Кобель и кобелина

Соседка Аграфена живет на даче одна. У нее, правда, есть дочь, но у дочери своя жизнь, и ее муж, то бишь зять, не очень жалует тещу – вальяжную, переполненную телом и нравоучениями женщину, умеющую приспособиться в этой жизни.

Впрочем, ей так кажется. На самом деле Аграфена – пенсионерка со стажем, каких сегодня в Подмосковье пруд пруди. Они – эти расфуфыренные клуши - ведут независимый образ жизни, им никто не нужен, разве что на пару часов, на пару дней, на пару месяцев или на несколько лет. У них много нерастраченной теплоты, ласки и сексуальной привлекательности.

Однажды, в начале сентября, когда народа на участках поубавилось, а детвора и вовсе вернулась в школы, Аграфена, выполнив некоторые мелкие дела в городской квартире, после трехдневного перерыва направилась на автомобиле, который зловредные люди называют «еврейский броневик», к себе на дачу, на садовые участки в район с. Бельское Талдомского района.  

На рынке в Лианозово ее внимание привлек небольшого роста чернявый мужичок, который без дела слонялся вдоль тротуара, оглядываясь по сторонам, как будто предлагая себя в помощь торговцам и водителям частного транспорта: подтащить, оттащить, поднять, опустить или нагрузить товаром любую машину.

Аграфена давно намеревалась привлечь какого-нибудь помощника для того, чтобы подрезать разросшиеся деревья, поправить забор, наладить ворот над колодцем – всего не упомнишь. Она определенно знала, что дел для мужика к началу осени на участке хватает.

У самой Аграфены муж давно умер. По такому случаю она как-то прикупила икону Святого Николая и раз в день отвешивала поклоны чудотворцу, да периодически поправляла фитилек висящей лампадки. Хотя, откровенно говоря, в чудеса она не верила.

Пенсионерка притормозила свой инвалидный «Запорожец», доставшийся ей от мужа и позвала мужика. Тот сначала ничего не понял и стал отнекиваться, мол, ему и здесь неплохо. Поняв из разговора, что перед ней человек, что называется бесхозный, она открыла дверь машины и предложила ему сесть рядом.

Мужик оказался совершенно неказистым, слегка трехнутым. Аграфене это понравилось, поскольку с буйными и докучливыми она давно уже не связывается, так как они сами норовят кого-нибудь поиметь.

Женщина сделала кое-какие закупки по дороге на дачу. Мужик, звали его Додик, даже помогал ей дотащить кое-что до машины.

Узнав с его слов, что он может держать топор и пилить ножовкой, Аграфена замкнула на защелку дверцу со стороны Додика, и автомобиль лихо покатил за город. Мужик какое-то время ерепенился, чего-то бормотал про деньги за работу, потом затих и заснул. Спящего мужика Аграфена вблизи давно уже не видела: одних она боялась, другие боялись приблизиться к ней по причине обширных форм и тяжелых рук. Ко всему прочему, она была скаредна: пенсию получала за мужа, так себе, а свою по старости, считай, – курам на смех.

Короче, деньги она жалела больше, чем себя, а потому жила бобылихой и отшельницей.

На участки садового товарищества они приехали к обеду. Аграфена заглушила мотор и выпустила помощника на природу. Мужик как-то повеселел и внутренне приободрился.

Навстречу им яростно ринулась сторожевая собака. Додик слегка отступил к хозяйке, так что должен был даже прижаться к ее спине. Уж не кобелина ли ей попался, ненароком, - промелькнуло в голове у женщины.

Аграфена приструнила Бобика, и в нарушение правил бросила ему две сырые сосиски. Пес вскочил на задние лапы, намереваясь выхватить из рук хозяйки заветный куш. Однако, он, не удержав равновесие, обрушился всей своей массой на хозяйку и та, только что и успела ухватить нечто между его задних ног, чтобы самой не упасть под кобеля.  

Пес был под стать хозяйке: высокий, крупный, с огромной добродушной мордой из породы лабрадор. Он сторожил дачу в отсутствии хозяйки и помогал ей коротать совместные вечера, прикорнув возле ее кровати, а то и забравшись в хозяйкину постель, в те дни, когда она хорошенько его мыла с собачьим шампунем. Шерсть у пса после помывки становилась шелковистой. Аграфена позволяла себе потрепать его за холку, обнять его и на ночь отдаться… Морфею с непорочной душой.

В этот день, перекусив с дороги, все принялись за свои дела: Аграфена изготовилась готовить у электрической плиты обед, Бобик забрался в конуру доедать свою сосиску, Додик залез с ножовкой на развесистую березу и стал пилить под собой сучья. Аграфена высунулась из окна террасы, попробовала сделать помощнику замечание, что так ветки не обрезают.

Он буркнул себе под нос: Не бабье это дело, - и стал пробираться через крону выше к верхушке дерева. Выскочил из будки Бобик и стал лаять на Додика. Можно было подумать - он поддерживает мнение Аграфены в части алгоритма действий по укорочению кроны березы.

Но Додик опять начал пилить крупную ветку, на которой он же сам и сидел.

У Аграфенаны что-то кольнуло, она не выдержала и, колыхая своим многопудовым телом, направилась к березе. Она решила хотя бы подобрать спиленные ветки, чтобы Додик на них случайно не упал.

И тут раздался треск, визг, грохот, стон, отборный русский мат и… под шквальный шум березовых ветвей все стихло.

Теперь на земле лежала верхушка березы, а под ней копошилась Аграфена и шевелился Бобик; Додик в самом низу «кучи мала» признаков жизни не подавал.

Первым выбрался на свободу Бобик – он, что есть мочи, рванул огроменную ветку на себя, пытаясь высвободить Аграфену. С помощью кобеля баба стала выпутываться из веток, оставляя на сучьях клочья своей широченной юбки.

Времени заскочить в спальню и переодеться не было.

А поскольку споднего женщина не носила на даче, то прикрывая свои срамные места ветвями березы, она, охая и причитая, ринулась в березовые кущи, полагая, что мужик разбился вдребезги. Каково же было ее удивление и радость, когда она поняла, что Додик жив, что он стонет, что ему придавило ногу, и что он жалуется на головную боль.

Аграфена извлекла из веток ножовку и стала опиливать веточки вокруг Додика. Бобик ей помогал оттаскивать ветки в сторону. Вскоре обнаружились части Додика, потом открылся взору и весь мужик в целости, но не в сохранности.

Хозяйка дачи развила бурную деятельность: она прикатила тачку, вызволила Додика, погрузила его в тачку, привезла к дому и стала затаскивать мужика на террасу. В какой-то момент у нее развязался поясок и клочья юбки упала к ее ногам. То ли вид ее чресл, то ли проснувшаяся совесть сподвигли Додика ухватиться за Аграфену. Она же, пятясь задом, втащила его, держа за руки, на кушетку, которая стояла на террасе.

Здесь их не могли видеть соседи, а Додика она и за мужика-то теперь  не считала. Не одевая юбки, раскрасневшаяся и распаренная кантовала Аграфена Додика. Он изображал из себя пострадавшего, хотя пару раз как бы ненароком ухватил Аграфену за ягодицы.

Мужик оказался весь в синяках и ссадинах. Аграфена стала беспокоиться, как бы не было заражения крови и попыталась его намазать йодом, но в одежде это получалось плохо. Пришлось Додика раздеть, прикладывая тампон с настойкой йода к разным местам покалеченного тела. В конце концов она решила помыть его в душе.

Но Додик то ли притворялся, то ли ему все еще было худо, плохо владел руками и ногами. Пришлось Аграфене тащить его на себе в садовый душ.

Час от часу не легче, вода в душе оказалась более чем прохладной – по телу Додика побежали мурашки.

Кое-как Аграфене удалось Додика помыть, просушить и водворить на постель в мужнином халате на голое тело.

Затем она устроила головомойку Бобику, который в ее отсутствии весь запустелся и покрылся сорными травами.

Отмыв до бела кобеля, Аграфена стала мыться сама. Напор воды ослаб, да и температура ее даже для такой дородной женщины была не слишком комфортной. В итоге она помыла только интимные места да сполоснула рот. Бобик, который находился здесь же в душевой, охраняя хозяйку, открыл пасть, высунул язык, протянул морду к струйке воды, стекавшей с бедра Аграфены и ткнулся носом в ее лобок.

Пенсионерка вздрогнула, она вспомнила о Додике, которого она пристроила в свою постель с тем, чтобы он, чего доброго, не заболел от пережитых волнений, ушибов и холодной воды.

Накинув на себя китайский шелковый халат и замкнув душ, она с Бобиком перебежала на террасу и велела подниматься Додику. Тот, ошалело вращая глазами, вывалился на террасу.

Обед пропал, приближалось время ужина, но ничего не было готово, так как Аграфена сбилась с ног, делая примочки, ставя шину на щиколотку, перевязывая голову Додика бинтами и платками.

В самом доме Аграфена взбила свою пышную постель, заправила кушетку, постелила одеяло и положила подушку на диван.

Ближе к десяти Аграфена вскипятила чай, поставила печенье, конфеты, варенье, решив повечерничать всей компанией.

По бабской привычке, она попросила положить на стол руки и лапы, чтобы оценить их чистоту. Ей понравилось.

Сидели рядком за столом: хозяйка, Бобик и Додик. Хозяйка пила из чашки, Бобик и Додик из блюдца. Конфеты быстро кончились: кто подвигал их себе рукой, кто лапой.

Бобик съел еще пару кусочков сахара и побрел в дом. Как потом выяснилось, он лег на кровать хозяйки.

Хозяйка вспомнила свое было хлебосольство, когда муж приезжал из города под вечер слегка уставший и обессиленный отсутствием плотской любви, достала «чекушку» и, намереваясь в который раз загладить свою вину перед мужиком, который свалился на нее  с дерева,   поставила ее перед Додиком: тот присосался к горлышку и выпил до самого дна.

В душе Аграфены затеплилась надежда, что от водки он к утру оклемается. Женщина отдала ему еще остатки настойки черноплодной рябины с двумя мухами из полулитровой бутылки.

Додик, как свинья, упился и стал хамить. Можно было подумать, что он ревнует к Бобику. Бобик одним незакрытым глазом неодобрительно смотрел на выходки Додика.

Между тем, наступило время упокоения.

Аграфена завела Додика в дом и задумалась, что делать?

Бобик безмятежно спал на ее кровати, и Додик уже было ринулся вышвырнуть его оттуда, чтобы самому лечь в постель.

Не желая видеть сцену ревности, она подтолкнула Додика в свою постель, а сама легла на диване.

Перед этим хозяйка перекрестила икону и, от греха подальше, отвернула чудотворный лик к стене.

Как ей казалось, она из лучших побуждений уложила двух пострадавших кобелей на свою кровать, а сама легла на кушетку.

Но заснуть ей никак не удавалось: мало того, что она уже отвыкла от жесткой постели, а тут еще шебуршение Додика и Бобика: Бобик тоскливо повизгивал, Додик безнадежно стонал. Время приближалось к полуночи. Отдых грозил превратиться в пытку.

Устав слушать скулеж, хозяйка встала и легла на кровать между кобелями. Почувствовав теплоту женского большого тела кобели заснули. Заснула и Аграфена.

Каково же было ее удивление, когда она со сна ощутила, что ее кто-то трогает, лижет, щупает.

Аграфена так и не поняла, кто же из двоих больше шустрил: кобель или кобелина. Но, надо сказать, такого блаженства она давно не испытывала.

Утром, чуть свет, Аграфена, завела машину, посадила с собой рядом на сиденье Додика и отвезла его на соседнюю станцию, купила ему билет, вручила узелок с выпивкой и закуской, посадила в поезд и помахала на прощание своей тяжелой рукой.

В какой-то момент она хотела, было, поручить Додику охранять московскую квартиру, охраняет же Бобик дачу. Но потом подумала, что этот шелудивый мужичок, оклемавшись, будет водить туда своих приблудших подружек и превратит городскую квартиру в собачий притон. Опять же век собачий недолог, а этот сукин сын еще и ее переживет, а то и поможет ей убраться из всех домов в узкий гроб, чтобы положить в ее роскошную пуховую постель какую-нибудь молодую сучку. Им тогда и Николай угодник не указ.

Аграфене стало аж жарко от таких мыслей.

С Бобиком до сих пор у нее не было проблем. Он исправно сторожил и ее и дачу. Он верен, предсказуем, зависим, услужлив.

Впрочем… Ей не терпелось вернуться на дачу, чтобы узнать, каким-таким шалостям научил кобеля этот кобелина.

И приближающаяся ночь представилась ей в радужных тонах собачьей радости.

Нужно только не забыть отвернуть икону Николая угодника к стене, - решила она, бросая ласковые взоры на кобеля.