Союзе проводился эксперимент. «19 августа 1921 г. московский психоаналитик Вера Шмидт основала детский дом, в котором она предприняла попытку правильного воспитания маленьких детей». Собранный ею опыт был изложен в 1924 г. в небольшой книжке "Психоаналитическое воспитание в Советском Союзе".

«"Далее психоаналитик (В. Т.: то есть Вера Шмидт) пишет: "Отношение детей к вопросу чистоплотности вполне спокойное и сознательное. Сопротивление и капризы не наблюдались. Дети не связывают с происходящим чувства стыда или понятия "позора". Наш метод представляется пригодным для того, чтобы уберечь детей от тяжелых травматических переживаний, которые в противном случае весьма часто оказываются следствием воспитания, направленного на контроль над выделительными процессами"».

Помимо прочего, в детском доме Веры Шмидт детей не насиловали горшком.

Вильгельм Райх: «Согласно традиционным представлениям о воспитании детей в западных культурных кругах недопустимо, если дети, которым уже гораздо больше шести месяцев, не привыкли к горшку. В детском же саду Веры Шмидт только приблизительно с конца второго года жизни переходили к высаживанию детей на горшок "через определенные промежутки времени", но никогда не побуждали их к отправлению этих потребностей именно таким способом с помощью пусть даже сколь угодно малого насилия. Детей не ругали, если им случалось обмочиться. На это не обращали внимание как на что-то вполне естественное.

Этот факт, имеющий важнейшее значение для воспитания чистоплотности у детей, показывает нам, какие предпосылки следует осуществить, прежде чем станет возможным и думать о структурировании детского характера в соответствии с сексуально-экономическими принципами. Реализация этих принципов в семье невозможна, они осуществимы только в детском коллективе. Противопоставляя свой опыт губительным взглядам и столь же вредным действиям необразованных, невежественных врачей и педагогов, полагающих, что ребенка, мочащегося в постель, следует подвергать адским карам, вот что Вера Шмидт рассказывает: у трехлетней девочки обнаружился рецидив недержания мочи. На него просто не обратили внимания. Рецидив продолжался три месяца, а потом прекратился сам собой. Этот факт также будет абсолютно непонятен педагогу, мыслящему авторитарными категориями, но от этого он не становится в меньшей степени самоочевидным».

Вильгельм Райх: «Как свидетельствует клинический опыт, очень часто причиной тяжелейших нарушений оргастической потенции у взрослых является строгое воспитание чистоплотности. Дело в том, что это воспитание приводит к образованию связи чувства стыда и позора, связанного с генитальной функцией. Очевидно, что таким образом разрушается способность к упорядочиванию запасов вегетативной энергии. Действия Веры Шмидт были совершенно правильны, ведь у маленьких детей, не связывающих чувства стыда и позора с функцией выделения, нет и причин для формирования впоследствии такого рода генитальных нарушений».

Вильгельм Райх: «В наших детских садах, где детям прививают "способности к восприятию культуры" и "приспосабливают к реальности", парализуя их моторику, мы замечаем у детей примерно в 4 - 6 лет — в противоположность опыту Веры Шмидт — отрицательное изменение всего поведения: из естественных, живых и подвижных детей они превращаются в тихих и добропорядочных. Дети охладевают».

Следовало бы ожидать от взрослых людей протеста против ухудшения их экономического положения. Однако, люди, как будто, не знают, против они удорожания квартплаты, роста инфляции и «оптимизации» зарплаты, или за. Они заторможены. Они впадают в ещё больший ступор или направляют энергию недовольства на копание грядок, семейные склоки и на личные переживания. Они догадываются о неизбежности наступления нежелательных последствий, но до их наступления не предпринимают никаких мер. Они социально пассивны, и другими быть не могут. И ожидать от молчаливого большинства сознательности – значит игнорировать условия воспитания людей, когда они были детьми.   Эмоциональный мозг, развитый у молчаливого большинства в ущерб ассоциативному – коре головного мозга – открывает простор для бунтующей толпы, а не для инженеров перемен. Мы не увидим этих людей на митингах до тех пор, пока условия среды обитания не окажут угнетающего воздействия на их центры удовольствий, которые относятся к эмоциональному мозгу. Когда массы выйдут на улицы, основной причиной возмущения их спокойствия будет то, что они испытали затруднения в осуществлении запланированных удовольствий. И этот протест будет тем сильнее, чем больше он будет подогреваться максимумом 11-летнего и более длительных циклов солнечной активности. Такая природа протеста не предполагает конструктивного подхода к перекраиванию социальной реальности. Перемены возможны только как побочный эффект энергичных, но с точки зрения конструктора социальной действительности бессмысленных действий масс, или как нечто, идущее в связке с обещанным возвращением к тем условиям, при которых эмоциональный мозг каждого из участников толпы испытывал удовольствие.

Поэтому крайне важно, чтобы в ключевых странах Евразии – Китае, России и Индии – на уровне концепций, программ и планов, а не на уровне благих пожеланий, были сформулированы представления о будущем земной цивилизации.

11.08.2009

Часть 2.

В первой части статьи я показал на примере российского общества, что правосознание, то есть точное представление человека о мере своей ответственности и своих правах, находится в противоречии с системой воспитания, приводящего человека ещё в глубоком детстве к нарушениям в развитии. Во второй части я планирую показать, что выход есть. Но не для всех.

В конце октября 2002 года я приехал в Бодайбинский район Иркутской области для поиска метеорита, возможно, выпавшего при пролёте болида в 20-х числах сентября. Мне был 21 год. Я не отягощал себя продуманностью действий, и приехал на севера с летним снаряжением. Другого снаряжения у меня просто-напросто не было. Заехав на «нАливе» (то есть бензовозе) на прииск «Додыхта» - по названию речки, притока Мамакана, я провёл опрос очевидцев. Начальство золотого прииска смотрело на мои «вольности» до поры до времени сквозь пальцы, а потом возник вопрос о дате моего отъезда. Это тоже было правовой стороной вопроса. В конце концов, как поисковик метеорита, действуя самостоятельно, я делал то же самое, что и человек, снабжённый «грамотой», которая давала ему такие полномочия. Но за мной никаких научных учреждений не стояло. Поэтому мастер участка рассудил, что я уеду послезавтра, когда придёт в эти глухие места первая же машина.

Я был морально надломлен нелицеприятной частью разговора, произошедшего прилюдно, но надо было жить дальше. И я жил в балке на нарах вместе с рабочими. Ел с ними в общей столовой. Несмотря на весь негатив, мастер обеспечил меня необходимым минимумом, и мне не пришлось давиться лапшой быстрого приготовления и ночевать на природе при минус 10, а то и 15 градусах по Цельсию. Ему было 26 лет. Он поступал рационально, и не особо лютовал. Строго говоря, он мог мне объяснить в тот же день, как дойти до Бодайбо. Имел право. Мы были почти сверстники, но слишком разнился статус. Он жил на прииске в «Белом доме», а я – в балке. И вот в балке в один из вечеров случился такой разговор.

= Хорошо бы в Бодайбо. Метеорит ушёл в ту сторону. Но как туда попасть, там же ведь менты всех тормозят?

- Да, золотоносный регион. Тем более недели две назад было совершено нападение на машину с золотом. С другой стороны – такой же город Российской Федерации, а ты – гражданин этой страны и имеешь конституционное право перемещаться по её территории. Там останавливаются все, потому что стоит знак, который запрещает проезд без остановки. Проверят документы. И поедешь с водителем дальше.

На прииске были разные люди. Этот статный мужчина, который так точно разделался с тягучей для меня ситуацией, выделялся из числа работяг своей интеллигентностью. Я не знаю, как он попал туда.

Это один из первых уроков по праву. На прииске мастер был царь и бог. Здесь, казалось, не может возникнуть и мысли о конституционных правах. Тем не менее, возникла. В домашних же условиях – а я рос в мещанской среде – речь о том, что я имею права, считалось неловкой: если учительница просит отчистить дверь от надписи «Ревко – сука», то отказать неудобно, ведь тебя же попросили. Право было подменено моралью. Если при мне кто-то из моих приятелей пытался выяснить у продавца, имеет ли пивной киоск лицензию на продажу пива, его поведение казалось мне постыдным, требование – вычурным, и я старался его остановить. Мной было бы невозможно манипулировать, если бы не вживлённое чувство вины и, как следствие, неспособность ставить перед собой точные вопросы и давать честные ответы. Моё сознание ещё не затвердело и поэтому переструктурирование оставалось возможным.

Через несколько дней на прииск пришла машина, и я уехал до переправы. Мастер вёз немного золота в опломбированной чёрной капсуле, и водитель «Урала» попросил меня сесть в кузов, чтобы на случай нападения и мне было безопасней и им поворотливей. Заснеженные сопки, сосульки наледи на дороге, оледенелые тормоза, не кубическое пространство, свобода и ветер.

За поворотом и сопками остался старательский прииск. «Урал», скользя по камням, вброд преодолел Мамакан. Александр – начальник переправы – встретил нас горячим чаем. Вскоре, водитель повёз мастера дальше, а вечером местный охотник – товарищ Александра, зашедший на огонёк - предложил мне идти с ним на охоту. Так как приём был тёплым, я был уверен, что к утру он одумается. На всякий случай ружья и винтовки выставили за дверь. Тогда я не понял этой мудрости: человек опаснее для себя сам, чем некий мифический враг, которым нас часто пугают, и которого нет в природе. Утром, к моему удивлению, Женя стал собираться на охоту, как ни в чём не бывало, а моё участие подразумевалось само собой. Такое простое решение вопроса было не в ходу в той среде, где я рос. И мы пошли на 19 дней в тайгу. Ему тогда было 28 лет. Стреляли на его охотничьем участке соболей. Я, как новичок в охоте с огнестрельным оружием, специализировался на рябчиках и купалухах (самках глухарей). Вообще охота мне была не в новинку: с 12 лет я ставил петли на зайцев. Позже вывел некое подобие критерия мужественности: мужчины, которые начинают убивать раньше, чем спать с женщинами. Чтобы сказать, насколько это деление верно, нужно изучать статистику и биографии. Но я практически всегда на глаз мог определить степень матёрости своих знакомых. «Неженки» могли говорить что угодно, но за их словами не было дела. «Матёрые» не всегда бывали так умны как первые, но они были гораздо надёжней. Столкновение в юношеские годы с суровой правдой жизни, а не с её счастливой стороной, закаляло характеры.

Я спустился с иркутских гор на томские равнины. Владение оружием добавило мне уверенности в собственных силах.

Через два года, просрочив своё пребывание на Украине на полтора месяца (иммиграционная карточка предусматривала только 3 месяца без перерегистрации на территории Украины), я получил год невъезда. Лейтенант украинской пограничной службы открыл нужную статью кодекса, я прочитал и подписался в протоколе, что ознакомлен. Закон. Я начинал его воспринимать иначе. Работая на стройке в Одессе, при выбивании зарплаты я всё ещё полагался на силу своего характера и солидарность нашей бригады. Иногда это срабатывало. Но попадая в переплёт с законом, мы предпочитали договариваться со следователем или охранником, нежели с опорой на закон настаивать на своей правоте или невиновности. Я говорю «мы», хотя в тот вечер варил картошку для бригады: скидываться на «договорённость» пришлось всем. На Украине взятки берут охотно и запросто.

Приехав в Томск 12 октября, вскоре после дня его 400-летия, я уже обдумывал свои политические перспективы. Жизнь в Раздельном и в Одессе (шпаклёвщиком на стройке), а затем – под Симферополем (консультантом в мебельном магазине и батраком у фермера) привела меня к мысли, что сбежать не удастся. Некуда и не на что. Я ехал на Украину, чтобы эмигрировать из России в Канаду. В части плана замысел был слабоват. Деньги кончились, и побитой собакой на одолженные деньги я приехал в Россию, чтобы бороться. И то – помогла землячка, спасибо ей. Там, где нас нет, хорошо и без нас. А там, где мы есть, необходимо приложить ум и силы.   Само собой ничего не устроится.

Итак, я вернулся, чтобы бороться. В конце октября того же 2004 года я был в Томске и проходил мимо площади Новособорной. На ступеньках СФТИ я заметил некое действие, а около ступенек – может быть, с сотню людей. Это был митинг «Союза правых сил». Я не помню ни их лозунгов, ни их речей, помню своё смущение, когда я подошёл к окраине митинга, будто я говорил некому общественному мнению: вы только не подумайте, что я пришёл на митинг, я просто так тут стою. Менее чем через год, 15 августа 2005-го, я организовал первый пикет против принудительного призыва в армию. Через полтора года, 8 апреля 2006-го, стал организатором (а на деле всё-таки - соорганизатором) «Митинга ответственности общества за настоящее и будущее страны», разогнанного ментами. И эти политические акции проводились согласно 31 статье Конституции РФ. Подавая уведомление в городскую или областную администрации, я жёстко, хотя с юридической точки зрения не всегда последовательно, ставил администрацию перед фактом, как то допускается законом, и при необходимости упорно отстаивал своё право как организатора проводить митинг в выбранном мной месте в указанное мной время. Обычай же учил гибкости, что в деле, где затрагиваются интересы тысяч людей, сродни беспринципности.

И всё-таки расходящийся мирный митинг 8 апреля был разогнан, а активные участники – схвачены. И сидя уже не на нарах балка, а на скамеечке в камере - в подвале мирового суда, я строчил под диктовку правозащитника Губы – сокамерника своего, тоже участника митинга – ходатайства со ссылками на статьи Конституции и кодекса об административных правонарушениях. Это событие уже застало и зафиксировало свершившееся переустройство моего сознания.

И теперь я сам задаю себе этот вопрос: как такое стало возможно? Почему миллионы людей бодрым шагом идут навстречу ущемлению своих прав, а в итоге – своей деградации? Фундаментальные причины скрываются в условиях и ситуациях детских лет. Но хотя я был в раннем детстве избалОван, я был не меньше многих других покалечен последующим воспитанием в семье, детском саду и школе. Меня баловали чуть больше, чем моих соседей по тарелке, и это оставляло шанс. Мать брала меня с собой совсем ещё малышом на Украину, куда мы летали на самолёте, на Алтай и по окрестным томским деревням в поисках знахарей – у меня в этом смысле не было недостатка во впечатлениях. В детском саду мои отношения с одногрупниками и воспитателями то ли не сложились, то ли сложились не так, то ли не сложились не у меня, но так или иначе, целый год между садом и школой я провёл в относительной свободе семьи, двора и абсолютной свободе построения шалашей на черёмухах. Этот год зазора между одной инстанцией и другой дал мне тот глоток свободы, который оставляет надежду на лучшие времена и даёт возможность природе «подтянуть хвосты» неуспеваемостей в развитии человека, возникших под давлением его «социального развития». В четвёртой четверти 10-го класса я ушёл из школы. И получил ещё один зазор между школой и университетом. С университетом всё тоже было не просто: надо было либо снова садиться за парту и доучивать никогда не пригодившуюся мне «латынь» школьных талмудов, либо сдавать эту же латынь экстерном. Но я ушёл из школы не затем, чтобы в неё вернуться. Университет в мои планы не входил. Самообразование, шахматы, путешествия, экспедиции – да. У меня была лодка, и лучшие времена настали незамедлительно. Это вкратце.

Зазоры между передачей человека из рук одного учреждения в руки другого создают условия для возникновения непозволительной вольности мыслей. На работу, как вы понимаете, я тоже не пошёл. У родных была возможность терпеть мою «дурь» и даже тратить средства на моё кормление, потому как на реке и в лесу я тратил много времени, но приносил не слишком много грибов, ягод или кедровой шишки. Впоследствии выяснилось, что расходы на моё «самодурство» не столь уж велики, чтобы и дальше продолжать пилёж и попрекание куском хлеба. Тем более, что я имел свойство хлопать дверью на несколько месяцев, скитаться по стране автостопом, перебиваясь с риса на гречку. Волнения о моей судьбе (тогда не было мобильной связи, а на телеграммах и письмах я экономил не только по экономическим соображениям) обходились дороже.

Мои сверстники, например бывшие одноклассники, прежде поодиночке стихийно бунтовавшие против своего обкрамсывания и шедшие в этом впереди меня, пообвыклись, притёрлись к системе продажи труда и где-то даже стали благодарны своим родителям «за наше счастливое детство», за то, что их правильно воспитали и правильно встроили в систему. У них – теперь полная апатия по поводу прав. Они хорошо усвоили эту нехитрую обывательскую грамматику: «я – начальник, ты – дурак». И живут по обычаю. И не особенно переживают на тот счёт, что этот обычай ведёт к катастрофе. У них есть веский «аргумент»: «Не только же со мной случится, со всеми». Они сложили с себя всякую ответственность за будущее страны или более широкой общности людей, чем мирок их семьи. Их собственное будущее, зависящее от жизни других людей, их волновало мало.

В Чеченской республике рвались бомбы от имени российского обывателя, но обывателя это беспокоило меньше всего. В российскую армию с молчаливого согласия призывников и их родителей поставлялись всё новые и новые запасы свеженины. Родители безмолвствовали, они выбивали по суду по 60 000 рублей за своих убитых сыновей. Дескать, хоть что-то, мол, нет сына, так хоть ремонт нахаляву сделать. Будучи в Москве осенью 2005 года, я спросил председателя Комитета солдатских матерей Валентину Мельникову: почему вы им (матерям убитых сыновей) помогаете? Спросил с рыком в интонациях, потому что увидел пришедшую на консультацию типичную мамочку, типа тех, которыми я был сыт по горло в Томске, которая хотела отмазать по здоровью своего сынка и через отказ от борьбы за отмену призыва забить на всех остальных. Она решала частную проблему. Мельникова ответила мне в тон, что меня это не касается. КСМ был завязан на грантах. Им надо было демонстрировать свою успешную консультационную работу, которая в целом ни на что не влияла, не сводилась к обобщениям, а просто поддерживала у населения быдлянскую веру в то, что в ответе за происходящее какие-то мифические инстанции, а не каждый из нас.

Таким образом, подавляющее большинство людей предпочитало дедовщину обычаев уставщине законов. Потому что так проще. Но обычаи – это нормы, имевшие некогда силу закона. Затем жизнь изменилась, и продолжает с ускорением изменяться (в связи с ростом численности населения планеты, из-за чего ускоряется социальное время), а обычаи – как рефлексы памяти – остались. И сотрудник милиции, который хватает человека на улице только потому, что так ему велел его начальник, живое тому подтверждение. Приоритет личной лояльности – это архаика. Сотрудник милиции даже не пытается соизмерить своё действие с законностью, потому что проще жить по обычаю, который подсказывает необходимость подчинения старшему (по званию). Ему при воспитании вложили именно такой алгоритм мышления (приоритет подчинения в ущерб приоритету личной ответственности), который позже закрепили практикой. Милиция – это низовая исполнительная власть. И само устройство власти тянет общество назад: чтобы править по-барски, нужно править холопами.

Развитие большинства моих соотечественников и не предполагало абстрактного мышления и тесно связанного с ним правосознания. Молчаливое большинство ощущало себя виноватым своей врождённой глупостью пред мудрыми ликами вождей и их указующими жестами в светлое будущее. Вожди начинались с родителей и школьных учителей, продолжались начальниками на работе и находили своё логическое продолжение в непререкаемой правильности каждой глупости, изречённой остолопом  при власти.

У большинства была слишком плотная подгонка между детским садом и школой, между школой и университетом или техникумом. Им некогда было задуматься о конечности своей жизни, и о том, что эта жизнь, тем более, что она конечна, должна иметь чёткую цель. Внешнее принуждение и необходимость ежеминутного подчинения отвлекали от размышлений о своей цели на этой планете.

В этой части «записки» я только краем коснулся тех житейских ситуаций, которые побудили меня к переосмыслению своей роли в социальной действительности. Список не полон. Стоит ещё упомянуть Дальневосточную эпопею 2001 года, когда, калымя сторожем базы по разведению марекультур за 50 рублей в день, я был вынужден объяснять местным жителям, в том числе и старикам, что эта бухта, где они себя помнят детьми, теперь находится в 15-летней аренде и по факту стала частной собственностью со всеми вытекающими последствиями. Это наводило на размышления: я видел себя в роли местного жителя, а не ассоциировался со своими многочисленными шефами.

Составление полного списка параметров и условий, формирующих человека – дело будущего, хотя я уже несколько раз подходил в своих статьях к этому вопросу вплотную, так и не дав на него ответа. Например, в статье «10 лет со дня смерти Льва Блинова» ( ). Бросается в глаза, что правосознание находится в тесной зависимости от условий протекания детства человека, и одновременно – от ситуаций в более позднем возрасте, позволяющих найти повод для реализации сложившихся в ранние годы алгоритмов мышления и поведения.

Часть 3 - «Записка о речной педагогике» - следует.

:

"Б"

"В, Г"

"Д, Е"

"А"

12-13.08.2009

Вадим Тюменцев

ч.1

ч.2