Чудо средство 4

Он не привык быть настолько слабее кого-либо. Да, он зависел от братьев, боялся их, но мечтал от них освободиться, а в его жилах циркулировала та же кровь, неважно воспринимал ли он это обстоятельство, как причину для гордости или повод для стыда. Оказавшись в распоряжении Магнуса, он не ждал от того нежности, а от Никола не требовал бережного отношения, изначально смирившись с жадными притязаниями мрачного любовника. От Луи он хотел покорного смирения и преданности, инстинктивно выбрав именно его для того, чтобы справиться с демонами смертной юности. Дело, возможно, было в этом, и если бы Луи не был так соблазнен, он бы прекратил его муки, но зачарованно зеленоглазый вампир смотрел на сильные длинные пальцы, расстегивавшие его пуговицы, и на трагически сжатые изящные губы, когда, осознавая, что его ожидает, Лестат раздевал его. Луи немного помогал, чтобы оставшись обнаженным  хозяином положения, обхватить белокурый затылок и нагнуть его вниз. Вот так… Да.

Лестат делал минет с искусством, которому могла бы позавидовать опытная жрица любви. Будь на месте Луи менее хладнокровный мужчина, что-то могло бы измениться непредсказуемым образом, но не в случае их двоих, когда оба исполняли начатый больше двухсот лет назад танец. И Луи наслаждался трепетно-ритмичными ласками и подчеркнутой самоотдачей любовника. Когда же приблизилась разрядка, он схватил Лестата за волосы и резко дернул вверх. Он хотел до конца держать ситуацию под контролем. К тому же так много еще оставалось неосуществленных тайных желаний. Вот этот судорожный вздох, прикрытые задрожавшими веками  глаза и напрягшееся  в его грубых объятиях тело. Лестат готовился отдать ему себя. Так же, как обычно отдавал свою кровь. Или еще одна провокация? Луи беззвучно рассмеялся, поймав себя на том, что украл этот смех  у любовника. Но разве не для того все затевалось? Луи не собирался более играть в его игры. Застывшее тело  он толкнул на кровать и стал отчаянно целовать, упиваясь дрожью и скачущим под его губами сердцем.   Особенно его привлекали розовые соски на смуглой коже, выступающие на мускулистых полукружиях груди и после того, как от его требовательных щипков из сосков брызнула кровь, а Лестат с шипением запрокинул голову, целью стала длинная крепкая шея. Луи  хотел впиться в нее зубами, но помнил предостережения Дэвида. Но самое сладостное было в том, чтобы ощущать шелковую теплую кожу и напрягшиеся мышцы, выкручивать, гнуть и терзать, а потом перевернуть его на живот и раздвинуть руками напряженные маленькие ягодицы. Красивая задница теперь служила своеобразным трофеем за терпение. Луи впился ногтями в выпуклые от природы, соблазнительные половинки. Замутненным похотью мозгом он успел  подумать, что эта часть является поистине самым красивым местом любовника – умопомрачительная задница самой несносной задницы их порочного сообщества, что не могло считаться сюрпризом, но тут Лестат выгнулся ему навстречу, и Луи накрыло с головой. Он слышал захлебывающиеся стоны и сорванные вскрики через стук крови в ушах, но не мог заставить себя остановиться, когда впечатывался в неподготовленную распростертую перед ним чувствительную вампирскую плоть. Его руки стали влажными от крови и пота. Он развернул набок белокурую голову,   вцепившись в густые кудри, и вонзился в стонущий рот языком. Тело под ним жарко пульсировало,   извиваясь то ли от нестерпимой боли, то ли от невыносимого наслаждения, но Луи не останавливался даже, когда извергался в конвульсирующее нутро, потому что из него выплескивалось слишком много, и не скоро он смог сбавить темп. Он успел обхватить ладонью  изнывающую плоть любовника, сжать и быстрыми резкими движениями довести до разрядки. Лестат  изливался с приглушенными всхлипами, когда в него стекали последние горячие капли.

Луи не хотелось его отпускать, возбуждение сбавило градусы, но не отступало, накатывая  головокружительными пьянящими волнами. Теперь Луи переполняла нежность, ему хотелось затопить ею Лестата, присвоить его снова, но иначе, чтобы тот расслабленно и блаженно встречал его ласки, дрейфуя на пике наслаждения под тяжелым балдахином, но принц сам выскользнул из его рук и лег на спину. Луи стало холодно, словно его лишили единственного источника тепла или необходимой части его самого.

Лестат прерывисто дышал, унимая сбившееся дыхание, потом глубоко вздохнул, провел рукой по разбухшему соску и с интересом уставился на окровавленные пальцы.

- Знаешь Луи… все же твоя извечная сдержанность имеет смысл. Определенно тебе следует держать себя в руках. Будь я смертным, я бы не скоро поднялся с этой кровати.

Луи приподнялся на локте и молча любовался делом своих рук, губ, зубов и всех прочих органов, назначение которых он успел вспомнить. Лестат преувеличивал. Никола, насколько знал Луи, бывал и жестче, да и предела собственнических притязаний он не переступил до последнего. Он только взял свое и добился отдачи, что, впрочем, не собирался озвучивать, предпочитая сохранить  для себя.

- Тебе не понравилось? – спросил он немного охрипшим голосом. – Могу повторить.

Лестат негромко рассмеялся, вновь провел по телу руками и сел. Луи увидел, что его царапины залечились, а кожа вновь лучилась  чистым мягким сиянием.   Принц легко взмыл  в воздух, демонстрируя вернувшиеся вампирские силы, зажег электрический свет и вернулся  постель. Луи наблюдал за ним с удовольствием и тревогой. «Дэвид не говорил, как долго сохраняется эффект потери сверхсил, а я не спросил даже о продолжительности воздействия самого средства», - подумал он беспокойно.

- Дэвид? – насмешливо спросил Лестат.

- Ты можешь читать мои мысли? Когда… Как давно?

- Время от времени. Не все и не так давно. Ты и Дэвид прячете мысли глубоко в себе, не окрашивая их эмоциями. Такие мысли сложно улавливать, даже если бы я не был вашим создателем и господином. Итак, это Дэвид посоветовал тебе? Средство не следует смешивать с кровью?

- Да, - обреченно подтвердил Луи. Что его ждет в качестве расплаты? Все, что угодно, только не смех.

- А он не учел, что силы могут вернуться, а средство еще будет циркулировать из-за передозировки? – Лестат не смеялся, только глаза загадочно искрились. - Оно, должно быть, проникло в меня очень глубоко. Я вот думаю, выйдет ли оно вообще? Или оно теперь часть меня, как и моя кровь? И это ты называешь меня неосторожным? Ах, мой бедный Луи.

У Луи закружилась голова от тревожного предчувствия. Мелькнула медовая полоска плоти, блеснули белоснежные зубы, и прекрасное голубоглазое лицо вновь привычно улыбалось ему сверху, сияя в ореоле белокурых кудрей. Но что-то изменилось. Он больше не чувствовал себя беспомощным, не замирал с безнадежным покорным отчаянием. А ведь уже десятилетие он даже не пытался разнообразить свое абсолютное рабство тщетными протестами. Лестат мог делать с ним все, что ему заблагорассудится, и если двести лет тому назад Луи бросался на бесцеремонного компаньона с кулаками, то последние годы даже не дергался. Он не боялся Лестата. Чтобы это властное существо себе не воображало, до конца он ему так и не сдался, а его покорность объяснялась только бескрайней нежностью и попыткой загладить вину. И все же он уставал быть игрушкой того, кого боготворил, да и Лестат не избавился от менторских манер, став боссом всего вампирского мира.

До того, как Луи осознал произошедшие изменения, он испугался, что все вернется на круги своя. Но изменения оказались необратимы, он знал, они оба знали. Возможно, проблема как раз заключалась в том, что сам он не отдавался до конца, без остатка, как смог Лестат, и теперь все должно стать иначе. Он улыбнулся в ответ и ласково провел по золотистой брови и смуглому лбу, касаясь пальцами водопада роскошных волос. Лестат нежно погладил его скулы ладонями, поцеловал в нос.

- Я пока плохо понял, что это такое ты сейчас натворил, мое зеленоглазое возлюбленное чудовище, но можешь передать Дэвиду «спасибо». Я могу рассчитывать, что теперь ты станешь наконец моим, я же всегда был твой, Луи. Слава чудо-средству, ты, кажется, это наконец понял.

Fin.