Поколение

-Развяжи меня...

-Виноват, не могу.

-Тогда добей.

Военврач промолчал и сделал шаг в сторону. Он не мог сделать ничего. Ни выбросить смертельно больного, ни вылечить, ни даже развязать. Поэтому хотел занять себя другим полезным делом. Помочь механику-водителю возвращать на место слетевшую гусеницу. Хотя помощь там не требовалась, да и не умел он "обувать" технику. Лейтенант подумал и нашел себе еще одно занятие. Осмотреться. Чтобы избежать сюрпризов.

Пациент через открытый задний люк мог видеть только дорогу, по которой они приехали. Не видел даже неба. И единственный человек собирался уйти из его поля зрения. Недалеко. Но, возможно, навсегда.   Оба понимали: этот разговор, вероятно, последний. Скитаясь по развалинам областного центра, раненый партизан встретил бешеную собаку. С того дня прошло больше двух недель, и у него появились симптомы. Прививку делать было поздно. Да и вакцины не было. Какая там вакцина - даже обезболивающего не было. Пришлось по-старинке связать обреченного...

-В правом кармане, - услышал врач, - На досуге почитай...

Забавно, что я вновь оказался в этих краях при таких обстоятельствах. Много лет назад, когда всё было иначе, мы проезжали здесь на поезде...

Да. Тогда всё было иначе.

-Никогда на таком поезде не катался, - сказал я ей. С этой фразы и началось наше знакомство. Нет, не совсем так. Мы уже были знакомы. С этой фразы началось нечто большее.

-Это даже не поезд, а скоростная электричка, - ответила она, и мы некоторое время болтали ни о чем. Об устройстве железных дорог, государственных границах и образовании кучевых облаков.

Мы ехали домой. Мы. Три десятка школьников и трое взрослых. Скоростная электричка несла нас мимо руин империи, а на дворе было самое начало нового тысячелетия.

Через четверть часа я вдохновенно рассказывал Евгении, как устроена атомная бомба. Никогда бы не подумал, что этой милой десятикласнице-хорошистке будет интересно.

В салоне поезда было четыре ряда кресел - по два с каждой стороны от прохода. Я сидел у окна. Было очень уютно, поскольку меня не видел никто. И я никого не видел. Кроме Жени.

На занятия она всегда приходила довольно скромно и опрятно одетой, а тут... Короткие черные шорты и какая-то выцветшая футболка. Я поймал себя на мысли, что стесняюсь смотреть на ее ноги. Она слишком хороша, чтобы сидеть рядом со мной. Вздернутый нос, тонкие брови, огромные серые глаза. Я на всякий случай ущипнул себя за ухо, чтобы не сделать какую-нибудь глупость. Например, предложить ей выйти покурить.

И вот, как раз когда мой рассказ об оружии массового поражения подошел к концу, к Жене обернулась ее подруга, сидевшая впереди. И нечеловечески изогнувшись, сказала что-то на ухо. Женя улыбнулась мне чуть смущенно. Затем, откинувшись на спинку кресла, она назвала меня по имени-отчеству и прошептала три слова, которые я никогда не забуду:

-Пойдемте в тамбур.

-Идите, я догоню, - тон у меня был, как у неопытного заговорщика. Зачем я им? Может, огня у них нет? Так попросили бы просто зажигалку...

Размышляя на ходу и мечтая в глубине души подвергнуться развратным действиям со стороны Жени, я непринужденно побрел по вагону. Все же странно, думал я, зажигалку можно у одноклассников попросить. Ладно, допустим, что почему-то нельзя. В таком случае, понятно, что из учителей я - достойнейшая кандидатура. Пожалуй, даже единственная. К завучу по воспитательной работе я бы и сам не подошел с такой просьбой, а географ... Чем он хуже, впрочем? Он точно не выдаст курильщиков. Я едва не хлопнул себя по лбу, догадавшись. У него огня просили бы с успехом скорее юноши. Вся школа знает, что девушки его не интересуют. А вот меня очаровать не сложно.

Бред. Просто ко мне проще подойти с любой просьбой, поскольку я не учитель. Я всего лишь студент, который ведет у них дополнительные занятия...

Две красавицы с нетерпением ждали меня в тамбуре. Однако, когда я достал сигареты, как-то замялись. Выяснилось, что дело ко мне куда "серьезнее". В поезде продавали пиво. Вкусное и дешевое, названное в честь того самого полуострова, который мы только что покинули. Но детям его, естественно, никто не продавал.

-Мы родителям хотим привезти...

Я кивнул и закурил. Женина подруга тут же сбежала в вагон, поскольку не любила табачный дым. Похвально. Редкое явление в наше время. Сама Евгения, возможно, хотела последовать за ней, но что-то ее остановило. Быть может, ей жалко было выбрасывать уже зажженную сигарету. Так или иначе, вредные привычки завели нас с Женей еще дальше. В последний вагон, в самый дальний тамбур.

Там ходило меньше народу. Точнее, не заглянул ни один человек пока мы там были. Если бы кто-нибудь зашел, то скорее всего, не обратил бы на нас внимания. Ну, обнимается молодежь - и что?

Я уверен, никто бы и не заметил. Женя стояла лицом к окну. Сзади не было видно, что ее шорты расстегнуты. Левая рука у меня была свободна, и время от времени я позволял себе затянуться. Делать это приходилось осторожно - поезд качало. Но в целом, выглядело непринужденно. Женя про сигарету забыла сразу. Ей было не до того. Через несколько минут она смешно закусила пухлую нижнюю губу, вздрогнула и издала тихий короткий звук. То ли стон, то ли вздох.

Звук мне понравился. Правдоподобный такой, негромкий.

-Никому, слышишь, даже лучшим друзьям! - сказал я чуть погодя.

Вечером мы прибыли в огромный город, где должны были пересесть на следующий поезд. Без пересадок никак не получалось - конец лета, толпы отдыхающих... И тут нам "повезло" еще больше: что-то случилось на железной дороге. Нужно было где-то ночевать, а вокзал в нашем случае для этого мало подходил. Совместные усилия педагогов увенчались невероятным успехом: нашлась убогая гостиница на окраине города.

От потертых ковров и ненавязчивого запаха пыли у меня возникла легкая ностальгия. Казалось, что здесь никто не останавливался с советских времен. Впрочем, на одном из крючков в ванной висел свежий с виду использованный презерватив. Здесь прошли люди - заключил я. Причем нехорошие люди. Хорошие не развешивают такое в ванной.

Я обратился к той тете, что размещала нас в гостинице. Тетя самолично принесла огромный веник и торжественно удалила следы нехороших людей. Я поблагодарил ее и невольно поразился: ведь не только здание это словно из другой эпохи, но и люди. Манера говорить, прическа, одежда - всё из прошлого века. Всё из моего детства.

Детство у меня было светлое и безоблачное. Кто знает, может оно у всех такое. Если, конечно, нет войны...

Там были самые вкусные девчонки и самое красивое мороженое. Или наоборот?

Я помню так много мелочей. Автоматы с газированной водой и старый термос с чаем. Проектор для слайдов. Мороженое...

Евгения уже не помнит. Она родилась в самом-самом конце той эпохи. Ее поколение видит все иначе, хотя между нами лишь пять лет разницы в возрасте. Ее сверстники уверены, что мобильные телефоны, игровые приставки и компьютеры существовали всегда. Но самое главное отличие, самая уникальная черта нашего поколения - мы выросли свободными. Ибо когда мы заканчивали школу, старая идеология давно умерла, а новая еще не родилась...

Мы с Женей плюнули на всё и на всех и заперли дверь моего номера. Он был одноместный, так что с соседом проблем быть не могло.

За окном был незнакомый город, который понравился мне сразу.

-Мы встретимся еще, когда вернемся домой? - за сухостью, напускным безразличием и небрежностью ее вопроса явно проступала надежда.

-Там... Другая планета... - сказал я, считая свой ответ отрицательным.

Тем не менее, через неделю я позвонил ей. И спустя всего час она стояла на пороге моей квартиры. Не было слов. Не было даже мыслей. Только старый механический будильник с хрустом откусывал от времени секунду за секундой. Потом начался учебный год, и мы встретились после уроков в первую неделю сентября. Школа располагалась в старом здании с причудливой планировкой. Были там классы с двумя выходами - это позволяло придти и уйти незаметно. И сбежать в случае чего...

Собачки и лошадки были крохотные. Размером с мышь. Но с большими ушами. Потом они взорвались и из дыма полезли змеи. Черные, зеленые и - самые страшные - змеи-цепи из нержавеющей стали. Головы их представляли собой половинку звена, разрезанную посередине. Этими двумя острыми обрубками они и жалили.

Это был сон. Обычный сон. Значит он не в коме.   Не под наркозом.

-Сколько еще? Сколько осталось? Добили бы уже...

-Очнулся! Вставай, герой. Пора жить! - ухмыльнулся мужчина, сидевший на узкой кровати напротив.

-Где... Мы где? Я... Это...

-Санитарный поезд ЗУ1918НР. Едем на запад. А ты жить будешь. Не даром я тебя вез. Бешенство теперь лечат, чтоб ты знал. Правда, процентов пятнадцать выживает только, - он улыбнулся с безразличием, как умеют военные медики.

Пациент не сразу узнал этого мужчину. Голова перевязана, лицо небрито.

-Лейтенант? А с тобой-то что?

-Не доехали малость.

И врач рассказал, как он сдал своего пациента в госпиталь, а затем они прибились к колонне отступающих войск. Едва тронулись, как послышался незнакомый грохот. Над колонной пронесся беспилотник. Военврач даже не понял: как сидел по-походному, так и остался головой наружу. Он по-детски засмотрелся на эту неживую птицу, но не заметил, что от нее отделяются маленькие темные предметы.

Беспилотник оказался штурмовым. В их легкий бронированный тягач, приспособленный для перевозки раненых, попал ПТАБ-2,5. Та самая бомба времен Великой Отечественной, которая жгла немецкие танки. Боеприпасы эти были настолько старыми, что вешать их на пилотируемые самолеты не решались. Но есть на карте одна огромная страна, где и такому раритету нашли применение. Хоть полвека на складах бомбы лежали, хоть век - используют! Опасно и неэффективно вешать на бомбардировщики? Применят на БПЛА, не беда.

-Теперь ты рассказывай... - врач замолчал, сел поудобнее, - в истории твоей конца нет, - и заметив удивление во взгляде собеседника, развел руками: - Потерялся, наверно. А может, ты не дописал.

Партизан посмотрел в окно и заговорил быстро, укладывая слова в такт стуку колес.

-Мы расстались очень тепло. Без скандалов и слез. Я уволился, уехал, а она нашла себе кого-то другого. Больше я ее не видел. Номер телефона потерян. Мосты сожжены.

Лейтенант молча достал из нагрудного кармана фотографию. Женя Константинова почти не изменилась. Но на лице у нее была улыбка. Раньше она никогда ее улыбалась на фотографиях, отчего-то считая, что ей это не идет.

Бывают в жизни совпадения.

Пациент мельком взглянул в глаза лейтенанту и снова уставился в окно. Небо было наполовину оккупировано тяжелыми кучевыми облаками. Партизан подумал вдруг, что лейтенант похож на Виктора Павлова - однокурсника и лучшего друга, который погиб на войне.

Хотелось поделиться какой-то важной мыслью, но от усталости в голове все смешалось.

-Правильно мы поступали или нет - это были мы. Это был наш выбор. Выбор свободных людей.

Он и сам не знал, что имеет в виду. Свои прошлые похождения или то, что воевал теперь против той страны, где родился и вырос. Хотя той страны давно не было. Но он действительно принадлежал к поколению отчаянно свободных людей.

Он никогда не служил в армии, но уже второй раз воевал. В первый раз - в качестве гражданского специалиста в своей армии. Сейчас стал наемником в чужой.

Тогда, едва окончив институт, он сделал опасный выбор. И в этот раз тоже.

Ему казалось, что мосты сожжены. Неправда.

Казалось, что поезд ушел. Нет, он ждет: состав номер ЗУ1939НР готов принять раненых с их поезда.

Казалось, что можно не сожалеть ни о чем, что нужно лишь делать выводы. И это, увы, оказалось не совсем верно. Он жалел теперь тех, кого уже не вернешь. Витю Павлова. Офицеров, своих ровесников, с которыми подружился в той первой переделке. Из них почти никто не дожил до начала этой войны. Поколение свободных людей уже в который раз отправили в мясорубку.

Он вдруг отчетливо понял, что всё, решительно всё, что имело смысл, осталось где-то там. Позади.

Но он махнул на эту мысль рукой и не стал донимать лейтенанта своей философией. Вместо этого сказал только три слова:

-Спасибо, что довез.