Тринадцать - не возраст, сорок - тем более. Глава Проститутки за сорок

Т Р И Н А Д Ц А Т Ь - Н Е  В О З Р А С Т,

С О Р О К - Т Е М  Б О Л Е Е

Авантэр роман

(жанр – «авантэр» - ноу хау автора. Расшифровка     проста: авантюрно-эротический. В детективе не хватает эротики, от этого он однобок. Зачастую в эротическом произведении недостает интриги, и книга остается недочитанной. В триллере есть интрига, но она затмевает все остальное. Женские любовные романы мужчинам обычно скучны. Если же соединить в одном произведении традиционно разные жанры, они не только дополнят друг друга, но и сделают бульварное чтиво по настоящему интересным)

Приедается все,

Лишь тебе не дано примелькаться.

Дни проходят, и годы проходят,

И тысячи, тысячи лет.

В белой рьяности волн,

Прячась в белую пряность акаций

Может, ты-то их, море,

И сводишь, и сводишь на нет...

Эти стихи крутились в моей памяти уже давно. Глаза были закрыты. Я почти наяву видел совершенно белый, при  ярком  полуденном солнце  песок,   на который нехотя накатывали небольшие, неестественно прозрачные волны.   Пляж был днем. Вечером  в увитой лозой  беседке ждал ужин и кувшин сухого белого вина из того самого винограда, что обвивал беседку...

Все-таки странный мы народ.   Бомж,   промышляющий собиранием пустых бутылок, грезит синим морем. Бред. Самая махровая обломовщина. Осталось еще только повздыхать  о  судьбах  русской интеллигенции. Вместо того, чтобы  встать да идти зарабатывать. Сейчас, в жару,   в самый разгар пивного сезона,   человеку моей профессии, если  можно  так назвать сей незатейливый промысел, терять время на романтические грезы было до  идиотизма  глупо. Тем более что мечту о теплом море я просто обязан был осуществить. Причем нужно это было не столько мне самому, сколько...  

Еще  в полудреме почувствовал, что на опустевшем после недавней электрички перроне подмосковного вокзала появился  кто-то еще.   Это  был страж порядка.   Он стоял метрах в двадцати и пристально смотрел в мою сторону. Паспорта у меня не было, так что возможная проверка документов была крайне нежелательна. Нарочито громко тряхнув рюкзаком, я спустился с перрона и медленно пошел через пути.   Видимо,   определившись с родом моих занятий,   мент потерял ко мне интерес.

По пути с содроганием думал о том, что предстояло делать вечером. Я совершенно не выносил визгливого скрежета ножа, очищающего сковородку.   Недавно оказалось: скрежет ножа по бутылке - еще омерзительнее. Легче было с еврофунфыриками. Обычно их принимали прямо с наклейками. Если нет - ничего не стоило отмочить бумажки в кадушке. Без труда смывались и этикетки с водочных бутылок. Но,   к сожалению, не со всех. Совершенно не поддавалась воде "левая" "Смирновская".

В этом городке бутылки из-под "смирновки"  не брал ни один приемный пункт. Но я, тем не менее,   специализировался именно на них. В столице за эти склянки "влет" давали по пятерке, а если везло, то и по семь рублей. В Москву их возить не было необходимости. Из  столицы  сюда периодически приезжали сборщики нестандартной посуды.   Платили не так щедро, но все же неизмеримо больше, чем здесь можно было выручить за еврофунфырики. С одним из гонцов меня  обещал в ближайшие дни свести знакомый приемщик стеклотары.

Сегодня везло на "смирновку". В рюкзаке  позвякивали  уже четыре  нестандартные,   емкостью в одну двенадцатую ведра, бутылки.   А  еще  - десяток еврофунфыриков. Все последние дни были удачными. Я сумел скопить целый четвертной. Теперь намеревался его спустить. Просто так, под настроение.   Сегодня вечером решил приготовить себе  сытный  ужин.   Не с сухим вином,   разумеется, но уж со шкаликом водки и парой пива - непременно.

Глаза привычно шарили по грязной траве.   И,   как часто в последнее время,   я предавался  воспоминаниям.   Точнее,   уныло посмеивался над собой.   Не ирония ли судьбы?   Когда-то,   лет в четырнадцать, именно собиранием  пустых  бутылок  я  заработал свои первые деньги.   Потом купил бутылку "бормотухи", выпил ее в парке прямо из горлышка, закусил ворованными  яблоками, набрался смелости и пошел на танцы.   И вот, четверть века спустя, вновь оказался, как сейчас говорят, "в этом бизнесе".   Углубившись в воспоминания,   я не заметил, как оказался там, где "смирновки" не могло быть в принципе, - в густых  зарослях репейника. Если здесь и можно было что-то найти,   так это флакон из-под "Тройного" одеколона или небезопасное приключение.  

Оглядевшись, я заметил неподалеку тропинку, которая, судя по всему, вела к расположенной за вокзалом старой  части  города. Но прежде надо было обогнуть кирпичные развалины.

Проходя вдоль полуразрушенной стены,     неожиданно  услышал характерные звонкие и отрывистые шлепки.   Те самые. Помните, у Ронсара: "В час,   когда мы бедра в бедра, грудь на грудь возились бодро».   Я отнюдь не считал себя чрезмерно любопытным. Скорее от неожиданности непроизвольно повернул голову и увидел в узком проломе задранные  вверх  розовые  грязноватые пятки и кусок ритмично  двигавшейся  мужской спины.   Остальное дорисовало воображение: в этой позе мужчина, упираясь руками в землю, широко раздвигал и  поднимал вверх ноги женщины, достигая тем самым наиболее глубокого проникновения.

Что ж, всюду жизнь.   Ни на мгновение не замедлив шага, я миновал проем и поспешил было дальше по тропе, но  явственно услышал из-за стены сдавленное мужское  ругательство.   Занимаясь любовью,   если  это можно назвать так, люди могут произносить в экстазе слова ненормативной лексики, особенно если других в их словаре просто не существует. Но то, что мне довелось услышать, явно не было вызвано порывом страсти.

Справедливо говорят, что человек сам находит свои неприятности. "Не обращаю внимания,   спокойно  иду  дальше,   - мысленно скомандовал я себе, - и вообще, по статистике большинство всех изнасилований провоцируется самими пострадавшими".

Я не  считал себя законченной сволочью, но и чужие проблемы мне были не нужны.

Неожиданно тропинка свернула в пролом. Я остановился у стены среди сплошных зарослей репейника.   Решая, как отсюда выбраться, услышал из-за стены тот же раздраженный голос:

- Придушу, сука!

Явно, это была не пустая угроза.   Продолжая, правда уже менее успешно, внушать себе,   что порядочная женщина  ни  за  что не позволила бы заманить себя в эти развалины,   я опустил рюкзак на землю.   Не глядя, достал за горлышко верхнюю из лежавших в нем бутылок. Осторожно двинулся назад.

Заглянув в тот самый пролом, я убедился, что это и на  самом деле было изнасилование, причем явно несовершеннолетней. Мужиков, судя  по всему,   законченных бомжей, было двое. Один, приспустив штаны до колен, все с тем же звонким шлепаньем насиловал девчонку лет тринадцати-четырнадцати.   Ее сарафан был задран  почти  до  подмышек.   Второй удерживал жертву за руки и тряпкой затыкал ей рот.

Девчонка отчаянно сопротивлялась и норовила укусить  его  за пальцы.   Ни тот,   ни другой меня не заметили.   Первое, что пришло  на ум, -  оттащить насильника за волосы.   Но в этом случае мне затем  пришлось  бы иметь  дело сразу с двумя. Дать для начала хорошего пинка в самое уязвимое место? Могла пострадать и девчонка.   Верное и,   по-моему, вполне справедливое решение пришло почти мгновенно.

Кажется,   у  Бродского  где-то сказано, что человек есть, по сути, испытатель боли.   "Дай бог,   чтобы  этот отморозок,   лишившись надолго,   если не навсегда, одной из главных своих радостей, сделал  для  себя  правильные  философские выводы»,   - сгруппировавшись для прыжка, подумал я.

В следующее мгновение, перемахнув через пролом, я бросился к насильнику, ухватил его за яйца, оторвал от девчонки и швырнул на кучу битых кирпичей.   Прежде мне не доводилось слышать,   как  ревут раненые звери. Теперь - знаю. В этом  хриплом  и   одновременно визгливом жутком звуке слились невыносимая боль, недоумение, беспомощность, отчаяние, и что-то еще, непередаваемое словами.

Продолжая рычать, он начал извиваться и царапать ногтями щебенку. Глаза  его были мутны. Вряд ли он видел, кто причинил ему то, что было выше боли.

Но это я отметил мельком. Мое внимание было приковано уже ко второму. Отпустив девчонку, тот мгновенно поднялся  на ноги и, сунув руку в карман, достал нож.   Последовал щелчок. Из  рукоятки выскочило стальное лезвие.

Девчонка отодвинулась к стене и  расширившимися  глазами наблюдала за происходящим.   Находясь, вероятно, в шоке, она даже не одергивала сарафан, и все еще держала раскинутыми полусогнутые в коленях ноги.

Противник был моложе меня лет на десять,   ниже, шире в плечах. Судя по тому,   как он держал выставленный вперед для устрашения нож, передо мной был настоящий уголовник.

Я наискось  ударил  бутылкой  по стене  и мгновенно обрел весьма коварное средство защиты. Бомж сделал первый выпад. Я отпрыгнул. Его нож чиркнул по воздуху. Но при этом я оказался припертым к стене. Противник   злорадно ухмыльнулся, теперь уже не сомневаясь в победе. Он повторил удар,   энергичнее и решительней. И опять, к своему недоумению, безрезультатно. Хуже того.   Совершенно  неожиданно для  бомжа  я  оказался  сбоку от него.   Ничего не понимая, он вновь пошел на меня, угрожающе выставив нож.

Говорят, урки в старые времена в совершенстве владели техникой   поединка  на бутылках  без донышка. Среди знатоков такое оружие считалось даже более опасным, чем финка.   Возможно. Однако в данном случае все решало не оружие, а реакция. Она же у этого подонка отсутствовала напрочь.    

Разумеется, его следовало  проучить.   Вопрос только, в какой степени?

Я был уверен,   что он еще не успел попользоваться девчонкой. Следовательно, его вина была  меньшей.

Блокировав локтем левой руки его очередной выпад и мгновенно уведя руку с ножом в сторону, правой я наотмашь чиркнул острием стекла  по поясу его брюк.   Ремень разрезать не смог,   но кровь ему все же пустил.

Бомж, начиная что-то понимать, удивленно глянул на меня. Только осознал,   очевидно, еще не все. Потому что в следующее мгновение,   буквально озверев, с ревом бросился вперед. Увернувшись от удара,   я оказался позади нападавшего. Два раза наискось резанул острием разбитой бутылки по ягодицам. Мужик вскрикнул от боли. Он, пусть с опозданием,   но  все же сообразил, что я с ним играю, как тореадор с быком.

- Ты че?   - встав в оборонительную позу,   испуганно  спросил бомж.

Не отвечая,   я пошел на него. Мужик начал отступать, едва не споткнулся и затем,   резко повернувшись, бросился прочь,   в заросли репейника и крапивы.

Отбросив в  сторону ненужную больше склянку и мельком глянув на продолжавшего завывать и корчиться насильника,   я подошел к девчонке. Она  по-прежнему  сидела в той же неприличной позе, и тупо смотрела на кружившую над ее раздвинутыми   ногами  большую муху. Я выбросил руку вперед. Поймав муху в кулак, сразу же отшвырнул ее в сторону.   Девчонка, словно выйдя из оцепенения, удивленно  посмотрела на меня и,   подобрав оказавшийся ее трусиками кляп,   начала брезгливо обтирать тыльные стороны бедер. Мне стал,   наконец,   понятен тот странный окрас вопля насильника. Я стаскивал его в тот самый момент, когда он кончал.    Девчонке и  в  самом  деле вряд ли было больше четырнадцати. Детское личико контрастировало с вовсе не по-детски смотревшими глазами.

Я вспомнил вдруг,   что мне было столько же, когда обыкновенная муха резко изменила мою жизнь. Как-то на уроке физкультуры я потешал  одноклассников тем,   что ловил мух на лету.   На это обратил внимание преподаватель,   в прошлом - известный спортсмен. Он сказал, что у меня удивительная реакция, и что я просто обязан заниматься боксом...

Закончив свой туалет, девчонка отбросила трусики,   поднялась, оправила свой оказавшийся вызывающе коротким сарафан. Сунула ноги в валявшиеся рядом дешевые пластиковые шлепки, выжидательно посмотрела на меня.

Только  теперь я позволил себе вглядеться в нее.   Приоткрытые пухлые губки, точеный,   капризно вздернутый носик, высокие красивые  брови. Глаза - две перевернутые лодочки, светло-голубые, внимательные,   завораживающие. Пшеничные волосы - растрепаны, на  грязноватых  щеках  -  высохшие  полоски  недавних слез. Ноги и руки в нескольких  местах поцарапаны, острые коленки - содраны. Зато осанка...   В общем, несмотря ни на что, она  была отчаянно красива. И еще:   сквозь слой грязи от нее веяло чем-то очень домашним.   Впрочем, все это меня совершенно не касалось.

Поняв, что я ее разглядываю, девчонка запустила пальцы в волосы и небрежно тряхнула головой. Густая  пшеничная волна едва не наполовину прикрыла лицо.

Первые  же произнесенные ею слова меня шокировали. Переминаясь  с ноги на ногу, она смачно сплюнула сквозь зубы, и как-то буднично спросила, не найдется ли у меня закурить. Я отрицательно покрутил головой.

Пока она,   сидя у стены,   вытиралась, я старался не смотреть на нее, но теперь сразу вспомнил, что мой мимолетный взгляд не отметил тогда  на ее бедрах даже следов крови.   Неужели я напрасно вмешался в эту историю?

Не дождавшись ответа,   девчонка подошла к бомжу, наклонилась, почти полностью показав свою обнаженную попку с прилипшими к очаровательным округлостям песчинками, и начала шарить в  карманах бомжа. Достала  смятую  пачку "Примы",   раскрыла ее.   Убедившись, что единственная сигарета превратилась в труху,   разочарованно отшвырнула пачку.   Потом сняла с правой ноги шлепку,   повернулась к лежавшему спиной и со всей силы ударила  его  пяткой  в пах.   Тот дернулся и сразу обмяк. На какое-то мгновение у меня даже появилось к нему чувство сострадания. И уж тем более я не собирался быть свидетелем убийства.

Схватив девчонку,   явно собиравшуюся повторить удар,   за локоть, я оттащил ее,   уловив при этом крепкий  запах  перегара. Она безуспешно  попыталась  вырваться,   потом  вдруг судорожно наклонилась, и сразу из ее рта забил настоящий фонтан.   Я успел отскочить в сторону, а вот она изрядно забрызгала себе ноги.    Затем, распрямившись,   виновато и вместе с тем вызывающе посмотрела на меня. Я достал из кармана  давно уже несвежий  носовой платок, протянул ей.

"Все с тобой,   девочка, ясно, - подумал я, - ссора с мамой и папой, хлопок дверью, первый глоток свободы, встреча с уверенными в себе романтиками - бродягами,   стакан портвейна в кустах. Остальное известно".

Я решил  вывести ее на остановку, посадить в такси и отправить домой. Если она примет душ,   возможно, ей удастся избежать нежелательных последствий случившегося.

Но прежде  надо было как можно быстрее убраться отсюда. Едва дождавшись, пока  девчонка приведет себя в порядок, я велел ей идти за мной. Не оглядываясь,   стал выбираться из развалин.    Через щель в заборе мы вышли на захолустную улицу и направились в сторону нового микрорайона.

Редкие прохожие  поглядывали на нас с плохо скрываемым любопытством. Я вполне понимал их.   Парочка была что надо:   папаша - бомж и дочка - замызганная юная шлюшка.   Хотя, вполне возможно, папашей меня встречные вовсе не считали. В этом случае мне тем более следовало  побыстрее  избавиться от своей слишком откровенно выглядевшей спутницы.

Когда мы добрались до стоянки такси, я вздохнул с облегчением. Остановился у ближайшей машины, сунул  своей  подопечной в руку десятку. На прощание  посоветовал немедленно отправляться домой и обязательно принять душ с мылом. А сам пошел в сторону нового микрорайона.   Там я еще не был. Его исследовать собирался как раз сегодня.

Пройдя метров пятьдесят, стал обходить выступавшую на тротуар стеклянную  витрину магазина. Неожиданно заметил в отражении знакомую фигурку. Эта девчонка шла за мной как приклеенная!

Я остановился.   Моему  возмущению  не было предела.   Потупив

глаза, она виновато приблизилась.

- Вот что, красавица, мне тебя нянчить  некогда.   Немедленно отправляйся домой! - скомандовал я.

Она, словно не  слыша меня,   ковыряла носком шлепанца землю. Прошла минута. Другая...    Может, ей  и на самом деле некуда идти?   Или она боится?   Но я здесь при чем?

Надо было что-то решать. Силком усадить ее в такси и отвезти домой? Но я не знал ее адреса, и не был уверен, что она мне его назовет. Воспользоваться  такси,   чтобы уехать самому?   Наверное, это было бы жестокое,   но в тот момент самое разумное решение. Я уже и в самом деле собирался поступить именно так. Девчонка, словно прочитав мои мысли,   неожиданно подняла голову. В ее взгляде безошибочно читалось неприкрытое отчаяние.

Черт! Что  я  мог,   собственно,   для  нее сделать?   Пожалуй, единственное - это отвести в баню.

Вскоре мы уже были на месте.   Объявление над кассой  гласило, что сегодня и в мужском, и в женском отделениях - санитарный день. Работали только семейные кабины.

Выбирать не  приходилось. Оплатив кабину, потратил остатки денег на самые необходимые банные принадлежности. Мысленно простившись с ужином,   я повел  ее вверх по лестнице.

Пожилая билетерша с минуту, не меньше, осуждающе смотрела на меня. Я в свою очередь проклинал себя за то,   что  связался  с этой девчонкой.

Конечно, мне следовало бы остаться внизу. Но, поскольку я не был в бане уже больше месяца,   то рассчитывал и сам успеть помыться. После того, разумеется, как примет душ эта пострадавшая.

Билетерша, направив в меня последний,   самый  мощный  заряд осуждения, назвала номер  свободной  кабины,   посторонилась  и пропустила нас.

- Ты – первая, - отдавав девчонке пакет с банными принадлежностями, сказал я.

Пожав плечами,   она скрылась за дверью.   Я  ожидал  услышать щелчок запора,   но  напрасно.

Минут через пять дежурившая в коридоре уборщица заявила, что здесь  ждать не положено, и мне следует либо пройти в кабину, либо - спуститься в холл. Я предпочел пройти. В предбаннике, по крайней мере, можно было присесть.

Открыв дверь, удостоверился, что девчонка уже была в душевой. Оттуда доносился шум льющейся воды.

Говорят, человек ко всему привыкает.   Я довольно быстро притерпелся к специфическому запаху помоек,   привык черт знает чем питаться, где угодно спать, либо сутками не есть и не спать  вообще. Свыкся даже с одиночеством. Единственное, к чему  так и не смог привыкнуть, - к невозможности  каждый вечер  перед сном принимать душ. Слушая звук льющейся воды и вдыхая влажный теплый пар, я ощутил, как мучительно стали зудеть  давно  немытые спина, руки,   ноги, и особенно кожа головы.   Едва  удерживал  себя от неистового  желания  вцепиться  пальцами в волосы и чесать, чесать, чесать.   До тех пор,   пока полоски под ногтями не станут совсем черными.

Я с нетерпением ждал своей очереди.   Но время шло, а девчонка выходить не спешила. Лишь когда до окончания оплаченного времени оставалось не более  получаса,   дверь  отворилась шире и в проеме показалась намыленная голова.

- Вы,   оказывается, здесь? И чего тогда ждете? – удивленно воскликнула моя  новая знакомая.   - Тут,   между прочим,   целых две кабинки, а я быстро мыться не умею.

Не дождавшись  ответа,   эта бесстыдница высунулась еще больше,   так,   что стали видны озорно торчащие груди, и спросила:

- Стесняетесь? Тогда обещаю, что смотреть на вас не буду!

Она вернулась  в душевую,   оставив дверь почти полностью открытой.

"Стесняетесь?" Ну и нахалка! Да еще сама вылезла ко мне голышом! Что она вообще себе позволяет!   Хотя... после случившегося сегодня ей и в самом деле  можно меня  не стесняться. И, тем не  менее,   в  любом случае должны соблюдаться определенные приличия!

Однако я  не мог уйти из бани,   так и не помывшись.   Во-первых, за это были заплачены деньги,   причем последние.   Во-вторых, спровоцированный  окружающей обстановкой зуд по всей коже становился просто нестерпимым.    Взвесив все "за" и "против",   я все же решил воспользоваться приглашением. Но при этом  совершенно не  замечать ее и, конечно, раздеться только до трусов.

Прежде решил проделать один эксперимент. Честно говоря, я почти не верил в удачу. И все же, учитывая обстоятельства, не попытать счастья было просто глупо. Я достал из рюкзака перочинный ножик и вошел в душевую.

Поскольку обе кабинки, разделенные пластиковой перегородкой, находились у противоположной от двери стены,   я просто не  мог не увидеть эту девчонку. Стоя вполоборота ко мне, она, с головы до ног покрытая пеной, намыливала бедро. Непроизвольно, судя по выражению глаз, повернув голову в мою сторону, в следующее мгновение  она  застыла,   не  сводя  с  лезвия испуганного взгляда.    "Ну и дура же ты!", - подумал я, а вслух сказал:

- Не бойся, я по субботам девочек не ем!

Она смущенно улыбнулась.

Сточная решетка находилась посередине душевой. Присев, я попытался поддеть ее кончиком ножа,   но безуспешно.   Чугун  буквально прикипел  к  цементу.   Очевидно,   сток не прочищали уже давно. Это увеличивало мои шансы.

Крепко держа  нож,   стал водить острием вдоль края решетки, с каждым разом увеличивая нажим.   Постепенно щель  углублялась. Тогда  я  вновь попробовал приподнять решетку. Безуспешно. Я уже рисковал сломать лезвие, но не прекращал усилий. И решетка поддалась.

Сдвинув ее в сторону, стал разглядывать  канализационный канал. Он уходил на глубину чуть более полуметра,   а затем менял направление.   Место поворота было забито грязной жижей. Нагнувшись,   я  просунул туда руку. С сожалением убедился,   что он слишком узок для моей ладони.

- Может, у меня получится? - спросила девчонка. - Но что там может быть кроме мыльных волос и всякой другой грязи?

Она уже  сидела рядом со мной на корточках и пыталась заглянуть в отверстие стока.   Поразмыслив, я решил, что, коли здесь мы все равно вместе,   скрывать свои намерения от нее  бессмысленно.

- Когда  люди приходят в душ,   они не всегда снимают украшения. Иногда рвутся цепочки,   иногда серьги смывает струей  воды...

- Там может быть золото?

- Вот как раз это я и пытаюсь выяснить.

- Тогда подвиньтесь. И вообще. Меня зовут Полиной.

- Андрей, - помедлив, ответил я.

Мы, наконец, познакомились.

Подавшись в  сторону,   теперь  я просто не мог не видеть ее. Она почти вся была в пене,   но белые хлопья, ежесекундно лопаясь, не только не скрывали, но наоборот, лишь подчеркивали наготу этой совершенно не стеснявшейся меня девчонки.

Полина опустилась на колени и, склонившись к отверстию, просунула туда руку.   При этом ее попка поднялась,   и я поразился тому, насколько  очаровательная округлость уже была женственна и соблазнительна.

Разве эта искательница приключений не понимает,   что я, между прочим, мужчина? Неужели то, что  произошло с ней всего час с небольшим  назад,   ничему ее не научило?   Или она откровенно провоцирует меня?   А может,   она просто ненормальная?   -  предположения  с  лихорадочной скоростью сменяли в моем сознании одно другое.

- До чего эта грязь мерзкая! - брезгливо произнесла Полина, и почти сразу обрадованно вскрикнула:

- Ой! Кажется, я что-то нашла!

Распрямившись, девчонка показала мне толстенную золотую цепочку,   из тех, что в народе прозвали «собачьими».

Удача!   Разумеется, звенья почти полностью были покрыты грязью и мылом,   но в нескольких местах ярко сверкал драгоценный металл. Я взял находку и подержал ее под струей воды. Удача вдвойне! Это было золото высокой  775 пробы!

Вернувшись в предбанник, опустил цепочку в нагрудный карман рубашки,   застегнул  его. Вновь вошел в душевую. Ожидая,   пока освободится мочалка, я решил вымыть голову. Но не успел толком намылиться, как эта  девчонка   высунулась  из-за  перегородки и  попросила,   чтобы  я потер ей спину.   Не  дожидаясь ответа, Полина приблизилась и сунула мне в руку мочалку.

Я  был шокирован, пожалуй,   еще сильнее, чем несколько минут назад, когда она, стоя на четвереньках,   вызывающе крутила  своей попкой. За кого она меня принимает?   За бесполого телохранителя, папу,   профессионального  банщика?

Мне следовало бы сразу поставить ее на место. Но, взяв мочалку,   я тем самым уже фактически согласился с просьбой, и теперь выяснять отношения было,   наверное,   глупо. Мысленно обругав бесстыдницу нехорошими словами,   я принялся натирать ей спину. Закончив, вернул мочалку.

- Спасибо,   теперь моя очередь,   - заявила Полина столь буднично, словно речь  шла  о  сущей ерунде.

Она самым беспардонным образом издевалась надо мной!

- Не  надо!   - смущенно отводя взгляд от ее нагих прелестей, сделал я шаг назад.

- А Вы - дурак!   -  заявила эта дрянь и, вызывающе покачивая бедрами, вернулась в свою кабину.

Наверное, в тот  момент мне следовало вышвырнуть Полину вон. Или влепить ей добрую пощечину.   Даже бывшая жена не позволяла себе разговаривать  со  мной  в  подобных выражениях.   Но меня сдержало вот это вполне благовоспитанное "Вы",   которое как бы ставило нас  на  одну  доску.   Я был даже не возмущен,   а лишь обескуражен.

Вскоре эта невероятная шоу-гел, отжимая на ходу волосы, скрылась в предбаннике.   Я облегченно вздохнул и снял трусы. Но минут через пять дверь распахнулась: Полина принесла мне полотенце.   Растерявшись,   я прикрылся мочалкой.   Выглядело  это  довольно  комично.   Смерив меня взглядом, полным презрения, она повесила полотенце на крючок. Так  же, не торопясь, вышла. Донесся хлопок входной двери.

«Между прочим,   - подумал я,   - коли она не погнушалась шарить по карманам бомжа, то вполне может проверить и мои. Заберет цепочку и преспокойно уйдет.   В самом деле, если у этой девчонки не существует одних моральных норм, почему бы не отсутствовать и другим?   Тем более кто, собственно, я - ей? По сути, случайный человек».

Вопрос, стащит Полина золото или нет, настолько заинтересовал меня, что я даже не думал о возможных печальных финансовых последствиях этого.

Быстро помывшись, обернулся полотенцем и вышел в раздевалку. Она была пуста. Осторожно приоткрыв дверь в коридор, убедился, что и там  Полины нет. Я был уверен,   что моя новая знакомая сбежала. Даже не стал проверять, на месте ли находка. Когда подошла очередь надевать рубашку,   удостоверился, что карман и на самом деле ничего уже не оттягивало.

Удивительно, но я не очень расстроился.   Золото, разумеется,   было жалко.   Но потерю с лихвой перекрывало чувство  облегчения. Внушая себе, что все, случившееся сегодня, лишь кошмарный сон, я стал спускаться по лестнице.

Мое внимание привлекла открытая дверь в подсобку:   у  самого входа стоял мешок,   доверху заполненный пустыми пивными бутылками. Азарт добытчика не позволил пройти мимо.   Убедившись, что ни в коридоре, ни в подсобке никого нет,   я  принялся быстро заполнять рюкзак. Это происходило как бы само собой, легко и естественно. На глазах я превращался  в мелкого воришку.   И не чувствовал при этом ни малейших угрызений совести.

Закончив свое грязное дело, как ни в чем не бывало пошел к выходу. Теперь предстояло миновать билетершу. К счастью, пока мы находились в бане, произошла пересменка. На мой набитый рюкзак никто внимания не обратил.

Я распахнул дверь на улицу и вытаращил от  удивления  глаза: прямо напротив,   на скамейке,   со скучающим видом сидела Полина.   Ее  шею украшала та самая "собачья" цепь.

Не поняв еще,   радоваться или огорчаться, я решил, что и мне пока лучше присесть. Неосмотрительно звякнул посудой. Полина  перевела взгляд с меня на рюкзак и обратно. Ничего доброго выражение ее глаз не предвещало. Я решил перехватить инициативу. Но безуспешно.

На мой вопрос, неужели она не знает, что лазить по чужим карманам  неприлично, девчонка не ответила.

Нехотя возвращая украшение,   как бы  невзначай  ткнула ногой по  рюкзаку.   Его содержимое отозвалось характерным звоном.

- И  как я не заметила в душевой столько посуды! - с деланым удивлением произнесла юная дрянь.

С этого  момента Полина перестала существовать для меня.

Я встал и пошел по направлению к ближайшему рынку, рассчитывая там избавиться от посуды и "скинуть" золото.

Девчонка догнала меня не более чем  через  минуту. Строго спросила, куда это я без нее «потелепал».

Я не ответил.   Она  повторила вопрос, добавив,   что я глубоко ошибаюсь, если считаю, что золото принадлежит только мне. И если бы не она, то не видать бы мне этой цепочки, как своих свежевымытых ушей.

Я не выдержал. Повернувшись к ней столь резко, что она испуганно отшатнулась в сторону, опустил рюкзак на асфальт. В упор  посмотрел ей в глаза.   Полина виновато сникла. От  бравады  не  осталось и следа.   Передо мной стояло потерянное несчастное существо, не имевшее, если не считать сарафана, из  которого это колючее чудо явно уже выросло,   и дешевых шлепок, больше ничего, даже, извините, трусиков. К тому же явно  собиравшееся зареветь. Мне стало жаль ее.

- Ладно, пошли, - скомандовал я, вновь поднимая рюкзак, и добавил:

- Одно условие. Не забывайся.

Согласно кивнув, она шмыгнула носом и радостно зашагала вперед.

Посуду я сдал еще по дороге к рынку и поэтому,   придя  туда, сразу направился к месту, где обычно дежурили менялы. Их было человек пять.   На лацкане каждого  красовалась  табличка  с надписью "Золото.   Валюта".   Любой из них вполне мог "кинуть". Рядом, на тротуаре,   стояла "девятка" с такой же надписью на лобовом стекле.   Хотя в машине сидели три типа явно уголовного вида, я решил обратиться именно к ним. Если  автомобиль, то "фирма" наверняка достаточно серьезная.   Обычный кидала сегодня здесь,   завтра - на другом конце города. А машина с номерами - не иголка в стоге сена.

Подойдя к "девятке", я через полуоткрытое стекло молча опустил в подставленную бритоголовым типом ладонь цепочку.

- Двести пятьдесят.   "Зелеными",   - равнодушно посмотрев  на меня, произнес он.

- Годится, только лучше -  в рублевом эквиваленте, - ответил я, едва скрывая радость.

Открыв бардачок,   бритоголовый  убрал  туда цепочку,   достал толстую пачку сторублевок. Начал отсчитывать купюры.

Положив деньги в карман, я постарался быстро раствориться в толпе. Полина не отставала ни на шаг.

Мы шли вдоль рядов. Глаза разбегались от обилия товаров. Я  остановился  у  лотка с женской одеждой и предложил ей выбрать все необходимое. Она нетерпеливо  запустила руки в гору  разноцветного  кружевного белья.

Я ждал, деликатно отвернувшись в сторону. Вдруг девчонка дернула меня за руку:

- Андрей, посмотри, тебе такие трусики  нравятся?

Я опешил.   Мало того, что эта невоспитанная дрянь, которой я вполне годился в  отцы,   безо  всяких  на то оснований вдруг перешла на "ты".   Она еще и выставила меня на посмешище!

Я не ответил. Юное чудовище сразу же не преминуло отомстить.

- Трусики - шик! Берем, - заявила она, - Андрей, расплатись!

Пока я, стараясь не смотреть продавщице в глаза, доставал деньги,   Полина шагнула в нишу между рядами и, будучи на виду по крайней мере у двух мужчин,   что торговали напротив,   стала натягивать трусики.   Я покраснел до состояния переспелого помидора.

Потом мы выбирали юбку,   босоножки, джинсовую куртку, косметику, солнечные очки и что-то еще. Я по-прежнему молчал, но постепенно этот процесс начинал меня занимать.   Да  и  сама окружающая обстановка  располагала к безалаберности. У входа уличные музыканты наяривали рок-н-рол, ветер доносил аппетитный запах шашлыков,   забавно "надували" простофиль лохотронщики...

А эта девчонка все  никак  не могла уняться. Ряды мы прошли раза по три.   Вполне возможно,   не проголодайся она, в течение ближайшего получаса  я мог  остаться совсем без денег.

- Перекусить бы,   - убирая в пакет очередную покупку, мечтательно произнесла Полина.

В шашлычной  мы расположились под тенью большого зонтика. Я заказал пару шашлыков, зелень, лаваш, пива и кока-колы.

- Ты любишь газировку?   - спросила эта бестия, пододвигая к себе запотевшую кружку с шапкой пены.

Она сразу отпила едва ли не треть пол-литровой граненой емкости. Я подозвал официанта и заказал еще  пива и двести граммов  водки.

«Поест, получит на такси - и до свидания. Пора со всем этим безобразием заканчивать».

Водку   опрокинул в рот, даже не ощутив вкуса. Но шашлык оказался отличным.   Сорокоградусная  быстро  ударила в голову. Окружающий мир вновь окрасился в радужные тона.   Меня даже перестало раздражать, что сидящая напротив сыкуха потягивает пиво, словно  взрослая.    

«Собственно,   кто она мне, и что я могу сделать? Перевоспитать ее за час - полтора не рискнул бы, наверное, и сам Господь Бог».

- Тебе на самом деле некуда податься?   - спросил я,   расплатившись с официантом.

- Почему?   К тетке поеду, в Москву, - ответила девчонка, лениво поглядывая по сторонам.

Я протянул ей сторублевку и спросил, хватит ли этого.   Полина утвердительно кивнула в ответ, взяла купюру, подошла к прилавку и купила пачку сигарет. Когда она закурила и выпустила изо рта пару дымных колец, я едва сдержался, чтобы не влепить ей  пощечину.   Сухо  пожелал удачи и ушел.

У меня  оставалось  еще  тысячи четыре.   Для обычного бомжа, промышляющего бутылками, - целое состояние.   Я не  считал  себя обычным бомжом.   Но эти деньги и мне были не лишними. По крайней мере,   теперь я  мог  полностью  сосредоточиться  на  том, из-за чего,   собственно, и находился в этом городке.

Минут через  пять я свернул во двор ресторана и направился к мусорному контейнеру. Но не успел погрузить в его содержимое руку, как боковым зрением заметил появление своей новой знакомой.    Одетая во все новое и стильное, выглядела эта девчонка сногсшибательно!

Она оглянулась. Возможно, Полина зашла сюда, чтобы не попасться кому-то на глаза. Впрочем, это меня совершенно не касалось. Новая знакомая остановилась поодаль и, наблюдая за моими манипуляциями, брезгливо  наморщила  носик.   Не обращая на нее внимания, я продолжал изучать содержимое контейнера. Вскоре в рюкзак перекочевали две бутылки из-под "смирновки".

- А Вы что, с головой совсем не дружите?   - осведомилась эта ехидна.

Всем своим  видом показывая,   что она для меня вообще не существует, я поднял рюкзак на плечо и направился к воротам.   Но тут же едва не угодил под колеса влетевшей во  двор  на большой скорости «девятки».   Заскрипели  тормоза,   распахнулись  дверцы, из автомобиля вышли три братка. Они направились к Полине. Девчонка напряглась. С надеждой робко посмотрела на меня.

Перехватив ее взгляд, один из парней обернулся и крикнул:

- Мужик, вали отсюда, да пошустрее!

Все они явно были знакомы.   Только вот мне до этого дела  не было. Я пошел к воротам. Остановил  меня  звонкий звук пощечины.   Обернувшись,   увидел, что Полина стоит,   держась ладонью за щеку, а один  из тех, растопырив пальцы,   выговаривает ей что-то. Девчонка в ответ  отрицательно покрутила головой и вновь получила пощечину. Причем такой силы, что едва устояла на ногах.

Вздохнув, я опустил рюкзак на землю. Сегодня мне просто исключительно "везло" на приключения.   Поравнялся с автомобилем и крикнул:

- Ребята, у вас шина спустила!

Один из  парней  двинулся ко мне.   Убедившись,   что колеса в полном порядке, угрожающе произнес:

- Ты что, бомжара, шутить вздумал?

Он попытался  свалить  меня ударом в челюсть,   но через пару секунд сам оказался на земле,   судорожно хватая  ртом  воздух. Два других,   переглянувшись, пошли ему на выручку. Один подобрал утыканную гвоздями доску от деревянного ящика.

Его я решил нейтрализовать первым.   Как только он попытался нанести удар,   я  выполнил захват,   сломав ему при этом руку в запястье. Воя от боли, парень рухнул на колени.

Третий атаковать  не спешил.   Он явно не боялся предстоящей схватки. В нем чувствовалась профессиональная подготовка.

- Тебя разве не учили в школе, что девочек обижать - нехорошо? - спросил я, встав в оборонительную позицию.

Не отвечая, парень сгруппировался и, прыгнув, попытался свалить меня ударом ноги в голову. Я вовремя увернулся. Он повторил прыжок  -  и  неожиданно для себя получил болезненный удар в живот.

Я перешел в атаку. На его голову обрушился град точных боксерских ударов.   После третьего он перестал сопротивляться,   а после пятого – упал на ту самую доску с гвоздями.

Каратисты, как правило,   недооценивают боксеров. И поступают неправильно.

К тому времени,   когда бум восточных  единоборств  докатился до нашего  северного  города,   я  был уже кандидатом в мастера спорта. Едва открылась первая секция карате, как туда сразу же ушла добрая половина ребят,   с которыми я занимался. Они звали и меня.   Я медлил,   а боксеров рядом становилось  все  меньше. Вскоре уже не с кем было тренироваться: в спортшколе остались в основном малолетки да несколько ветеранов  -  тяжеловесов.

И тогда тренер принес прямо на тренировку телевизор и видеомагнитофон. Он показал нам запись самого знаменитого боя в истории единоборств: великий боксер Мухаммед Али дрался с лучшим каратистом мира. По сути боя как такового не было.   Каратист сразу лег на спину и,   чтобы не подпустить к себе  противника, начал работать ногами на манер веера. Выглядело это позорно.

Больше из нашей секции не ушел никто.

Убедившись в  моей  полной победе,   Полина подошла к машине, открыла бардачок,   достала оттуда перочинный ножик и проткнула им оба передних колеса.

- Осиное Гнездо,   мы до тебя еще доберемся! - морщась от боли, пригрозил тот, кому я сломал руку.

Полина приблизилась  к нему,   повернулась и уже знакомым мне ударом пятки опрокинула его навзничь.

«Значит, тебя зовут Осиное Гнездо, - мысленно усмехнулся я. - Прозвище явно говорящее.   И удостоилась ты его, очевидно, не зря».

- Вам,   козлы, говорили, что колесо спустило, а вы не верили, - удовлетворенно глядя на поверженных обидчиков, заявила Полина.

Она буквально упивалась моей победой.

Подобрав рюкзак, я пошел к воротам.

- Ты не проводишь меня до вокзала? - голосом невинной овечки спросила девчонка.

Я критически оглядел свою новую знакомую. Ее правая щека была свезена, на левой расплывалось багровое пятно.

- А смысл? С такими фонарями тебя первый же встречный мент отправит в приемник-распределитель для малолеток. Годиков-то тебе, непутевая ты моя, сколько?

- Тринадцать еще.

Она растерянно  сникла и сразу приобрела неуловимое сходство с бездомной собачонкой.

- Тебе в самом деле нельзя возвращаться домой?

Полина, опустив глаза,   утвердительно кивнула.   Потом набралась смелости  и спросила,   нельзя ли на пару ночей пристроить ее куда-нибудь?

К такому повороту событий я совершенно не был готов. Разумеется, у меня был свой угол, но вести туда эту буквально магнитом притягивавшую неприятности девчонку? Когда своих дел по горло?

Однако бросить  ее без помощи, -  значило поступить непорядочно. Да и как,   собственно,   она могла  помешать  моим планам?

- Я могу спать и на полу, - добавила она.

- Ладно,   - согласился я,   - но при одном условии. Ты сейчас же расскажешь без утайки, почему не хочешь возвращаться домой.

- А вот это не твое дело! - неожиданно сорвалась Полина.

Теперь настало самое время пожать плечами мне.   Это действительно была  не девочка,   а настоящее Осиное Гнездо.   Она сама сделала выбор. И отныне вместе нам находиться было  совершенно необязательно.

Я ускорил шаг. Ревевшая навзрыд Полина догнала меня. Хорошо хоть,   что в переулке никого, кроме нас, не было: она почти сразу перешла на истерический крик.

Эти трое изнасиловали ее полгода назад.   К одному  из  них, тому самому  "пальцовщику",   она зашла вместе со старшими девчонками на день рождения. Было очень весело. Пили вино, танцевали, потом подружки куда-то исчезли. Она осталась в квартире с малознакомыми парнями одна.

Полина, по ее словам,   вообще помнила не все, что было в тот вечер. Кажется, ей предложили выпить  еще  вина,   раздели. Помнила боль  и отчаяние. А потом - страх. Когда она пришла в себя,   ее заставили просмотреть видеосъемку того, что произошло с ней, и пригрозили: если она начнет жаловаться, пустят эту кассету по рукам.

В милицию запуганная девчонка идти побоялась, и матери рассказывать ничего не стала.   Та беспробудно пила,   неделями жила то у  одного собутыльника, то  у  другого.   До детей  ей уже давно никакого дела не было.   Полину и младшую сестренку воспитывала бабушка. Но  расстраивать  перенесшего  уже  два инфаркта пожилого человека внучка не хотела.  

На следующий  день те трое остановили Полину,   когда она возвращалась из школы.   Силой усадили в эту  самую  "девятку", отвезли в  лес  и там насиловали по очереди.   А потом сказали, что оставят в покое, если она выполнит ерундовую просьбу. Всего-то надо было съездить с ними по одному адресу и позвонить в дверь. Так Полина и сделала.   Но когда дверь открылась, парни,   натянув  на  лица  черные чулки,   ворвались внутрь.

С тех пор они с помощью запуганной девчонки грабили квартиры каждую неделю.

Месяц назад одна из пострадавших узнала ее на улице.   Не говоря дома ни слова, Полина воспользовалась возможностью и  по путевке одной из своих подружек уехала в загородный лагерь. Но едва она вернулась оттуда, как узнала от матери, что за ней уже приходили из милиции. Перепугавшись, решила бежать, куда  глаза  глядят.   В компании бомжей оказалась случайно.   Они обещали,   что возьмут ее с собой на Черное море.   А Полина  дальше  Москвы  за  свою жизнь никуда не выезжала.

- Эти чего от тебя хотели?

- Настаивали, чтобы я поехала с ними в надежное место, говорили, что там я буду в безопасности.

- Кровь на ... них есть?

Полина глянула на меня исподлобья и, помедлив, утвердительно кивнула. А потом добавила,   что теперь они нас в покое  и  тем более не  оставят.   Потому что за ними стоят ребята куда более серьезные. Те, что "держат" весь город.

Вот это "нас" меня добило. Я на  ровном месте вполне мог влезть, если уже не влез, в пренеприятную историю. Причем   ухитрился сделать  это  в  городе,   в  котором знал от силы трех - четырех человек. Самое мудрое в моем положении было  немедленно  послать ее на  все  четыре  стороны. И зачем только мне нужна была ее откровенность? Но делать нечего. Слово свое я привык держать.

Пока было ясно одно: без бутылки здесь вряд ли разобраться.

В небольшом магазинчике по дороге домой я купил водки, пива, хлеба и колбасы.  

Заброшенный приделок со  сломанной печкой, в  котором  я ютился последние два месяца,   домом назвать можно было лишь с натяжкой.   Единственное, чем он меня устраивал,   это сараем,   в котором хранилась стеклянная тара.   Да еще соседом, который не допытывался, кто я,   откуда, и что вообще мне в этом городе нужно.   У нас был заключен пакт о мирном сосуществовании. Для его укрепления время от времени я распивал с соседом поллитровку.

Войдя во двор,   замотал калитку бечевой. Повел  гостью  в дом. Из мебели мое жилье украшали неструганая  лавка, колченогий стол  и  матрас с торчащими в двух местах пружинами.    Все это я нашел на ближайшей свалке.   Из постельного белья имелись простыня не первой и даже не второй свежести, детское  байковое одеяло.   От моего взгляда не укрылось,   что Полина, увидев все это, брезгливо поморщилась.

- Спать будешь здесь, - кивнув на матрас, сказал я.

- А мышей у тебя тут нет? - боязливо спросила девчонка.

- Только крысы.

Выгрузив снедь из рюкзака, я разрезал поровну колбасу, хлеб. Часть оставил на столе, остальное положил в пакет.   Добавил туда же  поллитровку  и пару бутылок пива.   Затем строго-настрого  наказал  Полине не  выходить из дома. Пообещав,   что скоро вернусь, ушел.

Сосед, как обычно, сидел в своем саду на скамейке. Было ему  лет семьдесят.   Большую часть своей жизни он  провел в лагерях.   К тому, что я выставил на стол, старик добавил посуду и початую банку соленых огурцов.   Выпив по полстакана, мы начали закусывать.   Сергеич поинтересовался,   как сегодня идет промысел. Он  знал,   чем я занимаюсь, и ничего особенного в этом вопросе вроде бы не было. Я ответил,   что нормально. В ответ  его глаза сверкнули хитринкой.

Мы выпили  по второй,   не торопясь, закусили и принялись за пиво. Старика быстро  развезло.

- Смотрю я на тебя,   Андрей, и уразуметь не могу. Не блатной ты, не бомж, да и не мент вроде. Но явно не посто так здесь кантуешься.

Я решил свести все к шутке и ответил, что  пока мне везет лишь на приключения.

- Одно из них ты сегодня даже привел к себе? - хитро улыбнулся он.

И уже серьезно, будто и не пил вовсе, добавил:

- Вижу, что по делу пришел. Колись.

Опуская подробности,   я рассказал о драке во дворе ресторана. Спросил старика,   знает ли он, кто такой Король, и чем он может быть опасен.   Короля упоминала в своем рассказе Полина.

- Тот,   кого ты назвал, всего лишь обнаглевший беспредельщик из молодых, которого давно пора поставить на место,   - ответил Сергеич. – Да некому.   Так что сваливай отсюда, пока они не вычислили твою берлогу. А девчонку оставь. С ней ты и подавно не уйдешь.

Не доверять собеседнику оснований не было.   Но  в  ближайшие дни я не мог покинуть город. Этому были достаточно веские причины.

Мы допили пиво, и я собрался уходить. Прощаясь, Сергеич добавил, что за последние несколько лет в городе не уцелел ни один из тех,   кто перешел дорогу Королю,   и выразил надежду,   что у меня все же хватит ума не подставить свой лоб под пулю.   Внутренне содрогнувшись, я поблагодарил его за столь высокую оценку моих способностей.

Когда я вернулся к себе,   Полина уже спала.   Она  лежала, укрывшись с головой, лицом к стене. Нижний угол детского одеяла даже не укутывал бедра, открывая моему взору соблазнительную, должен признаться, попку в узких кружевных трусиках. Скомканный сарафан валялся рядом на лавке. Колбаса и хлеб были съедены, пиво - выпито.

Я тихо выругался. Девчонка сразу завозилась. Одеяло сползло на пол, и я невольно удостоверился,   что спала она топлесс. Осторожно накрыл ее. Самому ничего не оставалось, как попробовать устроиться на лавке.

Раздевшись до  трусов, стал укладываться.    После нескольких неудачных попыток понял,   что если и смогу заснуть  на  этой скамье пыток,   то неизбежно свалюсь. Пришлось располагаться на полу. Вместо простыни подстелил рубашку и джинсы. Под голову подложил рюкзак.    Засыпал   долго и тяжело, мучаясь духотой,   жаждой и проклиная эту юную пьянчужку, которая оставила приютившего ее доброго человека без дежурного глотка пива.

Разбудил меня упиравшийся прямо в лицо луч  солнца. Значит, время уже приближалось к полудню.

«Неужели ушла?   Пивка бы сейчас. А может, все это мне вообще приснилось? Черт,   как мучает жажда! »  - самые разные мысли лениво крутились в голове,   сменяя одна другую.

Настроение  быстро  портилось. И  я  не хотел  себе  признаваться, почему. Вместо того, чтобы радоваться вновь обретенному одиночеству, я ощущал нечто похожее на разочарование.

«Все. Умерла так умерла. И вообще пора приниматься за работу», - приказал я себе.

Прежде всего следовало посетить  туалет, который находился в самой глубине двора.   Примерно на полпути я вдруг заметил торчащие из высокой травы розовые пятки. Еще через пару шагов увидел и все остальное.   Полина, лежа на животе и подперев голову ладонями,   читала книжку. Кажется, одну из тех, что я принес  из  скитаний  по свалкам.   Если не брать во внимание двух узких кружевных полосок на бедрах,   можно  было считать, что моя юная гостья загорала голышом. Густые волосы были собраны в два кокетливо торчащих в стороны хвостика.

Я не успел   сообразить,   что будет нелепее: сделать замечание или,   не  обращая внимания,   пройти мимо и оставить чтение морали  на потом, как Полина, не отрываясь от книжки, заявила, что мне  вовсе  не обязательно таращиться на нее,   как мыши на крупу.

Вполне возможно,   то,   что я сразу же после этого сделал, со стороны очень походило на озорную любовную игру. Но тогда я  о том, как все это выглядит,   не думал.   Мною владело одно желание: немедленно проучить нахалку-сикуху.

У тропы стояла бочка с протухшей дождевой водой.   Я схватил валявшееся рядом ржавое ведро,   зачерпнул им и с поистине садистским удовольствием окатил  бесстыжую девчонку с головы до ног.

Полина пронзительно завизжала. Она, мгновенно,   колыхнув  сливами-грудями, вскочила, схватила сарафан, на котором лежала, и,   сверкая белой попкой,   бросилась  в дом.

Я, поймав себя на мысли,   что не могу отвести от этой очаровательной, едва прикрытой полосками кружев округлости взгляда, мгновенно покраснел  и  в  панике  огляделся  по  сторонам.   К счастью, дворик  с  одной  стороны был ограничен глухой стеной соседнего дома, с двух других - невысоким, но плотным забором. Так что вряд ли кто мог сейчас наблюдать за нами.  

С сознанием исполненного воспитательного долга я поставил  ведро на место.

Когда вернулся в дом,   Полина, уже одетая в сарафан, смирно сидела на скамейке и смотрела в окно. Ее мокрые трусики сушились на протянутой через всю комнату веревке.

Показывая, что зол, я демонстративно не разговаривал с ней. Но ее это, похоже, совершенно не беспокоило. Первым не выдержал я сам.

- Тебе кто разрешил вчера выпить все пиво?   - спросил я, уже по- настоящему разозлившись.

Ко всему  прочему  у  меня  болела голова, и стаканчик был бы весьма кстати.

Она молча встала со скамейки,   подошла к матрасу,   влезла на него с ногами.   Нагнувшись так,   что на пару секунд стала видна голая попка, вынула из проема между  матрасом и  стеной  непочатую бутылку "Жигулевского", поставила ее на стол.   Затем,   так и не проронив ни слова, вернулась на свое место у окна.

Откупорив бутылку,   я  налил полный стакан. С жадностью осушил его. Сразу почувствовал себя легче.   И даже к  Полине  у  меня проснулось нечто, напоминавшее если не жалость, то, по крайней мере, сочувствие.

- Пить будешь? - сухо спросил я.

Не поворачиваясь,   Полина кивнула. Я разлил остатки поровну. Она  подошла, взяла стакан. Вернулась на свое место.

Я вновь  начинал  понемногу  закипать.   Эта дрянь,   глядя в окошко, потягивала мое пиво,   но по-прежнему не  разговаривала! Ну и черт с ней!

Я решил, что мне пора собираться. Но Полина неожиданно прервала свое молчание.

- Может,   на речку сходим? - не поворачиваясь, спросила она таким будничным тоном,   словно вместе  купаться  было для нас делом самым что ни на есть обыкновенным.

- Мне  работать  надо,   - ответил я,   собирая пустые бутылки в рюкзак.

Полина повернулась и стала наблюдать за моим занятием.   В ее взгляде, как мне  казалось,   сквозило  неприкрытое  презрение. Наступала пора соответствующей  ситуации  реплике.   Но  вместо этого она подошла и принялась помогать мне. Между прочим заметила,   что по случаю жары на пляже сегодня весь  город, и каждый второй явится туда отнюдь не с пустыми руками.

В ее словах был резон.   На речке в жаркий день вполне  можно рассчитывать на удачу.   А вот в воскресном городе надеяться на бутылочный "улов" - весьма проблематично.

И все же я не спешил принимать решение. Девчонка не отставала:

- Заодно и позагораем, окунемся пару раз.

- У меня нет купального костюма,   - буркнул  я  первое,   что пришло на ум.

- У меня - тоже,   - почти обрадовалась Полина.   - Мы  просто отойдем подальше. Никто и не увидит!

Я молчал,   обдумывая неожиданное предложение. Она опять загнала меня своей то ли наивностью, то ли бесстыдством  в тупик. Загорать голышом в кустах,   да еще в компании тринадцатилетней девчонки я не собирался. И потом, как  это будет выглядеть со стороны, если нас ненароком увидят?

- И пивка можно прикупить по дороге,   - аппетитно  облизывая губы, добавила юная искусительница.

Я был возмущен ее наглостью.    И все же перспектива провести несколько часов в тенечке, у воды, потягивая охлажденное "Жигулевское", начинала меня увлекать.   В самом деле,   почему бы по случаю жары не совместить приятное с полезным?

- Ладно, - согласился я. - Но ставлю условия. Первое - ты мне помогаешь. Второе - слушаешься меня беспрекословно.   И третье. Голышом купаться я тебе запрещаю.

- Но сегодня же все закрыто! Где я куплю этот чертов купальник?

Я ответил,   что выделю ей свою запасную майку. Полина  удивленно  пожала  плечами и согласно кивнула. Помедлив, сняла с веревки свои  трусики.

Я мысленно  выругал  не знавшую стыда бестию и поспешно отвернулся.

До реки идти надо было не менее получаса.   В  первом же попавшемся  на пути киоске я запасся полудюжиной пива.   Оставалось прихватить съестного.

Свернув в  сторону  с основного маршрута,   мы направились к ближайшему гастроному.   Я оставил Полину стеречь рюкзак, вошел в магазин,   купил хлеба, колбасы, рыбных консервов. В кафетерии продавали пирожные. Решив,    что эта девчонка  не может не любить сладкое, попросил завернуть в бумагу пару эклеров.

Кстати, подумал,   что пятьдесят, нет, сто, нет,     сто пятьдесят граммов мне вовсе не помешают. Не помешали мне и двести.

Закусив бутербродом, вышел на улицу,   собираясь угостить Полину пирожными.   Меня ожидал очередной сюрприз.   Рюкзак  был развязан. Эта наглая сыкуха, сидя на корточках, пила "Жигулевское" прямо из горлышка.   Когда я приблизился,   она поднялась и дружески  протянула  мне бутылку.   В ней оставалось глотка два - три,   не больше.   Я возмутился и строго  спросил, кто разрешил ей хозяйничать в моих вещах.

- А кто запрещал? - удивилась она.

Поняв, что я не собираюсь брать  протянутую  бутылку,   Полина вновь поднесла ее к губам.   Я не нашел ничего лучшего, чем немедленно отобрать у нее посудину. Выплеснул остатки пива на землю. Затем швырнул пустую тару в сторону. Сегодня впервые за последние два месяца я мог себе  это  позволить.   Полина, укоризненно посмотрев  на  меня, подняла бутылку и сунула ее в рюкзак. Потом затянула веревку и,   взвалив ношу на плечо, пошла вперед.

Торговавшая у  входа  в  магазин  старушка  наблюдала за нами, открыв рот. Она даже не заметила, что лохматый воробей отважно спикировал на открытый мешок и принялся клевать семечки.

Я догнал Полину и попытался отобрать  рюкзак, но безуспешно. Обиженно сбросив мою руку, она ускорила шаг.   Редкие  прохожие смотрели на нашу странную парочку с плохо скрываемым удивлением.      Рюкзак  мне удалось вернуть лишь метров через сто.

Извилистую неширокую речку отделял от городских окраин большой луг, к которому примыкал общественный пляж.   Даже издалека было видно,   что он буквально кишел людьми.   Туда следовало бы зайти в первую очередь. Но, учитывая вчерашние  события,   этого делать нам  не следовало.

Мы направились в другую сторону, туда, где вдоль берега начинался кустарник, постепенно переходивший в пригородный лес.

Покрытый травами и цветами луг струился теплым ароматным маревом. Вокруг кружились бабочки,   стрекозы,   высоко в небе пел невидимый жаворонок.   Здесь,   на солнцепеке, выпитая водка крепко ударила мне в голову.   Я даже перестал сердиться на Полину и благодушно размышлял о том,   что жизнь,   несмотря ни на что, прекрасна и удивительна. Моя спутница собирала ромашки и плела из них венок. Она была совершенно счастлива. Почти не верилось, что еще вчера эта девчонка пережила настоящий кошмар.

Вскоре мы  пересекли пойму и пошли по тропе,   петлявшей  вдоль берега. То и дело нам попадались парочки и многочисленные компании.   За каких-нибудь сорок минут мы - Полина, нисколь не смущаясь косыми взглядами отдыхающих,   добросовестно помогала мне - собрали дюжину  бутылок из-под "смирновки". Больше  мой  все  еще  затаренный пивом рюкзак не вмещал. Можно было подыскивать полянку для привала.

Неплохо изучив экстравагантные манеры своей юной спутницы, на всякий случай я хотел найти место, по возможности уединенное. Подходящая  окаймленная  ивами полянка,   примыкавшая к окраине леса, встретилась нам не скоро. К этому времени мы порядком устали и с наслаждением опустились на траву.

Открыв рюкзак, я достал обещанную майку и отдал Полине. Стоя на коленях, она развернула ее и стала крутить, пытаясь определить, где зад, а где - перед. Потом, тяжко вздохнув, расстелила майку на траве и взялась за подол сарафана.   Повернувшись так, чтобы девчонка оказалась вне поля моего зрения, я  достал из рюкзака  четыре бутылки и, спустившись вниз, погрузил их  в прохладную воду.

Поросшая желтыми  кувшинками и белыми лилиями неширокая речка в этом месте была удивительно красива.   В прозрачной воде среди плавно колыхавшихся от быстрого течения серо-зеленых водорослей мелькали стайки плотвичек. По поверхности стремительно скользили пауки-водомеры,   над ними  проносились стрекозы.

Когда я пошел назад, Полина уже спускалась мне навстречу.   Севшая  от  многочисленных стирок хлопчатобумажная майка все же была ей великовата.   Зато неплохо прикрывала тело.   Но как только она начала развязывать хвостики на голове, в широкий боковой разрез сразу   стала видна поднявшаяся вслед за движением руки небольшая  девчоночья грудь с острым желтоватым соском.   Юная купальщица тряхнула головой. Густые пшеничные волосы рассыпались по плечам в  очаровательном  художественном беспорядке.

Полина небрежно, словно это само собой разумелось, вложила в мою ладонь две цветные  резинки  и осторожно, боясь  оступиться на каменистом дне,   вошла в реку. Я был настолько ошарашен, что так и остался  стоять  на берегу с открытым ртом.

Коснувшись воды,   подол майки вовсе не  спешил  погружаться. То ли  застиранная ткань стала невесомо легка,   то ли намокала слишком медленно. Так или иначе, но по мере погружения девчонки в воду подол  оставался  на  поверхности. В прозрачной воде стала хорошо видна сначала обнаженная попка,   затем  и стройная талия.   Полина с каждым новым шагом все шире разводила руки в стороны, позволяя мне лицезреть свои нагие прелести.

Потом вдруг резко повернула голову, перехватила мой оторопелый взгляд и, озорно улыбнувшись, быстро нырнула, блеснув над поверхностью воды своей очаровательной попкой. Вынырнула она  секунд  через пять у другого берега.   Повернулась на спину,   раскинула руки, закрыла  глаза.   Майка почти сразу задралась до пояса,   обнажив молочно-белый низ живота.

Наверняка весь этот стриптиз бесстыжая девчонка проделала нарочно.

Отвернувшись, я разделся. Поплыл в сторону, противоположную той, где купалась эта бестия.

Прохладная вода была изумительна.   Разгоряченное тело постепенно успокаивалось. И все же я не мог избавиться от непривычного чувства  присутствия  этой полуобнаженной бестии совсем рядом. Обернулся. Полина и в самом деле направлялась в мою сторону.   Остановилась она метрах в двух. Вода здесь доходила ей до ключиц. Сквозь  ставшую прозрачной майку мне хорошо были видны желтоватые шишечки дерзко торчавших  в   стороны белых сосков.

- Андрей,   я прыгнуть хочу.   Ты бы  не  мог подкинуть   меня вверх? - спросила она, поправляя  съехавшую с плеча бретельку.  

Я сразу понял, что Полина имела в виду. Прежде чем нырнуть с моих сцепленных  рук,   ей  надо  было  хотя  бы на пару секунд обнять меня за шею. Это явно выходило за рамки допустимых между нами  отношений.   Но я неосмотрительно промедлил,   подбирая подходящие для отказа слова.   Девчонка сочла затянувшееся молчание за согласие и буквально бросилась в мои объятия.

На какое-то  мгновение,   прежде чем принять в свои ладони ее ступни, мои пальцы скользнули по ее бедрам. Полина, на  секунду  потеряв равновесие,   вольно либо невольно - я так и не понял - уткнулась в меня влажными губами. В довершение всего этого безобразия, когда она,   спружинив на моих руках, полетела в воду,   майка опять задралась и ее маленькая розовая промежность мелькнула  в  считанных  сантиметрах от моих глаз.

Несмотря на ударившие в лицо резкие брызги меня прошиб  пот. Пока она  не  вздумала повторить свой не в меру пикантный прыжок, я решил выбираться на берег. Девчонка еще минут пять плескалась прямо напротив поляны, то ударяя  по  воде ладонями и поднимая мириады брызг, то ныряя – при этом над поверхностью каждый раз показывалась обнаженная попка.

Когда она вернулась на берег,   я вынужден был признать,   что все мои сегодняшние уроки этики оказались  напрасны.   Намокшая майка плотно облепляла ее тело.   И теперь еще более четко, чем в воде,   были видны девчоночьи прелести и даже безволосая ложбинка в паху.

- Терпеть не могу сидеть в мокром!

Полина принялась поочередно,   вначале справа,   а затем слева оттягивать подол майки и отжимать ее.   В довершение всего она присела на  корточки и широко развела колени. Мне стоило больших усилий  невольно  не  опустить  глаза вниз, чтобы ненароком не увидеть то, что приличной девушке перед посторонним мужчиной обнажать не принято.

Я разлил  пиво  по пластиковым стаканам.   Полина выпила свой залпом и сразу вновь придвинула его мне. Я демонстративно сделал лишь глоток и принялся за бутерброд. Но едва не поперхнулся: эта  нахалка протянула руку не к бутербродам,   а к моему стакану, и допила его содержимое.   После этого как ни в чем не бывало принялась за еду.

Я откупорил вторую, но на этот раз плеснул только себе. Полина, как и следовало ожидать, потянулась к бутылке. Пришлось шлепнуть ее по пальцам. Она обиженно отдернула руку.

Насытившись и утолив жажду,   я лег  на  живот  и закрыл глаза.   Теперь я не мог ее видеть. Но невольно в сознании одна  за  другой  стали  всплывать шокирующие картины двух последних дней:   вот Полина,   сидя у стены, брезгливо обтирает тыльные стороны своих бедер, вот она, опустившись в душевой на колени, крутит очаровательной белой  попкой,   вот  убегает  по траве в мокрых кружевных трусиках, а вот – раскинув ноги, летит, сверкая мокрыми бедрами, вниз головой с моих рук в воду...

Это было   настоящее   наваждение.   Оставалось  единственное средство избавиться от навязчивых видений:   открыть глаза.   Но я  был  уверен,   что Полина уже скинула майку и либо загорает рядом со мной голышом, либо разгуливает по  поляне и ее груди- сливы дерзко торчат в разные стороны. И эти видения меня откровенно возбуждали.

Я был уничтожен, раздавлен. Не столько вызывающим поведением этой девчонки,   сколько своей реакцией на это. Пора было дать,   наконец, себе отчет в том, что рядом со мной находилась не подросток,   не нимфетка, а именно девушка. Учитывая ее возраст, у нас не могло быть ничего общего. Это я понимал рассудком.   Но он переставал слушаться меня. Прежде я считал себя нормальным, порядочным человеком. Теперь выяснялось, что это не совсем так.

Я все же задремал.   Когда проснулся, Полины ни на поляне, ни в воде не было. Я подождал минут десять. Девчонка так и не появилась.

Куда она могла подеваться? Уплыла вниз по течению? Но почему не предупредила?

Я пошел вдоль берега. Вскоре заметил  целовавшуюся  в речке обнаженную парочку. Парень  и девушка стояли по пояс в воде. Они были совсем юны, обоим – не больше шестнадцати. Бросилось в глаза, что полноватая грудь девушки приподнялась вслед за руками, обвившими друга за шею. Пальцы юноши медленно опускались все ниже по девичьим бедрам. Судя по всему, эта идилическая парочка собиралась переходить к действиям куда более откровенным, чем простые поцелуи.

Смутившись, я пошел назад. Я был шокирован. Неужели эти двое не допускали, что здесь их могут в любой момент заметить?   Или им было все равно? А может, я просто отстал от жизни? Начал стареть? И куда вообще исчезла эта девчонка? Наверняка  шастает где-нибудь по лесу в чем мать родила!

Я ничего не понимал. Ни привычка юной подруги при каждом удобном случае демонстрировать свои нагие прелести, ни откровенное поведение этой парочки совершенно  не укладывались в мои представления  о том, что можно, а что нельзя.

Когда я вернулся, поляна была по-прежнему пуста. Сарафан  и  валявшиеся  рядом трусики оставались  на  месте.   Решил поискать пропавшую девчонку в прибрежном лесу. Вскоре обнаружил среди сосен небольшую,   поросшую малинником пустошь.   И  почти  сразу на противоположном краю увидел ее.

Стоя посреди густого малинника, Полина двумя руками собирала ягоды и отправляла их в рот. Майка была спущена до талии и завязана  на  бретельки. Насытившись, девчонка вытерла ладонью рот. Очевидно, что-то вспомнив, засмеялась и вовсе сняла майку. Потом набрала целую пригоршню ягод, раздавила их и принялась рисовать на своем теле темным густым соком подобие купальника. Неужели эта сумасшедшая собиралась в таком виде вернуться ко мне?

Я сообразил, наконец, что девчонка в любой момент может меня заметить, и невесть что при этом подумать. В панике спрятался за сосну.    Меня охватило жгучее чувство стыда.   Вместо того, чтобы  заниматься делом,   я прохлаждался здесь,   в летнем раю, с испорченной юной особой. А мой ребенок продолжал оставаться там, на севере.

Жена ушла полтора года назад,   забрав с собой  трехлетнюю  дочь. Семейные неурядицы  у нас начались после того,   как я покинул большой спорт и стал работать школьным  учителем  физкультуры. Денег не  хватало.   Начались  обвинения в никчемности,   ссоры, скандалы. По ее мнению,   причина для развода - вполне достаточная.

Пытаясь сохранить семью,   я не давал согласия на развод. Жена возненавидела  меня  настолько,   что  после  суда запретила встречаться с ребенком. Я больше не мог находиться в одном городе с ними. Сошел бы с ума или спился.

Когда неожиданно   подвернулось  предложение  поработать  в Москве, в  охранном агентстве,   я,   не раздумывая,   согласился.

Разлука с дочкой далась нелегко. На работе я держался, но по вечерам нередко пил.   Даже всерьез начал подумывать о том,   не записаться ли в наемники и уехать куда-нибудь в  горячую точку. Туда, где не будет времени вспоминать о прошлом.

Полгода назад  бывшая  жена  погибла со своим вторым мужем в автомобильной катастрофе.   Может, я и на самом деле плохой человек. Но этому известию почти обрадовался.

Дочку забрали мои родители.

Вскоре выяснилось, что у малышки нездоровы легкие. Врачи настаивали на смене климата. Чтобы уехать на юг, нужны были средства, и немалые.   Как охранник я получал значительно больше, чем в школе, и все же это были не те деньги, которых могло хватить на покупку небольшого  дома на берегу теплого моря. И когда два месяца назад мне неожиданно предложили  попробовать себя в роли частного детектива, я, не раздумывая, согласился. Задание было достаточно рискованное.   Зато  в  случае успеха мог получить столько, сколько не держал в руках ни разу в жизни.

Вернувшись на берег,   я вновь принялся за пиво.   После  первых же глотков начал успокаиваться.   Решил объективно оценить сложившуюся ситуацию.   Все-таки зря я пошел сегодня у Полины на поводу, дав согласие идти на речку. Нельзя было исключать даже малую вероятность  встречи  с  ее  бывшими дружками. В этом случае ставилось под угрозу все, из-за чего я уже  два месяца бомжевал здесь.

К счастью,   пока ситуация была не безнадежна. Главное теперь - постараться избежать приключений,   подобных вчерашним. Следовательно, лучше  всего  вернуться домой.   Поскорее бы появилась Полина! Хотя лишние десять - двадцать минут вряд ли чего изменят. Ладно, пусть лакомится своими  ягодами. А если посмеет выйти на берег голышом, я ей задам!

Вообще-то уходить отсюда совсем не хотелось:   и  место  было изумительно красивое, и  речная  прохлада  ни  в  какое сравнение не шла с опостылевшей городской духотой.   Я бездумно следил за  ленивым колыханием напоминавших  распущенные  косы водорослей.   Порывы легкого освежающего ветерка слегка приподнимали безвольно свисавшие над водой листья плакучих ив.

Вдруг я услышал женский крик. Он  почти сразу повторился,   причем именно оттуда, где разгуливала моя обнаженная оторва. Я поднялся и быстро пошел в сторону леса.   Полину обнаружил на той самой поляне, но уже не одну, а в окружении двух одетых лишь в плавки молодых мужчин.

Один выламывал  ей  руки,   другой пытался схватить за ноги, очевидно, намереваясь уложить на траву. Перемазанная соком обнаженная девчонка отчаянно сопротивлялась. Порванная майка валялась в стороне.

Стремительно приблизившись ко второму со спины,   я что есть сил ударил его ладонями по ушам.   Схватившись за голову, он начал оседать на землю.

В это время другой,   отшвырнув Полину, успел приготовиться к схватке. Очевидно,   передо мной был самбист. Он сразу же пошел на сближение и попытался провести бросок через  голову.   Получись это у него, я оказался бы прижатым лицом к земле с заломленной за спину рукой.   Но я успел уйти от захвата и сразу  же отправил нападавшего в нокдаун.   Сложившись вдвое,   тот, хватая ртом воздух, отлетел в сторону. Оторопело посмотрел на меня.

Что-то было не так.   В его взгляде читался не испуг, а удивление.

- Ты сдурел,   мужик?   - морщась от боли, спросил он.   - Мы же при исполнении, сечешь?

Только теперь я заметил два лежавших неподалеку целлофановых пакета. Из  одного  высовывался край форменной милицейской рубашки, из другого торчала кобура.   Очевидно, патрулировавшие пригородную зону отдыха стражи порядка решили искупаться и, пробираясь к реке, наткнулись в лесу на Полину. Судя по всему, «влипли» мы с ней на этот раз серьезно.

- Что здесь произошло? - спросил я, повернувшись к ней.

Полина стояла чуть поодаль, безуспешно  пытаясь закрепить на плече единственную  оставшуюся  неразорванной  бретельку.   При этом поочередно обнажались то грудь, то бедро. Исподлобья глядя на меня, с ответом она не спешила.

В это время говоривший со мной мент встал и двинулся к своей одежде. Я преградил ему дорогу.

- Не кипятись,   мужик, - заявил он. - Мы всего лишь шли мимо по лесу.   Увидев нас, эта ненормальная начала орать, что, мол, нечего  на нее пялиться.

Я вопросительно глянул на Полину. Она отвела взгляд в сторону.

- Мы сделали ей замечание. Тогда сыкуха вообще  понесла на нас матом. Поскольку она  разгуливала в зоне отдыха  голышом и сквернословила, мы вынуждены были задержать ее для выяснения личности.

Сказав все  это,   мент  уже  увереннее сделал еще один шаг к своим вещам.

Насчет задержания он сильно преувеличивал. Я был уверен, что эти сволочи просто хотели развлечься с соблазнительной  девчонкой.   Но теперь все это не имело никакого значения.

Другой страж порядка тоже поднялся.

Продолжение конфронтации было с моей стороны равно  безумию. Следовало быстро принимать решение.

Я поднял правую руку вверх и раскрыл ладонь - жест,   приглашающий к переговорам.

- Мужики, не будем горячиться. Не во всем были правы мы. Но и вы, возможно, превысили свои полномочия. Исходя из этого, предлагаю все забыть и мирно разойтись в стороны.

Они переглянулись.   Продолжать драку с незнакомцем,   который столь легко справился с двоими,   ментам явно не хотелось. Но и признавать себя побежденными - тоже.

- Она тебе вообще кто? - строго спросил самбист.

- Дочка.

Не знаю,   поверил ли он в эту ложь. Но вид, по крайней мере, сделал, что поверил.

- Документы есть?

Я изобразил на лице искреннее удивление:

- Кто же берет на речку документы?

- Ладно, идите. И проследи, чтобы она больше голышом по лесу не шаталась.

Верить на слово представителям этой достаточно циничной профессии было нельзя.   Но иного выхода в данной ситуации не  существовало. По крайней мере, появлялся шанс мирно разойтись.

- Быстро назад! - скомандовал я Полине.

Зло шмыгая носом,   она пошла по тропе в сторону реки. Не оглядываясь - это могло быть истолковано ментами как  проявление слабости - я двинулся вслед за ней.

Моему возмущению не было предела. Чудо, если эта история не будет иметь последствий.   Менты вряд ли простят унижения.

Девчонка шла метрах в двух впереди меня. На ходу она подтянула разорванную майку,   которая от этого  почти  совсем  перестала прикрывать попу.   Решение пришло мгновенно. Нагнувшись, я сорвал пучок  крапивы и,   догнав Полину,   принялся с наслаждением стегать ее по соблазнительной округлости.

Девчонка взвизгнула и, отскочив, повернулась.

- Ты что,   папа Карло, умом тронулся? - возмущенно крикнула она, потирая обожженное место.

"Папа Карло"? После того,   что я для  этого  Осиного  Гнезда сделал, оскорбление было не только несправедливым,   но и обидным. Отбросив измочаленный пучок,   я наклонился и  вновь  стал срывать крапиву,   выбирая ветки самые жгучие - те, что  потемнее.

Полина бросилась  прочь,   напропалую продираясь сквозь прибрежные заросли кустарника.

Когда я  вышел  к реке,   она уже сидела по шейку в воде и морщилась от боли.   На меня  демонстративно  не  смотрела. Майка валялась на берегу.

Следовало оставить ее здесь и немедленно  уходить.   Но  несчастная выглядела  столь жалко,   что я проявил к ней сострадание.

- Вылезай из воды и собирайся!

Полина на мои слова не среагировала.

Что ж, она сама сделала свой выбор.

- Как хочешь, мне с тобой нянчиться надоело!

Я быстро  оделся, выкинул из рюкзака пустые бутылки и пошел назад.

- Подожди меня! - сердито крикнула девчонка.

Все-таки бросать ее здесь одну было подло. Пришлось остановиться.

- Отвернись! А то не вылезу! - потребовала она.

Дрянь еще ставила мне условия.

Присев, я начал перешнуровывать плохо завязанную  кроссовку. Полину это не удовлетворило. Но и оставаться здесь она не собиралась:

- Ну и хрен с тобой!

Девчонка резко поднялась - вода здесь  доходила  ей едва до  колен – и, даже не пытаясь прикрыться, стала выбираться на берег.

Опять оскорбление?

Я пошел прочь.

Полина догнала меня.

- Я не успеваю, иди помедленней! - почти сразу капризно потребовала она.

Не отвечая,   я ускорил шаг. Девчонка отстала, но вскоре, запыхавшись, вновь догнала меня. Стала оправдываться.

- Они же сами начали приставать! Понимаешь, сами! - ее голос почти срывался на рыдания. - А ты - крапивой!

У меня не было никакого желания продолжать разборку. Я лишь сожалел о том,   что слишком мало отхлестал ее.   И вообще пора было завязывать с  небезопасными амурно-криминальными похождениями. Из-за этой дряни я уже и так был едва не по уши в дерьме.

«Доведу до города и на первой же улице  пошлю  подальше»,    - твердо решил я.

Наверное, мне следовало посоветоваться с Полиной насчет  самого безопасного маршрута. Но я был так зол, что даже не подумал об этом.   Единственный путь, который я знал, был тот, каким мы шли сюда.  

Прежде чем выйти на луг,   предстояло перейти через шаткий мостик над болотистым ручьем.

Здесь, у мостика, они нас и поджидали. Одетые по всей форме. С тупыми, злорадно ухмыляющимися рожами. У одного в руках была дубинка. Другой  держал пальцы над расстегнутой кобурой.    Я уже давно не питал иллюзий в отношении  порядочности  отечественных ментов. Теперь начал презирать их.

Но еще больше я презирал себя.

Баран.   Идиот.   Дон Жуан.   Хуже. Настоящий папа Карло! Нашел время расслабляться на природе с девочкой. Изволь теперь получить по полной программе!

Я метнулся назад, к кустам, и едва не сшиб Полину. Обернулся. Прямо на меня был направлен ствол пистолета. Положение было  безнадежное. Будь я хотя бы один...

Тихо приказал ей оставаться на месте, как только начнется стрельба – падать в траву, и,   главное,   без моего разрешения ничего не предпринимать.

- Стоять!   Руки за голову! На землю! - резкие команды следовали одна за другой.

Очевидно, недавний урок пошел им на пользу.

В пыль,   которая  здесь доходила до щиколоток,   укладываться вниз носом совсем не хотелось. Делать этого не следовало также из соображений элементарной безопасности.   Они наверняка испинали бы меня до полусмерти.

Я не спешил выполнять команду, зная, что без серьезной причины мент даже при исполнении не имеет права применять оружие.

Попробовать ваньку повалять?

- Как же я смогу лечь,   если руки у меня за головой?   - искренне недоумевая,   спросил я,   переводя взгляд с одного стража порядка на другого.

- Ложись, или буду стрелять на поражение!

На этот раз в голосе того, что держал меня на мушке, звучала неприкрытая угроза.

Черт  его знает, возьмет да и пальнет по ногам. А если к тому же ненароком попадет?

Я медленно снял с плеча рюкзак.

- Мужики,   подождите,   мы так не договаривались! - продолжая прикидываться валенком и старательно изображая на лице  полный дебилизм, возмутился я.

Это не возымело эффекта. Они переглянулись.

- А мы тебе сейчас покажем как,   - похлопывая дубинкой  по ладони, мент стал приближаться ко мне.

Второй так же медленно отодвинулся в сторону, тем самым увеличивая возможный радиус применения оружия.

Я начинал терять контроль над ситуацией. Продолжать прикидываться кретином в надежде,   что это хоть как-то усыпит их бдительность?

- Последний раз повторяю, ложись! - крикнул тот, что был вооружен.

- Да вы что,   ребята,   здесь пылища по колено! Ладно, ладно, лягу. Только сначала на траву шагну,   - старательно  пытаясь перейти в стадию полного идиотизма, как можно более искренне ответил я.

При этом  медленно смещался в сторону кустарника.   Окажись я там, вести прицельный огонь им было бы куда сложнее.

- Стоять! - крикнул тот, что приближался ко мне с дубинкой.

- Земляки,   вы че? То лежать, то стоять. Вы уж сначала договоритесь между собой, чтобы мне понапрасну не пачкаться.

Юмора они явно не понимали. Потому что в следующее мгновение сухо щелкнул выстрел. Пыль в полуметре от  моих  ног  вздыбилась фонтанчиком.

- Следующий выстрел - на поражение! - предупредил мент.

Пришлось остановиться. От этого питекантропа в погонах можно ожидать чего угодно.

Тот, что был с дубинкой,   быстро приблизился.   В его  глазах читалась нескрываемая  радость  предвкушения неминуемого возмездия.

Резиновая палка просвистела рядом с моим ухом. Я успел среагировать и увернулся от  удара.   Можно  было его сразу  обезвредить.   Но, вступив в схватку с нападавшим,   я тем самым давал бы второму законный повод применить огнестрельное оружие.

Уклоняясь от следовавших один за другим ударов, я машинально продолжал смещаться  к  кустам, и сам же завел себя в ловушку. Густые непролазные заросли слева и справа,   спасительные при пулевой стрельбе, в этой ситуации лишили меня возможности маневра. В итоге я не сумел уйти от очередного выпада и,   запутавшись ногами в мелкой поросли, вынужден был прикрыться рукой.

Выяснилось, он умел бить, если попадал. Боль от локтя молнией разошлась по всему телу.

Однако в этой ситуации можно было,   по крайней мере, не опасаться выстрела:   теперь  все мы оказались на одной линии. Но не  продолжавших сыпаться на меня один за другим ударов  резиновой  дубинки.

Даже отточенная долгими годами тренировок мновенная  реакция в этой ситуации уже не выручала. Выбора не было.

Оставалось одно - вышибить у него оружие,   врезать под дых  и сразу же, пока он не упал, войти в клинч.

Наверное, меня выдали глаза.

Мент разгадал  это  намерение и быстро  отступил на пару шагов.   Но тем самым вновь предоставил мне возможность для перемещения.   Я  решил  не отказываться от своего замысла. Мгновенно выдвинувшись вперед, я обезоружил его и стал прижимать к земле, прикрывая им себя от возможного выстрела.

Мент  хрипел от боли в руке, которую я заломил ему за спину, но поддавался с трудом.   Силища у него была немалая.   И все же ситуацию контролировал не он. Через несколько мгновений я дожал его, и мог теперь одним движением сломать ему руку,   но не спешил делать это. Неминуемый при резкой боли крик мог спровоцировать другого мента  к применению оружия.

Тот бросился на помощь напарнику.   Приблизившись,   он заорал:

- Отпусти его, ложись и руки за голову! Иначе буду стрелять! Считаю до трех!

Теперь прикрываться было бессмысленно.   Это бы мне помогло в кустарнике. Но не здесь,   на открытом месте: нападавший сразу же переместился в сторону и  теперь  мог стрелять, не опасаясь попасть в своего напарника.

- Один! - начал он отсчет.

Выполнить приказ и лечь на землю?

Это было единственно верное решение, хотя и чреватое переломанными ребрами, отбитыми почками и сотрясением тяжести не ниже средней.

- Два!

А что будет с девчонкой? Расправившись со мной, они либо затащат ее в кусты и сделают то, что не успели в малиннике, либо отведут в отделение для выяснения личности. В итоге она вполне может оказаться за решеткой.   А еще вероятнее, сделают и то, и другое.

- Три!

Глаза мента  буквально  горели желанием всадить в меня пулю. Выбора не было. Я подчинился.

Неожиданно и без того критическая ситуация стала еще острее: Полина вдруг двинулась к нам. Причем она старалась идти так,   чтобы вооруженный мент ее не замечал.

Девчонка явно хотела помочь мне.   Этого только  не  хватало!   Что могла сделать тринадцатилетняя сыкуха против вооруженного профессионала? Только напрасно подставиться  под случайную пулю. Среагируй сейчас мент  на  ее  перемещение и от неожиданности выстрели в нее, я бы не смог помешать этому.

Теперь я вынужден был принимать решения с учетом ее  совершенно непредсказуемых действий.

Не сводя с меня наведенного ствола пистолета,   мент двинулся в сторону своего напарника,   очевидно,   пытаясь определить его состояние. Тем самым он приближался и ко мне.

Теперь не  оставалось  даже  мизерной надежды на то,   что он промажет. Но поскольку нас разделяли уже не пять,   а всего два метра, у меня  появился  шанс атаковать его и выбить оружие до того, как он успеет нажать на курок.   Риск получить  пулю  при этом был достаточно велик, но иного выхода не было.

Полина опередила меня.

Приблизившись к менту  со спины,   она неожиданно прыгнула на него и попыталась повалить.   Тот пошатнулся, но устоял. В следующее мгновение  он  резким  ударом локтя попытался отбросить ее. Но безуспешно. Тогда, на считанные мгновения убрав направленный на меня пистолет, он отшвырнул ее. Девчонка отлетела в сторону.

Этих секунд оказалось достаточно. Я рванулся вперед и выбил у него оружие.   Затем провел серию коротких ударов в  солнечное сплетение.   Мент  упал.   Но  за это время пришел в себя другой. Подобрав резиновую палку,   он поднялся. Не решаясь теперь нападать первым, встал в оборонительную позицию, увернулся от моего броска и даже врезал мне по ребрам.

Я пожалел,   что перед этим сразу не покалечил его. Опять перешел в атаку и удачно провел болевой прием, снова заломив ему руку за спину. И вновь он продолжал сопротивляться.

Ничего не оставалось кроме того, как дожать. Хотя лишних года на  три за решеткой это бы потянуло.   Негромкий хруст кости заглушил короткий отчаянный крик. Мент потерял сознание.   Теперь ни  тот,   ни другой в ближайшие пять - десять минут опасности для нас не представляли.

Оставив их,   я подошел к  Полине и протянул ей руку. Она попыталась встать,   но болезненно застонала. С моей помощью девчонка все же поднялась. Рассказала, что в траве, куда ее отбросил мент,   оказались камни, и она сильно ударилась бедром. Но идти сможет.

Я подобрал пистолет. Холодная сталь приятно оттягивала ладонь. В этом было нечто завораживающее. Искушение опустить его в карман было велико. Нет. Уносить оружие с собой ни в коем случае нельзя.   Я плохо знал уголовный кодекс,   но догадывался, что за отобранный у мента пистолет вполне могу получить еще года два.

Я вынул  обойму и зашвырнул ее в болото.   Пистолет бросил на траву. Захотят - найдут.

Назад мы пошли той же дорогой,   что и утром. Полина, вначале прихрамывавшая едва заметно,   с каждой минутой все больше отставала. То  и дело приходилось замедлять шаг.

Зачем она  вмешалась   в схватку!   Я вполне мог справиться с ними один. И все же эта девчонка - молодчина. Не испугаться вооруженного противника и напасть на него - это был Поступок. Тем не менее она вновь ослушалась меня.

Но моей спутнице было не до нотаций.   Я взял Полину под руку.   Вскоре она совсем повисла на мне.

Мы все еще находились на открытом месте.   До  городской окраины оставалось совсем немного,   метров сто. Но дальше двигаться самостоятельно девчонка уже не могла.

Преследования я пока не  опасался.   Придя   в  себя,   менты прежде всего постарались бы  добраться до ближайшего телефона. Для этого им тоже предстояло вернуться в город,    но не на эту захолустную окраину,   а значительно левее, к новому микрорайону. Только оттуда они могли вызвать подкрепление.

Хотел бы я стать свидетелем их объяснений с начальством: почему двух  вооруженных  служителей закона  так  смогли отделать бомж и девчонка-подросток?   Вряд ли они  вообще  станут говорить правду.

И все же медлить было  крайне  неосмотрительно.   Встреть,   к примеру, они там, на берегу, патруль с рацией, либо просто человека с сотовым телефоном, ситуация сразу бы вновь обострилась.

Я взял Полину на руки. Сразу заныли ребра и правая рука выше  локтя,   по  которым пришлись удары дубинкой. Полина обняла меня за шею и обессиленно положила голову на плечо.

Она была не тяжела,   и все же, когда мы добрались до окраины, я  еле передвигал ноги:   сказывались жара, выпитое и травмы.

Полина заявила, что дальше пойдет сама. Я не возражал. Но вскоре, морщась от  боли,   она  остановилась.   Пришлось вновь брать девчонку на руки. Хорошо, что хоть улицы в этот воскресный день были почти пусты, и мы не привлекали внимания.

Особенно тяжело мне дались последние метров триста.   Каждый шаг отзывался резкой болью в травмированных ребрах.   Возможно, одно из них было сломано.

Закрыв за  собой  калитку,   я  обессиленно опустил Полину на траву и сел рядом,   привалившись спиной к забору. Прежде всего надо было  утолить  жажду. Достал бутылку пива, открыл ее о край заборной доски. Но не успел поднести горлышко ко рту, как перехватил просящий взгляд.

Она жадно отпила ровно половину и вернула бутылку  мне.   Так же, по-братски, мы осушили и вторую, последнюю из остававшихся в рюкзаке.

Почти сразу я  почувствовал себя лучше. Помог девчонке войти в приделок, спросил, как ушиб.

Полина в ответ задрала  подол сарафана.   По бедру расплывалось багрово-синее пятно размером с ладонь. С ним контрастировала белая кружевная полоска трусиков, разрезавшая кровоподтек надвое.

Перелома у нее,   судя по всему, не было. Иначе она вообще бы не смогла передвигаться самостоятельно.   Но рентген все же требовался.   Однако вызов "скорой" неизбежно повлек бы и визит милиции.   Поэтому,   надеясь на лучшее,   я решил с врачами повременить.

В любом случае Полина нуждалась в покое.

Велел девчонке прилечь. Укрыл ее до пояса простыней.    По боксерскому опыту я знал, что подобные травмы хорошо рассасываются специальными примочками. Но в воскресенье вечером все городские аптеки были закрыты. Единственное, что я мог, - сделать простой водочный компресс. Будь она мужчиной,   порекомендовал бы  принять  горячительное и  внутрь.   Да и сам после всего случившегося сегодня не отказался  бы от рюмки - другой.

Сказав Полине,   что скоро вернусь,   отправился в магазин.   О боли в ребрах старался не думать. Я надеялся, что перелома все же нет.

Объективно, ситуация  была аховая: всего за сутки испортить отношения и с местным криминалом,   и с милицией – это надо было суметь. Вдобавок на моих руках оказалась  беспомощная  виновница всего случившегося.

И надо же было этому произойти еще до того, как операция,   из-за которой я  уже столько  времени  торчал в этом негостеприимном городишке,   вступила в  завершающую  стадию! Теперь, поскольку я лишился возможности свободно передвигаться по городу, вообще все оказывалось на грани срыва.

Даже в ближайший магазин приходилось добираться окружным путем, по самым малолюдным улицам.   А к утру мой фоторобот будет уже  в  кармане  у  каждого местного участкового.

Когда я вернулся в приделок,   Полина  спала.

Простыня была сброшена на пол.   Я оторвал от нее две полоски - узкую и широкую.   Треск разрываемой ткани пробудил девчонку. Она захлопала глазами, потянулась и сразу же болезненно застонала. Открыв бутылку водки,   я попросил ее встать  и  объяснил свои намерения.

Полина охотно,   как мне показалось, сняла сарафан и приспустила до  колен трусики.   О последнем я вовсе не просил.   Но вынужден признать,   что она поступила правильно. Белье на месте кровоподтека помешало бы перевязке.

Я встал на колени.   При виде ее крутого мраморного цвета лобка с  маленьким  бесцветным пушком у меня сразу же заколотилось сердце.   С трудом заставив себя  отвести глаза, принялся за дело.

Свернул узкую полоску ткани, обильно смочил ее водкой.   Затем наложил импровизированный компресс на место ушиба, прикрыл его куском целлофанового пакета. Замотал  широкой  полоской. Несколько раз я вынужденно задевал пальцами то упругую очаровательную попку, то низ ее живота.   Полина при  каждом таком касании вздрагивала,   словно от щекотки, и прыскала со смеху. Ну и дура же она все-таки!

Созданное мною неуклюжее, но добротное сооружение напоминало широкий пояс, кстати, полностью скрывавший всю ее интимную зону.    Завязав повязку на бант,   я поднялся с колен и приказал девчонке ложиться.   Полина попробовала вновь надеть трусики, но не смогла и, не стесняясь меня, вообще сняла их. Заползла  в постель и укрылась тем, что осталось от простыни.

Пора было заняться собой.  

Я снял рубашку и осмотрел  грудь. Кровоподтек - значительно меньше, чем у    Полины, и не такого ужасного синюшного цвета. Зато рука, на которую пришелся удар, чуть выше локтя была багровая.

- Мамочки! Что это? - испуганно вскрикнула Полина.

Я пожал плечами.

- Тебе тоже надо сделать компресс!   -  решительно заявила она, вставая с постели.

- Вернись на место! -  возразил  я, стараясь придать голосу как можно больше строгости.

Но в глубине души эта неожиданная забота о моем здоровье была все же приятна.

Полина на мои возражения не обратила ни малейшего внимания.   Смирившись,   я лишь потребовал, чтобы она немедленно оделась. Наморщив носик, девчонка натянула мою рубашку.   Но при этом  застегнула  всего одну пуговицу,   да и ту - на уровне талии.

Хотя при каждом движении полы рубашки расходились,   обнажая груди, это было приличнее,   чем если бы она оставалась совсем голышом.

Я оторвал от простыни еще две полоски и передал  их  Полине. Она сделала компресс, смочила его водкой. Распорядилась, чтобы я поднял руку.   Девчонка была чрезмерно серьезна и явно наслаждалась тем, что неожиданно оказалась нужна мне. Прикосновения ее  пальцев были удивительны.   Почти сразу я ощутил под компрессом приятное тепло  от  нагревавшихся  без  доступа воздуха спиртовых паров.

Когда она закончила,   я сухо поблагодарил ее.   Полина, гордо кивнув, с  сознанием  исполненного долга вернулась на матрац и легла на спину.   Рубашку не сняла.   Но и укрываться не  стала. Впрочем, я старался не обращать на нее внимания.

Хотя водки для компрессов ни я,   ни она не жалели, в бутылке оставалось вполне достаточно для "внутренней анестезии".   Добрая порция спиртного действительно не раз помогала мне побеждать различные  хвори.   Для  начала  я  принял полстакана и взялся за приготовление ужина.

- А пиво у нас есть? - спросила Полина.

"У нас?" - это становилось уже интересным.   Это "у нас" меня сразу же покоробило.   На это "у нас" права ей  никто не давал. У нас просто в принципе не могло быть ничего общего.   Пожалуй, кроме серьезных неприятностей.

Я подал ей стакан пива, чуть позже - тарелку с бутербродами. Потом сел на лавку и тоже принялся за еду, не забывая время от времени пропускать по глотку-другому горячительного.

- Ты вообще женат или как? - неожиданно спросила Полина, пережевывая очередной бутерброд.

Я едва не поперхнулся и залпом допил остававшуюся в  стакане сорокаградусную.

- Понятно... - протянула она.

Что  ей,   тринадцатилетей  сыкухе,    могло быть понятно? Что она вообще понимает в этой жизни?   Покрутила  перед  мужчиной, который ей в отцы годится, голой попой - и считает, что теперь имеет право залезать ему в душу?

Я поднял глаза. Эта бестия блаженно потягивала пиво.   Была  она пьяна или просто расслабилась и потеряла над собой контроль?

- А детей у тебя двое или трое?

- Да хоть  семеро! Тебе  какое до этого дело?!

Я буквально горел желанием поставить ее на место.   Но не мог найти подходящих слов.   Ох уж эта не самая лучшая  особенность национального характера:   быть  сообразительным так называемым задним умом.

- Разведен давно? - не унималась юная бестия.

Жестокий спорт  приучил  мою  нервную систему в экстремальных ситуациях не  реагировать  на посторонние раздражители.   Почти забытая закалка дала в ответ на вопрос Полины неожиданную  реакцию. Я просто на какое-то время перестал воспринимать реальность, причем избирательно, именно ту, к которой психологически еще не был готов.

Она вторглась в запретную для моей памяти зону. Я привык  переносить  физическую боль.   Но вот справляться с другой болью...

Врагу не  пожелаю пережить расставание со своим долгожданным и единственным ребенком, да еще по решению суда.

Первое время,   признаюсь,   больше  страдал из-за ухода жены. Действительно, я любил. Иначе просто не могло быть. В эту женщину влюблялись все, кто хотя бы немного общался с ней. Очаровательная внешность,   обволакивающе нежный  голос,   дурманящий голову взгляд - все это как магнитом притягивало мужчин, сразу становившихся послушными баранами. Но со временем в поведении моей избранницы все отчетливее проступали  черты  совсем  не ангельские.   Да и взгляды ее на жизнь, как постепенно выяснялось, были отнюдь не романтические, а цинично тривиальные.

Впрочем, поразмыслив после развода над бутылкой - другой, я перестал осуждать ее за это.   Самое простое - винить в своих неудачах кого угодно, только не себя.

- Ты, наверное, пил? - протянув пустой стакан, спросила Полина.

Машинально я налил ей еще пива.

Нет. Тогда я лишь начинал продвигаться в этом  увлекательном направлении. Пить начал потом, когда уехал в Москву и, оставаясь после работы в одиночестве,   страшно тосковал вечерами. Но едва проходило действие алкоголя, тоска наваливалась с удвоенной силой. Однажды я едва не выбросился из окна. Но вовремя увидел, что внизу, на тротуаре, играли дети.

- И шлялся, - вновь принимаясь за пиво, заметила эта бестия.    

Опять она не угадала. В то время я вовсе не "шлялся". Женщины у меня появились после развода. Я надеялся, что это поможет мне забыть случившееся.   Напрасно. Секс снимал лишь физическое напряжение. Позднее, в Москве, несколько раз я по пьяни приводил на квартиру,   которую снимал, "ночных бабочек". Вскоре это закончилось вынужденным  визитом  к  доктору  соответствующего профиля. К счастью, лечение прошло успешно. Врач заверил, что последствий у «романтического приключения" не будет.

"Шлялся"...

Проблема в том,   что «шлялся» как раз не я.   Все было с точностью до наоборот. Только выяснилось это не сразу. Когда веришь самому близкому  человеку, до поры до времени даже явная  ложь в его устах воспринимается как самая настоящая правда.

Как-то раз, вернувшись с  соревнований, я застал у себя дома одного из друзей.   Жена была взволнована  и  немного  смущена. Она объяснила,   что  попросила  его  повесить новую люстру.   В честь моей очередной победы мы  выпили  шампанское, потом друг ушел. Но со временем  подобные совпадения стали повторяться все чаще.

Мне не хотелось  вспоминать.

Я плеснул  в  стакан  водки, взял  бутылку  пива и вышел  на крыльцо.

Жара начинала спадать. Приятно освежал  набегавший время  от времени легкий  ветерок.   В  соседнем  дворе играл магнитофон. Крутили что-то ностальгическое, то ли из репертуара Тома Джонса, то ли из Энгельберта Хампердинга.    У меня от рождения были проблемы со слухом.   Но я не страдал от этого.   Мог  спутать  "Битлов" с "Бич бойз",   но вот эпоху, направление - никогда.

Наступило то состояние, когда количество выпитого уже не переходит в качество, и спиртное требуется лишь для утоления жажды. Размышления всплывали в памяти фактически сами по себе, и неторопливо скользили в сознании.

Почему-то меня преследовали странные  совпадения.   Начать с того,   что со своей женой я познакомился почти так же, как и с  Полиной. Однажды поздно вечером я возвращался с тренировки.   Проходя мимо ресторана, обратил внимание на группу кавказцев. Они, оживленно жестикулируя, уговаривали подвыпившую белокурую девушку поехать вместе с ними.   Та не соглашалась.   Гости с юга становились все агрессивнее.   Когда я поравнялся с ними, они, разочаровавшись в уговорах, начали затаскивать ее в автомобиль.

Их было четверо.   Я вежливо поинтересовался, что происходит. Мне посоветовали не лезть не в свое дело. Я не считал себя Робин Гудом и ввязываться в драку неведомо из-за  кого  поначалу не собирался:   что только не происходит по вечерам у кабаков. Но один из сыновей гор  раздраженно оттолкнул меня. Лучше бы он этого не делал.    В следующее мгновение кавказец корчился на асфальте.   Вслед за ним   поочередно последовали и его друзья.

Я остановил такси,   впихнул мало что соображавшую девушку на заднее  сиденье и,   усевшись рядом с шофером, распорядился поскорее уезжать. Незнакомка почти сразу  заснула. Попытки привести ее в чувство,   чтобы узнать адрес, оказались безрезультатны. Ничего не оставалось, как повести ее к себе домой.

Через два месяца мы поженились.   Загс находился недалеко  от моего дома, и всю обратную дорогу я нес жену на руках.   Сегодня я вынужден был нести на руках Полину.

Теперь я  стал  свидетелем и третьего,   совсем уже интимного совпадения. Скрипнула дверь, и эта девчонка вышла на крыльцо.   Она слегка покачивалась. Очевидно, в мое отсутствие Полина утоляла жажду не только пивом.

- Писать хочу,   - сообщила она и,   прихрамывая,   стала спускаться по ступенькам.

Каждый шаг ей давался с большим  трудом.   Я сомневался, что  в таком состоянии моя гостья вообще сможет самостоятельно дойти до туалета.   Я должен был либо помочь ей, либо деликатно удалиться в дом. Но она опередила меня.

- Я буду прямо здесь, на травке, ладно? - спросила она и, не дожидаясь ответа,    попробовала сесть,   но  болезненно вскрикнула и распрямилась вновь.

- А можно, я пописаю стоя?

И сразу,   не дожидаясь моего ответа, эта бесстыдница расставила ноги,   подняла рубашку до талии, и в траву полилась  прозрачная широкая струйка. Я отвернулся.

Мы с  женой  в подобных ситуациях тоже друг друга не стеснялись. Она,   когда была в хорошем настроении, даже любила, посмеиваясь, наблюдать  за  мной.   Но почему так вела себя в присутствии чужого ей мужчины эта девчонка?

Закончив свое дело, Полина "добила" меня окончательно.

- Люблю писать на природе,   - поднимаясь на крыльцо, призналась она.

Наступали сумерки. Меня стало клонить ко  сну.   Но  возвращаться в душную комнату не хотелось.   Я допил то,   что оставалось в бутылке, и решил сходить в дом еще за одной. Но прежде,   расстегнув молнию на джинсах, с удовольствием последовал примеру Полины.   В одном она была, безусловно, права. Делать это на зеленой лужайке,   под  пение соловьев действительно было куда приятнее,   чем в полусгнившем деревянном скворечнике.

Когда я вернулся в дом, девчонка уже спала. Она лежала на спине, разметавшись.   Рубашка едва прикрывала бедра. Было так тихо, что  я слышал ее дыхание,   быстрое и неровное.   Несчастной порядком досталось за эти два неполных дня. Я прикрыл ее ноги остатком простыни и подошел к столу.

Теперь с ней было более или менее в порядке. А вот с пивом - вовсе нет.   На столе оставались не три,   как я рассчитывал,   а всего одна непочатая бутылка. Это означало, что наутро я оставался без  дежурного  стакана  своего самого любимого напитка. Единственную оставшуюся бутылку в расчет  не  брал.   Она  была необходима сейчас, чтобы нормально заснуть.

Негромко чертыхнувшись,   я открыл пиво,   присел на  лавку  и стал медленно  потягивать  почти  теплую и от этого начинавшую явственно отдавать хмелем и ячменем жидкость.

За окном темнело.   Голова кружилась. Пора было укладываться спать. День завтра мог быть нелегким. Но проводить  еще  одну ночь на жестком полу я не собирался: травмированным ребрам нужен был хотя бы относительный комфорт. К тому  же старый матрац был достаточно широк для того,   чтобы на нем могли ночевать, не стесняя друг друга, двое.

Оставался лишь моральный аспект: имею ли я право спать в одной постели с полуголой девчонкой? Разумеется, нет. Причем  не из-за того  вовсе,   что ее обнаженные прелести могли ненароком подействовать на мое мужское естество.   Об этом я в тот момент совсем не думал,   хотя, как позднее выяснилось, напрасно. Причина была в самой недопустимой фривольности складывавшейся ситуации.

Размышлял я в тот момент и о другом:   как отнесется  утром к тому, что обнаружит меня рядом с собой в постели, сама Полина?    Но в любом случае это будет завтра.   А пока мне следовало хорошенько отдохнуть.    Этот  аргумент,   поддержанный  последним глотком пива,   оказался решающим. Я разделся и осторожно, стараясь не потревожить ее, лег рядом.

«Надо же было так влипнуть! » - это было последнее, о чем думал я, засыпая.

Но и в ту ночь нормально выспаться мне так и не удалось.

Еще только светало, когда меня разбудили сдавленные крики. С Полиной происходило неладное.   Ее голова  лихорадочно металась по подушке из стороны в сторону. Пряди волос облепили влажный лоб.   Глаза были закрыты. Скомканная простыня валялась в ногах.   Рубашка,   наоборот, задралась до пояса. Низ ее живота лишь частично прикрывала съехавшая повязка. Но все это мой взгляд выхватил в полумраке лишь мельком.

Полина то болезненно вскрикивала, то еле слышно бормотала что-то. Я мог разобрать лишь отрывочные фразы: "не надо", "что вы делаете?", "пожалуйста!", "отпустите меня!", "сволочи!"

Сон это был или бред?   Возможно, и то, и другое. А вероятнее - совсем иное,   пограничное состояние  психики. Судя по всему, когда стало проходить усыпляющее действие алкоголя,   связанные с насилием события вышли из глубин подсознания и  вторглись  в зону спокойного доселе сна.

Между тем девчонка все лихорадочнее металась  по постели. Крики переходили в истерику. Я решил,   что у нее начинается жар, и приложил ладонь к потному лбу. Но  температуры  не  было.   Обняв Полину и шепча ласковые слова: "тихо",   "успокойся",   "я с тобой", -  стал нежно гладить ее влажные спутавшиеся волосы.

Вскоре нервные выкрики постепенно сменили всхлипы облегчения. Хотя и медленно,   Полина успокаивалась. В конце концов она повернулась на бок и, уткнувшись сопливым носом в грудь, обняла меня. А вскоре, устраиваясь удобнее, и вовсе закинула на мое бедро согнутую в колене ногу.

Когда она совсем успокоилась и задышала ровно,   я попробовал осторожно высвободиться, но девчонка сразу опять подозрительно захлюпала носом. Так и пришлось засыпать в обнимку.

Вскоре задремал. Сон был неглубокий и беспокойный. То просыпался, то вновь впадал в полусон - полудрему:   и мне  эти  дни дались нелегко.

Когда совсем рассвело, случилось то, чего я никак не ожидал.

Объективно в этом не было ничего постыдного.   Такое бывает с любым нормальным мужчиной, особенно если у него долго нет близости с женщиной.   Но когда  я  понял,   какой  несвоевременный сюрприз преподнесло мужское естество, испытал   настоящий шок. Проснись девчонка и обнаружь,   что со мной,   она не  преминула бы всласть поиздеваться. Не знаю, как объяснял бы случившееся. Представляю, что она вообще подумала бы обо  мне!   Да попросту бы морально уничтожила!

Прежде я никогда не задумывался над причинами непроизвольной эрекции. Однажды это,   например,   произошло со мной в переполненном автобусе. Тогда я отнесся к случившемуся с юмором.    Изредка такое бывало и в пору семейной жизни, обычно в периоды усиленных тренировок перед соревнованиями,   когда  приходилось воздерживаться от секса, а организм требовал свое. Причем возбуждение могло длиться и час,   и больше.

Наличие обтягивающей одежды в этом случае не помогало, а наоборот, стимулировало непроизвольное восстание  плоти. Испытывая препятствие, член  еще  больше  напрягался,   и сладкая поначалу боль превращалась в мучительную пытку.

Почему это произошло со мной в очередной раз именно  теперь? Из-за того, что в моих объятиях находилась смазливая девчонка?   Вполне возможно.   Но,   с другой стороны,   в эту ночь я совершенно не воспринимал ее именно как существо другого пола, как девушку, которая может возбуждать мужчину. Мы были всего лишь товарищами по несчастью.

Я представил себя встающим в таком виде с постели на глазах у Полины,   и  содрогнулся. Пока она  не  проснулась,   надо было что-то предпринять.

Еще раз попробовал высвободиться из объятий. Целлофановая повязка сразу же угрожающе зашуршала, но девчонка, к счастью, не проснулась. Стараясь не скрипеть матрасом, я снял трусы и как можно тщательнее прикрылся остатком простыни. Теперь мне всего лишь надо было проснуться чуть раньше Полины.

Утром я с удовлетворением ощутил,   что  деликатная  проблема плоти меня больше не донимает.   Но едва открыл глаза,   первое, что увидел,   были  смеющиеся глаза этой невыносимой девчонки.

Она сидела в моих ногах, привалившись к стене и подперев голову коленкой. Другая, травмированная нога была вытянута.   Полина то и дело переводила взгляд с меня в сторону лавки и обратно.   Эта дрянь едва сдерживалась, чтобы откровенно не рассмеяться.   В тот момент я не видел себя в зеркале, но уверен,   что мгновенно покраснел, как  хорошо  сваренный рак: на лавке, поверх майки и джинсов, лежали  трусы.

Стыд, охвативший меня,   был совершенно несопоставим  с  тем, что я испытывал, прикрываясь позавчера в бане мочалкой. Это был финиш,   особенно после обидной порки крапивой на реке.

- Ночью было очень жарко, не правда ли? - вкрадчиво произнесла девчонка.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Но прежде Полина успела отомстить за вчерашнее.

- Сегодня утром я выходила во двор и нечаянно  обнаружила у забора шикарный куст крапивы!   Подумала  еще,   не  сорвать  ли пучок? На всякий случай.

- Как твой ушиб? - делая  вид, что совершенно не воспринимаю издевательский треп, спросил я.

- Хорошо.   Даже повязку сняла,   - ответила она и  сразу  же, задрав полу рубашки так, что стала видна даже левая грудь, показала мне свое обнаженное бедро.

Действительно, кровоподтек за ночь посветлел.   Компресс оказался полезен.   Я поинтересовался,   пробовала ли она опираться на травмированную ногу. Полина ответила, что, когда вставала,   боли почти не чувствовала.   Кажется,   при этом бестия чуть заметно улыбнулась.   Неужели она все же заметила неприятность, приключившуюся со мной минувшей ночью?

Убедившись, что я закончил осмотр,   Полина с видимым сожалением опустила полу рубашки вниз. И почти сразу громко почесала в паху.   Получилось это у нее столь естественно,   как, скажем, почти цивилизованное почесывание затылка либо локтя.

Я вновь, в который уже раз, был шокирован: вчера это бесстыжее, прямо во дворе,   писанье стоя,   сегодня - жест еще  более вызывающий. Что последует дальше?   Занятие прямо на моих глазах  онанизмом? А почему бы, в самом деле, и нет? Известно, что этому так называемому греху подвержены в период полового созревания не только мальчики,   но и девочки. Если учесть, к тому же,   ее  сексуальный опыт и абсолютную раскованность...

А может,   эта слишком рано свихнувшаяся на мужиках  девчонка начнет соблазнять меня, как соблазняла   своего отчима героиня штатовского бестселлера, оказавшись с ним в одной постели?

То обстоятельство,   что я не был,   пусть даже  и  формально, родственником Полины,   а  она  уже  вышла из возраста плоскогрудой нимфетки, наоборот, давало ей карты в руки. Хорошо, по крайней мере, что эта бестия еще не читала скандального романа. Хотя...

Что за ободранную книжку она листала вчера  утром,   лежа  на траве кверху попой?

Скитаясь по свалкам, я никогда не проходил  мимо книг.   Я подбирал их, иногда почти целые,   чаще - порванные и зачитанные до дыр,   и по вечерам перелистывал. Был там и томик Набокова.

Полина перестала,   наконец, чесаться. Она продолжала переводить взгляд  со  скамейки,   где я неосмотрительно оставил свое нижнее белье,   на меня, и обратно. Девчонка была, несмотря на пикантность ситуации,   абсолютно  спокойна.   Но  именно это и настораживало. К ужасу своему, я не был уверен, что она и в самом деле не начнет приставать.    Как, к своему позору,   не мог поклясться, что и сам   буду в этом случае совершенно уверен в себе.

Следовало срочно выйти из аморальной ситуации.   Но как? Потребовать, чтобы Полина отвернулась? Но тогда я сразу попаду в зависимость от ее ответа.   Прежде чем  позволить  мне  взять одежду,   эта заноза не преминет отыграться за вчерашнюю порку. Причем наверняка  сделает  это с большим удовольствием.

Не обращая внимания,   встать с постели и одеться?   Но в этом случае у нее будет еще более весомый повод  "пройтись"  в  мой адрес.    И угораздило же меня попасть в идиотскую ситуацию!

Я в растерянности медлил. Тем временем Полина, удовлетворившись, очевидно,   своей маленькой победой,   перестала  стрелять глазами и заботливо поинтересовалась, как моя рука. Я ответил, что нормально.   Рука,   действительно, почти не болела. И ребра ныли значительно меньше.

- Все равно надо посмотреть, что там под повязкой, - заявила она и подвинулась ко мне.

При этом нарочно,   либо случайно -  первое, очевидно, вернее,   задела простыню,   едва  не  обнажив мои бедра.   Я смутился еще больше и,   усаживаясь в постели,   сразу же вернул простыню назад.

Полина сделала вид,   что не заметила   этого.    Стоя  передо мной  на коленях, она принялась снимать наложенную вчера вечером повязку. Ее рубашка была застегнута на одну, среднюю пуговицу. Поэтому  ворот сполз с плеч,   полностью обнажив груди. Они  дерзко торчали в каких-нибудь двадцати сантиметрах от моего лица,   желтея небольшими кружками уже сформировавшихся сосков.

Поскольку девчонка  стояла,   раздвинув колени,   полы рубашки широко расходились в стороны, оставляя неприкрытым и низ живота. Я пытался  не  опускать глаза,   но краем взгляда просто не мог не замечать этого интимного безобразия.

Заботливые прикосновения ее пальцев были,   как и вчера, удивительно ласковы.   Наверное, даже она слышала все более учащавшиеся удары моего сердца.   Эта нежная пытка становилась невыносимой. У меня начинало перехватывать дыхание.

Наконец  она сняла повязку  и  с  удовлетворением  осмотрела место ушиба.   Действительно,   за  ночь  кровоподтек  несколько уменьшился в размерах и посветлел.   В компрессе  я уже не нуждался.

Полине рядом со мной делать было больше нечего.   Но, как через несколько секунд выяснилось,   она посчитала иначе.   Вместо того  чтобы встать с постели или вернуться на  свое место в моих ногах, она улеглась рядом. Больше того,   эта наглая дрянь сразу же потянула на себя  край простыни. Я решительно воспрепятствовал этому. Девчонка  не собиралась уступать.   Мало -   помалу  в постели завязалась самая настоящая борьба.   При этом мы оба молчали. Она - не знаю почему. Я  же  просто не мог произнести ни слова,   настолько все происходившее было дико и неправдоподобно. Разумеется, я был в силах сразу  отобрать у нее злосчастную простыню.   Однако меня сдерживало сознание того,   что в пылу схватки я мог ненароком потревожить ее травмированное бедро.

А Полина вела себя все агрессивнее. Упираясь в меня здоровой ногой, она упорно тянула простыню на себя. Судя по дерзкому выражению ее глаз, девчонка буквально упивалась азартом борьбы.

Со стороны все это напоминало,   наверное, своеобразный постельный вариант известной игры в перетягивание каната. Точнее,   силовое упражнение для двоих со скрученным полотенцем из комплекса фитнесс-гимнастики. Поединок становился все более безумным. В пылу борьбы пуговица на ее рубашке оторвалась, и полы разошлись широко в стороны.   Теперь она была обнажена почти полностью. Вытянутые и сведенные вместе руки прижимали с боков сразу туго налившиеся от этого сливы грудей.   Набухли и совсем по-женски заторчали землянички сосков.

Обнажен был,   впрочем,   и я. Натянутая между нами полускрученная простыня уже совсем не  укрывала  меня. Теперь  опасение оказаться перед этой девчонкой совсем нагим,   из-за которого и началась борьба,   потеряло всякий смысл.

Разумнее было  уступить этой ненормальной, встать и одеться. Но это означало бы,   по крайней мере с ее точки зрения, что я безоговорочно признавал свое поражение. К тому же азарт борьбы охватывал меня  все больше.   Именно сейчас я во что бы то ни стало должен был поставить эту бесстыжую дрянь на место. Я попытался хотя бы немного раскрутить простыню. Но туго натянутая ветхая ткань с треском разорвалась. Мы отлетели друг от друга в разные стороны. Причем в  моих  руках  оказался кусок значительно больше того, чем достался ей.

Заметив это,   Полина с яростью отшвырнула свой трофей и буквально набросилась на меня. Теперь спор из-за простыни перешел в своеобразную борцовскую схватку. Пытаясь отобрать у меня эту уже совершенно не нужную ни мне,   ни ей тряпку, она царапалась и кусалась. Я был обескуражен этим неожиданным натиском. Пытался утихомирить ее.   Но девчонка продолжала отчаянно сопротивляться и несколько раз выскальзывала из  моих  рук.

Я понимал,   что эта борьба,   давно уже потеряв всякий смысл, становилась все более опасной:   наши обнаженные тела в ходе поединка неизбежно соприкасались, иногда - в самых фривольных позах.   Но уже не мог остановить это безумие.   Теперь я был увлечен, пожалуй, не меньше Полины. Меня все больше и больше заводили  ежесекундные прикосновения к ее упругому нагому телу.

Уложив эту дикую кошку на лопатки, я оседлал ее и коленями сжал  ноги, крепко удерживая запястья широко распостертых рук.   Полина, быстро и тяжело дыша, безуспешно пыталась вырваться. С каждым разом эти попытки становились все слабее. Вскоре девчонка совсем обессилела.

Как только она оказалась на спине,   ее груди стали по-девчоночьи  еле  заметными, и лишь соблазнительные возбужденные землянички свидетельствовали о том, что подо мной уже не нимфетка. Выжидательно глядя мне в глаза, она лениво облизывала кончиком языка запекшиеся пухлые  губки. Я с ужасом понял, что до безумия хочу наклониться и поцеловать и эти губы, и очаровательно  дерзкие соски.

Судя по ее глазам, и она теперь ожидала чего-то подобного.   Не исключено, вдруг осенило меня, и спор из-за простыни эта  очаровательная  бестия  затеяла  именно  в надежде на  подобный  исход. Мое сердце бешено колотилось. Ее  плывущие  глаза откровенно соблазняли меня, все больше задурманивая сознание.

Я уже начал склоняться к ее губам, как  вдруг перехватил  смеющийся взгляд. Чуть приподняв голову,   Полина смотрела на свой живот,   точнее, на мои мужские достоинства.   Я глянул туда же и мгновенно пришел в себя:   мой член уже заметно увеличился в размерах.   Вот-вот должна была начаться эрекция.   Полина, не стесняясь, хмыкнула.

Мгновенно выпустив эту испорченную дрянь,   я в панике слетел с постели,   схватил  одежду  и  выскочил в коридор.   Натягивая джинсы, с трудом попадал ногами в штанины.   Меня колотило: только что я едва не трахнул несовершеннолетнюю!

Теперь, очнувшись,   я  совершенно не понимал,   как  подобное вообще могло произойти со мной?   Еще каких-нибудь десять минут назад я ни о чем таком даже и не думал! Разумеется, в этом виновата юная развратная дрянь. Но валить все на нее - несправедливо.   Я был в несколько раз старше этой девчонки, поэтому  нес и большую ответственность. Сладострастный осел!

Я вышел на крыльцо и сел на ступеньках. Меня мучало острое чувство стыда. Еще несколько секунд назад я, до этого никогда не терявший контроль над  собой,   едва  не совершил непоправимое из-за прелестей этой испорченной девчонки! Да. Ее озорные глаза откровенно провоцировали меня.   Но, может, она хотела добиться только поцелуя? И это  была всего лишь опасная игра?   Неужели  Полина пыталась таким образом проверить, способна ли она,   девчонка, управлять мужчиной, который по возрасту годится ей в отцы,   как взрослая женщина?

Только так можно было объяснить  ее  улыбку  при  виде  моих мужских достоинств,   и смех, отрезвивший меня, когда я уже терял контроль над собой. Если бы она, распростертая там, в постели, хотела  меня,   как женщина мужчину,   то вряд ли бы стала смеяться в столь деликатный момент.

И тем не менее,   неужели эта дрянь не понимала, к чему может привести подобная игра?

Наверняка я,   хоть раз ощутив вкус ее губ,   вряд ли бы уже остановился. А начни она сопротивляться - "завелся" бы еще больше.   Черт! Да я едва не совершил изнасилование! Все-таки Полина - ненормальная.   Может, и с теми бомжами она вела себя подобным образом?   А то, что я увидел тогда в развалинах, было  лишь последствием одной из таких неосмотрительных игр?

Постепенно я успокоился.   К счастью,   непоправимого не произошло. Самое  главное  -  сделать правильные выводы.   Нам надо расстаться. Чем скорее,   тем лучше.   Посажу в поезд и  пусть отправляется к тетке,   хоть в Москву,   хоть в Саратов. Да куда к ядрене матери угодно! Отведу  ее на вокзал сразу после того,   как схожу к Фунфырику.

Я вернулся в комнату.

Полина была уже одета и тщательно причесана. Ее волосы украшал неведомо откуда взявшийся алый  бант,   благодаря  которому она выглядела еще моложе,   чем была на самом деле. Передо мной стояла этакая невинная лапочка - школьница. Не верилось, что еще  каких-нибудь пятнадцать минут назад эта зайка голышом увлеченно кувыркалась со мной, взрослым мужчиной, в постели.

Полина старательно заправляла наше  ложе  остатками  простыни. Видимо, она решила делать вид, будто ничего такого не произошло. Это был не самый худший выход из сложившейся ситуации.

Заметив мое появление, девчонка как ни в чем ни бывало спросила,   не научу ли я ее драться так же,   как умею сам?

Я считаю,   что боевые  единоборства не для слабого пола.   Женский организм по своей природе просто не способен выдерживать  такие физические и нервные нагрузки. Иное - знать на всякий случай пару - другую приемов самообороны.

Но сейчас дело было не в том,   соглашусь я ее учить или нет. Поскольку в самое ближайшее время я намерен был  с  нею  расстаться, данный вопрос для меня вообще не стоял.   К тому же Полина дала понять,   что вовсе не намерена делать вид, будто ничего такого между нами не произошло.

Я не ответил. Я вообще не замечал ее. Отныне она для меня не существовала.   Единственное, чего я желал - чтобы эта дрянь не вмешивалась в  мои дела.   Она и так уже успела натворить больше чем достаточно.

Лишь уходя,   нарушил молчание, строго-настрого наказав, чтобы она  до моего возвращения и носа из дому не показывала. Я  плотно затворил калитку и постарался забыть о существовании этой  девочки-катастрофы.

Мне предстояла  встреча  с  человеком,   от которого зависела судьба всей операции - с  приемщиком  стеклотары  по  прозвищу Фунфырик.

Скажи мне еще недавно кто-нибудь,   что я стану самым настоящим бомжом  и буду промышлять собиранием бутылок, я бы в ответ даже смеяться не стал,   настолько это предположение было невероятным. И тем не менее...

В конце  апреля  меня  вызвал  к себе руководитель охранного агентства. Я решил, что речь опять пойдет о покушении на директора крупной внешнеторговой фирмы,   за безопасность которого я отвечал перед этим в течение трех месяцев.

Очевидно, заказчики поскупились и наняли не профессиональных киллеров. Я вычислил в пестрой уличной толпе этих двух носатых детей гор еще до того, как они достали свои "калашниковы",   купленные, вероятно, где-нибудь на барахолке в Грозном. Мне даже не пришлось применять оружие. Я оставил своего босса,   смешался с толпой и  приблизился  к киллерам в тот самый момент,   когда они взводили затворы автоматов. Но я не учел,   что был еще один, отвечавший за прикрытие.

Он явно  знал меня в лицо.   И тем не менее прежде чем этот третий нейтрализовал меня коварным ударом сзади ребром  ладони по сонной  артерии,   я  успел выправить носы его подельников о щербатый асфальт.

Несмотря на то,   что я вовремя не смог просчитать всю ситуацию до конца, мой неофициальный рейтинг в агентстве после этого заметно возрос.   Меня даже пригласили на так называемую еженедельную "разборку полетов".   Обычно в ней участвовали лишь руководители отделов.

Когда речь зашла о покушении,   я рискнул высказать предположение о том,   кто - возможный заказчик. Тем более что это было не  так уж и трудно:   безотрывно находясь почти все время рядом с боссом,   я поневоле становился свидетелем его  деловых встреч. И,   хотя не вникал в суть переговоров,   делал для себя определенные выводы.

Присутствовавшие на  "разборке" асы сыска лишь снисходительно посмеялись.   Однако  вскоре  выяснилось,   что  руководитель агентства отнесся  к моему предположению серьезно.   Тот человек был взят под особую опеку. Вскоре выяснилось,   что его  связи действительно оказались весьма подозрительными.

Но речь руководитель агентства повел не об этом.   Листая  мое личное дело,   он подробно расспрашивал о службе в армии - после института я попал в разведроту мотострелкового полка,   о  моей спортивной карьере и ... о моем пристрастии к алкоголю.

Как только речь зашла об этом,   я понял: меня просто-напросто собираются увольнять. Дело в том, что накануне я напился с тем самым спасенным мною боссом в стельку, и опоздал на работу, а здесь такого обычно не прощали.

Я не считал себя алкашом,   о чем и заявил шефу.   Он  слушал меня не очень внимательно. Подошел к холодильнику,   достал оттуда бутылку, стоя ко мне спиной, плеснул жидкость в рюмку, потом повернулся и протянул ее мне. Неужели он  предлагал похмелиться?   Я уже смирился с мыслью, что мне здесь больше не работать, решил относиться к случившемуся по  философски и отказываться от водки - запах сорокоградусной я уловил, когда шеф стоял ко  мне  спиной,   не стал. Едва я поставил рюмку на стол, тот предложил мне определить сорт напитка.

- Пожалуй, "смирновка".

Он вновь сходил к холодильнику и поставил передо  мной  еще одну налитую до краев рюмку. Я выпил и ее.

- А это что?

Я не понимал его.   Поиздеваться,   что ли, решил напоследок? Или использовать меня в качестве "грибного человека"?

- Кажется,   тоже "смирновка",   но - леватина, хотя и  очень неплохая.

Шеф посмотрел на меня с уважением.   А  затем неожиданно предложил поработать сыщиком.

Так я узнал, что агентство было не только охранным, но и детективным. Второе  направление  сознательно  не афишировалось. Фирма выполняла лишь заказы солидных,   связанных  с  властями, клиентов. Те,   в  свою очередь,   "прикрывали" его сотрудников, когда они вынуждены были входить в конфликт с законом.

Вознаграждения,   которое руководитель агентства предлагал мне в случае  удачного исхода дела,   вполне хватало на покупку небольшого дома на юге.   Я, не раздумывая, согласился.

Надо было обнаружить завод,   наводнявший рынок фальсифицированной водкой "Смирнофф". По вине нелегальных конкурентов владельцы знаменитого торгового знака несли  серьезные  убытки и поэтому не скупились в расходах на поиски производителей «палятины».

Над этой  задачей работали лучшие сыщики агентства.   Проблема была в том, что и по качеству, и по оформлению левая "смирновка" фактически ничем не отличалась от той,   что  производилась легально. Безрезультатной  оказалась  проверка  оптовых  баз и цехов по выпуску бутылок. Все они, как выяснилось, работали со знаменитым заводом напрямую.

Тогда решили  выйти на подпольных производителей,   используя сеть приемных пунктов стеклотары. Еще с прошлого века эта водка по традиции разливалась в нестандартные,   вместимостью одна двенадцатая ведра,   бутылки. Так как легальный завод использовал только новую посуду,   появлялся шанс обнаружить подпольное производство через пункты вторсырья.

Были тщательно  проверены все столичные точки.   На отработку этой версии ушла уйма времени.   Но расследование не  продвинулось ни на шаг. Оставались магазины. Учитывая, что в Москве их количество исчислялось тысячами,   дело могло затянуться на годы. Прежде чем окончательно отказаться  от версии с приемными пунктами, выборочно решили  проверить  несколько  таких  адресов в  Подмосковье. Надежды на удачу здесь было еще меньше,   чем в столице. Поэтому опытных  сыщиков не привлекали.

Так я оказался в этом городишке.   По легенде предполагалось, что я - обычный бомж,   промышляющий собиранием бутылок. Уже на третий день  выяснил,   что  нестандартную  стеклотару берут только в одном месте.   Но там меня ждало разочарование. Приемщик, вскоре я узнал, что его в городке кличут за любовь к своей малопочтенной профессии Фунфырик,   на мой вопрос  ответил, что посуду из-под "смирновки" больше не принимает. На этом моя карьера частного  детектива  так  бы,   вероятно, и закончилась, не приди мне в голову идея блефа.

Я горестно вздохнул и посетовал Фунфырику: наслушавшись разговоров о том, что за пустые бутылки из-под «смирновки", если их сдавать оптом, хорошо платят, насобирал уже треть сарая  и теперь ума не приложу, куда все это девать.

Приемщик стеклотары вошел  в  мое положение и разъяснил ситуацию.   Поскольку из Москвы к нему  за  нестандартной посудой приезжали, только  когда  набиралась  целая  партия,   а места на складе не хватало,   бутылки из-под "смирновки" он брать перестал. Но оттуда ему до сих пор время от времени позванивают.   И добавил, что если я согласен дождаться очередного  звонка,   то он попробует свести меня с оптовым покупателем. Впереди замаячил хвост удачи!

С тех пор я регулярно наведывался к Фунфырику. В то утро, когда я повстречал Полину, долгожданный звонок состоялся. Сегодня до полудня ему  должны  были перезвонить и уже точно сообщить время приезда фургона.

Фунфырик, типичный тихий алкаш со следами былой интеллигентности, будучи в подпитии, любил пофилософствовать.   Я - слушать. На этой почве мы с ним  быстро  сошлись. Фунфырик оказался фанатом своего непрестижного ремесла. Даже его прозвище было соответствующим:   в советские времена фунфыриками алкаши называли пузырьки с дешевым одеколоном.

Однажды он пригласил меня домой и  показал  целую  коллекцию бутылок. Там  были даже водочный штоф времен царя Петра и настоящая греческая амфора – память об археологической практике в Херсонесе.

Фунфырик, как обычно,   сидел под навесом на перевернутом деревянном ящике.   Перед ним стояли початая бутылка портвейна  и граненый стакан. На обрывке газеты были порезаны хлеб и свежий огурец.

- Примешь грамм двести? - предложил он.

Надо отдать ему должное: мой знакомый до сих пор оставался верен традициям своей хипповой юности: всем напиткам предпочитал дешевые номерные  портвейны. Особо ценил "Агдам" и "Кавказ". Сегодня он баловал себя "тремя семерками" производства  города Дербента.

Я, поскольку едва не с детства полюбил пиво,   а затем плавно перешел на водку, его привязанности к бормотухе не разделял. К тому же портвейн и жара не очень-то сочетались. Однако из уважения к хозяину  отказываться  не стал.   Вино чуть уксило,   но пошло неплохо.   Закусил горбушкой,   на которую положил  кружок огурца.

Вспомнил кстати, что Полина, в отличие от меня, была наверняка голодна.   Прежде  чем  отправлять эту девчонку на вокзал, надо будет обязательно накормить ее. Любопытно, чем она сейчас занимается? Надеюсь,   у нее хватит ума не выходить на улицу. В любом случае лучше не оставлять ее надолго одну.   Но прежде надо  закончить дела  здесь.   Что получится это быстро, иллюзий не питал.

- Я  вчера вечером перелистывал дореволюционное издание библейских апокрифов, - не торопясь, начал Фунфырик, - и любопытную легенду обнаружил.   Про змея-искусителя.   Так вот. По этой легенде змей дал Еве не яблоко вовсе,   а  виноградную  гроздь. Знаешь, сей кислый фрукт меня давно смущал. Ну разве эти наивные недоумки  могли,   слопав  яблоко,   додуматься до чего-либо путного? Сомнительно.   А вот вино - совсем  другое  дело.   Оно глаза на мир открывает.

Фунфырик налил стакан,   выпил и на несколько секунд блаженно закрыл глаза. Только после этого закусил.

Его размышления  были  любопытны.   Но  сегодня меня занимало другое.

- Звонил, звонил твой оптовик, - перешел он к делу. - Завтра днем обещал  подъехать.   Встретишь его здесь и покажешь дорогу на свой клондайк.

Еще раз наполнил стаканы, предложил  выпить за успех.

- Только с условием, что завтра ставлю я.

Фунфырик согласно кивнул.

Попрощавшись, я заторопился назад.   У меня давно уже не было такого хорошего  настроения.   Наконец-то  выпитое начало действовать. Опьянение,   не в пример водочному,   было нетяжелым и удивительно приятным.   Больше не слепило глаза яркое полуденное солнце. Не стесняла дыхание характерная для этого городка смесь сладковатого запаха,   доносившегося с маслозавода, пыли, и выхлопных газов проносившихся мимо автомобилей.   Жизнь была прекрасна: завтра наступал завершающий этап операции.

Предварительно в  агентстве были проработаны три основных варианта, по которым могло  идти  расследование. Первый - просто запомнить номерной знак фургона. Затем нетрудно вычислить принадлежность транспорта. Но у этого варианта были два серьезных изъяна. Выехав  за  город,   водителю  не составило бы труда в укромном месте заменить  номерные таблички. Могло оказаться и так,   что содержимое фургона где-нибудь на тихой московской улочке перекинули бы в другой  грузовик.

Второй вариант считался основным. Узнав заранее время приезда фургона, я должен был связаться с агентством и вызвать подкрепление. Затем - организовать профессиональную слежку, используя для этого три - четыре сменявших друг друга  автомобиля. Но и этот вариант имел серьезный изъян. Окажись у грузовика машина прикрытия, ее экипажу без труда удалось бы обнаружить "хвост".

Третий вариант был рискованным. Я должен был попытаться войти в доверие к водителю. Используя любой предлог,    проехать с ним в кабине столько,   сколько было возможно, чтобы не вызвать у него подозрения,   и выведать как можно больше.   Затем действовать по обстоятельствам. Например, проследить маршрут, используя такси.   Допускалось и силовое давление.

Я не был уверен в малознакомых партнерах, поэтому загодя выбрал именно третий вариант.

Но чтобы завтра все прошло нормально, сегодня следовало отправить в столицу Полину.

Стоило подумать об этом,   как настроение испортилось. Я вдруг поймал себя на мысли, что, несмотря на все те неприятности, которые  она  принесла в мою жизнь,   вовсе не хочу расставаться с ней. Всего за каких-нибудь двое сумасшедших суток эта девчонка,   как  оказалось,   успела прочно войти в мою жизнь.

В сложных ситуациях я приучил себя, прежде чем принимать решение, раскладывать  все  по  полочкам.   Но теперь проверенный способ не помогал.   Чем настойчивее я  пытался  разобраться  в происшедшем, тем больше запутывался.

Я не хочу расставаться с Полиной потому,   что сдурел от  девичьих прелестей?     Действительно,   когда я видел ее обнаженной, мой взгляд как магнитом притягивали ее сливы-груди,   очаровательная попка,   крутой безволосый лобок...   Мои руки до сих пор помнили сладкие ожоги от прикосновений к ее телу, а пухлые приоткрытые губы и невероятные сумасшедшие глаза всего каких-нибудь два часа назад едва не свели меня  ума.

И все же дело не только в этом.   Она, ко всему прочему, все еще ершистый капризный ребенок, которого  нельзя надолго оставлять без присмотра,   и ответственность за эту девчонку,   пока мы вместе,   лежит на мне.

Или ее появление заполнило вакуум одиночества?   В  последнее время я  мучительно тосковал по дочери,   переживал,   что время идет, а я все еще не могу помочь ей.   Тут подвернулась нуждающаяся в защите Полина. Но если так, то все мое поведение в эти дни – просто гнусное. Я едва не воспользовался ее  беспомощностью.   Я  забыл  о самом дорогом и любимом на свете маленьком существе.

Меня все больше раздирали противоречивые чувства.

Попробовал выбросить эти сантименты из головы и  думать  о  деле. Безрезультатно. Нежелание расставаться с этой девчонкой становилось все сильнее.

Зашел в  магазин,   накупил  разной  снеди, выпил в кафетерии сто пятьдесят. Вскоре свернул в свой переулок.   Сердце сразу тревожно екнуло:   напротив  моего дома стоял навороченный  джип, а у калитки дежурил наголо бритый качок.

Я сразу же отступил за угол.   Неужели они все-таки вычислили меня? Точнее, нас?   Но как?   Ладно.   Это, возможно, выяснится потом. Медлить было нельзя.

Я перемахнул через забор и оказался во дворе соседнего дома. Здесь никого не было.   Через щель в заборе стал изучать обстановку.

Судя по доносившемуся из сарая звону,   один из гостей колотил бутылки.   А с ними - надежду на успех операции и, следовательно, на то,   что моя жизнь и жизнь тех, кто от меня зависит, переменится.    Это был крах.   Возможно, останови я его немедленно, и часть посуды удалось бы спасти.   Но в доме была Полина.

Дверь охранял браток атлетического  сложения.   Он  сидел и лениво жмурился на солнышке.

Итак, считая водилу, уже четверо. Плюс столько же,   если не больше,   в доме. Наверняка вооружены. Один против восьмерых -  это даже не смешно.

Первым предстояло нейтрализовать этого щурившегося на солнце братка. До него  -  метра  три.   Главное  -  застать врасплох. Сгруппировавшись,   я  одним прыжком преодолел забор. Это заняло секунды две,   не больше.   Едва коснулся земли,   как бросился вперед, но единственное, что смог - в самое последнее мгновение увернуться от удара уже успевшего встать в боевую стойку противника.  

Вероятно, он почувствовал мое присутствие еще  до  того, как увидел меня,   а  его  ленивая  поза свидетельствовала о полном сосредоточении в себе.   Такое состояние знакомо тем, кто учился драться  вслепую,   когда  отразить  невидимую  атаку можно, лишь полностью сконцентрировавшись на своих чувствах. Следовательно, передо мной - профессионал. Он даже не собирался звать подмогу, явно рассчитывая только на свои силы. Что ж, это  мне было на руку.

Под доносившийся из сарая и до безумия  бесивший  меня  звон разбиваемых бутылок мы кружились перед крыльцом,   примериваясь друг к другу.   Браток начал атаковать первым, причем совершенно неожиданно.   Обычно  момент  перехода противника к активным действиям я предугадывал по выражению глаз. То, что я прозевал начало атаки,   свидетельствовало: передо мной - не просто профессионал, а мастер высокого класса. До самого последнего мгновения его холодные глаза оставались совершенно непроницаемы.

Реакция не подвела меня. Я успел блокировать удар. Поскольку противником был каратист, теперь следовало ожидать атаки ногами. И лишь привычная для  бокса и несвойственная каратистам скорость перемещения по площадке, так называемая танцовка, могла помешать ему.

Он выполнил два прыжка, ни один из которых не достиг цели, и сразу ушел в стойку,   больше свойственную для боксеров. Браток продолжал атаку, я уходил от него, лишь изредка отвечая короткими, но явно болезненными ударами по корпусу.

Кажется, он переставал понимать,   что происходит.   Я не  был для него  соперником,   которого следовало  воспринимать достаточно серьезно.   Противник был значительно моложе меня,   выше, мощнее, тренированнее - в последние месяцы жизнь бомжа не позволяла мне поддерживать надлежащую форму - и приемы демонстрировал классные, но - безрезультатно.

Я перешел в атаку,   когда он этого не  ожидал.   Цели  достиг только первый из моих ударов. От  остальных он без труда ушел. Зато я понял,   что его реакция на почти  неуловимые мгновения была медленнее моей.   Если увеличить скорость атаки, браток рано или поздно начнет допускать ошибки. Все-таки я  расквасил  ему нос.   Это его дико разъярило.   Он слизнул с верхней губы кровь и бросился вперед.   Я сразу нанес удар в солнечное сплетение, получив, в свою очередь, несколько столь сильных ответов,   что едва устоял  на ногах.

Чтобы прийти в себя, ушел в глухую оборону. И от противника, которому наверняка сбил дыхание, я ожидал того же. Напрасно. Он продолжал  атаковать. Черт! Неужели браток оказался хитрее и  специально  подставился  для того, чтобы перейти в ближний бой? Ноги пока еще спасали меня от полного поражения, но его удары достигали цели все чаще.

Эх ты,   мастер  спорта международного класса! Не можешь одолеть и одного провинциального уголовника! Самое  тебе место - в школьном спортзале с сопливыми первоклашками...

Я сломался бы,   если б дело касалось только меня.   Но там, в доме, за спиной этого толстолобика, была Полина.

Неожиданно время  словно  остановилось, и я ощутил то состояние, о котором слышал от знакомого вратаря: человек видит все, что происходит вокруг, как при замедленном воспроизведении, но сам при этом сохраняет нормальную реакцию.

Я остановил атаку сокрушительным ударом в челюсть. Качок зашатался, но устоял.   Тогда я перенес удары на корпус, заставил противника опустить  руки  и,   едва он это сделал,   достал его правой в висок.   Он,   точнее его тело,   сохраняло вертикальное положение еще секунды две. Я не стал дожидаться, пока оно рухнет.

Убедившись, что ни тот, что был в сарае, ни тот, что охранял калитку снаружи, нашей схватки не заметили, я бросился в коридор и рывком распахнул дверь.

Первой я увидел Полину.   Она сидела посреди комнаты на табурете в одних кружевных трусиках. Руки были связаны  за спиной, ноги выше колен прикручены к сидению остатками той самой  злополучной простыни. Я поймал обрадованный, но сразу насупившийся  взгляд, и по его выражению безошибочно  понял, что в случившемся была виновата она сама.    Кроме девчонки в комнате были еще трое.

Один стоял ко мне спиной у окна,   выходившего на улицу. Он был огромен. Второй, ниже среднего роста, в кожаных брюках и такой же черной куртке-косухе, рылся в углу в куче книг.   Третий в  момент  моего  появления выговаривал что-то Полине.   Он повернулся на скрип,   и я поразился холено-надменному  выражению его лица.

Моего вторжения они явно не ожидали.

- Ну вы, ребята, и влипли! – обрадованно заявила эта бестия.

Братки, поразившись то ли ее наглости, то ли моему неожиданному вторжению,   изумленно посмотрели на меня.   Я был  уверен, что, по крайней мере, один из них вооружен. Поэтому воспользовался их секундным замешательством и  действовал  молниеносно. Холеный, стоявший ближе всех ко мне, даже не успел занять оборонительную позицию.   Я с удовольствием сломал  ему  идеальной формы нос, а вторым ударом отправил его на пол. Там красавчик, хватая ртом воздух, как вытащенная на берег рыба, и остался лежать.

"Слон", лишь на мгновение изумившись  тому,   что  произошло, зло сверкнул глазами.   Их выражение не предвещало ничего хорошего. Еще до того,   как мы пошли на сближение, я с горечью понял, что  этот  противник  - сильнее меня не только физически. Передо мной был  универсал. На его стороне было и время. Поэтому ничего не оставалось, как перейти в атаку первым. Он без труда  отбил  мой натиск, и сразу же сам двинулся вперед.

Я на  секунду  остановил его точным ударом в челюсть,   но он лишь тряхнул головой,   словно пытаясь сбросить надоевшую муху, и стал атаковать еще энергичнее.   Я делал все, что мог, но его удары буквально прорубали мои блоки. Активно работая ногами,   я пока уходил от окончательного поражения, но  долго  все это продолжаться не могло.   У меня уже была разбита скула,   вновь саднили ребра,   левый глаз заливала сочившаяся из свезенной брови кровь.

Собрав силы,   я все же попробовал перехватить инициативу, но почти сразу пропустил сокрушительный удар в грудь и отлетел к  стене. В следующий момент он мог, не встречая сопротивления, добить меня.   Но не сделал этого:   тяжеловес явно получал от поединка удовольствие.

Позволив мне пару секунд отдышаться,   "слон"  возобновил  атаку. Как и  я,   он предпочитал действовать кулаками:   к счастью для меня, тесная,   низкая и  захламленная  комната  препятствовала проводить приемы восточных единоборств.

Стоп! Он не может использовать ноги. Зато мне ничто не мешает выполнить прыжок и достать его. Тем более что противник воспринимает меня исключительно как боксера и,   судя  по его стойке, не ждет атаки в стиле каратэ!

В старые добрые времена я не уважал тех,   кто дрался ногами. Не по-людски это. Только теперь было не до сантиментов. Появлялся шанс, который нельзя не использовать. И я решился.

Чтобы грамотно выполнить удар ногой в прыжке,   прежде следовало выйти из ближнего боя. Пока противник не позволял мне этого. Тогда я, отступая, как бы ненароком подвел его к тому месту, где корчился на полу красавчик.   В следующее мгновение лежавший оказался  между  нами.   "Слон" на мгновение замешкался. Этого мне вполне хватило. Успел сгруппироваться,   взмыл вверх и врезал слону пяткой в лицо. Удар оказался столь силен, что я отлетел к противоположной стене.   Поднявшись,   увидел, что он, закатив глаза,   медленно сползает вниз,   оставляя затылком  на кафельных плитках печки широкий алый след.

- Руки! - раздался резкий голос.

Все правильно.   По  крайней  мере  один из них был вооружен. "Кожаный" навел на меня ствол пистолета. Застыв,   я все же начал, хотя и очень медленно, поворачиваться в его сторону. Он мог выстрелить в любой момент.   Окажись я на  его  месте  - сразу же нажал бы на курок.

Он медлил, следовательно, трусил либо был непроходимо глуп.   Первое все же вероятнее.

- И  чего  ты  меня своей пушкой  пугаешь?   - спокойно глядя ему в глаза, спросил я.

Судя по тому, как браток посмотрел на меня, можно было предположить, что он и в самом деле не очень хорошо  понимал,   что происходит. Очевидно, увиденное привело его в состояние, близкое к шоковому. Тем не менее ствол он держал уверенно. Единственное, что я мог, - это продолжить уже начатую психологическую игру.

- Не будь дураком,   глянь в окно.   Дом окружен, друзья  твои повязаны.

Вряд ли он поверил. Однако занервничал и медленно начал перемещаться в сторону окна.   Расстояние между нами сократилось. Все  же  этого  было недостаточно для начала атаки.   Еще каких-нибудь два шага, и  он убедится, что я блейфую.   Положение безвыходное.

Прежде чем дойти до окна, ему надо было миновать Полину. Браток,   не сводя с меня глаз, стал обходить связанную. В это мгновение девчонка,   выгнувшись так, что табурет жалобно заскрипел, ударила бандита ногами в тыльные сгибы коленок. И, не удержав равновесия, сразу упала на пол.

Тот, совершенно не ожидавший нападения связанной пленницы, от удара присел и отвел от меня ствол пистолета.   Нас разделяло метра два с половиной.   Нападать на него в этой ситуации было равносильно самоубийству.   Но выбора  не  оставалось.    Я сделал «маятник»: рванулся  вперед  и сразу же - в сторону. Раздался выстрел, однако в том месте,   куда улетела пуля, меня уже не было. Я прыгнул и в падении выбил у него ствол. Перекатившись через голову,   мгновенно поднялся и парой точных ударов отправил противника на пол. Убедившись, что он потерял сознание, я пришел на помощь Полине и освободил ее от пут.

Юная дрянь  и  не  думала  благодарить  меня  за свое спасение. Вместо этого она возмущенно спросила, почему я сразу не прикончил  подонков?

Меньше всего  на  свете  мне хотелось в очередной раз выяснять с ней отношения. Хотя узнать,   как бандиты вышли на наш след, следовало обязательно. Только потом. Сейчас ждали дела более важные.  

Убедившись, что все трое  пока не собираются приходить в сознание,   я приказал Полине поскорее собираться,   а сам поспешил во двор,   к сараю, где хранились бутылки. Те самые, которые я собирал по свалкам и помойкам  в течение двух месяцев - и в жару,   и в дождь,   полуголодный, без выходных. Те самые, с которых я по вечерам, содрогаясь от невыносимого визгливого скрежета, счищал лезвием ножа наклейки. Те самые, от которых  зависел успех всей операции. Сколько их осталось, и осталось ли хоть что-то?

Дверь в сарай была приоткрыта.   Браток,   стоя ко мне спиной, вынул  из ящика две бутылки, мгновение помедлил и затем звонко ударил их одна о  другую. Осколки посыпались на  внушительных размеров кучу битого стекла.   Разжав пальцы, он отправил  туда  же и бутылочные горлышки. Все это проделал не без  некоторой  театральности.   Видимо, процесс уничтожения посуды доставлял ему своеобразное эстетическое удовольствие.

От всего  увиденного  -  целыми оставались всего два ящика - меня прошиб холодный пот.   Это был полный крах.   С таким количеством бутылок, даже если бы я смог их отсюда унести, со мной не стал бы разговаривать ни один оптовик.

Не в  меру трудолюбивый браток почувствовал присутствие постороннего и повернулся к двери. Поздно. Он даже не успел хоть как-то защитить себя.

Сконцентрировав в  кулаке всю ненависть к нему, в частности, и вообще ко всему, случившемуся со мной в последние дни, я обрушил на этого ублюдка страшной силы удар.   Он вполне мог оказаться смертельным,   но  в  тот  момент я именно этого и желал ему. Противник рухнул на кучу битой посуды,   но боли от порезов, ручаюсь, уже не ощутил.

Я больше не стал смотреть на крушение плодов своего двухмесячного труда. Нужно было как можно скорее уводить отсюда Полину.   Браток, беспечно дежуривший за воротами, в любой момент мог заглянуть во двор и забить тревогу. Не исключено, что он уже успел это сделать.

Когда я вошел,   девчонка стаскивала с "кожаного" проклепанные джинсы. Она разогнулась, и я на мгновение застыл: настолько ее наряд выглядел  шокирующе.   Несмотря на всю серьезность ситуации, в которой мы находились, я едва не покатился со смеху.

Кроме трусиков,   на Полине был почти   прозрачный  кружевной лифчик - из белья, купленного позавчера на рынке, и ...   самая настоящая оперативная кобура, из которой чуть ниже подмышки  торчала  рукоятка  пистолета.   На  лбу краснела ссадина,   полученная  в  результате недавнего падения вместе с табуретом,   волосы были растрепаны. Все это придавало ей пародийное  сходство с какой-нибудь непутевой стриптизеркой из штата Техасс.

Вызывающе глядя  на  меня,   Полина продолжила свое занятие. Она занималась сейчас самым настоящим  мародерством.   Я должен был немедленно остановить ее,   но не стал этого делать. Все-таки эта бестия,   надо отдать ей должное,   только что спасла  мне жизнь.

Братки "засекли" девчонку,   когда она, нарушив мой запрет, пошла в магазин за колбасой и выпивкой.   Они ворвались в дом через несколько минут после того,   как Полина, скинув сарафан, расположилась на  матрасе  со  стаканчиком пива.

Им нужен был прежде всего я.   Зачем  они  связали  девчонку? Возможно, ждали  моего  прихода,   чтобы  затем помучить нас на глазах друг у друга.   Они не трогали ее.   Но Король  пообещал: если я не вернусь, ей придется отвечать за двоих.

Полина раздела  продолжавшего оставаться без сознания бандита, натянула на себя его куртку и джинсы. Все пришлось впору. Теперь вид у нее стал еще более воинственный. Для полного сходства с североамериканской разбойницей моей спутнице не хватало лишь мустанга.

Едва мы  вышли  на  крыльцо,   как за забором послышался визг тормозов, хлопанье  дверок и отборный мат.   Очевидно,   прибыло подкрепление. Схватив Полину за руку, я бросился вглубь двора, надеясь скрыться за углом дома прежде,   чем братки откроют калитку. Петли заскрипели буквально через секунду после  того, как мы успели забежать за угол.

Увиденное во дворе должно было заставить их  рассредоточиться и затем осторожно проникнуть в дом. Если так, то у нас  оставались в запасе минуты три,   не меньше. За это время, петляя огородами, можно было попытаться уйти от погони.  

От участка  Петровича нас отделял редкий покосившийся частокол. Раздвинув полусгнившую ограду, я пропустил вперед Полину, затем пролез сам и вернул колья на прежнее место.

Сосед, по всей видимости, уже изрядно принявший на грудь, сидел на крыльце.

- Я так разумею, что калитка сегодня - не про вас, - заметив наше появление, констатировал он.

- Разумеешь правильно, - согласился я.

- Гости, никак, те самые?

Уважаю понятливых людей. Петровичу достаточно было моего утвердительного кивка,   чтобы подняться и без лишних  разговоров повести нас вглубь своего огорода,   в густые и с виду непроходимые заросли терновника.   За стеной колючек  оказался  заросший крапивой и лопухами двор заброшенного дома, выходившего на соседнюю улицу. Мы быстро пересекли ее. Старик вел нас проходными дворами.   Вскоре я потерял ориентацию и уже не понимал, в какую сторону мы движемся.

Полина, прихрамывая,   брела позади и тихо,   так,   чтобы я мог слышать, а Петрович нет, ворчала что-то про ненормального деда- марафонца.   Я старательно делал вид, что ее причитаний не слышу.   Проводник,   словно стараясь подтвердить слова этой невыносимой девчонки, шел все быстрее.

Однажды, в порыве пьяной откровенности, он рассказал, что на его счету  - шесть удачных побегов.   Теперь мне казалось,   что дед-уркаган рванул в седьмой. Но как только Петрович сообщил мне, что ведет нас к остановке пригородного автобуса,   я остановил его.   Несмотря на  все случившееся, в  мои планы пока не входило покидать этот негостеприимный городишко.

Старик посмотрел на меня как на ненормального.

- Да вы бога и дьявола должны молить, чтобы выбраться  живыми! -  возмутился он.   - Король с минуты на минуту соберет свою бригаду, и тогда они перетряхнут весь город!

- Если  кто  и будет собирать эту шваль,   то уж точно не Король, - как бы невзначай вставила Полина.

Петрович недоуменно посмотрел на нее. Потом - на меня.

- Ты что, Короля замочил? - недоверчиво спросил он.

- И Бизона, - добавила девчонка, ковыряя в земле носком кроссовки.

Полина буквально  упивалась наступившей немой сценой.   Впрочем, длилось это недолго.   Петрович уважительно крякнул и,   не говоря больше ни слова, повел нас совсем в другую сторону. Минут через десять мы оказались на поросшем кустарником пустыре, который  окружали  недостроенные,   давно уже заброшенные кирпичные здания.

- Здесь вы схоронитесь до утра,   - кивнул  он  на кусты.

Мы недоуменно посмотрели на него.   Ночевать,   пусть даже и в жару, под  открытым  небом после всего,   что сегодня с нами случилось, было уж слишком сердито.   Впрочем, выбирать не приходилось. К тому же в этих развалинах нас действительно вряд ли станут искать.

Полина думала иначе. Презрительно сплюнув, она зло посмотрела на Петровича, отвернулась и тихо, но внятно выругалась. Слова, произнесенные в наш адрес, были очень нехорошие.     Мне стало стыдно.

«Врезать ей, что ли? » - подумал я.

Старик между тем раздвинул кусты и, кивнув мне, углубился в заросли. Я, ничего не понимая, последовал за ним. Через несколько шагов мы оказались на небольшой поляне.   Петрович сдвинул грубо сколоченный деревянный щит. Оказалось, им прикрывался колодец тепловой камеры.

- Теперь это место одному мне в городе известно. Тут вы будете в полной безопасности, - пояснил он.

Увидев продиравшуюся вслед за нами сквозь заросли Полину, добавил:

- Если, конечно, дурить перестанете.

Я чувствовал себя  как нашкодивший ученик.   Что  думала  Полина,   не знаю. По крайней мере,   огрызаться в ответ,   против своего обыкновения, Осиное Гнездо не стала.

Петрович ушел  так быстро, что я не успел поблагодарить его.

Мы остались  одни.   Я встал на колени и заглянул в люк. Вниз вела лестница.   Спустившись  в  тепловую  камеру,   осмотрелся. Здесь было сухо.   На трубах лежал деревянный топчан. Рядом, на перевернутом кверху дном фанерном ящике,   стояли три  донельзя грязных граненых  стакана.   В  углу валялись пустые консервные банки.

Петрович, судя по всему, ошибался. Это место было известно не только ему. В любом случае, пока не появились хозяева,   мы могли здесь отдохнуть.

Я постепенно начал  расслабляться. Сразу почувствовал себя отвратительно. Вновь заныли ребра, дали о себе знать и травмы сегодняшние. Подташнивало,   кружилась голова. Хотя, если судить  объективно,   я еще хорошо отделался.   Выдержать две такие схватки подряд  и остаться на ногах - подобное случается только раз в жизни. Тем более с человеком, который отнюдь не избалован фортуной.

Вслед за мной вниз спустилась Полина.

- Ну и гадюшник! - брезгливо осмотревшись, произнесла она.

Я сделал вид, что не обращаю на нее внимания.

- Нет.   Это не гадюшник.   Хуже! - не унималась юная бестия.

- Себя благодари,   - выдержав достаточно продолжительную, по моему мнению, воспитательную паузу, равнодушно ответил я.

- А чего я такого сделала? - искренне возмутилась эта дрянь. - Всего  лишь сходила в ближайший магазин за пивом и колбасой.

Я недоумевал.   Неужели  передо мной стояла такая дура?    Она сходила за покупками!   А может,   они все в этом возрасте умственно отсталые?   Может,   все думают чем угодно,   только не головой?

- Ну и где твоя колбаса?   - как можно язвительнее поинтересовался я.

Действительно, хотелось есть,   но еще больше - выпить.   И теперь я был вдвойне зол на нее за то, что по своей непроходимой глупости она оставила меня сегодня без обеда.

- Здесь, - утерла мне нос Полина, выставляя на стол из своей сумочки снедь.

- А остальное?

- Я,   пока шла в магазин,   подумала,   что пива нам все равно не хватит,   и решила купить что-нибудь посущественнее,   -  ответила девчонка и вынула бутылку водки.

Черт! Она ударила меня под дых.   В стакане сорокоградусной я нуждался теперь больше всего на свете.

Полина достала перочинный ножик, порезала хлеб, колбасу, откупорила бутылку и выжидательно замерла.

Грязные стаканы доверия не внушали. Пришлось пить из горлышка. Теплая  водка  шла тяжело, и я мысленно обругал девчонку за то, что она не догадалась прихватить в магазине еще и пару бутылок пива.

Первый глоток встал в горле колом,   второй  едва  протолкнул его, и лишь третий поставил все на свои места. Я с наслаждением занюхал водку ржаной коркой - только выпивохам  дано  знать настоящий аромат хлеба, и принялся  за бутерброд.

Полина потянулась  за бутылкой.   Не приостанавливая трапезу, шлепнул ее по пальцам.   Церемониться с этой  дрянью  я больше не был намерен. Полина обиженно отдернула руку,   делано вздохнула, запустила ладонь в свою сумочку и... достала оттуда бутылку пива.

Ну, бестия!

Моей гордости хватило ненадолго.   Едва дождавшись,   пока она утолит жажду и поставит полупустую бутылку на ящик, я взял пиво и с наслаждением допил то,   что оставалось. Мне было совершенно все равно, что эта смазливая извергиня обо мне подумает. Потом отвалился к стене и закрыл глаза.

Итак, оставшись в городе,   я сделал окончательный выбор. Самый рискованный в своей жизни. Но правилен ли он? Склад уничтожен. Следовательно, козырей для знакомства с водителем фургона у меня нет. Хуже того. Теперь даже подходить к нему опасно:   фактически я "кинул" его.   Не было надежды и на вариант со слежкой.   Самому бы живым отсюда выбраться. И уж тем более глупо рассчитывать на то, что смогу выйти на подпольный завод,   запомнив номер фургона.   Такое бывает только в примитивных детективах.

Ощутил, как кровь запульсировала в висках.   Неужели у меня не осталось никаких шансов?

Я открыл глаза и вновь потянулся к водке.   Пил,   не чувствуя вкуса. Отказался от протянутого  Полиной  бутерброда. Вновь привалился к стене. Недоуменно пожав плечами, она сама с аппетитом принялась уплетать его.

С досадой вспомнил, что ко всему прочему крепко подвел своего благодетеля и просто хорошего мужика Фунфырика. Может, сходить завтра к нему с утра пораньше извиниться?   А что? Объясню все как было. Заступился за девчонку, ее дружки в отместку переколотили все мои бутылки...

Черт. Совсем у меня крыша съехала. До сантиментов ли теперь!

Полина тем временем стала раздеваться.   Она разулась,   сняла куртку и  джинсы.   Я  не понимал ее.   Здесь действительно было почти так же жарко, как и наверху. Но, по крайней мере, одежда хоть как-то предохраняла от соприкосновения с пылью. Неужели у нее напрочь отсутствует элементарное чувство брезгливости?

Теперь пацанка сидела, если не брать в расчет воинственной портупеи, в одном чертовски соблазнительном белье. Ни с того ни с сего подумалось вдруг,   что без верхней части этого гарнитура Полина вполне могла бы обходиться еще лет пятнадцать - двадцать.

Подобным образом,   видимо,   рассудила и она. Помедлив, сняла лифчик и  засунула  его в сумку.   Расстелила джинсы на досках, достала из бокового кармашка сумочки ножницы и отважно  принялась резать кожу там, где начинались штанины.   Искромсав джинсы,   взялась за куртку. В считанные минуты она изменила ее до  неузнаваемости.   Рукава  полетели  на землю вслед за брючинами. Досталось и бокам, и поясу.

Закончив изуверство над одеждой,   девчонка натянула на  себя то, что осталось,   сунула ноги в казаки, встала и выжидательно посмотрела на  меня.   Я на происходившее никак не  реагировал. Тогда Полина картинно повернулась - очевидно,   она воображала себя на подиуме - и, по своей привычке откинув пышные волосы на бок и приоткрыв  пухлые губки, глянула на меня уже откровенно вызывающе.

Зрелище было не для слабонервных. Шорты, вырезанные так высоко, что  оставляли полуобнаженной попку,   расстегнутая и поэтому почти не прикрывающая дерзко торчавшие груди жилетка, высокие, крокодиловой кожи казаки на расставленных на ширину плеч стройных загорелых ножках - все это откровенно эротическое безобразие, вынужден признаться, ей шло, и  даже больше:   бесстыжая  девчонка  выглядела  чертовски соблазнительно. Но знать это ей было вовсе не обязательно.

Едва сдержался, чтобы не воспользоваться моментом и зло высмеять свою юную подругу.

Полина стушевалась. Разом сникнув,   она села рядом со мной и, как бы извиняясь,   произнесла:

- Я так давно мечтала купить кожаные шорты...

Мне стало жаль эту дуреху.

И почему, в самом деле, я на нее взъелся? Раз даже в этой ситуации Полину больше всего занимали тряпки, это свидетельствовало лишь о том,   что передо мной - обыкновенная стопроцентная баба. И винить ее в этом просто глупо.

Вот только как теперь я выведу сие чудо на  улицу?   Смотреть на нее наверняка сбежится  полгорода.   Интересно,   братки  нас найдут через пять минут или через десять?

Я поймал себя на мысли,   что начинаю бравировать своей храбростью.

Девчонка уселась рядом,   скрестила ноги на манер йога и стала, не отрываясь, смотреть на противоположную стену. Возможно, она изображала обиду,   возможно, на самом деле медитировала.

Что-то незримо  начинало  меняться  в наших отношениях. Полина впервые, если не считать того истерического признания в первый день знакомства,   была  со  мной  откровенна.   Пусть по самому ерундовому поводу. Но ей даже такая  откровенность  далась нелегко.

Я потянулся к бутылке и сделал еще пару глотков. Попробовал задремать.   Но почти сразу вынужден  был  открыть глаза,   потому что Полина неожиданно вскрикнула.

Морщась от боли,   девчонка слезла с настила.   Оказалось, что, когда она пыталась устроиться на досках поудобнее,   ее угораздило заполучить  в мягкое место,   как раз туда,   где кончались шорты, занозу.   Она попробовала вытащить ее,   но лишь обломала кончик и теперь нуждалась в помощи.

Полина протянула мне иголку. Повернувшись спиной, деловито спустила шорты до колен. Остававшиеся на ней   трусики-полоски лишь подчеркивали  очаровательную  юную наготу.   Я  едва удержался, чтобы непроизвольно не поцеловать ее в эту молочно-белую упругую попку.

Едва вытащил занозу, как из открывшейся ранки потекла струйка крови. Сразу же приложил к этому месту для дезинфекции горлышком водочную бутылку.   Получилось не очень ловко: когда я через секунду отнял посудину,   оказалось, что в ее содержимое попала капелька крови.   Впрочем,   она сразу бесследно растворилась  в прозрачной жидкости.

Полина натянула шорты, затем расстелила на досках обрезки кожи и лишь после этого осторожно уселась вновь.

Я глотнул еще водки.   Готов был биться о заклад, что ее вкус чуть изменился.

В  памяти  всплыли  строки  прочитанной  когда-то  и,   казалось, напрочь  забытой  книги: "... смешалась кровь девственницы с вином, он выпил содержимое склянки,   а старуха колдунья прочитала непонятное, но от этого еще более страшно звучавшее под темными сводами пещеры заклинание...".

Хотя в действительности все было не так:   и Полина отнюдь не была девственницей,   и не вино было в бутылке,   а обыкновенная водка, и тепловая камера мало походила на пещеру,   я, хотя никогда прежде не считал себя суеверным, на  мгновение  подумал, что  хорошее  заклинание в этой  тупиковой  ситуации нам вовсе не помешало бы.

Нет. Пить все-таки надо меньше.

Неожиданно наверху раздался шум. В проеме показалась голова молодого мужика,   по  виду  - бомжа.   Под правым глазом у него красовался изрядный синяк.   Недоуменно щурясь, он посмотрел вниз и растерянно крикнул:

- Блин, здесь люди!

В проем  заглянул второй тип. У него синяк светился под глазом левым.   Он долго смотрел на нас, видимо, что-то соображая, потом поднял голову и сообщил некоей Натахе,   что, блин, действительно, в их норе уже сидят мужик с  девкой.

Я загадал,   что  если у Натахи в синяках окажутся оба глаза, то когда-нибудь нам, блин, непременно повезет.   Над проемом склонилась женская голова, и я вновь начал верить в свою фортуну. Причем оба глаза, несмотря на эти нелицеприятные обстоятельства,   были жирно подведены, а губы - густо накрашены.

- Вы  че тут делаете?   Это наше место!   - решительно заявила Натаха.

Левосинячный добавил,   чтобы мы немедленно убирались отсюда, иначе он с нами "разберется".

Перспектива вновь оказаться на улице совсем не радовала.   Но и обострять отношения  с  неожиданно  объявившимися  хозяевами потайного логова не стоило.

- А меня уверяли, что в этом городе люди прямо-таки славятся гостеприимством! - делая вид,   что не замечаю забавную троицу, удивился я, обращаясь к Полине.

Девчонка, с нескрываемым любопытством наблюдавшая за тем, что происходит, охотно подыграла мне,   изобразив на лице искреннее недоумение.  

То ли мой изысканно-вежливый слог произвел  впечатление,   то ли сыграло роль обстоятельство, что я, как бы игнорируя вторжение, обратился с вопросом к своей подруге, но хозяева берлоги стушевались.

Я решил  окончательно  поставить троицу на место.   Обратив вверх удивленный взор, словно только сейчас обнаружив посторонних, я тем же вежливым тоном осведомился,   не желают ли господа, прежде чем обсуждать спорные аспекты категории собственности,   откушать горячительного.

Очевидно, у "господ" с сообразительностью было туговато. Натаха, склонив голову набок,   непонимающе округлила глаза, правосинячный недоуменно  посмотрел наверх, а его коллега по увечью, свесив голову, очумело переспросил:

- Че?

Конец затянувшемуся групповому идиотизму положила Полина. Не выдержав, она взяла на себя обязанности переводчика:

- Пить  будете  - айда вниз.   Нет - пошли к чертям собачьим! Нам больше достанется.

Через считанные  секунды чудная компания сидела напротив нас и с вожделением смотрела,   как Полина строго по булькам разливала в услужливо поданные стаканы остатки водки.

Мужикам было не больше тридцати,   а их подруге -  смазливой, пышногрудой и,   судя по вечно удивленному выражению глаз, глуповатой  девице - и того меньше.

Троица оказалась еще та.   Едва выпив, мужики с надеждой посмотрели на меня, а Натаха, икнув, как бы невзначай пододвинула пустую бутылку ближе к себе.

Налаживавшийся с аборигенами контакт  нуждался в подпитке. Я достал пачку денег,   отсчитал стольник,   протянул им и предложил сходить за водкой.

Как выяснилось,   наличность мне показывать не следовало. Мужики красноречиво переглянулись. В руке у  одного  из этих неблагодарных оказался кухонный нож, а у другого - длинная ржавая отвертка. На сегодня это было уже слишком. Сделав вид, что не  замечаю сих зловещих приготовлений,   я откинулся к  стене  и  прищурил глаза. Полина, наоборот, оживилась.

- Ну и жара здесь! - заявила она, расстегивая жилетку.

Мужики открыли  от изумления рты, да так и застыли.   Не знаю, что поразило их больше - непринужденно  обнаженные  груди  или   торчавшая из кобуры рукоятка пистолета.   Наверное,   и то,   и другое. Их подруга,   охнув, села на проходившую вдоль противоположной стены широкую трубу.

Полина упивалась своей победой. Она безо всякого сопротивления отобрала у правосинячного нож, деловито  потрогала лезвие и, возвращая его владельцу,   заметила,   что ножичек туповат,   но для колбасы сгодится.

Натаха смотрела на нее восхищенными глазами.   Мужики,   словно очнувшись, суетливо  стали  собираться  в магазин.   Когда они, предварительно наказав своей  подруге  приготовить  "закусон", ушли,   Натаха  встала и  суетливо  принялась накрывать на импровизированный стол. Из пакета одно за другим появлялись помятые вареные яйца,   заветренные кружки дешевой колбасы,   свалявшиеся куски  ржаного  и  пшеничного хлеба,   разнокалиберные конфеты, печенье и даже пряники.   В довершение  всего  посреди ящика в  щель  между  досками был с гордостью воткнут бумажный цветок на проволочной ножке.

Мне стало  ясно:   мы  попали в компанию кладбищенских "шакалов". Вся  эта  снедь, без сомнения, была собрана чудной троицей на могилах.

Вскоре аборигены  вернулись и выставили на ящик пару бутылок сорокоградусной и с десяток - пива.   Когда Полина заявила, что водку пить не  будет,   мужики  глянули на нее с нескрываемой признательностью.

После первой  закусывать не стали,   а сразу разлили еще. Осушив стаканы по второму разу, дружно выждали с минуту, и лишь после этого жадно накинулись на еду. Столь суровая технология потребления алкоголя быстро дала  результаты:   глаза  у всей троицы уже на первом бутерброде "поплыли", лица покраснели, зато пальцы дрожать перестали.

Полина, не обращая на хозяев внимания,   с аппетитом уплетала яйца, колбасу и пряники, то и дело запивая все это пивом.

Я пил наравне с ними, но водка меня почти не брала.

- Скучновато,   - переглянувшись с правосинячным, сказал тот, у которого синяк расцвечивал глаз левый.

- Может,   в картишки перекинемся? -  как бы нехотя предложил его сотоварищ по увечью.

Им не давали покоя наши деньги.

- На что играть будем?   - сразу  оживилась заскучавшая  было Полина. - На раздевание?

- А капуста у тебя есть? -  поинтересовалась Натаха.

В ответ Полина вытащила из кармашка жилетки пачку  червонцев.

Я не понимал ее.   Неужели девчонка от пережитого за эти  дни совсем сдурела? Или пиво так шибануло ей в голову? Наверняка у этих ухарцев карты крапленые,   и они, как пить дать, разденут ее сначала в переносном, а затем и в прямом смысле этого слова. А вообще-то черт с ней.   Пусть делает, что  хочет,   лишь  бы  мне больше нервы не трепала...

Заявив, что играть не буду, я откинулся к стене и попробовал задремать. Но сон,   несмотря на изрядное количество принятого на грудь, не шел. Я стал вполглаза наблюдать за происходящим.

Натаха тоже играть отказалась. Оставшиеся выбрали "очко".

Полине с самого начала катастрофически не везло.   К тому  же ее партнеры,   почти не скрываясь,   играли на один карман. Да и замусоленная колода у них была наверняка  крапленая.   Девчонка быстро спустила  все  деньги  и,   лишь когда поставила на кон, правда, не снимая, свою жилетку, выиграла в первый раз.    То, что  стало  происходить  далее,   иначе как чудом назвать было нельзя. Она вернула все, что проиграла до этого, затем на ее половину стола переместились деньги бомжей.   Потом туда же последовали их рубашки, ботинки и брюки.

Позднее  эта невероятная девчонка  рассказала мне, что несколько лет занималась в цирковой студии у фокусника. Поэтому обыграть полупьяных бомжей ей не составило труда. Но тогда, наблюдая за происходящим, я просто не верил глазам своим.

Покрасневшие не  столько от выпитого,   сколько от испытываемого шока мужики, ничего не понимая, теперь ставили на кон то, что могло иметь хоть какую-нибудь ценность,   вплоть до ржавого консервного ножа, и неизменно проигрывали.

Когда бомжи остались лишь в трусах,   а все содержимое их котомок стало собственностью Полины,   они пошептались и правосинячный заявил,   что на кону - Натаха.   Но только против всего, что проиграно.

- Че - че?   - не понимая,   переспросила уже порядком набравшаяся девица.

Когда же,   наконец,   до  нее дошла вся гнусность предложения своих друзей  или кто они там ей были,   Натаха громко икнула и заявила:

- Ах так? Ну и хрен с вами!

И, обращаясь уже к Полине, добавила:

- Играй, девонька, на меня. Не пожалеешь!

- Ты  на самом деле согласна быть моей рабой?   - не поверила Полина.

- Согласна, на все согласная я.   Лишь бы не оставаться больше с этими змеями!

- А что ты умеешь?

- Все!

- И ..., - Полина задумалась, - частушки поешь?

- А как же.

- Покажи.

Натаха облизала губы,   набрала в легкие воздуха и  сипловато затянула:

Я купила колбасу

И в карман положила,

А она, такая б...,

Меня растревожила.

- А что дальше было? - спросила Полина.

Натаха охотно спела о том, что было дальше.

- Ну и чем все это кончилось?

- Акацией,   - ответила Натаха.

Сообразив, что Полина ее не поняла,   вновь набрав воздуха, выдала:

В городском саду цветет акация.

Самая счастливая здесь я.

У меня сегодня менструация,

Значит, не беременная я!

- Годится,   - повернувшись  к мужикам, согласилась Полина. - Но прежде я хочу увидеть товар лицом. Пусть она разденется.

Натаха, не дожидаясь приказа  своих спутников, быстро начала скидывать одежду и через минуту  уже  стояла   голышом.    Несмотря на два фонаря под глазами и еще с десяток синяков по всему телу,   она была по-своему интересна.

С  чуть  полноватой, тем не менее стройной фигурой, с  узкой талией и налитыми,   но еще высокими грудями, со смазливой мордашкой и  глуповатым,   но не портящим ее выражением глаз,   эта спившаяся русская красавица выглядела весьма соблазнительно.    Как она вообще попала в эту компанию?   Хотя чего уж тут непонятного, мельком глянув на Полину, мысленно вздохнул я.

- А что у нее на попе?   - недовольно воскликнула потенциальная рабовладелица.

- Это  меня Сашка сигаретой прижег,   когда прошлой ночью  на кладбище трахал, - равнодушно пояснила Натаха.

- Не ври, сука, это не я вовсе, а Колян. И не на кладбище, а на городской свалке! - возмутился правосинячный.

- А ты что,   над ними со свечкой стоял?   - полюбопытствовала девчонка.

- Очень надо.   Я в это время козу тамошнего сторожа доил,   - ответил Сашка, - а то  пятно я сам у Натахи только утром обнаружил, когда в кабинке общественного туалета ее...

Но что  именно  вытворял  кладбищенский Казанова с ней в столь деликатном месте, мне не довелось узнать, потому что Полина вновь начала сдавать карты.

Через минуту все было кончено.   Натаха,   подобрав валявшуюся на земляном полу одежду,   перешла на нашу сторону и  по  кивку своей юной хозяйки послушно села рядом с ней.

Полина, вдоволь насладившись триумфом, снисходительно разрешила вконец очумевшим от случившегося мужикам забрать свое барахло и заявила, что дарит Натаху мне.

Не удостоив ее ответом, я отвернулся к стене и закрыл глаза. Эта юная  извергиня продолжала издеваться надо мной самым беззастенчивым образом.   Не сумев соблазнить меня,   она хочет сделать это чужими, так сказать, руками? Но зачем?

Я так  и не сумел разгадать эту  загадку. Вскоре провалился в тяжелый водочный сон.

Проснулся часов в девять.   Полина спала, свернувшись калачиком, в моих ногах. Чудная троица дружно храпела, лежа в обнимку на куче тряпья у противоположной стены.   Пора  было  отсюда уходить. Стараясь не разбудить бомжей,   я растолкал свою спутницу. Мы стали выбираться наверх.

- А Натаха? - дернула меня за рукав девчонка.

Неужели она и в самом деле такая дура?   Я поднял руку, чтобы влепить ей затрещину, но Полина успела отскочить в сторону.

К Фунфырику я  решил прийти чуть раньше оговоренного накануне срока. Двигаться мы старались проходными дворами и , кажется, никого из  тех, кто  мог  бы нами интересоваться,   по пути не встретили.

Мой склонный к философии друг  сидел, как водится, в тени навеса за початой бутылкой портвейна. Судя по его не в меру  здоровому цвету лица, эта бутылка сегодня была уже не первая.

Поздоровавшись, он кивнул на ящик напротив. Я присел.   Полина гордо остановилась чуть поодаль. Вероятно, кожаный супермодный прикид не позволял юной амазонке находиться  слишком близко к компании двух задрипанных пьянчуг.

Впрочем, Фунфырика появление юной дивы, судя по всему, интересовало лишь постольку, поскольку он из-за ее  кретинизма не мог решить, два стакана доставать или только один.

Он быстро "врубился" в ситуацию и ненавязчиво поставил мою спутницу на место:

- К сожалению, очаровательная леди, текилу  я с утра не употребляю, а  портвешок  несовершенолетней предлагать рука не поднимается.

Он разлил  бормотуху по стаканам, и мы выпили.   Помолчали, закусывая порезанным на кусочки  плавленным     сырком  "Дружба". Через пару  минут  это  увлекательное упражнение повторили.   Я медлил, не зная, как начать рассказ о том, что случилось. Фунфырик сам помог мне, спросив, готова ли к погрузке «смирновка».

- Нет больше товара, - выдержав  приличествующую трагической ситуации паузу,   ответил я и сжато, опуская  ненужные  подробности, рассказал о том, что произошло вчера.

- Так это ты Короля с его бандой замочил?   - восхищённо  переспросил мой уже порядком "уехавший" друг.

- Он  ещё и ментам их место указал,   - вмешалась  в разговор снизошедшая, наконец, до нас со своих прэдапортэшных высот Полина.

- Да об этом весь город гудит!   - восхищению Фунфырика, казалось, не было предела.

С минуту он разглядывал меня,   словно видел впервые, а затем категорически заявил:

- Ну, мужики, за это надо выпить!

По  стаканам  -  на  ящике появился и третий - жизнерадостно забулькал портвейн. Полина, нисколько не оскорбившаяся тем,   что её возвели в ранг "мужика",   а наоборот, мигом растаяв от гордости, не заставила себя ждать, и три стакана звонко стукнулись гранёными краями.

- А  ты  хоть знаешь,   что менты с братками вместе в поисках тебя успели весь город на уши поставить?   - допив  бормотуху, уже серьёзно спросил Фунфырик.

- Догадываюсь.

- И что делать собираешься?

- Думаю.

Фунфырик помолчал, потом вздохнул:

- Да. Дела.

- Меня  больше волнует,   что я зря сюда фургон вызвал,   тебя подставил.

- Фургон - ерунда.   Как приедет,   так и уедет. А вот каким образом вам теперь из города выбраться, это вопрос. Наверняка ещё со вчера все выезды наглухо перекрыты. Оружие у тебя есть?

Я отрицательно покачал головой.

- Жаль.

- А неустойку водила этот  с нас не потребует?

- Да что он, не мужик, не поймет?

- Не знаю.

Фунфырик харахорился.   Серьёзные ребята, а я был уверен, что за товаром должны были приехать не лохи, подобного не прощают. Я - законченный мерзавец.   Подставил хорошего человека, да еще и рассчитываю на его помощь.

- Ты прав. Это дело надо обмозговать.

Фунфырик думал минуты три, а потом заявил:

- Пулемёта я вам,   ребята,   конечно,   не дам. Но помочь выбраться из города - попробую. Деньги есть?

У меня должно было остаться тысячи полторы. Но речь,   как я понимал, шла о сумме куда более серьёзной.

Не дожидаясь ответа, Фунфырик хлопнул себя ладонью по лбу:

- Чёрт! Какие у бомжей  могут быть деньги!

Да. Полина  явно имела склонность  к  эффектным  театральным сценам. Она запустила ладошку в нагрудный карман жилетки и вынула оттуда туго скрученную пачку стодолларовых купюр.

О происхождении  валюты я мог у этой  юной  мародёрши  и  не спрашивать. Зато на Фунфырика эта немая сцена впечатление произвела. Он захлопал глазами и даже пару раз хватанул ртом воздух.

План нашего спасения был прост. Поэтому почти гениален. Тому, кто  должен был приехать за уже несуществующими бутылками, Фунфырик намеревался поведать мою героическую историю, а затем предложить за  вынужденную холостую ходку ощутимую компенсацию и за дополнительную плату - вывести нас из города.

Вот только согласится ли человек, и так уже замешанный в криминальном бизнесе,   ввязываться, пусть даже за хорошие деньги, в ещё одну авантюру?   Как бы то ни было, других реальных вариантов бегства из города пока что не существовало.   А в  случае согласия у меня появлялся шанс проследить его маршрут.

Теперь оставалось дождаться прибытия этого фургона.

Поскольку здесь мы находились на виду,   Фунфырик отвёл нас в свою подсобку и оставил одних. Это было весьма кстати. Я просто горел  желанием высказать юной воровке то,   что о ней думаю.

Мы с минуту смотрели друг другу в глаза.   Я - возмущённо, она,   по своему обыкновению,   вызывающе дерзко. Однако напускной бравады хватило  ненадолго.   Впрочем,   проиграв  дуэль взглядов, Полина компенсировала своё поражением другим.    Подбоченившись, девчонка заткнула пальцы за пояс шортов, тем самым как  бы ненароком распахнув борта кожаной жилетки и выставив на моё обозрение едва прикрытые полупрозрачным  бюстгальтером дерзкие  груди.

К тому  моменту выпитый на жаре портвейн уже крепко ударил мне в голову.   Я  чувствовал, как  кровь  приливала  к лицу и всё сильнее колотилось сердце. Она вновь вывела меня из равновесия.   Эта дрянь откровенно издевалась надо мной - человеком,   который годился ей  в отцы, да ещё и явно провоцировала меня.

- Откуда валюта?

- У Короля позаимствовала.

У меня слов не было от возмущения.   Ещё мгновение - и я сорвал бы порнушный лифчик и с садистским удовольствием отхлестал эту девчонку по щекам.

Неожиданно открылась дверь. Вошёл  Фунфырик.

- Андрей, он приехал. Пошли, «перетрем».

Строго-настрого приказав Полине и носа не высовывать из подсобки, я двинулся вслед за ним.

Во дворе находился крытый фургон с московскими  номерами.   У  кабины  стоял  коренастый мужчина средних лет с наглыми,   навыкате,   поросячьими глазами. Он был явно разозлён,   хотя и старался не показывать этого.   Водитель подозрительно посмотрел на меня.    

- Я  частным извозом не промышляю,   - выслушав извинения,   а затем просьбу Фунфырика, ответил он.

- Они же деньги дают. И хорошие. Все убытки покроешь.

Водитель равнодушно покачал головой.   Он даже перестал смотреть на  нас.   Мы для него больше не существовали.   Я понимал, что дальше говорить с ним бесполезно.   Чёрт! И дёрнуло же меня связаться с этой девчонкой! Если бы не она...

Оставалась, правда, совсем уже безрассудная идея нанять такси и следовать за фургоном.   Но шансов на то,   что нам удастся выбраться из города, практически не было.    В это время раздался скрип двери.

Из  подсобки вышла Полина. Она, подбоченясь  так же,   как чуть раньше стояла передо мной, пожалуй, лишь  ещё  более откровенно выставив груди, застыла в дверном проёме.

Водитель мигом оживился:

- Так это из-за неё весь сыр-бор?

Я, внутренне вскипев от злости,   утвердительно кивнул.   Он с минуту буквально раздевал её  взглядом,   потом  повернулся  ко мне:

- Ладно,   уговорили. С тебя я возьму баксами. А вот с девочкой будет загвоздка. Понимаешь, правило у меня. Если я их подвожу, то уж совсем не за деньги.

Интонация, с  которой эти слова были произнесены,   и взгляд, направленный на Полину,   не оставляли сомнений в том, что он имел в виду.

Торговать девчонкой?   Я должен был сразу же поставить  его  на место. Но,   просчитывая  все  возможные  последствия отказа от предлагаемой помощи,   неосмотрительно промедлил, чем не преминула воспользоваться эта дрянь.

Оторвавшись от  дверного косяка,   Полина совершенно б... ской походкой приблизилась к нам и,   вызывающе глядя  на  водителя, заявила:  

- А чё? Нет проблем!

Тот  похотливо  облизнулся.   Мне неудержимо захотелось врезать им обоим. Очевидно, водитель это почувствовал. На всякий случай  отодвинувшись, сказал, что ему надо сходить в город. Через полчаса он вернется. Если мы не передумаем,   вывезет нас из города.

Не торопясь  - он всё же ощущал себя хозяином положения и не преминул показать нам это, водитель благосклонно кивнул Фунфырику,   подмигнул Полине и ушел.

Фунфырик, извиняюще глядя на меня,   развёл  руками.   Полина, победно вильнув  бёдрами,   вернулась в подсобку.   Я решительно направился вслед за ней, намереваясь уничтожить эту шлюху прямо на месте.

Я был вне себя.   Она не только вновь ослушалась старшего, но и поставила  меня  в положение едва ли не сутенёра.   Но больше всего бесило не это.   Самое обидное и  унизительное - девчонка поступила в  сложившейся ситуации единственно верно. Я вынужден буду принять её помощь.   А еще выводило из равновесия сознание того,   что там,   на улице,   Полина сочла моё молчание за одобрение её поступка.   Она думала  так обо мне на самом деле!    Разумеется, я  ни  при  каких обстоятельствах не позволил бы этой похотливой сволочи даже прикоснуться к  девчонке.   И  все же...

Мы вновь  стояли в подсобке друг против друга. На сей раз её жилетка была застёгнута на все пуговицы. Пальцами Полина держалась за низ шортов, словно пыталась удлинить их. А ещё она старательно прятала от меня глаза, внимательно разглядывая висевший на стене цветной постер с  обнажённой девицей,   загоравшей на песочке у моря.   Едва сдерживаясь, я спросил:

- Там, во дворе, ты говорила серьёзно?

Не отводя взгляда от постера, Полина утвердительно кивнула и подняла голову:

- Ведь иначе мы не выберемся отсюда, верно?

Не получив  ответа,   она опустила забрало и,   сразу изменившись, перешла в циничную атаку:

- А что тут такого - трахнуться?

Меня буквально захлестнула волна ярости. Я влепил ей звонкую пощёчину.

Полина пошатнулась,   но,   вцепившись рукой в полку, устояла. Держась за щеку,   она отступила на шаг назад и несколько мгновений недоумённо  хлопала  ресницами.   Затем  слёзы  буквально брызнули из ее глаз. Это была истерика.

Плача навзрыд,   она кричала,   что хотела всего  лишь  помочь нам, что я - последняя сволочь и ударил её только потому,   что приревновал к этому вонючему  шоферюге, что я  сам только и мечтаю,   чтобы трахнуть её, что она поняла это даже не вчера, когда я разложил её на постели, и не позавчера, когда я тискал в воде,   и даже не в бане,   когда я таращился на неё как ненормальный,   а ещё там, за вокзалом, в развалинах, когда я смотрел,   как её те бомжи еб..., и завидовал им.

Совсем уже захлёбываясь от слёз и соплей, твердила, что ненавидит меня больше,   чем всех остальных  мужиков  на свете, вместе взятых,   и что всё равно назло  мне  трахнется  с  этим шоферюгой, и он увезёт её,   а я без денег останусь здесь, и меня отловят и будут иметь в ж...   все урки города, и что так мне будет и надо.  

В довершение всего она схватила со  стола  первое попавшееся под руку - жестяную кружку, и запустила ей.  

Это было уже слишком.   Я шагнул вперёд, резко встряхнул Полину за плечи,   крепко взял её голову в  ладони  и  пристально посмотрел в глаза.   Пряча взгляд, она разом обмякла и виновато уткнулась мокрым лицом мне в грудь.   Её плечи  ещё  продолжали вздрагивать, но я чувствовал,   что она постепенно успокаивается.

- Прости меня,   ладно? - всё ещё всхлипывая, неожиданно попросила Полина.

Женская психология была выше моего понимания. Я её ударил, я же должен  прощать.   Но раз так, значит, эта девчонка начала,   наконец, что-то понимать?

Безусловно, она  наговорила  лишнего.   Хотя в отношении меня Полина кое в чём была права.

И все же,   как я мог ударить женщину?   Я, всегда презиравший мужиков, позволявших себе подобное, и сам оказался не лучше?

Хотя... решись я на подобную жёсткую меру,   когда начинались скандалы с женой,   может, у нас все сложилось бы иначе? Неужели пощёчина,   полученная  вовремя - допустимое средство воспитания?   Но как я ни оправдывал себя, какие доводы мысленно ни приводил, на душе скребли кошки. Да, в  этой ситуации я поступил единственно верно. Тем не менее, не следовало бить несчастную девчонку.

Я нежно гладил Полину по волосам.   Это было уже лишнее, но я не мог заставить себя оторваться от беззащитного,   запутавшегося, промочившего мою рубашку слезами и соплями  непутевого очаровательного существа.

- И ты меня прости, - не выдержал я.

Она, улыбнувшись сквозь слёзы, радостно закивала в знак согласия.

Потом  мы молча сидели на  полуразвалившемся  диване. Полина старательно приводила  себя в порядок.   Я - размышлял.   Задача передо мной стояла практически невыполнимая:   необходимо  было как можно  дольше  проехать  в фургоне, и в то же время сделать так, чтобы не пострадала моя спутница. Но ни одна мало-мальски подходящая мысль  не приходила в голову.   Как я ни прикидывал, реально наше путешествие,   и то при условии, что удастся выбраться из города, должно было прерваться у  первого же придорожного перелеска.

А она не чужда любви к гигиене, - вполглаза наблюдая за тем, как старательно Полина наводит марафет,   отметил я. И тут меня осенило: гигиена! А что если сыграть именно на этом?

- Послушай, девочка...

Медленно подбирая слова,   краснея и путаясь - этой  темы  мы даже с женой в разговорах старались избегать, такое было воспитание, я начал объяснять Полине  суть  своего  предложения. Она с полуслова поняла меня  и заверила, что разыграет всё как по нотам,   добавив,   что для пущей  убедительности ей  немедленно,   пока  не пришел   водитель,   надо сбегать в аптеку.

Вскоре девчонка  вернулась. Нисколько не смущаясь моим присутствием, вскрыла пакет с прокладками и  начала  расстёгивать шорты.

- Полина! - укоризненно воскликнул я.

- Ой, извини! - она мгновенно встала ко мне спиной.

Эта бесстыжая  девчонка  на  самом деле смутилась?   Как бы не так! Она всего лишь постаралась создать  видимость  того,   что стала послушной девочкой. Но и это уже было моей маленькой победой над её распущенностью.

Водитель разместил  нас у задней стенки фургона и забаррикадировал пустыми  ящиками  так,   что  снаружи кузов выглядел полностью заполненным пустой тарой.    

Машина остановилась минут через  пятнадцать.   Очевидно,   это был милицейский пост на выезде из города.   Дверцы отворились. Сквозь прорези в ящиках по глазам резанул яркий  свет.   Раздались голоса, строгий – проверяющего, ворчливый - шофера.

- Что везём?

- Не видишь? Ящики из-под водки.

- А бутылки куда делись?

- У своих земляков спроси.

Водила был  явно не расположен к разговору с блюстителем порядка и даже не старался это скрыть.

- А за ящиками никого не прячешь?   - повысил голос проверяющий.

- Прячу. Алкашей, которые всё это выпили, и хвост селёдки, которой закусывали!

- Ты со мной не шути здесь! - возмутился проверяющий.

Полина вцепилась в мою руку так,   что я почувствовал её острые ногти.   Напрягся и я. Водила играл на грани фола. В данной ситуации это было совершенно ни к чему. Но наш спаситель, очевидно, считал иначе и,   как тут же   выяснилось, был прав. Потому что в ответ вполне искренне возмутился:

- Да чё ты,   лейтенант, ко мне прилип! Сколько здесь езжу,   первый раз ваш брат к машине с пустыми ящиками цепляется. Хочешь - проверяй. Только потом сам весь   этот хлам обратно в кузов закидывать будешь!   Иначе я его так посреди дороги и оставлю!  

- Ладно, не умничай. Документы в порядке? - уже вполне миролюбиво  поинтересовался проверяющий.

- Пошли к кабине, покажу.

Дверцы захлопнулись. Мы облегчённо вздохнули. Машина тронулась. Полина не спешила отпускать мою руку. Пришлось высвобождаться самому.

Фургон теперь гнал под девяносто, и на  неровной  дороге  нас швыряло то  друг  к другу,   то к бортам,   то вообще мы едва не подлетали вверх.

- Обними меня,   а то я всю попу себе разобью,   - жалобно попросила Полина.

В её  голосе я не почувствовал подвоха,   да и не до телячьих нежностей было в нашей ситуации.   Но едва  выполнил её просьбу, как  эта девчонка,   крепко обняв меня,   положила голову на моё плечо.   Поскольку Полина теперь вообще не держалась ни  за что, кроме моей талии,   я вынужден был смириться с этим безобразием.

- Тебе  не стыдно так вести себя?

- Не-а, - счастливо призналась она.

Наши отношения вновь начинали переходить границы  допустимого, но я ничего не мог с этим поделать.   Лишь мысленно поклялся, что, как только мы доберёмся до Москвы,   сдам  юную  бестию тётке и напрочь выкину всю эту дурь из головы.

Но это будет потом,   ближе к вечеру,   а пока я,   несмотря на то, что из-за тряски моим  травмированным  рёбрам  доставалось наверняка куда ощутимее,   чем нежным местам этой  девчонки,   к стыду своему,   мечтал о том,   чтобы это  сентиментальное путешествие длилось как можно дольше.

Через некоторое время нас перестало  швырять  из  стороны  в сторону. Очевидно, грузовик вышел на ровную радиальную трассу, прямиком ведущую  в  столицу. Значит, приближалась развязка.

Вскоре фургон действительно остановился. Водила открыл дверцы и  принялся раскидывать ящики.   Когда проход был свободен, водила галантно подал девчонке руку. Эта дрянь буквально прыгнула в его объятья. Я едва не запустил в нее пластиковым ящиком.

Автомобиль стоял у обочины широкого Горьковского шоссе,   рядом с густым березняком.

Водила, опустив Полину на землю, по хозяйски достал из кабины одеяло  и кивнул ей в сторону ведущей в лесок тропинки. Фыркнув, она, соблазнительно виляя бёдрами, пошла в    указанном направлении. Я  понимал,   что девчонка играет роль,   но видеть все это было до того противно...

- Пригляни пока здесь, - бросил водила, проходя мимо.

Молча кивнув, я дождался,   пока они скроются за деревьями, и открыл кабину.   Я был уверен, что Полина промурыжит этого сладострастца по крайней мере минут пять.   И все же на душе у меня было неспокойно.   По большому счёту, поступал я с этой девчонкой подло. Поскольку из города мы уже  благополучно выбрались, я мог,   я должен,   я обязан был остановить её и, послав шофёра подальше,   ждать другую попутку либо рейсовый  автобус. Разумеется, я убеждал себя, что действовать так, а не иначе вынужден,   что имею на это моральное право хотя бы потому, что и так сделал для Полины уже больше, чем достаточно,   что ничего за эти несколько минут с ней не случится ...   И все равно чувствовал себя законченным мерзавцем.

Мне хватило меньше минуты, чтобы найти в бардачке документы. Накладная на  товар  и  путевой лист были явно липовые,   а вот техпаспорт, похоже,   настоящий.   Но главное,   среди документов оказался и  общегражданский паспорт со штампом московской прописки. Это уже была серьёзная зацепка.

Вернув документы  на место,   я бегом кинулся в сторону березняка. Тропа уводила всё дальше в глубь перелеска. Мало-помалу к  опасению за эту девчонку прибавилась и самая настоящая ревность. Неужели она и в самом деле решила...

Наконец я заметил их. Они стояли на небольшой поляне в метре друг от друга.

- Теперь ты видишь, что мне сегодня и в самом деле нельзя? - вполне натурально  покраснев,   произнесла  Полина,   застёгивая шорты.

- А почему там,   в городе,   ты мне голову морочила? - возмутился шофер.

Девчонка, в свою очередь, тоже повысила голос:

- А как бы иначе мы выбрались? Да и заплатили нормально. За те баксы,   что ты получил, не то что до Садового кольца, до Парижа можно докатить!

Водила набычился. В его тоне появились стальные нотки.

- Вот что,   сыкуха. Со мной такие номера не проходят, - решительно заявил он, - у тебя, между прочим, ещё одна дырка есть. Поэтому так, иначе ли, но своё спасение отработаешь. И хватит  целку из себя корчить. У тебя всё на роже написано. Живо раздевайся - и в позу.

Подобного поворота событий ни я,   ни, судя по всему, Полина, не ожидали.   Пора было вмешиваться. Но эта бестия вновь опередила меня.   Её глаза озорно блеснули.   Нехорошо улыбаясь,   она спросила:

- А может, не надо?

- Надо.   Надо, - поторопил её шофёр, уже дрожавший от нетерпения.

- Ладно. Только, чур, раздеваемся вместе!

Обрадованно кивнув, извращенец расстелил на траве одеяло и, не сводя с Полины похотливого взгляда, стал снимать ботинки.

Она, хитро улыбаясь ему,   вновь расстегнула шорты, но, поиграв молнией, снимать их не стала, а принялась расстёгивать жилетку. Водила очень пожалел, что настоял на раздевании. При виде кобуры, из которой торчала рукоятка пистолета, его зрачки расширились.

Полина,   наслаждаясь произведённым эффектом,   достала оружие, поставила его на взвод, зачем-то дунула в ствол и заявила:

- Ну что же ты, поторапливайся - и в позу. Или хочешь, чтобы

я тоже разделась?

Водила, оторопело посмотрев на неё, покрутил головой.

- Не хочешь  - воля твоя, - пожала плечами Полина и поторопила его:

- Скорее, гражданин, не заставляйте девушку ждать!

Эта невероятная бестия преподносила мне сюрприз за сюрпризом. Вчера она получала удовольствие,   издеваясь во время карточной игры над придурками бомжами, сегодня - с азартом унижала  неудачливого сладострастца шоферюгу.

Дрожащими руками водитель снял рубашку и принялся  расстёгивать ремень на брюках. Одновременно он взгляда не сводил с Полины. Та подобрала с земли длинный острый сук,   внимательно рассмотрела его.   Видимо, удовлетворившись находкой, поинтересовалась:

- Хорошая штучка, не правда ли?

- Ты что, совсем сдурела?   -  испуганно спросил водитель.

- Угу! - с энтузиазмом кивнула Полина.

Разумеется, я ни на йоту не жалел мерзавца,   но наблюдать за происходившим на поляне было противно.   От вмешательства удерживало лишь желание узнать,   как далеко в  своей  мести  может зайти эта ненормальная.   В том, что у нее и в самом деле с головой не все в порядке, я уже не сомневался.

Наконец в шоферюге пробудилась  мужская гордость. Хотя, возможно, он просто решил блефануть.

- Хочешь, стреляй. Но дальше я раздеваться не  буду! – решительно    заявил  он и почти сразу смешно подпрыгнул,   потому что прогремел выстрел и между его  ног  поднялся  фонтанчик  пыли.

Водила потерял дар речи.

Бестолково покрутив руками,   он лихорадочно принялся стаскивать брюки.   В его глазах читался отчаянный животный страх.

Лицезреть его задницу я не намеревался.   Да и наказание, которое девчонка,   судя по всему,   на самом деле собиралась привести в исполнение,   я считал несоразмерным с виной этого  несостоявшегося насильника.

Меня  охватило жгучее отвращение к Полине. Ещё больше  - к самому себе. Пусть косвенно,   но я был виновен во всём, происходившем здесь, я подверг эту девчонку испытанию, которое оказалось ее психике не по силам.

Раздвинув кусты,   я быстро вышел на поляну,   отобрал у разом смутившейся Полины оружие и скомандовал шофёру, чтобы тот одевался.

- Подкинешь  нас до города,- тоном,   не допускающим возражения, распорядился я.

Водитель, торопливо натягивая брюки, с трудом попадая при этом ногами в штанины, обрадованно закивал головой. Пока он одевался, Полина стояла, отвернувшись в сторону. Она по-прежнему была мне омерзительна. Я ещё мог понять её жестокость по отношению к подлецу, который насиловал её тогда в привокзальных развалинах,   но  не к этому злосчастному шофёрюге.

Путь дальше мы продолжали в кабине  грузовика. Водитель преувеличенно серьёзно крутил баранку. Полина смотрела  в  боковое стекло.   Я твёрдо решил высадить девчонку на ближайшей автобусной остановке. И потому, что возненавидел ее,   и потому, что не хотел подвергать риску: я намеревался по дороге вытрясти из шофера все, что хотел узнать.

Вдруг водила нервно заёрзал на своём сиденье.

- Кажется,   нам сели на хвост,   - ответил он на мой вопросительный взгляд и кивнул на зеркало заднего вида.

Действительно, метрах в двадцати за  нами,   не приближаясь  и не отставая, шли чёрный джип и навороченный «бумер».   Водитель резко  вжал  педаль газа. Сразу же прибавили и они. Сомнений не было - погоня.

«Где же мы "прокололись"? - не спуская глаз с зеркала,   лихорадочно думал я. - Нас заметили ещё в городе? Вряд ли. Вероятнее всего, тревогу подняли на КПП. Наверняка менты  регулярно  докладывали о ситуации в свой центр. Там и могли усмотреть связь между складом пустых бутылок в  моём  сарае и покинувшим город фургоном с порожними ящиками».

Нас обогнала невесть откуда взявшаяся  милицейская "девятка" с включенными мигалками.   Через громкоговоритель раздалась команда свернуть к обочине и остановиться.

Я не сомневался,   что все преследователи были заодно. Следовательно, рассчитывать на помощь блюстителей порядка не приходилось. Единственное, что можно сделать в сложившейся ситуации, - попробовать  вывести  из-под удара водилу - единственную ниточку, которая могла помочь в расследовании. Если, разумеется, мы с Полиной благополучно выпутаемся из этой передряги.   В чём я теперь крепко сомневался.

Формально  водитель ни в чём перед властями не провинился, и, проверив документы, гаишники должны были его отпустить. В идеале с ним следовало бы оставить и девчонку,   но у братков  наверняка с ней были особые счеты.

- Вот что,   мужик, - распорядился я, - сейчас тормознешь у обочины, и мы выпрыгнем. Не дергайся. Спросят, где  нас подобрал, - скажешь, несколько минут назад здесь, на трассе. Усёк?    

Водила, отчаянно изображая понятливость, закивал  головой и начал притормаживать.

Как только  фургон  остановился,   мы  выпрыгнули из кабины и бросились к лесу.   Я не знал, насколько тесны  были  отношения милиции и братков - вероятнее всего, этот союз был временный, - и рассчитывал,   что последние на глазах у стражей порядка палить не станут.   В этом случае оставался шанс, что мы сможем пробежать два десятка метров, отделявшие нас от леса, невредимыми.

Я  ошибся.

Через несколько  секунд загрохотал автомат и над нашими головами просвистели пули.   Мы,   не сговариваясь,   остановились. Бежать дальше смысла  не было.

Я посмотрел на девчонку.   Она - на меня.   Возможно,   мы видели друг друга последний раз в жизни.   В её глазах не было страха. Они были полны другим. И это, другое, буквально шокировало меня. Да, я не мог ошибаться. Глаза Полины "плыли". Они излучали любовь. Я, не выдержав, отвернулся.

Бандиты быстро приближались к нам. Двое были мне уже знакомы. Я содрогнулся от  мысли о том,   что они теперь с девчонкой вытворят.

Оказать им сопротивление?   Но противостоять шестерым  здесь, на открытом  месте?   Да  они  не позволят мне даже поднять ствол пистолета.   К тому же в  перестрелке  может пострадать Полина.

- Брось оружие!

Я немедленно подчинился:   выхода не было. Братки, подгоняя нас стволами автоматов,   повели к лесу.   Их молчание не сулило ничего хорошего.   Полина держалась  молодцом.   Меня  же терзало мучительное отчаяние от бессилия  хоть  как-то  помочь этой девчонке.

В рощу мы углубились метров на сто.   Последнее, что я видел - залитую солнцем поляну среди расступившихся сосен,   а ощутил - пронзившую до пят горячую молнию...

Очнулся от  нестерпимой  головной боли. Страшно ощущалась беспомощность своего ничком лежавшего на земле  тела. Оно было даже не ватное. Оно было никакое. Я, хотя и не был связан, не мог пошевелить ни рукой,   ни ногой. Неужели парализован? Только не это!

Неподалёку раздался стон. Полина жива? Что с ней? В отчаянии я попробовал приподнять голову и ощутил, что тело, пусть самую малость, но всё же слушается меня.    Глаза застилала белесая мутная пелена.   Превозмогая головную боль, я что есть  сил  зажмурился  и  через  несколько  секунд вновь разомкнул веки.   Пелена спала, но резкости ещё не хватало. Я зажмурился опять и, когда открыл  глаза,   увидел  Полину  уже чётко.

И - содрогнулся.   Что они с ней сделали!   «Этим  подонкам  не должно быть места на земле»,   - с бессильной яростью подумал я.

Девчонка, полностью обнажённая,   была  привязана  скотчем  к стволу сосны  в отвратительной,   какой-то полулягушачьей позе: ее согнутые в коленях ноги не касались земли.   Широкие  черные полосы опоясывали талию,   шею и даже рот. Глаза были закрыты - очевидно, Полина была без сознания.   Но самое ужасное  - между неестественно  раздвинутых ног из паха торчало донышко бутылки,   а на тыльных сторонах бедер темнела запекшаяся кровь.

Девчонка застонала вновь.

Что же делать?   Помочь ей я был не в силах. В бессильной ярости уткнулся лицом в пожухлую траву и понял, что плачу.    

«Стоп.   Хватит распускать нюни,   - сказал я себе,   - хорошо уже то,   что ты остался в живых.   Из этого и следует исходить. Главное - не поддаваться эмоциям».

Раз я смог повернуть голову,   значит, тело худо-бедно все же повинуется мне.   Пошевелил пальцами рук. Они начинали слушаться. Ощущение бесчувственности постепенно уходило, и  через некоторое время я смог поднять руку к голове. Осторожно дотронулся до края раны. И сразу по телу пошли мурашки: пальцы свободно входили туда.   Очевидно,   удар был нанесён металлическим прутом. Удивительно,   что я вообще ещё продолжал жить  и  даже находился в сознании.

Неимоверным усилием воли я  заставил  себя  подняться  на четвереньки и,   двигаясь  сантиметр  за сантиметром,   стал приближаться к Полине.   Голова кружилась, глаза вновь  застилала пелена,   но я всё же смог добраться до сосны и обессиленно распластался у корней.   Немного отдохнув, встал на колени.

Прежде всего надо было освободить Полину от этого изуверского орудия пытки.   Предельно осторожно, стараясь причинить несчастной девчонке как можно меньше боли,   я вынул окровавленную бутылку.

Полина, болезненно стонавшая при каждом моём движении, сразу после этого задышала ровнее. Видимо, ей стало легче.

Представить страшно,   что с ней было бы, окажись у этих скотов под руками не бутылка из-под "Пепси-колы", а, скажем, поллитровка!

Превозмогая бессилие,   боль и всё усиливавшееся головокружение, я  освободил от скотча её  ноги, талию, руки. Помог ей опуститься на землю. Полина пришла в себя  и  заплакала.   Беззвучно,   одними  глазами, тоскливыми, как у смертельно раненого щенка. Однажды мне довелось видеть такого,   неосмотрительно выбежавшего на дорогу под колёса проезжавшего мотоцикла.

Я вновь терял сознание. Последнее, что помню - летевшую в глаза траву.

Когда очнулся,   моя  голова покоилась на её коленях.   Полина сидела, привалившись спиной к стволу и рассматривала рану.

- Очень больно? - спросила она.

Я поймал её полный сострадания и страха взгляд.

- Терпимо.

- Ты не умрёшь?

Ничего себе вопросик. Представляю, что у меня там с головой, если девчонка на полном серьёзе спрашивает об этом.

- Умру. Лет  через  пятьдесят. Если ты меня раньше в гроб не загонишь.

Полина едва-едва, одними уголками губ, но всё же улыбнулась.

- Ты сама как?

- Терпимо, - в тон мне ответила она, мгновенно отведя взгляд в сторону. И сразу же, спохватившись, озабоченно добавила:

- У тебя ещё и грязь туда попала. Срочно нужно в больницу!

Больница - это менты. Менты - это срок. Нет, в больницу спешить не стоило. Надо выкарабкиваться самому.

- Ты мне поможешь продезинфицировать рану?

- А чем? Даже водки нет!

В нашем  положении мы могли воспользоваться лишь одним антисептиком, проверенным,   кстати,   многими поколениями  предков. Правда, просить  об  этом девчонку мне было очень стыдно.   Теперь уже я отводил глаза.

- Ты должна будешь... пописать мне на голову...   прямо туда. Сможешь?

Моя необычная, мягко скажем, просьба, удивила и явно смутила Полину -  ту  самую девчонку,   которая еще вчера совершенно не стеснялась делать при мне то, о чем я ее просил сейчас.

- Я?

И сразу,   видимо, испугавшись, что я подумаю,   будто она отказывает мне в помощи,   оправдываясь, как маленькая,   ответила:   она,   конечно,   попробует,   но только при условии,   что я не буду смотреть. Иначе может не получиться.

Если Полина сочла,   что у меня на затылке после удара открылся третий глаз, то она ошибалась. Тем не менее сразу же, как только  девчонка,   осторожно  опустив мою голову на траву, высвободила свои ноги, я перевернулся на живот и послушно зажмурился.

Вскоре я вздрогнул, ощутив мозгами горячую струю солоноватой - стекая, она неизбежно орошала и мои губы - влаги.

- А теперь - ты мне, - когда я сел, неожиданно попросила Полина.

Разумеется, я понимал, что она тоже нуждается в подобной помощи, что ей тоже в больницу путь заказан,   и  всё  же...

Энергичная деловитость этой девчонки шокировала меня.   Но как бы то ни было, отказать ей я не мог.

Она помогла мне подняться и даже расстегнула джинсы. Отстранив её, я запустил руку в ширинку...

Полина лежала у моих ног в гимнастической  позе  "мостик"  - выгнув бедра и широко расставив ноги,   и терпеливо ждала. Но у меня ничего не получалось.

- Ну что же ты? - вдруг открыв глаза, упрекнула она.

В первое мгновение я подумал,   что теперь точно не смогу выдавить из себя ни капли,   но меня,   наоборот, почему-то неожиданно прорвало. Поскольку я едва стоял на ногах, струя ударила совсем не туда,   куда требовалось. Я обмочил её в самом прямом,   прямее не бывает, смысле этого слова с головы до ног, и лишь после этого справился с ситуацией.

Запёкшаяся  на тыльных сторонах бедер  кровь  быстро  смывалась, но я обязательно должен был попасть туда,   в самую сердцевину розовато-нежной мякоти.   Полина, стремясь облегчить мою задачу, подвела снизу руку и двумя пальцами  раскрыла  маленькое, почти круглое отверстие своего несчастного окровавленного бутона.

- А ты не снайпер! - поднявшись и стряхивая брызги с живота, заметила эта ехидна.

Врезать ей,   что  ли?   -  апатично подумал я.   Но ни сил, ни большого желания делать это у меня не было.

Поинтересовался, где её одежда.

- Там же, где и твой рюкзак. Они всё унесли.

Я осторожно, стараясь не задеть рану, снял футболку и протянул Полине.   Но одеваться она не спешила. Оторвала широкую неровную полосу и перебинтовала мою голову. Лишь после этого девчонка натянула то, что осталось, на себя и даже - баба, она всегда баба - по привычке покрутилась передо мной.

Если спереди футболка хотя бы прикрывала пах,   то сзади едва не полностью обнажала попу.

- Нормально? - озабоченно спросила она.

- Бывает и хуже.

Находись мы сейчас в иной ситуации,   я бы не поленился поискать пучок крапивы и непременно использовал бы его по назначению. Но  в  данный  момент меня волновало другое:   неужели эта девчонка собиралась выходить в таком виде на трассу? Как  пить дать, в  этом случае нас ожидало ещё одно криминальное приключение.

Но  и оставаться здесь было нельзя. Приближались сумерки, и мы рисковали остаться в лесу на всю ночь. Без  лекарств ночевка здесь была равна,   по крайней мере для меня,   самоубийству. Если при свете дня ещё можно было рассчитывать на то,   что нас подберёт какой-нибудь сердобольный дальнобойщик,   то ночью это исключалось. Такой парочкой,   как наша,   мог  заинтересоваться разве ментовский патруль.

- Пошли, - скомандовал я и,   сделав пару неуверенных  шагов, чуть не рухнул на  траву.

Полина едва успела подхватить меня.

- Я помогу! - заявила она.

Закинув мою руку на свои плечи,   девчонка повела меня в сторону трассы. Более  долгого и тяжёлого пути в моей жизни ещё не было. Голова кружилась, ноги подкашивались, периодически подступала тошнота. Полина, и откуда силы брались, упорно тащила меня вперед.

«Все-таки она молодчина, каких поискать», - благодарно думал я.

Когда мы выбрались на трассу,   уже начинало смеркаться. Девчонка сразу  выбежала на шоссе и начала "голосовать".

Как я и опасался,   не в меру легкомысленный наряд моей спутницы отпугивал водителей.   Хотя, вполне допускаю,   и мой видок чрезмерного доверия  не внушал.

Зато машины,   проезжавшие в обратную сторону, наоборот, притормаживали, а некоторые вдобавок ещё жизнерадостно сигналили.    Разумеется,   если бы я спустился в кювет, Полина не простояла бы на трассе больше минуты. Но именно поэтому я не должен был оставлять её  одну. От горечи  испытываемого  унижения  готов был провалиться сквозь асфальт.   Не успел. Наверное,   лишь потому,   что потерял сознание.

Когда пришёл в себя, уже стемнело. Я лежал в придорожной канаве. Полины рядом не было. Неужели её увезли силой? Может, девчонка поехала за помощью? Хотя какую она могла организовать здесь,   в полусотне километров от Москвы,   помощь? Опять угодила в неприятности? Но я уже ничем не смогу ей помочь. Или решила бросить меня? Что ж, я не смог защитить ее от издевательств.   Это раз. И вообще, зачем я ей такой нужен?   Это два.   Однозначно, без меня девчонке легче будет выпутаться из этой ситуации.   Главное, чтобы все случившееся стало Полине хорошим уроком. Пусть все у нее будет хорошо. Хоть бы поцеловала на прощание...

У меня нестерпимо болела голова. Превозмогая тошноту и головокружение, я на четвереньках вылез из канавы,   встал и поднял руку безымянным пальцем вверх.

Надежды на то, что кто-то подберёт ночью на безлюдной трассе типа, подобного мне - полураздетого,   с окровавленной повязкой на голове, почти не было.   Я и сам, завидев подобную фигуру сквозь стекло своего автомобиля, лишь нажал бы на газ.

Сил хватило минут на пять,   не больше.   Чтобы вновь не потерять сознание, я вынужден был опуститься на асфальт.

Начинался дождь. Отчаяние постепенно сменилось полной апатией  ко  всему происходящему. Я осознал, наконец, что доживаю последние часы. Страха почему-то не было. Только сожаление.

Древние говорили: вся жизнь, по большому счёту, есть приготовление к смерти. Мудрецам, конечно, виднее.   И всё  же я не хотел, чтобы меня готовили к уходу в мир иной подобным образом:   сначала – арматурным прутом по голове, а потом - теплым дождём под звёздами.   Хотя разве можно видеть звёзды, если идет дождь?

Наверняка я просто начинал бредить.   Оставалась лишь горечь от сознания того, что уже не смогу помочь ни тому маленькому родному существу, которое ждало меня там, вдалеке, ни этой непутёвой,   случайно встретившейся девчонке.   В  свой последний час я думал о них.

Краем сознания я даже удивился всей  циничности  этого.   Они просто не могут,   не должны быть мне одинаково дороги:   родной невинный ребёнок и бесстыдная в свои тринадцать лет случайная знакомая. Впрочем, лгать самому себе по меньшей мере глупо. Да. Полина стала за эти дни мне совсем не чужой. Но чтобы до такой степени?

Из полузабытья  вывел  скрип  тормозов.   Рядом  остановилась "шестёрка". Неужели  есть  бог на свете?   Если выживу, обязательно пойду в церковь и приму крещение.

Дверца распахнулась.   Я поднялся на ноги,   с огромным трудом сделал пару шагов и буквально рухнул на сиденье.   Повернув голову, чтобы поблагодарить своего нежданного спасителя, замер от изумления: за рулём сидела Полина!

- Дверцей хлопни,- как ни в чём не бывало распорядилась она.

Я машинально выполнил указание. Автомобиль пулей рванулся вперёд. Где и когда эта невероятная девчонка научилась  так  лихо водить? И откуда эта машина?  

- Угнала,   - ответила на мой немой вопрос юная авантюристка.  

- Когда я поняла, что,   пока мы вместе,   нам ни один чудик не остановит, решила пройти  назад.   А там как раз эта "шестёрка" тормознула. Хозяин в кустики захотел,   а ключ в зажигании оставил. Так что теперь у нас есть колёса. Скажи, клево?

"Сказал" бы  я ей!   Нападение на сотрудников милиции при исполнении, теперь этот угон... Если нас всё же поймают, мало не покажется. Зря я тешил себя напрасными надеждами. Девчонка была неизлечима. Хотя, может, это и к лучшему? Иначе так и пришлось бы умирать на обочине в подмосковном лесу.

Неужели я становлюсь самым отъявленным циником?

Очнулся, когда автомобиль резко затормозил на светофоре.   Мы  въезжали в город.   Боль в затылке чуть отпустила, головокружение стало сильнее. И тошнота не проходила. Но главное - я был всё ещё жив.

- Куда мы едем?

- К моей тётке.

- И что ты ей скажешь?

- Ничего, - пожала плечами Полина.

Я представил сцену нашего  появления  на  пороге московской квартиры. Это было даже не смешно. Это было дико и несуразно.

- Нет. Я туда не пойду.

- Пойдёшь  как  миленький!   - тоном,   не допускающим  возражений, ответила девчонка.

Смягчившись, пояснила,   что  тётки  -  проводницы  в поездах дальнего следования, сейчас в городе  нет,   а  ключ она всегда оставляет у соседей.

«К тётке - так к тётке», - апатично подумал я и попросил остановить машину у ближайшей аптеки.   Следовало запастись лекарствами. Но где взять деньги? Я открыл бардачок и, обнаружив там бумажник, протянул его Полине.

- А ты, оказывается, не безнадёжен! - удовлетворённо заявила эта дрянь, выкручивая руль в сторону обочины.

Накинув лежавшую на заднем сиденье куртку,   девчонка пошла в аптеку. Чёрт!   Я даже не сказал ей,   что надо купить. Принесёт одной зелёнки!

Вскоре она вернулась с объёмным пакетом лекарств. Там было всё необходимое.    Полина буквально втащила меня в квартиру. В прихожей  мы обессилено сползли по стенке на пол.   Отдышавшись, она помогла мне добраться до комнаты,   усадила в  кресло,   разложила лекарства и  принялась обрабатывать рану. Потом стянула ее суровой ниткой. Я был в  полузабытье и даже  толком не понимал,   что  она  делает.   Помню лишь заботливые и нежные прикосновения  пальцев.

Закончив перевязку, Полина принесла воды и целую пригоршню таблеток.

- А покрепче?

Выплеснув воду в горшок с цветком,   она подошла к бару,   достала  бутылку коньяку и вопросительно посмотрела на меня.

- Годится, - кивнул я.

Налив  стакан до краёв, Полина, прежде чем закрыть  бутылку, сделала пару глотков прямо из горлышка, не спуская при этом с меня вызывающего взгляда.

Полуголая, в рваной, залитой кровью футболке, с чумазым  лицом и свалявшимися в сосульки волосами, девчонка была, несмотря на колючую браваду, как-то особенно, пронзительно беззащитна и напоминала больного нахохлившегося воробья.

- Будем здоровы! – вздохнул я.

Потом она разобрала постель и, критически оглядев меня, заявила, что прежде чем лечь, я должен принять душ. Действительно, я был с головы до ног в запёкшейся крови и грязи. Но о  том, чтобы смыть всё это,   и не помышлял.   Я и   до кровати самостоятельно добраться не мог.   Неужели она этого не понимала?

Полина, не дождавшись ответа, едва не силком подняла меня  с кресла.

В этой квартире вместо привычной для хрущёвки ванной была оборудована современная душевая кабина. Не слушая возражений и не обращая внимания на слабые попытки  сопротивляться, Полина  затолкала  меня  туда и стащила джинсы прямо с трусами.   Потом, чуть помедлив, и сама скинула футболку.

У  меня не оставалось сил не то что возмущаться её поведением, но даже думать об этом.   В глазах один за другим расплывались разноцветные, преимущественно красные круги. В висках стучало. Чтобы не упасть,   я вцепился руками в вешалку для полотенец и закрыл глаза. Коньяк,   а  возможно,   и лекарства уже начинали действовать.   Боль отступала.   Головокружение сменило совсем другое, тяжелое, полунаркотическое состояние.

Послышался  шум  включённого  душа, и на лицо,   шею,   плечи и грудь полились мягкие струи воды.   К  чести моей надо сказать, я всё же сделал попытку отобрать у Полины мочалку.   Но девчонка решительно  пресекла сопротивление, причём  сделала это в унизительной для взрослого мужчины форме,   шлёпнув, как маленького - наверняка это была своего рода месть, - по руке.

Я  вынужден был окончательно  смириться  со  своей  участью. Смущало лишь  одно  обстоятельство:   неужели  она намеревалась мыть моё тело и ниже пояса? Опасения оправдались.   Намылив энергичными круговыми движениями мои руки,   грудь и живот, Полина без промедления переместила свои усилия  ниже.   Мне  стало стыдно. Я закрыл глаза.

Движения  её пальцев доставляли удивительное наслаждение. Зону ниже пояса эта девчонка намыливала осторожнее и в то же время быстрее,   словно  торопилась скорее закончить с этой щекотливой работой.   Тем не менее я стал опасаться, не среагирует ли моё тело на её прикосновения неподобающим ситуации образом. Впрочем, кажется, всё обошлось.

Потом  Полина принялась за мою спину. Для её рук на моём теле не существовало запретных зон.   Смирившись с этим,   на  сей раз я уже с нетерпением ждал, когда она вновь перенесёт усилия ниже пояса. Точнее, ждало моё истосковавшееся за последние месяцы по женской ласке тело. Кажется, оно вот - вот готово было "проснуться" помимо воли и разума.

Я попробовал  философски объяснить самому себе,   что во всём этом, собственно,   ничего особенного нет.   После того,   что мы сделали друг для друга там,   на поляне,   ни мне,   ни ей вообще уже не  было  смысла стесняться не только наготы, но и проявлений более интимных. Кроме того, разум и воля не  в силах были запретить телу чувствовать то,   что оно на самом деле ощущало.

Закончив намыливать,   Полина стала в той  же  последовательности смывать  пену.   Но уже не мочалкой,   а просто струёй воды, помогая себе лишь  ладонью.    Впрочем,   когда  наступила очередь паховой  зоны,   девчонка предпочла смывать пену только водой. Мысленно похвалив её за проявляемую тактичность, в глубине души  я  всё  же сожалел,   что не смогу вновь ощутить  её нежных прикосновений именно там,   где они были особенно приятны. Я портился прямо на глазах. Чёрт! Скорее бы это всё кончилось...

Но и струи воды на сей раз оказалось достаточно, чтобы  моя плоть подала признаки пробуждения:   я ощутил в паху нарастающее напряжение, затем  прикосновения её пальцев и уже не только их.

- Немедленно прекрати! Ты с ума сошла! - сдавленно прошептал я.

В ответ  тринадцатилетняя развратница лишь покачала головой, одновременно покачав уже не только ей, но и частью моего тела. Это движение я почувствовал так сладко и мучительно остро, что едва не застонал.

«А может,   это начинается бред и всё,   что происходит со мной, сродни невероятному  безумию,   следствие  горючей  смеси таблеток и алкоголя,   наложенных на травму головы? Ну конечно, это - горячечный сон. Иначе просто и быть не может»!

Я открыл  глаза и то ли с сожалением,   то ли с восторгом понял, что это вовсе не сон. Полина стояла передо мной на коленях и старательно, как прилежная школьница, делала то, на что моя воспитанная в пуританских традициях жена в своё время согласилась, если не изменяет память, лишь на третий год супружества.

Что мы  творим!   Ей всего лишь тринадцать,   она мне в дочери годится! Если эта девчонка сумашедшая и до такой степени помешана на сексе,   то почему я,   вполне нормальный взрослый человек, позволяю ей,   почти ещё, по сути, ребёнку,   вытворять такое? - меня терзали угрызения совести и разума.

- Ты что делаешь?!

- Крестиком вышиваю, - на мгновение оторвавшись от моей плоти, произнесла эта бестия.

Полина подняла голову. Наши взгляды  встретились. Она ясно и сладко заглянула мне  в  глаза  и  улыбнулась. Если бы её ротик не был в это время вновь уже занят делом, она бы, наверное, еще вдобавок и засмеялась.

Над кем?   Надо мной, разумеется. Смущение и стыд, перемежаемые пьянящими жгучими волнами, с новой силой охватили меня.

Я  всё же сделал  попытку  высвободиться.   Но Полина, словно предчувствуя это,   оказалась наготове:   ладонями она удержала меня  за бёдра,   а острые зубки вытворили такое,   что я буквально взвыл.   Не  только и не столько от боли,   сколько от непередаваемого словами острого мучительного  наслаждения.

Полностью  потеряв контроль над собой,   я запустил пальцы  в растрёпанные девчоночьи волосы и сам стал направлять её движения, с каждым разом стараясь войти в нее как можно  глубже.   И столь в  этом  преуспел,   что Полина едва не поперхнулась.

Почувствовав, что кончаю, я попробовал отстранить ее, но она сама не выпустила меня.   Оторвалась лишь тогда, когда закончились конвульсивные  движения  моих  бедер.   Сразу же, брезгливо поморщивщись, выплюнула сперму и, встав на ноги, как ни в чём не бывало молча продолжила смывать с меня остатки пены.

Я не мог смотреть на Полину и  вновь  закрыл  глаза.   Я  был опустошен и  обескуражен,   чувствовал себя омерзительным и похотливым животным.   Что она вытворила со мной!   Что я  сделал  с ней! Что мы оба наделали!   И еще один вопрос мучал меня: почему она, когда всё было кончено, не сдержала  выражение брезгливости?   Неужели девчонка занималась  этим впервые?

Полина вытерла меня,   помогла добраться до постели и накрыла простыней. Затем  вернулась в ванную.

Будь я в состоянии, немедленно ушел  бы  отсюда.   Но сил на это не было. Оставалось успокоиться и попробовать трезво оценить ситуацию.   И прежде всего понять,   почему это произошло, кто в этом виноват и как теперь быть дальше?

Я - да. Безусловно. Хотя бы уже потому, что старше её и являюсь мужчиной.   Разве и вчера,   и позавчера не любовался  я при каждом  удобном случае обольстительно юной наготой её тела?   Разве, положа руку на сердце, все эти дни не тянуло  меня к ней,   как магнитом? Разве не обнимались мы с ней сегодня утром в подсобке? И разве не кружилась у меня тогда голова? Почему я  не расстался с ней в первый же день?   Только лишь из жалости и сочувствия?

Лгать самому  себе  -  глупо и бессмысленно.   Эта малолетка действительно вскружила мне голову. Но разве не она провоцировала меня все эти дни? Разве не  она при каждом удобном случае обнажалась и демонстрировала  мне  свои  девчоночьи  прелести? Разве не  она  то  и  дело вольно или невольно вешалась мне на шею?         Почему она так себя вела?

Влюбилась - вряд ли. Иначе зачем она минувшей ночью подсовывала мне эту пьяную дуру Натаху? Хотя  чёрт её знает, может, Полина таким своеобразным способом проверяла меня?   Но что бы ей дала подобная проверка?   Или   у неё после всего случившегося за эти дни на почве секса элементарно "крыша поехала", и то, что произошло несколько минут назад в душе, было всего навсего тихим психозом?

Сознание вновь заволакивала густая мутная пелена. В глазах закружился  калейдоскоп  видений этих дней. Последнее, что помню, это всплывшая в памяти шокирующая картина: стоящая передо мной на коленях Полина, точнее то, что я мог видеть сверху - её ритмично двигавшаяся голова с растрёпанными волосами, очаровательная,   уже вполне по-женски  округлившаяся белая попка  и широко расставленные ноги с тёмно-грязными пятками.

Кажется, потом,   среди ночи, я несколько раз приходил в себя и,   открывая глаза, неизменно видел в свете отражавшегося на стене уличного фонаря сидящую в моих ногах обнажённую Полину.   И сразу вновь проваливался в серую бездну.

Я проснулся, когда было уже совсем светло. Девчонка, судя по доносившимся со стороны  кухни аппетитным запахам, готовила завтрак.

Потрогав повязку, убедился, что рана перестала кровоточить: бинт был  уже  сухой.   Хотя чувствовал себя значительно лучше, чем вчера вечером,   слабость и головокружение не проходили.   И вновь на меня накатила жгучая волна стыда за то, что произошло в душе. Секс с малолеткой - это хуже, чем преступление.

Я презирал и ненавидел себя. Но о том, чтобы встать и немедленно уйти - а это было самое разумное в сложившейся  ситуации, - не  было и речи. Возможно, я ещё смог бы выйти из квартиры, но уже на лестнице наверняка бы рухнул. Да и одежды моей в комнате не было. Я лежал под простыней голышом. Мне даже нечего было накинуть, чтобы элементарно встать и добраться до туалета. На какое-то время я стал полностью зависимым от этой девчонки.

Услышав её шаги, сразу же малодушно притворился спящим.   Полина осторожно присела на край постели, легонько потрясла за плечо и,   когда я открыл глаза,   протянула мне стакан воды и пригоршню таблеток. Я старался не смотреть на неё. Она - на меня.    

- Одежду верни, -  попросил я.

- Все твое мокрое после стирки,   - так же сдержанно  ответила Полина.

Сама она была одета в короткую, хотя и прикрывавшую бёдра, белую майку с большими чёрными иероглифами на  груди  и спине. Волосы  были собраны в два торчащих в  стороны забавных хвоста.

Когда Полина вышла, я попробовал встать.   Голова кружилась, но не настолько, чтобы потерять сознание. Обернувшись по пояс простынёй, прошёл в ванную.   Санузел в этой квартире был совмещённый. Едва  закрыл за собой дверь, которая, кстати, не запиралась изнутри, и освободился от простыни,   как в зеркале увидел  стоявшую  на пороге Полину.

- Помочь?   - по-прежнему стараясь  не  встречаться  со  мной взглядом, спросила она.

«Что эта девчонка в конце концов себе позволяет! - возмущённо подумал я.   - Издевается она надо мной или говорит серьёзно? Вполне вероятно,   и то,   и другое.   Но главное, она ведет себя так,   словно вчера между нами ничего не было».

- Немедленно закрой  дверь!   - рявкнул, и откуда только силы взялись, я.

Равнодушно пожав плечами,   Полина повернулась и ушла,   оставив,   вероятно из вредности, дверь приоткрытой.

«Без серьёзного разговора не обойтись», -  решил  я.

Но  это значило, что  предстояло  говорить о том,   что произошло между нами вчера.   А я даже не знал,   как вообще теперь вести себя с ней, как после случившегося смотреть этой девчонке в глаза.   И всё же поговорить нам надо было обязательно.

Из  ванной я прошел на кухню.   Полина накрывала на стол. Порезала хлеб, достала тарелки и вилки,   затем стала мыть овощи.    До  чего  эта малышка была очаровательна в роли хозяйки! Я невольно залюбовался ею: мягкими и  в  то  же время уверенными движениями рук, тем, как легко, почти невесомо перемещалась она в  тесном  пространстве кухни, как, смешно прищурившись, осматривала накрытый стол, словно со стороны оценивая результат своего труда.

Полина вытерла  мокрые  руки  о подол майки,   подняв его при этом  едва ли не до пупка,   и спросила,   не выпить ли нам для аппетита.

Трусиков,   как и следовало ожидать, под майкой не оказалось. Эта очередная демонстрация наготы была столь неожиданна, но выглядела вместе с тем так естественно, что я даже  не  нашёлся,   как на эту выходку среагировать,   и лишь глупо кивнул головой в ответ.

Выложив на тарелки яичницу,   Полина разлила по рюмкам коньяк: себе - поменьше, мне - побольше. Сразу, очевидно, опасаясь, что я не позволю ей бражничать, опрокинула свою рюмку в рот и захлопала длинными кукольными ресницами.

Выпил и я.   Меня по-прежнему подташнивало,   и аппетита поэтому не было. Поковыряв вилкой завтрак, отодвинул тарелку.

- Полина. Нам надо серьёзно поговорить,   - дождавшись,   пока она закончит есть,   начал я.

Девчонка  подняла голову, отложила вилку и стала, не мигая,   смотреть  на меня тупо и непонимающе.   Серьёзного разговора она явно не хотела.

Я всё же начал говорить,   как всегда в  такие  ответственные моменты медленно подбирая нужные слова,   с большими паузами и, тем не менее, сбивчиво и бестолково. О том, что в последние дни и ей, и мне здорово досталось, что волею обстоятельств всё это время мы вынуждены были находиться вместе и помогать друг другу, особенно вчера (при этих словах она  двусмысленно  хмыкнула, я едва совсем не сбился и, кажется, покраснел). Однако всё, что случилось, ровным счётом ничего не значит, потому что между нами нет и не может быть ничего общего.   Потому что я ей в отцы гожусь. И впредь, до тех пор, пока вынужден буду находиться здесь, категорически запрещаю ей вести себя так, как вела она себя прежде.

- И перестань, наконец, ухмыляться! - в заключение своей речи рявкнул, не сдержавшись, я, хотя Полина в общем-то внешне и не смеялась.

Меня вывело из себя выражение её  глаз,   которые,   казалось, говорили: "Давай,   давай,   папа  Карло,   развешивай свою лапшу! Я всё равно про тебя,   старый развратник, всё прекрасно знаю!"

Она ничего не ответила мне. Впрочем, я, собственно, на ответ и не рассчитывал.   Главное, высказал ей то, что давно уже был обязан.

На нервной почве у меня проснулся аппетит, и  я, выпив еще коньяку и заставив  себя  успокоиться,   принялся  за еду.

- Огурчика ещё дать?   - услужливо предложила эта бестия.

Неужели Полина продолжала смеяться надо мной? Честно говоря, было над чем:   читающий на кухне мораль небритый мужик с перевязанной головой, укутанный в тогу из простыни, наверное,   и в самом деле со стороны выглядит комично. И всё-таки я во что бы то ни  стало  должен поставить несносную девчонку на место.   И непременно - сегодня,   непременно - сейчас.   Иначе... Иначе не сделаю этого уже никогда.

Я поднял голову от тарелки и растерялся. Правда, то, что увидел, длилось всего несколько мгновений, но это было: Полина не смеялась вовсе.   Она смотрела на меня так,   как не смотрела ещё никогда. Её светившиеся добротой и участием глаза были подёрнуты туманной пеленой.   Мне доводилось видеть такие  взгляды. Неужели?...   Нет.   Этого просто не может быть,   потому что быть не может.

Смутившись, словно  я  застал её за чем-то неприличным,   она сразу же отвела взгляд.   Смутился и я.   И со всей ясностью понял,   что лгал только что и ей,   и  себе.   Эта девчонка уже  не была мне ни чужой,   ни посторонней.   И я едва сдержал себя, чтобы не ответить ей таким же взглядом.

Стараясь не смотреть на Полину, я встал и вышел.

Главное - не думать об этом,   главное - выбросить всё из головы, - внушал я себе, укладываясь в постель и закрывая глаза. Главное - поскорее войти в норму и довести дело до конца,   тем более, что теперь ниточка криминального клубка у меня в руках. Впредь только дело и ничего, кроме дела.

Мне известны и номер машины, и паспортные данные водителя, и он сам.   Остается  всего лишь разыскать его по адресу, указанному в паспорте,   и последить за  ним  в  течение  одного-двух дней. Правда, будут необходимы колёса.

Но это - проблема ещё не сегодняшняя.   А вот проблема сегодняшняя и  всех  еще  оставшихся  мне  в  этой квартире дней... Сколько их ещё до выздоровления - пять,   семь?   И неужели  нам всё же придется расстаться?   Никаких "неужели"! Мы в принципе, мы даже теоретически не можем быть вместе. Но почему?

Коньяк, наложенный на слабость и головокружение, сделал своё дело, и я не заметил, как заснул.

Проснулся далеко  после  полудня:   солнце,   утром освещавшее один угол комнаты,   успело переместиться вдоль стены в другой. Полина лежала рядом со мной в одной майке и смотрела музыкальный телеканал.

Одна ее нога была согнута в колене. Трусиков на ней по-прежнему не было, и поэтому бедро было обнажено до пояса. То самое, с синяком, уменьшившимся, правда, почти вдвое и заметно посветлевшим с тех пор,   как я накладывал на него там,   в приделке, водочный  компресс.   Я не мог оторвать от девичьих прелестей взгляда.   Хуже того. Близость этой наготы меня возбуждала.

Стоило немного передвинуть руку - и я смог бы положить её на бедро. Ладонью  я уже почти наяву ощущал прохладу упругого тела, представлял, как, минуя согнутую в колене ногу,    тяну пальцы дальше,    вверх, к пупку, и сразу вниз, к заветной девчоночьей  ложбинке в паху. Как эта очаровашка поворачивается ко мне и тоже, в свою очередь, обнимает меня, как встречаются в поцелуе наши губы, тесно свиваются ноги.

Сердце колотилось все сильнее, в висках стучало. Накатывалось настоящее безумие. Кажется, я уже наяву тянулся к ней. То, о чем я грезил и чего боялся, очевидно, произошло бы, но Полина, не заметив моего пробуждения, неожиданно сладко,   совсем  по-детски,   потянулась,   при этом распрямив одну ногу и согнув в колене и чуть отставив в сторону другую. Тем самым открыв моим глазам весь низ живота и безволосый, от этого казавшийся  до  боли  беззащитным  вытянутый холмик лобка.

Вид девчоночьей наготы мгновенно подействовал  на  меня  отрезвляюще. Как мог я,   пусть даже в мыслях,   допустить,   чтобы между нами происходило всё это! Господи! Если б она хотя бы не провоцировала меня! Неужели Полина не понимает, не думает, что творит со мной,   взрослым, изголодавшимся по женской ласке мужиком?

- Немедленно прикройся и надень что-нибудь! -  отвернувшись в сторону, строго распорядился я. - Как тебе не стыдно!

- Я не поняла,   надеть или прикрыться?   - нехотя  расправляя майку, кокетливо ответила Полина.

Я чувствовал себя в идиотском положении.   Всё было  бы  куда проще, не  случись то,   что произошло вчера в душевой.   Теперь же любая мораль в моих устах могла восприниматься либо как лицемерие, либо - как непроходимая глупость.

- И то и другое, - уже почти выходя из себя, отрезал я.

- Жарко!   - лениво возразила эта,   кажется, не знающая стыда девчонка, но с постели все же встала.

Вызывающе покачивая бёдрами, она подошла к шифоньеру, открыла дверцу и, стоя ко мне спиной, принялась осматривать его содержимое. Тянулось это долго. Полина поочерёдно вынимала  одну ярче другой юбки, блузки, сарафаны, прикладывала вещи к себе и придирчиво смотрелась в зеркало.

Невольно я опять залюбовался этой  маленькой  очаровательной женщиной - у зеркала она вела себя именно как женщина, а вовсе не как подросток.   И явно дурела от  примеряемых  нарядов.   То откровенно любовалась собой,   то недовольно щурилась, с отвращением швыряла  очередную  тряпку  в  сторону и начинала вновь рыться в недрах шифоньера.   Казалось,   это будет  продолжаться бесконечно.

Наконец нашла то,   что искала. Не торопясь, скинула майку - я в который уже раз поразился хрупкой, но женственной стройности ее обнаженной фигуры, - натянула платье - не платье,   сарафан - не сарафан, возможно, ночную сорочку: нечто воздушное, белое и почти прозрачное, и повернулась ко мне.

Это было даже хуже, чем если бы она оставалась голышом: глаза непроизвольно начинали всматриваться в то, что полупрозрачная ткань прикрывала, пытаясь рассмотреть, видна ли вертикальная узенькая щелка в паху или это - мимолётная игра складок не в меру откровенного одеяния.

- Ну  как,   нормально?   -  покрутилась передо мной точно так же, как до этого крутилась  перед  зеркалом, Полина.

Я не сомневался, что девчонка продолжала провоцировать меня, и отвернулся.   Не было сил ругаться или взывать к ее  совести. Это, в сущности,   было бесполезно.   И смотреть на неё я больше не мог. Хватит того, что испытал совсем недавно, любуясь обнажёнными бедрами.   К  тому же у меня нестерпимо начинала болеть голова.

Но эта бестия сама решила перейти в атаку. Сообразив, что её нагие прелести на меня не действуют,   она вознамерилась  выяснить причину:

- Андрей!

Я вновь повернулся в её сторону.   Полина,   приблизившись  ко мне, поставила  одну  ногу  на угол кровати так, что теперь я, опустив глаза,   мог при желании видеть то,   что перед этим пытался разглядеть сквозь складки полупрозрачной ткани.

- Неужели я тебе... нисколечко не нравлюсь?

Нравилась ли она мне? И вообще, что такое "нравиться" применительно к  женщине?   Нравиться может смазливая мордашка.   И в этом смысле девчонка мне, разумеется, нравилась. И даже очень. Только признаваться в этом было совсем ни к чему.   Я  понимал, что в свои слова Полина вкладывала и другой смысл. И опять ответ, озвучь я его,   оказался бы утвердительным. Но признаваться этому ненормальному подростку в любви и тем более  неосмотрительно.

Проще всего в сложившейся ситуации -  нахамить  ей.   Эта дрянь вполне заслуживала грубости.   Но тогда я бы лишился последнего, возможно, шанса попробовать наладить с ней нормальный контакт.   Поставить в рамки приличия её необузданное поведение и обеспечить себе на ближайшие дни,   пока  вынужден буду находиться здесь, хотя бы некоторое спокойствие. За все время нашего знакомства Полина всего несколько раз шла со мной на  откровенность,   и отталкивать ее сейчас было бы неразумно. О том, чтобы перевоспитать девчонку, я даже и не мечтал.

- Нравишься.   Чуть-чуть.   Но только когда не забываешь надевать трусики.   Понимаешь, расхаживать перед посторонними голышом - не-при-лич-но.

- Но мы же всё равно уже не один раз друг друга...

Я оборвал её:

- Не-при-лич-но. Усекла?

Я не  любил жаргонизмы,   но в данном случае именно жаргонное слово могло помочь достучаться до тайников души этой  несовершеннолетней заблудшей овечки.   Поняла ли она,   что я хотел  ей объяснить? Возможно.   Но как бы то не было,   мои слова  Полине явно не пришлись по вкусу.   Обиженно пожав плечами, она отошла к шифоньеру, вынула оттуда белые трусики и натянула их. Вернулась на  кровать,   легла  рядом со мной на спину и стала смотреть телевизор.

Элементарные приличия теперь были вроде  бы  соблюдены.   Но, поскольку девчонка лежала чуть ниже меня, а руки её были закинуты за голову,   сквозь натянувшуюся полупрозрачную ткань пеньюара я теперь чётко видел её груди с уже  возбужденными,   как мне казалось, желтоватыми шишечками сосков. И эти вздымавшиеся в такт дыханию горошины теперь заводили меня ничуть не меньше, чем незадолго до этого обнажённые бёдра.

Я закрыл  глаза и попытался заснуть.   Но сознание того,   что совсем рядом лежит полуобнажённая девчонка со всеми её доступными мне - в этом я не сомневался - прелестями,   не  позволяло заснуть. В памяти всплывали картины  одна соблазнительнее другой. Застучало в висках, и даже головная боль отступила.

- Пить хочется! - через несколько минут  произнесла Полина.

Не утруждая себя тем,   чтобы обойти постель, она направилась в  кухню  кратчайшим путём.   Переползала через меня - умышленно или нет - весьма неуклюже,   и её обнажённая, если не считать почти символической полоски трусиков, попа оказалась прямо перед моим лицом. Чётко  была видна и заветная  ложбинка  с  глубоко  врезавшейся  в  неё полоской белья, и даже редкие пупырышки в тех местах,   которым особенно достаётся в процессе сидения.

Почти мгновенно я ощутил, как от паха во все стороны сладкими волнами расходится по телу пьянящее,   ни с чем не сравнимое тепло, и в мучительном  наслаждении  содрогнулся  раз,   второй, третий...

Когда Полина вышла на кухню,   на  простыне  расплывалось влажное пятно.    Случившееся повергло меня в шок, стыд и отчаяние.

Подобное я испытал однажды, когда подростком купался на реке за городом.   Я отправился туда на рыбалку. День выдался жарким, и я то и дело залезал в воду освежиться.

Я носил тогда длинные волосы. Это и стало причиной тогдашнего невероятного приключения.

Ближе к полудню на противоположном берегу  появилась  стайка  девушек. Они осмотрелись  по сторонам. Убедившись,   что никого,   кроме сидевшей по шейку в воде девочки - подростка  поблизости  нет, принялись со смехом раздеваться.    На траву полетели сарафаны,   юбки, блузки, а за ними - бюстгальтеры и трусики. Они - все как на подбор высокие, полногрудые, не торопясь входили в воду в каком-нибудь десятке  метров от меня, с визгом брызгая друг в друга.

Мне тогда было уже четырнадцать. Увиденное наяву превосходило всё то, о чём я мечтал ночами, борясь со своими эротическими фантазиями и со ставшим вдруг непослушным  собственным  телом. Справившись с шоком, я на всякий случай отплыл в  сторону камышей и сделал вид, что собираю кувшинки.   Сам же  исподволь ненасытными глазами наблюдал за тем, как  эти обнажённые нимфы резвились в воде.

Вначале они просто плавали, а затем принялись нырять, соревнуясь, кто достанет со дна самую большую ракушку.   И, поскольку здесь было довольно мелко,   все они непременно сверкали появлявшимися на несколько мгновений над водой  незагорелыми,   в отличие от  остальных частей тела,   попками.   Одна из них, видимо, заинтересовавшись кувшинками,   поплыла в мою  сторону.

- Девочка, можно полюбоваться твоим букетом? - спросила нимфа.    Она стояла по пояс в воде метрах в двух от меня и выжимала намокшие пшеничного цвета волосы.

Я утвердительно кивнул, жадно разглядывая её налитые, удивительно белые  груди и радуясь, что она до сих пор не поняла, кто перед ней. Я, хотя тоже купался голышом, надеялся, что меня спасает от разоблачения мутная вода.

Сердце колотилось  все  сильнее,   голова начинала кружиться. Девушка взяла протянутый мною букет и,   прижав  его  к  груди, стала с наслаждением нюхать.   И как бы невзначай,   хитро улыбнувшись, сказала:

- Между прочим, мальчик, подглядывать за девушками, особенно когда они купаются без трусиков, - нехорошо.

Я обречённо опустил глаза, даже боясь представить, какое меня может ждать наказание.

- Но если ты пообещаешь, что больше подобное  не повторится, я не буду звать сюда своих подруг.

- Хорошо,- сгорая от стыда,   испуганно выдавил я, робко поднимая  глаза.

- Тогда я разрешаю тебе поцеловать меня один раз в  щёчку, - заговорщицки прошептала она.

Мне показалось, что я ослышался. Но нет. Эти слова были произнесены наяву. Пока я приходил в себя от шока, полногрудая нимфа сама приблизилась ко мне,   звонко чмокнула в губы,   а её рука скользнула по моему животу вниз и на миг,   всего  на  какое-то мгновение  задержалась  там,   в паху.   И почти сразу же она, ощутив моё напряжение,   вскинула удивлённо-озорные глаза, со смехом неожиданно осыпала меня кувшинками и,   поднимая тучи брызг, быстро поплыла назад.

Я,   глядя на неё, содрогался в сладких, неведомых мне доселе конвульсиях, испытывая по всему телу медовую сладость и одновременно ощущая непонятный,   но  от  этого  ещё  более  сильный стыд...

Тогда я плохо понимал, что произошло со мной. Теперь же случившееся было до убийственности ясно.   Несмотря на все усилия, я  не  смог контролировать себя и непроизвольно кончил, увидев прямо перед лицом полуобнажённую девчоночью попку.   Это был финиш.

«Немедленно отсюда бежать.   Немедленно. Пусть даже в мокрой одежде. Иначе либо тронусь рассудком, либо случится непоправимое», - только эта мысль занимала теперь моё сознание.

Но прежде надо было привести  себя в порядок, а для этого на  время удалить из квартиры Полину.

- Сходи,   пожалуйста, за пивом,- крикнул я, торопливо подворачивая намокшую часть простыни.

- Для кого? - выглянув из кухни, стала уточнять эта юная пьяньчужка.

- Для меня.

- Для кого?

- И тебя, разумеется.

- Правда?

- Чтоб мне сдохнуть!

- Ладно.

Обойдя кровать,   Полина  подошла  к шифоньеру,   скинула свой эротический наряд и надела простенький чёрный  сарафан,   украшенный изображениями подсолнухов.   Когда за ней хлопнула входная дверь, я сразу же встал и направился в ванную, чтобы смыть последствия приключившейся со мной неприятности. Голова кружилась, но двигаться я всё же мог.   Это вселяло надежду,   что  я смогу уйти отсюда. Куда конкретно -  в тот момент не думал.

Быстро сполоснувшись,   я прошёл на балкон,   снял  с  веревки свою уже высохшую – слава богу - одежду и вернулся в прихожую.   Случайно посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся.   Лицо,   утром ещё  почти нормальное, за  прошедшие  часы превратилось в одну жуткую синюшную маску:   с затылочной части гематома распространилась по всей голове.

Выходить с таким  фэйсом на улицу нечего было и думать. Меня задержал бы  для  выяснения  личности первый же встречный ментовский патруль. А если ориентировка из Подмосковья уже поступила в столицу,   то такая встреча не могла сулить ничего хорошего.

Получалось, в этой квартире  я вынужден буду  оставаться ещё не меньше недели и,   следовательно,   буду ежечасно, ежеминутно выдерживать пытку  искушением.   За  это  время я уж точно или тронусь умом,   или не смогу устоять перед  приставаниями  этой испорченной, но  такой восхитительной в своем шокирующем поведении девчонки. Или случится и то, и другое.

Одежда сама вывалилась из моих рук.   Я на автопилоте вернулся в комнату,   лёг в постель и закрыл глаза. Это  было  даже не отчаяние.   Наступила полная апатия к происходящему.

Нет. Одно желание у меня всё же оставалось.   Я, как был голышом, прошёл на кухню и,   вылив в стакан остатки коньяка, допил его. Потом вновь зашёл в ванную, чтобы лучше - в прихожей был полумрак - рассмотреть  своё лицо. Впечатление  было  ещё более удручающее,   чем при первом беглом взгляде.

«Неделей тут не обойтись.   И не надейся. Придётся оставаться в этой квартире дней десять, не меньше».

Дверь в ванную отворилась, вошла Полина. Мельком и, как мне показалось,   как-то странно,   с улыбочкой глянув на меня, она прошла к унитазу, подняв подол сарафана, приспустила до колен трусики, села и сразу звонко зажурчала. Я, нисколько не удивившись её появлению, обернул бёдра полотенцем и, не торопясь, вышел.

Поступи она так до того,   что случилось десять  минут  назад со мной,   я бы обязательно сделал этой особе замечание. Но теперь её поведение меня не шокировало.   Что-то во  мне  изменилось. Я  вернулся в комнату.   Постель была тщательно застелена свежей простынёй. Чёрт! Она всё знала. Хуже того, не зная точно, что случилось на самом деле, Полина могла подумать про меня вообще что угодно!

Но странно.   Это открытие не очень задело меня.   Я  лёг  под простыню и закрыл глаза.

Последующие пять дней мы почти не общались,   если не считать самых необходимых слов. Я не смотрел на неё. И Полина вела себя по другому: она перестала расхаживать передо мной  голышом, была тиха, скромна и заботлива. Хотя спали мы в одной постели, даже во сне она не приближалась ко  мне,   сохраняя  расстояние между нами не менее полуметра.

На шестой  день утром я подошел к зеркалу  и  убедился,   что лицо стало почти нормальным. Перестала кружиться голова,   да и рана  затянулась. Поэтому, когда Полина предложила сходить в соседний парк, отказываться я не стал.

Порывшись в шкафу, она нашла мне подходящую одежду: джинсовые шорты и белую майку.   Мою голову заботливо  повязала разноцветной банданой - как раз по молодёжной моде этого лета.   Сама тоже натянула шорты, потом - оранжевый топик, собрала волосы в два забавно  торчащих  в  стороны пучка и,   несмотря на озорно приподнимавшие топик груди, стала выглядеть  ещё моложе своего возраста.

Лишь выйдя на улицу,   я почувствовал, как ещё слаб. Тягучая, настоянная на  московском  смоге жара была мучительна. Если бы мы через пять минут не вошли в густой парк, я бы, наверное, потерял сознание. Здесь тоже была жара, но другая,   прозрачная и лёгкая. Чувствовалась близость воды.

Мы медленно шли по тенистой тропе вдоль кромки леса,   к которому примыкал неширокий,   местами  переходивший  в  песчаный пляж луг.   С другой стороны эта равнина окаймлялась рекой. Чем ближе мы приближались к воде, тем больше на лугу было отдыхающих. С удивлением я заметил,   что у большинства загоравших девушек и женщин отсутствовала верхняя часть купального костюма. Я слышал,   что в Европе это уже давно считается нормой, но чтобы здесь,   в Москве!   Неужели я настолько отстал от жизни?

Впрочем, это открытие недолго занимало меня. Я, как мальчишка, был счастлив от одного сознания того, что Полина шла рядом со мною,   что никто нас здесь не знает,   что никому до нас нет совершенно никакого дела и что, о глупость, на многих встречных парнях были повязаны подобные моему пиратские платки.

Вскоре тропа исчезла. Мы вышли на широкий песчаный пляж, густо усыпанный загорающими.

Занятый своими мыслями, я не обращал внимания на людей, и всё же не мог не заметить: что-то на этом пляже было не так. Боже! Почти все находившиеся  здесь были в чём мама родила: и дети, и женщины, и мужчины.

Эта бестия опять издевалась надо мной!   Поскольку парк находился  рядом с домом, она не могла не знать, куда мы идём.

А Полина,   как ни в чём не бывало, уже ушла вперёд, подыскивая свободное место,   чтобы расположиться. Она остановилась на краю поляны, под большим клёном. Когда я, осторожно обходя загорающих и стараясь при этом не смотреть на них,   приблизился, эта бестия заботливо пояснила:

- Я специально искала место в тени,   чтобы тебе  не  напекло голову. Нравится?

Я огляделся.   Рядом с нами отдыхала лишь семья  с двумя  детьми - мальчиком лет десяти и девочкой чуть младше Полины,   худенькой,   но уже с  небольшими  острыми грудями. У их мамы,   ещё довольно стройной, загоравшей лежа на спине с закрытыми глазами,   груди,   наоборот,   были округлые и пышные. Её ноги были раскинуты, волосы на лобке тщательно выбриты. Я, мгновенно смутившись, отвернулся.

Поразительно, но  у этой с виду приличной женщины совершенно отсутствовало чувство стеснения перед детьми, перед окружающими! А  муж? Неужели ему приятно, что все без исключения прелести супруги видны здесь каждому  мужчине? А  его  достоинства - подрастающей дочке?   Я совершенно не понимал этих нудистов.

Скучавшие подростки сразу же заинтересовались моей спутницей, а родители, правда, куда более сдержанно, мною. Но это длилось всего несколько мгновений.   Взрослые вновь закрыли глаза, а дети принялись рассматривать журнал с комиксами.

Я понял,   что  более  уединённое место на этом пляже мы вряд ли найдем, и, согласно кивнув своей бестии, без сил опустился на траву.

- Я позагораю, ладно? - продолжая играть в скромницу, спросила разрешения Полина.

Она не могла не догадываться, что я возмущен, и не хотела подать повод для очередной ссоры. В  ответ я холодно пожал плечами. Полина секунду помедлила, вышла из тени клена,     скинула  топик, шорты и  блаженно растянулась кверху попкой на песке. Через несколько минут предложила:

- А ты что медлишь? Раздевайся тоже!

Я бросил на нее испепеляющий взгляд. Она обиженно отвернулась и стала корчить рожицу сидевшему  напротив мальчишке. Тот ей  ответил,   затем  к  игре присоединилась его сестра, и вскоре все трое,   взявшись за руки и сверкая попками, со смехом побежали к воде.    Мама подростков поднялась и,   захватив  полотенце, двинулась вслед. Она гордо несла по  поляне  своё  стройное, удивительно красивое тело и, странно, никто из загоравших не провожал ее взглядом. Здесь, как оказалось, люди вообще обращали друг на  друга  внимания  меньше, чем на пляже обычном. В этом, очевидно, заключалась своеобразная нудистская этика.

- Судя по всему, вы впервые здесь, - обратился ко мне мужчина, проводив перед этим к воде жену и детей, - мой вам совет. Не напрягайтесь. Раздеваться донага вовсе  не  обязательно. Особенно если вы ещё не готовы. Поверьте, это придёт само.

Смущенно кивнув, я снял рубашку, перебрался в более густую тень и привалился к стволу.

Всё здесь было почти как на пляже обычном. В нескольких местах играла музыка.   С лотка торговали пивом и лимонадом. Только вот продавщица была топлесс. Много было парочек, семей с детьми самого разного  возраста,   тут  и  там располагались группы  парней  и девушек.   У большинства ровный загар покрывал все тело,   но немало было и таких,   на  которых ещё явственно виднелись белые полоски от купальных костюмов.

Одна из  молодёжных  компаний играла в волейбол.   Я невольно залюбовался непривычным зрелищем. Хотя  выступавшие  части тел юношей и девушек,   не прикрытые купальными костюмами, при каждом резком движении буквально ходили ходуном,   это не выглядело шокирующе. А наоборот, удивительно естественно и завораживающе красиво.

То,   что  творилось на этом пляже,   шло вразрез с моими представлениями о морали.   Но мне и в  голову не приходило обвинять этих людей в безнравственности. Пора было чистосердечно признаться себе:   окружающий мир куда многомернее моих представлений о нем.

Чёрт! Может, и наши отношения с Полиной вовсе не обязательно мерять суровыми категориями "можно" - "нельзя"? И не стоит всё усложнять в этой и без того запутанной жизни?

Странно. Я был растерян и вместе с тем счастлив.

Минут через десять все четверо вернулись, с мокрыми волосами и очень  довольные.   Женщина  приветливо кивнула мне.   Полина, растянувшись рядом с новыми друзьями на песке,   то и дело бросала на меня взгляды, в которых были и дерзость, и смущение, и ещё что-то, непередаваемое словами. Это "что-то" буквально переворачивало мне душу.

Вскоре небо стали заволакивать грозовые тучи, и мы  сочли  за лучшее поскорее  вернуться  назад.   В  подъезд вошли с первыми каплями дождя. А когда поднялись в квартиру, за окнами уже неистовствовал ливень.   Полина сразу же прошла в ванную. Я, открыв балконную дверь,   с наслаждением вдыхал долгожданную влажную прохладу.

Потом прошёл на кухню,   плеснул в стакан водки, выпил её одним глотком  и,   вернувшись в коридор,   открыл дверь в ванную. Полина, по пояс обмотанная полотенцем,   стояла спиной ко мне и сушила волосы феном.   Не поворачиваясь,   она поймала в зеркале мой взгляд и вопросительно посмотрела в ответ.

- Знаешь, девочка, - начал я, - это  глупо.   Это  невозможно просто. Это почти смешно. Это ненормально. Но... я люблю тебя.    Полина на миг замерла, приоткрыв рот. Даже глаза её перестали моргать кукольными ресницами,   а затем испуганно переспросила:

- А ты... ты не врёшь?!

И сразу же,   не дожидаясь ответа, отшвырнула фен,   вскарабкалась на меня,   обняла за шею и,   уткнувшись носом  за ухо, сбивчиво и смущенно призналась, что тоже любит,   причём так сильно, что я и представить себе не могу, и что моя любовь по сравнению с её - просто детский сад, и я вообще понятия не имею, что такое любовь, и  она  жутко ненавидит меня за  то, что  я столько времени трепал ей нервы.

Ещё она несла какой-то уже совсем несусветный, счастливый  и удивительно милый бред. Полотенце, которым была обмотана Полина, сразу свалилось на пол, и, пока длилось ответное признание, я держал обнажённую девчонку одной рукой за попку,   а другой - за талию.   Но, странно, я не испытывал ничего похожего на возбуждение. Были лишь счастье и умиротворённость от сознания того, что преодолен,   наконец, очень трудный и важный внутренний барьер.

Опустив Полину  на пол и мягко высвободившись из ее объятий, я заметил:

- Из всего того, что мы сейчас сказали друг другу,   вовсе не следует, что теперь девочке можно будет с утра до ночи  разгуливать передо мной голышом.

Полина счастливо и смущённо   улыбнулась  в  ответ,   подняла упавшее полотенце, прикрыла грудь и живот. Поцеловав её в волосы, я прошёл на кухню и принялся готовить ужин.

Девчонка оставалась в комнате довольно долго.   Затем  оттуда донеслась зажигательная  латино-американская  музыка,   и  почти сразу вышла, нет, не вышла, влетела в вихре карнавального танца она.

Я едва узнал её:   в красных лакированных туфлях  на  высоком каблуке, в короткой пышной юбке-ламбадке, таком же красном топике, с  яркой,   умело  наложенной косметикой, она выглядела не девочкой-подростком, а взрослой карнавальной танцовщицей откуда-нибудь с улиц Рио-де-Жанейро.   Но особенно поражала её причёска: это была настоящая  феерия  из блестящих заколок в виде разноцветных тропических бабочек,   при каждом движении  головы взмахивающих крыльями, словно собираясь взлететь.

Сделав в  заключение  совсем уже невероятное танцевальное па и, наконец, остановившись, Полина спросила:

- Я тебе нравлюсь?

Эта невероятная девчонка из богом забытого подмосковного городка могла и не задавать такой вопрос, потому что я  любил её до безумия. Наверное, ещё и за то, что она не переставала преподносить мне сюрпризы - и хорошие,   и плохие.

Я вообще  не верю в любовь с первого взгляда. Лишь когда узнаешь человека ближе и с разных сторон,   когда он становится тебе  дорог именно потому, а не поэтому, и потому, а не поэтому порой неприятен,   когда этих милых зацепок в памяти становится столько,   что восприятие переходит совсем в  другое  качество, и  возникает то, что я для себя определяю этим словом.

С тех пор,   как Полина решительно превратила тогда, в тепловой камере, обычный кожаный костюм в дерзкий наряд, и это, как я теперь осознал,   тоже была одна из таких зацепок  -  зацепок удивления, - я не сомневался, что у этой девчонки есть вкус. Но чтобы до такой степени? Это было невероятно.

Я кивнул головой, и Полина сразу же счастливо пояснила:

- У нас сегодня праздник, правильно? Вот я и решила подарить себя тебе. А какой подарок - без яркой упаковки?

С этими словами она приблизилась ко мне - благодаря  высоким каблукам девчонка  оказалась  почти  одного  роста со мною - и нежно поцеловала в губы.   Я ответил ей тем же, ощутив приятный сладковатый вкус губной помады. Тогда она, осмелев, попыталась раздвинуть язычком мои зубы, явно переходя  к поцелую куда более интимному.   Я не мог не уступить ей. Так, стоя, мы целовались минут пять, возбуждаясь от быстрой  ритмичной музыки и ещё больше - от близости друг друга.

Лишь когда мои руки опустились ниже её спины и я убедился, что под юбкой у девчонки ничего нет, когда она сама с готовностью раздвинула ноги,   я нашёл в себе силы оторваться от этой сумасшедшей,   прошёл в комнату и выключил музыку.

Почему? Я  и сам не сразу смог разобраться в причинах своего тем более непонятного Полине поступка. Несмотря на всё, что до этого уже было между нами, в чём мы сегодня откровенно признались друг другу,   несмотря на то, что я сгорал от желания пойти ей навстречу, психологически я ещё не был, оказывается, готов к близости с этой девочкой-подростком.

- Прежде всего - праздничный стол, - ответил я на немой вопрос её  обиженно-разочарованных  глаз.

Мои слова девчонку явно не удовлетворили. Тогда я уже энергичнее и с шутливо-нарочитым вызовом добавил:

- И вообще, неужели по этому поводу у нас не найдётся ничего выпить?

Полина, резко повернувшись, - так,   что пышная короткая  юбка взлетела на мгновение чуть не до пояса,   дерзко сверкнув белой попкой,   вышла и почти сразу вернулась с пузатой бутылкой. Невероятно,   но  это был самый настоящий коллекционный "Багратион" -  коньяк,   не  уступавший в среде знатоков знаменитым импортным "Мартелю" и "Хеннеси".

Девчонка, видя  моё восхищение и сразу растаяв от сознания того, что сделала мне приятное, пояснила: тётка берегла эту  бутылку как зеницу ока,   но сегодня, наверное, есть повод её открыть.

Вообще с выпивками в компании неравнодушного к алкоголю подростка пора было заканчивать. Но я убедил себя, что сегодня, в последний раз, немножко можно. Я сам завёл такой разговор. Да и состоявшееся объяснение отчасти как бы  нивелировало, размывало лежавшую между нами возрастную грань.

"Багратион" с его неповторимым терпким и в то же время  удивительно тонким ароматом был превосходен.   Как и любой хороший напиток,   он не опьянял,   а действовал иначе - просветлял сознание,   и окружающий мир начинал смотреться совсем в ином свете. Словно впервые я видел сидевшую напротив девчонку-оторву с порхающими тропическими  бабочками  в волосах.   Серьёзно,   как взрослая, потягивающую коньяк и, закусывая его фруктами, влюблёнными глазами смотревшую на  меня.   Сваливается же такое счастье - бесшабашно-непредсказуемое,   капризное, до безумия очаровательное, родное и дорогое!

На Полину коньяк подействовал иначе. Уже после третьей рюмки она начала откровенно зевать и в конце концов попросила отвести её в постель и раздеть.   Как выяснилось,   она даже не могла сама передвигаться. Сказалось другое свойство благородного напитка, самое коварное: сохраняя светлой голову, он действовал на ноги и человек, считавший себя практически трезвым, с удивлением понимал,   что  не  может самостоятельно идти.    Я отвёл уже откровенно засыпавшую девчонку в комнату, раздел и, оставив в неприкосновенности лишь бабочек, накрыл её простынёй и вышел на лоджию.

Летний ливень прекратился. Раскаленный за день асфальт   парил  полупрозрачными  столбами,   которые,   поднимаясь вверх,   медленно таяли.   Начинало смеркаться. Огромный  город постепенно стихал.   Я вернулся на кухню,   не торопясь,   допил коньяк, затем принял душ и отправился спать.

Полина за  время  моего  отсутствия успела скинуть простыню. Она спала,   разметавшись на спине,   раскинув в стороны руки  и ноги,   почти поперёк постели.   Её голова было закинута назад, и от этого шея казалась ещё более тонкой,   а лицо - совсем детским.

Я осторожно подвинул её, пытаясь освободить себе хотя бы узкую полоску  постели.   Девчонка  сразу  же  забормотала что-то сквозь сон и свернулась калачиком.   Бабочки при этом  движении лениво запорхали в волосах.

«Ребёнок, ведь она, по сути, совсем ещё ребёнок -  с  этими  её карточными фокусами,   кривлянием, набегами на малинник, карнавальными  нарядами»,   - думал я, безуспешно пытаясь заснуть.

Вскоре она вновь повернулась на спину,   при этом закинув  на меня ногу. В этой позе её груди поднимались над уровнем остального тела лишь горошинами сосков. Совершенно по-детски беззащитной выглядела и  маленькая ложбинка в паху.

И вновь, в который уже раз, как только я находил в поведении Полины сходство с ребёнком,   меня начинала мучить совесть. Мой родной малыш, я уже боялся думать, кто из них, Полина или дочка, мне роднее, нуждался в помощи, в то время как я... Но другой голос,   более разумный, отвечал, что моё бездействие - вынужденное,   что Полина и наши отношения тут ни при чём. Что рано или поздно,   но мы будем жить все вместе, втроём. Я впервые подумал об этом и ужаснулся.   При всей моей любви к Полине я бы ни за что не пожелал своей дочке такой мачехи.

Проснулся уже  утром от разливавшейся внизу живота мучительно сладкой истомы.   Первое, что я увидел, были её глаза, затуманенно смотревшие  на  меня, и в то же время вряд ли видевшие то, куда были направлены. Обнажённая Полина сидела верхом на моих бедрах и увлечённо играла отнюдь не куклой.   Эта бесстыдница успела, пока я спал, стащить с меня трусы. Дерзкие ласки  явно  не  прошли  безрезультатно.   Набухшие желтоватые шишечки сосков свидетельствовали о том, что и она была уже по-женски возбуждена.

Поймав мой взгляд, Полина озорно улыбнулась в ответ.

- Что ты делаешь?   - попробовал возмутиться я.

Вместо ответа она нагнулась так,   что горошины сосков  нежно коснулись моей груди и, счастливо улыбаясь, поцеловала в губы.

Я не ответил ей.   Полина выпрямилась и удивлённо,   с ноткой смущения, спросила:

- Ты меня разлюбил?

- Нет.

- Тогда в чем дело? Я же вижу, ты хочешь!

Могла бы и не спрашивать. Её ладони держали ответ,   свидетельствовавший о моих желаниях сильнее  всяких слов. А поскольку пальцы девчонки ещё и двигались, моё возбуждение нарастало.

Господи! Ещё немного,   и я вполне мог кончить прямо ей в руки,   если не в лицо.   Надо было на что-то решаться. Я действительно хотел её до безумия и,   чем больше  хотел,   тем  больше страшился этого желания. Одно дело - признание в любви, а другое - секс с девочкой-подростком.   Но мои чувства в  это  утро были сильнее разума. Её шалуньи-руки быстро вернули меня к вещам приятным,   но менее возвышенным, потому что её шалуньи-руки...

Волна счастья от того,   что Полина со мной, от сознания, что эта девочка вообще существует на белом свете,   захлестнула меня.

- Да!- выдохнул я.

- Только  я всё сделаю сама!   - решительно тряхнув волосами, заявила Полина.

Приподнявшись с моих колен и по-прежнему  не выпуская меня из  своих ладоней, она передвинулась выше.

Я, чтобы облегчить девчонке задачу, обнял её ладонями за упругую и удивительно прохладную,   несмотря на жару,   попку.   Но опускаться на меня девчонка почему-то не спешила.   Вместо этого, стоя надо мной на коленях, она смущённо призналась:

- Только знаешь,   мне почему-то в самый первый момент  бывает... больно.   Так что если я вскрикну, не обращай на это внимания, обещаешь?

Я пожалел,   что не передушил тех гадов там, на  заднем дворе  ресторана.   Да  и двум бомжам на этом свете делать, по-моему, было совершенно нечего.

Я знал причину боли, которой она явно боялась. До этого её либо просто грубо насиловали, либо брали, не спрашивая согласия и не заботясь о том, что она испытывает при этом сама. А если к тому же учесть  её девчоночьи габариты и жестокую травму,   которую нанесли ей те сволочи неделю назад в лесу...

Чёрт! Я даже ни  разу не поинтересовался, как она после всего этого себя чувствует. Стеснялся. Хотя чего уж нам с ней было, собственно, стесняться!  

Да и я сам вполне ещё мог  быть для этой малышки  великоват. Не хватало ещё и мне сейчас причинить ей боль.

- У тебя там...   зажило?

Она энергично закивала в ответ.

Я поспешил успокоить её:

- Не бойся, я не сделаю тебе больно. Но прежде принеси любой  крем, лучше для лица.

Послушно спрыгнув с постели,   Полина метнулась  в  прихожую, где у зеркала стояла косметика. Вернулась с небольшим тюбиком, вновь забралась на меня.

- Смажь меня, там.

Девчонка старательно выполнила указание.

- А теперь медленно, сама, опускайся.    Чтобы помочь ей,   я вновь взял её за бёдра и через секунду испытал  пронзившую  тело  сладкую  боль и ощутил прохладу её попки.

- Надо же,   как по маслу! - восхищённо произнесла юная развратница, осторожно приподнимаясь и вновь,   уже смелее,   чем в  первый  раз, опускаясь на мои бедра.

Вскоре девчонка,   закусив нижнюю губу  и  счастливо  улыбаясь, уже уверенно оседлала меня и  энергично запрыгала.   Я,   убедившись,   что в моей поддержке она больше не нуждается,   перевёл ладони на  упругие груди и  направлял ритмичные движения её тела,   чуть сдерживая их: принимать меня ей было всё-таки, несмотря ни на смазку, ни на собственное  желание,   ещё нелегко. Сказывалась и разница в наших габаритах.

Но именно  от  этого наслаждение,   буквально пронзавшее меня при каждом её очередном движении, было многократно сильнее того, что я испытывал с женщинами прежде. На  какое-то мгновение мелькнула даже крамольная мысль: я, кажется,   готов был понять маньяков, предпочитающих малолеток:   видеть перед собой  детское, чистое и невинное лицо,   по сути, красоту земную и, каждый раз преодолевая упругое сопротивление не распустишейся ещё плоти, обладать этой  чистотой...

Вскоре она закрыла глаза и лишь тихо постанывала при каждом новом движении.   На её лбу и в ложбинке между грудей выступили капельки пота.   Стоны начали постепенно усиливаться и вскоре сменились вскриками то ли боли, то ли наслаждения, а вероятнее всего, и того и другого одновременно. Кажется, в какой-то момент я перестарался и, потеряв над собой контроль,   что было вполне, в общем-то, объяснимо, вошел в неё резче, чем следовало бы в нашей нестандартной ситуации,   сразу же ощутив это по болезненной реакции её мгновенно вздрогнувшего тела.

Когда возбуждение достигло апогея, девчонка, выгнув спину, протяжно застонала. Я испытывал ни с чем не сравнимое,   божественное и в то же время животное наслаждение. Мы содрогнулись одновременно.   Сразу же после  этого Полина, счастливо  и  изумлённо заглянув мне в глаза,   даже не пытаясь высвободиться,   упала на мою грудь. Я ощутил учащённое дыхание. В  следующее  мгновение она благодарно коснулась моих губ своими пересохшими и,   кажется,   успевшими за это время потрескаться, губами.  

Через  минуту девчонка оставила меня и обессиленно растянулась рядом.

Странно, но я впервые в жизни не испытывал после секса привычного чувства опустошенности.

- Знаешь,   - прошептала она,- я и понятия не имела,   что это может быть так хорошо.

И, помедлив, добавила:

- Это,   наверное, потому, что мы любим друг друга?

Её вопрос  почти  не  зафиксировался в моем сознании.   Я был потрясён случившимся.   Я всё ещё не мог до конца поверить, что всё,   только что произошедшее между нами, было наяву, а не в горячечном алкогольном сне.

Неужели то,   чего я вначале подсознательно, а затем - вполне осознанно страшился две последние недели - едва ли не  с  того часа, когда эта невероятная девчонка ворвалась, нет, вломилась в мою жизнь, на самом деле произошло? Неужели моей любовницей стала тринадцатилетняя? Господи, она же не старше любимой литературной героини моего детства -  дочери полковника Александрова Жени? Ей же ещё, по сути, в куклы бы играть, а не лезть в постель ко взрослому мужику!

- Ты  "Тимур  и  его команда" читала?   - вместо ответа на её вопрос зачем-то спросил я.

- А  что,   там про любовь?   - повернувшись на бок и подперев щёку ладонью, поинтересовалась Полина.

«Дурак! Ты бы эту выросшую на улице девчонку  ещё про Набокова спросил».

Я задумался.

- Да вроде нет. Хотя...

- Ладно. При случае прочту.

Полина вновь легла на спину и с наслаждением потянулась.

- А что за книжку ты тогда во дворе читала?

- Не  знаю.   Там  первые страницы были оторваны.   Дядька какой-то больной,   ну,   головой,   в смысле, за дочкой своей жены ухлёстывал. А она, кажется, ещё младше меня была.

- И  чем  всё это кончилось?   - внутренне сразу напрягшись и ощутив, как заколотилось сердце, спросил я.

- Последних страниц тоже не было.

Полине этот разговор был неинтересен. Несмотря на всю очевидность параллели, она даже не улавливала в сюжете, который так своеобразно интерпретировала, сходства с нашей ситуацией.   "Мужик, больной головой". Кажется, это применимо не только к доктору Гумберту,   но и ко  мне.   Ну нет. В психушку я попадать не желаю. И если то, что происходит со мной благодаря этой девчонке, - сумасшествие, то пусть оно длится как можно дольше.

- Там ещё в середине страниц не хватало. Скучная, вообще-то, книжка,   - завершила разговор Полина и, вновь усевшись на меня и победно глядя сверху, предложила по случаю жары пойти в парк искупаться.

Я предпочел бы ещё поваляться в постели, а затем – не торопясь позавтракать,   но вдруг с ужасом понял,   что не могу отказать этому растрёпанному,   сидевшему верхом на моих бедрах обнажённому очаровательному существу.   Лишь обреченно спросил:

- На то же самое место?

Утвердительно кивнув,    Полина  добавила,   что  позавтракать вполне можно и по дороге: вчера она заприметила у входа в парк уютную кафешку.

Едва мы вышли на улицу, новоиспеченная любовница крепко обняла меня за талию и, прижавшись, пошла в ногу со мной. Я мягко, но уверенно отстранил её,   осторожно оглянувшись при этом по сторонам.   Воскресным утром людей на улице было мало, и,   кажется, наших преступных нежностей никто не заметил.

- Ты чего? - обиженно спросила она.

Почти сразу поняв причину моего поведения, добавила:

- Ну пусть думают,   что я твоя дочь.   Хочешь,   при людях я буду называть тебя папой?

Только теперь я, кажется, начал понимать, сколько сложностей и проблем в повседневной жизни повлекут за собой наши  отношения...

Папа. Папа Карло,   трахающий Мальвину. Да ты ничем, по сути, не лучше  сумасшедшего  доктора Гумберта.   Тебя не в психушку даже, в тюрьму следует упечь!

Укоры совести начали терзать меня с новой силой.    Но  рядом шло это вполне по взрослому влюблённое в меня чудо в сарафане с подсолнухами, с двумя забавными хвостиками на голове, светило уже начинавшее порядком припекать июльское солнце, а сто пятьдесят граммов водки и пара пива за завтраком в  кафе  завершили процесс восстановления внутреннего равновесия. К тому же шесть бутылок "Балтики", которые я нёс в пакете, были достаточно эффективным лекарством от очередного возможного приступа депрессии.

Несмотря на  довольно ранний час,   людей на поляне по случаю выходного дня было даже больше,   чем вчера. Хотя почти все  загорали голышом,   моя  оторва и здесь не преминула устроить маленький фурор:   когда мы,   пробираясь ближе к воде, оказались в самой гуще отдыхающих, Полина прямо на ходу стянула через голову  сарафан, под которым ничего не оказалось.

Один из мужчин, не сдержав эмоций, восхищённо захлопал в ладоши.   Я же от неожиданности, и от того, что наша и так не совсем обычная парочка -  нудистка-малолетка и  вполне  взрослый  мужик с подростковой банданой на голове - стала на какое-то время центром внимания  этого  мирка,   готов был провалиться,   в который уже раз за две недели,   сквозь землю. Неужели эта дрянь совершенно несправима?

Если раньше подобное поведение Полины я ещё мог  истолковать за желание "завести" меня как мужчину, то устраивать представление теперь, безо всякой видимой целесообразности? Это совершенно не укладывалось в моём сознании.

Но ещё больше я оказался шокирован, когда она предложила мне последовать её  примеру. Сделал вид, что не расслышал и быстро пошел на край поляны.

Общаясь с  Полиной,   я убедился,   что нагота была для неё состоянием естественным. Более  того,   эта неординарная девчонка наслаждалась ей и,   притащив меня  сюда, явно хотела, чтобы и я разделил с ней это ощущение полной свободы от условностей.

А может,   её поведение - всего лишь стремление выглядеть более взрослой,   чем на самом деле? Обходиться в жаркую  погоду без нижнего белья свойственно,   как правило, взрослым, эротичным женщинам.   Моя жена,   например, тоже иногда позволяла себе такое. Но она, если не изменяет память, стала подобным образом одеваться, точнее, не одеваться, лишь через несколько лет после свадьбы,   когда обрела своего рода чисто женскую уверенность в себе,   своей значимости и неотразимости,   когда ей  захотелось ореола  неведомой окружающим интимной тайны.

Я так и не нашел ответа на свой вопрос.

Мы расположились на том же самом месте, что и вчера. Полина, сидя   в позе йога и соблазнительно выставив таким образом напоказ все свои девичьи прелести цвета спелого персика, уговаривала меня раздеться. Я продолжал молчать.  

- Как хочешь, а я иду купаться! - обиженно заявила она и,   отряхнув ладошкой с попки прилипший белый песок,   пошла к воде.

Я смущенно и, несмотря на это, восторженно наблюдал за тем, как девчонка удаляется, покачивая крутыми  бёдрами. Любовался этим зрелищем не только я один:   этот неповторимый, очаровательный сплав детства,   перемешанный с уже начинающей проявляться женственностью, притягивал к обнажённой девичьей фигурке, как магнитом, взгляды не только загоравших поблизости мужчин, но и женщин.

У самой кромки воды она оглянулась  и,   улыбнувшись,   игриво махнула мне  рукой.   Её  влюблённые  глаза буквально светились счастьем.

«Стоп. Ты жить не можешь без этой девчонки.   "Это" уже случилось, а время назад не движется. Так относись ко всему спокойнее. Хватит  комплексовать  и копаться в себе.   И прежде всего перестань быть здесь белой вороной.   Пока ты, в отличие от остальных, одет, вы оба и ваши непонятные окружающим, а от этого столь интересные им отношения останутся в центре внимания  голой общественности. Сломай себя, стань как все».

Решившись, наконец,   я начал раздеваться.   Скинул с себя всю одежду, за исключением платка на голове, и, стараясь совершенно не замечать окружающих, почти бегом бросился догонять Полину.   Ощущение собственной,   публичной,   так сказать, наготы, было необычным и даже пугающе приятным.

Увидев меня, девчонка остановилась и радостно замахала руками.

На этой большой поляне был всего один удобный спуск к  реке,   и  поэтому людей в жаркий день здесь было едва ли не больше, чем на самом пляже. Вода у берега буквально бурлила от плескавшихся в ней десятков обнажённых тел. Войдя в этот вызываще нагой рай, я словно растворился в нём, с облегчением ощутив, что ни до меня, ни до Полины здесь никому нет дела.

Самые маленькие лепили из песка  куличи.   Карапузы  постарше под присмотром голых и от этого весьма забавно выглядевших в своей  строгости  мам весело плескались у берега.   Мальчишки и девчонки  играли в догонялки.   Чуть поодаль совсем молодая,   лет девятнадцати,   мама,   стоя по пояс в воде,   грудью кормила своего малыша. Ещё дальше обнималась парочка.

Я спустился с откоса. Осторожно обходя плескавшихся на мелководье малышей, стал приближаться к Полине. Подпустив меня метра на полтора,   эта бестия неожиданно ударила ладошкой по воде, подняв мириады брызг.   Затем нырнула и, появившись на поверхности,   быстро  поплыла  вдоль берега. Я бросился вдогонку.

Настиг озорницу у кромки густых высоких  камышей.   Дождавшись, пока я  подплыву почти вплотную,   она вновь окатила меня кучей  брызг.   Когда  я протёр глаза,   её рядом уже не было. Я обнаружил девчонку, раздвинув камыши.   Полина стояла по ключицы  в  воде  посреди маленькой, со всех сторон укрытой камышами заводи.

Как только я,   встав на илистое дно, тоже вошёл в это пространство, она приблизилась и поцеловала меня в губы.   Я ответил на её поцелуй. Не отрываясь от моих губ, Полина вскарабкалась на меня. Чтобы не потерять равновесие, я стал поддерживать её за попку.   Ощутив в своих руках это упругое,   почти невесомое в воде тело, почувствовал, что начинаю возбуждаться.

- Я хочу тебя,   - оглянувшись по сторонам, заговорщицки шепнула  Полина.

Я был шокирован.

- Дурёха. Здесь же люди кругом. И не думай об этом!

- Ну и что!   Нас всё равно никто не видит!

И сразу,   скользнув рукой вниз по моему  животу,   разоблачительно улыбнулась и добавила:

- Тем более ты и сам этого хочешь!

- Имей в виду, если будешь провоцировать меня, мы можем крепко поссориться...

Но Полина только шаловливо улыбнулась в ответ. Она чуть отстранилась, затем, держась за мои плечи, приподнялась  и,   опускаясь, с облегчением счастливо вздрогнула. И вновь,   еще крепче, чем до этого, обвила ногами мои бёдра.

- Оказывается, в воде совсем не больно, - прошептала эта  сводившая меня с ума испорченная девчонка.

Я решил проучить ее. Отводя чуть назад свои бёдра и затем двигая их вперёд и вверх,   осторожно прижимая при этом уже начинавшую постанывать от удовольствия юную развратницу к себе,   я словно между делом поинтересовался:

- А ты пиявок не боишься?  

- Каких пиявок?   Они разве  здесь  есть?

Полина испуганно оглянулась по сторонам, непроизвольно пытаясь  высвободиться.

- Я уже видел нескольких.   Знаешь, куда они любят впиваться?

- не выпуская её и не прекращая движений, спросил я.

- Куда?

- В попку.

- Ой!   - вскрикнула Полина,   но в этом возгласе явно был уже не только испуг,   но и реакция на то,   что я нарочито энергичней, чем до этого, стал делать с ней.

Решительно глянув мне в глаза,   она заявила:

- Ну и пусть впиваются!

Заниматься среди  бела  дня сексом в общественном месте,   да еще к тому же с несовершеннолетней - это было верхом разврата.   Но предложи мне сейчас кто-нибудь выпустить её  из рук,   я бы лучше предпочёл тюрьму, психушку, смерть - всё, что угодно,   лишь бы удержать еще на несколько мгновений в  своих объятиях это  оседлавшее меня здесь, в камышах, бесшабашное обнажённое счастье.

Неподалеку слышались  крики  купавшихся  детей,   радостные возгласы взрослых,   смех,   плеск воды. Всё  это лишь придавало тому,   что мы вытворяли в этой маленькой заводи, особую остроту ощущений.   Я впервые в жизни занимался сексом в воде,   с удивлением открывая на сороковом году жизни для себя, что это, оказывается,   лучше того, что я знал прежде. Поражала и ни с чем не  сравнимая  лёгкость  проникновения  плоти  в  другую плоть,   и  более сильная,   влажная острота ощущений,   и то, что в этой ситуации буквально всё зависело только от меня,   поскольку я, держа в своих руках девчоночье  тело, мог управлять им по своему желанию.

Полина,   вначале озорно улыбавшаяся, вскоре закусила губу и лишь тихо постанывала. Когда она принималась стонать громче, чем это было допустимо в нашей ситуации, я сразу же закрывал ей рот  поцелуем. И мы, слившись,   замирали, с удивлением наблюдая за тем, как утихшую поверхность воды сразу же деловито заполняют пауки-водомеры. На них начинают  пикировать  большие стрекозы с прозрачными целлофановыми крыльями, отчего по заводи во  все стороны  вновь расходятся волны,   а вслед за ними колышутся густо обрамлявшие наш водоем камыши.

Потом она обессилено повисла на мне, а я благодарно целовал девчоночьи волосы,   лоб, щёки, по-прежнему крепко прижимая ее к себе и одновременно выговаривая  ей  за  неосмотрительное поведение.

- А ты мальчика хочешь или девочку? - вдруг заговорщицки шепнула мне на ухо Полина.

Я,   прекрасно понимая,   что уже, в сущности, поздно, мигом высвободился  из ее объятий,   проклиная себя за идиотскую неосмотрительность.

- У тебя бывают...   менструации?

- Конечно. Я уже большая девочка, - с  достоинством ответила она и сразу же успокоила меня,   пояснив, что когда в воде, это совсем неопасно, что в ее возрасте девочки обычно не "залетают", и что вообще она пошутила.

- Что пошутила?

- Насчет мальчика.   И девочки тоже. И обоих сразу.

«И  обоих  сразу»? Эта дрянь опять издевалась надо мной!

- Сейчас я тебе покажу! - делая попытку положить ее животом на воду и намереваясь хорошенько отшлепать, пригрозил я.

Полина, взвизгнув,    вырвалась из моих рук и бросилась прочь из камышей.   Я поплыл вдогонку и едва не врезался в обнаженную парочку, в обнимку направлявшуюся в нашу заводь. Представляю,   что  они могли подумать,   задержись мы здесь минутой больше. Хотя и сами они искали уединения вряд ли для того, чтобы собирать кувшинки.

Я сразу умерил свой воинственный пыл и, уже не торопясь, поплыл вслед за направлявшейся к берегу девчонкой.

Потом мы долго лежали на траве. Как ни удивительно, меня уже совсем не смущала моя нагота, нагота окружающих и то, что рядом со мной,   сорокалетним мужчиной, лежала обнаженная девочка-подросток, да еще к тому же заигрывала: как только я терял бдительность,   Полина начинала щекотать меня соломинкой  в  тех местах,   касаться которых прилюдно не принято.

Когда она совсем наглела,   я шлепал ее по руке и отодвигался.   Но  вскоре  эта очаровательная бестия все начинала вновь. Лениво отбиваясь от этих полудетских,   но по сути со стороны вряд ли выглядевших таковыми приставаний, я уже вполне уравновешенно пытался проанализировать нашу запутанную ситуацию.

К чему могли привести отношения  между  влюбленными  друг  в друга испорченной девчонкой и взрослым,   порядочным, каким я,   несмотря на все случившееся, продолжал считать себя, мужчиной?    Рано или поздно к браку. Но какая из этой ненормальной фурии жена, а тем более мать пятилетнему ребенку? Ей самой еще сопли надо вытирать. И чему эта распущенная уличная пацанка, к тому же с невозможным характером, сможет научить мою дочку?

Нет, о создании такой семьи не может быть  и  речи.   Значит, нам придется расстаться.   Только что в этом случае будет с Полиной? Она покатится дальше и неизбежно  либо попадет на панель, либо, учитывая ее криминально-авантюрные замашки, угодит за решетку.

Но и  оставаясь  сейчас со мной,   она подвергается риску ничуть  не меньшему.   Бросать же эту девчонку после того,   как я перестану нуждаться в ее помощи и  крове,    будет совсем  уже не по-мужски.   Да и смогу ли я вообще после всего случившегося расстаться с ней?

Ответ буквально с каждым днем, если не часом становился все очевиднее. Поэтому уйти от Полины мне следует как можно скорее. И жалость в этой ситуации неуместна.

Открыв глаза,   я увидел девчонку словно со стороны, и сердце защемило от нежности и жалости к ней, а еще от чувства, которое невозможно выразить словами. В одном я отдавал себе отчет вполне ясно: сегодня расстаться с ней я не смогу.

Как и вчера,   после полудня стали  наплывать  рваные  тучи. Постепенно они смыкались и вскоре напрочь заволокли солнце.   С первыми раскатами грома находившиеся на пляже стали быстро собираться.   Поскольку трусы и женщины, и мужчины одевали отнюдь не всегда в первую очередь, а начинали сборы кто с носков, кто - с маек,   выглядело все это весьма забавно.   Так,   полуодетыми, многие,   едва западали первые капли дождя, и побежали под деревья.

Полина и здесь утерла всем нос:   самой первой одевшись, она, как  только начался ливень,   сразу стянула сарафан и,   спрятав его в пакет, голышом побежала прочь с поляны.

Едва  мы укрылись под старой березой, как нас со всех сторон отделила от остального мира стеклянная стена дождя. Мы, не обращая внимания на прорывавшиеся то и дело сквозь листву капли, целовались, все теснее прижимаясь друг к  другу.   От  сознания того, что эти поцелуи,   возможно,   последние, у меня кружилась голова.

Полина, чуть отстранившись, расстегнула молнию на моих джинсах и, просунув пальцы в ширинку, начала энергично ласкать меня.   Мои руки,   в свою очередь, тоже опускались по ее телу все ниже и ниже...

Потом она повернулась ко мне спиной и  уперлась руками в березу.   Потеряв к этому моменту всякий контроль над собой, я,   чуть согнув ноги в коленях, преодолевая сопротивление девчоночьей плоти, медленно начал входить в нее.   Полина вскрикнула.   Я понял,   что причинил ей боль, но ничего уже не мог с собой поделать. Крепко удерживая ее  за бедра,   начал  повторять движения с каждым разом все сильнее и сильнее.    Полина,   выгнув спину, стонала в такт моим ударам, и эти стоны заводили меня все больше.   Совсем потеряв остатки рассудка, я  опять  пренебрег мерами предосторожности и,   хотя стоять на полусогнутых ногах было неудобно,   не отпускал  ее  еще  минут пять после того, как она перестала царапать мокрую кору, лаская упругие груди и целуя свое сокровище в шейку.

- Надо же, ноготь сломала! -  счастливо и смущенно пожаловалась девчонка.

- Больно было? - имея в виду совсем другое, спросил я.

- Ни капельки, - покрутила она головой, -  наоборот.

И почти сразу, застегивая ширинку на моих джинсах, с озорной улыбкой спросила:

- А здорово у нас получилось,   правда?

Безумие, начавшееся  утром,   а  по  сути  даже значительно раньше, продолжилось дома.   То же самое, что и в дождь, повторилось вечером, когда после ужина мы, стоя на балконе, смотрели, как сумерки надвигаются на город. Все произошло словно само собой.   Полина облокотилась на перила, я обнимал ее, поглаживая соски и наслаждаясь запахом волос.

- Я  хочу  тебя,   -  повернув голову,   шепнула она,   - прямо здесь.

И, спустив трусики и перешагнув через них,   раздвинула ноги.

Согласно кивнув, я жадно поднял подол ее сарафана...

Нас могли  видеть из окон дома,   находившегося напротив.   Но эта почти виртуальная опасность придавала тому, что мы делали, удивительное ощущение из смеси риска и безнаказанности.   Потом я отнес обессиленную девчонку на руках  в  постель,   раздел  и накрыл простыней.

- Люблю тебя,   - уже  почти  засыпая,   счастливо  произнесла она, - не представляешь, как сильно.

Я проснулся чуть позже  шести.   Пора  было  уходить.   Быстро одевшись, в  последний  раз посмотрел на нее.   Полина,   скинув простыню, лежала на спине,   сложив руки чуть ниже груди, вытянув одну ногу и полусогнув в колене другую  так,   что  створка нежной  раковины  была  приоткрыта.   Безмятежное личико во сне выглядело совсем детским. Сердце резанули вдруг  вспомнившиеся  строчки:

Она лежала на спине,

Нагие раздвоивши груди.

И тихо, как вода в сосуде,

Стояла жизнь ее во сне.

Едва  удержавшись, чтобы не поцеловать ее, я быстро вышел из комнаты и бесшумно затворил за собой дверь. Все было кончено.

До Печатников добрался часа через  полтора:   сначала  ехал на троллейбусе,   затем - на метро,   потом - пару остановок  на маршрутке. Без двадцати восемь я уже сидел на скамейке у подъезда  дома,   в одной из квартир которого,   судя по паспорту,   должен был проживать водила. Я надеялся, что прежде чем брать грузовик, он посетит офис -  получить путевой лист и задание на день.

Место для наблюдения,   как вскоре выяснилось,   было не самое удачное: выкатившее из-за крыши расположенной напротив  пятиэтажки солнце,   несмотря на ранний час, припекало уже не слабо. Начала мучить жажда.   Вскоре впервые за последние  три  дня  я вновь ощутил  тошноту и головокружение.   Незалеченная до конца травма напомнила: одно дело - прогулка по парку, совсем другое - полуторачасовая езда в душном транспорте.   Но признаваться в том, что с бегством я поспешил, вовсе не хотелось.

На душе  все сильнее скребли кошки. Все-таки я поступил подло.   Наверное,    девчонка уже проснулась и ничего не может понять. А я даже записки не оставил! Ладно. Сволочь так сволочь. Решение принято.

Жажда усиливалась. В этой ситуации  очень кстати пришлась бы  бутылка  прохладного пива. Ближайший магазин был за  углом,    но  я  опасался, что пока обернусь туда - сюда,    шофер выйдет из подъезда и разминется со мной. Я решил подождать час.   Если  за это время он не появится, надо будет под каким-либо предлогом  выяснить у соседей, живет ли вообще здесь такой-то.

Через полчаса я почувствовал,   что вполне могу потерять сознание. А водила все не выходил.

Зато рядом  остановилась  "шестерка" с тонированными стеклами. И почти сразу у меня возникло ощущение, что оттуда за мной наблюдают. В принципе этого просто не могло быть, потому что в Москве я вряд ли кого интересовал.   Но  подсознательное чувство дискомфорта не уходило. На какое-то время я даже предположил, что это подъехал водила,   узнал меня и теперь размышляет, что мне здесь надо.

Дверца автомобиля на пару секунд приотворилась. Женская рука поставила  на  асфальт  полупустую бутылку пива.   Искушение взять эту посудину было столь велико,   что я с трудом отвел от нее взгляд.   Решил,   что, как только машина уедет,   сразу же допью оставшееся пиво.   Но был жестоко разочарован:   проходивший мимо  бомж без зазрения совести подобрал "мою" бутылку со спасительной влагой,   залпом выпил ее содержимое и, опустив посудину в целлофановый пакет,   направился к мусорному контейнеру. Конкурент, ети его!

Меня охватила апатия.   Медленно и неотвратимо я начал проваливаться в бессознательную муть.

- Эй, сыщик, пивка хочешь? - неожиданно раздавшийся из салона "шестерки" голос Полины подействовал на меня словно  электрошок.

В первое мгновение я даже решил, что начался самый настоящий бред. Не  зная адреса, найти меня в этом мегаполисе даже теоретически было невозможно. И потом, откуда у нее автомобиль? Неужели тот самый, что она угнала на трассе? Разве эта оторва не понимает, что разъезжать на "паленых" колесах по  городу,   где эта машина  наверняка  находится в розыске, - сущее безумие?   И вообще Полину ни в коем случае нельзя и  близко  подпускать  к этому делу.   Вполне возможно, оно окажется куда опаснее разборок с тупоголовыми подмосковными "качками".

Все эти  вопросы настолько взволновали меня,   что я в первое мгновение даже не обрадовался ее появлению. Еще минуту назад я был уверен,   что выбросил эту девчонку из своей жизни. Знал бы кто, как нелегко мне это далось!   И теперь перестраивать  себя вновь?

- Что  ты здесь делаешь? - выпив залпом протянутую ею бутылку пива, раздраженно спросил я.

- А ты? - так же агрессивно ответила она и, всхлипывая, затараторила,   что я убежал, как трус, что она ненавидит меня, хотя и любит по-прежнему. И что я еще пожалею об этом. И что она чуть с ума не сошла,   когда встала утром пописать и  не  нашла меня ни  в ванной,   ни на кухне.   И я просто не знаю,   что это значит - быть брошенным. И что если бы тогда, в первую ночь в теткиной квартире я раз двадцать  не  повторил  в бреду этот адрес,   мы бы никогда больше не увиделись...

Под конец этой бессвязной речи девчонка уже ревела  навзрыд. Пришлось ее обнять и успокаивать,   шепча какую-то нежную  чушь и поглаживая  по  растрепанным  волосам.   Она успокоилась лишь после того,   как вырвала у меня обещание,   что я,   во-первых, больше никогда  не брошу ее и,   во-вторых,   ничего не стану от нее скрывать.

Разумеется, я сделал тогда большую глупость, рассказав Полине суть дела. Но как иначе можно было вымолить прощение за недавнее предательство?

Едва я закончил, как из подъезда вышел водила. Он сел в припаркованный неподалеку "Москвич",   завел его и начал выруливать на проезжую часть.

Это была удача!   И,   скрепя сердце,   вынужден признать, что принесла ее мне Полина.   Не появись она на этой "шестерке",   я неизбежно упустил  бы  его.   Вообще-то вести слежку в столице, на угнанной машине, без прав - все мои документы пропали тогда на  поляне, - да еще в компании юной авантюристки,   было верхом безрассудства.   Хотя, возможно, именно в Москве, где таких синих "шестерок"  насчитывались  тысячи,   это  не  так и опасно. Главное - не нарушать правила движения,   чтобы  не  привлекать внимания ментов.

К счастью,   "наш" водила не лихачил. Преследовать  его  не составляло большого труда.   Я держался метрах в тридцати, сокращая расстояние лишь тогда,   когда возникала вероятность, что он успеет на зеленый, а я - нет.

Минут через двадцать "Москвич"  тормознул на пустынной улице  у глухих ворот. Посигналил, ворота распахнулись и, впустив его, закрылись вновь. Я проехал на всякий случай вперед. Остановившись поодаль, стал наблюдать в зеркало заднего вида. Вскоре из ворот выехал тот самый фургон.   В кабине, кроме нашего старого знакомого, никого не было.

Выбравшись на шоссе Энтузиастов, фургон перестроился в средний ряд.   Я следовал за ним, на всякий случай еще более увеличив интервал.   Когда до контрольно-пропускного пункта на выезде из города осталось метров сто, я свернул налево.

- Ты куда?   - удивилась Полина.

Пришлось объяснять ей, что поскольку водила наверняка ехал в Подмосковье за тарой,   то и возвращаться в столицу он будет той же  дорогой.   Тогда  мы его спокойно встретим и проводим до места. Так что рисковать,   катаясь туда - сюда перед  носом  у гаишников на угнанной машине, нам нет никакого резона.

Проехав немного назад,   я выбрал удобное для  наблюдения  за трассой место - рядом с летним кафе, что тоже было немаловажно в такую жару, и заглушил двигатель. Потом сходил за пивом и бутербродами, с этой снедью устроился на заднем сиденье.

Полина, скинув босоножки, перебралась ко мне. Поскольку фургон быстро вернуться не мог,   я пока не следил за шоссе,   наслаждаясь нежданно-негаданно вернувшимся ко мне  счастьем  близости этого чуда в неприлично коротком сарафане.

- Ты на самом деле больше не бросишь меня?   -  спросила она, уткнувшись лицом мне в шею.

- Дуреха. Я же слово дал.

Теперь, когда  попытка уйти закончилась провалом,   мне стало окончательно и бесповоротно ясно:   больше мы не расстанемся. Я просто не смогу заставить себя это сделать.   Несмотря на риск, которому я подвергал Полину,   я уже не мыслил своего существования без этой невероятной,   замечательной, вредной, испорченной и такой любимой девчонки.   Без ее  капризного  вздернутого носика, пухлых губ, влажных глаз, озорных грудей, очаровательной круглой попки,   без всего ее упругого, и несмотря ни на что, невинного, пахнущего молоком девчоночьего тела.

Она  поцеловала меня в губы. Я неосмотрительно ответил ей и вскоре почувствовал, как ее пальцы, расстегнув мою рубашку,   начали массировать шишечки сосков.   Вдруг Полина отодвинулась и выжидательно посмотрела мне в глаза. Я прекрасно понял ее,   но ничего предпринимать не собирался. Нет, я хотел ее, наверное, в тысячу раз сильнее, чем она меня. Но заниматься этим здесь, среди бела дня, в машине, стоящей на обочине оживленной магистрали,   было, пожалуй, еще более безрассудно,   чем стоя по грудь в воде среди камышей  или  прячась  под листвой от ливня.

Однако Полина,   не дождавшись ответа,   сама приняла решение: она утопила кнопки всех четырех дверей автомобиля.

- Ты и на самом деле сдурела! -  от неожиданности я даже перешел на возмущенный шепот.

- Успокойся,    нас здесь все равно никто не видит,   -  также перейдя  на шепот, возразила она, сняла трусики и принялась расстегивать мой брючный ремень.

Я  вполне отдавал себе отчет в том, что вновь, в который уже раз, шел у этой малолетки на поводу,   но противиться ей уже не мог. Убедившись в моей полной готовности,   Полина уселась  верхом и  медленно опустилась на мои бедра. Я ощутил прохладу ее попки и вздрогнул от пронзительно сладкого проникновения в тесную девчоночью плоть.

Я  стянул с нее сарафан и принялся нежно ласкать груди,   соски которых сразу начали  твердеть  от  моих прикосновений, доказывая,   что она - уже  не  девочка-подросток, а пусть очень юная, но девушка. Ухватившись руками  за спинку сиденья, Полина стала ритмично двигаться. При этом она слегка покусывала мочку моего уха.   Когда она прыгала чересчур энергично,   машина раскачивалась и скрипела  рессорами. Привлекать таким образом внимание нам было совсем ни к чему. Чтобы сдержать ее пыл, я взял ее за бедра.

То, что это происходило в самое неподходящее время,   в самом неподходящем месте и в самых неподходящих условиях,   усиливало остроту ощущений.   Вскоре  я  понял,   что  возбуждаюсь слишком быстро. Желая продлить нашу близость, остановил Полину.

Сообразив, в  чем дело, она откинулась к переднему сидению и посмотрела на меня. Ее глаза были затуманены паволокой блаженства.

- Знаешь, мне вначале уже совсем не бывает больно. Это потому, что я так хочу тебя?

Я не  стал отвечать этому полуребенку,   в  котором  начинала просыпаться женщина,   закрыв  ее  рот  поцелуем.   Обо всем она должна догадаться сама.

Вскоре ее язычок перешел в ответную атаку. Мы целовались, поочередно проникая в рот друг другу,   до  головокружения,   до тех пор, пока у нас не стало хватать слюны,   чтобы освежать пересыхавшие губы.

Потом, по-прежнему не выпуская друг друга и получая невыразимое  удовольствие  от ощущения самой чувствительной частички своего тела в другом,   мы по очереди пили  пиво  из  горлышка. Утолив первую жажду,   поили им друг друга прямо изо рта в рот, неизбежно обливаясь  и  счастливо  смеясь.   Мы были без ума от всего того,   что происходило с нами в этой машине.   Наши  тела стали липкими от пота и смешавшегося с ним пива,   но мы не замечали дискомфорта. Это только заводило еще больше.

- А если мы пропустим возвращение фургона? - вдруг озабоченно спросила Полина.

- Вполне вероятно.   Я же не вижу за тобой, что происходит на трассе, - скрывая улыбку, ответил я.

На самом деле, во-первых, водила мог, по моим расчетам, вернуться только часа через два.   Во-вторых,   если уж на  то пошло, Полина вовсе не мешала обзору.   Но меня позабавили тревога этой девчонки и сам факт того,   что она, оказывается, все это время не забывала о деле, ради которого мы так увлекательно "дежурили" в  машине.

- Я знаю,   что делать, - тоном, не терпящим возражений, заявила она.

Высвободившись, Полина  повернулась ко мне спиной,   приподнялась, насколько это позволял тесный салон автомобиля, и вновь слилась со мной в одно целое.

- Я буду наблюдать за трассой, - заговорщицким шепотом пояснила  она,   опять начиная ритмично, с легкими звуками шлепков опускаться на мои ноги  своей  попкой, постепенно увеличивая темп и ввергая меня во все более крутые волны сладкого,   ни с чем не  сравнимого  наслаждения.    

Я, сохраняя остатки рассудка, придерживал ее, чтобы она не очень уж расходилась, и краем сознания недоумевал: неужели все то,   что происходит сейчас,   для этой девчонки - лишь увлекательная игра,   приключение,   а  я  - только неотъемлемая часть этой игры в любовь, сыщиков и погони?

Впрочем,   через несколько секунд ни я,   ни она наблюдать  за чем-либо, а тем более соображать были уже не в состоянии. Приземлись рядом  звездолет,   мы  бы обратили на него внимания не больше, чем на жужжащую в салоне муху.

Я перестал  придерживать  ее.   Наоборот,   насколько позволял тесный салон автомобиля,   заставлял девчонку  действовать  все энергичнее, потеряв остатки осторожности и не обращая внимания на то, что "шестерка" раскачивалась все сильнее.

Тем не менее,   как только все  было кончено,   Полина, еще не оставив меня, тяжело дыша, с трудом выдавила из себя:

- Ты уверен, что мы его не пропустили?

Я был,   разумеется, в этом уверен, но в целях воспитания ответил обратное,   добавив,   что если это,   не дай бог, на самом деле случилось, то виновата во всем только она.

Высвободившись, девчонка сразу же использовала с  гигиенической  целью  свои трусики,   не забыв при этом обиходить и меня, затем скомкала их,   бросила на пол и сказала, что нам надо сегодня же обязательно купить таблетки. На всякий случай.

Меня  словно током ударило. Как мог я, взрослый мужчина, сам не подумать об этом своевременно! Перед  возвращением домой надо будет обязательно  заехать  в аптеку. Прежде я стеснялся покупать противозачаточные средства, но заставлять это делать тринадцатилетнюю соплюшку и вовсе дико.   Однако я совсем не разбираюсь в таблетках...

- Ты знаешь какие?

- Конечно, - гордо ответила она, натягивая сарафан.

Черт, а может  не такая уж эта многоопытная девчонка и  невинная овечка?   Ладно,   со всеми этими проблемами будем разбираться  позже,   теперь  главное  - и на самом деле не упустить фургон.

Я привел себя в порядок. Вновь стал наблюдать за шоссе. Полина отправилась за пивом.   Я с тревогой посмотрел ей вслед: сарафан был настолько короток, что едва прикрывал попку. Небольшой порыв ветра - и сидевшие в  кафе просто не смогли бы не заметить,   что сарафан - единственное, что вообще одето на этой девчонке. Хорошо хоть, что сегодня - полное безветрие.

Полина дошла до барной стойки и сразу повернула назад. Нагнувшись и просунув  голову  в  окно,   она  сообщила,   что  мое любимое "Клинское" уже кончилось.   И в ту же секунду со  стороны кафе раздались восхищенные крики и аплодисменты.

Догадаться, в чем дело, было несложно: за ближайшим к нашей  машине столиком сидели подвыпившие юнцы.

Сообразив, что  поступила  неосмотрительно,   Полина выпрямилась, одернула сарафан и,   быстро сказав, что выберет пиво сама, вновь пошла в сторону кафе. Когда она поравнялась с тем столиком, юнцы вновь захлопали в ладоши и закричали:

- Браво! Браво!

Моя подруга, надо отдать должное ее выдержке, вела себя  невозмутимо.   Тем не менее,   когда она,   купив  пару  пива, возвращалась назад,   эти придурки попытались загородить проход пластиковым стулом, приглашая ее присесть.

Девчонка, спокойно  отшвырнув стул ногой и нарочито не замечая подвыпившую компанию, вернулась к машине. Подав мне бутылки, села на переднее сиденье и, громко хлопнув дверью, нехорошо выругалась.

В иной  ситуации  я  не  простил бы ей мата.   Но сейчас меня больше возмущало другое. Вновь,   в который уже раз,   эта дрянь провоцировала своим поведением мужчин. С этим надо было, наконец, покончить раз и навсегда. Отложив серьезный разговор для более подходящей ситуации,   поднял стекло и стал наблюдать уже не за шоссе,   а за той компанией. Я знал,   как эта девчонка притягивает  неприятности, и теперь  ожидал самых непредвиденных последствий.

Юнцы, то и дело поглядывая в нашу сторону, оживленно спорили. Затем один из них, похоже, принявший на грудь больше других, подошел к машине и требовательно постучал в стекло. Мне ничего не оставалось как опустить его.   Парень,   вызывающе улыбаясь, спросил,   не уступлю ли я на пару часов свою девчонку, и пообещал за это хорошо заплатить.

Мне следовало сразу поставить наглеца на место, но сейчас я должен был избежать конфликта.   Отрицательно  покачав головой, я  начал  поднимать  стекло.   Однако парень,   положив сверху руку, воспрепятствовал этому.

- Мужик,   ты не понял? - зло заявил он. -  Потрахался - уступи товарищу. Иначе мы тебя прямо здесь замочим.

И, повернувшись к своим, с деланым удивлением добавил:

- Ему деньги предлагают,   а он вместо того, чтобы взять, на  неприятности нарывается!

Один из его друзей,   бритоголовый крепыш,   поднялся со стула.

Выбора у меня не было.   Полина опять,   в  который  уже  раз, подставила и себя,   и меня,   и все дело. После неминуемой, как выяснялось, разборки с юнцами оставаться здесь нам  будет нельзя.

Действовать следовало быстро и решительно.    Сделав вид, что испугался его угроз, я заговорщицки поманил юнца пальцем.

- Так-то лучше,   - нагибаясь, удовлетворенно произнес  он.

Два следующих движения я проделал  практически одновременно. Левой рукой  ухватив  его  за  волосы и втащив голову в салон, правой нанес два резких удара, превратив нос в месиво из крови  и разбитых хрящей.   Выражение глаз юнца стало на мгновение удивленным. Затем зрачки расширились от боли, и я  стал  опасаться, что он  сейчас потеряет сознание и рухнет у машины раньше времени: пока он стоял на ногах, со стороны должно было казаться, что человек просто беседует с теми, кто находится в салоне.

К счастью, сознание он не потерял, но что с ним происходит, понимал  вряд  ли:   его потускневшие глаза бессмысленно смотрели на меня.   Не выпуская его, я скомандовал Полине сесть  за  руль,   включить  зажигание и что есть силы жать на педаль газа.

Сверкнув  обнаженной попкой, она быстро перебралась на место водителя.   Как только заработал двигатель, крепыш, видимо, сообразив, что с торгом за живой товар не все ладно, бросился  в нашу сторону.   Но было уже поздно.   Включив передачу, Полина мгновенно,   так,   что я едва успел вытолкнуть из салона голову этого озабоченного недотепы,   рванула автомобиль с места. Буквально через пару секунд мы вылетели на проезжую часть. Кафе осталось далеко позади.

Девчонка  вела машину дерзко, но осмотрительно. Кстати, за все эти дни я так и не удосужился спросить, где она научилась крутить баранку? Все-таки как еще мало я про нее знаю!

Когда мы  отъехали  от злополучного места метров на пятьсот, я распорядился свернуть в ближайший переулок и заглушить  двигатель.

Полина  сидела насупившись. Ее пальцы крепко сжимали руль. Я потребовал уступить место водителя.   Подчинившись, она вышла из машины, обогнула ее, уселась рядом со мной и стала безуспешно натягивать на колени подол сарафана.

С минуту мы молчали.   Я надеялся, что она хоть что-то скажет в свое оправдание.   Но что, в сущности, значили бы теперь ее слова? Водилу мы однозначно сегодня упустили. Теперь даже появляться  на этой трассе нам было опасно:   наверняка та компания уже села на колеса и ищет нас по всем окрестностям.

Осознала ли она свой  поступок?   Вряд  ли.   Эта  распущенная дрянь в  принципе  не способна делать выводы из своего поведения.

Наверное, мне  следовало  выкинуть Полину из машины и отправить домой,   но я опасался, что эта девочка-катастрофа опять попадет в историю.

- И  на хрен тебе все это надо было?   - не  подбирая выражений, раздраженно спросил я.

Полина  хмыкнула и,   сразу же спохватившись,   вновь потупила глаза.

Сообразив,   что изрек неуместный каламбур,   я разозлился уже не только на ее реакцию,   но и на самого себя.  

«Кретин! Сам во всем виноват.   Нашел,   где с девочкой развлекаться!   Пусть она тебя  соблазняла.   Но ты же старше ее в три раза!   Мог бы, прежде чем начинать трахаться с ней,   подумать, место ли это и время ли!   Мог. Должен был. Но не стал.    Неужели она до такой степени вскружила тебе голову,   что  ты от одного  запаха ее безволосой писки совершенно не можешь себя контролировать? »

Меня до безумия раздражало это бессмысленное натягивание подола на голые колени.

- Сними свой идиотский сарафан, им все равно ничего не прикроешь! - потребовал я.

Полина удивленно вскинула глаза и, чуть выждав, подчинилась. Швырнула сарафан на заднее сиденье и вновь посмотрела на меня. Но я молчал, и эта нахалка сразу перехватила инициативу.

- А теперь - ты!

В первое мгновение я даже не сообразил,   что она имела в виду. Поняв,   буквально  озверел.   Неужели  случившееся каких-нибудь пять минут назад ее ничему не научило?

- А теперь, теперь... возьми тряпку, выйди из машины и протри лобовое стекло!   - тоном,   не терпящим возражений, произнес я первую пришедшую на ум глупость.

Цель была одна:   унизив,   заставить,   наконец,   эту девчонку подчиняться беспрекословно.   Отныне  только я должен принимать решения. Иначе мы не выживем.   Не послушается  -  пусть валит на все четыре стороны.

Она пожала плечами, подобрала свои скомканные трусики,   открыла  дверцу  и,   прежде чем выйти из машины, на мгновение вопросительно глянула на меня. Я продолжал  быть невменяемым и не остановил ее.   Через мгновение Полина   покинула салон автомобиля. Не обращая внимания на ошарашенных этой безумной выходкой немногочисленных  прохожих, почесала пятерней попку и старательно начала протирать лобовое стекло.

Управившись со своей половиной, обошла «шестерку» со стороны капота, расправила трусики,   сложила их чистой стороной наружу и принялась за мою часть стекла.   Потом, по-прежнему не торопясь, вернулась в машину, захлопнула дверцу и выжидательно посмотрела на меня.

- Ты совсем сдурела?

Кивнув головой,   она  почему-то улыбнулась.   Но в ее взгляде не было, несмотря на только что совершенную сумасшедшую выходку,   ни тени озорства либо вызова. Ее глаза буквально излучали что-то неуловимое и вместе с тем легко читаемое,   этакий  коктейль из влюбленности и счастья.

- Кажется, я тоже.

Понимающе кивнув, эта невероятная девчонка прижалась и обняла меня за шею. Ничего не оставалось, как обнять ее тоже. Нет, я еще не простил.   Но, по крайней мере, начал понимать. Просто она такая, какая есть. И ничего с этим поделать нельзя.

Сейчас самое главное - хладнокровно проанализировать  ситуацию и решить, что делать дальше. Первое - несмотря ни на что не упустить автомобиль. Для этого необходимо найти другую удобную для наблюдения за трассой точку. Второе - не встретиться с той компанией.

Возможно,   эти юнцы заявят в милицию. И тогда, останься мы в машине,   со свободой можно будет попрощаться года на три - четыре.   Но вероятнее,   судя по их уголовным замашкам, они займутся нашим розыском сами.   В этом случае время для наблюдения за шоссе у нас еще есть.   При одном условии: мы найдем для этого достаточно укромное место.

Я подъехал к перекрестку и  поставил  машину за длинным трейлером так,   что со стороны трассы ее совершенно не стало видно.   Приказал  Полине одеться и,   забрав  на  всякий  случай с собой ключ зажигания, направился к стоявшему на перекрестке газетному киоску.

Фургон появился через час с небольшим.   Он встал на светофоре,   поэтому я успел вернуться в "шестерку",   вырулить на  магистраль и, как только зажегся "зеленый", догнал его.

Он следовал тем же маршрутом, что и утром, только в обратном направлении. Свернув  в уже знакомый нам переулок,   автомобиль посигналил, ворота  распахнулись  и,   впустив  его,   закрылись вновь. Через десять минут оттуда выехал белый "москвич".    Следить дальше смысла не было. Груз наверняка остался здесь.

Очевидно, в этом месте находилась перевалочная база, а не производство: не сновали туда - сюда машины, не входили и не выходили люди.   За час  наблюдения  ворота раскрылись только два раза, вначале впустив еще один фургон, а затем выпустив старенькую "копейку".  

Дождавшись сумерек,   я перелез через  железобетонный  забор. Охранник,   судя по всему,   уже спал в сторожке у ворот.   Собственно,   и  охранять здесь было почти нечего,   если не считать пустого открытого склада и трех фургонов во дворе.

И все-таки, когда отсюда забирают бутылки? Ночью? Однако любой грузовик  в ночное время вызывает у дорожной инспекции повышенное внимание.   Рано утром?   Вероятнее.   Но  какой  вообще смысл в  этой  перевалочной базе?   Дополнительная страховка от возможной слежки?   Предположим. Но транспорт, в который перегрузят содержимое этих фургонов, можно проследить и дальше.

Я больше склонялся ко второму, утреннему варианту. Кроме того, я был уверен: водители, доставлявшие сюда бутылки, не знали дальнейшую судьбу груза.   Косвенно подтверждало  это поведение там,   в подмосковном городке,   "нашего" водилы: будь он "в деле", а соответственно, имей хорошую долю, вряд ли бы стал "покупаться" на мои доллары или даже на прелести Полины.

Но все это - пока предположения. Истину еще предстояло выяснить.   Для этого необходимо дежурить здесь ночью.   Но не этой. У меня вновь подозрительно кружилась голова, тело охватывала липкая слабость, сосало под ложечкой. Сказывалось многочасовое  сидение в раскаленной машине.   Да и  Полина не меньше меня нуждалась в пище и  отдыхе.   Этот  ребенок  уже откровенно начинал засыпать.

Я завел машину и поехал  в  сторону дома,   мысленно удивляясь тому, что подумал о чужой квартире, в которой мы проводили этот сумасшедший медовый месяц, как о "нашей". «А белый лебедь на пруду гоняет павшую листву…»

Вернись ее тетя из отпуска, в котором находилась уже три недели, раньше времени, и обнаружь нас - девочку-подростка и сорокалетнего мужчину,   спяшими  голышом  в обнимку - не уверен, что она тут же не постаралась бы сдать меня в милицию за растление малолетней.

Черт, слово-то  какое омерзительное - растление.   Вроде как рос себе цветочек,   рос, а его вдруг взяли, раньше положенного времени грубо повредили, и стал он после этого загнивать и портиться. И сам в этом не виноват.

Не бывает так. Зачем она, скажем, потащилась на ту пьянку с подругами, которые вовсе не были ее ровесницами?   Хотя,   если искать виновных в  том, что произошло с Полиной,   можно совершенно запутаться и уйти в такие дебри... Запустившая ее непутевая мать? Да. Ненормальный характер?   Тоже да.   Стечение обстоятельств?   Безусловно.   В итоге же получается,   что и то, и другое, и третье и... ни то, ни другое, ни третье.

Разумеется, я вовсе не считал,   что случившееся между мной и Полиной  было этим самым "растлением".   И все же,   по большому счету, во мне все эти дни жило глубоко запрятанное чувство вины. Даже не перед ней, а перед самим собой. И тем миром, в котором мы существовали.

После нашего  конфликта  там,   в переулке,   с Полиной что-то произошло. Она стала тиха, задумчива. Пока мы дежурили в машине  у склада,   эта девчонка вдруг несколько раз начинала целовать мои руки.   Я вырывал их,   но она возобновляла эти шокировавшие меня не меньше, чем тот первый наш секс в душе, ласки вновь и вновь,   глядя в мои глаза снизу вверх  так,   что щемило  сердце. Возможно,   она начинала что-то понимать?

За ужином,   который Полина приготовила, отказавшись от моей помощи, сама, она выпила всего стакан пива.   На водку даже  не посмотрела. Спать легла впервые за все эти дни в ночной рубашке. Это было нечто. Свернувшись калачиком,   она почти сразу заснула.   Я же долго ворочался с боку на бок,   стоял на лоджии, пил на кухне водку, вновь возвращался в постель.   Все было напрасно. Сон не приходил.

Судя по  всему,   в ближайшие сутки - двое я найду,   наконец, то, что искал.   Всего-то оставалось выяснить, куда груз переправляется со  склада.   И  тогда мое пребывание в этой квартире не только потеряет всякий смысл, но и станет фактически предательством другого, еще более нуждавшегося в моей помощи родного существа. Значит, наши с Полиной отношения неизбежно должны будут закончиться. Неужели она чувствовала приближение этого?

Тогда легко объяснима резкая перемена в ее  поведении:   я  в глубине души  не  верил,   что тихий ангел снизошел на девчонку только потому, что она сделала выводы из случившегося сегодня.

Но как быть с обещанием, которое дал ей утром?   В тот момент я действительно не лгал!   Как я вообще смогу оставить ее после всего, что произошло между нами?   Как буду жить без ее невероятных  выходок, озорных глаз, сладких губ, без всех ее девичьих прелестей?   Неужели то сладкое безумие,   которое охватывало меня каждый раз, когда эта девчонка оказывалась в моих объятьях, не будет повторяться снова и снова?

На мгновение я  даже пожалел, что вышел на перевалочную базу так  быстро.   Займи поиски времени больше, я бы мог оставаться здесь, с Полиной, еще не день-два, а, скажем, неделю...

Вернувшись  в комнату, я обнаружил, что девчонка повернулась на другой бок,   при этом ее ночная рубашка задралась почти  до пояса,   обнажив восхитительную, другого слова просто не подберешь, молочно- белую попку.

Приблизившись, я  нагнулся  и  поцеловал ее в эту сводившую меня с ума очаровательную округлость,   ощутив губами  прохладу гладкой,   будто отполированной нежной кожи. Потом целовал еще и еще,   старясь не оставить ни  одного нетронутого местечка. В конце концов Полина завозилась и, пробормотав что-то невнятное,   оттолкнула меня  и  прикрылась.

Я,   будучи уже порядком заведен,   откинул полу ее ночной рубашки  и стал вновь целовать спящее девчоночье тело. Тогда Полина, грубо произнеся: "Да пошел ты!",   резко толкнула меня пяткой,   попав в самое уязвимое мужское место, и прикрылась простыней. Вольно или невольно, пусть во сне,   и тем даже обиднее,   что и во сне, но эта девчонка опять фактически контролировала ситуацию!

Безусловно, я был не  прав.   Вымотавшийся  за  день  ребенок просто спал, и неизвестно, что ему снилось. Но в тот момент эта грубость настолько задела меня,   что я совершенно потерял  над собой контроль.   Два желания:   по-настоящему наказать и вновь ощутить ее плоть в себе, - слились воедино.

Откинув простыню,   я  нашел пальцами нежную бархатистую плоть. То, что она была почти столь же мала,   как и другая, более упругая, расположенная  рядом - ее я невольно задел за мгновение до этого, -  распалило меня еще больше.

Я повернул ее на живот, раздвинул ноги и резко, вполне сознавая, что девчонке наверняка будет больно,   и сам испытывая боль,   поскольку преодолевал сопротивление спящей закрытой плоти, вошел в нее. Полина болезненно вскрикнула и попыталась высвободиться,   но я  не  позволил  ей этого. Потом приподнялся и начал  буквально  пригвождать ее к постели, ежесекундно увеличивая темп и силу ударов. Звуки шлепков тела о тело заглушали болезненные стоны.   Повернув голову, девчонка  попыталась укусить меня за руку,   за что я немедленно шлепнул ее.

Вскоре Полина  перестала стонать и лишь тяжело,   в такт моим движениям, дышала. Мало того, она начала помогать мне, приподнимая, насколько это было возможно,   попку навстречу моим движениям. Вот этого мне вовсе не было нужно. Я не должен был передавать инициативу,   пусть даже символически.   Я не ласкал, а наказывал.

На время  прекратив  движения,   но не выходя из ее тела,   я поднял ее и,   одновременно поднимаясь сам,   заставил встать на четвереньки. Полина,   упираясь  локтями в постель,   по-кошачьи прогнулась. И без того стройная талия стала еще тоньше, а бедра, наоборот, так соблазнительно округлились, словно принадлежали не тринадцатилетней девчонке,   а вполне  сформировавшейся девушке.

Теперь, держа их руками,   я мог полностью контролировать все ее тело.   Сознание этого доставляло мне удовлетворение,   пожалуй,   не меньшее,   чем сам секс.   Я то увеличивал,   то  снижал темп,   менял глубину проникновения,   то входя в нее настолько, насколько это было возможно,   то едва не теряя  контакт  с  ее плотью  -  сразу же,   как только чувствовал,   что она начинала подстраиваться под мои движения.

Сообразив, что я вытворяю все это умышленно,   Полина попыталась вновь перехватить инициативу,   неожиданно сжав  мой  член внутренними мышцами так, что я едва не кончил. Это был сладкий и мучительный сюрприз! Я должен был на него ответить. Отпустив бедра, я склонился над ней и,   крепко держа за груди, возобновил движения, управляя ее телом столь возбуждавшим меня способом.

Повернув голову,   Полина стала искать мой рот,   но я дразнил ее, едва прикасаясь своими губами к ее губам и сразу же отодвигаясь вновь.   Только когда понял, что сам непреодолимо жажду поцелуя, ответил  ей.   Это  тройное обладание до такой степени возбудило меня,   что я,   содрогаясь всем телом,   кончил  столь остро и неожиданно,   что не успел принять меры предосторожности. Полина, царапая пальцами простыню, стонала от наслаждения. Едва я выпустил ее, она обессиленною растянулась на постели.

Меня  охватило запоздалое раскаяние. Теперь я уже совершенно не понимал, почему несколько минут назад так хотел причинить ей боль? Положив пальцы на девчоночий пах, я стал осторожно, едва прикасаясь к маленькой влажной раковине, ласкать ее.

- Больно было?   - виновато спросил я.

- Еще бы! - повернувшись  ко мне лицом и подперев голову ладонью, ответила она.   - И поза была обидная:   на четвереньках, как собачка.   Но потом я почувствовала,   что так куда приятнее, чем лежа на спине,   и перестала обижаться. А еще как-нибудь по-другому ты умеешь?

Немного помолчав,   Полина,   поглаживая круговыми  движениями мои соски, добавила:

- А когда ты шлепнул меня, я чуть не завизжала от удовольствия. Может, я ненормальная какая?

Я не ответил. Она продолжила свои откровения:

- Смешно.   Еще два года назад у меня были точно такие же маленькие шишечки.   Представить себе не можешь, как я завидовала девчонкам, у которых груди уже росли.   Я ненавидела своих подруг, когда их тискали по углам мальчишки.   Как ты  думаешь, они у меня уже не совсем девчоночьи? А почему ты меня в них еще ни разу не целовал? Может, они тебе не нравятся?

Да,   я еще ни разу не целовал ее очаровательные груди, хотя, когда они дерзко торчали под майкой или сарафаном, а тем более были обнажены, от них невозможо было отвести взгляд.

Странно,   но это казалось мне лаской более взрослой, чем то, что уже не раз и не два происходило с  нами  в  постели  и  не только в ней.   Возможно, дело было и в том, что моя жена обожала,   когда я так ласкал ее,   и теперь я подсознательно  не хотел, чтобы Полина хоть в чем-то напоминала мне ее.

Не  отвечая,   я накрыл ее правую грудь губами, а левую начал массировать круговыми движениями и почти сразу ощутил вначале языком, а затем и пальцами, как набухают соски. Другая  моя рука в это время все глубже и глубже проникала в уже раскрывшуюся створку  нежной  маленькой  раковины.   Полина застонала и тоже, в свою очередь, принялась настойчиво ласкать меня. Вскоре я почувствовал, что вновь готов взять ее. Но едва я попробовал положить девчонку на спину,   как она отстранилась и, виновато улыбаясь, сказала, что сначала ей надо пописать.

Я не хотел расставаться с ней ни на минуту.   Поэтому, зная, что она совершенно меня не стесняется,   встал с постели и двинулся следом.

Когда я вошел,   она уже сидела на унитазе и звонко журчала.    Полина сразу обратила внимание на мой член.

- Знаешь, - восхищенно произнесла  эта  раскованная юная бестия,   - он у тебя такой длинный,   что иногда кажется,   будто ты достаешь мне едва не до сердца!

И с детским любопытством добавила:

- Интересно, а сколько в нем сантиметров, пятнадцать? Двадцать? Потом обязательно смеряем, ладно?

Насколько именно глубоко я проникал в ее тело,   этой озабоченной   было,   разумеется,   виднее. Комплимент же по поводу моих габаритов совершенно не доставил мне удовольствия. А тем более намерение заняться на мне изучением сравнительной  анатомии. Неприятно было  уже  от  одного  предположения,   что она может сравнивать меня с кем-то.

К  тому же я краем сознания подумал вдруг,   что  та  бутылка из-под «Пепси-колы» была, тем не менее, длиннее. Кстати,   я даже не знал:   тогда,   на поляне,   те ублюдки в прямом смысле слова насиловали ее стеклянной посудиной или просто всунули и  оставили?    Сама она об этом мне не сказала,   а расспрашивать о  подробностях ни тогда,   ни,   тем более,   сейчас я, несмотря на наши предельно откровенные отношения, не решался.

Полина  тем временем протянула руку и, подведя ее снизу, сопоставила мои габариты со своей ладонью.

- Надо же,   у тебя почти на треть длиннее! - восхищенно произнесла эта ненормальная.

И добавила:

- А весит,   наверное, не меньше полкило!

Эта ее наивная откровенность совершенно шокировала меня. Руку она не убрала.   Наоборот,   крепко ухватив пальцами вздыбившуюся плоть и  не переставая звонко журчать в унитаз, притянула меня к себе. Наши взгляды встретились, и я сразу же забыл  все,   о  чем  думал еще мгновение назад.

Когда приблизился к ней вплотную - я прекрасно понимал, чего она желала,   и  вовсе не собирался противиться, - девчонка жадно взяла мой член в рот и сразу же начала облизывать его,   кажется, так же,   как облизывала вчера в парке мороженое. Сколько в этом порыве было взрослого,   а сколько детского, не знал, наверное, и сам господь бог.

В тот момент,   по крайней мере, думать обо всем этом мне совершенно не хотелось.   Я запустил пальцы в растрепанные волосы. Собрав их в два забавных хвостика,   стал управлять движениями головы, стараясь с каждым разом насаживать ее на себя все глубже.

Полина  была послушна и старательна.   Но едва кончик ее носа на мгновение ткнулся в мой пах,   она поперхнулась. Тогда я перешел на круговые движения, а она, в свою очередь, ласки губами сменила на почти болезненные,   но от этого еще больше  возбуждавшие покусывания набухшей плоти острыми зубками.

Кончили мы,   она - журчать, а я, вцепившись в волосы, содрогаться в ее ротик, одновременно.   И почти  сразу  почувствовал, что начинаю  терять  сознание. Сказалась и эмоциональная, и физическая нагрузка этого дня.

Если бы  успевшая встать с унитаза девчонка не подержала меня, я бы рухнул прямо на кафель.

Очнулся лишь под утро. Голова кружилась. Во всем теле ощущалась противная липкая слабость.   Испуганная Полина сидела рядом, скрестив ноги. Увидев, что я пришел в себя, она  несказанно обрадовалась,   но мгновенно придала себе строгий вид  и  заявила,   что отныне берет на себя ответственность за мое здоровье.   Теперь слушаться ее я должен беспрекословно: весь день  лежать  в постели,   пить лекарства, и даже не думать выходить на улицу, а тем более вести слежку.

Эта серьезность  так не вязалась с  ее  легкомысленной  внешностью и наготой, что я едва не рассмеялся, но сдержал себя, сообразив, что разумнее будет для исправления ее характера подыграть. Я позволил накормить себя с ложечки  манной кашей,   послушно выпил лекарства,   снотворное, - Полина считала,   что мне  нужно как можно больше спать, -  и вскоре действительно заснул.   Когда проснулся, был уже вечер. Чувствовал я себя намного лучше.

Судя  по доносившимся с кухни аппетитным запахам, Полина готовила ужин. Я встал с постели и пошел туда. Девчонка стояла у плиты.   На ней была одета лишь короткая белая майка,   почти не прикрывавшая попку.   Меня как магнитом потянуло к ней. Приблизившись,   я было обнял ее одной рукой за груди,   а другой - за эту до безумия очаровательную прохладную округлость. Одако Полина,   мгновенно придав себе строгий вид, сердито заявила, что я должен немедленно лечь в постель. Ничего не оставалось, как подчиниться.

Я  сам себе не верил: неужели эта девчонка, которой еще вчера ничего не стоило выйти среди бела дня из  автомобиля  голышом, начала исправляться?

Вскоре  она принесла мне в комнату ужин, но я, заявив, что в состоянии поесть сидя,   забрал у нее тарелку и пошел на кухню. Полина не стала спорить,   но едва я закончил и выпил таблетки, она решительно погнала меня в постель,   заботливо укрыла простыней, легла рядом и сразу ровно,   совсем по-детски засопела.

Все правильно, она же не спала всю предыдущую ночь. Интересно, а как она провела сегодняшний день? Завтра надо будет обязательно это выяснить.

Спать больше не хотелось. Я не сдержал себя, положил руку на девчоночью попку и начал гладить круговыми движениями,   постепенно сужая эти круги и все  ближе подбираясь к  промежности.   Когда  радиус  круга сократился до нескольких сантиметров,   Полина завозилась и сама прижала  мои пальцы к своей маленькой нежной раковине. Но я хотел уже большего. Положив девчонку  на спину,   я раздвинул ее ноги,   устроился между ними так,   что моя голова оказалась у ее промежности,   и  коснулся языком плоти. Она была чуть солоноватой на вкус.

Полина не сопротивлялась. Наоборот, она запустила пальцы в мои волосы и,   осторожно, чтобы не задеть рану, стала гладить меня.   Вскоре я почувствовал,   что если сейчас же  не  возьму ее,   то взорвусь.   Усадив Полину на край постели,   я встал на колени между  ее широко раздвинутых ног и медленно, чтобы не причинить ей боль, стал входить в нее.

Девчонка, помогая мне, приподняла свои ноги, согнув их в коленях, и все получилось очень легко.   Она не отрываясь смотрела на меня,   но ее глаза с каждым моим движением все  больше затягивались паволокой блаженства.

Я не торопился,   стараясь растянуть этот секс, впрочем, происходившее было больше,   чем секс, - я просто не мог  подобрать тому,   что ощущал, названия, - как можно дольше.   Вскоре и Полина вошла в этот ритм.   Закусив губу, она тяжело дышала, иногда постанывая от удовольствия.

Минут  через пять я с сожалением ощутил,   что мое тело торопится быстрее,   чем диктует ему разум, и,   чтобы продлить это обжигающее блаженство,   решил ненадолго прерваться,   а  заодно сменить позу.   Я поставил девчонку перед постелью на колени, а сам встал сзади.   Вновь вошел в нее и, держа за упругие бедра, возобновил ритмичные движения.

В  этой позе я ощущал ее острее. Вскоре вновь почувствовал, что, все больше возбуждаясь, быстро приближаюсь к финалу. Тогда  я замер, и лишь мои руки продолжали ласкать ее восхитительные округлости,   а затем - и плотно закрытую створку другой ее маленькой  раковины.   Когда я в первый раз прикоснулся к этому месту, Полина, словно стараясь сбросить мои руки, дернула бедрами, но уже в следующий - среагировала спокойно.

- А почему  ты не спрашиваешь меня, чем я занималась сегодня днем? - повернув ко мне голову, спросила девчонка.

- И чем же?

Полина выдержала паузу и с гордостью произнесла:

- Я проехала на нашей "шестерке" за фургоном по всему  маршруту. Представляешь, он так нигде и не разгрузился!

Шоком  назвать ее признание было бы мало.   Подросток, на ворованной машине, без прав, ведущий слежку за водочной мафией, - этот поступок был верхом безрассудства и риска. Девчонку могла остановить на контрольно-пропускном пункте милиция, слежку мог заметить водила,   наконец, она рисковала просто влететь в аварию...

Запоздалый страх за эту своевольную дрянь и возмущение охватили меня.

- Ты с ума сошла?   Кто тебе это разрешил?

- Я только хотела помочь!

- Не нужна мне такая помощь!   - возмущенно крикнул я.

Черт, она ничего,   кажется, не понимала! Я должен был немедленно  и строго наказать ее. Так, чтобы она запомнила надолго. Я был взбешен. Наверное, у меня тогда поехала крыша.

Выйдя из нее, я пальцами раздвинул створку маленькой коричневой  раковины и, с большим трудом преодолевая сопротивление неразработанной плоти, резко вошел  в  эту раковину едва ли не до половины своих возможностей. Полина громко вскрикнула от неожиданной боли и  попыталась вырваться. Но я уже крепко держал ее за бедра. Поняв, что высвободиться ей не удастся,   она провела там рукой,   поднесла ее к лицу, выругалась и возмущенно спросила:

- Ты с ума,   что ли,   сошел!   Ты же там все порвал!   Мне больно! Выпусти меня!

Полина заревела.   Но я уже совершенно потерял разум.   Да,   я сам продолжал испытывать боль, хотя, уверен, не такую сильную, как эта девчонка.   Но ни с чем не сравнимое ощущение проникновения в самую потаенную частичку ее тела, что было почти невероятно, учитывая разницу наших физических габаритов, полностью затмевало и боль,   и сознание того, что я причиняю ей мучение куда более сильное. Она рыдала. Теперь я был уверен, что сломал, наконец, ее строптивый нрав.   Меня запоздало охватили стыд и раскаяние. Но я не мог избавить эту  несчастную малышку от страданий,   причиняемых мною. Наслаждение,   которое я испытывал, было на порядок сильнее доводов рассудка и совести.

Я провел пальцами по ее губам,   потом перевел руки на  груди и недолго массировал шишечки сосков.   Постепенно продвигаясь все ниже по этому уже вновь ставшему покорным телу,   вскоре я достиг освободившейся  нежной створки. Принялся ласкать, периодически вводя туда вначале  один,   а  затем  и  два пальца, постепенно увеличивая темп и глубину проникновения.

Вскоре Полина начала в такт моим движениям тихо постанывать.   Причем это уже не были стоны боли, а если и боли - то очень сладкой.

Тогда, не  прекращая  ласки пальцами,   я возобновил движения там, куда незадолго перед этим столь болезненно вошел. Вначале - очень осторожно, а затем - энергичней и энергичней, с каждым движением  проникая еще на несколько миллиметров глубже.   Теперь Полина уже не стонала, а выла, и чего в этом было больше - боли или наслаждения - не  знала,   наверное, и она сама. Теперь самому уязвимому уголку ее тела доставалось уже не меньше,   чем незадолго перед этим -  другому,   в отличие от первого, по крайней мере, специально предназначенному для секса.

Едва  все кончилось,   я рухнул на постель и какое-то время лежал,    обессиленный  и  опустошенный,   благодарно целуя ее то в лоб, то в губы.   Она не уворачивалась,   но и не отвечала  мне. Ее глаза смотрели в сторону.

Сломил ли я эту строптивую девчонку?   В те  мгновения  казалось, что да.

Когда я отвалился и лег,   Полина,   наконец,   удостоила  меня взглядом и заявила:

- А я и  не подозревала,   что ты - извращенец.

И сразу очень серьезно добавила:

- Но я все равно люблю тебя.

После этих слов меня буквально пронзили запоздалые укоры совести и стыда.   Как я,   взрослый человек,   мог позволить  себе вытворить такое с беззащитной девчонкой? Да убить меня за это мало!

Я осторожно провел рукой по  ее  волосам.

- Было  очень больно?

- Вначале - да, а потом - притерпелась. На всякий случай надо там помазать зеленкой, но прежде я приму душ.

Через пять минут обнаженная Полина стояла на четвереньках, прогнув талию и широко расставив ноги.   Я,   держа в одной руке пузырек с зеленкой,   а в другой -  ватку,   смазывал лекарством створки все еще кровоточившей, совсем маленькой - как я вообще сумел  войти  в нее - раковины.

Полина вновь была в своем амплуа.   Пока я врачевал  ее,   она совсем по-детски грозила,   что завтра поведет меня на наш пляж  и будет загорать попой кверху, и пусть все там увидят, какой я развратник и сволочь, и пусть мне будет стыдно.

В общем,   урока воспитания не получилось.   Я даже  пропустил мимо ушей "развратника и сволочь", в ответ лишь извиняюще поцеловав ее в каждую из половинок  очаровательной  попки,   а  затем уложил и, погасив свет, забрался к ней под простыню.

- Если очень хочешь, когда там заживет, я тебе позволю  трахнуть меня в попу еще раз,   - засыпая и прижимаясь ко мне, прошептала она.

Учитывая специфику травмы,   утром ни на какой пляж мы, разумеется, не пошли.   Бездумно бродили по городу, съездили по  настоянию Полины в зоопарк,   тянули пиво в летнем кафе. Потом она повела меня в кино.   Усевшись на задний ряд  - кроме нас, там никого не было, - мы почти сразу, как только погас свет, принялись целоваться.

Вскоре моя  рука  уже была в ее трусиках. Не стеснялась и моя юная возлюбленная.   Мы ласкали друг друга и быстро возбуждались. Наши  языки и губы вели яростную войну за обладание ртом партнера, и ни один из нас не хотел уступать.   Голова кружилась  от этого сладкого безумия.

Помогая мне,    Полина сняла трусики и развела колени в стороны. Я, в свою очередь, приспустил брюки, и смелой девчонке ничего больше не мешало.

Теперь взаимные ласки стали куда энергичнее. Поскольку в зале мы были не одни,   приходилось сдерживаться,   чтобы не  стонать. Получалось это с трудом.   Я действовал сначала одним, затем двумя,   а потом и тремя пальцами. Она, сложив ладонь трубочкой, ритмично двигала ей по упругому члену.

Почувствовав, что слишком возбуждаюсь, я остановил ее.   Сообразив,   в чем дело,   Полина дала мне немного  передохнуть,   потом  нагнулась и взяла меня губами.   Эти прикосновения были неизмеримо нежнее и оттого возбуждали еще больше. Она ласкала мою плоть то губами,   то языком, то тем и другим сразу, доставляя мне невыразимое наслаждение.

Вскоре  я уже полностью потерял над собой контроль. С трудом заставил Полину оторваться, пересадил ее на колени, немного откинулся назад и вошел в нее. Девчонка,   держась руками за спинку  переднего сидения, стала ритмично двигаться, пружиня расставленными ногами. Нашу  возню в любой момент могли заметить остальные зрители либо дежурная по залу,   а может, и уже заметили. Но нам было все равно. Риск только возбуждал.

Почувствовав, что кончаю,   я больше не позволил ей двигаться и остро, мучительно излился в нее.   Полина, уже не сдерживаясь, громко вскрикнула. Не заглуши ее голос выстрелы на экране,   еще неизвестно, чем бы это наше рискованное приключение закончилось.

На всякий  случай,   как только мы привели себя в порядок,   я взял ее за руку и,   не дожидаясь конца сеанса,   вывел из зала.

По дороге  домой  Полина вознамерилась обниматься прямо на улице. Я решительно отстранил ее:

- Перестань,   бесстыдница!

- Сам старый развратник! - не осталась в долгу она.

- Ремнем выпорю.

- В милицию заявлю. И загремишь ты лет на восемь. За изнасилование несовершеннолетней в извращенной форме.

- А ты - года на четыре в колонию для малолеток.

В ответ она взяла меня за руку и смирно,   совсем как маленькая, пошла рядом.   Разумеется,   ни я, ни она не собирались выполнять свои угрозы. Это всего лишь была несерьезная перепалка двух влюбленных.

- Ты не бросишь меня больше? - уже  совсем серьезно спросила она.

В  ответ я поцеловал ее в лоб и на мгновение, -  не  в  силах сдерживаться, и в то же время стараясь не потерять контроль над собой, - крепко прижал Полину к себе. Мы все больше становились единым целым. Я был уверен, что она понимала это не хуже меня, поэтому вопрос в ответе не нуждался.

Да, я жил с несовершеннолетней, по сути, с подростком. И тем самым нарушал  существующие уголовные законы.   В то же время я был достаточно эрудирован,   чтобы понимать, что разрешенный минимальный брачный возраст и готовность девушки к половым отношениям никогда не совпадают.

Первое зависит  прежде всего от экономической целесообразности, второе - от возрастных физиологических особенностей. Женили же в старину на Руси десятилетних мальчиков на девушках  в полтора, а то и два раза старше их, если семья нуждалась в дополнительной паре рабочих рук. А на Востоке, наоборот, до сих пор одиннадцати - двенадцатилетних девочек  отдают замуж за мужчин, по нашим понятиям, пожилых. Если память не изменяет,   любимой жене пророка  Мухаммеда было в день свадьбы всего девять лет, а до этого она уже успела стать вдовой.

Нынешний же восемнадцатилетний рубеж - всего  лишь  экономическая  необходимость.   Это время окончания средней школы,   то есть достижения возраста, когда мужчина может содержать семью.

Так что Полина,   по восточным меркам, уже созревшая невеста. А поскольку то,   чем мы с ней периодически занимались, доставляло ей удовольствие не меньшее, чем мне, и даже физиологически мы довольно быстро приноровились друг к другу, я справедливо считал,   что в наших отношениях не было ничего, что переходило бы грань  допустимого.   Если  не  учитывать  случившегося прошлой ночью.

Да, я не сдержался, хотя и должен был. Но и здесь не все так однозначно. Я заставил ее испытать боль. Но девушки испытывают боль и тогда, когда им нарушают девственную плеву.

То, что я сделал с ней, в Древней Греции было нормой. Да что далеко ходить.   Еще в Средние века католическая церковь разрешала   верующим в постели только одну позицию - так называемую миссионерскую,   когда женщина лежит на спине, а мужчина - сверху. На Востоке, наоборот, нормальной считается именно та поза, которую добрая половина наших соотечественниц считает  в постели унижающей их человеческое достоинство.   Вот дурехи!

Что же касается ласк более интимных, чем поцелуи в рот, многие россиянки  их  категорически  отвергают  и  в отношениях с мужьями, и с любовниками,   чтобы не дай бог и те,   и другие не заподозрили своих подруг в излишней испорченности. Хотя что здесь порочного?

У Полины этого совкового комплекса не было. Однако тогда в  душе  я действительно был обескуражен.   Даже не собственно ее смелостью,   а тем, в каком возрасте эта смелость проявилась. Я вовсе не считал свою возлюбленную развратной. Испорченной, пожалуй, да. Но в пределах допустимого.

Ужин она  готовила  в  белом кружевном переднике.   Когда  девчонка вошла на  кухню,   я  мысленно  похвалил  ее  за скромность. Но  уже через мгновение понял,   что зря:   едва она повернулась ко мне спиной, выяснилось, что, кроме передника на ней ничего больше нет. Я понял, что эта бестия просто жить не может без подобных маленьких  шоу.   И  весь вечер взгляда  не  мог отвести от мелькавшей передо мной очаровательной обнаженной попки. Девчонка, заметив  это,   нарочно то и дело поворачивалась ко мне спиной, а то и вовсе наклонялась так, чтобы я мог видеть следы своего вчерашнего лечения.

Кончилось это безобразие тем,   что после ужина я не выдержал и,   едва она вошла в комнату,   повалил ее животом на постель и принялся покрывать поцелуями так заводившую меня упругую белую наготу.   Полина высвободилась, скинула передник и, загадочно улыбаясь, спросила, какой цвет радуги я предпочитаю. Недоумевая, что еще за провокацию эта оторва замыслила, я ответил, что зеленый.

- Я так  и думала, - улыбаясь, ответила она,   - но на всякий случай купила целую радугу.

И, раскрыв ладонь,   показала упаковку цветных презервативов.

Мне стало стыдно:   мы с ней все эти дни действительно рисковали, и я не должен был верить ее словам, сказанным в камышах, о том, что девочки в ее возрасте "залетают" очень редко.

- У тебя вообще все с женскими делами в  порядке?   -  только теперь осознав  всю степень своей неосмотрительности,   спросил я.

- Думаю,   пока да.

- Думаешь или уверена?

Полина неопределенно пожала плечами и, смутившись, добавила, что на всякий случай "это" нам не помешает.

Я так и не понял ее,   а вернее,   уже не хотел понимать. Она,   отложив презервативы в сторону,   уже  приникла к моим губам и одновременно стала уверенно расстегивать ремень на брюках.   Я помог ей. Вслед за брюками на пол полетели рубашка и трусы.

Начали мы с цвета зеленого.   Потом был синий, а когда наступили сумерки, - красный. Тринадцатилетней подобная нагрузка оказалась не по силам.   Под конец она даже не стонала, а лишь,   вся в липком поту разметавшись на постели, тяжело дышала, с трудом выдерживая мои нескончаемые удары.

Я и  сам  выдохся донельзя, и потом минут двадцать обессиленно лежал рядом с ней,   внушая себе, что так  перегружать  не готовую к подобному девчонку нельзя.   Одновременно понимая краем  сознания,   что  доводы рассудка в  подобных  ситуациях  действуют  лишь тогда,   когда поздно что-либо менять.

Прийдя в себя, я укрыл Полину, оделся и, строго-настрого запретив ей выходить на улицу, оставил одну.

Мотор заглушил метрах в пятидесяти от ворот. Часы показывали ровно девять.   Наверное,   профессиональных  сыщиков специально учат тянуть время в таких ситуациях.   У меня выжидать получалось плохо: клонило ко сну, мучила похмельная жажда, и вообще на душе кошки скребли.   Хотя все возможные меры предосторожности были  приняты,   хотя единственный ключ от квартиры лежал у меня в кармане, я не был уверен, что Полина,   оставшись одна,   опять не ввяжется в  какую-нибудь историю. К тому же это была первая за последние недели ночь,   которую я проводил без нее,   и мне  этой  девчонки очень не хватало.   Я все больше убеждался,   что влюблен едва не до безумия.

Без пяти двенадцать  вдалеке появился свет фар. Когда "Волга" тормознула прямо напротив тех самых ворот, я напрягся. Но больше ничего не произошло. Из машины так никто и не вышел.   Это автомобиль сопровождения? Но что он сопровождает?   За складом следит еще кто-то? Тогда почему он остановился прямо у ворот?

Выждав полчаса,   я решил, пользуясь темнотой, подойти поближе.   Держась в тени забора, приблизился метров на пятнадцать и все понял.   Никакая это не  была  машина  сопровождения  или слежки. Все оказалось проще.   Из салона "Волги" доносились музыка, женский смех, а вскоре автомобиль и вовсе начал ритмично раскачиваться. Парочка заехала в этот тихий уголок развлечься.

Я вернулся в свою "шестерку".

Вскоре "Волга"  уехала. До самого  утра в переулке никто больше не появился.

Когда знакомый водила в восемь утра зарулил на своем "Москвиче" в ворота базы,   а затем  через  пятнадцать минут вывел оттуда свой фургон,   я завел двигатель и поехал домой.

Хотя я ничего не понимал,   следовать за ним смысла не  было.   Может быть, груз отсюда увозят не каждую ночь?   Допустим.   Хотя бы потому, что другие разумные  варианты совсем не приходили на ум.   Но чтобы проверить это,   надо дежурить здесь еще.   И обязательно  вновь проникнуть на территорию базы: бутылки перед каждым новым рейсом должны были куда-то сгружать.   Но  почему  в  прошлый  раз склад был пуст? И на эту загадку предстояло найти ответ.

Я знал, что Полина любила спать по утрам, и постарался войти в квартиру как можно тише.   Сразу заглянул в комнату. Лучше бы я этого не делал.   Я мог ожидать чего угодно, я давно привык к ее  ненормальным выходкам,   они уже порой начинали нравиться мне. Но увидеть такое!

Эта испорченная развратная дрянь,   выставив попу вверх и головой упираясь в подушку, одной рукой энергично ласкала свои груди,   а пальцами другой, иного слова не подберешь, трахала себя. При этом блаженно стонала и даже царапала постель пальцами ног.

Увиденное было больше, чем шок. С минуту я стоял, не в силах сдвинуться с места. До меня, наконец, дошло, что Полина по сути своей порочна.   Были ли в ее жизни изнасилования или  не  были, она все равно стала бы такой.   Это лишь вопрос времени. Меня охватило  отвращение к ней. Мое мужское достоинство было уязвлено. Неужели я не удовлетворяю ее?   Ведь только вчера мы сделали это четыре раза и под конец Полина была почти в беспамятстве. Неужели она не могла вытерпеть без траха хотя бы одну ночь? А если бы рядом с ней оказался другой мужчина?

Я снял брючный ремень,   встал позади уже начавшей к этому моменту извиваться в  экстазе девчонки, и пару раз прошелся по ее попе ремнем. Затем, не дав ей опомниться, связал руки за спиной.

- Отпусти меня!   - испорченная дрянь попыталась вырваться, но я без труда воспрепятствовал этому.

Происходившее действовало на меня возбуждающе. Я горел желанием и наказать и поиметь ее.   Моя рука уже  потянулась туда, откуда я только что вытащил ее пальцы.

- Тебе так больше нравится,   да? - спросил я, вводя во влажную раскрытую раковину большой палец.

- Нет!

-  А почему же ты сама только что делала это?

- Не знаю!

Я принялся  имитировать  половой акт,   одновременно другой рукой расстегивая брюки. Как только справился с ними, почти сразу же вошел в нее. Через минуту, наверное, я уже кончил, вовремя успев высвободиться, но все же обрызгал спермой ее попку.

- Вытри и развяжи меня,   - жалобно попросила девчонка.

Словно не слыша ее,   я встал с постели и отправился на кухню пить принесенное с собой пиво. Полина пришла почти сразу. Выглядела она как побитая кошка.

- Пить хочу, - присев на краешек стула, сказала она.

Я молча налил ей полстакана воды и напоил из своих рук.

- А теперь - писать.

Я поднял ее за связанные руки,   отвел в туалет, посадил на унитаз,   дождался,   пока она закончит журчать, промакнул  письку туалетной бумажкой,   спустил  воду, затем вернулся на кухню.

Полина пошла следом.   Приблизившись,   она встала на  колени. Виновато заглянув в глаза,   уткнулась головой в мои ноги. Затихла. У меня уже не было к ней ненависти и презрения, которые я испытывал еще считанные минуты назад. Я даже поощрительно погладил ее по голове. Но развязывать не спешил.

Допил пиво, отвел ее в комнату и, уложив на постель спиной ко мне,   лег рядом.   Надо было выспаться,   но сон не шел. Хотя Полина молчала, я понимал, что у нее уже затекли руки, и ей наверняка больно.   Ничего,   потерпит.   Я прижался,   обняв ее  за грудь. Причем  связанные  руки  девчонки  уткнулись в мой пах. Она, словно заглаживая вину,   сразу начала нежно, но настойчиво ласкать  меня  там. Через минуту я чуть отстранился и медленно вошел в нее сзади.

Полина застонала. Держа ее за бедра, я начал ритмично, неторопясь двигаться в ней, стараясь на сей раз растянуть удовольствие как можно дольше. Почувствовав, что слишком возбуждаюсь, замер на какое-то время,   а потом возобновил движения вновь. Когда возбуждение опять достигло почти  предела,   я  отстранился, натянул презерватив и вновь взялся за нее.

Только  после того, как кончил и сходил в ванную, развязал девчонку.

Она сразу же повернулась ко мне и, крепко обняв за шею, прошептала:

- Знаешь,   я на самом деле не знаю,   как все это  случилось. Утром проснулась,   еще даже не открывая глаз, потянулась к тебе, а постель - пуста.   Я жду,   а ты все не идешь.   И я, дура, решила, что ты все-таки бросил меня. Мне стало так плохо, что я начала представлять, будто ты рядом ...

Я тоже обнял ее и поцеловал в лоб.   На сей раз я был,   наконец, уверен,   что  урок  воспитания пошел этой девчонке впрок. Наверное, мне с самого начала надо  было  не  миндальничать  с ней, а сразу начинать с ремня.   И все же впредь нельзя отпускать эту оторву от себя больше ни на шаг.

Вечером, как только стемнело,   мы  вышли из дома, сели в автомобиль и направились в тот переулок.   Уже проезжая мимо  ворот, боковым зрением я почувствовал: что-то - не так. Заглушив машину метрах в пятидесяти от базы, я оставил Полину в салоне, строго-настрого наказав ей не высовываться ни при каких обстоятельствах. Хоронясь в тени росших по другую сторону улицы деревьев, стал приближаться к базе.   И почти сразу в свете выкатившего в этот момент из-за туч желтка луны увидел, что на ограждавшем базу  бетонном  заборе  появилась колючая проволока. Еще сегодня утром,   я точно помнил, ее здесь не было.

Оставалось только предполагать:   либо они заметили слежку, -  проколоться могла Полина,   когда шпионила за фургоном,   либо просто решили принять дополнительные меры предосторожности.   В любом случае это насторожило меня.   Кроме того, теперь намного труднее будет проникнуть на территорию базы.   А может, они еще и собаку завели?

Я поднял камень и со всей силы швырнул его через забор. Судя по звуку, камень упал на что-то железное. Поэтому шум, произведенный им, был достаточно громок, чтобы перебудить всех псов в округе. Но на территории базы сохранялась тишина.

Выждав минут пять и убедившись,   что и охрана на  шум  никак не среагировала, я стал внимательно осматривать забор, пытаясь найти способ преодолеть это неожиданное препятствие. Напрасно. Я дошел до самого края бетонного ограждения, и меня осенило: а если проникнуть туда не со стороны улицы,   а через соседний двор?

Я прошел до места,   где кончалась колючая проволока,   и убедился, что  и  на  соседнюю  территорию попасть было не так-то легко: бетонный забор здесь был выше,   чем тот, который ограждал "мою"  базу.   Я подпрыгнул,   но даже не смог ухватиться за верх стены. Вот если бы кто меня подсадил...

Но об этом нечего было и думать. Попробовал найти поблизости ящик, чтобы использовать его как подставку. Безрезультатно. Для подобных  поисков было уже слишком темно. Была бы под рукой хоть какая-нибудь лестница...

- Давай, я попробую перелезть, - негромко произнесла бесшумно приблизившаяся Полина.

- Кто разрешил тебе выходить из машины?

- Я и не собиралась,   пока не поняла,   что ты можешь  натворить без  меня глупостей, - отмахнулась эта бестия.

Хотя девчонка говорила со мной так, словно не ей, а мне было тринадцать, я не обиделся. Наши отношения были уже столь близки, что нивелировали разницу в возрасте. Я отдавал себе  отчет,   что с каждым днем все больше глупею и впадаю в детство, а Полина,   напротив,   несмотря  на  свой  неизлечимый авантюризм, становится мудрее. В глубине души я не мог с ней не согласиться:   в одиночку это препятствие не преодолеть.

После того,   когда я рискнул Полиной, чтобы выбраться из города,    прекрасно  помня,   как все это печально закончилось для нас,   я дал слово больше ни при каких обстоятельствах не подставлять свою юную подругу. Но получалось, что других вариантов, кроме как прибегнуть к ее помощи,   сейчас не было.

Разумеется, можно уехать. Купить завтра раздвижную лестницу и вернуться сюда через сутки.   Но я не был уверен,   что за день проволоку не подключат к  электрическому  току.   Либо  не привезут собак,   чтобы охранять территорию,   либо не установят видеокамеры. Нет,   попасть туда надо во что  бы  то  ни  стало именно этой ночью.   Чутье подсказывало  мне,   что  разгадка  - именно там, за этим забором с колючей проволокой.

Да, если  бы я помог Полине,   она вполне смогла бы перебраться через стену. Но какие сюрпризы могли ожидать ее там?

- Давай я тебя подсажу,   - предложила девчонка.

Хотя она произнесла это вполне серьезно,   ее  слова  звучали как самое настоящее издевательство. И это спровоцировало меня.

- Ладно, полезай, - разрешил я.

Тщательно проинструктировав,   что именно она должна выяснить, я взял с нее слово,   что она будет вести  себя  предельно осмотрительно.   Прислонившись к стене,   помог ей встать на мои сцепленные руки,   а затем - перебраться на  плечи. Дальше Полина действовала сама.   Я лишь поддерживал ее. Когда она уже перекидывала ногу через бетонную стену, с удивлением обнаружил, что эта бестия опять была без трусиков.   Впрочем,   возмущаться было уже поздно.   Полина перегнулась и  стала  медленно слезать на ту сторону.

Через  мгновение послышался треск рвущейся ткани и болезненный девчоночьий вскрик.   Очевидно,   спускаясь,   она зацепилась подолом за что-то острое,   порвала сарафан и,   судя по  всему, поранилась сама.

- Что случилось? Ты в порядке? - стараясь говорить как можно тише и в то же время достаточно громко,   чтобы она могла расслышать меня, спросил я.

- Почти, - так же тихо ответила Полина.

А через несколько секунд добавила:

- Держи!

Перелетев через ограду,   прямо мне в руки опустился ее сарафан. Он был разорван по всей длине.   Получалось,   эта девчонка была там, на чужой территории, абсолютно голышом, к тому же наверняка поранена. А ведь ей еще предстояло перелезть через второй забор на "нашу" базу,   провести там разведку и вернуться назад!

Я ругал себя за неосмотрительность самыми последними  словами,   хотя прекрасно понимал,   что толку от этого самобичевания не было. Теперь надо думать, как прийти ей на помощь. Приказав Полине оставаться  на месте и ждать меня,   я перешел на другую сторону улицы. Стал искать что-нибудь подходящее, чтобы преодолеть ограду. Вскоре мне повезло. Я наткнулся на заброшенную стройку, где нашел самые настоящие козлы.

Подтащив находку к ограде, без труда перебрался через забор. Но Полины  там уже не было.   Мысленно обозвав эту дрянь самыми последними словами, я стал искать место, через которое она могла проникнуть на территорию базы, и почти  сразу  нашел его: неподалеку к стене примыкал мусорный бак.   Забравшись на него, можно было перелезть через ограду.

Я обнаружил  Полину почти сразу - за углом пустого склада, откуда она наблюдала за фургонами. Девчонка белела  своей  наготой  в  лунном свете так, что ее  просто  невозможно было не заметить.   И столько было в этом невероятном обнаженном шпионстве отчаяния и  вместе  с тем беззащитности, что у меня сердце защемило от жалости, любви и страха за нее.

Я негромко кашлянул. Она, мгновенно сжавшись, резко повернулась,   узнала меня и облегченно вздохнула. Я подошел, обнял свою возлюбленную за плечи и почувствовал, что ее буквально колотит.   Несмотря  на  всю свою браваду, моя юная шпионка порядком перетрусила.   Все-таки какой я был сволочью, позволив ей пробраться сюда одной!

Полина уткнулась лицом мне в грудь и замерла. Я гладил рукой ее волосы и плечи,   шептал ласковые слова, а когда она успокоилась, снял рубашку и заставил девчонку одеться. По совести, я должен был немедленно отправить Полину назад, но без моей помощи она  бы не преодолела два забора с этой стороны. Здесь не было ни баков, ни чего-либо другого, что можно было бы прислонить к стене.

Единственное, что я мог предпринять в этой ситуации -  найти для наблюдения более безопасное место.   Останься мы здесь, охрана при обходе территории легко бы нас обнаружила. А в том,   что такой обход до начала перегрузки бутылок будет, сомнений не было.

Внимательно осмотрев  территорию базы, я заметил неподалеку от места,   где стояли фургоны, заросли кустарника. Небольшие, но достаточно густые для того, чтобы там могли спрятаться два человека. Отсюда территория была видна даже лучше,   чем из-за угла склада.   Здесь мы с Полиной и спрятались.

Через полчаса  ноги стали затекать. Мы вынуждены были опуститься на колени. Кругом по-прежнему была тишина.

- Тебе не страшно?   - спросила она.

- Нет.

- А тебе?

- Чуть-чуть. Обними меня.

Место и время для нежностей - не самые удачные,   но эти  слова были произнесены  так,   что я не мог не выполнить просьбу.

Мы стояли на коленях  вплотную друг к другу.   Она потянулась к моим губам. Я ответил ей. Вскоре мои руки уже гуляли по всему ее стройному телу. Я гладил волосы и спину,   расстегнув на  ней  рубашку, ласкал  упругие  прохладные  груди,   проводил ладонью по самому низу живота, задевая безволосую ложбинку в паху,   а  то  и  вовсе накрывая всю эту удивительно нежную зону девчоночьего тела.

Полина тоже ласкала меня. Вскоре ее руки стали прокладывать дорогу за ремень брюк.   Я не сопротивлялся, но и не помогал ей, краем замутненного страстью сознания понимая всю ужасающую неуместность того,   чем мы здесь, находясь в засаде, занимались.   Но когда она все же справилась с  ремнем  и молнией, приспустив брюки,   повернулась ко мне спиной,   встала на четвереньки и широко раздвинула ноги, я уже не мог и не хотел контролировать себя.

Я провел пальцами по  открывшейся передо мной промежности, осторожно раздвинул уже ставшую влажной створку и медленно,   растягивая это первое острое удовольствие,   вошел в  нее.   Затем,   взяв девчонку за бедра,   начал  ритмично двигаться,   с каждой новой секундой испытывая  накат все более пьянящих волн наслаждения. Вскоре Полина стала тихо постанывать в такт моим ударам,   и  я почувствовал,   что она пытается дотянуться снизу до меня пальцами. Я замер и тем самым помог ей.

Пока она дерзко ласкала меня там,   я массировал  ее  упругие сливы, а потом осторожно,   боясь причинить боль и в то же время уже не в состоянии  отказаться  от  этой  запретной  ласки  - створку другой маленькой раковины.   Когда мой палец проник туда едва не полностью, со стороны ворот неожиданно раздался шум хлопнувшей двери. Вышедший из сторожки охранник направился прямо в нашу сторону.

Мы как по команде замерли.   Это был шок. Неужели он нас каким-то образом проследил?   Но тогда  почему столько времени медлил?   И что нам теперь делать?

Меня прошиб холодный пот. Так глупо,   бездарно подставить не только себя, но и девчонку -  для этого надо быть законченным кретином.   Ибо только такой начнет трахаться с подростком-глупышкой, предварительно затащив ее в опасную засаду.

Не дойдя до нас метров трех, охранник повернулся и пошел к фургонам. Я перевел дух. Мы оба по-прежнему не двигались, застыв в той же позе:   было удивительно тихо и нас мог  выдать даже треск попавшей мне под колено сухой ветки.   Очевидно, про наше присутствие охранник не знал. Но что в таком случае ему нужно было ночью у фургонов? Проверить, не похищены ли пустые водочные бутылки? Чушь.

Разгадка оказалась проста и вместе с тем гениальна. За стеной послышался шум  моторов,   охранник  открыл  старые, прошлый раз  мне показалось наглухо заваренные металлические ворота, и во двор базы въехали два электрокара.   Спрыгнувшие с них люди  в форменных комбинезонах открыли ключами дверцы фургонов и  стали выгружать оттуда ящики с пустыми бутылками.

Судя  по всему, подпольное производство, которое я искал два последних месяца, находилось именно там, за оградой базы,   а  готовую  продукцию  вывозили  совсем с другой стороны. Завтра оставалось лишь узнать, где находится основной въезд на ту территорию,   и проследить, куда отправляют "паленую" водку.

Вся операция была проделана всего  за  какие-нибудь  четверть часа. Загруженные ящиками электрокары скрылись за воротами, вслед за ними ушли  люди  в  комбинезонах. Охранник закрыл ворота и, оглядевшись, пошел к сторожке.

Когда он остановился у ворот и  закурил,   ни  я,   ни  Полина больше  не смогли сдерживаться.   Острота испытываемого наслаждения,   чувство страха, помноженные на радость открытия тайны, слились в  доселе не испытанное, совершенно невероятное ощущение, охватившее наши грешные души и тела. Единственное,   чего мы себе не позволяли при виде стоявшего у ворот охранника, -  это  стонать при каждом новом моем движении в ее теле.

Раз Полина все же не сдержалась и вскрикнула. Я склонился над  ней и вложил в ее полуоткрытый рот безымянный палец.   Она крепко вцепилась в него зубами. Боль, которую я теперь испытывал при каждом новом  проникновении,   только  подчеркивала то невероятное наслаждение, которое мы ощущали. Девчонка кончила одновременно со мной,   и в то мгновение, когда палец моей правой руки,   наконец, полностью вошел вглубь маленькой коричневой створки,   она, содрогаясь всем телом, прокусила безымянный палец руки левой, и  сразу  же  виновато  стала  отсасывать кровь.

Мы были настолько опустошены,   что даже не  заметили, когда ушел охранник.   Минут пять приходили в себя, потом приводили в порядок одежду. Вдоль забора  направились к месту, откуда проникли сюда. Я подтащил к ограде пару валявшихся неподалеку  пластиковых ящиков. Но едва Полина стала взбираться на них,   как нас выхватил резкий луч карманного фонаря. Раздался окрик:

- Стоять! Руки за головы! Лицом к стене!

Странно, но я почти не удивился.   Чувство  тревоги,   которое я, правда,   всячески  загонял вглубь,   не покидало меня с того самого момента, как обнаружил появление колючей проволоки. Когда же там,   в кустах, мы стояли на коленях друг против друга, и случилось то, что случилось, это подсознательно было с моей стороны еще и попыткой доказать самому себе,   что опасность нас  здесь  не подстерегает.

Все правильно:   слишком легко мне далась отгадка секрета перевалочной базы. А в мире все,   в конечном итоге,   уравновешено. И теперь за простоту этого открытия предстояло расплачиваться.

Меня охватила горечь  от  сознания того,   что попался так бездарно и глупо. Выжди мы еще хотя бы минут десять - пятнадцать,   пока охранник не закончит повторный осмотр территории, - а то,   что такой обход обязательно состоится,   я просто обязан был просчитать -  мы бы наверняка без проблем выбрались отсюда. Теперь же я не только подставил, причем не в первый уже раз, Полину, ставшую за  эти  дни едва ли не самым дорогим мне человеком,   но и свое  дело,   и, следовательно, то  маленькое,   любимое родное существо.

Пока мы живы, не все еще потеряно. Но сколько у нас  оставалось  шансов  на  спасение? Один - два из тысячи? Понимая, сколь серьезные деньги крутятся в "левом" водочном  бизнесе,   я был уверен, что нас живыми отсюда не выпустят.   Как только они выяснят  все, что им нужно, счет нашим жизням пойдет на секунды. И все же... Я не  имел  права умирать, потому что нес ответственность  за жизни двух самых родных и близких мне девчонок.

Итак, успокойся и раскинь мозгами. Пустые, никому не нужные бутылки вряд ли будут стеречь как зеницу ока.   Вероятнее всего,   охранник один. Прежде всего следует выяснить, за кого, вообще, он нас принимает: за шпионов, или обыкновенных бомжей? Если второе, то на допросе можно разыграть эту карту.   Мол,   лазили со склада на склад через внутренние заборы. Высматривали, где что плохо лежит, чтобы положить хорошо. Национальная черта, ничего не поделаешь.   Но будет ли у меня возможность посвятить в этот план девчонку?

- Жарко?   - усмехнулся охранник. - В этом случае я не против, чтобы вы совсем разделись.

Ни я, ни  Полина не шелохнулись. Через секунду раздался сухой, словно пробка вылетела из бутылки, щелчок, и бетон между  нашими  головами сфонтанировал пылью. Значит, охранник вооружен,   к тому же пистолет у него с глушителем. Впрочем, в этом тупике можно безбоязненно палить хоть из "калашникова".

- Вы, суки, не поняли? Раз - де - вать - ся!

Мысленно выругавшись,   я опустил руки и  начал  расстегивать ремень. Потом развязал шнурки на ботинках, снял их, выпрямился и скинул джинсы. Больше на мне ничего не оставалось - таков был  пагубный  результат общения с юной нудисткой.   Она тоже сняла рубашку и  спокойно стояла, ожидая своей участи.

- Вы что,   ребята, даже трусы пропили? - поразился охранник.

Теперь я был уверен,   что он на территории базы - один, иначе посмотреть на такое зрелище обязательно позвал бы своего напарника. На нашу удачу,   кажется, сработала "бомжовская" версия.

- Ты,   чмо голозадое, возьми ремень и свяжи ему руки за спиной.   Да поторапливайся! Плохо свяжешь -  такое с тобой сделаю!

Когда Полина закончила,   он  приказал ей вернуться на место. Подойдя ко мне, проверил узел, затем разорвал на широкие полосы мою рубашку.   Одной из полос стянул Полине руки,   а  другими завязал нам глаза.   Велел подняться. Ткнул мне под ребро дулом пистолета, звонко шлепнул девчонку, и повел нас,   как я догадывался,   примерно ориентируясь в географии базы,   в сторону того пустого склада.

- Не трожь ее, - вежливо попросил я.

Сразу же получил болезненный удар рукояткой по почке.

Вслед  за этим раздался еще один, более звонкий шлепок, после которого Полина грязно и даже, я бы сказал, обидно обругала охранника. Через несколько секунд два еще более громких вскрика раздались почти одновременно:   первый - Полины,   а второй - этого мерзавца.

- Что он с тобой сделал?   -  заранее сжавшись, чтобы снизить боль от неминуемого,   как я считал, удара, спросил я.

- Пытался  мне  -  на мгновение она смутилась,   - между ног дуло просунуть. А я ему заехала пяткой. Кажется, по яйцам.

- Ладно, сучка, у меня пока нет времени тебя на карачки ставить, чтобы отодрать во все дырки.   Но ты не расстраивайся,   я буду отсутствовать недолго,   - пригрозил охранник таким тоном, что я поверил: раз сказал - обязательно сделает.

С детства нас в школе учили: дал слово - держи его. И я  никогда  не сомневался в правоте этого утверждения. Но сегодня я бы предпочел, чтобы этот урод в свои школьные годы был учеником нерадивым.   Будь у меня развязаны руки... ладно руки, хотя бы глаза, я бы, возможно, нашел шанс прийти Полине на помощь! Мучительнее  всего  были собственное бессилие и сознание того, что в издевательствах,   которые вскоре,   судя по  всему, предстояло вынести  этой  несчастной  девчонке,   буду  повинен только я.

Вскоре охранник  скомандовал  остановиться.   Раздался  скрип открываемых  ворот. Он ввел нас внутрь склада,   усадил на пол спинами друг к другу. Начал скручивать наши обнаженные тела  колючей проволокой. В мою грудь и руки словно впился рой жгучих пчел.   Но  я почти не замечал боли,   с содроганием представляя, как эти стальные и наверняка ржавые жала впиваются  в нежные груди и руки Полины.

Охранник закончил. Вскоре за ним  захлопнулись ворота.

- Как ты? - спросил я.

- Лучше не бывает, - сердито буркнула девчонка.

Судя по тому,   что я ощущал в тех местах,   где колючки  ушли под кожу,   нормально  чувствовать себя девчонка вряд ли могла. Но сознание того, что она, тем не менее, ершилась, придало сил и мне.

Отсюда охранник первым делом поспешит в  сторожку  и  сообщит старшему по телефону о том, что задержаны  посторонние.   Затем   вернется и будет стеречь нас до появления  тех,   кто  решит наши судьбы.   Потом последуют допрос с пристрастием и,   независимо  от  того,   что смогут они выведать, - расправа. Слишком большие деньги  поставлены на карту.

Значит, жить нам оставалось самое большее до утра. И нашей любви, следовательно,   столько же.   В эти, возможно, последние часы существования  на белом свете я окончательно мог дать ответ на вопрос, люблю ли я эту девчонку?

Когда-то мне попался в руки древнеиндийский трактат, в котором выводилась,   ни много ни мало, формула любви. Кажется, она начиналась так:   влечение душ порождает дружбу,   влечение  ума порождает уважение, влечение тел порождает желание.

Да. Наши отношения были в какой-то степени дружбой.   Вынести вместе столько и  не подружиться было просто невозможно. Что касается уважения... Я не раз уже преклонялся в душе перед этой сопливой девчонкой, когда она не теряла самообладания в самых, казалось,   безвыходных ситуациях.   Тела же наши  влекло друг к другу,   несмотря на все доводы разума,   как магнитом. А завершалась формула выводом,   что только когда  все  три  типа влечения соединяются, и возникает любовь...

- Ой! Здесь мыши! - испуганно вскрикнула Полина.

Спиной я ощутил,   как ее заколотила дрожь.   А еще через несколько секунд почувствовал, что сижу в теплой лужице. Все-таки в нормальные мужские мозги это не укладывалось: не испугаться, когда нас неожиданно остановил у забора охранник, но мгновенно обдуться, услышав, как скребутся мыши.

- Знаешь,   в мире,   к сожалению, бывают явления и пострашнее мышей, - неуклюже попробовал я успокоить девчонку.

- Знаю,   но мышей боюсь все-таки больше, - шмыгнув носом, ответила эта трусиха.

Уверен, она не понимала,   в какой «луже» мы на самом деле оказались. То,   что  сделали с нами  и, прежде всего, с ней в лесу подмосковные урки,   и то,   что,   вероятнее всего,   ждало нас в ближайшие час - два,   боюсь, были вещи совершенно несопоставимые. Поэтому я должен был использовать  малейший  шанс,   чтобы вырваться отсюда.

Стоп. Руки мне связывала Полина.   Если бы ей удалось  развязать узел, я бы смог раскрутить стягивавшую нас колючую проволоку.

- Перестань хныкать,   лучше попробуй освободить мои руки, - попросил я. - Надеюсь, ты их не намертво стянула?

- Обижаете,   дяденька, - уже почти спокойно ответила она, - зря что ли я три года занималась в цирковой студии?

И добавила,   что  для этого нам всего  лишь  надо  чуть-чуть отстраниться друг от друга.

Черт! Я  же знал про ее "специфические" таланты с того самого вечера, когда эта невероятная девчонка лихо обыграла в тепловой камере незадачливых бомжей. Но почему она сама сразу же, как только мы остались здесь одни,   не напомнила мне об  этом? Хотя до того ли ей было,   когда  появились  страшные  мыши!   Я слишком многого хотел от этого ребенка.

Легко сказать: "отстраниться", когда наши тела туго стягивала колючая проволока.   Все же я попробовал сделать это, и мгновенно порвал себе кожу еще,   наверное,   в десятке мест. Болезненно вскрикнула и Полина.   Тем не менее мы смогли отодвинуться друг от друга, и девчонка быстро развязала меня.

Превозмогая  разрывавшую  кожу  боль,   я высвободил руки,   сбросил с глаз повязку  и осторожно, почти на ощупь, начал, безжалостно обдирая ладони, раскручивать колючую проволоку. Потом развязал Полину, помог ей встать. Мы двинулись к воротам: снаружи сквозь неплотно прикрытую створку пробивался слабый лучик лунного света.

С предыдущего своего визита сюда я помнил,   что они не запирались.   Но выйти мы не успели. Послышались приближающиеся шаги,   створка ворот раскрылась. В глубину склада ударил резкий луч карманного фонарика.   Медлить было нельзя.   Вполне отдавая себе отчет в том,   что запросто могу угодить под пулю,   я рванулся вперед,   сшиб охранника и вместе с ним упал на землю. Он все-таки успел  выстрелить - в правый бок ударила горячая молния.

Я приподнялся и,   превозмогая боль,   нанес ему пару сокрушительных ударов.   Он потерял сознание,   возможно, навсегда. Это отняло у меня последние силы,   и я рухнул на него.   Полина бросилась ко мне на помощь. Наткнулась на кровь, испуганно вскрикнула. Я протянул руку к валявшемуся на земле фонарику.   К счастью, рана оказалась  сквозной.   Зато  кровь из меня хлестала как из зарезанного поросенка.   Я попросил девчонку снять с  охранника рубашку и туго повязался ею вокруг пояса.

Надо было  как можно скорее уходить отсюда.   Подобрав пистолет и взяв Полину за руку, я быстро, насколько позволяла боль, заметно усиливавшаяся при каждом резком движении,   пошел к воротам.   Поскольку оба  мы  были  голышом, прежде, чем уходить,   следовало  позаботиться  об  одежде.   Но чутье подсказывало мне,   что времени на это у нас уже не оставалось. Если, как я предполагал, помощь к охраннику должна была прибыть с той стороны квартала, счет шел  на секунды.

Открыв ворота,   мы почти бегом направились к автомобилю.   Хорошо,   что ключ я предусмотрительно оставил в замке зажигания. Машина завелась с полтычка.

Когда мы уже сворачивали  из  этого  переулка  на  магистраль, навстречу нам  на  бешеной скорости промчался джип.   Едва мы с ним разминулись, я счел за лучшее как можно сильнее выжать педаль газа...

Не предсталяю,   как бы мы стали добираться до дома,   случись все это среди бела дня: обнаженные, оба в крови, мы просто не смогли бы не привлечь внимания окружающих. Наверняка  кто-нибудь  из  этих  добропорядочных граждан сообщил бы о встрече с нами в милицию. Но среди ночи все прошло благополучно.

Мы захлопнули за собой входную дверь. Силы быстро стали покидать меня. Полина, сама залитая кровью, помогла мне добраться до душа, обмыла, отвела в комнату, обработала огнестрельную рану перекисью водорода,   остальные - густо смазала йодом и, перебинтовав, уложила в постель.

Лишь после этого она занялась собой. Выйдя из душа, девчонка замоталась в  сухое полотенце,   сквозь которое сразу во многих местах проступили пятнышки крови.   Потом пошла на кухню и принесла то, чего мне больше всего не хватало. Стакан водки я выпил залпом и почти сразу то ли потерял сознание, то ли заснул.

Когда утром я пришел в себя, Полина еще спала.   Полотенце, в котором она вчера легла,   за ночь размоталось,   и я смог  убедиться,   что все многочисленные ранки на ее теле,   в том числе три,   вызывавшие у меня особое сострадание,   -  на грудях - подсохли.

Моя основная рана за ночь тоже перестала кровоточить, и почти не болела.   Тем не менее я понимал,   что по крайней мере сегодняшний день  придется провести в постели.   Так что теперь было  достаточно времени для размышлений.

Итак, цель достигнута.   Я уже не сомневался,   что подпольный завод был там,   за забором с секретом.   Но не  спугнет ли наше вчерашнее вторжение водочных королей? Вряд ли. Вероятнее всего,   нас действительно сочтут за пропивших все,   вплоть до последних трусов, бомжей. Будь я на их месте, ни за что бы не поверил, что столь невероятная парочка: полуголые девочка - подросток и  сорокалетний  бомж - забрались на их территорию в поисках цеха по выпуску "левой" водки.

Но в следующее мгновение меня буквально пот прошиб. Я вспомнил, что один из них, водила,   и меня  и Полину уже видел и даже знает про мой интерес к бутылкам из-под "смирновки".

Все будет зависеть от того,   насколько он посвящен в эти дела. Если водила лишь обычный исполнитель,   вряд ли ему сообщат о случившемся минувшей ночью.   А даже если и сообщат,   это совсем не  значит,   что  он в ответ расскажет о дорожной истории, приключившейся с ним три недели назад:   наверняка у  него есть строгая инструкция ни при каких обстоятельствах не  брать попутчиков. Вероятнее всего,   он,   если узнает о нашем визите, то благоразумно промолчит.

Но пока это лишь мои предположения.   И теоретически ситуация может развиваться  в  любом,   самом  неожиданном  направлении. Будь по крайней мере я на их месте,   то крепко бы призадумался: а не свернуть ли на время, пока ситуация не прояснится, подпольное производство?

Поэтому затягивать с завершением операции ни в коем случае нельзя.   Как некстати, все-таки, эта рана... Сколько я теперь пролежу? Дней пять? Неделю?

Нет. Такой роскоши,   как в первый раз,   я больше не мог себе позволить. Не  более  суток.  

Утром  следующего дня я настоял, чтобы Полина заклеила начинавшую кровоточить при каждом движении рану пластырем,   несмотря на ее возражения, оделся и, приказав ей оставаться дома, пошел к выходу. Но девчонка, как была голышом, вслед за мной выбежала на лесничную клетку и, упираясь одной рукой в стену,   а  другой  крепко вцепившись в перила, преградила дорогу.

- Я тебя одного никуда не пущу. Ты понял?

Я попробовал отстранить ее, но безуспешно.   Полина, глядя на меня исподлобья, стояла как вкопанная.

- Сама пойми,   я больше не имею права рисковать тобой! Разве мало того, что случилось в лесу или вчерашней ночью?

- А  я  не имею права рисковать тобой!   Свалишься на улице в обморок, а то и вовсе влипнешь в какую-нибудь историю!

- В какую?   - оторопел я.

- Подерешься,   например,   с бомжами,   а потом ихняя девка за тобой увяжется!

Несмотря  на всю серьезность ситуации, я чуть не рассмеялся: оказывается,   Полина, ко всему прочему, уже начинала ревновать меня.

- Не дура ли ты!

Мы пристально смотрели друг другу в глаза. Ни один из нас не хотел уступать.   Прав был я.   Но и девчонка права была тоже. Разъезжать по городу в одиночку,   рискуя свалиться в обморок, было верхом безрассудства.

На площадке этажом выше хлопнула входная дверь. Кто-то  начал спускаться вниз.

- Немедленно  пропусти!   - испугавшись,   что нас могут увидеть, потребовал я.

- Не - а,   - едва ли не обрадованно  покрутила  головой  эта оторва, вызываюше глядя на меня.

Я понял, что бесстыжая  заноза уходить отсюда действительно не собирается, и сдался.

- Ладно, жду тебя здесь, - вынужденно согласился я. – Только оденься на этот раз поприличнее!

Минут  через сорок мы уже подъезжали к району,   где, по моим предположениям,   должно было находиться подпольное водочное производство. Вскоре мы поравнялись со зданием, на котором была вывеска "Московский завод газированных напитков".   Насколько я  ориентировался в здешней географии,   именно к его задней границе должна была примыкать «наша» база. Отлично!   Там,   где выпускают лимонад, вполне можно разливать и сорокаградусную!

Уже  на девяносто девять процентов я был уверен,   что подпольное производство находится именно здесь.   И тем не менее я обязан был убедиться в этом на все сто.

После  случившегося  позапрошлой  ночью  о  проникновении на территорию завода нечего было и думать.   Оставался лишь опробованный  способ:   проследить,   куда вывозится готовая продукция.

Заглушив двигатель метрах в ста от ворот,   мы  стали  ждать.

Рана в боку ныла, но не сильно. Главное, что у меня за эти дни не поднялась температура.   Следовательно, воспалительного процесса, если,   разумеется,   я  опять, благодаря этой девчонке, не попаду в какую-нибудь историю,   можно  не  опасаться.

Полина, вначале дувшаяся  на  меня за то,   что я не пустил ее за руль, уже  сменила гнев на милость и сидела молча,   нежно поглаживая меня по руке.

Все-таки  тот философ не до конца вывел формулу любви.   Было в ней,   теперь я точно знал,   и четвертое условие: это не предусмотренное  физиологией чувство возникает лишь тогда,   когда люди не могут обходиться друг без друга.   А может,   было еще и условие пятое...

Вскоре  ворота, за которыми мы наблюдали, распахнулись и выпустили фуру. Она шла без сопровождения. Дождавшись, пока машина проедет мимо нас, и убедившись, что у нее нет сопровождения, я включил  зажигание  и  последовал за ней.   Проехав едва не пол- Москвы,   машина свернула на одной из улочек  Разгуляя  во  двор здания, по фасаду которого располагался ресторан.

Туда  заезжать я не стал, а проехал немного вперед. Остановился  за ближайшим углом.   Заперев,   несмотря на ее протесты, девчонку в "шестерке", я вернулся назад, осторожно заглянул во двор  и убедился,   что машину начали разгружать.   Преследовать фургон дальше смысла не было. Я вернулся за Полиной, и мы пошли в ресторан.

Небольшой уютный зал в этот утренний час  был почти пуст. Кроме нас, за одним из столиков располагалась лишь пожилая супружеская пара.

Мы  выбрали место у окна. Меню я смотреть не стал. Заказал кока-колы, пирожных, бутылку "смирновки", на закуску - селедки. Официант  посмотрел  на  меня с уважением. Извиняющимся тоном произнес, что "смирновская", к сожалению, еще вчера кончилась. И сразу же, заметив, как я недовольно скривился, добавил, что буквально только что был новый завоз напитков,   который, правда, еще не оприходован.   Но там есть "смирновка", и он в порядке исключения ее буквально через минуту мне ее подаст.

Когда  он вошел в зал с подносом,   на котором стояла бутылка со столь дорогой мне этикеткой, я едва не подпрыгнул на стуле. Дождавшись, пока официант оставит нас, я плеснул в рюмку водки и медленно,   закрыв глаза,   выпил ее. Да. Водка была неплохая. Точнее, даже хорошая. И все же это была самая махровая леватина! Настоящая "смирновка" - на вкус чуточку помягче.

- Она? - с надеждой спросила Полина.

Я, выждав паузу - надо было соблюсти воспитательный момент, -  утвердительно кивнул. Девчонка обрадованно чмокнула меня в щеку. Пожилая дама, все это время исподтишка следившая за нами, покачала  головой  и что-то шепнула своему спутнику.

Полина, заметив это, взяла бутылку и налила себе водки.

- Только посмей!   - угрожающе заявил я.

- А что тут такого?   - искренне удивилась девчонка, поднимая рюмку.

Неужели  эта  дура не понимала,   что тринадцатилетней сыкухе пить водку,   по крайней мере в общественном месте, недопустимо?

Пожилая парочка оживленно перешептывалась.   Вероятнее   всего, спорили  о характере  наших отношений.   А если это были  люди старой закалки, на  что красноречиво  указывал  орден на груди старичка, от них можно было ожидать чего угодно, вплоть до обвинения меня в совращении несовершеннолетней и вызова ментов.

Я уже  привык к тому, что эта девчонка любит пиво. По совести говоря,   и на то,   что она по такому случаю пригубит чуть - чуть водки,   смог бы один раз закрыть глаза.   Но не здесь и не сейчас. Мои ухо и щека уже горели от суровых осуждающих взглядов соседей.

Бабуля, очевидно,    не в силах больше сдерживать возмущение,   поднялась. Старичок попытался остановить ее, но безуспешно.

- Молодой  человек! – строго  спросила дама.   - А не кажется ли Вам, что…

- Кажется! – перебил я ее.

Придав голосу как можно больше металла,   потребовал от девчонки    немедленно поставить рюмку на место.  

Полина,   улыбнувшись  уголками  губ, на мновение повернула голову в сторону строгой бабули, подмигнула ей, и одним глотком  осушила содержимое рюмки.

Возможно, я был не прав. Возможно. Но не успела эта испорченная дрянь не то что поставить посуду на стол,   а даже поморщиться от  испытанной  горечи,   как  я влепил ей пощечину.

Она свалилась  со стула. Короткий сарафан задрался на белых девчоночьих бедрах. Все находившиеся в зале просто не могли не заметить,   что моя спутница была без трусиков. К возмущению прибавились стыд за нее и ужасно неприятное сознание того, что всему происходящему здесь были небеспристрастные свидетели.

Я бросился к Полине и,   пытаясь поднять ее с  пола,   схватил за руку.   Но она,   вместо того, чтобы воспользоваться помощью, резко оттолкнула меня ногой. Я отлетел в сторону и оказался на полу.

Те трое, что находились в это время кроме нас в зале, застыли от изумления. Неизвестно,   что их шокировало больше: сам факт ресторанной драки между находящимися в непонятных окружающим  отношениях подростком и зрелым мужчиной, или то,   что на этой пришедшей в ресторан пить водку малолетке не оказалось нижнего белья.

Гнев с новой силой охватил меня.   Выругавшись,   я  поднялся, швырнул на стол десятидолларовую купюру и,   ни на кого не глядя, пошел к выходу.   С этой дрянью у меня  все  было  кончено. Дойдя до дверей, вспомнил, что початая бутылка нужна в качестве вещественного доказательства.   Вернулся,   забрал ее  со стола и  нечаянно  встретился  взглядом со все еще сидевшей на полу девчонкой.

В  ее глазах без труда читались и вызов,   и обида,   и отчаяние.   А еще это был взгляд строптивого, виноватого, до безумия влюбленного, но разозленного котенка. Нет, эти глазки вовсе не растопили меня. И все же что-то перевернулось внутри. Я не хотел этого  делать,   но  против  своей  воли подошел к Полине и вновь протянул ей руку.   И она опять  пнула  меня! Это был  финиш.   Я  вынул  из  кармана все остававшиеся у меня деньги, скомкал их и бросил ей в подол сарафана.

Выйдя из  ресторана,   направился к  машине,   открыл  дверцу, опустился на сидение. Сделал пару хороших глотков водки, вставил ключ в зажигание.   Перед тем,   как включить передачу и нажать педаль газа,   почти автоматически глянул в зеркало заднего вида. В это самое мгновение из-за угла выбежала Полина. Она так высоко поднимала коленки, что сарафан не оставлял прохожим сомнений в том, надето под ним что-нибудь или нет.

Я включил  передачу,   выжал  сцепление и буквально  вдавил в днище педаль газа. Автомобиль пулей вылетел на проезжую часть,   но через несколько метров остановился. Заглох движок. Я повернул ключ в замке зажигания раз, еще, и еще. Двигатель не подавал признаков жизни. Красная лампочка индикатора топлива светилась не мигая: бензобак был пуст.

Я в отчаянии ударил кулаком по  клаксону.

Рыдающая Полина открыла дверцу и  плюхнулась  на заднее сиденье.

Вздохнув, я протянул ей носовой платок.

Х Х Х

На  два явления в мире можно смотреть бесконечно:   как горит огонь в камине, и как плещется у твоих ног море.

Судя по высоте ослепительно белого солнца на голубом небосклоне,   сейчас  было не меньше четырех часов пополудни.   Месяц я каждый день с трудом заставлял себя уходить с этого песчаного таманского  пляжа по тропе,   вившейся среди зарослей диких оливковых деревьев, в прибрежный поселок. Туда, где на столике в беседке, с которой свисали  большие,   созревшие  к середине сентября янтарные гроздья шаслы и черные - муската,   ждал ужин и кувшин терпкого домашнего вина от соседей - потомственных виноделов.

И я прекрасно знал, что не меньше, чем мне, не хотелось уходить отсюда двум лежавшим у самой воды попками кверху обнаженным шоколадкам - пяти и тринадцати лет.

Отношения,   которые установились между моей малышкой и Полиной едва ли не с первого дня их знакомства,   не были похожи ни на дружбу двух девчонок разного возраста, ни на вертикаль мать - дочь.   Пожалуй,   в них было и то,   и другое,   и  еще  что-то третье, неуловимое.  

За  весь этот месяц,   что мы жили вместе, Полина и Анютка,   как ни удивительно, учитывая взбалмошный характер старшей,   еще ни разу не поссорились. А вот против меня уже не раз выходили единым фронтом, и не успокаивались  до  тех пор, пока не добивались своего.

Зато мы  с  Полиной стали ссориться из-за Анютки еще раньше, чем они впервые увидели друг друга.   Эта бестия категорически отказалась отпускать меня одного за дочкой. Все мои доводы: и о том, что я не смогу показать столь юную жену во избежание инфарктов своим родителям, и о том, что Анютку я прежде, чем они с Полиной встретятся, должен подготовить к жизни с новой мамой, -  она принимала в штыки. Девчонка решила, что я опять ищу повод ее бросить, и безутешно рыдала. Впервые за все время нашего знакомства с ней  я  сдался.

На север мы прилетели утренним рейсом. Я отвез свою спутницу в гостиницу,   снял люксовый номер и, оставив ее  восхищаться шикарной мебелью,   люстрами,   коврами и ванной  комнатой  с настоящим маленьким бассейном,   отправился к родителям. Анютку я привел в гостиницу часа через три.   Увидев ее, худую, серобледную, как лист бумаги из дешевой школьной тетрадки, с одноухим плюшевым зайцем, которого малышка прижимала к груди, Полина едва сдержалась, чтобы не расплакаться. Но уже через минуту взяла себя в руки, это она здорово умела делать в критических ситуациях, - опустилась перед Анюткой на колени. Кивнув, чтобы я вышел,   о чем-то заворковала с моей дочкой. Тихонько прикрыв за собой дверь, я направился в кафе.

Признаться, мне и самому было не по себе.   Начать хотя бы  с того, что малышка помнила меня только по старым фотографиям, и, когда родители открыли дверь,   даже не сразу узнала своего отца. В  идеале мне хотя бы неделю следовало пожить с ними вместе. Но состояние ее здоровья диктовало иное:   на счету был уже каждый лишний прожитый здесь день.

Когда  я минут через десять вернулся с подносом,   полным винограда,   киви, бананов и груш, девчонки уже дружно укладывали на диване спать Анюткиного зайца  и одинаково сердито глянули на меня,   когда я слишком громко, по их мнению, хлопнул за собой дверью. Потом мы все на цыпочках, чтобы не дай бог не разбудить зверя, вышли из номера и, взявшись за руки, отправились обедать в ресторан.

Анютка,   когда официант разложил  перед ней по паре вилок и ножей,   старательно заправил за воротничок накрахмаленную  салфетку  и  налил  в бокал апельсиновый сок, оценила, в сколь достойной компании она находится.

Наш рейс на Краснодар был поздно вечером.   После обеда Полина уложила малышку спать. Когда та проснулась, повела ее в ванную. Минут через десять я  принес туда полотенца. Девчонки весело плескались в бассейне, а вокруг плавала  целая стая игрушечных  гусей  и утят.

Полина  с первого же дня знакомства с Анюткой стала по своей привычке разгуливать голышом.   Я пробовал урезонить ее, но она справедливо возражала:   чем меньше ребенок будет интересоваться, что там у мамы или папы в трусах,   тем более нормальным он вырастет. В конце концов эта юная нудистка добилась того,   что и я стал вместе с ними купаться и загорать в чем мать  родила. Благо место, которое мы облюбовали, было пустынное. Сюда добирались только те,   кто предпочитал отдых,   максимально приближенный к природе.

Девчонки подружились буквально с первых минут. Дошло до того,   что Анютка обижалась на Полину, если  та  без нее шла в туалет.   И засыпать без старшей подруги  малышка  категорически  отказывалась.   Теперь мне приходилось  по вечерам терпеливо ждать,   пока Анютка заснет, и Полина вернется ко мне.   Под утро я переносил  Полину  в детскую. Проснувшись и не обнаружив на соседней подушке "маму Полю" - так моя дочка уже через две  недели  после  знакомства стала назвать  эту тринадцатилетнюю девчонку, - Анютка начинала реветь. А иногда,   если малышка долго не засыпала, и я присоединялся к ним. И дочка, оказавшись между нами, сразу успокаивалась.

Обычно  мне приходилось по вечерам едва не силком заставлять девчонок одеваться и уходить с пляжа  в  поселок.   Но  сегодня первой инициативу проявила самая упрямая из них - Полина.

- Андрей,   предлагаю в последний раз окунуться,   а то я  уже голодная как  волк,   -  встав на колени и отряхивая с грудей и живота песок, произнесла она.

- Мы  же только два часа назад вернулись из кафе, где ты съела то ли десять, то ли двенадцать сосисок. А потом - еще несколько пирожных, - удивился я зверскому аппетиту своей подруги.

- А мне постоянно есть хочется,   даже по ночам, - как бы ненароком увернувшись от моего удивленного взгляда, ответила Полина.

- И давно у тебя появился такой удивительный  аппетит?   -  с опозданием начиная кое-что понимать и будто впервые увидев ее округлившиеся за последние недели груди - что до этого относил  исключительно на счет плавания, шашлыков и  фруктов, - спросил я.

- Давно. Недели три, а может, и чуть больше.

Меня мгновенно прошиб холодный пот.

По сути в том, что Полина сейчас мне сообщила, ничего удивительного не  было.   Мы  спали  вместе  уже  целых два месяца и часть этого времени не предохранялись.   И все же ее  признание было для меня шоком. Стать отцом ребенка от девочки – подростка?

Я не был готов к этому. Она, очевидно, и тем более.

Мучительная пауза затягивалась. Полина встала с колен и медленно пошла к воде.   Анютка догнала ее.   Старшая,   нагнувшись, что-то шепнула ей, и малышка послушно вернулась на берег.

Мелководье в этом месте простиралось далеко от берега, и я  догнал Полину лишь метрах в двадцати от полосы прибоя.

- Чувствуешь себя нормально?

- Да.

- И что собираешься делать?

- Как что? Ничего! - резко повернувшись, ответила она.

- А ты,   вообще, сможешь? Тебе еще четырнадцати нет...

- Папа!

Я выпустил Полину, и мы, не сговариваясь, бросились к берегу.    Радостная Анютка катила по прибрежному песку продолговатый, напоминавший гранату предмет.   У меня екнуло сердце: море могло выбросить на этот берег, где войны едва успевали сменять одна другую, все что угодно.

Я подбежал к дочке первым.   Чтобы не напугать  ее,   спокойно попросил хотя бы на минуту дать мне находку.

Когда Полина через несколько секунд поравнялась с  нами,   я  показал  ей цифры и надпись, проступившие на очищенной от ила бутылке столь знакомой нам формы.   Мы с минуту, наверное,   оторопело смотрели друг на друга,   а потом,   не сговариваясь, засмеялись. Причем Полина,   как мне показалось, хохотала сквозь слезы.   Анютка, похлопав длиннющими ресницами, засмеялась тоже.

Я не считал себя суеверным, но, когда мы возвращались в поселок,     неожиданно подумал о том,   что жизнь у нас троих, нет, вскоре,   кажется, уже четверых, будет долгая и счастливая...