Баловство

На многие километры от деревни Хмелино простираются одни только поля. Будто лоскутное одеяло, они укрывают покатые холмы и бескрайние равнины. От горизонта вьется, небрежно брошенная, потертая лента дороги. Она пронизывает Хмелино насквозь, словно овальную бусину и снова убегает вдаль. Где-то далеко эта серая лента вплетается в сложную систему урбанистического узора, обвисая под тяжестью страз и бисера. А здесь пахнет полынью, и грозы случаются небывалой силы, неистовые и суровые.

Хмелино – деревня маленькая, около пятидесяти дворов. Проезжему может показаться, что жизни здесь и вовсе нет. Подалась она покорять столицы, оставив на лавке пару старушек и грязную девчонку, что копается в лопухах под забором.

Одной ночью, по-хмелински густой и тихой, местному трактористу Паше Ивашину не спалось. Накануне, бригадир Сапко абсолютно незаслуженно нанес ему обиду. Паша задержался с обеда всего на двадцать минут, за что, при всей бригаде, был назван «лентяюгой» и «алкашом». А, между тем, выпил он всего пятьдесят грамм. Нашел алкаша! И теперь, лежа на мягкой перине, под боком у жены Оксаны, он представлял, как беспощадно бьет начальника. Сначала в челюсть, от чего тот падает навзничь, нелепо раскинув руки в стороны, потом подбегает и, что есть мочи, тычет Сапко в бока резиновыми сапогами. Бригадир корчится от боли и жалобно вскрикивает, но Ивашина уже не унять. Так тебе! Так тебе!

Разгорячившись до предела в воображаемой драке, Паша соскочил с перины, накинул телогрейку и вышел за порог. Попав в прохладные объятия ночного воздуха, Ивашин немного успокоился и достал самокрутку. Но, едва он успел закурить, как тишину разрезал приглушенный женский крик. От испуга Паша выронил сигарету и попятился назад. Крик повторился, и он узнал голос соседки Нади Шиловой.

В деревне было давно известно, что супруг ее Коля, приняв на душу пол-литра, частенько брал на эту же самую душу грех и колотил жену. Тоже, разумеется, от души. Соседи предпочитали не вмешиваться в сложные отношения четы Шиловых. Однако, послушать и обсудить подробности очередной семейной драмы, многие были не прочь. Сельская жизнь небогата событиями, а без них беседа не особо клеится.

Ведомый любопытством, Паша застегнулся и, как был, в телогрейке и семейных трусах, бесшумно пошел к соседской калитке. Заперто не было. Пожалуй, единственным сокровищем Шиловых являлась вечно сопливая и прыщавая дочка Женька, и та жила в городе, в общежитии швейного училища. Прокравшись мимо спящего пса Балета, Паша приблизился к окну и заглянул внутрь. Увиденное выходило далеко за пределы его представлений о взаимоотношениях между полами и сложившегося за сорок лет мировосприятия. Он часто заморгал и выпрямился, забыв о конспирации. В середине комнаты, в совершенно неприличной позе стояла Надя. На ее тощих, длинных ногах были надеты черные ажурные чулки на поясе, с задней части которого свисало что-то вроде хвоста. Выше талии Надя была совершенно голая! Ее стройную, тонкую шею обхватил кожаный ошейник. Темные, распущенные волосы покрывали плечи, а наверху головы были прикреплены маленькие рожки. Коля стоял рядом. На нем были высокие сапоги и трусы-бикини. В левой руке он держал поводок, тянущийся к ошейнику на теле жены, в правой – прочный хлыст, которым он, то и дело хлестал ее по обнаженной спине. При этом Коля ритмично приседал на полусогнутых, с крайне сосредоточенным видом, а Надя издавала истошные крики.

В рождественские вечера, Паша неоднократно смотрел советскую киноленту о том, какая чертовщина творится порою на хуторах. Но следующим своим действием Коля напрочь перечеркнул всякую связь с кузнецом Вакулой. Глаза Паши округлились, словно ягодицы Оксаны после женитьбы. Он открыл рот и, в первый раз за последние тридцать девять лет, оттуда потекли слюни.

В крайне взволнованных чувствах, Павел вернулся домой и лег в постель, даже забыв снять телогрейку. Уснуть этой ночью ему так и не удалось. Когда наступило свежее, влажное утро, пашина голова болела, словно не он ночью бил бригадира, а совсем наоборот. Собираясь на работу, Паша был полностью погружен в свои мысли. Оксана даже поинтересовалась, не захворал ли он часом.

Выйдя на улицу, он увидел Колю, который копошился в багажнике своего старенького «запорожца».

– Привет, сосед! – произнес Паша как-то наигранно.

– Привет! – бодро ответил Коля. Щеки его горели здоровым румянцем.

– Нешто опять сегодня ночью чего с Надькой не поделили? – аккуратно поинтересовался Паша.

– А ты слышал чего? – насторожился Коля.

– Да так, не спалось.

– Не спится, так нечего уши развешивать!

– Да я это, ничего такого… так случилось чего? – не унимался Паша.

Коля захлопнул багажник и лицо его расползлось в довольной улыбке, словно румяный калач в духовке.

– Да побаловались мы чуток. Так, ради интересу, понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул Паша. – Ну, бывай, сосед, на работу пора.

Он пожал колину руку и побрел к своему трактору.

«Вот, значит, как люди живут. С интересом! Здесь напашешься, устанешь, как собака, вечером помоешься, приласкаешься, а она тебе – кукиш под нос. Поколотить, что ли? Говорят ведь: бей бабу молотом – будет баба золотом».

Тяжелые думы мучили пашино сознание весь день. Он даже не доел обед и отказался от выпивки. К вечеру Ивашин понял, что нужно что-то предпринять. В связи с мощными габаритами Оксаны, перспектива воспитательных мер посредством физической силы представлялась опасной. Оставались только мирные переговоры.

Седые сумерки повисли над селом. Темный барвинок, оплетающий заборы и деревья, стал казаться густыми зарослями. Плотно поужинав, Оксана переоделась, распустила косу и взбила перину. Паша достал из-за печки припрятанную чекушку и принял сто грамм для храбрости. Затем он взял на веранде большую сумку, в которой хранил инструменты, и отправился в спальню. Оксана сидела на кровати и бегло просматривала свежую газету. Увидев мужа с поклажей, она кинула суровый взгляд поверх очков.

– Ты чего это свой грязный баул сюда тащишь?

– Жена! – заговорил Паша, с таким скорбным лицом, словно собирался сообщить о чьей-то кончине.

Оксана испугалась и привстала.

– Ну?

– Мы живем с тобой уже двадцать лет.

– И чего?

– Чего-чего, – перекривил Ивашин, – ничего хорошего!

– Опять нахрюкался, скотина, – заключила Оксана.

– Да что ты сразу браниться, не пил я! Просто нет больше мочи терпеть твое равнодушие!

На лице Оксаны появилось удивление. Еще ни разу в жизни Паша не употреблял этого слова.

– Паш, тебе плохо, что ли?

– Плохо, Оксаночка. Очень хочется мне жить, как все люди.

– Это как же?

– С интересом! – выпалил Паша.

Оксана поняла, что дело серьезное. Лексикон мужа серьезным образом расширился. Она опустила с дивана пухлые ноги и уставилась на него.

– Ну, выкладывай, дуралей, чего надумал?

– Ксюша, я это… хочу чуток побаловаться.

– Дак на прошлой неделе баловались, окаянный.

– Хочу по-другому! С интересом! – Паша сделал загадочное лицо.

– И как это?

Он поставил на пол торбу и начал извлекать оттуда различные предметы, попутно объясняя их предназначение. Первым появился ошейник с тонкой цепочкой, на которой раньше сидел недавно усопший пес Кузьма. Затем креативное мышление Павла нашло применение конскому седлу, оставшемуся от деда, и кожаному хлысту, которым погоняли овец. Также здесь были черные капроновые колготки, купленные в ларьке у сельсовета. Довершал композицию коровий колокольчик, который, вплетенный в косу, должен был составлять изюминку туалета. Павел рассказывал с невероятным воодушевлением, не глядя на жену.

Закончив говорить, он поднял голову. Энтузиазм вмиг соскочил с его лица. Такой он видел Оксану только раз в жизни, когда в двадцать пять, она застала его за поцелуями с соседкой Клавкой. С перекошенным от гнева лицом она, несмотря на свой вес, проворно соскочила с постели, схватила хлыст, и, с молниеносной быстротой защелкала по тщедушному телу мужа.

– Сволочь! Скотина! На тебе интерес! Ирод проклятый!

Удары нещадно жгли кожу новатора, оставляя на ней красные следы.

– Не надо, не надо! – кричал избиваемый. – Прости, Ксюша!

– Так тебе! Так тебе! Психопат! Озабоченный!

– Оксана, чего хочешь проси!

– Гадина! – она остановилась и провела ладонью по мокрому лбу. – Значится так. Чтоб на всю следующую получку вместо табака своего вонючего и водки, купил мне новые тухли, понял! Как у жены президента, ясно?

Паша всхлипнул и согласно закивал.

– Пошел вон! – сказала Оксана и, отвернувшись, снова полезла в кровать.

Ночь Павел провел на старом матрасе, лежавшем на веранде. Ранним утром он встал и, не позавтракав, отправился на работу. У ворот соседского дома Колька снова проводил хирургические операции на своем ветхом «запорожце». Паша втянул голову в плечи и зашагал к трактору, желая остаться незамеченным.

– Эй, сосед! Чего не здороваешься? – Коля бросил на землю замасленное полотенце и направился к Паше.

– Здорово, – тихо отозвался тот.

Подойдя ближе и увидев бордово–синеватые следы от поцелуев кнута, Коля присвистнул.

– Чего стряслось-то?

– Да так, побаловались вчера маленько.

– Ого! Эк она тебя балует!

– Да уж, – вздохнул Паша. – Ну, бывай, сосед.

Он развернулся и поплелся восвояси.