История одной любви (Эротические истории)

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛЮБВИ

/ ненаписанный рассказ Проспера Мериме /

... если страсти разгорятся, то раздадутся

пистолетные выстрелы, которые всегда

предшествуют угрозам.

Проспер Мериме «Коломба» 

Права личности в нашем веке сделались до такой степени само собой разумеющимся, что даже воры, ни на что, кроме чужих кошельков не претендующие, научились требовать к себе уважения, затевая, для подкрепления своих доводов, тюремные бунты, нападая на зазевавшихся конвоиров и затаскивая в камеры смазливеньких представительниц тюремной администрации.

Внутренние дворы и коридоры некоторых тюрем превратились в настоящие Ватерлоо. Я был лично знаком с майором, погубившем в одной из таких баталий две группы захвата, а в результате удостоенном добавочной звезды на погонах и повышения по службе. При мирном развитии событий ему бы пришлось пробиваться к этому много лет, интригуя и устраивая охоту на конкурентов.

К сожалению, романтика нынче воспринимается так же, как наследственный алкоголизм. Недаром история сохранила слова римлянина Фосбиндера, поцеловавшего, по желанию императора Калигулы его коня в зад. Перед тем, как исполнить приказ, Фосбиндер скептически заметил: «Не люди делают время, а время — людей», за что и поплатился головой. Калигула не выносил тех, для кого унижение служило поводом проявить остроумие.

У майора, ставшего волею случая подполковником и начальником тюрьмы, возможности были куда скромнее, чем у римского императора, но пользовался он ими поистине с царской широтой. Будем, однако, к нему справедливы: кроме мнимых причин ненавидеть человечество, были у него и настоящие. Его дочь Лидия, непредсказуемое, экстремальное создание, доставляла ему столько хлопот, что не наловчись подполковник срывать на узниках своё настроение, невозможно предугадать, каким образом сумел бы он на протяжении стольких лет сохранять душевное равновесие.

К началу нашего повествования Лидии — по её же словам — не было ещё и двадцати, хотя знавший её почти тридцать лет капрал Каварадосев, клятвенно утверждал, будто она умышленно набавляет себе года, чтобы казаться взрослой. Впрочем, нельзя исключать и путаницы в голове капрала, ибо так часто делал ей предложение, что вполне мог сбиться со счёта.

Внешне Лидия сильно напоминала отца, но внутренне, как водится у нынешней молодёжи, являла полную ему противоположность. Служба отца, и прежде вызывавшая в ней презрение, стала казаться невыносимой после того, как она впервые прочитала «Пармскую обитель» Стендаля. В каждом заключённом ей мерещился Фабрицио дель Донго, и она изводила несчастного тюремщика требованиями вернуть свободу узникам совести.

– Нет у них совести! – ярился подполковник. После смерти жены, он не любил никого, кроме дочери, но полагал, что должность и долг обязывают его беспощадно выкорчёвывать из головы Лидии завиральные идеи, настоенные на синтезе классического образования с классическим примером полного отсутствия такового. А потому не следует удивляться, что бестолковые её попытки подбить отца изменить присяге, в один прекрасный день были пресечены самым решительным образом. Подполковник приказал поместить её в карцер, по недоразумению, незанятый в этот день очередным штрафником.

Пока отец воевал с дочерью, произошёл случай, встревоживший жителей городка Н., в окрестностях коего размещалась описанная нами тюрьма. Некий молодой человек, звавшийся Филиппом Радамесовым, в ссоре ранил однокашника Германна и тот вскоре скончался. Подлинную причину вражды не могли бы определить и сами драчуны. Много веков назад далёкие предки обоих молодых людей, участвуя в покорении Сибири в отряде Ермака, взяли в плен девушку-тунгузку. Не сумев разделить добычу мирно, предки молодых людей сошлись в поединке, из которого живым вышел один. С той поры вражда между двумя родами не утихала, и всякое новое поколение волей-неволей включалось в бесконечную и кровавую тяжбу.

Конфликт завершился, как мы видим печально, и если случившемуся можно найти хоть какое-то оправдание, то заключается оно в том, что у погибшего не оказалось прямых наследников и можно было надеяться, что взрывоопасная ситуация исчерпает себя естественно, а, значит, окончательно.

Между тем, опасаясь преследований со стороны друзей и родственников убиенного, Радамесов явился в тюрьму и потребовал засадить его в самую дальнюю камеру, куда не дотянуться руке ещё не остывшей мести. К несчастью, начальника тюрьмы на месте не оказалось. Он пил пиво в забегаловке «Под сенью закона» и подчинённым было известно, что, ради собственного блага, им не следует его тревожить. Оставшийся за старшего капрал Каварадосев предпочёл не принимать решения в горячке, а потянуть время.

Вот примерный ход его рассуждений: «С одной стороны, упрятать человека за решётку можно исключительно по приговору суда, а с другой, человек напрашивается сам и было бы бесчеловечно отказать ему в такой малости». Говоря коротко, капрал, искренне считавший уголовный кодекс выдумкой вольнодумцев, не переборол искушения. К тому же страх придал юному Филиппу убедительность, перед которой спасовало солдафонское упрямство.

– Лишив меня законного права на место в тюрьме, – убеждал Радамесов капрала, – вы, тем самым, лишаете меня возможности дожить до суда. Не говорю уже об убытках, которые понесёт государство от непродуктивного использования тюремной площади. Действительные их размеры определит суд, но уже над вами, капрал.

И Каварадосев, не выдержав столь яростного напора, дал отмашку, приказав определить Радамесова в карцер, запамятовав, что там уже находится Лидия. Представьте состояние свежеиспечённого арестанта, когда, привыкнув к темноте и сырости, вдруг обнаружил удивительное создание, показавшееся ему самым прекрасным, что может дать несвобода.

Молодым людям понадобилось не слишком много времени, чтобы случайная встреча переросла в пылкую любовь. Когда примчался испуганный подполковник, было уже слишком поздно. Филипп и Лидия объявили о своей помолвке. К тому же Лидия намекнула отцу, что тот вскоре станет дедушкой.

Разгневанный подполковник приказал расстрелять каждого десятого заключённого, а дочери отправляться домой.

– Подполковник, – обратился к нему Филипп с фамильярностью будущего зятя, – женщина обязана уважать отца, но подчиняться — мужу.

– Ты у меня поплатишься, мальчишка! – взревел подполковник, отцовские чувства которого стушевались перед обязанностями тюремщика. Выхватив пистолет, он отшвырнул, бросившуюся ему навстречу дочь с криком: «Не стреляй»! Прогремевший секундой раньше выстрел, почему-то напомнил обезумевшей невесте прощальный гудок парохода перед тем, как его отбуксируют на переплавку в сухой док. Филипп лежал, уткнувшись носом в земляной пол. Его разбросанные по сторонам руки напоминали крылья птицы, уставшей после долгого полёта.

Несколько месяцев спустя отец Лидии был снова повышен в чине. Но, став полковником, не испытал привычного удовлетворения. Виной тому, как читатель, вероятно, догадался, была его неугомонная дочь. Выданная замуж за капрала Каварадосева, она в отместку донесла на отца, будто тот специально провоцирует в тюрьме бунты. Пока шло разбирательство, Лидия родила троих сыновей и всех назвала Филиппами. Капрал Каварадосев запил,   а когда не хватало денег на «горькую», развлекался тем, что запирал жену в холодном и грязном, как карцер, подвале, заодно интересуясь, не обнаружила ли она там молодого и красивого арестанта?

Лидия молчит и ждёт своего часа.

Борис Иоселевич