Мои женщины Июнь 1963 Фея-комиссар или Зрелые женщины рассказы

Мои женщины. Июнь 1963. Фея-комиссар.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация из сети Интернет.

Маргарита Володина (комиссар). Кадр из кинофильма «Оптимистическая трагедия», 1963.

Продолжение главы «Мои женщины. Июнь 1963. Фея-Клио».

Я вдруг вспомнил лицо и облик Вали Антиповой. Мне так захотелось сейчас же к ней, что я даже тихонько взвыл от отчаяния и жалости к самому себе…

До сих пор не могу понять, как и почему из лиц и обликов всех женщин и фей мира в этот момент я вдруг вспомнил и «увидел» всем своим существом, сердцем, телом, руками и ногами, дрожащими пальцами и вспыхнувшими от непонятного жара щеками, её – мою школьную подружку, мою тайную мечту…

За ужином и после ужина до самого выхода в летний кинотеатр нашего дома отдыха я откровенно тосковал и переживал свою тоску по маме, по дому, по ребятам, по школе и по классу, по моим школьным друзьям и по Вале Антиповой.

Мне страстно хотелось к ним, в их компанию, к их разговорам и играм, к насмешливым взглядам и колким словам Вали и её подружек, к тёплым маминым рукам, которые так вкусно пахли её замечательными блинчиками и картофельным супом с фрикадельками…

В этот раз в столовой дома отдыха «Сосновый бор» на ужин нам подали: рис отварной и капусту тушёную с мясом; салат «Крепость» с ветчиной, варёным яйцом, разрезанным пополам, кусочком сыра, зелёным горошком и майонезом; много хлеба и горячий крепкий чай и ватрушкой с повидлом.

Ужин всем очень понравился, но я его проглотил молча, вприкуску с каплями слёз и почти не заметив ни вкуса, ни обилия наших порций…

Я тосковал…

Мне было грустно, одиноко и безысходно…

Кругом шумели и чему-то радовались отдыхающие, что-то громко рассказывал мне и моему брату мой папа, брат тормошил меня и всё заглядывал тревожно мне в глаза, а я как-то безучастно слушал, не слыша, смотрел, не видя и кивал головой в ответ, ничего не понимая из того, что нарочито весело говорил папа.

Я замкнулся, и мне было «всё равно»…

Даже когда друзья-мужики из нашей палаты-спальни пытались меня разговорить, растормошить, развеселить и заинтересовать фильмом, который мы сейчас будем смотреть, я никак не реагировал…

Меня ничуть не заинтересовало странное название этого нового фильма – «Оптимистическая трагедия».

Я вяло подумал, что слово «трагедия» не вяжется со словом «оптимизм», которое очень любил говорить мой папа, когда ему или нам всем было плохо.

- Пессимизм – это настроение, - любил повторять папа, - Оптимизм – это воля. Весь мир принадлежит оптимистам, а пессимисты в нём – только зрители.

- Пессимист думает, что хуже сегодняшнего уже ничего не может быть, - учил нас папа, - а оптимист знает, что завтра может быть хуже, чем сегодня, поэтому особо и не горюет.

- Оптимист надеется на лучшее, - говорил папа, - а пессимист – на худшее. Оптимист не только утверждает, что «всё будет хорошо», он искренне убеждён, что «не всё будет плохо».

Правда мама часто отвечала моему оптимистично бодрому папе, что: «Пессимист – это хорошо информированный оптимист».

- Во многие знания многие печали, - говорил моя мама, и папа с ней сокрушённо соглашался…

Видимо я произнёс вслух эту фразу в ответ на «весёлый» говор моего папы, потому что все наши мужики вдруг «встряли» в разговор и стали упражняться друг с другом в афоризмах на тему «оптимизм и пессимизм».

«Толстяк» сказал: «Если всё так хорошо вокруг, то почему всё так плохо в нашей жизни? ».

«Черноволосый» добавил: «Всё не так плохо, как кажется. Всё гораздо хуже».

«Очкарик» тоже вставил своё слово: «Хуже всего то, что мы готовы к самому худшему, потому что знаем – худшему быть».

Мой старший брат вспомнил старую школьную шутку и тоже выдал своё: «Дважды два уже четыре, а трижды три будет ещё лучше».

Мужики одобрительно хмыкнули, но «лысый» всех «отрезвил» словами: «Лучшее уже было, потому что впереди только свет в конце тоннеля».

Мой папа решил не отставать и бодро заявил: «Если вы видите свет в конце тоннеля, то вы идёте не тем путём, ищите обходные пути».

Все мужики согласились с моим папой, и я опять вяло подумал, что мой папа – молодец.

- По-моему, - сказал папа, - в настроении Саши наметились сдвиги…

- Первыми сдвиги в настроении замечают психиатры и политики, - хмуро, но весело вставил «черноволосый». – По-моему не жизнь стала хуже, а освещение событий всё хуже и хуже…

- Точно, - печально произнёс «толстяк». – Кто-то из начальников однажды сказал: «После войны мы будем жить плохо, но недолго». Долго жить не нам…

То ли мужики от меня заразились хандрой, то ли я излечился от их пессимистического настроения, но мне стало лучше, и я с желанием стал думать о предстоящем кинофильме.

Вечер 20 июня 1963 года был прохладный. Мы дружной мужской компанией тесно уселись на нашей скамейке со спинкой и приготовились смотреть «Оптимистическую трагедию».

Людей в летнем кинотеатре дома отдыха собралось много, кое-кто принёс с собой стулья, скамейки, табуретки. Некоторые пары предпочитали стоять «в обнимку» в тени и под кроной деревьев.

Хмурый и всегда неприветливый киномеханик выключил свет на столбах и включил свой «стрекочущий» кинопроектор.

На экране появились страшно клокочущие пенные волны моря, и заиграла громкая тревожная музыка…

Ветер сдувал с гребней бурных волн пену и брызги и уносил их вдаль. Справа из-за кадра на ветер обрушивались страшные волны. Вдруг в пене волн возникли призрачные лица мужественных людей-мужиков и красивое лицо женщины.

Моё сердце гулко и сильно забилось от тревожного предчувствия…

На экране возникли слова «Оптимистическая трагедия» и начали появляться титры с фамилиями создателей фильма. Мужской голос стал подпевать звуками в согласии с торжественно-громкой музыкой и бушующими волнами.

Потом на экране возникли какие-то скалы, среди которых обозначились страшные лики и каменные тела мужчин. Один из них был в матросской бескозырке.

Скалы-скульптуры дымились и среди них стояли два матроса – один пожилой с усами, другой – молодой. На бескозырках у них было написано «Громобой».

Матросы смотрели с экрана прямо на нас и пожилой спросил: «Кто это? ». «Наши потомки, наше будущее, о котором, помнишь, мы тосковали на кораблях» - ответил молодой матрос.

Моряки «Громобоя» стали говорить друг с другом о нас, их потомках, и о том, что мы пришли посмотреть на них – героев революции.

Обращаясь к скалам-скульптурам погибших матросов, старший моряк «Громобоя» сказал: «У каждого из них была семья. У каждого из них была женщина. Женщины любили этих людей. У многих из них были дети».

- Здравствуй, пришедшее поколение, - сказал приветливо старший матрос, обращаясь к нам – зрителям. – Бойцы не требовали печали после их гибели. Жизнь не умирает. И это прекрасно.

- «Будьте бодрей! » - просили бойцы, погибая, – сурово сказал молодой матрос. – Матросский полк, прошедший свой путь до конца, обращается к вам, к потомству.

Внезапно на экране появилась палуба военного корабля, по которой бегом собирались в кучу моряки. Они собрались под тремя стволами орудий главного калибра и один из них злобно закричал: «Военные моряки! Анархисты! Опасность! К нам назначен комиссар! ».

Он обернулся. Мы увидели сердитое гневное, но красивое лицо артиста Вячеслава Тихонова.

Вдруг толпа моряков утихла и стала расступаться. Моряк (Тихонов) сунул руки в карманы и замедленно, с оттяжкой, по-хулигански сошёл с крышки люка, на которой стоял.

Из-за башни главного калибра появился пожилой матрос с пышными усами и тяжёлым взглядом маленьких упорных глаз. Это был артист Борис Андреев. Почему-то на его шее была повязана тесно чёрная ленточка…

- Почему шум? – презрительно и совершенно «по-пацански» спросил Вожак (это, несомненно, был вожак).

Из-за его спины вдруг выскочил, как чёрт из табакерки, такой же пожилой матрос с сиплым голосом и закричал: «Отвечать! ». Он тоже был с усами, его горло тоже было перевязано, только плотной повязкой из белого бинта.

Матрос (Тихонов) решительно подошёл к Вожаку (Андреев) и сказал: «К нам назначен комиссар».

- Так чего же горло дерёшь? – спросил его Вожак, и мне понравилось, как он умело осадил смелого матроса. – От какой партии?

- Правительственной, - ответил матрос. – Большевиков.

- Привыкнет, воспитаем, - сдержанно сказал Вожак и вдруг увидел, как на борт корабля поднялась и спокойно шла на толпу военнморов женщина в кожаной тужурке с чемоданом в руке…

Женщина вклинилась в толпу моряков. Они стали расступаться, давая ей дорогу. При этом они начали шутить и задирать её.

Вожак и матрос внимательно смотрели на женщину, женщина – на Вожака. Камера приблизила лицо этой женщины…

Я обомлел.

Это была она – фея-Клио!..

Это была та самая женщина, которая встретилась мне в библиотеке и которая рассказывала мне всякие пословицы и поговорки, учила меня «знать и уметь».

Странно, но в её тревожном взгляде, во всклокоченных ветерком прядях волос, в суровой строгой складке губ я вдруг увидел облик моей мамы, лицо моей школьной подружки Вали Антиповой и лики моих фей красоты и страсти, которые жили теперь во мне внутренними женскими голосами.

Лицо этой женщины одновременно было красивым, строгим и добрым, а её огромные глаза смотрели прямо в душу мне и каждому из нас – зрителей.

- Я бы советовал этого комиссара, - сказал матрос Вожаку…

- Я бы советовал мне не советовать, - перебил его Вожак и пошел к женщине-комиссару знакомиться.

Женщина-комиссар подала Вожаку свой документ-мандат и снова они обменялись угрюмыми настороженными взглядами.

Матросы возбудились от присутствия женщины на корабле, но Вожак их прогнал и даже предложил женщине-комиссару поднести её чемодан, на что женщина уверенно ответила: «Я сама».

Катер, на котором прибыла комиссар, отошёл от корабля, а к ней подошел знакомиться офицер – командир корабля Беринг. Он хотел поцеловать руку женщине-комиссару, но она его строго «отшила»: «Старые привычки бросьте».

В это время группа матросов угрожающе медленно, с руками в карманах штанов, начали приближаться к женщине-комиссару. Кто-то из матросов с финкой в руке сказал им: «Не смейте», но они шли и шли прямо на эту женщину.

Матрос побежал за помощью, а офицер встал сзади женщины-комиссара и заявил: «Какие-то ваши политические дела. Я могу быть свободен? » и «слинял».

Молодой матрос, который был с Вожаком, отстранил офицера в сторону и, не сводя пристального взгляда с женщины-комиссара, подошел к ней вплотную. Матросы тесно окружили женщину.

- Давайте, товарищ, женимся, - сказал матрос и его подельники «заржали». – Почему вы удивляетесь. Любовь дело в высшей степени почтенное. Продлим наш род и побезумствуем малую толику.

Матросы грубо засмеялись и стали «лапать» плечи, спину и грудь женщины-комиссара…

Она стояла на месте с отрешённым, строгим, но спокойным выражением красивого лица, опустив глаза и настороженно реагируя на попытки мужиков её «лапать».

Офицер Беринг не выдержал и вмешался: «Послушайте! Вы! », но женщина-комиссар его остановила: «Идите, товарищ командир. Мы здесь поговорим сами».

- Товарищ интересуется вопросом о браке, - сказала она и обвела всех строгим взглядом. Молодой матрос оттеснил плечом офицера.

Наиболее нетерпеливые начали тесно приставать к женщине-комиссару: «Позаботьтесь о нуждающихся! » и гоготать.

- Товарищи, - обратилась женщина, но её слова подхватил главарь матросов, - Не пейте сырой воды…

Все загоготали, а из-за поручней трапа за происходящим настороженно наблюдал Вожак…

Вдруг из задних рядов матросов появился огромный толстый и могучий мужик в рваной тельняшке. Он протолкался сквозь толпу к женщине, снял с себя тельняшку, широко расставил свои загребущие руки и стал приближаться к женщине-комиссару, оттесняя её к корпусу орудийной башни главного калибра.

Груда огромного тела мужика, на котором было множество татуировок, под смех и улюлюканье матросов почти полностью подмяла под себя фигурку женщины, но тут раздался оглушительный выстрел…

Матросы отшатнулись, а этот гориллообразный монстр с жутким звериным рёвом, схватившись за левый бок, сначала подломился, а потом рухнул к ногам женщины-комиссара. В руке у неё был браунинг…

- Ну, - сурово и в то же время печально сказала женщина, - Кто ещё хочет попробовать комиссарского тела?

Это было сказано так, что даже у меня по спине пробежали мурашки. Я затаил дыхание…

Женщина-комиссар обвела глазами притихших матросов и двинулась к ближайшему из них.

- Ты? – тихо спросила она его. Матрос молча потупил взгляд и опустил голову, другой тоже промолчал и отвёл глаза в сторону.

- А может, ты? – спросила женщина молодого главаря матросов и соратника Вожака. Их взгляды встретились. Матросы угрюмо молчали.

- Нет таких? – сказала женщина-комиссар. – Почему же? Вас было так много…

Она помолчала и печально опустила голову.

Комиссар вернулась к убитому ею моряку, спрятала в карман кожаной тужурки пистолет и решительно обратилась к матросам.

- Вот что, - сказала она. – Когда мне понадобится… Я нормальная здоровая женщина, я устроюсь, но для этого вовсе не нужно целого жеребячьего табуна.

Сквозь тесную толпу матросов пробились моряки, спешащие на выручку женщине-комиссару. Появился и Вожак. Они увидели труп полуголого матроса…

- Вы его извините, - сказал примирительно Вожак. – Хамло! Ну что с них спросишь? Убрать!

Вожак и молодой главарь матросов перебросились взглядами и тот скомандовал: «Пошли! Все! ».

Матросы стали расходиться, комиссар отошла в сторону и позвала: «Коммунистам и сочувствующим остаться! ».

Кое-кто из моряков хотел остаться, но Сиплый, подручный Вожака, схватил их за ворот бушлатов: «Сочувствующий нашёлся! »…

На палубе под тремя стволами орудий главного калибра остались двое – женщина-комиссар и матрос-коммунист.

- Ты, один, - сказала женщина.

- И ты одна, комиссар, - ответил ей матрос.

Голос за кадром сказал, что в это время «каждый второй коммунист был под огнём на фронте в рядах Красной армии, ибо тыла не было в классовой борьбе».

С сигнального мостика за идущей по палубе женщиной-комиссаром следят Вожак и Сиплый, а молодой главарь матросок неотступно следует за стройной фигуркой женщины в комиссарской кожаной куртке.

- Немыслимая женщина! – восклицает радостно он и закидывает свои руки себе за голову.

- Порвать её на собачью закуску, - деловито предлагает своим сиплым голосом Сиплый.

- Помолчите, вы! – грозно отвечает Вожак. – Кто теперь её тронет – порвать! Другого пришлют…

- А эта понравилась всем, - задумчиво говорит старый многоопытный Вожак. – Женщина для нас ценная. В ней жилка для анархизма есть. Решительная…

Шагая в лад единым строем Вожак, Сиплый и молодой главарь матросов идут навстречу женщине-комиссару. Хмуро отвечают на её приветствие.

- Ну, раз мы все в сборе, попросите и нового командира, - говорит комиссар. – Кто сходит за ним?

Главари хранят молчание…

Комиссар открывает дверь и зовёт кого-нибудь. Выходит бывший боцман линейного корабля «Император Павел Первый».

Комиссар просит его позвать на совещание командира корабля, но боцман взглядом просит разрешения у Вожака. «Можешь» - разрешает ему Вожак…

- Вы к нам подходите, - говорит сиплым голосом Сиплый. – Женский пол – он на смягчение нравов действует.

Молодой главарь матросов заходится в смехе.

- Я это уже заметила, - бросила через плечо женщина-комиссар и отошла встречать нового командира корабля Беринга.

Она приказывает командиру корабля сообщить приказ командования об упразднении свободного анархистского отряда, о формировании из экипажа корабля первого морского полка и об отправке его на фронт

- Родина и революция в опасности, - решительно и смело говорит комиссар. – Тратить время на половые проблемы преступно. Завтра мы выступаем на фронт в Черноморский район. Все свободны!

- Может, поговорим? – обращается к ней Вожак и они все уходят внутрь корабля.

За столом в кают-компании сидят друг против друга женщина-комиссар и три военных моряка-анархиста: Вожак, Сиплый и молодой главарь матросов. Молчат…

Первым не выдерживает напряжённого молчания молодой главарь матрасов и усмехается: «Поговорили…».

Он едко обращается к женщине-комиссару и говорит, что «неудачный выбор ваш ЦК сделал», что она «не для флота».

- Молоды вы, с няней в садик ходили, - говорит он ей в лицо. – А вот он (кивает матрос на Вожака) по аграрным делам на каторге сидел.

- Трудно. Не пойми только плохо, но психологически трудно этакий контраст переварить, - говорит он комиссару и заходит за спины Вожака и Сиплого. – Ты и мы. Вокруг света бродили, с каторги бегали, прошли войны, плен…

- По два раза сифилисом болели, - подал голос Сиплый.

- Ну что ж, - по-доброму усмехнувшись, сказала комиссар. – Работать приходится с людьми, которые есть, а не с теми, которых воображаешь.

- У нас вся жизнь искалечена, - сокрушаясь, сказал Сиплый, а сам по лавке стал сидя подвигаться ближе к женщине-комиссару. – Казармы и тюрьма нас поломали. Нас зататуировали и проспиртовали на кораблях. А вы нам сознательную кашку хотите дать…

- Чего вы ищете, дамочка, - сказал Сиплый в лицо женщине-комиссару. – Когда нам хочется только по своему дожить век и пулю (он истерически постучал по своей груди) получить для спокойствия…

- Я готова у вас поучиться, - примирительно ответила Сиплому комиссар. – Было бы чему…

Вожак внимательно и с прищуром смотрел в ясные честные и красивые глаза женщины-комиссара.

- Ты вот объясни, - тихо хриплым «андреевским» голосом спросил Вожак. – Отдаём мы свои головы? Отдаём… Но, выходит странно. Партия твоя у власти стала и ставит людям, которые за неё головы отдают, какие-то условия. Это что же, как же?

- Очень просто, - ответила ему комиссар. – Мы знаем, как и куда идти. И ставим, и принимают. Не принимают – не могли бы ставить.

- Вы, может быть, и умирать нас учить будете? – гневно обратился к ней горячий молодой главарь матросов. Он грозно навис над женщиной-комиссаром…

Она спокойно, с интересом взглянула снизу вверх на моряка и веско сказала ему: «Придётся – увидим».

Сиплый и молодой главарь матросов в гневе вскочили с мест и подступили к комиссару. Она тоже гордо встала и сунула руку в карман тужурки…

Напряжение разрядил Вожак, который на эту сцену хмыкнул и потупил голову. Моряки отступили от комиссара…

- Вы на мой отряд не сердитесь, - сказал Вожак. – Не разобрались…

Комиссар снова села за стол и сказала примирительно: «Ну, кто старое помянет…».

Молодой главарь матросов снова не выдержал…

- Гляжу я на вас: на тебя, на себя… Честные боевики! – сжал кулаки матрос. – Чёрта с  два!

- И ты лжёшь, и ты лжёшь! – обратился он поочерёдно к комиссару и к Вожаку. – Слушай! Вот он нас послал, когда ты пришла. Пугните её, чтобы не встала!

- Шутит он, - сказал Вожак, а сам отвёл взгляд в сторону и вверх.

- Ну, да. Конечно, он шутник, - ответила ему женщина с умным и всё понимающим взглядом. – Это сразу видно.

- Ты тоже тихоня, - злобно обратился молодой главарь моряков к комиссару. – Переговорчики делаешь. Тихая, смирная сидишь. «У вас учиться буду», «понимаю»… Тактику разводишь! Тоже врёшь! Видели мы, как ты морячков «шлёпаешь»! Раз и готово!

- Вы партийный, товарищ? – спросила его комиссар.

- Я партии собственного критического рассудка! – выкрикнул ей в лицо горячий матрос. – Моя партия – никакой партии!

- Вы куда пришли? – озабоченно и тихо спросил комиссара матрос. – Под Зимним вы у нас спрашивали, какой мы партии?

Матрос гневно погрозил комиссару пальцем…

- Разучились мы перед вами козырять, - продолжал яриться матрос. – Всем довольны, товарищ комиссар! Виноват, товарищ комиссар! Уря, товарищ комиссар!

- Может быть, ты этого ожидаешь? – спросил комиссара матрос и оглянулся на Вожака. Вожак еле заметно и одобрительно ответил ему кивком и взглядом.

- И всё же я думаю – мы поладим, - сказала комиссар.

Вожак встал, подошёл вплотную к комиссару и сел перед нею на стол.

- Надо поладить, - сказал Вожак, пристально глядя в глаза комиссару. – Сладим, а?

Вожак подал руку комиссару, та пожала ему руку.

- Поладим, - веско сказала комиссар. - При условии – шутки в сторону.

Комиссар ушла и поднялась по трапу в свою каюту.

- Мда, штучка, - сказал ей вослед Сиплый…

Комиссар зашла в свою каюту, устало прислонилась спиной к двери и выложила на стол свой браунинг.

Все зрители в летнем кинотеатре нашего дома отдыха одновременно шумно перевели дух, зашевелились, стали оглядываться. До этого момента все сидели, впившись глазами в киноэкран, и затаив дыхание следили за происходящим.

Я смотрел, как задумчиво снимала с себя шарф и кожанку эта женщина. Всё больше и больше я убеждался, что это была моя Фея красоты и страсти, только в облике революционного комиссара.

- Странно, - подумал я голосом моего друга деда Календаря, - Никогда бы не подумал, что комиссаром может быть такая достойная и красивая женщина…

Оставшиеся главари анархистов начали спорить.

- За длинный язык знаешь, что бывает? – многозначительно спросил Вожак молодого главаря матросов. Тот вспылил: «А за продажу?! ».

- Ручку жмёшь. Поладить хочешь? – пристально глядя в глаза, процедил зло матрос в лицо Вожаку.

- Так-то же тактика, - примирительно ответил Вожак и опустил голову. – Что ты сегодня Алексей. Верь мне, друг.

- Вот тебе, как брату. За идею, - Вожак приобнял матроса, которого, оказывается, зовут Алексеем. – До конца. Вместе.

Вожак крепко по-мужски поцеловал Алексея в губы…

Алексей, недоверчиво оборачиваясь, отошёл от Сиплого и Вожака и резво вскочил по трапу наверх.

- Не доверяй ни ему, ни ей, - сказал Вожак Сиплому и сплюнул длинным плевком слюну. – Целовал гада.

- Кому доверять? – преданно спросил Сиплый. – Только тебе…

- Тоже не верь! – наорал на него Вожак. – Всё лживые скоты. Все отравленные. Под корень всех рубить надо.

А в это время Алексей горячо спрашивал матроса коммуниста…

- Ты мне объясни! Что такое хорошо? Людям мозги вот этой штукой вытряхивать? – Алексей вытащил свой наган и стал трясти перед лицом матроса.

- Хорошо, это когда всем будет хорошо, - ответил скромно матрос. – Социализм.

- Всем, будет! Хотел бы я хоть раз посмотреть не на «будет», а на «есть»! Понял! – горячо ответил Алексей и оглянулся на подошедших матросов.

- Ладно, допускаю, всем будет хорошо, - сказал более мирно Алексей. – И тем, которых убьют?

- Тем будет вечная память, - сказал матрос.

- Спасибо, утешил, - усмехнулся Алексей.

- Это совсем не смешно и ты, дурак! – воскликнул матрос-коммунист. – Если кто погибнет, то погибнет, чёрт подери, первый раз по-человечески.

- Ладно! Понял. Точка, - сказал Алексей. – Значит, будет хорошо?

- Будет хорошо, - ответил матрос, которого звали Вайнонен.

- Значит, надобности стараться больше не будет, - с иронией сказал Алексей. – Доехало человечество. Вылезай. Порт назначения «Будущее». Можете его пощупать. Да?

- Не мы, так другие пощупают, - вставил своё слово небритый матрос.

Алексей с досады скривил лицо и махнул рукой.

- Никто ещё никогда никуда не доезжал к конечному, - веско возразил Алексей. – И сделал это открытие – я, военный моряк Алексей. Запиши!..

Алексей самодовольно постучал себя по широкой груди, обтянутой матросской тельняшкой. Его друзья анархисты засмеялись и пошли за ним, как за вожаком.

Боцман своей свистелкой созывает матросов, которые лениво, потягивая цигарки и одевая бушлаты, стали собираться на палубе корабля. Они демонстративно и издевательски демонстрировали своё презрение офицеру и командиру корабля Берингу.

- Почему шум? – спросил важно появившийся Вожак.

- Где ваше место?! – вскричал на него Беринг. Все замерли от такой наглости командира…

- Боцман, объясните этому, - Вожак кивнул на командира корабля. - Пусть отряд отдыхает. Не тревожить ничем.

- Есть! – отчеканил боцман и отдал честь Берингу. – Приказано передать «пусть отряд отдыхает».

Сиплый с группой матросов подозрительно шагает по палубе…

- Комиссара в юбке сюда не пускать! Встать!! Ну! – сипло орёт он на матросов. – Суд будет. Пусть она войдёт.

Пожилой матрос бережно вводит в проход между строем моряков пожилую женщину.

- Обидели старую женщину, - говорит укоризненно Сиплый, проходя вместе с ней вдоль строя матросов. – Кошелёк похитили. Смотри, мать, который обидел матрос?

Старушка внимательно оглядывает строй матросов…

- Этот, мать? – Сиплый останавливается около высокого худого матроса. – Этот…

- Взял? Показывай себя! – говорит он матросу.

- Отставить, - отвечает гордо и твёрдо матрос. – Власть анархистов не признаю.

- Так. Закон знаешь? – спрашивает его Сиплый. – Давай!

Появляется Вожак и хмуро обречённо смотрит на гордого матроса…

- Есть же трибунал! – вмешивается командир корабля Беринг. – Я протестую!

- Ваше дело техническое, - деловито отвечает ему Сиплый.

Моряки тоже вмешиваются в защиту товарища, но тут своё слово говорит Вожак…

- Государственный суд хуже, - заявляет Вожак. – Он возится, тянет, а здесь просто, быстро. Высказывайтесь.

Моряки угрюмо под властным взглядом Вожака несмело стали поднимать руки…

- За борт! – командует Вожак.

На гордого матроса набрасывают брезент и затягивают верёвочную петлю вокруг шеи.

- Товарищи! – кричит матрос и его тело падает в воду за бортом корабля.

- Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, - констатирует Сиплый, стоя рядом со старушкой. – Готов…

- Справедливость, мать? – обращается он к старушке.

Матросы начинают собирать пятаки, чтобы помочь старушке, чем можно… Старушка лезет в карман и достаёт свой якобы украденный кошелёк…

- Кошелёк, - опять констатирует Сиплый.

- Покажи! – командует Вожак, затем многозначительно смотрит на Сиплого.

- Анархия – мать порядка, - объявляет Сиплый. – Ещё брезент…

Матросы кидаются на защиту старушки – ошиблась!..

- Деточки, сыночки, господи, ошиблась я, ошиблась, - обращается старушка к морякам-анархистам.  

- Справедливость, - объявляет Сиплый, и услужливые матросы набрасывают на голову «бабули» брезент.

- Не ушиби! – бросает Сиплому угрюмый Вожак.

С жалобным придавленным вскриком тело старушки падает в воду и уходит в глубину.

По трапу, играя весёлую музыку на гармошке, спускается Алексей. Навстречу комиссар, боцман и командир корабля.

- Команда требует! – обращается Алексей к комиссару.

- Просит?

- Ну, скажем, желает прощальный бал, по поводу ухода на фронт.

- Теперь создаются новые традиции, - замечает Беринг, а Алексей подхватывает: «Всегда бить царских офицеров! ».

- Товарищ комиссар! – обратился боцман, - Этот, другой комиссар, от анархистов, приказал, просил команду не тревожить.

- Он противоречить нам собрался, - со значением проговорил Алексей.

- Сделать по просьбе команды, - вновь обратился Алексей к комиссару.

Женщина-комиссар подошла к фальшборту и посмотрела на пирс, где стояли женщины и родственники моряков.

- Приказано, чтоб шуму не было, - бегая глазками по лицам моряков, сообщил весть Сиплый.

- Прощальный вечер! – скомандовала женщина-комиссар.

- Есть, прощальный вечер, - ответили довольные военные моряки. – А, ну, ходи все на прощальный вечер!

Боцман весело засвистел в свой боцманский свисток, но его зажала крепкая рука Вожака.

- Почему шум? – ни на кого не глядя, спросил Вожак.

- Товарищ командир, - обратилась комиссар к Берингу. – Почему не исполнено приказание?

- Боцман! – сказал решительно командир корабля. – Открыть доступ прощающимся родственникам.

Боцман с трудом высвободил свой свисток из лап Вожака и ответил командиру: «Есть! ».

Снова Вожак и комиссар встретились друг с другом тяжёлыми ненавидящими взглядами.

- Вы разучились улыбаться, - печально сказала женщина-комиссар. – Разучились смеяться. А ну, веселей. Слышите?

- Он любит смеяться последним, - вставил весело Алексей и заиграл на гармошке мелодию «Яблочко».

Толпа матросов и гражданских застыла под звуки вальса, который играл духовой оркестр. Пары стали танцевать, другие молча стояли, прощально обнявшись. Пожилые усатые матросы держали на руках своих детей.

Вожак настороженно и одиноко смотрел на происходящее. Грустный Алексей попросил разрешения у матроса потанцевать с юной девушкой.

Сын медленно кружился в танце со своей матерью или бабушкой.

Сигнал горна прервал прощальный бал. Строй матросов, вооружённых винтовками с примкнутыми штыками перерезал толпу.

- Не вейся ты чайка над нами, - запел мужской голос, - И голосом тонким не плачь, ты не плачь! Мы вышли на битву с врагами, сыграй нам тревогу, трубач…

Строй матросов «Громобоя» во главе с Вожаком, стреляя на прощание из винтовок, скорым шагом пошли по пирсу.

Холодным туманным утром их путь шёл по песчаному берегу моря, а над ними всё звучали слова мужественной морской песни...

И нас, провожая в дорогу,

Ты нам пожелаешь удач, нам удач.

Нам песен прощальных не надо,

Сыграй нам тревогу, трубач!

- Балтика, родная, - сказал снова пожилой усатый матрос из начальных кадров фильма. – Прощай.

Его молодой товарищ-напарник прощально вскинул бескозырку. Я почему-то вдруг понял, что это я сейчас вместе с ними прощаюсь с родными и близкими, уходя в безвестную даль…

Первый морской полк революционных матросов Балтики устало шёл по дорогам войны. Вместе с ними в кожанке и платке шла комиссар. Колонна военных моряков растянулась на километр.

Вскоре по железной дороге мчался военный эшелон с весёлыми моряками-анархистами первого морского полка. Среди них весело хохотала женщина-комиссар, а моряки «травили» свои весёлые байки.

Рядом с поездом «наперегонки» катились весёлые тачанки и телеги с матросами и солдатами. Паровоз, густо облепленный матросами, не ехал, а летел по железной дороге…

Теперь первый морской полк не брёл устало, а бодро шёл вперёд и матросы живо общались с весёлой и жизнерадостной женщиной-комиссаром.

Так они дошли до района боёв и по ним ударили из пушек. Первые взрывы испугали колонну моряков…

- Стой! – закричал Беринг. – Комиссар, останови полк!

- Назад! – крикнула женщина-комиссар, бросившись с пистолетом в руке навстречу бегущим в панике матросам. – Не туда наступаете, военные моряки! Белые вон там!

Конница белогвардейцев со свистом и гиканьем наскочила на моряков.

- За мной! – закричала женщина-комиссар, и окружённая верными матросами, бросилась к краю железнодорожной насыпи.

- Покорнейше прошу вас быть вежливыми, и встретить конницу как полагается, - кричал Беринг, пробегая вдоль линии матросов, приготовившихся к стрельбе. – По кавалерии, залпом, пли!

Первые конники выпали из сёдел, а в это время, Вожак, укрывшийся в развалинах железнодорожной станции, в ответ на весть о приказе комиссара, приказал всем: «Отставить! » и моряки спрятались рядом с ним.

Белогвардейские конники перескочили через матросов, и вышли в тыл морякам полка. Сиплый поднял свой маузер, чтобы выстрелить в спину женщине-комиссару.

Опомнившиеся моряки бросились вслед коннице и помешали Сиплому убить комиссара.

- Ура! – закричали атакующие моряки и Сиплый тоже начал им вторить. Матросы врукопашную обезоружили прорвавшихся в расположение полка белогвардейских конников.

- В бою вы показали себя отлично, - радостно сказала комиссар после боя командиру Берингу.

- Профессионально, не более, - ответил ей Беринг. – И потом – присутствие дамы…

- Сейчас нам не до шуток, - засмеялась комиссар. – А вы действительно оказались опытным и храбрым военным. Вы удивительные моряки!

Моряки полка радовались первой победе и уводили с собой легкораненых…

Молчаливые моряки принесли комиссару где-то добытую лавку и чайник с водой.

- А вас начинают признавать, - сказал командир Беринг.

Уставший Алексей после боя наигрывает что-то на своей гармошке.

- Вы, как и все ваши единомышленники, - сказал горько командир Беринг комиссару, - ищете оправдания своих действий в счастье и благе всего человечества. Всего, включая меня и членов моей семьи, расстрелянных вами где-то с милой небрежностью.

- Впрочем, стоит ли внимания человек, когда речь идёт обо всём человечестве? – нервно сказал Беринг. – Я могу считать себя свободным?

Беринг вынул свой командирский наган и положил его перед комиссаром.

- Не можете забыть?

- Да, не могу.

Комиссар взяла револьвер Беринга и вручила ему обратно…

- Я рада, что вы говорили прямо и честно, - сказала она Берингу.

Раненых матросов грузили на телеги. Комиссар подошла к Алексею, играющему грустную мелодию на гармошке.

- Хотела побеседовать, - обратилась она к матросу. – Не помешала?

- Ничего. Не бойся. Валяй! – грубо ответил Алексей. – Люблю с женским полом о жизни говорить…

- Чудная тема, – ответила ему комиссар. – А ты, куда это из боя направлялся? Заманивал противника?

- Чево-о-о! – вскинулся горячий Алексей.

- Или у тебя такой приступ классовой ненависти случился, что ты на него смотреть не мог? - добивала матроса иронией комиссар. – Спиной повернулся?

- Да чего там! – воскликнул Алексей и рванулся к комиссару. – Был грех! И на старуху бывает проруха!

Алексей заиграл игривую мелодию, но комиссар его сурово перебила…

- Пустяки, старуха, - сказала она, пристально глядя Алексею в глаза, а он, широко улыбаясь, запел…

Под сенью тенистого клёна,

В лучах уходящего дня,

Тебя я искал исступлённо…

- Один вопрос, - перебила его страстное пение и спросила комиссар. – За какую политическую партию ты голосовал?

- За вас, - коротко ответил Алексей и продолжил песню…

Ты тоже искала меня.

- За список номер пятый, - добавил Алексей.

Тех дней журавлиная стая,

Умчалась, кружась и маня…

- Вы всё-таки лучше, чем другие, - перебил себя сам Алексей. – Хотя тоже посмотреть надо… Тоже жучки порядочные…

Тебя я забыл, дорогая,

Ты тоже забыла меня.

Алексей ушёл от очарованного комиссара, а за стеной их общение подслушивал Сиплый.

- Ну, а командир? Подозрителен, а? – спросила Алексея комиссар.

- Ты будь поосмотрительней с этим высокоблагородием, - ответил ей Алексей. – Я его помню.

- Он тебя тоже запомнил, - ответила ему комиссар. – С сегодняшнего дня.

Алексей снова подошёл к комиссару и пристально взглянул на неё…

- Ну, а Вожак? – спросила его комиссар.

- Что, Вожак? – тихо переспросил её Алексей.

- У тебя с ним дружба, - утвердительно сказала комиссар. Их взгляды были словно душа в душу…

- Не знаю, - сурово ответил Алексей. – Дружба. Да какая-то странная.

- Так я и знала, - поднялась с места комиссар. – Держит он тебя крепко!

- Ну-у! – протянул Алексей. – Он меня! Я раб этого бугая?!

Этот разговор за стеной слышат Сиплый и Вожак…

- Боишься его, - тихо сказала в лицо Алексею комиссар. – Мда, порядок вам нужен…

- Порядок! – вскинулся анархист Алексей и бросил свою гармошку. – Да людям хочется после старого порядка свободу чувствовать!

- Вот по сих пор наглотались! – Алексей провёл рукой по горлу, - этого порядка по пять по десять лет. Говорить разучились…

- Ты как будто не разучился, - задорно и с вызовом сказала ему комиссар.

- Верно! Не разучился. Повторяю, как попка за другими, - ответил ей Алексей тоже с вызовом. -  Ах, не будет собственности! Ах, всё будет чудно!

- Будет! Опять будет!! – вскричал Алексей, неотрывно смотря в строгое и красивое лицо комиссара. – Всё лжём, а сами только ищем, где бы чего бы…

На речь Алексея стали собираться моряки…

- Разжиться, приволочь, отхватить! – обратился Алексей к морякам. – И во сне держимся за своё барахло… Моя гармонь! Мои портянки, моя жена, моя вобла!

Моряки согласно загоготали…

- Человека за кошелёк казнили, - веско и горько сказал Алексей комиссару. – Мало? Двоих! Кого обманываем?

- Из-за крошечного цыплёнка и то – вой будет, - горько обратился к собравшимся матросам Алексей. – Будет вой у каждого хозяина-собственника!

- Она будет хитро плевать в рожу каждого из нас – эта идея моего! – бросил в лицо комиссару Алексей.

- Моё! – рубанул воздух рукой Алексей.

- Вот на этой штучке не споткнуться бы, - с намёком Алексей указал большим пальцем на комиссара.

- Эх! - Алексей рванул на груди тельняшку. – Будут дела!..

- Легче, - сказала ему комиссар. – Форменку порвёшь.

- Ты что ж думаешь, мы не видим?! – обратилась она к Алексею и к матросам одновременно. – Слепые?

- Мы верим в людей! – сказала она, обращаясь ко всем морякам.

- В кого? – с сомнением спросил её Алексей.

- В тебя! – уверенно воскликнула комиссар.

- В меня… - протянул Алексей.

- Да! – ещё более уверенно сказала комиссар. – Сегодня ты струсил, бежал, а завтра первый пойдёшь в бой! Возьмёшь врага за горло. За что умирать будешь? За кого? За воблу? Барахло? Цыплёнка?

Слова и вопросы комиссара забивались, как гвозди, с одного раза. Моряки поддержали её говором и смехом…

Алексей молча с улыбкой смотрел в суровое и гневное лицо красивой женщины-комиссара.

- Молчишь? – спросила его комиссар и обратилась к матросам. – А ты за что умирать пойдёшь? А ты? А ты?

«За землю, за свободу, за революцию» начали отвечать ей моряки…

- Что ж по-твоему? - спросила опять Алексея комиссар. - И я тоже иду бороться за твоё барахло?

- А он? - обратилась к раненому матросу комиссар. – Ты спроси его. Зачем он под пулю белую лез?

Комиссар слегка улыбнулась и передразнила Алексея: «Моё!! ».

- Нет, - покачала головой красивая женщина-комиссар, - За наше. Общее святое дело. За человека! За тебя! За всех нас! За детей наших! За жизнь лучшую идём мы на смерть, в бой!

«Правильно говоришь», «веди нас в бой, комиссар» поддержали её моряки…

- Личность ты, конечно, исключительная – мирно обратилась комиссар к Алексею, - А мусора в твоей голове много…

Моряки горячо поддержали её смехом и, улыбнувшись, комиссар мгновенно превратилась в красивейшую женщину…

Ошарашенный Алексей не выдержал и тоже смущённо и счастливо засмеялся…

- А может быть я трепался! – весело воскликнул Алексей в своё оправдание.

Горн снова сыграл сигнал сбора…

Озадаченному Алексею кинули гармошку, и он заиграл весёлую мелодию.

Возбуждённый Алексей нашёл комиссара возле телеги, на которой стояла бочка с питьевой водой…

- Гляжу я на тебя, - приближаясь, как тать, сказал Алексей. – И стыдно признаться. Вот думаю – отчего такая баба и не моя! Отойди, а то…

- Опять браком заинтересовался? – спросила его комиссар и бесстрашно взглянула в его бешеные глаза.

- Доберусь я до тебя, - со страстью сказал ей Алексей, неотрывно глядя на её губы и в её глаза. – Вот, тайные мысли свои выдаю. На, слушай!

Комиссар сунула в приближающееся к ней лицо Алексея кружку с водой: «На, выпей воды! Ну! ».

Алексей жадно выпил воду, лихо заулыбался и снова выпалил: «А может, я опять трепался? Тебя проверяю…».

Комиссар отвернулась от уходящего Алексея и также жадно и страстно выпила воды из его кружки…

Я кожей тела почувствовал, что она не просто так выпила воды, а выпила воду так, как только что пил её Алексей, и в том самом месте, в котором касались края кружки губы этого красивого горячего моряка…

Я почувствовал такое же волнение, как Алексей и мне тоже стало жутко горячо в душе и во всём теле…

Вода из кружки текла потоком по щекам и подбородку женщины-комиссара.

Я краем глаза видел, как судорожно двигаются кадыки у сидящих рядом мужиков и как переводит дух мой папа, который смотрел этот фильм, подавшись вперёд, как будто это он сейчас лихо вскочил на коня и строился в ряды этого морского полка…

Первый морской полк уходил по шпалам железной дороги от станции, где принял первый бой с белогвардейцами. Над полком звучат аккорды песни, которую поёт Алексей…

Расскажи-ка ты, кукушка,

Птица серая моя,

Сколько годиков-годочков

Проживу на свете я.

То замолкнет вдруг кукушка,

То начнёт считать опять,

Значит, видно, рановато

Мне от пули умирать.

Значит, видно, рановато

Мне от пули умирать.

И опять я вдаль шагаю,

А навстречу мне рассвет,

Эх, кукушечка-кукушка,

Прокукуй мне двести лет.

То замолкнет вдруг кукушка,

То начнёт считать опять,

Значит, видно, рановато

Мне от пули умирать.

Значит, видно, рановато

Мне от пули умирать.

Впереди белой лошади, на которой ехал Вожак, шагает Сиплый. Позади них колонной по четыре человека шагает полк. Позади у станции остались свежие могилы с бескозырками на холмиках.

Узкими тропами идёт полк в назначенный район.

- Боевая служба требует, - читает по бумаге командир Беринг, - единства и полного подчинения воли начальника. Многоначалие, установившееся в полку, далее нетерпимо.

- Чего вы хотите? – спрашивает командира комиссар.

- Полноты командования, - отвечает спокойно Беринг. – Службу несут, а не говорят…

Моряки полка засвистели и зашумели. Комиссар насторожилась.

- Теперь ценится умение поболтать, - заявил Беринг.

К нему подскочил гневный Алексей: «Я тебе поболтаю, белое горло! ».

- В отряде, - начал говорить подскочивший Сиплый.

- В полку, - перебила его комиссар.

- Неважно в чём, важно что, - закричал Сиплый. – Среди революционных моряков появилось несколько царских холуёв, шкур, гнид. Отряд узнал, чего они требуют. Так вот, комиссар, пока не поздно отряд надо спасать от заразы.

- Революция не может обижаться, - завопил Сиплый. – Но должен быть здоровый дух!

- Здоровый? – переспросил Беринг. – Вы сифилитик.

Сиплый похлопал рукой по плечу комиссара…

- Такой сифилитик лучше здорового контрреволюционера, - ответил Сиплый.

- Ответ, комиссар, ответ! – Сиплый постучал ребром ладони по руке.

Моряки полка застыли в ожидании…

- С кем пойдёшь? – спросил подошедший Вожак.

- С полком – ответила комиссар.

- Слово? – спросил Сиплый.

- Слово, - подтвердила комиссар.

- Повторишь это всем, - потребовал Вожак, вырвал бумагу из рук Беринга и распорядился его увести.

- Посмотри за ними, приказал он Сиплому, - Потом об их судьбе распоряжусь.

- Я тебе свою бумагу пришлю, - обратился он к комиссару, - Подпишешь!

Вожак и Алексей обменялись ненавистными взглядами, но Алексей встал за спиной комиссара, охраняя её от гнева Вожака.

Моряки разошлись. Комиссар осталась одна…

- Дела корявые, комиссар, - сказал подошедший моряк.

- Зови наших, Вайнонен, - ответила комиссар.

- Против Вожака бой начнём?

- Собери коммунистов и сочувствующих…

Сиплый и Вожак шли по песчаным склонам.

- Какая женщина! – с восторгом говорил Сиплый. – Кончится эта волынка, женился бы на такой.

- Грехи бы с ней замаливал? – спросил печально Вожак. – Парня убиенного и старушку?

Комиссар шла мимо групп моряков и к ней стали подходить отдельные моряки…

- Суета, одна суета кругом, - сказал Вожак, развалившись на брошенном наземь бушлате. – Изжога к горлу подходит. Бога нет. Людей нет. Разве это люди? Ничего нет.

- Может, выпьем? – спросил Вожак Сиплого.

- Нет, мне здоровье беречь надо, - ответил Сиплый, что-то шепнул на ухо Вожаку и побежал по песку за бархан.

На сбор коммунистов полка пришёл с гармошкой Алексей, но никто не обратил на него внимания.

- Кашу варите? – спросил всех Алексей. Угрюмые и неподвижные люди ответили ему молчанием.

- Лишний, - с горечью сказал Алексей, отчаянно ударил по клавишам гармошки и ушёл.

- Вот приказ, - Сиплый подал комиссару листок бумаги. – Подпиши, друг. Ну, чего ты смотришь? Об офицере надо позаботиться. Литер ему! Ага, в сад Духонина… Да-да, на тот свет, значит.

Комиссар задумчиво держит листок бумаги, который колеблется на ветру. Сиплый с тревогой оглядывает молчащих неподвижных матросов.

- А вы, что же? От масс откалываетесь? – спрашивает он моряков. – Ребят, давайте вместе, а?

Никто ему не отвечает и Сиплый начинает нервничать…

Почуяв неладное, он испуганно убирается восвояси…

Два моряка обращаются к комиссару, лицо которой выражает мучительную трудную думу.

- Трудно тебе, - говорит старший моряк. – Боишься?

- Ты понимаешь, - отвечает комиссар, - я не знаю, как мне быть.

- Подумай, - советует старший моряк и ему вторит молодой…

- Последний бой? – спрашивает комиссар. «Да! » - отвечают ей моряки…

Комиссар рвёт расстрельный приказ Вожака и обращается к морякам-коммунистам.

- Кто готов пожертвовать головой? – спрашивает комиссар матросов.

- Я готов, - отвечает седовласый матрос «Громобоя».

- Мы должны всё здесь поставить на место, - говорит комиссар и обращается к седовласому. – Ты покрепче, питерский. Будешь говорить перед полком. Если убьют, будет говорить Вайнонен.

- Есть! – отвечает Вайнонен. – А о чём говорить? Ты инструкцию дашь?

- А ты только по бумаге умеешь действовать? - с доброй и ласковой улыбкой спрашивает комиссар. – А по обстановке? Ясно?

- Ну, что ж, ясно, - отвечает хмуро пожилой матрос. – Одного убьют, другого убьют, а ты-то, что сама?

- Я сама и начну, товарищи, - после паузы ответила просто комиссар.

Первый морской полк балтийских моряков расположился на песчаном берегу реки. «Спасите! Помогите! » - донеслись крики из воды. Матросы поспешили на помощь двум пловцам и помогли им выбраться на берег.

- Что за люди? – спрашивают собравшиеся моряки.

- Да вот, в реке выловили, - отвечают спасители. – К нам плыли.

- Давай к Вожаку!

- Кто вы? – спрашивает спасённых Сиплый.

- Человек, - отвечает один из них.

- Скажите – смертный, - поправляет его Сиплый.

- Я и мой друг, - начинает один из спасённых, но его перебивает Сиплый.

- Только о себе, - приказывает он.

- Я и мой друг идём из германского плена, - устало говорит человек. – Из лагеря. Нам нужно домой. Наши документы у ваших людей.

- Какой чин, - спрашивает их Вожак.

- Оба офицеры, - отвечает человек.

Моряки враждебно зашумели…

- Вы в курсе событий, происходящих в России? – спрашивает офицеров Сиплый.

- Как и весь мир, - отвечает приветливо один из офицеров. – Почему вы так недобро смотрите на нас? Я волнуюсь. Я так много передумал там… На меня так глядят… Не надо… Не надо так глядеть. Мне можно говорить?

- Можно, - отвечает ему Сиплый. – Говорите.

- Я думал, что вот, шагая по этой нашей русской земле, что здесь в России, в нашей России, - волнуясь говорит офицер, - будет первый проблеск человечности.

К офицеру подошёл Вожак…

- Я забыл это слово, - говорит Вожак в лицо офицеру. – И ты забудь.

Вожак прошёл сквозь двух офицеров.

- Как забыть? – спрашивает офицер. – Нет, вы ошибаетесь. Человечность должна быть везде.

- Приятное заблуждение – шутит Сиплый, указывая пальцем на офицеров. Моряки грубо смеются.

- Мы просто офицеры, окопники, - поясняет один из офицеров. – Мы хотим понять сущность советской власти.

- Ну, хватит, - обрывает офицера Вожак. – Почему молчит этот?

- Он глухой. Контузия, - отвечает офицер, и моряки с сочувствием слушают его.

- Итак, вы офицеры из плена? – спрашивает Вожак. – Идёте домой?

- Да, - отвечает офицер, а его глухой друг кивком подтверждает слова друга.

- Так. Из этого выйдет следующее, - говорит Вожак. – Идёте вы домой, а попадёте к белым.

- Мы никуда не пойдём, никуда, - волнуясь, говорит один из офицеров.

- Всё ваше племя под корень поголовно истребить надо, - говорит ему в лицо Вожак. – Или мы проиграем революцию.

- Он позволит домой? – спрашивает глухой офицер своего товарища.

- Ещё минуту? – просит второй офицер. – Я так хотел… Мы читали там о новой России, о Ленине. Последнее слово… Дайте? Умоляю…

- Последнее слово, - говорит ему и всем матросам Вожак, - это предрассудок буржуазного суда. Веди налево!

- Тогда честь имею кланяться, - с достоинством, но обречённо склоняет голову один из офицеров. – Покорно благодарю за предсмертную лекцию…

- Он позволит нам домой? – с тревогой спрашивает товарища глухой офицер. – Почему ты молчишь?

- Ведите! – громко командует Вожак, и матрос с винтовкой подталкивает офицеров из круга матросов.

Глухой контуженный офицер обратился к Сиплому с вопросом: «Он позволил нам домой? » и Сиплый утверждающе кивнул головой.

- Вы позволили нам домой, да? – обрадовался офицер и радостно стал пожимать руки Сиплому и угрюмым матросам. – Спасибо, спасибо, спасибо! Меня ждут дома!

- За что их! – заволновались моряки и встали на пути офицеров, уводимых на расстрел.

Алексей остановил расстрельную команду…

- Мне нравится этот человек, - заявил он Вожаку.

- Ведите! – повторил приказ Вожак.

- Не троньте! – второй раз остановил матросов Алексей. Он и Вожак встали друг перед другом…

- А то и защитников, - угрожающе сказал Вожак и кивнул головой. – Ведите!

К толпе моряков полка приблизилась группа моряков-коммунистов во главе с комиссаром.

- Приказ подписала? – встретил комиссара Вожак.

- Да!

- Дай!

- Видала! – подошёл Алексей к комиссару.

- В чём дело? – тревожно спросила комиссар.

- Хм, - хмыкнул Сиплый. – Ликвидируем тут двух…

- Пленных! – крикнули из толпы.

- Остановить! – громко приказала комиссар и кинулась в ту сторону, в которую увели офицеров.

Моряки поспешили за гребень берега, но их остановили два хлёстких выстрела из винтовок…

- Пленных Красная армия не расстреливает, - гневно сказала комиссар Вожаку. – И вы это знали.

- Напрасная мягкость, - ответил ей через плечо Вожак.

- Они могли перейти к нам, - сказала комиссар. – В Красной армии уже двадцать две тысячи офицеров.

- Двадцать две тысячи предательств, - ответил ей Вожак.

- Ленин говорит…

- А я не интересуюсь, - перебил комиссара Вожак.

- А следовало бы поинтересоваться распоряжением советской власти! – поддержал комиссара седовласый пожилой моряк.

- С меня хватает и своих, - сердито ответил Вожак и грузно прошёл мимо комиссара.

Вернулась расстрельная команда и один из матросов сообщил всем…

- Там один из них крикнул…

- Чего? – спросил Вожак.

- Да здравствует революция!

- Ну, и что!? – обратился Вожак к молчащей толпе моряков. – Врал! Струсил!

- А если, нет?! – воскликнул Алексей, и его поддержали голоса моряков.

Плотное кольцо моряков замкнулось вокруг пятачка, где стоял Вожак…

- Поговорим, - согласился Вожак и пошёл к комиссару.

- Я слушаю! – обратился он ко всем присутствующим. – Общий голос…

- Ваше превосходство так ценят, что не решаются спорить с вами, - сказала комиссар.

- О чьём там превосходстве говорят? – вскричал горячий Алексей. – Этого? Над кем? Над нами?

- Ты посчитался с желанием каждого, когда за кошелёк казнили парня? – обратился Алексей к Вожаку.

Волна моряков приблизилась к Алексею и закрыла собой комиссара…

- Ты посчитался с желанием каждого, когда казнили старуху? – снова спросил Вожака Алексей.

Снова волна моряков плотной стеной приблизилась к месту, где стоял Вожак. Моряки уже волной обходили комиссара, устремившись к месту разговора с Вожаком.

- А двух калек за что сейчас погубил? – спросил Вожака Алексей.

- Он заболел, - проговорил Вожак Сиплому на ухо.

- Это он болен, сифилитик и твой холуй! – ответил Алексей. – Я бросаю тебе в морду, в рожу! Ты предатель и изменник!

Моряки бурно заволновались и заспорили…

- Беспорядок кончить! – скомандовал Вожак. – Вы всего не знаете. Открыт заговор. Подробности щас будут оглашены. Комиссар, читай…

Вожак прошёлся вдоль линии притихших моряков и подошёл к комиссару.

Комиссар достала из кармана кожанки лист бумаги и приготовилась читать…

- Именем пролетарской революции, - начала читать приказ комиссар, - военно-полевой трибунал в составе комиссара полка и назначенных им лиц…

- Каких лиц? – встрял Сиплый.

- Не перебивать! – скомандовал командир полка Беринг.

- Рассмотрев дело о бывшем, - комиссар бросила взгляд на Вожака, - вожаке отряда, и признав его, вожака, виновным…

Вожак отшатнулся от комиссара…

- В казни, - продолжала читать комиссар, - без суда и следствия бойцов полка, далее – неизвестной гражданки, далее – двух пленных, а также в неповиновении комиссару – представителю советской власти, постановляет подвергнуть упомянутого вожака высшей мере наказания.

- Измена! – заорал Вожак. – Ко мне!

Матросы заволновались. Вожак выхватил маузер, выстрелил, но его скрутили матросы. Сиплого схватили…

- Это он! – закричал Сиплый. – Это он меня заставлял!

Грузный и грозный Вожак раскидал сдерживающих его моряков, бросился в толпу, но его встретили свистом, схватили и вернули на «пятачок».

- Да вы прочитайте, - вскричал Вожак. - Что там написано? Там же не то! Измена!

Моряки обернулись к комиссару, и толпа расступилась перед ней. Комиссар в тревоге вскинула голову…

Алексей отстранил моряков и подошёл к комиссару. Несколько рук потянулось к листу бумаги в руках комиссара, в том числе и рука Алексея.

Комиссар молча вручила свёрнутый лист бумаги Алексею.

Алексей отошёл в сторону и развернул лист. Он был чист…

Ни знака, ни строчки, ничего не было на этом листе бумаги, который только что «зачитывала» комиссар…

Алексей стремительно взглянул в открытое, тревожное, но спокойное лицо женщины-комиссара…

Также внимательно Алексей взглянул в лицо Вожака, которого еле-еле сдерживали матросы…

Алексей бережно свернул лист бумаги, поднял его над головой и потряс им…

- Написано, как сказано, - объявил всем Алексей и свернул лист.

Алексей вытащил за шиворот Сиплого из толпы и подвёл к Вожаку.

- Ну, как ты там говаривал? – спросил он Сиплого.

- Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, - обречённо проговорил Сиплый.

- Так? – спросил Алексей комиссара.

- Так! – ответила она.

Из-за спины комиссара выступил Вайнонен…

- Привести в исполнение? - спросил он комиссара.

- Я думаю, это сделает Алексей, - сказала комиссар.

- Дайте последнее слово, - обратился ко всем Вожак.

Все молчали…

- Алексей, брат, - обратился Вожак к моряку, и они снова долго смотрели в глаза друг другу. – Алёша…

Не выдержав взгляда Алексея, Вожак потупил голову.

- Последнее слово, - напомнил ему Алексей, - это предрассудок буржуазного суда.

- Мы сходим вдвоём, - сказал Алексей морякам, которые хотели уже вести Вожака на расстрел. – Пошли…

Вожак снял с головы морскую фуражку и торжественно произнёс: «Да здравствует революция»…

- Брось, - ответил ему Алексей и решительно пошёл впереди Вожака туда, куда увели на расстрел пленных офицеров.

Следы шагов на песке закончились в низине между песчаными барханами.

Вожак молча прошёл мимо Алексея и встал на склоне. Алексей поднял наган и выстрелил. Вожак сделал шаг вперёд и сокрушённо упал на песок.

Толпа моряков первого морского полка стояла на берегу реки, по которой плыл небольшой кораблик, с которого донеслась знаменитая разухабистая музыка на тему «цыплёнок жареный»…

Кораблик, облепленный  повернул к берегу…

- Пополнение анархистов, - сообщил командиру полка Берингу боцман. – Дождались…

Была бы шляпа, пальто из драпа,

А к ним живот и голова,

Была бы водка, а к водке глотка,

Всё остальное трын-трава.

Командир полка Беринг подошёл к комиссару.

- Приступайте к исполнению служебных обязанностей, - мягко приказала комиссар, а сама вместе с моряками полка смотрела, как к берегу причаливает судно с анархистами.  

Анархисты спрыгивали в мелководье, несли на руках своего вожака и пели весёлый гимн анархистов.  

Была бы пряжка, а к пряжке – шашка,

А к ним живот и голова,

Были б гранаты – штук пять на брата,

Всё остальное трын-трава.

На мотив песни толпа анархистов «по-пацански» залихватски приблизилась к строю военных моряков. Среди них были разные типы, одетые как попало, кто во что горазд. За вожаком в толпе развевалось чёрное знамя анархистов.

- Товарищам матросичкам, привет! – закричал гнусавым голосом главарь банды анархистов.

Я сразу узнал голос и лик артиста Эраста Гарина. Он великолепно играл короля в фильме-сказке «золушка».

Среди зрителей в летнем кинотеатре возникло оживление, смех и шутки…

- Анархистам! – приветствовал молчащих моряков главарь банды и всё всплёскивал и всплёскивал вверх своей кривой ручкой.

- Вон, каких красавцев навербовал! – указал пальцем главарь банды. – Варфоломеевские ночки делать. Подмогу нашему вожачку. Дорогому вожачку.

Все военные моряки молча слушали главаря и никак не откликались на его слова.

- О-о-о! – увидел и отскочил в сторону главарь от комиссара и командира полка. – А этих где поймали? Офицер с супругой…

- Попались, - констатировал главарь и сделал жест, как бы ставя крест на женщине и мужчине. – Поговорим…

- Братан, здорово! – кинулся главарь бандитов к Сиплому.

- А где Вожак? – тревожно оглядываясь, спросил главарь. – Я его тысячу лет не видел. Как его здоровье? Его всё мучила изжога. Теперь как?

- Теперь больше не мучит, - ответил Сиплый.

- Ты чего такой неразговорчивый? – озадаченно спросил Сиплого главарь.

- Объясните ему, - приказала комиссар. – Покороче.

- Ну, вот что, - сказал Сиплый. – Кокнули твоего вожачка. Да-да. Убрали. Сволочь он был.

Главарь кинулся к месту расстрела Вожака в сопровождении Сиплого…

- Узнаёшь? – указал Сиплый на труп Вожака.

Главарь банды анархистов на полусогнутых, а потом и на коленках подобрался к расстрелянному Вожаку, узнал и в ужасе отшатнулся. Его банда, шумя и стреляя в воздух, тоже прибежала к месту казни Вожака.

Вооружённые моряки кольцом окружили разношёрстную банду анархистов.

- Но-но! Тихо, осколки, - сказал им Вайнонен. – Ваша лавочка кончена. Теперь служба начинается.

- А то по лишней дырке в голове каждому сделаем, - добавил седовласый пожилой моряк. Он взял флаг анархистов и выкинул его за линию матросов.

Вперёд выступила комиссар.

- Боцман, займитесь ими, - приказала она.

Боцман отдал команду: «Становись! Равнение направо! Смирно! Равнение на середину! ». Анархисты неумело и тупо не могли выполнить ни одной команды. Моряки полка, комиссар и командир полка неудержимо начали смеяться…

Обезоруженные и полуголые, потерявшие весь свой хулиганский блеск и наглость, анархисты беспорядочной и беспомощной кучей стояли перед комиссаром.

- Здравствуйте, товарищи! – приветствовала их с улыбкой комиссар.

- Зраст… - вяло ответили ей анархисты, а их главарь добавил своё отдельное – «Привэт».

- Ещё раз! – весело скомандовала комиссар. – Здравствуйте, товарищи!

Новоприбывшие разноголосо приветствовали её.

- Поздравляю с прибытием в Первый морской полк регулярной Красной армии, - громко приветствовала новеньких комиссар.

- Служим трудовому народу! – нестройно ответили ей.

- Вы ещё нас узнаете! - Сиплый подобострастно легонько похлопал по плечу комиссара. – Побольше бы таких коммунистов…

- Ну, ты! – крикнул ему один из моряков. – Ребёночек! Стань в строй!

Матрос отобрал у Сиплого кобуру с маузером и вручил ему винтовку. Сиплый изменился в лице, вскинул винтовку на плечо и под смех матросов затерялся в строю.

- На заре снова в поход, товарищи, - сказала комиссар.

Длинной колонной матросы в чёрных бушлатах и суконных форменках шли за знаменосцем по песчаному берегу реки. Теперь они шли строго по-военному нога в ногу – по три человека в ряд со вскинутыми на плечо винтовками.

- Здравствуйте в регулярной Красной армии, товарищи! – приветствовала их комиссар.

- Здраст! – стройно и едино отвечали ей военные моряки.

Наперерез колонне военный моряков шла колонн солдат регулярной Красной армии. Под звуки духового военного оркестра солдаты пели песню.

Слушай, рабочий, война началася,

Бросай своё дело, в поход собирайся.

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И как один умрём

В борьбе за это.

Рвутся снаряды, трещат пулеметы,

Но их не боятся красные роты.

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И как один умрём

В борьбе за это.

Вот показались белые цепи,

С ними мы будем драться до смерти.

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И как один умрём

В борьбе за это.

Алексей быстро подстроился со своей гармошкой к духовому оркестру и подхватил мотив.

Солдаты и моряки шли встречными курсами, поэтому они приветствовали друг друга, братались и все вместе дружно пели эту песню Гражданской войны.

- А ну, прибавить «пять оборотов»! – крикнула весело комиссар. Её клич подхватили моряки…

Вот уже чёрной лавиной поротно первый морской полк стройными рядами споро шёл к месту своего расположения.

- Мы идём к морю. Брать наше море! – звучит голос Вайонена. – То будет сегодня. То будет!

Бодрится Алексей. Ускоряется темп шагов военных моряков. Их настроение всё более становится боевым, бодрым, радостным. Алексей с перебором растянул мехи гармони…

Эх, яблочко, да на тарелочке!

Да погибай, офицер, в перестрелочке!

Эх, яблочко, да сорт анисовый,

Да поскорее врагов к чёрту списывай!

Эх, яблочко, да ты осеннее,

Да от моряков нет спасения!

Все моряки весело пели эту знаменитую весёлую песню, но больше всего обрадовалась комиссар, когда услышала последний задорный куплет…

Эх, яблочко, да ты не зрелое,

Да полюби моряка, если смелая!

По склону холма полк единой плотной массой вышел к Чёрному морю и остановился…

Моряки замолкли и внезапно кинулись все к морю…

- Море! – кричали моряки и срывали с себя бушлаты. – Наше море! Ура!

Матросы в тельняшках и брюках, как дети, плескались в волнах моря, лезли на скалы, кидали в небо свои бескозырки, окунались в морскую воду.

Алексей взобрался на прибрежную скалу, далеко отшвырнул свою гармошку-ласточку, с разбега нырнул в море и размашисто поплыл в пене морских волн.

Комиссар тоже радостно омыла своё красивое лицо морской водой. За ней неотступно шли с винтовками за плечами двое моряков.

Один из тех, кто когда-то пытался её напугать на корабле в день прибытия, подскочил к ней и на радостях крепко по-братски обнял. Моряки радовались, кричали «Ура! ». Сотни бескозырок взлетели в небо…

Поздно вечером уставшие моряки первого морского полка спали и отдыхали в месте своего расположения. В нужных местах стояли часовые. Комиссар не спала.

Она писала письмо…

«Дорогая, вот я и на месте. Здесь здоровый климат и моим лёгким, наконец, хорошо. Откровенно говоря, мы спим первую ночь. Трудно. Думаю, что ЦК поймёт и пришлёт хоть одного товарища в помощь. Привет родному Питеру. Читала, что у вас тиф. Береги себя».

В комнату комиссара вбежали командир полка Беринг, боцман и Вайнонен.

- Есть новость военного значения, - взволнованно сказал Беринг. – Это пакет из штаба.

Комиссар встала из-за стола, открыла пакет и стала читать приказ.

- Пехотная имперская бригада, переброшенная противником, движется на наш участок, - доложил Беринг.

- А что вы предлагаете, товарищ командир? – обратилась комиссар к командиру полка.

Беринг склонился над картой: «Я тут наметил кое-что»…

В этот момент в помещение вошёл Алексей. Все присутствующие, кроме комиссара, обернулись на него.

- Может быть, я опять лишний? – спросил Алексей.

- Нет, ты не лишний, - отчеканила комиссар. – Как с катерами?

- Всё, на товсь! – ответил Алексей, ему сообщили, что «на нас двигается противник».

- Даёшь! – рубанул кулаком воздух Алексей.

- Я предлагаю обход противника с тыла, - сказала комиссар.

- Ого! – обрадовался Алексей и протянул руку комиссару. – Жму вашу «пять»!

Комиссар ответила ему крепким рукопожатием и предложила Берингу план действий.

- С двумя батальонами пойдетё вы и ваш помощник, - сказал она. – С третьим батальоном остаюсь я, боцман, Алексей.

Катера с двумя батальонами полка уходили в тихое море. Опять на экране возникли лица пожилого и молодого матросов «Громобоя».

- Ты был в атаке, родной. Дай, старый боец, руку, – обратился старший прямо к нам, сидящим в летнем кинозале дома отдыха «Сосновый бор».

Все мы ощутили щемящую грусть тяжёлого предчувствия…

- А ты, комсомолец, многое увидишь и поймёшь сегодня, - сказал молодой матрос…

Оставшиеся моряки чутко прислушивались к мёртвой тишине раннего утра.

- Вайнонен, - обратился Сиплый к моряку. – Пропал, погиб наш верный товарищ. Измена в полку. Такого человека на офицера сменяли. Слепнут товарищи. Старое забывают. Пойдём в степь, в плавни. Пойдем по тропкам над морем, к верным придём.

- Хватит разговаривать, - осадил Сиплого Вайнонен. – Надо смотреть. Противник в любую минуту ударить может.

- Смотри не смотри! Порви мне глотку! – засипел Сиплый. – Пропадёт теперь отряд. И эта с ними пропадёт!

Вайнонен усмехнулся: «Комиссар не пропадёт. Она так завернула, назад не отвернёшь».

- Закурим, - предложил Сиплый и тут послышался шум, на который отвлёкся Вайнонен.

Сиплый выхватил из-за пазухи нож и всадил его в спину Вайнонена…

Внезапная атака белых расстроила ряды батальона моряков. «Полундра! » закричал убитый матрос.

Алексей заиграл на гармошке старинную моряцкую песню «Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает! ».

С катеров на берег спрыгивали враги, а им навстречу в штыковую атаку рванули матросы в тельняшках.

Комиссар отстреливалась из браунинга. Оставшиеся в живых моряки отстреливались у кромки моря.

- Прощайте, товарищи, с богом, ура! – пропел отчаянно Алексей и кинулся на врагов. Последние матросы стреляли уже из воды, погрузившись в неё по плечи…

Солдаты в иностранных касках рвали из рук Алексея гармошку и затыкали ему рот. Схватили комиссара. Опутали руками и верёвками моряков…

Алексей в рваной тельняшке разбросал всех своих противников, и в отчаянии взмахнул руками к небу. Врагов было много. Они лезли и лезли, как саранча…

- Морякам, погибающим за революцию на суше и на море – Ура! – крикнул голос за кадром.

Пленённые матросы сгрудились в подземелье. Среди них – комиссар.

- Товарищи наши в плену – горько говорит голос за кадром. – Коммунист… Последнюю мысль отдай Революции. Помни, что и смерть бывает партийной работой.

- Кто у нас был на посту? – спрашивает комиссар.

- Вайнонен, - отвечает один матрос.

- И Сиплый, - отвечает другой.

К печальной и красивой женщине-комиссару с ясными глазами, светящимися в луче света, с мучительной мукой влечения подошёл Алексей и упёрся лбом в кирпичную стену.

- Слушай, - обратился Алексей к комиссару. – Вот тебе настоящее человеческое слово.

- Полюбил… я…, - метнулся Алексей к печальному лицу комиссара. – Смотри в глаза!

Комиссар сначала немного скосила на него свои прекрасные глаза, а потом смело и открыто повернулась к нему и осветила измученное лицо Алексея своим тёплым и ясным взглядом.

- Ну, прости, - не выдержал и поник перед ней головой Алексей. – Пять лет подряд в море. Бой, бой, бой! Тонул, горел… Так, что же? Молиться тебе, что ли?! Стосковался же по ласке…

С нежностью и тоской женщина-комиссар подняла руку и провела ею по щеке Алексея. Тот схватил её ладонь и прижал к своим горячим губам.

- Кто тебя такую придумал, - прошептал Алексей. – Милая. Родная. Счастье…

- Не думал я никогда, что такая, - обернулся к ней потрясённый Алексей, - Есть!

- И где ж ты была раньше? – с мукой проговорил Алексей.

- Молчи, - с силой и нежностью прошептала женщина-комиссар…

По каменным ступеням спускался вражеский солдат и… Сиплый.

- Тебе одной признаюсь, - с жаром и страстью сказал Алексей и встал перед комиссаром, прижав её к каменной стене, – как люблю. Ничего не стыдно!

- Скажи, что и ты любишь, - прошептал Алексей комиссару в ушко, но она резко и сурово отвернулась от него. – Стесняешься…

- Их? – Алексей взглянул на пленных товарищей. – Хочешь, я им всем скажу о любви моей чистой? А потом и умереть не страшно…

Комиссар медленно с усилием обернула к нему лицо в лицо, глаза в глаза, губы в губы…

- Тише, - ещё более нежно и мучительно прошептала она.

Сиплый с вражеским офицером и солдатами пробирается среди пленных. Они фонарём светят в измученные лица моряков. Ищут…

Яркое пятно света из фонаря в руках Сиплого медленно высвечивает мужественные, суровые и ненавидящие лица и глаза военных моряков. Многие из них раненые.

Матросы стоят молчаливой стеной, загораживая кого-то…

Сиплый в тревоге оглядывается по сторонам, потом, с помощью вражеских солдат, начинает расталкивать живую стену из матросов.

Перед натиском вражеских штыков люди вынуждены расступаться, но за одними оказывались другие, за вторыми – третьи, за третьими – четвёртые. Наконец вражеские штыки упёрлись в обнажённую грудь гордого в своей любви и смелости Алексея.

Алексей сам упёрся в острые концы вражеских штыков и двинулся на них, но другие штыки и солдаты оттащили его в сторону…

За стеной из моряков и за Алексеем была она – женщина-комиссар.

- Вот… Она! – задрожал голос Сиплого и свет фонаря в упор осветил несгибаемоё выражение гордого достоинства и сильной воли в лице женщины.

Сиплый выхватил финку, которой зарезал Вайнонена, угрожающе вскинул её для удара, но немигающий молчаливый и ненавидящий взгляд комиссара оказался сильнее.

Фонарь задрожал в руке предателя и изменника, упал, а сам Сиплый попятился в толпу вражеских солдат, отступая перед взглядом наступающего комиссара.

Женщина молча шла и шла на врагов, а они пятились, спотыкались и отступали перед ней.

- Где Вайнонен? – спросила Сиплого комиссар.

- Весь вышел, - ответил сипло Сиплый, повернулся и кинулся в толпу солдат. – Кто сунется, перегрызу горло! Плюю я на вас!

- И на тебя! – крикнул он вражескому офицеру. – И на эту тварь длинноволосую плюю! Никому не подвластен!

Вражеские солдаты сами схватили Сиплого и увели его в сторону. Схватили комиссара.

Алексей вырвался вперёд…

- Всех берите! – закричал Алексей, его поддержали все моряки.

- Спокойно, товарищи, - сказала им комиссар. – Очевидно, беседа необходима. Военные моряки рабоче-крестьянского Красного флота.

- Эх! – поник головой Алексей, скованный вражескими солдатами. – Братва…

Дальняя канонада пробудила пленных моряков от тяжёлого забытья. Они начали прислушиваться, поднимать головы, подниматься.

- Слышите, товарищи? – поднял голову Алексей. – За комиссаром… На выручку!

Алексей бросился к выходу из подземелья. За ним последовали моряки.

Повержен вражеский часовой. Цепочка матросов стремительно поднималась по каменным ступеням наверх.

Сиплый упал на землю и заверещал, проткнутый штыком винтовки Алексея.

А на воле военные моряки двух батальонов полка под командованием Беринга атаковали противника. Солдаты в нелепых иностранных касках бежали…

Сплошным потоком революционные матросы ворвались в крепость противника. Затрещали выстрелы беглого огня.

Вдруг матросы остановились. По краю крепостной стены Алексей бережно нёс на руках безжизненное тело комиссара…

Её волосы были распущены, гимнастёрка на груди и плечах разорвана, а сама она почти не дышала.

Алексей бережно положил её на скальное возвышение.

- Молчала до конца, - сказал кто-то из матросов подошедшему командиру полка.

- Операция выполнена, - доложил Беринг комиссару. – Вы меня слышите?

- Где же вы были раньше? – с мукой спросил командира Алексей, глядя на закрытые веки комиссара.

- Я сделал всё, что мог, - сказал печально Беринг. – Больше, чем я мог.

- Разгрохали их! - обратился Алексей к комиссару. – В дым, в пыль, в порошок!

Ни стона, ни звука, ни шевеления не исходило от растерзанной женщины.

Алексей в немой горести замотал и поник головой…

- Я гармонь свою обратно вернул! – сказал он комиссару и протянул руку. Ему подали гармонь.

- Вот она, родная! – сказал он в закрытые глаза женщины.

- Мы сообщим Реввоенсовету, - сказал Беринг, – что первый морской полк сформирован и разбил противника.

Комиссар широко раскрыла свои прекрасные, печальные и невидящие глаза.

Ветер шевелил прядки её волос надо лбом, холодил её обнажённые плечи и грудь...

- Товарищи, милые, - проговорил Алексей. – Кого теряем… Братва…

- Ты слышишь меня? – снова он обратился к женщине-комиссару. – Слышишь?!

Алексей развернул гармонь и заиграл что-то, пристально и с надеждой вглядываясь в лицо женщины.

Наступил момент озарения, и Алексей судорожно гортанным вскриком со спазмом в горле втянул в себя воздух…

Алексей стянул с головы бескозырку «Громобоя» и медленно прикрыл ею обнажённую грудь женщины-комиссара. Не стесняясь, он прикрыл пальцами свои слёзы…

Хор печальных мужских голосов пением, как стоном, заполнили всё вокруг. Моряки стали снимать бескозырки.

Безжизненное тело комиссара, облачённое в её комиссарскую кожаную тужурку, несли перед строем военных моряков первого морского полка.

Оно поднималось всё выше и выше, и моряки провожали её взглядами в последний полёт в небо…

- Не надо, - сказал пожилой матрос. – Не надо. Так много живых ведь. Живых и сильных. Кровью горячей бьётся сердце великой страны. Не плакать. Не плакать. Сухие нужны глаза.

- Нет смерти для нас, - сказал молодой матрос.

- Нет смерти для Революции, - добавил пожилой матрос.

Фильм окончился и в только теперь все услышали стрёкот кинопроектора…

Вокруг была уже кромешная темнота, поэтому немногие заметили блеск слёз в глазах многих мужчин и женщин.

Никак нельзя было сказать, что все были потрясены, что фильм всем очень понравился. Нет.

Все ещё продолжали быть там, на скалах Чёрного моря, над которыми медленно парила бесконечно красивая, но неживая женщина-комиссар с бессмертной душой Революции…

С чёрного экрана в последний раз запели горны и отдали свою ритмичную честь барабаны.

Я, папа, мой брат, «толстый», «лысый», «черноволосый» и «очкарик» почти строем, нога в ногу, шли к себе в наш домик и ничего не говорили.

Только в палате-спальне, наводя порядок в одежде и шурша покрывалами на постелях, мы нарушили тишину и начали постепенно отходить от этого кинофильма – «Оптимистическая трагедия».

Только теперь я начал понимать суть названия фильма, но мне было неудержимо горько и обидно, что моя Фея красоты и страсти, которая теперь была в облике феи революции, погибла и была растерзана врагами.

Словно читая мои мысли и видя мои воображения, кто-то из мужиков вслух спросил: «А что они с ней сделали? ».

Остальные укоризненно посмотрели на вопрошающего, но по их лицам было видно, что каждый представил себе то, что могли сделать враги с этой женщиной…

- Там ещё Сиплый был, - сказал вполголоса «черноволосый» и скулы на его челюстях напряглись точно так же, как у Алексея.

Остальные промолчали. Каждый в одиночку переживал увиденное и все, не сговариваясь, стали собираться ко сну.

Папа погладил меня по голове, подбодрил по плечу моего старшего брата, выключил свет и почти бесшумно лёг в постель. Я видел, как он вскинул руку и заложил ладонь себе под голову.

Мужики ещё долго не могли уснуть, а я страстно хотел заснуть, чтобы снова и снова во сне увидеть и услышать это кино, которое было и весёлым, и смешным, и грустным, а иногда, просто тяжёлым…

Когда-то, в детстве, я неоднократно «от корки до корки» смотрел во сне кинофильм «Чапаев». Со звуками, со всеми моими первыми ощущениями.

Теперь я хотел также увидеть этот кинофильм, снова пережить ощущения первого впечатления от появления комиссара на корабле, от нападения на неё гориллообразного матроса, от расстрела Вожака, от прихода анархистов, от боя моряков с врагами, от сцены похорон комиссара.

Вместо этого, почти на самой границе сознания и сна, я вдруг увидел её – мою фею красоты и страсти, которая смотрела на меня, склонившегося к ней в немой мучительной просьбе ласки…

В темноте сна моя фея красоты и страсти была видна только в свете её чудесных красивых и огромных глаз.

В туманной мерцающей темноте скрывались очертания её обнажённых плеч, локоны её волос, пульсирующие жилки на шее, впадинки ключиц и выпуклые своды её груди.

Я с замиранием сердца склонил свою голову в эту туманную темноту женской груди и обжигающе почувствовал их прохладную и одновременно жгучую теплоту и бархатистость, учуял их давно забытый запах и ощутил их гладкую упругость.

Мне вдруг стало настолько хорошо и спокойно, при этом одновременно настолько горячо и жарко, что внутри меня будто что-то взорвалось и выплеснулось потоком бурлящей крови, судорожными сокращениями моей писки и вулканическим извержением из меня слёз и чего-то светлого, прозрачного, чистого.

Я ни капельки не стеснялся и не сдерживался, а наоборот, бурно освобождался от чего-то такого, отчего я чувствовал себя счастливым, наполненным и опустошённым одновременно…

Я увидел-почувствовал, как Фея красоты и страсти в облике женщины-комиссара ласково провела своей мягкой рукой по моей горящей щеке, по которой нескончаемым свободным потоком струились слёзы.

Я чувствовал, что сейчас я по-настоящему, по-мужски, любил мою фею красоты и страсти, и она принимала мою любовь…

Мои «внутренние голоса» не мешали мне, как будто их и не было, но я знал-чувствовал, что они сейчас со мной разделяют мои ощущения и чувства, одобряют их.

Ещё несколько раз из меня выплеснулись волны моего «мужского сока» и я даже не пошевелился, чтобы как-то помешать им пропитывать мои трусики, скапливаясь между ног. Я только тесно сомкнул свои колени, чтобы озеро «мужского сока» скопилось у меня внизу живота.

Я уже знал, что вскоре мой «мужской сок» начнёт засыхать и тогда я смогу тихонько встать, пойти в душевую комнату и смыть с себя эти следы моей любви к моей фее красоты и страсти.

Теперь, после этого фильма и моих переживания, я почти твёрдо знал, что такое настоящая мужская страсть и влечение к женщине…

Только после того, как повсюду разнеслось размеренное дыхание мужиков и храп «толстяка», я медленно откинул одеяло, встал со скрипучей постели, взял своё полотенце, мыльницу и запасные трусы, а затем, косолапя ноги, пошел в душевую.

Вода из крана шла холодная, но ещё сохраняла дневное тело, поэтому я поспешно намылился, сполоснулся и жёстко вытерся своим вафельным полотенцем.

- Молодец, - сказал вполголоса мой старший брат, стоя в дверях душевой кабины. – Теперь моя очередь…

Я сначала хотел возмущённо вспылить, но потом догадка осенила меня, и я с гордостью проскользнул мимо моего старшего брата точь-в-точь похожего внешне и по нраву на революционного матроса Алексея из «Оптимистической трагедии».

В эту ночь не только я один любил нашу фею-комиссара…