16 Гендер Армс. Самый сок

Шайтаны пожертвовали двумя модулями, согласившись на их затопление. Одним - ради кабинета для Смайла вторым, с парой челноков внутри ради опоры для их стремительного вертикального старта. Оба затоплены возле острова, на локоть под водой. Герметичные, дыхальцами наружу.

Вход выглядел как расступающиеся хляби болотные, в пещеру Дудника ведущие, раскатанная стальная дорожка в местный ад. Нутро модуля светится туманной холодной синевой.

Загляни Дрон в лабораторный модуль Смайла, в его «шайтанскую пыточную», ещё сильней бы удивился.

Стол узкий, четыре стойки по углам с фиксаторами для: локтей, колен, щиколоток, запястий. Смайл на столе в задумчивости сидит, головой качает, наручник взвешивает на руке, Шарира – в его кресле.

Покачал головой, все восемь креплений отвинтил, шайтановую шкуру сорвал со стены и нарезал восемь широких полос взамен, так-то лучше.

Сел перед креслом на корточки, заглянул под густую чёлку совке, спокойной, расслабленной в полумраке и издал протяжный шайтаний визг похожий на свист ночной птиц призывный и грустный.

Шарира откликалась щебетом, расстегнула большую пуговицу на ворот хитончика, потянула, складки расправились, и балахон упал. Глаза совки моргнули вопросительно, она приподнялась, пора? Но Смайл вновь задумался, пошёл перенастраивать лампы, не учёл, очень большие глаза, надо чтоб и рядом не светило.

Мутантность шайтанов объяснялась кроме случайных факторов ещё тем, что преследующие их фемины берегли себя, а шайтанам терять было нечего. Поставленные перед выбором, расстрел в упор или уход через жесткое излучение вплотную к звезде, они, естественно, выбирали второе. Со временем и устоявшиеся орбиты их станций зависли в недопустимой близости от звёзд, под их губительной защитой.

Смайл изучал воздействия лучей разных волн в разных полях, ему требовалось направить на себя избранные несколько спектров, потому что до сих пор всё – наугад, игра вслепую.

На Шариру светить не нужно, её организм отторгнет, переработает, испарит шайтаньи личинки. Пар феромонов, гормонов, попадёт в Смайла через лёгкие и кожу. Излучения катализируют взаимодействие.

В какие именно гормоны превратятся личинки, какой именно приказ отдадут его организму, зависит от состояния подопытной. В те, которые захочет она, поэтому Шарира должна захотеть Смайла, очень захотеть, ОЧЕНЬ... Степень её возбуждения равняется шансам на успех. Острая фаза возбуждения для осы – максимум трое суток. Хотя бы к исходу третьего дня всё в ней должно кричать: дай мне твой член, зайди внутрь меня!

Конечно, не шрам, рассосавшийся на лбу, но и Шарира не Дрон, возбуждение осы не случайный всплеск его ужаса и ненависти во сне на пару часов.

Живое тело – лучший плавильный котёл, для мощного синтеза самое подходящее. Не всё можно запрограммировать, но можно задать направление. Толстошкурые шайтаньи тела и те подходят. Сработает, должно сработать.

Смайл уложил Шариру на остатки шайтановой шкуры. Отказался от фиксации за шею, только руки-ноги. Включил лампы, задал им последовательность излучений: усиление-ослабление ритмы пульсации, отдельно установил смену полей. Цель - охватить всевозможные варианты.

Сел на высокий железный табурет полностью раздевшись.

Красавица и чудовище. Куколка, той же шайтаньей селекции обворожительный плод, и человек такой, что надо страшней да нельзя.

Дальше требовалось немедицинское, домогаться и ждать. Шарира наполовину оса, то есть без полугодия спаривания. Три дня через три – острая фаза похоти. Смайл надеялся стимулировать её, но уж никак не своей красотой, а чем привык, как умел.

Его разумный план имел существенный изъян, касающийся особенности подопытной. Экспериментатор не учёл принципиальной возможности осино-осиной любви, сумасшедшей, однозначной тяги. А зря. Омела проводила в оранжерее с совкой Шарирой ночь за ночью, заглядывая и днём, отвлекаясь во время прополки грядок, и обеим было мало, к ночи обе были голодны до тела подруги.

Смайл провёл пальцами вдоль, от шеи до щёлки. Совка изогнулась.

– Боишься щекотки?

Шарира насмешливо свистнула: странный вопрос. Для кого как, шайтаньи самки толстошкурые не боятся.

«До чего же причудливо способна повернуться жизнь! – подумал Смайл. – Сколько я мечтал о чём-то подобном на Фактории, о связанной нежной девке, слегонца на тестах и профосмотрах садируя солдатню! И вот, бери! Но мне – нечем... А когда собачьи шайтаны захватили лайнер Эйр-Фемин-Транс, ещё было чем!.. Но оказалось – некого. Штабеля полуобглоданных тел, тушки на вертелах оторванными головами, на жаровнях... В дрожь прямо... Ни одной целой не оставили мне, собаки! Шайтаны – стихия, эту машину остановить нельзя... »

Бормотал и рассеянно водил по чуть вздрагивающему белому телу...

Смайл не бывал на Хвоще. Представляя себе в общих чертах физиологию ос, их самих он не видел, степень возбудимости не представлял, внешнее проявление её тоже. Сюрприз!.. Опомнился, вздрогнул.

Минут десять прошло. Кто рядом с ней? Омела, шайтан, оселенец? Для осы разницы нет, когда... Шарира покрылась как потом – мутными белыми каплями, в районе бёдер и подмышек – струйками сбегали, на бегу застывая как воск. В каплях – жидкие, текучие. Если осу вовсе не трогать, загустевая, соки превратятся в липкие шёлковые нити, расслоятся на упругие паутинки, и под конец образуют кокон, при остывании, словно бумажный. Совка извивалась, гудела осой, пыталась отдаться...

«Великолепно! »

Смайл понюхал испачканные выделениями пальцы и лизнул. Как лук, немного щиплет, но пробивается сладость.

Подушечки пальцев зашипели как раскаленные, и пошёл дымок, пар. У спермы оселенцев такая же особенность испаряться, когда есть доступ воздуха и тепло кожи...

«Характерная параллель... Ну, держись, оса, дочь шайтана, скоро ты вся будешь дымиться, как мои пальцы! Лучи едва-едва пробьются сквозь пар от шайтаньего семени! »

Заливать шайтанью сперму, как Дрону – через нос в глотку, Смайл не планировал. Планировал окунать в неё личинок и предоставлять всю работу им. Резать кожу осы не нужно, сами пойдут на тепло и погибнут в нём.

Они были подращенные у него, размером в ноготь. Панцирь с шипом посредине для самостоятельного проникновения в следующее место обитания, а именно в следующий труп. Заострённые лапки не проткнули бы шайтаньей шкуры, но утопают в нежном, как бисквит, теле. Быстро, суетливо лапками-щупами перебирают, проверяют температуру. Найдя тёплое, гниющее, разлагающееся, личинка подпрыгивает, протыкает шипом и вкручивается с кожей вровень.

Запаса этого добра в контейнере копошиться с избытком. Времени – сколько угодно. Можно класть медленно… По штучке...

Ночь наверху. Шлюз закрыт. В затопленном модуле густеющей пар пробивают полосы жёсткого излучения.

Смайл вял двумя пальцами первую личинку, другую руку положил извивающейся осе на бёдра, без нажима опустив палец на бугорок персиковой мягкости, в щёлку. Палец немедленно обволокло истекающей мутной влагой. Жидкие сливки. Тянется... На коже Смайла шипит.

От миниатюрного тела Смайл не ожидал такой силы. Пожалел о стальных фиксаторах, кожаным ремням, размокшим и растянувшимся, недолго оставалось...

Оса требовала, стонала, рвалась. Прокатывающаяся по ней дрожь напоминала волны от брошенного камня.

Сладострастно пачкаясь, Смайл вытер от слизи её бедро, пощекотав щёлку, и отпустил первую личинку...

Надавил, замирая в животе и месте гениталий. Такой кайф, будто не острые лапки колют бедро и не шипы заворачивается в мякоть, а он сам...

Птичий, кричащий стон...

Успокоение...

«Осы фантастичны! Невероятное что... Спорю, если разделить поровну между феминами похотливость этой осы, хватит на планету нормальных девок! »

Шарире было не то, что всё равно, болевой порог в эти дни для ос действительно взлетает в заоблачную высь, не всё равно, нет.

Ей требовались эти глубокие укусы, жалящие толчки. Покрытая белым, тянущимся, липким с головы до ног, она выгибалась навстречу приближающейся руке. Просила буравящую личинку в губы, на груди, одну на другую, снова, ещё раз на острые, гейзерами извергающие шёлковую паутину соски.

Неотвратимо приближался момент, совладать с которым Смайл не властен – сон. Этому не противостоять. Сна, читай, перезагрузки, требуют грядущие изменения. Сон является доказательством их начала.

Ремни не выдержали.

Смайл не пытался зафиксировать осу обратно, пытался оставаться сверху, к лампам спиной, укрывать, заслонять её.

Окутанный паром, он размазывал липкую страсть. Водил изуродованной мордой по изящному телу живой статуэтки. Целовал маленькие ручки, сосал пальцы, вылизывал её лицо. Погружал язык туда, куда больше погрузить ему было нечего, замирал на минуты её бурных экстазов. Вдавливал панцирь личинки, куда хотела, в любые места, которые подставляла ему. Запускал и проталкивал, до запястья погружая руку в осиные недра. Лизал её губы, заглатывал язык и отдавал свой, едва не вырываемый изо рта...

Шарира-совка и Смайл катались на полу, по стеклу разбитого контейнера. Шайтаньи личинки метались по ним, буравили кожу, испарялись с шипением, разноцветные лучи венчали картину.

«Ззз-эбу, ззз-эбу, зауррр…» Голос луковой осы гудел непрерывно, сопровождаемый ответным шёпотом: «И тебе, и тебе спасибо, и тебе спасибо, и тебе... »