ШИЛО В...

ШИЛО В...

Об Элле я могу сказать то же, что о любой другой: дура! Но для меня это не препятствие. Надеюсь, вы понимаете. И к тому же мысль, что на свете немало душ, твоей глупее, хоть и не радует, но успокаивает.

Элла позвонила, как обычно, в половине шестого, сразу по окончании рабочего дня, несмотря на мои настойчивые просьбы отказаться от этой вредной привычки. И, как обычно, предугадывая упрёк, мило солгала:

– Я по тебе соскучилась.

– Так уж  по мне?

– Предположим... Но то, что я имею в виду, это и есть ты.

– Тебе не повезло. То, что имеешь в виду ты, на совещании.

– Пускай совещается, а ты поговори со мной.

Ну, не дура ли? Согласитесь!

Я прижал плечом трубку к уху, погладив свободной рукой бедро секретарши Риточки. Тело её напоминало  пышущую жаром ледяную арену, а я, предположительно, фигуриста, исполняющего сложную обязательную программу, предлогом для которой послужило желание Риточки показать шрам, оставленный на ягодице зубами бывшего мужа.

– Нравится? – поинтересовалась Риточка, не поясняя, что имеет в виду: злосчастный шрам или собственно место ранения.

– Мило, – согласился я с расчётом на то, что Риточке, торгующей своим задом, словно старьёвщик просроченной мебелью, равно, как и упорство Эллы, уверенной, что ей нечего терять, кроме того, что не однажды потеряно, воспримут, каждая по отдельности, такой ответ на свой счёт.

Но, как бы умно не рассчитывали мужчины, итог всё же подводит женская глупость.

– Совещание закончилось? – не унимается Элла.

– В самом разгаре.

– С кем это вы? – раздражилась моей медлительностью Риточка. – Если я здесь  лишняя, следовало предупредить заранее, а не заставлять обнажившуюся женщину разгадывать ребусы.

Уязвлённая моим хладнокровием перед зрелищем, обычно сражающим наповал, бедняжка сосредоточилась на мысли, вполне естественной в ситуации, когда, вопреки ожиданиям, никто не торопится заглянуть, в щедро раскрытые карты.

Неожиданно оказавшись в положении нелёгкого выбора, когда истинный рыцарь, к каковым, безусловно, отношу и себя, вдруг обретает возможность подтвердить столь высокое звание не на словах, а на деле, я растерялся. Та, что рядом, и та, что внизу, в вестибюле, в виду несовместимости своих намерений с моими возможностями, просто выбили меня из колеи, казалось бы, надёжно проложенной. И мне, чтобы удовлетворить желания обеих, не покушаясь на собственные амбиции, следовало дать им понять,   что ради столь прекрасной цели, не должны растаскивать меня каждая в свою сторону, проявляя минимум сообразительности и максимумом осторожности, хотя, для общего успеха, такой малости явно недостаточно. Впрочем, любой, оказавшийся на моём месте, легко убедится, что здравые намерения, противостоящие укоренившемуся женскому желанию «схватить пока «стоИт» и не подпускать ближе, чем «без бинокля не разглядеть», когда нет уверенности в прямом выигрыше или, хотя бы, косвенной выгоды, обычно оборачиваются пустыми мечтаниями.

– Что ты в ней нашёл такого, чего нет у меня? – одновременно воскликнули обе.

Надо же, какая самонадеянность! У одной нет искушенного зада, а это стимул для такого сексуального лентяя, как я, тогда, как у другой, — обычного понимания, что в очереди за счастьем приходится запасаться терпением.

– Вы мешаете мне сосредоточиться, – не выдержал я, – а это не в наших с вами интересах.

– Что же ты предлагаешь? – дружно поинтересовались обе.

– Ждать и надеяться.

– Не слишком ли затянулось ожидание, – в Риточке проснулся, прежде не ведомый ей, гонор.

– Удивительно, но твои совещания никогда не заканчиваются раньше полуночи, а некоторые продолжаются до утра, – в голосе Эллы звучали не то злость, не то насмешка, хотя прежде, в её арсенале совращения, сарказма не наблюдалось. Похоже, на пути к цели, иная меняется до неузнаваемости.

– Давайте без околичностей... – Риточка потянулась к лифчику, инстинктивно угадывая, что показная решимость, не подтверждённая конкретным действием, не произведёт нужного впечатления.  

Но как одновременно объяснить двум непонятливым то, что обычно понятно каждой в отдельности? Приходится отбиваться, стараясь не наносить слишком сильные удары по их самолюбию.

«Вольному воля», – мысленно произнёс я, чувствуя, что не способен на фигуры высшего пилотажа, а ведь именно в таких ситуациях без них не обойтись. Но обе расшифровали мое молчание как ответ.

– Ты ищешь повода от меня избавиться? – догадалась Элла.

– Неужели он требует невозможного? – ответила за меня Риточка.  

И я поблагодарил её взглядом.

– Если используешь её в качестве щита, значит, «на щите» уже побывал, и мне, в лучшем случае, достанется щитовидная железа, – возмутилась Элла. – Ты и прежде со мной не считался, но склёвывать крошки, после обеда с другой, ещё не заставлял.

Бедняжка Элла, не зная всей правды, явно льстила мне, укрепляя в желании любой ценой избежать саморазоблачения, а потому страх, что трескотня  Риточки сможет косвенно этому поспособствовать, сковал меня, и всякий раз, когда Риточка открывала рот, желание заткнуть его кляпом казалось мне единственным спасительным средством.

– У вас, шеф, каждый день пятница, а мне необходимо твёрдое расписание на всю неделю, – не умолкает Риточка. И, опережая возможные, с моей стороны, возражения, продолжила: – Хотя для меня не новость ваше пристрастие к экспромтам, мне бы хотелось знать о них заранее.

Обратите внимание, красноречие женщин не имеет ничего общего с логикой.

– Бунт на тонущем корабле, – подвёл я скорбный итог. Но не свойственная мне решимость, тут же растеклась, как под руками вода. А мои настырные и беспокойные леди, почувствовав и прочувствовав слабину, не замедлили ею воспользоваться.

Нельзя ли поконкретней, – на сей раз Элла не просила, а требовала. – Или да, или нет?

– А у болгар, кстати, всё наоборот: да – это нет, а нет — это да, – обрадовалась Риточка, каким-то странным образом, сумевшая внести в вялотекущую перебранку, нотку оживляющей бессмыслицы. В менее напряженной  ситуации это могло вызвать улыбку, но сейчас ничего, кроме раздражения.

– Ты изучаешь болгарский? Надеюсь, не в рабочее время?

– У меня в любовниках никогда не было иностранцев, даже когда это считалось модным, – поспешила с объяснением Риточка, – но мой бывший муж из болгар. Это и привело к семейной катастрофе. Мы долго путались между «да» и «нет», особенно в те редкие минуты, когда желали одного и того же.

– Надеюсь, ты не совещаешься с ней, каким образом от меня избавиться? –  обеспокоилась Элла.    

Неожиданно сделавшись яблоком раздора,   не без гордости осознал, что оно / то есть яблоко / необычайно привлекательно внешне, и вполне по вкусу самой строгой гурманке.

– Сколько раз тебе втолковывать, совещаюсь не я, а то, что имеешь в виду ты.

– Для меня ты с ним одно и то же.

– В принципе, ты права. Но в некоторых, правда, исключительных обстоятельствах, мы действуем автономно.

– Вы обо мне? – насторожилась Риточка.

– Успокойся. Мы между собой.

– Удивительно бестактная женщина, – Риточка явно пренебрегла моим советом.

– Она корреспондентка какой-то европейской газеты и намерена взять у меня  интервью.

– Я готова ответить на все её вопросы, – сказали одновременно обе.

– То, что она хочет от меня, вы никогда не дадите друг другу.  

Элла недовольно засопела в трубку, а Риточка, заломив руки за спину, стала нервно надевать лифчик.

– Знаем этих европейских корреспонденток, – на удивление слаженным  дуэтом пропели обе. – Пусть ищут-рыщут по месту своего европейского жительства. Мы же к ним не ездим.

Риточка потянулась к платью, а Элла, явно предпочла присоединиться к нашему «совещанию», чем уйти не солоно хлебавши:

– Пригласил бы  и меня. Помешать я не могу, а оказаться, при случае, полезной, вполне.

– Интересная мысль, – добавила Риточка,   смягчившись, – втроём нам будет веселее. Иностранки страшно болтливы. В Португалии...

На Рите снова ни малейшего признака униформы, кроме туфель на высоком каблуке.

– Ты была в Португалии? Придётся ужесточить наш рабочий график, коль скоро у сотрудников остаётся время мотаться по миру?

– Мне рассказал матрос, вернувшийся из кругосветного плаванья, но так изголодавшийся по родной плоти, что я даже поинтересовалась, неужели в портах пребывания...

– Не слушай врунью, – зло вмешалась  Элла, –  если бы матрос действительно был в Португалии, то она сейчас — в венерическом диспансере.

Догадка Эллы показалась здравой не только мне, судя по тому, как густо покраснел риточкин рубец, оставленный зубами волкодава-мужа.

– Будь осторожна, – осторожно предупредил я, опасаясь, что намечающееся между ними согласие, может поставить под сомнение мой авторитет работодателя — для одной, и любовника — для другой.

– Вот уж не думала, – возмутилась Риточка, – что придётся выслушивать разного рода наветы.

– Сказал бы сразу, – это уже Элла, – что предпочитаешь её «возьму» моему «дам», не стала бы попусту терять время.

– Больше о Португалии ни слова! – предостерёг я словоохотливую болтушку от попыток сравнивать меня с предшественниками, будь они даже Магелланами или Колумбами.

– Бог с ней, с Португалией, – вздохнула Риточка, – но от Болгарии никуда не деться. Видимо, не следовало  торопиться с разводом.

– Мало того, что шлюшка, так ещё и болгарка, – возмутилась Элла. – В порядочности твоей всегда сомневалась, но в патриотизме была уверена.

Риточка подошла поближе и присела на корточки, уловив, видимо, в бессмысленном лепете своей антагонистки, нечто полезное для себя.

– Что у тебя там шуршит? – допытывалась Элла. – Никак в штанах завелась мышка.

– Белая, – подтвердил я.

– Обожаю мышей, особенно белых. Такие ласковые, и, к тому же, сами идут в руки.

– Какое-то бесконечное интервью, – поднялась с колен Риточка. – У этой корреспондентки может сложиться впечатление, будто вы, шеф, такой же выносливый в постели, как и в болтовне.

Ничто так не коробит в женщинах, как их, ничем не обоснованная уверенность, что доставляемое ими удовольствие достаточный повод для нарушения служебной субординации.

Но указать ей на это, зная, что Элла подслушивает, не решился, и, тем самым, не предотвратил то, чего больше всего боялся.

– Хватит мурлыкать, дорогой, – услыхал я. –  Ближе к телу, подымаюсь к тебе.

– Лифт не работает.

– Вознесусь на крыльях надежды.

– Слаба на передок? – прокомментировала  одеваясь, Рита.

Как все женщины, – пожал плечами я. – Но у неё ещё и шило в...

Против такого аргумента Риточке нечего было противопоставить, и, разминувшись с Эллой в дверях, поглядела на неё с уважением и завистью.

Борис Иоселевич