10. Небо в алмазах

(Мемуары московского Казановы – X)

Мне очень трудно начать этот рассказ.

Трудно – потому, что каждое слово и каждое воспоминание о той женщине отдается в голове мучительной болью и горьким сожалением. А может быть, даже стыдом. Осознанием невозможности вернуться в прошлое и переиграть все заново.

Столь же трудно было бы мне произнести здесь ее подлинное имя. Пожалуй, я назову ее Яна. Не потому, что это хоть сколько-нибудь похоже на то, как ее звали в действительности. И не потому, что у нее были какие-нибудь польские или чешские корни.

Нет.

Я выбрал для нее это имя потому, что именно алмазная колесница Индры – Ваджраяна – уносила нас к высотам духовного и телесного слияния в те годы, что мы были вместе. Ом мани падмэ хум.

Где мы познакомились, не столь уж важно. Это могла быть любая из поэтических тусовок, которые я регулярно посещал в те годы. Музыкальный клуб, или клуб атеистический, или кинолюбительский. А может быть, мы оба оказались на одном и том же домашнем концерте очередного КСП-шного барда? Но так или иначе, мы познакомились. И сразу же потянулись друг к другу, словно разноименные полюса магнита.

Неумолимо и неотвратимо

Внешне Яна всегда являла себя доброй и общительной, соединяя серьезность и легкомысленность в удивительно гармоничной пропорции. Могла запросто рассказать анекдот или посмеяться над чужим, путь даже и не вполне приличным. И тут же с полным знанием дела порассуждать о философии Канта и Гегеля, Бердяева и Соловьева...   Сартр – так Сартр, Бунюэль - так Бунюэль, поручик Ржевский – так поручик Ржевский. Одним словом, юное поколение советской интеллигенции в его лучших проявлениях.

Но глубочайший внутренний надлом я почувствовал сразу – уж я-то умею читать между строк!

Позднее, ближе познакомившись с историей Яны, я поразился необыкновенной духовной силе, с которой та вынесла все выпавшие на ее долю испытания. Полусумасшедшая мать, вымещавшая на дочери собственную неустроенность и невезучесть, помноженные на воспаление головного мозга. Трагически погибший в самом юном возрасте и при невыясненных обстоятельствах, не исключающих возможности самоубийства, брат... И, наконец, умело расставленные сети профессиональных охотников на чужие души.

Полуподпольная секта, в которую девушка вляпалась по молодости и духовной растерянности, была одной из многих, пышным махровым цветом расплодившихся на закате развитого социализма. Восточные ли, якобы православные или откровенно языческие – имя им было легион, а названия и учения менялись едва ли не ежеминутно: Аум Синрикё, Великое Белое Братство, Ананга Ранга... Имена Порфирия Иванова и Георгия Грабового не сходили с уст фанатиков, а заколдовывающий воду с экрана телевизора Алан Чумак казался по сравнению с ними едва ли не классиком и ретроградом.

Не стану подробно расписывать всю ту астральную лапшу, которая вешалась на широко расставленные уши юных послушников в Яниной общине, но промывать мозги её лидеры умели профессионально. Даже спустя несколько лет после того, как моя возлюбленная напрочь рассталась со своей сектой, заунывные звуки былых ритуальных песнопений всё еще ввергали ее за считанные минуты в полубессознательное и покорное состояние – наблюдал однажды собственными глазами. И тут же поторопился нажать на кнопку "Стоп".

Но самозваные гуру всех мастей испокон века отличались не только жаждой власти и корыстолюбием, а еще и отменным сексуальным аппетитом. В душеспасительных, так сказать, целях.   Разделить ложе с основателем секты Яна на тот момент была уже вполне готова, даже сочла за честь. Когда же ей отвели роль прислужницы в гареме Великого Учителя, да еще и стали указывать, под кого из адептов-мужчин ложиться сегодня... На этом щелкнуло что-то, наконец, в девичьем сознании. Внезапно увидев ситуацию незамыленными глазами, она словно протрезвела. И смогла неимоверным усилием воли, едва ли не как барон Мюнхгаузен, выдрать себя за волосы из этого засасывающего болота.

А после того – еще и не позволила быть одурманеной нашими доморощенными кащенками и ганушкиными в клинике, куда ее немедленно упекла "сердобольная" мама. Но, хвала Всевышнему, "таблетку за щеку, не глотая, а потом незаметно выплюнуть" всё ещё оставалось надежным средством против компетентных товарищей в белых халатах, предпочитавших без затей решать проблемы своих пациентов исключительно посредством амитриптилина и галоперидола.

Неудивительно поэтому, что решиться на новое сближение с мужчиной девушке было очень и очень непросто. Тем более, что для Яны, как и для меня, физическая близость была немыслима без близости душевной. И она всеми силами оттягивала наступление решающего момента в наших отношениях, пресловутую точку невозврата. Что же касается меня, то я к этому времени уже давно был обещан другой женщине, как выразились бы доблестные романисты XIX века. И, по-хорошему, вообще не имел ни малейшего права подавать Яне хоть какие-нибудь надежды. Но отказаться от общения с ней уже не смог – не в моих это оказалось силах.

Мы стали ходить на выставки и концерты, гуляли по паркам и смотрели элитное кино, проводя вместе все больше и больше времени...   И очень неплохо мотали друг другу нервы, играя в кошки-мышки с собственной чувственностью.

Но наконец это случилось.

Никогда не забуду тот яркий солнечный в начале лета и Янин ослепительно-белый брючный костюм, блузку которого буквально распирали ее пышные и упругие груди. Мучительно медленно и неторопливо протянул я руку вперед и стал расстегивать верхнюю пуговицу, каждую секунду готовый отпрянуть назад. А она со столь же мучительным, каким-то обреченным выражением смотрела мне в глаза и выгибалась навстречу, помогая высвободить свое тело изо всей этой одежды, которая внезапно стала невыразимо тесна.   За первой пуговицей последовала вторая, затем третья, потом настала очередь брюк – и все быстрее и быстрее, пока наши тела наконец не обрели столь  долгожданное и вожделенное единство. И это было правильно, и это было единственно возможным.

Единение. Пожалуй, это самое точное слово. С каждой новой встречей обоим становилось всё яснее, что секс для нас – больше чем секс. Ведь момент близости способен открыть в человеке самое лучшее, предельно яркое и талантливое... Стоит только захотеть. Ибо единение тел открывает путь единению душ, абсолютному взаимопониманию и взаимоприятию – ом мани падмэ хум.

Посвященные знают: изначально целостный мир был в еще незапамятные времена расколот надвое, порождая все новые и новые различия - между светлым и тёмным, между твердым и мягким, сухим и влажным. Единица и ноль, огонь и лёд, живое и мёртвое... Неисчислимые противоположности мироздания, о которых вещал едва ли не каждый философ, начиная от Пифагора с Аристотелем и вплоть до Гегеля и Фридриха Энгельса – все они суть лишь грани изначального Великого Противостояния между мужчиной и женщиной. А потому всякое слияние в любовном экстазе есть шаг к восстановлению изначальной целостности мира. Так это трактует учение Ваджраяны. Так это виделось нам. И так это открылось мне в ту самую ночь.

Откровение пришло в позе, которую Камасутра именует "змеиной ловушкой". Никогда в жизни не ловил змей, но индусам, наверное, виднее. Поза была одной из Яниных самых любимых, хотя и служила для моего мужского достоинства изрядным испытанием – испытанием на прочность при изгибе, если уж изъясняться строгим и суровым языком сопромата. Когда женщина седлает лежащего мужчину, развернувшись к нему спиной, а после этого буквально ложится головой между его ступней, обхватив, в свою очередь, его голову своими ногами... Оставаться в таком положении еще можно, а вот двигаться – высокое искусство. И пытка,   добавлю от себя.

Но это была не первая и даже не десятая наша встреча. До того нам уже случалось предаваться любви множество раз, в самых разных местах и при самых разнообразных обстоятельствах: у меня дома, у нее дома, на квартирах добросердечных знакомых... Мы познавали друг друга упоенно и щедро, с каждым разом открывая какие-то новые грани и оттенки страсти. А кроме того, Яна учила меня изысканным и изощренным эзотерическим искуствам: входить сознанием в мертвый камень и живое дерево, смещаться в будущее и прошлое, расщеплять сознание на несколько параллельных потоков... В последнем она была особенно хороша и могла вызывать в памяти по нескольку мелодий, молитвенных текстов и полноцветных картин одновременно, и все это в пылу страстного любовного соития!  

Сам я настолько продвинутым не был. Но честно старался, хотя предложенный Яной камень оказался изрядным врушкой и упорно не хотел выдавать свою истинную историю, сочиняя сказочные легенды о том, как он были краеугольным во дворце падишаха или, наоборот, позировал Шадру для "Оружия пролетариата". А дерево, наоборот, напирало на формулу Миранды и молчало,   словно партизан на допросе. Но я ведь честно старался, ом гате гате парагате парасамгате бодхи сваха!

В тот майский вечер, насквозь пропахший сиренью и распускающиися тополиными почками, мы пришли на квартиру уехавшей в командировку Яниной подруги. Полить цветочки, сами понимаете! Впрочем, цветы  там действительно были, причем в изобилии. Но меня больше интересовал стол, на котором мы быстренько накрыли символическую ритуальную закуску: рыба, мясо, пшено и вино. А в центре – пылающая свеча, символизируя Пятый Элемент. Тот самый, который единство и борьба противоположностей.

Два укуса, три глотка – и вот уже через несколько минут эти противоположности вовсю сплетались воедино в древнем, как мир, танце. Начав с примитивной, проще гаммы до-мажор, миссионерской позы, мы с каждым прикосновением и погружением поднимались всё выше и выше по этой лестнице страсти. Белые клавиши наших тел все решительнее сменялись черными, а плавные рулады – синкопами и диссонансами... Так, наверное, описал бы симфонию этой любовной схватки музыкант. А математик сказал бы, что пространство любовных поз – это континуум, а не счетное множество: их невозможно выстроить по порядку номеров и рассчитать на первый-второй, ибо между двумя сколь угодно похожими положениями сцепленных в неистовстве тел всегда найдется промежуточное, у которого тоже будет своя прелесть и особинка. Снова и снова распахивался настежь Янин лотос, принимая в себя и охватывая мое сокровище. Мы уже давно были влажными и скользкими от пота, а два учащенных дыхания бились в унисон. Йони и лингам, извечная бархатная женственность и окаменевшее от напряжения мужество пылали сейчас в огне обоюдного желания, которому не можно и не дОлжно было разрешиться привычным образом. Нет, высокое искусство тантрического соития требовало от нас большего!

Главная эрогенная зона любого человека – это кора головного мозга, никогда не слышали? В какой-то момент мы оба одновременно сместили центры сознания, поменявшись личностями: теперь уже я был женщиной, Яной, и исступленно отдавался своему партнеру, которым стала она. Проникаясь чужой страстью и сливаясь с ней, как своей собственной. И, вернувшись обратно в собственные тела, становились на еще одну жизнь и еще на одну личность богаче!

А потом была "распахнутая книга" – излюбленная поза Тантры, в которой лишь сцепленные интимные части служили единственной точкой телесного соприкосновения, а в остальном мы были настежь открыты Космосу. Все четырнадцать чакр вспухали разноцветными бутонами навстречу небесам, а внешняя неподвижность была лишь оболочкой и формой для той неистовой силы Кундалини, силы пола и желания, что бушевала теперь в узле сцепления, составленном из наших переплетенных бедер. Мысли, чувства, ощущения – все это потеряло реальность, и разум парил где-то в невесомости, на полпути между чужой кроватью и Альфой Центавра.

Но вот, наконец, моя змея попалась в Янину ловушку и отдалась на милость победительницы. Женщина пустилась вскачь, набирая вторую космическую, а я лишь держался изо всех сил, не позволяя нашему единению распасться ни в астральном смысле, ни в самом что ни на есть физиологическом. Настроившись на ощущения своей возлюбленной, я переживал их сейчас одновременно с ней, распалаясь и изнывая от страсти. И мы были единым целым, воссозданным на мгновение монокосмом наподобие того, что существовал еще до Большого Взрыва...

И взрыв не замедлил себя ждать. Это не было оргазмом, это не было банальным семяизвержением... А чем это было? Трудно описать словами, но в какой-то момент я ощутил, увидел и едва ли не унюхал ослепительный алмазный диск, с немыслимой скоростью вращавшийся над нашими телами. Он сиял и блистал, он разбрасывал вокруг себя мириады радужных искр и с каждым мгновением придвигался всё ближе. Было ли это бриллиантовое колесо нами самими, или же эманацией божества? Не знаю, но оно опустилось и буквально прошло сквозь наши соединенные тела, пропахав их болью, наслаждением и какими-то высшими истинами, коим нет слов в языке человеческом.

То стало вершиной нашей любви

А дальше – дальше начался долгий и мучительный спуск под гору, в зияющие расщелины реальности, докучливой и пошлой. У каждого из нас имелись свои собственные дела и долги в этом мире, а сам я был связан определенными обязательствами еще задолго до начала романа с Яной. И наши встречи постепенно становились все более редкими и всё более тайными... Хотя расстаться навсегда мы так и не смогли, урывая мгновения для любви или хотя бы просто посидеть в кафе и поболтать о жизни даже и через десять лет после этой истории. И через пятнадцать. А кроме того, ни Яна, ни я сам так и не смогли обрести подлинное счастье в других отношениях, сколько ни пытались.

Наверное, я все-таки сволочь и подлец, в этом раскладе.

Мне надо было послать к чертям все остальные связи, как бы трудно это ни было,   и жениться на Яне. Она очень этого хотела. Потому что любила меня. А я... Пожалуй, я только позволял ей себя любить, не более того. И прекрасный цветок лотоса увял, так и не дождавшись своего сокровища.

Ом мани падмэ хум, господа присяжные заседатели!