под другим наклоном

в моих пальцах весеннее солнце, а в твоих тают сигареты, каждый раз расплавляясь в пепел

этот момент, когда холодность и привычная серьёзность во всём, начиная от одежды и заканчивая характером, пропадают в одно мгновение, становясь чем-то маленьким и незаметным совершенно. и взамен всему этому приходит чувство неполноценности и недостатка чего-то важного, без которого невозможно прожить и часа. это происходит каждый раз, когда слегка полопавшаяся поверхность губ Такао касается рук, и медленно, неспешно и нарочито растянуто до состояния дёгтя, поднимается вверх.

этот момент, когда что-то с треском ломается на две половины, и уже не совсем вникаешь в происходящее, смотря на мир из-под какой-то дымчатой, полупрозрачной вуали, через которую вообще ничего не видно. совершенно ничего, кроме ярких бинтов на руках, которые позже скрываются с глаз долой в тёплом тёмном месте, именуемом ртом. хаотичное, но при этом довольно ритмичное движение языка по поверхности бинта и кожи, не скрытой под ним, вызывали такую бурю эмоций, из-за которых эта дымчатая вуаль была уже в глазах, а пол под ногами как назло в тот момент решил исчезнуть. ещё ближе и плотнее прижимаясь к полностью несопротивляющемуся телу, бесконтрольно водя руками по спине, изучая каждую ложбинку, каждую деталь столь изощренного тела, за короткий срок ставшего чем-то не просто обыкновенным.

сбитое дыхание, дрожь и паника — Кадзунари нависает над Шинтаро, зубами подцепляя очки и медленно стягивая их, нервно и аккуратно бросает их же на мягкую поверхность подушки. нервозно касается своими губами его, только касается, жмурясь и трясясь чуть больше обычного, затем отстраняется, судорожно барабаня пальцами по плечам. проще говоря, медленно сходя с ума, и уже в открытую проводя языком по губам, очерчивая контур, и чуть оттягивая их на себя. горячие, мягкие губы, которые так приятно кусать, невесомо и нежно касаться их и захватывать собой полностью. небольшая приоткрытая прорезь рта, такая податливая и манящая. Такао медленно проводит языком уже по зубам, за зубами, дальше, уже сгорая непреодолимым желанием просунуть его глубже. лёгкое касания языка Мидоримы, и голову сносит окончательно, остались только эмоции, вперемешку с учащённым сердцебиением и желанием.

— позволь мне вылизать тебя, — и фраза тут же тонет в приглушённом и чуть сдёржанном стоне. голос Шинтаро такой сексуальный, манящий, желанный и вынуждающий зайти немногим больше, чем требовалось. равномерное толкание, переплетение и касания двух языков одновременно, отчего с уголков рта медленно, плавно стекает тонкая полупрозрачная струйка слюны. Кадзунари отстраняется на одну долю секунды, чтобы набрать побольше воздуха в лёгкие, и в то же мгновение Мидорима сам уже тянется к нему, перехватывая инициативу и углубляя.

чувства обостряются так, что становится жарко, — слишком жарко, отчего Такао мимолётом успевает расстегнуть несколько пуговиц сверху, обнажая шею. он снова берёт лидерство, вновь обводит языком губы, и вновь целует, проводя по нёбу и сплетая все чувства в такую феерию, от которой последние остатки разума улетают в разбитые окна.

— «я хочу продолжать, продолжать, но... если я отстранюсь сейчас, всё закончится? » — все мысли в кучу, однородной серой массой, непонятной ни для кого, да же для самого Кадзунари. он отстраняется первым; медленно, растянуто, трепетно, стараясь не разорвать тонкую полупрозрачную линию слюны между двумя языками. томное, прерывистое дыхание, вид отнюдь неподобающий, и... ликующая душа.

— не возвращайся в класс, пока не сделаешься что-нибудь со своим лицом, — на выдохе произносит Мидорима, поднимаясь по столу вверх, забирая очки и чересчур медленно их надевая.

в моих пальцах действительно весеннее солнце, в твоих же тают сигареты, каждый раз расплавляясь в пепел