Племенной бык

Витёк, будучи городским ребёнком, приезжая летом к бабушке в деревню, всегда сильно удивлялся разнообразию природы, не только наличию кур и гусей, расхаживающих по огороду среди грядок с огурцами и помидорами, а и крупному рогатому скоту, принадлежащему местному колхозу под названием «Светлый путь».

Лёжа в высокой траве, где на лугу обычно паслись все эти коровы, быки и даже лошади с жеребятами, всё с восторгом взирал на их внушительные размеры. Нет, не лошадиного  или бычьего торса, а их половых органов. И всегда зачем-то переводил стрелки на себя, на то, что ещё только можно сказать, зарождалось у него между ног и со вздохом сожаления думал: вот бы у меня был такой половой член, как у того быка, который пасся между двух тёлок в чёрных пятнах, я бы тоже назывался племенным.   Что это означало, достоверно не знал, но слышал,   с каким уважением местные мужики произносили « этот племенной бык…», а дальше уже догадайся сам, сколько коров за раз он оприходывал этот бык и сколько потом приплода получал их колхоз под названием «Светлый путь».

Но время шло, Витёк подрастал и теперь ему уже больше нравился половой орган коня, у того выглядел он повнушительней, как-то так, помощнее, как он сам любил выражаться. Да и прослышав анекдот про индейца, который был недоволен своей кличкой, а звали его не гордо  Быстрый Олень, как принято,   а всего - то Бычий Х#й, решил, что, если что, сравнения его с конём будут несколько посолидней звучать.   Потому что его детские мечты,   похоже,   сбывались, прямо,   если не на дрожжах, то на глазах точно. И он уже мог с точной достоверностью и гордостью  за своё не просто подросшее, а выросшее достоинство произносить каждый раз,   "а  у меня прям, как у коня… "  совсем позабыв, что племенные бычки тоже приводили его в восхищение, но по другой причине.   Ибо произвёл на свет в качестве потомства Витёк всего -  то одну дочь Ирину, правда,   та, потом нарожала   ему, состоявшемуся  деду, аж двух внуков. Переплюнув отца ровно  в два раза.

В общем, после того, как жена Витька   сначала отмучавшись  с ним  при зачатии дочери, ибо замуж выходила всё ж не за коня, а за нормального мужчину,   потом при родах,   покинула своего благоверного навсегда, тот стал приводить к себе домой новых пассий, которым каждый раз, что выглядело уже  каким-то оправданием, говорил, « у меня всегда был х#й, как у коня, а теперь, вот…» и грустно опускал глаза, давая понять, что вот ра-аньше… бабы просто стонали от него, а теперь почему-то быстро одевшись по утру, покидали его пенаты с намерением больше не возвращаться. Они тоже не мечтали, если не о животной страсти, но об органе от буйвола уж точно. А Витьку ничего не оставалось, как вновь пускаться на поиски той, что удовлетворит его не угасающие желания и потребности, будто больше ничего у него в этой жизни  не осталось.

В таком режиме,   долгие годы,   прожив почти до пенсии, Витёк  так и  не прочёл ни одной книжки, кроме строительных журналов в виде альманахов, из которых он  выносил  всё новые идеи по строительству своей дачи, короче были эти книжонки его настольными, но и камасутру он не читал, хотя по обычаю тех времён успел пролистнуть пару раз порно журналы,   привезённые его школьным товарищем из  загранпоездки, не произведшие тогда  особого на него впечатления,   всё ж деревенские мотивы ему были больше по душе. То ли фото там, на этих листочках не были нужного размера, который его приводил в восхищение, то ли не так снято было, не  с того ракурса,   что не разглядел он всё и как надо, но  так и  валялись они у него  под диваном, и даже не с замусоленными страницами.

Но всё ж считая, что для счастья не так много надо, а только то, что у него было между ног, продолжал приводить всё новых дам к себе на ночлег. Заводя в коридор своей квартиры, сначала с осторожностью проводил  мимо консьержа, который вообще-то уже со счёту сбился, какая пятая или десятая посетительница их многоэтажного дома явилась в очередной раз к их жильцу, потом так же аккуратно проводил  вдоль соседских дверей, тут тоже могли засечь, а причина таких опасений  находилась на соседней улице, где проживала дочь Витька Ира  и тапочки которой с удивительным постоянством и основательностью находились всё же у него, там, куда и приглашал на начальном этапе Витёк своих дам.

А зайдя в квартиру, выдавал те самые тапочки, других у него не было, с сомнением разглядывая ноги в чулках  не того, привычного размера. Потом, когда женщина, сняв верхнюю одежду заходила в комнату, он медленно и важно подходил к ней, наклоняться сильно не приходилось, потому что вот тут не вышло нужного соответствия, то есть  ростом Витёк не вышел и произносил свою коронную фразу, уже замусоленную, но не как странички порножурналов,   так и лежащие  у него под кроватью : « Я так люблю раздевать женщин! »  А на самом деле в душе считал совсем по-другому,   не понимая, как вообще,   всё происходило, вспоминая виденные  им где-то картины художников 18 или 19 веков.

И потому довольно быстро чуть ли не сдирал с женщины всё, что на ней было надето, а для него такое было привычным делом, словно содрать со стены старые обои. Эту литературу он штудировал всю свою сознательную жизнь. Как правильно и лучше сделать ремонт в квартире. В общем, не оставив на очередном теле абсолютно ничего и даже эротических тёмных чулок на резинках… "А на фига они нужны? » —  каждый раз с раздражением думал про себя Витёк,—  «Только мешают. Всё же  и  так  хорошо... » —  ведь главное, это то, что уже не висело,   а начинало вставать у него между ног.

Практически даже не успев разглядеть даму, тоже не сильно важно, что под ним сейчас будет колыхаться, он кидался в бой тореодора, помня, что всё же бык, хоть и не племенной.

А женщины, как правило, и впрямь начинали трепетать, но не от страсти и возбуждения, потому что для этого Витёк вообще ничего не делал, он считал, что вполне достаточно его созревших угрожающих размеров, ибо  видели надвигающуюся угрозу в виде бычьего х#я. Витёк же каждый раз забывал предупредить о том, что его мечты воплотились в жизнь, да и считал, что для женщины это просто пик наслаждения, когда он вонзит  своё мощное достоинство в её плоть.

Ему даже в голову не приходило, что не в его размерах дело, а в умении, а главное, в желании обоюдного удовольствия, но он помнил только о своей  постоянной нужде и потребности удовлетворения. И не понимал, почему зачастую ничего у него не получалось, правда,   всё же о чём-то  местами догадывался ибо,   держал на прикроватной тумбочке тюбик с вазелиновым кремом, и то по причине боязни сломать  свой поднявшийся орган.

Ну,   не видел он, чтобы бык целовал корову перед тем, как на неё залезть, и лошади тоже не обменивались взаимными ласками при нём, а журнал так и валялся не открытым внизу, потому и  приступал сразу  к выполнению своей миссии, чем сильно озадачивал даму, ещё больше удивлявшуюся его неожиданному вопросу,    если всё же что-то уже происходило, вдруг спрашивал, приподняв голову от подушки   «а ты минируешь? » видно, что-то всё же углядев с тех не замусоленных страниц или услышав от того товарища.

Как правило, женщина тоже поднимала не голову, а глаза, в которых скользило неприкрытое  удивление, ибо вот уже почти три часа сначала делая попытки войти, а теперь кончить, Витёк доводил бедолагу не до оргазма, а до изнеможения, а теперь ещё и вопросы какие-то несуразные задавал, когда она больше напоминала зависшую на одной ноте только что где-то рядом исполняющую джаз любимой  Витьком Эллу Фицжеральд, и чуть не плача шептала : «мне пора… давай  в другой раз... »

Но другого раза, тоже, как правило, не происходило, и по обычаю, пока дама,   вышедшая из душа, одевалась, с трудом натягивая надетые зачем-то капроновые чулки на резинках, слышалась одна  и та же гордая песня не буревестника, что вот раньше бабы от него просто стонали, потому что у него член был, как у коня. Правда, почему-то никогда Витёк не договаривал,   куда он теперь делся этот его всё же  бычий  х#й, тот, что грустно  висел сейчас у него между ног, больше напоминающий какой-то созревший и перезревший фрукт, о  котором с таким восхищением каждый раз говорил сам  хозяин, но не дамы, которых он заманивал к себе разными обещаниями какого-то неземного наслаждения, не предупредив в чём оно будет заключаться. И что стонать они будут не от счастья, которого много не надо, а от боли, потому что у мужчины всё же должен быть человеческий половой орган, а не как у коня, и не как  у племенного быка, который ещё до кучи и не смог произвести в нужном количестве  потомство, как в том колхозе, под названием «Светлый путь».   Но мог бы  хотя бы просто оставаться нормальным человеком, и помнить, что всё же не конь и не бык, который,   между прочим, тоже любит ласку,   дабы  по утру в коридоре не раздавались почти страдальческие стоны, и чтобы консьерж не сбивался со счёту, когда мимо него пробегала опять новая гостья и  не думал про себя   «ну, когда же,   наконец, остановится этот нескончаемый поток страдалец, которых Витёк так и не смог сделать счастливыми, не смотря на свои внушительные размеры, о которых он  так мечтал с детства, так завидовал, но не людям, а пасущимся на поле лошадям и коровам, что так ничему и не  научился, как только оприходывать очередную даму, словно тот уважаемый мужиками племенной бык... »