Лютый любимый враг

ЛЮТЫЙ ЛЮБИМЫЙ ВРАГ

Автор: Макс Наглый

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЗВЕРЬ В ТВОЕЙ ПОСТЕЛИ

ГЛАВА 1

Красные чувства

-1-

— Мадам, вы на него не смотрите, пожалуйста, он у нас немножко пришибленный.

Однако «мадам» продолжала пялиться на меня сквозь прутья клетки.

Я и раньше видел такие взгляды. Горожане… точнее, — Горожанки всегда глядят именно так. В глазах появляется блеск, дыхание становится глубже, грудь вздымается, а язык увлажняет внезапно пересохшие губы. И все это щедро сдобрено страхом и желанием.

— Как это «пришибленный»?

Голос у нее ничего: глубокий, чувственный, звучит, как идеально настроенная виолончель — до глубины позволяет услышать каждую ноту.

— Это значит «бракованный», мадам. Психоэмоциональный профиль нестабилен. Он трижды проваливал коррекцию.

Готов поспорить, теперь во взгляде мадам любопытство разожглось с новой силой. К несчастью, извивающийся около нее тип тоже это заметил.

Он, худенький женоподобный мальчик, весь такой гладенький, с мордашкой гладенькой и прической тоже гладенькой, занервничал. Впрочем, малыш Тодди, как звали этого хлыща, всегда нервничал в нестандартных ситуациях.

— Э-м-м, мадам, прошу сюда, — проблеял Тодди. — Мы готовы предложить вам более интересные экземпляры. Все проверенные, с чудной пластикой и полностью подавленные.

Дамочка даже бровью не повела. Внимательный и какой-то хищнический взгляд продолжал оценивающе и жадно скользить по мне, развалившемся в клетке в самой фривольной позе. Радужка глаз женщины из карего стала любопытно-золотой.

— А этот, значит, вообще не подавленный?

Тодди выдавил, беспомощно оглядываясь:

— Мадам, не стоит обращать внимания. Я не знаю, как он очутился в этом блоке, это какая-то ошибка. Он — смертник.

Вот тут даже мадам на миг потеряла самообладание. Бровки взлетели, она взглянула на Тодди.

— То есть это гладиатор?

Тодди нервничал все сильнее.

— У нас их называют смертниками. Такой сброд недостоин прозвания гладиатор, это все романтичные выдумки прессы. Смертники хуже рабов, мадам. Они — это не только биологический мусор, но и психоэмоциональный. И самый опасный.

Мадам вновь переместила взгляд на мою персону: золото ее глаз потемнело, приобрело красноватый оттенок.

Некоторое время женщина глядела изучающе. Я отвечал тем же.

Одета женщина богато: красная шляпка с черной лентой, красное же платье с юбкой чуть выше колен, талию подчеркивает черный пояс. Кисти скрывают черные кружевные перчатки, в тон сумочке-клатч и туфлям на шпильках.

Женщине примерно тридцать. Красивая по человеческим меркам. Золотистые волосы, внимательные глаза, чувственный рот с коралловыми губами. Фигура не точеной красотки, но страстной томной фурии, уже познавшей радость материнства и научившейся управлять своими желаниями. Такие не стесняются экспериментировать, их просто распирает энергия и они всегда сверху. Во всех смыслах.

Женщина к ужасу Тодди шагнула ближе, замерла на расстоянии полуметра от клетки. Спросила, цепко разглядывая мое лицо:

— Значит, ты успел повоевать против нас? Ты убивал людей?

— Мадам… — испуганно пискнул Тодди.

Этот вопрос задавали мне тысячу и один раз. И всякий раз с вот таким вот недоверием, за спиной которого таился ужас.

Не отводя взгляда, я уронил с ленцой:

— Poshli vy vse, suki…

— Отвечай по-человечески, зверь! — взвизгнул Тодди.

Я улыбнулся одними губами, произнес на общем языке:

— Конечно воевал. Я же — волк, я был создан для того, чтобы вас убивать.

Коралловые губки женщины тронула кривая усмешка.

— Клетка — не очень-то подходящее место для волка, не так ли?

Я ответил презрительным взглядом.

Малыш Тодди отчаянно заломил руки. В его масляных глазах боролись страх и жадность. Он понимал, что эта дамочка при деньгах, готова отвалить кучу кэша за товар высшей категории, а тут — я. Бельмо на глазу приличного общества, ублюдок, за действия которого никто из местных ручаться не может. В чем я их давно и надежно убедил.

— Мадам, — проблеял Тодди, — он бьется только на Арене, мадам. Прошу прощения, но для заказов он не приспособлен…

Да, это точно. Работу по дому не выполняю, туповатой куклой на полулегальных девичниках не выступаю, любовниц не завожу и телохранитель из меня хреновый. Я — убийца. По их, людским, меркам — кровожадная безумная тварь.

Мне надоел этот спектакль.

Я поднялся с лежака (старого полосатого матраса), потянулся так, чтобы заиграла собственной жизнью каждая мышца тренированного торса — плода генетической эстетики и тысяч часов тренировок. А затем, совершенно хамски усмехаясь, бросил, окидывая женщину наглым взглядом:

— Для домашних игр, киска, есть другие мальчики. Разве тебя не учили папа с мамой, что с волком играть нельзя?

— Заткнись, Даррелл! — взвизгнул Тодди, обливаясь потом.

Женщина поджала губки, ее глаза сузились. Золото из них исчезло, теперь радужка сверкнула сталью. Но голос оставался холодным.

— Мои папа с мамой, как ты изволил выразиться, погибли от рук таких же, как и ты — бешенных псов.

Я намеренно сделал новую улыбку глумливой.

— Волков, киска, не псов, а — волков.

Но «киска» оказалась не так проста. Закатывать истерику не стала. Ответила мне тем же.

— Волки не сидят на цепи, дорогой. И не едят с рук. Так что ты можешь именоваться лишь псом. Слишком злобным, чтобы с тебя можно было снять цепь, и слишком тупым, чтобы перестать кусать руку, которая роняет в твою миску еду.

«А она ничего, есть перчинка, — подумал я с внезапной злостью. — И за словом в карман не лезет…»

— Простите мадам, — вновь встрял Тодди, заикаясь от волнения. — Я же говорил, что он пришибленный.

— Подойди, — позвал я ласково, — давно хотел за твое гусиное горлышко подержаться.

Он побледнел, отступил. Бросил визгливо:

— Когда-нибудь тебя все-таки порежут на куски, Даррелл! И тогда я прикажу скормить этот фарш собакам.

Я улыбнулся, показывая клыки.

— Вот видишь, в чем наша с тобой разница, Тодди.

— В чем? — спросил тот подозрительно.

— Ты хочешь скормить меня псам, а я съел бы тебя сам. Я не боюсь убивать, в отличие от вас, избравших пресное овечье существование…

— Заткнись! Заткнись, выродок! Вето! Вето!

Команда сработала: на прутья решетки подали электричество.

К счастью, реакцию Тодди предугадать легко. Я успел оторвать руки от прутьев за миг до того, как воздух затрещал и наполнился запахом озона.

Но команда «вето» не только бьет током зарвавшегося генномода — в следующую секунду на клетку опустилась стальная штора. Теперь со всем миром меня связывало лишь крошечное окошко.

С той стороны железного занавеса женщина промурлыкала:

— Какой занятный экземпляр. Нестабильный психоэмоциональный профиль, говорите?

— Да он полный псих! Смертник!

— И он бьется на Арене?

— Да, мадам.

— Когда его следующий бой?

— Сегодня вечером, мадам.

В голосе женщины слышалось тяжелое удовлетворение:

— Пожалуй, я отложу сегодняшние дела и посещу амфитеатр. Хочу посмотреть, как этот пес подохнет…

Теперь не было нужды скрывать свои чувства. И я злобно оскалился. Произнес на родном языке:

— Ne dogdeshsay, kroshka!

-2-

Зал был полон. Как и всегда.

На Земле еще достаточно любителей поглазеть на льющуюся кровь, чужую боль и смерть. Даже несмотря на коррекцию психики.

«Они не могут убивать, — подумал я, — но по-прежнему желают насилия»

Давно, еще во время первых боев на Арене, я сделал любопытное открытие, заметил кое-что в глазах зрителей. Это была тщательно скрываемая тоска по утраченным возможностям, навсегда потерянным после коррекции. И теперь болельщики глядели на бойцов амфитеатра, словно кастрированные коты, услышавшие крик готовой к спариванью кошечки.

«И эти люди еще называют себя нормалами, адекватами, хомо новус…»

— Что с тобой, Даррелл?! — заорал Дважды-в-день. — Очнись, волк! Очнись, мать твою!

Надсмотрщик вырвал изо рта огрызок сигары, ударил кулаком по прутьям клетки.

— Ты спишь, что ли?!

«Волки не сидят на цепи, дорогой, и не едят с рук…» — вспомнились слова безымянной женщины в красном.

Гнев поднимался из глубин души тяжелой черной волной. Удушливой пеной, от которой сжималось горло.

«Как она вообще смела? — взъярился я. — Кто она такая, чтобы судить о волках?! »

Злость быстро превращалась в бешенство, это было удивительно. Не думал, что меня могут задеть слова какой-то… откорректированной нормалки!

— Проснись, волк! — брызжа слюной, гаркнул Дважды-в-день.

Я молниеносно развернулся, так, что даже опытный надсмотрщик от неожиданности отпрянул.

— Волки никогда не спят!

Дважды-в-день захохотал, пряча отчаянный страх.

— Вот так, мой мальчик, вот так! Злись, парень! Злись! Сегодня у тебя сильный соперник.

Показывая удлинившиеся клыки, я рявкнул:

— Я вырву ему сердце!

— Вот так! Покажи им всем, Зверь!

Ворота впереди распахнулись и техники выкатили клетку на Арену.

Вой толпы — смесь восторга, кровожадной любви и слепой ненависти — оглушил. В глаза ударили прожекторы, на голову посыпались конфетти, поп-корн и пропахшие жаждой секса трусики. Вопреки расхожему мнению, в зале Арены женщин больше, чем мужчин. И не удивительно. Это по-настоящему возбуждающее зрелище.

Как-то Дважды-в-день сравнил бой на Арене с мужским стриптизом и был неправ. Мужской стриптиз — эпилептическая пляска мальчиков, трудолюбиво посещающих спортзалы. А бой на Арене — праздник силы и воли, торжество жизненной энергии и тестостерона. Не зря после каждого боя дамочки платят надсмотрщику огромные деньги, чтобы их коготки пощекотали кожу на моей груди. А уж как они кричат, когда я нагибаю их, выставляя в положенную позицию и безапелляционно задирая юбки…

— …И-и-и вот он! Победитель, не знающий поражений! Один из последних волков, чью жажду крови не смогли подавить даже лучшие инженеры планеты! Воин, убийца, кровожадное чудовище!

Цветные лучи прожекторов запрыгали по моей клетке.

— Встречайте, дамы и господа, — Даррелл Рэйни по прозвищу Зверь!

Я выпрямился в клетке, повел руками, разминая суставы до хруста. На груди заиграли мышцы, каждая сама по себе — зрелище, от которого у мужчин случается инфаркт, а женщины впадают в сексуальное безумие.

И зал немедленно откликнулся.

— Ты сдохнешь!

— Будь ты проклят!

— Я люблю тебя, Зверь! Возьми меня!

В те стороны, откуда неслись гневные проклятия, я оборачивался с наглой ухмылкой, демонстрируя безнаказанность и вызов. Пусть ненавидят, пусть. Я никогда не старался стать таким, как они.

— Сегодня вас ждет битва века, дамы и господа! — надрывался ведущий, предусмотрительно не высовываясь из своего «скворечника» (наблюдательного пункта высоко над Ареной). — Зверь встретиться лицом к лицу с волком, трижды завоевавшим звание Бессмертного! Сегодняшний враг Зверя убил девяносто два человека, не считая тех, с кем встречался вне Арены. Это настоящая машина ненависти, гора первоклассных мышц, истинный плод доктора Франкенштейна от генной инженерии… И-и-и… Встречайте! Мортон Джонс по прозвищу Гробокопатель!!!

«Еще один волк, — подумал я холодно. — Нас удивительно мало осталось…»

Я сжал кулаки.

«А к концу сегодняшнего вечера останется еще меньше…»

-3-

Грянул тяжелый рок. Прожекторы осветили Арену, вырвали из тьмы клетку с хромированными прутьями, где каждый был изогнут, складываясь в узор плотно сжатых челюстей. Вместо привычных глазу техников, везла клетку упряжка обнаженных женщин. Их тела щедро обмазаны золотой краской, а головы скрыты масками ястребов.

В клетке, словно древний варвар, восседал на троне в виде черного гроба огромный даже для волка мужчина. Буквально гора мышц и костей!

Кулаки размером с голову ребенка. Широкие плечи, на каждом из которых с легкостью усядется по девушке. Длинные руки увиты тугими, словно стальные канаты, мускулами.

«Обильные тренировки, биодобавки, стероиды, — подумал я. — Кто-то на нем зашибает нехилую деньгу, раз его так холят и даже из появления на Арене устраивают шоу»

На грудной клетке Гробокопателя можно играть в теннис, а по рельефному, словно выбитому из камня торсу можно изучать анатомию — развита каждая мышца.

Я всмотрелся в лицо противника.

Крутой лоб, широкие скулы, сплюснутый нос, воинственно выдвинутая челюсть и горящие злобой маленькие глаза.

Нет, этого парня я никогда не знал и раньше не видел.

Хотя… со многими ли я был знаком на той войне? Мы шли убивать, а не дружить. Возможно, как раз в этом и была наша главная слабость: мы были единоличниками, слишком обособленными эгоистами. Знали, что каждый из нас равен маленькой армии, и гордились этим…

Девушки бросили оглобли и красиво, стайкой призраков, покинули Арену.

Стихла музыка. Челюсти-прутья клетки с лязгом распахнулись. В ту же минуту Дважды-в-день с пульта разблокировал замок моей тюрьмы.

Неторопливо, даже с некоторой ленцой, я толкнул дверь и спрыгнул на желтый песок Арены. Здесь практически все, ристалище и зрительский зал, стилизовано под древние амфитеатры. Даже передовые технологии играли в общей картине свою роль.

Зал медленно, но верно закипал. Эмоции бушевали, болельщики взвинчивали сами себя. Для них это чуть ли не единственный миг в повседневной жизни, когда можно с наслаждением и всей мордой шмякнуться в грязь, побыть животным. Благо, обстановка располагала, ведь не на жизнь, а на смерть бились внизу смертные враги человечества — генномоды, на совести которых тысячи смертей.

Гробокопатель выпрыгнул из клетки с диким криком. Тут же вскинул руки, расставил их широко и взревел, имитируя гризли. На его спине вздулись мышцы, словно загривок взбешенного зверя.

Зал ответил ему почти одобрительным гулом. Особенно выделялся в нем женский визг, полный какой-то древней ярости и восторга, ведь это у женщин в крови — наблюдать за схваткой самцов. И сегодняшнее зрелище Горожанкам явно нравилось. В смертельном бою сошлись две машины убийства, две генетически идеальных формы жизни.

Облаченные лишь в одни короткие штаны, встретились в бою могучие титаны, удел которых вечно играть роль бешеных зверей…

Мы сошлись на середине Арены. Секунду глядели друг другу в глаза. Затем я уронил:

— Pust’ smert’ iskupit nashe porajenie.

Отвечать на традиционное для волков напутствие противник даже не подумал. Гробокопатель, раздувая ноздри, взревел так громко, что на шее вздулись тугие вены:

— Ты сдохнешь!!!

И в мгновение ока сорвал дистанцию.

Лицо противника исказилось безумием. В пасти вытянулись клыки, из пальцев, с диким хрустом, полезли костяные ножи. Маленькие глаза Гробокопателя затмило болью и яростью. Сейчас он был настолько полон силы, что один его точный выпад, и пятерня когтей-ножей распорет меня едва ли не пополам!

Пахнуло звериным духом и тяжелым мужским потом. В зале на миг стихли звуки…

Это тот самый миг. Единственный в своем роде. Миг, когда время останавливается.

Правая рука противника взлетает, слышится гул распарываемого когтями воздуха; левая рука опускается, открывая грудную клетку.

Я резко прыгаю навстречу, прямо на костяные ножи. В последний миг разворачиваюсь, словно протискиваюсь в щель между захлопывающимися дверями вагона метро. И с силой бью.

Еще раньше, едва открылся замок моей клетки, мышцы правой руки начало накачивать кровью. Настолько плотно, что сердце гудело от натуги. И теперь по груди противника, чуть правее «солнышка», кулаком не било, а, скорее, выстреливало. Из самого крупного калибра.

Мой кулак впечатался в грудь волку с такой силой, что послышался хруст ребер, а по коже расплылись круги волн. И прежде, чем сила удара иссякла, кулак погрузился в плоть противника на две трети, кроша все на своем пути.

Я сгруппировался, кувыркнулся назад на желтом песке и сразу же вскочил на ноги.

Зал еще сковывало почти магическое молчание. А потому отчетливо было слышно, с каким грохотом обрушивался на песок уже мертвый Гробокопатель. Поднял настоящую песчаную бурю, проехав на брюхе метров десять, словно сбитый бомбардировщик.

Сердце стремительно бухало, выравнивая давление и «выключая» в моем организме боевой режим.

Глянул на поверженного собрата я только один раз — с презрением. Женщина в красном была права:

«Волки не сидят на цепи, дорогой, и не едят с рук…»

Этот же волк слишком заигрался с людьми, забыв о своей природе. Мы не шоумены, мы — убийцы.

Когда я возвращался в клетку, зал стал понемногу приходить в себя и послышались первые крики восторга…

-4-

— Я тебя просто обожаю! — захлебывался слюной Дважды-в-день. Орал пылко, не вынимая изо рта огрызок сигары: — Мы сегодня столько бабла срубили! Даррелл, говори, сукин сын, чего ты хочешь?

— Открой дверь клетки, — сказал я спокойно.

Надсмотрщик заржал молодым конем, словно от удачной шутки. Уж для кого, а для него, опытного и прожженного торговца живым товаром, не было секретом, что первое, что я сделаю, оказавшись на воле, — вырву его голову из тела с корнями.

— Хрен тебе, Зверь! Бабу хочешь? А пожрать?

— Достаточно одной бабы.

Дважды-в-день черного юмора не понял, приказал помощнику:

— Давай, закажи триумфальный обед чемпиону.

Я отвернулся.

Привычный мир, привычные люди, надоевшая жизнь. Ничего нового.

«Нет, — признался я самому себе с изрядной долей злобы. — кое-что все-таки изменилось…»

Вновь вспомнились слова женщины в красном, полные яда:

«Волки не сидят на цепи, дорогой, и не едят с рук…»

-5-

…Одна рука сжимает запястья заломленных тонких рук; на кулак второй я намотал ее пышные волосы цвета платины.

«Хочу, — сказала она с придыханием, — чтобы ты взял меня сзади…»

«Только так и будет», — подумал я зло.

Но вслух не ответил, ибо они не заслуживали ответа.

Черное коктейльное платье от какого-то безумно дорогого дизайнера бесцеремонно задрано до середины спины блондинки. Я даже не стал снимать с нее трусики, просто отодвинул в сторону и вошел.

Девушка была в легком подпитии, но даже алкоголь не гасил ее страх. А страх, в свою очередь, подпитывал возбуждение. И, когда я рывком развернул ее лицом к стене и властно нагнул, мой путь был легок. Девушка текла так, что никаких прелюдий просто не требовалось.

— Ааа-а-ааа… — вскрикивала она тонко.

Я с силой вгонял в нее член, не быстро, но мощно и размеренно. Ударял пахом в мягкие ягодицы, вжимался, входя до предела, чувствуя приятный обволакивающий жар. От ее бедер поднимался одуряющий запах, сок девушки горячил кровь. Я оттягивал ее волосы, заставляя выгибать спину. Девушка вскрикивала, подчиняясь, страстно двигала попой, сгорая в огне, порожденном ее же собственной фантазией.

«Женщина должна быть покорной! — пульсировало в моей голове непонятно откуда взявшаяся мантра. — Должна быть покорной, ибо она не волчица! »

Черное коктейльное платье вдруг сменило цвет на алый. Я поморгал недоуменно. Иллюзия пропала. И с новой силой вспыхнула злость.

— А-а… — уже почти кричала девушка. — Ты… ты делаешь мне больно!

Резко, будто в порыве отвращения, я стряхнул с руки ее платиновые волосы, которые еще недавно пребывали во власти элитного парикмахера. Теперь от прически не осталось и следа. Затем выпустил из захвата ее руки и стиснул талию.

Движения стали резче, сильнее.

Сегодняшний секс напоминал черно-белые росчерки из нуар-комикса, где наиболее яркие картинки окрашивают… красным!

«Волки не сидят на цепи, дорогой, и не едят с рук…»

— Volki mogut delat’ vse, chto zahotyat! — зарычал я.

— Что? — пискнула девушка.

Она стремительно трезвела и, кажется, перестала получать наслаждение.

Плевать! Женщина должна быть покорна мужской воле!

Высвободиться из захвата моих рук она не могла, впрочем, и не пыталась. Так и стояла, оттопырив зад, пока я насаживал ее на свое естество. Но и мое наслаждение испарилось. Кровь кипела, возбуждение превратило все мышцы в камень, но облегчения не было.

Я резко вышел, рывком развернул блондинку и прижал ее к стене.

Секунду она была самым беспомощным существом на земле. Ее большие серые глаза расширились до невозможности, в них читался страх пополам с восторгом. Чтобы заглядывать в них, мне приходилось опускать голову, ведь, как почти все Горожанки, она на полторы головы меня ниже. Наверное, позволь я ей остаться со мной на ночь, девушка смогла бы свернуться на моей груди клубочком, а я бы все равно не заметил бы веса — хрупкая фея…

— Чего… — запинаясь, прохрипела она. — Чего ты хочешь?

Вся ее реальность была сейчас забыта. Общество, в котором она имела право голоса, мужчины, галантно пропускающие ее первой в помещение, комплименты и показная слабость. Все было уничтожено. Сейчас (и она запомнит это на всю жизнь!) девушка стала той, кем была на самом деле — самкой, подчиненной лидеру.

Медленно я поднял руку, моя ладонь легла на затылок девушки. Не отрывая взгляда от ее глаз, я надавил вперед и вниз, заставляя блондинку опуститься на колени. Так, чтобы перед ее лицом оказалось стоящее колом естество.

Они все приходят ко мне, чтобы испытать нечто новое. Их всех интересует один вопрос: каково это — быть с диким зверем, какими рисует волков телевидение? Каково это: почувствовать себя под властью настоящего мужчины?

И я полностью удовлетворял их желания. Дикарь, грубиян и наглец. После встречи со мной для этой девушки ни один нормал уже не будет столь мужественным, каким выглядел раньше.

Тихий стук возвестил, что девушка стала на колени, очутившись лицом напротив пышущего жаром мужского достоинства. Отнюдь не нормалских размеров.

— Возьми его, — с презрением приказал я.

И девушка подчинилась.

Женщина должна быть покорной. Даже та, которая пытается меня оседлать — она все равно остается лишь рабыней своей страсти, все равно что огрызающаяся мышка в когтистой клетке кошачьей лапы.

Только вот почему, когда я запрокинул голову и закрыл глаза, когда внизу зачмокало, а головка члена очутилась в горячем и плотном захвате женских губ, в нашем черно-белом комиксе вновь полыхнуло что-то красное?

«Волки не сидят на…»

Я зарычал и руками, лежащими на затылке девушки, заставил ее двигаться быстрее. Намного быстрее! Насаживал ее голову, слышал всхлипы, стон, чувствовал, как она от нехватки кислорода пытается хоть как-то вдохнуть и оттого по моей плоти елозят ее зубы. Но я продолжал давить. До тех пор, пока не достиг предельного напряжения.

Резким усилием я прижал голову девушки к паху, так и оставил.

Бесконечный, но короткий миг балансировался награни, а потом сорвался…

Этот оргазм трудно было назвать приятным. Облегчение, не принесшее удовольствия и расслабления. Просто толчки семени.

«Волчьего отравленного семени! »

Девушка хлюпнула, подавилась, но упорно ждала. Удерживая блондинку за затылок, я дождался последнего спазма, а затем, все еще сгорая от непонятного бешенства, отшатнулся, вырывая изо рта девушки член.

— Это… все? — прошептала блондинка. — Я могу идти?

Я махнул рукой, не снисходя до ответа. Пусть злость и притихла, однако зверь в душе не замолк, продолжая глухо ворчать.

Раскрасневшаяся, расхлестанная, блондинка поднялась. Торопливо вытерла губы, поправила трусики и опустила платье. Поглядывая на меня искоса, двинулась к бронированной двери. Не успел ее кулачок повторно в нее ударить, как щелкнул замок, и блондинка навсегда исчезла из моей жизни.

— Дважды-в-день! — заорал я люто. — Пусть твои шестерки принесут еще вина!

Стоя посреди отнюдь не маленькой камеры, я неторопливо застегивал ширинку.

Поможет ли мне алкоголь? Ярость зверя не гаснет просто так. Так уж мы устроены. Нужно нечто большее, чтобы удовлетворить жажду крови.

Но, все-таки, что со мной? Почему слова этой… этой марамойки! Меня так задели?

Я фыркнул.

Что за слово, черт возьми, такое: «марамойка»?! Где я его мог подхватить?

Щелкнул замок, дверь отворилась.

Я махнул рукой, не глядя.

— Я передумал, уберите вино.

Знакомый голос, столь богатый на эмоции, произнес с холодным презрением:

— Не стоит волноваться, волк. Пить сегодня тебе больше никто не даст.

Тут же, сигнализируя о визите важного гостя, из потолка опустились прутья решетки, отсекая меня от женщины в красном…

ГЛАВА 2

Судьи

-1-

— Вот, значит, как проводят свое время обреченные на пожизненное волки?

В словах женщины слышалось мрачное удовлетворение. Но, во-первых, у нее слишком выразительный голос, а во-вторых, у меня слишком чуткий слух, чтобы я услышал в нем еще и нотки мстительности.

Я мгновенно подобрался.

За спиной гостьи только техник. Причем, выражение его лица мне очень не понравилось: бледное, испуганное, растерянное. Что могло его так поразить? Он работает в, наверное, единственном месте на земле, где вокруг только насилие. И почему он пропустил дамочку в тюремный сектор?

В отличие от первой нашей встречи, случайной, когда мою клетку везли через секции подавленных из-за ошибки пьяного техника, сейчас я на этаже прирожденных убийц. Сюда не могут ни по ошибке, ни намеренно заявиться зеваки. Между прочим, нужен особый пропуск, добро на который выдают власти Города и военные. Ведь даже после стольких лет, когда война давно закончилась, нас, волков, еще бояться. Еще считают джиннами, которых нельзя выпускать из бутылки. Хотя, говоря откровенно, шансов и желания продолжать борьбу давно нет…

На женщине строгий брючный костюм. Нужно сказать, он ей шел, хотя я вообще-то не любитель женщин в костюмах, кажется, вот что-что, а костюмы точно не для слабого пола.

Изменился и цвет глаз гостьи: теперь меня изучали железно-серые глаза. Прежним оставался лишь цвет губ: страстный коралловый, цвет расчетливой любви и похоти.

По камере поплыл запах ее духов — нечто очень-очень легкое, чуть пряное, с толикой ванили и чего-то мускусного.

Снаружи я остался невозмутимым, а вот волк в моей душе ощетинился.

— Ты тоже заплатила Дважды-в-день? — спросил я глумливо. — Тогда можешь не мочить трусики, дорогая, и убираться ко всем чертям…

В стальных глазах сверкнуло.

— А что такое, гигант? Голова болит? Устал? Или больше одного раза не можешь?

Я ответил спокойно:

— С едой не сплю.

— А я с висельниками и подонками, — парировала дамочка, предельно высушив голос. — Можешь не стараться, оставь свои оправдания для следующего раза. Если он у тебя когда-нибудь будет.

Мне очень не нравилось происходящее.

Почему техник дрожит у двери и не предпринимает никаких усилий, чтобы выставить нахальную нормалку?

Продолжать перепалку я не стал. Вместо этого отвернулся и прошел в угол, громко расстегнул ширинку и помочился в унитаз. Не менее громко спустил воду, вымыл руки и, добравшись до койки в другом углу камеры, завалился на нее, закинув руки за голову.

Женщина все это время наблюдала за мной с легкой презрительной полуулыбкой.

— Ты меня поражаешь с каждой минутой, волк.

— О, крошка, это несложно.

— Уверен? — одна бровь дамочки манерно выгнула спинку. — Просто мне еще никогда раньше не приходилось видеть столь идеально выдрессированных животных: нагадил в лоток, помыл лапки и смирно вернулся на место. Может, тебе еще команда «умри» знакома?

Сердце уже с полминуты колотилось, внутри все клокотало, бешенство грозило вскипятить кровь. Но внешне я оставался безразличным ко всему истуканом. Хотя с каждой секундой оставаться таким становилось все труднее.

— Этой команде, — я разлепил губы, — я вполне успешно учил других. Кто знает, может и твои родители в свое время ее исполнили, когда я приказал.

Женщина побледнела, на щеках тут же вспыхнул румянец, а глаза сменили цвет на ярко-зеленый. Она прошипела:

— Мои родители в полной мере исполнили свой не только гражданский, но военный долг! Они погибли героями!

— У тебя нет носового платка? Я сейчас расплачусь — так люблю сказки о героях.

Женщина хотела сказать что-то резкое, но вдруг осеклась на полуслове. Резко вздохнула. Ее глаза посинели, стали голубыми, а затем вновь вернулись к холодному цвету железа.

— Значит, ты окончательно смирился со своей участью? — голос женщины стал вкрадчивым. Мне сразу захотелось подтянуть ноги, словно в камере объявилась ядовитая змея. — Вот и все, чего стоят хваленые волки? Генетический мусор, который при первой же сложности ломается?

Я не удостоил ее ответом.

— Я разочарована. Мне рассказывали о нечувствительных к боли идеальных солдатах, гордых и способных покорить даже небо. А я вижу перед собой сварливого слюнтяя, который трахает экзальтированных богатых курочек и кушает с руки. Не волк, а вполне довольный такой судьбой паразит, переоцененный пес на поводке, глупый и неопасный…

Многое я слышал за свою жизнь. Очень многое. Особенно, после того, как попал в плен. Меня проклинали, костерили на чем свет стоит, пытались убить и всячески усложняли жизнь. И никогда самообладание идеальной машины убийства не изменяло мне. Никогда!

Но не сейчас…

Не знаю, может всему виной психика убийцы, крыша которого медленно, но неуклонно съезжает от судьбы заключенного, а может, — чрезмерно наглый вид нормалки, которая при других бы обстоятельствах и пискнуть бы не посмела? А может — все вместе.

Только я не выдержал.

Бешенство бритвенным лезвием прошло по оголенным нервам, огненным цунами захлестнуло душу. И зверь в моем сердце бросился в атаку.

Нормалка еще произносила… нет — выплевывала последние слова, а мое тело уже стремительным болидом сорвалось с койки. Всего три движения: подтянуть ноги, сместить центр тяжести и выбросить туловище в прыжок. Идеальная атака идеального организма.

Все четко рассчитано. Я должен был врезаться в решетку и выбросить руку между прутьями. Кости должны были выйти из лож суставов, удлиняя конечности. И этого хватило бы, чтобы мои пальцы дотянулись и сомкнулись на нежном горлышке ядовитой женщины, которая слишком наивно полагала, что стоит на должном отдалении.

Все так и вышло.

Кроме одного…

В порыве звериной ярости я упустил из виду запах озона!

Едва мое тело ударилось в решетку, как тут же затрещало.

Перед глазами сверкнуло, нервные окончания пустились в пляс, а мышцы свело мгновенной судорогой. Это-то и сбило меня с идеальной траектории, подарив гостье шанс на спасение. Даже ее заторможенная нормалская реакция, слишком медленная в сравнении с волчьей, наконец, сработала и женщина отпрыгнула.

Мои пальцы с хрустом сжали пустоту.

А в следующий миг резко усилившимся зарядом тока меня швырнуло на пол камеры. Благо, хоть упал не на брюхо, а на одно колено. По телу прошла болезненная судорога, сердце всхлипнуло… и на этом все закончилось. Стремительные регенерация и метаболизм сделали свое дело.

Я выдохнул и поднял взгляд. Выражение, которое я в него вкладывал, можно было бы описать так:

«Это было первое и последнее предупреждение. Уходи, или при первом же удобном случае я убью тебя! »

Но, казалось, женщина намека не поняла. Проговорила медленно, смакуя каждое слово:

— Бешеное животное, безумный зверь… Вот, значит, именно ты-то мне и нужен.

В голосе женщины сквозило обволакивающее удовлетворение.

У меня мелькнула запоздалая мысль, что все произошедшее было заранее спланировано, я даже стал догадываться, как. Но вопросы снова не задал.

Это сделал за меня Дважды-в-день…

-2-

«Явился, наконец-то! »

— Какого… хрена?!

Дважды-в-день ввалился в камеру и застыл, покачиваясь на нетвердых ногах. От него, по старой цыганской традиции, разило водкой и селедкой — аромат был, как из мусорного бака.

Женщина скривила губки и отодвинулась на полшага.

Дважды-в-день глянул на меня, перевел взгляд на техника, и, с ног до головы, оглядел мою гостью. Наконец, смог выдавить:

— Эм-м… а шо тут происходит? Чо ваще за визит такой? Дамочка, тут не какой-нибудь зоопарк, — все визиты к… к волку нужно со мной…

Женщина отвернулась. Глядя на меня, изящно вынула из сумочки удостоверение, раскрытым сунула под нос надсмотрщику и произнесла:

— Эбигейл Абра Сингрей, главный аналитик Департамента полиции Города, отдел К-2, защищенный грифом «Государственная безопасность».

Вот тут даже я не выдержал.

Нет, конечно, мне приходилось сталкиваться с конторами и посерьезней, куда серьезней, в разы, но… чтобы вот ЭТА нормалка представляла засекреченный государственный аппарат?!

У меня брови взлетели.

Реакция Дважды-в-день была проще.

— А? Че?! Откуда?!!

Он с трудом смог вернуть нижнюю челюсть на место, но продолжал таращиться в открытое удостоверение, как пьяный баран на голографические ворота.

— Но… — он перевел тупой взгляд на Эбигейл. — Что вам здесь нужно, мадам Сингрей?

«Мадам» уронила:

— Не твоего ума дела. И вообще, с тобой разберутся позже. Можешь приготовиться и привести в порядок бумаги. Однако, предупреждаю, мы зафиксировали все нарушения в содержании осужденного военного преступника и врага человечества. А их немало. Так что пощады от системы правосудия не жди. И не пытайся сбежать. В пределах Города мы везде тебя отыщем.

Дважды-в-день испугался настолько, что мгновенно протрезвел.

Он вытер мгновенно вспотевший лоб, залепетал:

— А…но… что же это… я ведь честно…

Честно говоря, жалости надсмотрщик во мне не вызывал. Я почти уверен, что вообще напрочь лишен этого чувства. А уж тому, кто скажет, будто у волков короткая память, нужно вообще плюнуть в лицо. Так что я просто не мог жалеть надсмотрщика, который первые месяцы после моего приговора держал меня на хлебе и воде, пытал, пытаясь вынудить сотрудничать с ним. Когда он приближался к моей клетке, я всякий раз чувствовал запах его пота. Этот запах был пропитан ужасом. И за этот трусливый ужас, за страх, что Дважды-в-день боялся меня даже запертого, он щедро платил мне и электричеством, подключенным к прутьям, и усыпляющим газом, и еще много чем.

Трусливый, жадный и глуповатый тип. Он свое заслужил.

Так что я взглянул на сломленного надсмотрщика, который только-только вошел во вкус богатой жизни, и сразу отвернулся. Он перестал для меня существовать, ибо даже та минимальная значимость, которая была в нем прежде, теперь пропала.

Я поднялся, взглянул Эбигейл прямо в серые, на этот раз с оранжевым отливом, глаза. Спросил:

— Что за секретная служба такая? Зачем я понадобился Городу? Решили пересмотреть приговор?

Женщина не ответила. Щелкнула пальцами у носа дрожащего надсмотрщика, который уже как три минуты тщетно пытался раскурить огрызок сигары, но зажигалка всякий раз выпадала из его трясущихся пальцев. Эбигейл приказала ему:

— Я забираю волка. Немедленно позовите техников: пусть подготовят клетку и зверя к транспортировке. Естественно, вас следует собрать все медицинские документы и досье.

На этот раз самообладание мне не изменило. Удивительную новость я встретил с каменным выражением лица. Ну, разве что в уголках рта читалось легкое презрение к этому миру и его проблемам.

Впрочем, маски масками, но мысли у меня были далеки от покоя…

-3-

«Отдел К-2… — думал я. — Что еще за служба такая? »

Я лежал на койке, закинув руки за голову, глядел в потолок и пытался понять, что меня ждет в ближайшем будущем.

В свое время я успел столкнуться со многими секретными службами. Это было время, когда существовали государства, их соперничество и кровавые игры тайных контор. Я знал многое: методы работы разведчиков, секреты могучих держав, в конце концов, сам был одним из таких секретов. Однако сейчас все по-другому.

Слишком много времени прошло с момента войны. Слишком много воды утекло. Город стал Городом — Вавилоном и Троей в одном лице. И я теперь ничего не знаю о его тайной жизни, ведь из подвала тюремного блока немногое удается увидеть.

И все же, что будет дальше? Куда меня повезут и зачем? Что понадобилось от меня этой дамочке? Месть? Тогда это превышение полномочий? Или…

И самое главное — что мне со всем этим делать?

Попытаться кого-нибудь прикончить при транспортировке и сбежать? Вряд ли получится. Во-первых, волков уже давно разучились недооценивать, повезут так, что ни на секунду у меня не будет свободного мига. Во-вторых, бежать-то особо некуда. А в-третьих…

С в-третьих было сложнее. Куда сложнее.

Война закончилась несколько лет назад. Потом были бесконечные тюрьмы, суды, трибуналы, пыточные подвалы, сутки напролет на столах психо-инженеров, которые пытались сломать волю волка и подавить мою сущность. Много чего было.

В общем, кипели страсти. Кипели так, что голубая когда-то планета Земля стала на долгие годы красной. Но страсти на то и страсти, чтобы гореть ярко, да выгорать быстро. Затем был черный ядовитый осадок, боль, месть и ненависть. Но и их время прошло. Пыл угасал, боль становилась фантомной, месть все чаще казалась мечтами, а ненависть ничего, кроме изжоги после жирного обеда не давала.

Говорят, после Второй мировой войны, три века назад, многие фашисты сложили оружие. Но еще многие сбежали, жили, так до конца не смирившись с поражением. Эти дряхлые старики костерили Гитлера, но сами так и не перестали быть представителями коричневой чумы.

Но волки — не фашисты. Наша война началась не из-за больного нацизма, не из-за спятившего от ненависти фюрера. Мы боролись за выживание. Просто нас зажали в угол и мы дали отпор. Да так, что мир охнул и едва не захлебнулся кровью.

Так что теперь, вместо третьей причины, по которой я просто не знаю, что делать дальше, плыть по течению или бороться (но за что и за кого?), была пустота.

Война закончилась поражением. Волков почти не осталось. Планета едва не канула в Лету. И придется теперь с этим жить.

Свет мигнул. Стал тусклым и усыпляющим. Камера закачалась перед взглядом.

«И все же методы у них остались прежние, — успел подумать я. — Пустили усыпляющий газ…»

-4-

Движение…

Чувствуется ритмичное и вместе с тем плавное движение.

Перед глазами странная пелена, пляшут мутные мушки, словно по воздуху летают водяные капли.

Закрыть глаза. Открыть. Поморгать.

Немного помогло.

Ясности взора особой не появилось, но хоть мушки пропали…

Теперь можно обратить внимание на то, что мысли плывут, словно вялые рыбешки в отравленной воде.

«Усыпляющий газ… — вспомнил я. — Вот оно что…»

Я еще на пару минут закрыл глаза. Подышал глубоко и размеренно. Но облегчения не наступало, хотя организм пытался изо всех сил вывести заразу: повышенная температура тела сигнализировала, что метаболизм ускорен в несколько раз.

Пришлось открывать глаза. Глядеть сквозь пелену слез и химической мути.

Так, кажется, меня везут по старинке: в титановом гробу. На лице кожаный намордник со стальной сеткой, словно у какого-нибудь каннибала, ремни перетягивают руки и ноги.

Я опустил взгляд.

«Ага, вот оно! »

У локтевого сгиба левой руки присоска капельницы, в прозрачной трубочке неприятно желтая жидкость.

«Вот, от чего не может избавиться мой иммунитет. Они не перестают меня накачивать этой ерундой. Черт, завтра голова будет просто раскалываться…»

Гроб-капсулу, в сопровождении десяти спецназовцев Города (все в черной тяжелой броне, лица скрыты глухими шлемами) вывезли из коридора, стали грузить в лифт. Тюремный блок для волков находится в самой глубокой яме, почти сто метров под землей. Выше — уровни с подавленными и лаборатории. А наверху уже здание обычной каталажки, скромно ютящейся рядом с Ареной.

Лифт стал подниматься.

«Сколько я не видел неба? Когда в последний раз смотрел на звезды? Три? Пять лет назад? »

Лифтовая шахта проходила через сердце тюрьмы. Вокруг, как в колодце, скопище камер. Первый встречный уровень был куда чище того, что для волков. Да и света больше. Второй так вообще показался стерильным: много ламп, пластика и «аквариумов» с учеными в белых костюмах биологической защиты.

Затем мы вновь проскочили бетонный колодец и выехали на этажи с обычными заключенными. И, едва заключенные увидали, кого везут в капсуле, стали бесноваться, как обезьяны в зоопарке. Даже эти, худшие из худших, ненавидели волков. Воздух буквально взорвался от гнева.

Я опустил затылок на специальную подкладку и закрыл глаза. Тут же мягко, как ложится на лоб материнская ладонь, пришло забытье…

Следующий осколок реальности впился в мой разум уже во время погрузки на крыше.

Я с трудом разлепил глаза. Гудели турбины двухвинтового тяжелого вертолета, вооруженных охранников вокруг не в пример больше. Свет прожекторов резал глаза, заливались лаем овчарки.

Наблюдала за погрузкой Эбигейл Абра Сингрей.

Ее я заметил сразу. В том же брючном костюме, она стояла у трапа вертолета. Рядом с ней, навытяжку, замер высоченный широкоплечий мужик в черном костюме, который шел ему, как цилиндр ежику. Это был блондин с коротко, почти под ноль, подстриженными волосами и блеклыми, едва ли не бесцветными глазами. Подмышками его пиджак топорщился, там угадывалась сдвоенная кобура. Блондин шарил по площадке ледяным взглядом.

Странно, но мое внимание привлекла не бесноватая дамочка, а вот этот блондин.

Было в нем что-то знакомое, что особенное, царапнувшее инстинкт волка.

Но все-таки химия оказалась сильней. И, когда капсулу грузили в трюм вертолета, я окончательно вырубился…

-5-

Пробуждение было похоже на редкостной отвратности похмелье.

Желудок сворачивается в трубочку, голова разламывается на куски, на языке вкус порошковой химии. Дико хотелось пить.

— Инъекция подействовала, мадам Сингрей, — услышал я бесцветный голос. — Он приходит в себя.

Я открыл глаза, сразу же закрыл, с трудом сдержав стон.

Света было так много, что, казалось, он лучами боли проникал сквозь опущенные веки и вонзался в измученный мозг.

— Даррелл Рэйни, — прозвучал голос Эбигейл. — Аппаратура фиксирует ваше пробуждение. Нет смысла притворяться спящим.

Я прочистил горло, с трудом, буквально выталкивая слова, прохрипел:

— А она не фиксирует, что меня мучает охренительная жажда? Что за химики у вас? От проклятого наркотика подыхаю…

Даже с закрытыми глазами мир вокруг качался и плыл. Желудок пульсировал, боль разливалась по венам.

Левую руку что-то кольнуло. Незнакомый мужской голос произнес:

— Через минуту станет легче. Я ввел очищающий препарат.

Мне очень хотелось пожелать говорящему убиться обо что-нибудь, но сил хватало лишь на то, чтобы снова не вырубиться.

К счастью, приступ продолжался недолго. Человек не солгал. Укол сработал и вначале отступила тошнота, потом пропала дикая головная боль, а затем и в мозгу развеялось, мысли потекли четче.

— Ну что, волк, вы готовы к разумному диалогу?

Все еще хриплым голосом я ответил:

— К разумному диалогу? С каких пор вы ведете разумные диалоги с животными?

— Ага, вижу — вам и вправду полегчало.

Я в последний раз глубоко вздохнул. Голова почти полностью очистилась. Я открыл глаза.

Оказалось, что я, во-первых, прикован к наклоненному вертикально стальному столу. Во-вторых, помещение вокруг было большим лекционным залом. Многого рассмотреть не удалось, в глаза лупили лучи ламп, но это был определенно обширный зал. Прямо передо мной лампы, за ними какая-то стойка и столы. Угадываются людские очертания. Слева от меня группа охраны: все те же бронированные костюмы, глухие шлемы. В руках спецназовцев и боевое, и парализующее оружие.

А вот справа…

По правую руку светились десятки голографических мониторов.

Один транслировал мое личное дело. Там вращалась моя объемная фотография в полный рост: высокий мужчина, свыше двух метров, с короткими черными волосами и карими глазами; идеальное атлетическое сложение, не только для силовых действий, но и для молниеносных атак. В теле ни грамма жира, развита каждая мышца. Формы лица и пропорции тела идеально правильные, почти нереально правильные — спасибо генным инженерам.

На другом мониторе крупными буквами написано:

Программа «Vолк»

Ниже нарисован знакомый до боли логотип, который мы когда-то вознесли на наши знамена: цепочка измененной ДНК и волчья голова в профиль (клыки не оскалены, волк не воет на луну, а смотрит, как и положено хищнику, исподлобья).

Странно все это…

«Интересно, что это за балаган? — подумал я. — Для чего установлены все эти декорации? »

Из зала донесся мужской голос:

— Даррелл Рэйни, вы способны вести диалог?

Я сощурился, пытаясь рассмотреть говорящего. Не получилось. Видно только силуэт. Я кивнул.

— Вы понимаете меня?

— Ne tyani kota za yaica.

Мужчина вдруг ответил на моем родном языке:

— Ne tyanu. Eto znachit, chto vy ponimaete?

Я буркнул мрачно:

— Понимаю.

— Хорошо. Значит, мисс Сингрей, передаю вам слово.

Из зала послышался шорох, скрип отодвигаемого стула. Мелодичный голос наполнил этот зал чувствами. Правда, отнюдь не позитивными.

— Перед вами, коллеги, — Даррел Рэйни. Существо мужского пола. Тридцати одного года от роду. Родился в блоке номер сорок семь дробь одиннадцать с литерой икс. Блок принадлежал совместному русско-американскому проекту «Вольф/Volk». Согласно концепции проекта, его появление на свет не было обычным для человека: без участия родителей. Как и других волков, его организм собрали на молекулярном 3-Дэ-принтере, распечатав согласно схеме измененной ДНК. Изменения ДНК объекта касались не только перетасовки данных, но и генерации новых, полностью искусственных. Это с полной ответственностью позволяет называть волков новым видом, отличным и даже чуждым человеку.

Здесь она сделала эффектную паузу. Мол, глядите на этого урода!

— Личный индекс-идентификатор объекта, согласно производству: двадцать четыре…

Я вновь прикрыл глаза, отгораживаясь веками от всего на свете.

Информация, которая когда-то была святой для каждого волка, детей без отца и матери, Великих одиночек, звучала в устах Эбигейл сухо и даже в чем-то противно. Словно по дорогому ковру кто-то прошелся в грязной обуви. Будто в храм для избранных вошел циничный иностранец, нарушив все каноны.

«А ведь мы воевали за эти слова, — подумал я с застарелой болью. — Мы несли их в сердцах, как молитву»

— Экспериментально выведенный организм проекта «Вольф» предназначался для выполнения особо опасных заданий военного характера в экстремальных и смертельно опасных для человека условиях. Второй задачей проекта было научное изучение. Однако волки быстро осознали себя самостоятельными и уникальными личностями, прекратили подчиняться приказам и начали устранять кураторов…

Словно вспышка выстрела в кромешной тьме — в моей памяти стали рождаться воспоминания…

-6-

…Легко сказать: «отказались подчиняться приказам и начали устранять кураторов».

А вот как объяснить то, что не высказано? То, что прячется за этими словами? Почему опустили предысторию?! Ведь в ней, в ней все мотивы!

-7-

Нас выращивали уже взрослыми. Пичкали мозги знаниями, закачивали через компьютер информацию в ускоренном темпе, тренировали, развивали. Мы были детьми еще в самом духовном смысле. Могучими, смертельно опасными, но детьми.

И не взирая на наше детство нас использовали.

Не редкостью было, когда из наших спален кто-то пропадал. Мы и так почти не общались между собой, оглушенные ежедневной промывкой мозгов, мы ждали конца дня, чтобы завалиться спать. Сил для игр, для самого детства попросту не было.

А потом мы узнали, куда именно пропадали те волки.

Одних отправляли на задания. Как правило, это были заказные убийства.

А других…

Других отправляли на специальный полигон, на котором ничего не понимающего волка, ребенка в теле взрослого, гоняли по плацу, швыряли в ледяную воду, бросали в гудящее пламя или отправляли в кишащие ядовитыми гадами джунгли.

Они называли это тестами на выживаемость.

И, справедливости ради, выживали очень немногие. Но и продолжалось это недолго. Когда свойства волчьего организма были изучены, решено было развить в нас еще более убийственные способности, развивать до тех пор, пока выдерживают организмы.

Это было страшно.

Трудно передать словами, что с нами происходило.

Но вот однажды…

Его звали Харт. Он был самым старшим и, как сейчас я понимаю, самым духовно развитым из нас. В какой-то мере, именно Харт стал для нас отцом.

Харт, пользуясь способностями волка, проникал к каждому из нас в комнату, и подолгу рассказывал о том, чего мы не знали. Мы услышали о краткой, но от этого не становившейся менее страшной истории нашего рождения. О будущем, которого ни у кого из нас не было. О людях, которые называли себя кураторами, но относились к нам так же холодно, как к обыкновенному пистолету.

И всегда Харт заканчивал рассказами о том полигоне. А последними его словами было судьбоносное:

— Программа «Vолк» полностью выработала себя. Я узнал это совершенно случайно. И руководителями проекта отдан приказ: от биомассы избавиться.

— Как «избавиться»? — одними губами спросил я.

Вопроса что такое «биомасса» просто не возникало.

Харт ответил безжалостно:

— Так же, как чистят пробирки в лаборатории. Содержимое смывают в утилизатор, а пробирку стерилизуют. Нас всех приказано уничтожить.

Программу «Vолк» закрывали. Для всех ее участников это было сродни приговору. Они решили убить всех. Всех! А это было тридцать три еще живых волка.

— Что же нам делать? — в отчаянии воскликнул я.

И всем Харт отвечал одно и то же.

А мы внимательно слушали…

Именно это стало началом нашей войны.

Самой страшной в истории человечества. Самой жуткой в истории морали и этики. Самой святой для нас…

-8-

Эбигейл продолжала зачитывать выдержки из моего досье:

— …Непосредственно участвовал в восстании, так как был в числе ключевых фигур программы. Номер двадцать четыре был в числе и тех, кто принимал решение о создании армии генномодифицированных сущностей и организации Фронта сопротивления. Прошел всю войну, не прекращая активных боевых действий. Начинал вместе с номером первым дробь три, Хартом Эверетом, лидером Фронта сопротивления. Позже, в пятнадцать лет (по исчислению с момента воссоздания), за особые заслуги был возведен в звание генерала и получил под свое командование печально известный Шестой полк, преступления против человечества которого широко известны…

Я не выдержал, рявкнул:

— Что вы за театр здесь устроили, мать вашу?!

Что-то стукнуло несколько раз, будто били деревянным молотком по столешнице. Мужской голос строго произнес:

— Даррелл Рэйни, прошу вас, держите себя в руках.

— Da poshel ty v jopu, suka!

— Вы нарушаете регламент заседания Комиссии, волк! Уймитесь, иначе мы вновь будем вынуждены прибегнуть к химическим препаратам.

— Какого черта вы тут кривляетесь?! — не унимался я. — Хреновы обезьяны! Меня уже судили! Черт, хрен знает сколько лет судили! Вам мало? Вновь решили примерить судейские парики?

Вновь стукнул молоток.

— Мистер…

— В штанах у тебя мистер, хрен с горы! Этим молоточком по яйцам себе стукни!

Мужчина обескураженно заткнулся. Спецназовцы забеспокоились.

Но затем подала голос моя «добрая знакомая» с волшебным именем Эбигейл.

— Номер двадцать четыре. Даррелл Рэйни. Волк, мы собрались здесь не затем, чтобы вновь судить вас. Я хочу сообщить вам о том, что Специальная Комиссия Города желает подарить вам шанс на реабилитацию.

Вот тут я подавился заготовленным заранее ядовитым ругательством.

ГЛАВА 3

Хищник против хищника

-1-

Некоторое время я пытался сообразить, что вообще здесь происходит.

Собравшиеся в зале терпеливо ждали.

Наконец, я спросил подозрительно:

— О каком шансе идет речь?

Вместо ответа послышался легкий цокот каблуков. Из цунами слепящего света показалась стройная тень, которая постепенно лишалась темноты, словно женщина сбрасывала одежды. Ко мне приблизилась Эбигейл. Правда, предусмотрительно остановилась метрах в десяти.

— Программу боев на Арене закрывают, — проговорила она, глядя мне прямо в глаза.

В этих глазах, сейчас ставших тускло-оранжевыми, была странная смесь печали и злости, обиды и желания убить. В голосе ее чувствовалась неприязнь.

— Город решил окончательно покончить с жестокостью и убийствами. Даже с теми, в которых представители другого вида убивают себе подобных.

Представителей другого вида Эбигейл выделила особенно. Впрочем, заострять на этом внимание я не стал.

— Закрыть бои на Арене? — не поверил я.

— Все правильно.

«Что же тогда будет? »

Осужденные на пожизненное, не подавленные волки, пред силой разума которых оказались бессильны все психо-инженеры Города, бились на этой Арене. Таково было решение Суда. Волки должны были искупать свою вину своей же кровью на радость нормалам. Драться и убивать друг друга до той поры, пока не останется, как в старых книгах, только один. Правда, и его судьба была под вопросом.

Но…

Запретить бои на Арене.

— А что будет с волками? — спросил я. — Принудительная эвтаназия?

По взгляду Эбигейл я понял, что ей очень бы этого хотелось.

— Сегодня вступила в действие новая программа реабилитации, — Эбигейл прекрасно справилась с чувствами и теперь говорила нейтральным тоном. — Каждому волку будет предложено пройти ряд тестов, на основании которых вынесут новые приговоры. Тех, кто не согласится на программу реабилитации, отправят в обычную тюрьму. В камеру-одиночку. До скончания времен: только глухие четыре стены и дверь с вечно закрытым окошком.

Хорошенькая перспектива. Эвтаназия предпочтительней…

— Что такое программа реабилитации? — спросил я.

— Во-первых, — стала загибать пальцы Эбигейл, — на современном оборудовании наши инженеры вновь попытаются подавить инстинкты убийцы. Во-вторых, несколько лет испытательного срока с постепенным ослаблением режима и некоторыми предосторожностями.

— Ошейник с миной?

Эбигейл на мой сарказм не отреагировала.

— Все, что понадобится.

— Ну а дальше?

— При условии отличного прохождения тестов и примерного поведения, каждому осужденному будет предложен вид деятельности, который позволит ему на практике искупить вину перед человечеством. Конечный этап программы реабилитации — полноправное гражданство в Городе.

Это было уже слишком.

— Ты меня разыгрываешь, блонди!

— Об этом и речи нет.

— Тогда в чем подвох?

— Подвоха тоже нет. Городу не по карману содержание не только человеческих преступников, но и безумные траты на содержание волков.

«Проще тогда всех в газовую камеру отправить, — подумал я. Но потом вспомнил о коррекции психики, которая затронула все человечество. — Но они же разучились убивать! Сами себя добровольно превратили в овечек! Вот в чем причина! »

Внимательно глядя в лицо Эбигейл, я спросил:

— А что это за вид исправительной деятельности, который позволит нам, волкам, искупать вашу вину?

— Обсуждать сейчас причины начала войны не нужно, — ответила Эбигейл со вздохом. — Очевидно, что начали сражение волки.

— После того…

— Хватит! — глаза женщины стали стального цвета. — Сейчас не время для спора.

Я кивнул. Ладно, тогда отложим это на потом.

— Хорошо, блонди…

— Меня зовут Эбигейл Сингрей. Для тебя, будь любезен, — мисс Сингрей.

— Хорошо, блонди, но ты так и не ответила на вопрос. Что это за чудная исправительная деятельность? Работа в урановых рудниках до тех пор, как мы свои легкие с кровью не выхаркаем? Добровольный вынос мозга с помощью свинцовой инъекции из пистолета сорок пятого калибра? Или увеселительная прогулка с расчисткой радиоактивных пустошей?

Женщина не смутилась.

— Каждому найдется работа. Это мы можем гарантировать.

Гаранты хреновы…

В столь нелепом положении, в каком меня приковали к столу, начали затекать руки. Пришлось дать команду сердцу и артериям усилить ток крови в те части тела.

Подумав еще немного, я покачал головой:

— И все же… что-то здесь не так. Вы слишком ненавидите и боитесь нас, чтобы добровольно выпускать из клеток. А вдруг мы вновь объявим вам войну? Теперь у нас больше шансов на победу. Вы все в одном Городе, бежать некуда. Да организованная группа волков вас за ночь перережет.

Из зала раздался сварливый голос:

— Вот об этом я тебе и говорил, Эби. Сколько волка не корми, он все равно спит и видит, как кому-нибудь вцепиться в горло.

Я кивнул.

— И голову оторвать. Это кто там такой умный, а? Может, покажешься? Выйдешь из-за лампочек, чтобы я в твои трусливые глазки глянул?

Мужчина не показался. Только донесся его удивленный возглас:

— Да он полный псих!

Я согласился:

— Причем настолько, что все другие психи меня боятся.

Эбигейл отрезала:

— Даррелл Рэйни, прекратите паясничать!

— А вдруг я не паясничаю?

— Мы все тут внимательно изучили ваше досье. Мы знаем, какими в реальности вы обладаете способностями: высокий интеллект, сила воли, целеустремленность и способность планировать.

— Захвалишь, блонди. Смотри, возгоржусь.

С трудом сдерживаясь, Эбигейл продолжала:

— Все наши данные подтверждают, что в вас есть стержень.

Я кивнул серьезно.

— Есть. Хочешь покажу?

— Прекрати!

Я спросил быстро:

— Блонди, а вдруг я напрочь спятил в тюрьме? Все эти бои на Арене не проходят даром, вся это кровь и жестокость, бр-р-р, вспомнить страшно! У меня столько комплексов появилось, я, вы даже не поверите, стал темноты и низколетящих голубей бояться!

Эбигейл поморщилась. Она поджала губки, бросила резко:

— Если вы продолжите изображать резонера, Даррелл, мы отправим вас обратно в тюрьму и начнем беседы с другими волками. И это может затянуться очень надолго.

Я вздохнул.

— Ладно, блонди, замолкаю.

Эбигейл вздохнула, отводя глаза. Было видно, что ей тяжело сдерживаться, что она меня порядком ненавидит. Дай ей волю — коготками кожу с моего лица сдерет и скажет, что так в действительности и было.

«Тогда почему она продолжает беседовать со мной? »

Ведь и ежу понятно — женщина во цвете сил, раскрывшийся цветок, который в своем возрасте уже четко знает, чего и от кого хочет. Она привыкла распоряжаться, привыкла, что ей ничего не приходится делать через силу. И тут вдруг — вынуждена терпеть выходки висельника, о котором хрен знает сколько времени никто не вспоминал. В чем причина?

— Что вам от меня надо? — спросил я, резко изменив тон.

И эта смена, простого, чуть глумливого, но человеческого, на резкий, холодный и беспощадный волчий, не прошла незамеченной. Эбигейл, как ни старалась, вздрогнула и инстинктивно сделала шаг назад.

Некоторое время она молчала. Потом, вместо нее, заговорил невидимый мне мужчина. И по его тону я понял: шутки кончились. Началось дело.

-2-

— Пять недель назад в Городе случилось первое убийство за последние шесть лет. Первое настоящее! Убита женщина.

Я спросил быстро:

— Что значит «настоящее»?

Мужчина пояснил с некоторым раздражением:

— После коррекции психики человечество разучилось убивать любыми доступными средствами. Но иногда несчастные случаи все же случались. К примеру, за эти же шесть лет было зафиксировано примерно четыре случая намеренного причинения вреда. И это на тридцать миллионов населения Города. Все четыре совершены в состоянии аффекта. И все четверо убийц не выдержали — их психика поплыла. Двое закончили жизнь в психушке, двое покончили с собой в камерах предварительного заключения.

Вновь всплыла ассоциация с кастрированными котами.

Мужчина продолжал:

— Но это убийство было особенным. Убийца действовал профессионально. Он тщательно замел все следы и обставил дело как несчастный случай. Наши специалисты этому поверили. Так же, как и следующему «несчастному случаю». И так до тех пор, пока их не набралось восемь за неделю!

Вот так дела…

— Сколько сейчас зафиксировано убийств?

Мужчина помялся. Ответила Эбигейл:

— Мы подозреваем, что около четырех десятков.

Я присвистнул и улыбнулся.

— Спорю, что ваша пресса готова вас с потрохами сожрать!

Мужчина отрезал:

— Пресса ни о чем не знает. Журналисты сообщали обо всех жертвах, но в контексте несчастных случаев. Именно так, как мы им и говорили.

Я сощурился:

— Пять недель скармливаете акулам пера дезу? Не боитесь играть с прессой, а? Если правда всплывет, доверие уже никогда не восстановить.

— Обойдемся без ваших морализаторств!

— Ладно. А без чего не обойдетесь?

Мужчина вновь замолчал. И снова ему на помощь пришла Эбигейл:

— Характер совершенных преступлений позволяет нам с высокой долей вероятности предположить, что это не было случайной волной убийств, каким-то массовым помешательством или чем-нибудь подобным. Наши специалисты почти уверены, что это дело рук одного и того же человека.

— Маньяк?

Вот теперь молчали они все.

У меня вдруг возникла шокирующая догадка. Я недоверчиво воскликнул:

— Вы думаете, что это — волк?! Волк на свободе?!!

-3-

Ответом мне было затяжное молчание.

Наконец, Эбигейл, о чем-то шепотом посовещавшись с коллегой, сообщила:

— Есть несколько версий. Начнем с того, что территории вокруг Города не подвержены нашему полному контролю. А значит, версия о том, что убийца — пришлый, нелегал, так же имеет право на существование, как и волк на свободе.

Я спросил ядовито:

— А разрабатывали вариант, что это дело рук человека? Или вы все же настолько безумны, что о себе никогда в темных тонах не думаете?

Глаза Эбигейл стали серо-красными. Она уронила ледяным тоном:

— Версия о человеке, который каким-либо образом избежал или смог избавиться от блоков психологической коррекции — такая же рабочая, как и все остальные. Не нужно считать нас слепцами.

Я пожал плечами, хотя с прикованными руками это было сделать несколько проблематично.

— Я не считаю вас слепцами. Я считаю вас лицемерами.

На этот раз Эбигейл проигнорировала ремарку. Продолжила:

— Все существующие на сегодняшний день службы безопасности приведены в боевую готовность, все работают в режиме «двадцать четыре на семь». Однако у нас не только мало практики в подобных делах, но и катастрофически не хватает ресурсов. Нам нужен настоящий специалист.

— И вы думаете, — я усмехнулся саркастично, — что один безумец сможет вам помочь отыскать другого безумца?

В разговор вновь вмешался невидимый мне мужчина.

— Нас очень забавляют ваши попытки, мистер Рэйни, показаться кровожадным психом, но вся наша беседа, как отмечаю не один я, но и мои коллеги, четко структурирована. Вы следите за ходом мысли, делаете неоднозначные выводы, схватываете информацию налету и адекватно реагируете.

— И?

— И это значит, что мы обратились по адресу. Мы не ищем безумца. Мы ищем специалиста в определенной области.

— Хм… В «определенной»? У меня нет опыта в работе сыщика.

Мужчина ответил:

— Это и не обязательно. Нам нужен человек… гм… нам нужен кто-нибудь, кто понимает логику убийцы.

Эбигейл, глядя куда-то в сторону, добавила жестко:

— Нам нужен волк, который найдет волка. Хищник против хищника.

-4-

Я ощутил нечто вроде мандража. В позитивном смысле.

Фантазия разыгралась: боги, это же сколько возможностей открывается?! Начиная от того, что я получу шанс свалить из Города, отправив в ад несколько сотен людишек, заканчивая тем, что смогу в реальности посмотреть на звезды, не обожженные отсветами пожаров, или даже слопать настоящий шоколадный батончик!

Мужчина будто угадал мои мысли (хотя, сказать по-честному, сделать это было несложно, в такой-то ситуации):

— Это дело станет частью вашей программы реабилитации.

Я вновь сделал простодушное лицо (вообще, в таких делах прикидываться дурачком — самая выгодная практика):

— Да ну?

— Именно так. Вы будете находиться под постоянным присмотром целого отряда специалистов. В некотором роде, именно на вашем примере будут основываться выводы о результативности программы для других волков.

— Какие выводы?

— Смогут ли волки адаптироваться в обществе? Можно ли подавить их инстинкт убийцы другими средствами? Следуют ли они субординации? И много чего еще. Поверьте мне, мистер Рэйни, факторов очень много. И решение экспериментировать далось нам очень нелегко.

Я попытался отыскать в море света источник голоса. Оскалил клыки:

— Представляю, что было бы с заключенными волками, если бы этот неведомый убийца не объявился. Сколько еще мы просидели бы взаперти? Сколько еще погибло бы на Арене?

— К сожалению, корректно ответить на эти вопросы…

— Да бросьте! — фыркнул я. — Никто не ждет от вас корректных ответов. Нам давно понятно, что вы можете отвечать искренне только тогда, когда ответы играют вам на руку. В других случаях, прячетесь за вежливостью и этикой.

Впрочем, человека, а тем более политика, кем, несомненно, этот мужчина и являлся, судя по властности голоса, смутить трудно. Он продолжал как ни в чем ни бывало:

— Если вы согласитесь, мистер Рэйни, мы начнем завтра же после всей необходимой подготовки. Дело не терпит отлагательств.

Я закрыл глаза.

— Ну… вообще-то мне надо подумать.

— А мне показалось, что вы уже все решили.

— Вам показалось.

— Ну-ну. Так что вы хотели сказать?

— Хотел спросить: что будет, если я соглашусь? Какие права, свободы, обязанности, гарантии?

Мужчина заметно приободрился, что было заметно по его голосу.

— Это мы обсудим отдельно, мистер Рэйни. Будьте уверены, мы вас не обделим.

— Ага, вам только поверь…

— Еще какие-то вопросы?

— Не вопросы. Условие.

— Что за условие?

Я проговорил четко:

— Я требую, чтобы мне предоставили полный отчет о происходящем. Никакой утайки, никаких интриг. Я играю только начистоту. Это понятно?

Мужчина как-то очень быстро согласился:

— Конечно! Уверен, ваш непосредственный начальник придерживается того же мнения. Это пойдет только на пользу делу…

— Чего? — насторожился я. — Какой еще непосредственный начальник?

В голосе мужчины прибавилось торжественности:

— Вашим непосредственным начальником в этом деле станет мисс Сингрей.

Блонди Эбигейл и бровью не повела.

Мне показалось, что я ослышался!

— Да вы больные, что ли? Нормалка в роли начальника ВОЛКА?!

Мужчина отрезал:

— Этот проект — ее инициатива. А значит, что вся ответственность лежит только на ней. И это не подлежит обжалованию.

Я выдохнул:

— Охренеть…

ГЛАВА 4

Женщина с переменчивой душой

-1-

Пробуждение было мрачным

Я проснулся на удобной постели, мягкой и чистой. В просторной комнате, где окна впервые забраны шторами, а не решетками, свежий воздух и много света.

Сев на постели, я ощутил, что мозг бодр и мысли бегут резво, а организм окончательно очистился от химии. В общем, сплошное удовольствие.

Но пробуждение было все же мрачным…

Главной причиной недовольства была женщина с неуловимым цветом глаз — Эбигейл Абра Сингрей.

С того момента, как я побывал в зале заседаний и пообщался с комиссией, прошло пару дней. После чего меня ждал короткий, но энергоемкий марафон. Мою персону чуть ли не под микроскопом изучили врачи, психологи, психо-инженеры, военные и еще какие-то ученые с малопонятной специализацией. Даже сунули под кожу нечто, отдаленно напоминающее личностный чип.

Анализы, тесты, упражнения, анализы, тесты, беседы, анализы, тесты, проверки…

К вечеру второго дня я впервые увидел в глазах одного из охранников разочарование. Кажется, чувак просто не ожидал от волка адекватного поведения и на полном серьезе ждал, что я прямо вот сейчас начну всем рвать глотки, причем — зубами. Потом изнасилую всех женщин (а, судя по запаху, который улавливали мои слишком чувствительные для человека рецепторы, пара девушек от такой перспективы не отказались бы). И в конце концов оболью себя бензином и подожгу вместе со зданием. При этом буду выть по-волчьи, сатанински хохотать и топать ногами. Р-р-р!

С одной стороны, смешно. Я даже, проходя мимо того горе-вояки, клацнул челюстями, чем едва не вызвал у бедняги инфаркт. Но с другой стороны было не до шуток.

Относиться к происходящему серьезно заставляли не столько меры предосторожности (а ребята и вправду подготовились серьезно, мои шансы на успешный побег резко таяли), сколько то, что в половине тестов, через которые прошел, я просто нихрена не понял. И у меня сложилось впечатление, что за время, прошедшее с окончания войны, местные ученые узнали о волках намного больше. И эти знания сейчас на полную катушку использовали.

У меня даже закралась мысль: что будет, если им действительно удастся подавить инстинкт волка и превратить меня в нормала?

Как ни старался, внятного ответа на этот вопрос дать себе я не смог.

В итоге решил не заморачиваться, а решать проблемы по мере их поступления. Тем более, что у меня как раз поступила одна такая — Эбигейл.

-2-

Когда кухонный автомат издал мелодичный звук, извещая, что завтрак и кофе готовы, я вышел из душа. Одно полотенце обернул вокруг бедер, второе перекинул через плечо.

Заглянул в кухню, выставил из автомата на стол тарелки с обильным и калорийным угощением. Нацедил компотную кружку кофе, щедро сдобрил его сахаром. И только-только поднес к губам, как из прихожей донесся сигнал дверного звонка. И тут же — звук открываемой двери.

«Звонили, чтобы меня на толчке не застать? — подумал я едко. — Ну прямо образцы вежливости…»

— Кого там несет без приглашения? — с шутливой серьезностью гаркнул я, и не думая встречать гостей.

Вместо этого уселся за стол, с наслаждением вдохнул будоражащий запах черного кофе, отхлебнул и… едва не подавился!

За спиной раздался тяжелый мрачный мужской голос:

— Здесь тебе не тюрьма, зверь. Оставь повадки висельника для шлюх, которых тебе для спаривания приводили. Будь любезен, встань и подойди к нам!

Рука с чашкой застыла на полпути к столу.

«… — подумал я ошарашенно. Добавил пару крепких ругательств. — Чего?!! Это вообще, что сейчас было? »

Затем очень медленно поставил чашку на стол.

Мозг лихорадочно работал.

Во-первых, говоривший знал, кто я такой. Значит, либо он пришел с охраной, в которую, как минимум входил танковый взвод; либо самоубийца.

Во-вторых, если не первое и не второе, значит, — это, возможно, очередная проверка? И как мне действовать? Показать, что могу мыслить трезво и улыбнуться, как звезда телефильмов? Или проломить лбом пару стен и загрызть наглеца?

Дилемма.

Я медленно поднялся, обернулся.

В дверях ждал моей реакции высоченный широкоплечий мужик в черном костюме. Короткостриженый блондин с блеклыми, почти бесцветными глазами. Это его я видел рядом с Эбигейл у вертолетной площадки на крыше тюрьмы.

Тут же вспомнилось то самое чувство, которое он вызвал во мне. Словно резкая вспышка, озарение. Но тогда опьяненный наркотиками мозг не сумел распознать сигнал. Теперь же я все почуял — тот самый особенный запах не-человека.

«Волк! — констатировал я. — Самый настоящий волк! И — не подавленный!.. Не подавленный волк на службе у людей! »

Это понимание пришло внезапно, меня будто холодной водой окатили!

Но все вопросы тут же исчезли, едва я встретился с ледяным взглядом блондина. И он был полон откровенного вызова и вражды!

Нет! Не самоубийца оскорблял волка! А другой волк, который меня, собственного брата, откровенно и искренне ненавидел! И в этом вызове явно читается желание вырвать мое сердце.

— Ты еще кто такой, мальчик? — спокойно осведомился я.

Блондин оскалил клыки.

— Ты настолько тупой? Тебе нужно повторить приказ? Вышел отсюда и сел на диван!

Я сделал вид, что снимаю второе полотенце с плеча, чтобы вытереть руки.

— Это все? А разве ты не станешь кричать и топать ногами? Вопить приказным тоном: «быстро, сукин сын»? A moget ty prosto ne ponyal, kto pered toboi?

Блондин скривился от невыносимого отвращения. Выплюнул с ненавистью:

— Вашего дикого наречия я не понимаю. Говори по-человечески, не в берлоге!

Вопреки силе воли, сердце от таких слов забухало злее, в глазах потемнело. Я задышал тяжело.

Он обозвал мой родной язык, единственное, что у нас было по-настоящему своим, — диким наречием?! Это хуже, чем… чем…

— В берлоге живут медведи, — пояснил я дружелюбно. — А волки…

Только волчьи боги знают, с каким трудом мне далось это напускное дружелюбие, ведь кровь моя уже превратилась в жидкую сталь, а организм самопроизвольно вошел в боевой режим.

— Мне плевать! И я…

— Ну конечно, — я кивнул сочувственно, — откуда тебе знать. Ты же не волк, ты — песик ручной, как болонка. Тебе мячик бросают, а ты хвостиком виляешь и просишь разрешения его принести…

— Тварь!

Одновременно с оскорблением блондин молниеносно, как умеют только волки, швырнул тело в атаку. Вот он стоял. И — вот уже его силуэт смазался. Даже воздух не успел качнуться.

Только ведь и я тоже волк. Тем более — волк, готовившийся отразить эту атаку.

Время замедлилось, когда плазменный взрыв в груди обозначил работу организма в форсажном режиме. Я шагнул в сторону, пропуская летящий навстречу кулак. Одновременно подхватил со стола полную кружку горячего кофе и выплеснул ублюдку в лицо.

Затем, помня, что бьюсь против волка, которого даже самая лютая боль не останавливает, двинулся дальше. И, когда послышался звук «п-ш-ш» и блондин заорал от обиды, боли и неожиданности, я находился уже за его спиной.

В мгновение ока я накинул полотенце белой петелькой ему на шею.

Теперь нужно рвануть назад, лишая его равновесия, упереться коленом ему в позвоночник, выламывая и ловя в болевой прием, и в довершение затянуть петельку.

Блондин, подчиняясь силе инерции, брякнулся на задницу, его руки инстинктивно метнулись к горлу. А я все пытался решить: придушить и бросить или все-таки сразу крутануть петельку по-особенному, чтобы сломать шейные позвонки и порвать артерии?

Решил придушить и бросить. Блондин, конечно, редкий урод, но пусть все вокруг видят, какой я миролюбивый и вообще гуманист.

Полотенце затрещало, когда я затянул петлю туже. Под моим бдительным взором глазки блондина стали быстро выпучиваться и пустеть.

«Вот, — подумал я спокойно, — еще пять секунд, и можно будет отпускать. Я ж не живодер…»

— Оставь его в покое, мразь!

Я с удивлением обернулся. Заметил в дверях кухни Эбигейл. Женщина была просто вне себя от ярости. А в ее ладошке…

Плечо вдруг обожгла ярчайшая боль. Меня пронзила электрическая молния, прошла по позвоночнику и взорвалась где-то у основания черепа. Мышцы спазмировали и сразу расслабились…

Падая на пол, успел подумать ошарашенно:

«Все-таки под кожу мне вживили отнюдь не чип личности…»

-3-

Сквозь мутную пелену перед глазами проступил белый кафель. Бесформенное пятно превратилось в стоящего на карачках блондина, который хрипел, потирая горло.

Я помотал головой, приходя в себя. Порадовался, что бухнулся всего лишь на задницу, приложившись спиной к стене, а не распластался, словно нервная девица. Хотя заряд схлопотал, нужно сказать, офигенский. До сих пор нервную систему потряхивает. Это явно не заурядный шокер или нечто подобное. Тут штука на порядок серьезнее.

— Еще одна такая выходка, волк, и мучения будут продолжаться дольше!

Я сплюнул на пол кровью.

«Черт! Язык прикусил…»

Затем взглянул на разгневанную женщину.

Эбигейл сегодня нарядилась в строгое черное платье, которое невероятно шло к ее золотым волосам, коралловым губам и серо-голубым глазам. В руке мерзавка продолжала сжимать короткий пульт-браслет.

Заметив, что я очнулся, демонстративно надела браслет на запястье.

— Разве это была моя выходка? — Я вытер с губ кровь и улыбнулся. — Это твой пес бросился. Ты бы ему ошейник строгий купила, что ли…

Блондин глянул люто, выдавил сипло:

— Тварь!

— Антуан! — голос женщины стеганул плетью. — Прекрати! Тебя это тоже касае…

Закончить тираду я ей не дал. Искренне расхохотался. Так, что зазвенели бокалы в шкафу.

— Что смешного я сказала? — быстро спросила Эбигейл.

С ее щек исчез гневный румянец, а глаза посинели.

Отсмеявшись, я поднялся. Все еще похрюкивая от смеха, ткнул в блондина пальцем.

— Да, теперь верю, верю на все сто.

— Чему веришь?

И, уже не глядя на красного, как помидор Антуана, сказал, обращаясь к Эбигейл:

— Если ты изучала волков, крошка, то должна была заметить одну особенность наших имен. У нас даже волчицы имели в имени букву «р», а то и не одну. И никому бы в голову даже не пришло… ха-ха-ха… боги, кроме твоего блондина… ха-ха-ха, что волка могут звать… ой, я не могу!

— Хватит! — вскрикнула Эбигейл поспешно, когда глаза Антуана побелели и он вскочил. — Больше никаких драк!

— А я-то думал, — продолжал я, — что за волк такой: верно людям служит и в ус не дует. А он… он — Антуан!

— Хватит, волк! — предостерегающе прошипела Эбигейл. — Пока не перешел черту, остановись.

Я только рукой махнул.

-4-

В гостиной расселись кто куда. Я с новой чашкой кофе развалился в кресле и закинул ногу на ногу. Эбигейл примостилась на диване. Мокрый Антуан, закончив промакивать испорченный костюм бумажными полотенцами, попытался сесть так, чтобы очутиться между мной и хозяйкой.

После короткой заварушки на кухне, когда блондин легко угодил в мой капкан и едва не поплатился за это жизнью (спокойнее надо быть, спокойнее), я утратил к нему интерес. Причем это всячески подчеркивал: акт доминирования свершился, теперь нужно и так разозленного врага просто нервировать. Больше станет дергаться — больше наделает ошибок.

— Оденься, — поморщилась Эбигейл, отвернувшись о моих обнаженных ног.

— Тебя это смущает?

Антуан рявкнул:

— Ты не слышал приказа?

— А ты не слышал, песик, тебе уже сказали «фу»! Теперь не вякай…

— Абра, — начал было Антуан, — зачем нам понадобился этот дикарь? Не лучше ли упрятать его назад и…

Устав от нашего препирательства, Эбигейл отрезала:

— Когда мне понадобится ценный совет, Антуан, я тебя о нем обязательно попрошу!

Я прямо расцвел в душе.

Ай да я, ай да молодец. Вон как умудрился раздор в эту парочку внести. Теперь нужно быть паинькой, чтобы окончательно блондина в дураках оставить.

— Почему он называет тебя вторым именем? — спросил я с любопытством. — Абра… Это сокращенно от Абракадабра?

Блондин сидел надутый и злой. Видимо, общество людей не способствовало выработке истинно волчьего характера со стальным стержнем.

Зато Эбигейл уже взяла себя в руки. Ответила холодно:

— Абра — это полное имя. Без каких-либо сокращений. Еще вопросы?

Ну, раз сами просите.

— Есть один.

— Я вся во внимании.

— Кто он такой? — я кивнул в сторону Антуана. — Как так вышло, что в твоих помощниках этот недоволк?

Глядел я на женщину, но краем глаза следил и за реакцией ее напарника. Кажется, тот тоже быстро очухивался от внезапного поражения. Краснота уже сошла с лица, о чувствах теперь говорили только его вздувшиеся желваки. Но следить за ним на всякий случай нужно.

Эбигейл ответила, не моргнув глазом:

— В этом нет ничего секретного. Антуан — один из последних напечатанных волков.

О, это трогательная пауза перед словом «напечатанных»…

— Какой номер? — спросил я быстро.

Эбигейл покачала головой:

— Нет номера. Он из тех волков, которые не успели вступить в войну. Когда наши войска захватили лаборатории, они были еще неразумными младенцами в интеллектуальном плане. Некоторые не успели еще покинуть биокамер.

Мысли отчаянно роились в голове, но я так и не смог припомнить ни одной захваченной лаборатории. По крайней мере, захваченной целиком, а не в виде обугленных руин.

«Может быть, — подумал я, — где-то в Восточной Европе? Там царил хаос после гибели Цереры? »

Эбигейл с очаровательным презрением взглянула на меня и укусила:

— Как видишь, Даррелл, мы сумели вырастить их людьми. Так что и у тебя есть шанс стать человеком.

Я усмехнулся желчно:

— Результат впечатляет. Нет уж, мне и в своей шкуре комфортно. Вместо того, чтобы становиться кем-то, я лучше останусь собой.

Эбигейл фыркнула:

— Логика примитивна, как и все ваши суждения.

— Куда уж нам…

Женщина откинулась на спинку дивана, забросила ногу на ногу. Я в полной мере оценил стройные лодыжки, гладкие, словно из фарфора. Мой взгляд поднялся выше, споткнулся о то место, где бедра скрывал край платья. И, вроде бы ничего не было видно, но сердце забилось чаще. Фантазия и изящные складочки платья слишком о многом рассказали.

Невероятно! И как женщины так ухитряются? Вроде бы сидит исключительно прилично, но вид такой, словно готова тут же расставить ножки!

Антуан заметил мой наглый взгляд, вспыхнул. Я почти услышал, как его кулаки со скрипом сжимаются.

Эбигейл тоже уловила женским чутьем, что в моем мозгу взрываются красочные картины, в которых ей отведена главная роль. В этих картинах ее рывком стаскивают с дивана, разворачивают, и, не снимая платья, ставят в положенную позицию.

Эбигейл нахмурилась при виде моей наглой ухмылки. Буркнула:

— Все, волк? Вопросы закончились? Теперь можно поговорить о деле?

Я допил кофе и отставил чашку. Затем поднялся и двинулся в спальню. На ходу бросил:

— Только я сначала переоденусь, а то твой песик с меня глаз не сводит. Странный он у тебя: рядом восседает красивая женщина, а он на полуголого мужчину вылупился… Антуан одним словом…

Хоть и мельком, но я успел заметить, как отреагировала на «красивую женщину» Эбигейл — ее коралловые губки (в самых уголках) тронула довольная улыбка.

-5-

Голограммы занимали почти все пространство гостиной. Сверкающие фантомы карт, снимков с мест преступлений, графиков, отчетов, фрагментов дел. Кусочки реальности и осколки чужих жизней.

Каждый из нас, наверное, выпил уже по пять или шесть кружек кофе, пока меня вводили в курс дела. Заняло это примерно часа три-четыре. Впрочем, яснее от этого не стало.

Неизвестно кто — волк, чужак или избежавший коррекции человек — убивал хаотично. Были в числе его жертв и мужчины, и женщины, и старики, и дети, и богатые, и бедные.

Единственного, что было общего в этом хаосе: уединение. Ни одного убийства не было совершено в людных местах. Но при этом убийца не попал ни в объективы городских камер, ни оставил каких-либо улик. Даже не взял денег или украшений.

— Между собой жертвы тоже не были знакомы, — устало рассказывала Эбигейл. — Все из разных социальных групп, с разными интересами и социальными данными. Вообще ничего общего. Убийство ради убийства.

Я покачал головой.

— Так быть не может.

— Но так есть.

Я возразил упрямо:

— Значит, плохо думали.

Антуан вставил ехидно:

— Куда уж нам до тебя, Шерлок.

Но Эбигейл взглянула с интересом.

— Что ты имеешь в виду?

Я развалился в кресле. Пару минут размышлял. Затем сказал:

— Посмотри на то, с какой легкостью вы находите жертвы. Он ни единого раза не прятал тела. Хотя по идее должен был. Все бояться быть пойманными, так?

— Не так. Это обычная практика для маньяка. Они все хотят славы. Своими черными делами они заявляют о себе миру.

Я отмахнулся.

— Да это все прописные истины, но вот для вашего случая совершенно ни к месту. Сама посуди: убийца сделал заявление? Были письма в полицию? В газеты? На телевидение? Есть ли на телах следы особенного знака? Так сказать — нашли фирменный почерк? Да он даже убивает всех по-разному. Только кое-что, как мне кажется, общее все же есть.

Эбигейл нахмурилась.

— Да, способы убийства разные. Так и есть. А что ты заметил?

— Убийца совершает преступления поспешно. Как школьник, разрисовывающий стену в подъезде: оглянулся, никого не заметил, быстро достал маркер, криво начертил слово «душ» и смотался.

— И о чем это говорит?

Я пожал плечами.

— Надо думать.

Антуан фыркнул.

— На ерунду смахивает.

Я проговорил задумчиво:

— Неплохо бы мне побывать на месте преступления.

— Они давно изучены и убраны. Люди не должны…

Я закатил глаза.

— Я и забыл, что вы все теперь, словно трусливые кролики, собственной тени боитесь.

Глаза Эбигейл приобрели стальной оттенок.

— Люди хотят спокойной жизни! Они сделали все для того, чтобы никогда больше не сталкиваться с насилием! И мне кажется, что они это заслужили.

Я отчеканил:

— Вы — трусы! И всегда были ими. И когда вначале создали нас, и когда попытались уничтожить…

Эбигейл вспыхнула.

— Да кто ты такой, чтобы рассуждать о жизни и смерти?! Подлый убийца!

— Вы нас такими сделали!

— Не мы, а — горстка маньяков! Винить во всем нужно их, а не человечество! В чем провинились обычные люди? Не военные и не сумасшедшие политики?

Я развел руками.

— Ах, извини, мы забыли разобраться.

— Забыли! — вскричала Эбигейл, напрочь игнорируя иронию. — Забыли обо всем и начали ту войну, убивая всех без разбора!

Я нахмурился.

— А как мы должны были поступить? Смириться? Мы были детьми и…

— Детьми, которые сожгли мир!

Злость отравляла кровь медленно, но верно. Теперь и я вскричал:

— А чего ты ждала?! Дети всегда строят мир ТОЛЬКО по примеру взрослых! Ты думала мы будем гениями? Или позволим себя убивать? Нет! Мы вняли самому лучшему уроку, который вы нам преподали, а потом не стали ждать и расплатились с вами той же монетой!

Антуан попытался было вякнуть:

— Абра, не надо, он же волк, у него жажда крови в… в крови!

Но женщину уже понесло. Она побагровела, сжала кулаки. Глядя на меня с плохо прикрытой ненавистью, прошипела:

— Нет, ну ты вообще не понимаешь, что вы… вы! Твари! Что вы сделали?!

Я отвел взгляд.

— Понимаю. И получше тебя. Но вот ты, девочка, сама стала заложницей своих обвинений. Тебя там не было, когда все началось, и ты…

— Ну уж нет, — прошипела она. — Так не пойдет! Я не позволю вновь втягивать меня в пустой спор! Я навсегда закрою эту тему.

— Как? Согласишься со мной?

— Я покажу тебе, во что вы превратили мир!

Антуан вновь предостерегающе шепнул:

— Абра…

— Пусть он увидит! — отрезала женщина. — Пусть посмотрит собственными глазами!

И она так дернула рукой, указывая невнятное направление куда-то вверх и в сторону, что я вдруг напрочь выпал из темы и вся моя злость испарилась.

«Господи, — пронеслась в моей голове восхищенная мысль, — как у нее красиво грудь под платьем колышется!.. »

А между тем спор в гостиной подходил к концу.

Антуан, явно проигрывая, попытался возразить:

— Но…

Эбигейл и шанса ему не оставила. Бросила резко:

— Прикажи готовить катер!

Блондин спрятал взгляд, на его щеках проступил румянец, но он все же подчинился.

«Что она хочет мне показать? » — подумал я.

А следующая догадка была вообще не в тему:

«Она так им помыкает, а он ее по имени зовет… Они с ним любовники что ли? »

-6-

Происходило что-то странное.

Эбигейл потащила меня прочь из квартиры. Небольшой армейский городок, в здании которого она и находилась, встретил с мрачной напряженностью (кстати, Эбигейл, вместе с белобрысым волком, жили тут же).

О моем появлении в городке знали и приготовились соответственно. Фактически, нельзя было и шагу ступить, чтобы не попасться на глаза какому-нибудь сканеру или вооруженному патрулю.

Пока мы добрались до взлетно-посадочной полосы, нас успели раз десять остановить. Причем, проверяли не только меня, но и женщину с Антуаном. Как я понял — для того, чтобы обрести уверенность, что я не захватил их в заложники. Наивные…

А у катера вообще едва скандал не разгорелся.

Офицер охраны убеждал Эбигейл, что волку, то бишь мне, нафиг не надо садиться в катер. Он хоть и не боевой, но прекрасно может доставить нас на другой край Земли. Женщина убеждала офицера, что ситуацию полностью контролирует, что с ней волк-охранник, куча оружия и все предосторожности соблюдены. Вплоть до того, что объект (я, в смысле) находится под властью нейрокодека.

«Вот как называется это хренотень под кожей… Надо сегодня ночью вырезать, что ли…»

Спор закончился только тогда, когда Эбигейл позвонила кому-то из начальства. И после короткого, но горячего диалога, катер нам все-таки предоставили.

— Куда мы летим? — спросил я смирно, прикидывая, смогу ли свернуть шею Эбигейл до того, как она воспользуется браслетом.

— Увидишь, — огрызнулась женщина и пересела от меня подальше.

Да еще и Антуана заставила меня блокирующими ремнями пристегнуть.

— Приготовься, — буркнул блондин. — Взлетаем с небольшой пере…

Взвыли двигатели и навалилась перегрузка. Намного большая, чем предупреждал блондин.

-7-

— В космос на такой штуковине выйти можно, — говорила Эбигейл, — но протянешь там недолго. Но нам этого и не нужно. Достаточно стратосферы.

— Через пару минут будем на нужной высоте, — угрюмо сообщил Антуан.

И вновь салон катера заполнила тишина.

Я покосился в сторону иллюминатора. За ним начиналась кромешная тьма. Судя по всему, мы взяли прилично в сторону, если в этой части планеты уже наступила ночь. Но… что они мне хотят показать? Величие своего Города?

Очень скоро ответ сам нашел меня.

— Мы на месте, — услышал я голос блондина.

Эбигейл обернулась, смерила меня холодным взглядом. Но, кроме холода, я уловил в нем нечто еще. Застарелую боль? Сочувствие?

Не уверен…

— Открой панорамное ему окно, — шепотом приказала Эбигейл и отвернулась.

Вопреки ситуации, у меня мурашки пошли по спине. Слишком уж мрачное у женщины было выражение лица.

Но потом все мысли исчезли.

Подчиняясь сигналу с панели управления, прямо передо мной распахнулось панорамное окно, открывая вид на планету.

-8-

Мрак и тьма…

Казалось, в этой чернильной бездне тонет сам свет.

Везде, куда падает взгляд, везде тьма! И нет ей ни конца, ни края!

Я взглянул вверх.

Испещренное созвездиями небо пылало серебряными фейерверками, космос казался ярче и светлее планеты. Но, стоило опустить взгляд ниже, туда, где от горизонта до горизонта, чернела вечная ночь, как кровь холодела.

— Внизу ты можешь увидеть Город, — услышал я отрешенный голос Эбигейл. — Последний и единственный на планете.

И правда, катер покачнулся, и я смог разглядеть вдалеке сверкающую иллюминациями жизнь. Но это было еще хуже. Последнее место на планете, превращенной атомными войнами в пепелища и кладбища. Кругом, кроме Города, вместо уличных огней — пустыни, над пустошами которых можно увидеть радиоактивное сияние; вместо океанов — навеки отравленные болота; вместо света — смерть…

На миг картину смерти и опустошения скрыло пролетающее пепельное облако. И, ей богу, в нем, казалось, жизни больше, нежели во всей сожженной тверди далеко внизу!

— Вот истинный результат той войны, — прошептала Эбигейл. — А теперь скажи мне, волк, оно того стоило?

Словно порожденные звуками ее голоса, в памяти стали возникать картины далекого прошлого…

-9-

…План Харта был прост и гениален.

И не нашлось волка, который бы его не поддержал. Тем более, что за те две недели, которые прошли с момента начала подготовки к освобождению, навсегда исчезли из лаборатории еще пятеро волков.

Сейчас я вспоминаю то странное время с некоторой раздвоенностью. Мы — дети, которые не были детьми. Физически развитые и окрепшие организмы, мужчины и женщины, идеальные существа; но с наивными, а у кого-то и испуганными глазами. Заблудшие души, как нас метко охарактеризовала Церера. Но очень скоро мы перестали ими быть. Мы нашли свое призвание. И началось оно с большой крови.

В ночь Х мы вырезали весь персонал лаборатории, охрану и солдат из военного городка. За каких-то три часа мы полностью захватили самый охраняемый полигон в мире!

Мы были настоящими ангелами смерти. Благо, наши создатели хорошо научили нас обманывать датчики слежения, камеры наблюдения и, самое главное, убивать!

В ту ночь в лагере не прозвучало ни единого выстрела!

Затем Харт приказал грузить все оборудование лаборатории в грузовики. Он признался, что подыскал нам новый дом в безлюдных каньонах на Западе, где полно пещер. Именно там мы и оборудовали штаб Сопротивления.

Но наших сил было недостаточно. Харт очень точно и в подробностях обрисовал нам, что будет, когда люди нас найдут. И мы ему поверили. Он был для нас богом, о наш великий Харт!

Затем начался новый этап плана.

Без должных навыков первые партии новых волков получились… не особо удачными. Но именно те дикари, почти без интеллекта, послужили нам верным щитом перед армией людей. Причем, мы не теряли время даром. Узнали много нового о других лабораториях, о проекте «Vолк», об окружающем мире. Мы впитывали знания, словно губки. И с каждой секундой становились все более опасными.

Прикидываясь обычными людьми, мы рассылали во все стороны группы разведчиков и диверсантов. Начались первые теракты, захваты военных баз, других лабораторий. Пролилась наша первая кровь в столкновениях с военными.

На пару с Церерой, отважной и не знающей сомнений волчицей, я возглавил сначала роту, а затем и батальон хищников.

Волков, теперь уже настоящих, полноценных, становилось в мире с каждым днем больше. И скоро настал тот час, когда мы объявили войну в открытую.

Армии волков ударили одновременно. Машины, созданные для убийства, начали убивать.

И тогда мир захлебнулся…

-10-

— Оно стоило того, волк? — спросила Эбигейл.

Глядя на атомную ночь внизу, я пробормотал:

— Ответа не будет, женщина. Ни сейчас, ни когда-либо потом. По той простой причине, что его просто не существует. Твой вопрос — словно мячик, которым можно бросаться друг в друга. И каждый, кто будет его ловить, станет отводить взгляд. Человечество и волки — два скрестившихся клинка. Такова природа разума — всегда конфликтовать и соперничать. Эта война была неизбежна.

Впервые Эбигейл взглянула на меня без ненависти и злобы. В ее ставших карими глазах блестели слезы.

-11-

Катер опускался на площадку Города в пышной юбке из пыли. Двигатели работали на треть мощности, из дюз почти не вырывалось пламя.

— Кажется, — уронил Антуан, бросая взгляд в иллюминатор, — нас встречают.

Я ничего не видел, но, видимо, ничего серьезного не было, потому что Эбигейл лишь кивнула.

— Я этого ждала.

Мягкий толчок ознаменовал приземление.

Первыми поднялись Антуан и Эбигейл, размяли спины, а домашний волк даже повел плечами, играя мышцами. Его прием пропал впустую — Эбигейл глядела в открытый люк, пока опускался трап.

— Эй, — позвал я, когда заметил, что они собираются выходить. — Не хотите отстегнуть мои ремни?

— Пока посидишь на цепи, — злопамятно оскалился Антуан. — Дикарям это полезно.

Я хотел гавкнуть чего-нибудь в ответ, но пока придумывал подходящую по язвительности тираду, Антуан уже сунулся в люк следом за женщиной. Я так и остался прикованным к креслу.

Гул двигателей полностью стих, и я различил голоса снаружи. Мужчина, судя по тону, начальник или покровитель Эбигейл, явно старше ее минимум вдвое, выговаривал:

— Ты с ума сошла? Зачем ты потащила волка на катер?

— Хотела показать последствия их агрессии.

— Сейчас не время предаваться воспоминаниям, Эби! И уж точно не время для прогулочных полетов.

Эбигейл ответила сухо:

— Господин Торн, не хочу вам напоминать, но этот проект взялась курировать я. И вся ответственность за его результат тоже лежит на мне. А я… Фридрих, я знаю, что делаю.

Мужчина засопел. Потом буркнул так, что я едва расслышал:

— Эби, я очень на это надеюсь. Только молю тебя — не забывай, кто рядом с тобой.

Теперь и женщина понизила голос. В нем звучала глухая тоска:

— Ты всегда знал моих родителей, Фридрих.

— Я буду помнить о них вечно.

— Вечно помнить не выйдет, но, пока мы с тобой живы — ни один волк от нас не уйдет. Как не забудутся и их злодеяния.

— Я очень на это надеюсь, — повторил Фридрих. — Очень…

-12-

До комнаты провожали меня с почетным конвоем — мрачные бойцы буквально глаз не сводили. Волчьим чутьем я в полной мере ощущал исходящую от них атмосферу злобы и страха.

— Специально для тебя выделили отдельный участок сети, — сообщила Эбигейл на прощание. — В нем копии всех документов, которые мы сегодня рассматривали. Конечно, общий доступ для тебя закрыт, поболтаешься пока только в локалке.

— Конечно.

Я думал, что на этом наш разговор и закончится, но Эбигейл вдруг обернулась. Ее глаза красиво сменили цвет с голубого на синий и сверкнули. Девушка произнесла:

— Не могу сказать, что я сегодня изменила свое мнение о тебе. Но…

Вот уж чего мне не надо, так это сопливых речей!

Я уронил с надменной ехидцей:

— Но ты никак не могла подумать, что волки — это не просто кучка кровожадных психопатов, а такие же живые и умеющие сопереживать люди, да?

Женщина на крючок не попалась и конфликт развивать не стала. Просто кивнула.

А я подумал мстительно:

«В таком случае, малышка, я удивлю тебя еще не раз! »

ГЛАВА 5

Волк в её постели…

-1-

До вечера занимался тем, что в фоновом режиме просматривал данные по убийствам. Ничего нового, конечно, обнаружить не удалось, хотя, конечно, и не планировал, однако в глубине души зародилось нечто.

Этому трудно было дать хоть какое-то вменяемое объяснение. Да и не нужно было. Уж не знаю, что там за ошибка была в нашем генокоде, однако мы дали ей прозвание «чутье». Люди подобное называют шестым чувством или интуицией. И я по опыту знал — чутье подгонять не надо. Пусть вызреет где-то в глубине, пусть оформиться. И, когда придет время, я сразу пойму, где проблема.

В итоге я махнул рукой, оставил голограммы витать в гостиной на автоповторе, а сам отправился в душ.

Стоя под пахнущими химией струями, вдруг подумал об отношениях, которые связывают Антуана и Эбигейл. Насколько они откровенны? Насколько близки? Такая горячая женщина, как Абра, вряд ли может смириться с тем, что в ее постели окажется волк, пусть и ручной. Слишком многое и многих она потеряла из-за нас.

И все же эти двое близки. Я чувствую это по запаху, вижу мельчайшие мимические реакции, когда они смотрят друг на друга.

«Почему мне кажется это важным? — подумал я с удивлением. — Разве мне не должно быть наплевать, трахаются эти двое или нет? »

Но было не наплевать. И в голове мгновенно созрел план. Рискованный, опасный, но от того дико привлекательный. Да и самому себе требовалось кое-что доказать. А значит…

Выйдя из душа, я, под взглядами скрытых камер, демонстративно зевнул. Как и положено волку, с подвыванием.

— Спать!

-2-

В полночь квартира погружена во мрак, только серебристые призраки голограмм парили в гостиной.

Я выскользнул из спальни, двинулся к входной двери. Тревога должна сработать через несколько минут. Мне этого времени должно быть вполне достаточно, чтобы осуществить задуманное. Если же не получится…

«Тогда это будет последняя волчья выходка, — трезво подумал я. — И не спасет ничья протекция…»

Дверной замок щелкнул бессильно, электронный засов отключился. Я задержал дыхание, мысленно оценил состояние организма. Разом взвинтил все инстинкты и резервы, а затем…

Дверь распахнулась мгновенно. Оба часовых еще даже головы не повернули, когда их нашли мои удары. Два тихих хлопка — и на пол осели бесчувственные тела.

Когда их спросят о том, что произошло, парни толком вспомнить ничего не смогут. Максимум — чувство дикого страха перед обмороком.

В голове щелкал невидимый таймер.

У меня меньше трех минут.

Короткий миг я стоял на пороге, вспоминая по памяти дорогу, принюхивался. А затем рванул с места. Мышцы загудели, как турбины на форсаже. Сердце гулко и мощно забилось.

В конец коридора, толкнуть дверь, ведущую на лестницу, промчаться через шесть пролетов, попутно вырубить мужчину, который неудачно решил покурить перед сном. Следом выскакиваю на новый этаж. Здесь уже другая атмосфера, другие запахи — жилой сектор, не тюремный.

И все же я чую охрану. Кажется, два нерадивых солдата жрут гамбургеры за углом.

Бегу в конец коридора беззвучно, а перед самым поворотом ускоряюсь настолько, что сворачивать приходиться уже взлетая на стену, словно ксеноморф.

Таким часовые меня и запомнили — нечто стремительное, словно молния, вылетевшее из-за угла и скользнувшее по стене. Затем — яркая вспышка боли и беспамятство. Один даже брякнулся лицом прямо в бумажный контейнер с бургером.

Я огляделся.

Теперь запах моей цели стал таким отчетливым, что можно было выключать все остальные органы чувств. Четко понимаю, что мне нужна вон та дверь с золотистой цифрой «9».

Замок здесь цифровой, как и во всем здании. Повышенной степени защиты нет, а значит — нет и преграды.

В логово домашнего волка и красотки Эбигейл я вошел тихим призраком. Замер на миг…

Среди сотен незнакомых запахов чужого жилья четко выделялся аромат секса. Он буквально жег ноздри.

«Антуан оказался затейником…»

Сердце трепыхнулось и забилось мягче.

Беззвучной тенью я проскользнул в спальню. Помещение обволакивает полумрак, не разгоняемый, но подсвеченный красными светильниками. Рядом с кроватью тряпочка черных кружевных трусиков — сброшенный фиговый листочек морали.

Вот на этой огромной взлохмаченной кровати совсем недавно, может быть, пару минут назад разыгрывалось чувственное представление. В воздухе еще плывет запах женского пота, пропитанного гормонами. Пахнет соком любви и чуть-чуть духами. Полным антиподом стоит крепкий дух мужского пота и спермы. И все это стало неотделимо, смешалось, словно на восточной эмблеме, изображающей слияние женского и мужского начала.

Я повернул голову, прислушиваясь.

С кухни доносится негромкий гул работающей кофе-машины, какая-то возня; из душа — плеск воды. Куда отправиться?

Я выбрал душ. И не прогадал.

Когда я отворил дверь в ванную, легкое дуновение сквозняка качнуло шторку душа, по которой стекали капельки воды.

Я застыл на пороге.

За шторкой виднелись очертания обнаженного женского тела, словно в молочной пелене. Сочного, сильного, несмотря на всю его хрупкость, как и положено здоровой и крепкой самке.

Женщина повернулась, нежась под струями воды. Я с удовольствием следил за ее движениями, наслаждаясь красивым телом.

Крупная высокая грудь, не девичья, женская. Соски напряглись от воды. Гладкий изгиб спины, крутые бедра, на которые так и хочется возложить ладони, сжать их, подавляя и подчиняя своей воле…

— Антуан? — в голосе Эбигейл звучала легкая тревога. — Ты чего подкрадываешься?

«Хорошая интуиция», — одобрил я.

Из кухни донеслось:

— Абра? — в голосе Антуана тревоги было больше. — Ты меня звала?

Напор воды резко иссяк.

Эбигейл одним движением сдвинула шторку. В меня впился искрящийся взгляд зеленых глаз.

В эту же секунду, наконец, сработала хваленая сигнализация Города.

-3-

Она замерла передо мной, нисколько не стесняясь собственной наготы. Пыталась справиться с эффектом внезапности и определить, чего ждать дальше.

Я отвечал тем же — беззастенчиво разглядывая сочное, созданное для любви и удовлетворения мужской похоти тело.

Большая грудь вызывает сильное желание накрыть ее ладонями, провести пальцами по крупным напряженным соскам, собрать губами капельки влаги, что поблескивают на темных ореолах. Кожа женщины мягкая и приятная, безупречно гладкая. На животике отчетливо видна прослойка материнского жирка, столь возбуждающая нормального взрослого мужчину. Крутые скаты бедер подчеркивает тонкая талия. А на животе, чуть ниже пупка, неповторимая гладкость,   по которой невыразимо круто скользят пальцы, стараясь прочувствовать каждый миг, пока не коснутся в конце пути аккуратного пушка. Волосы на лобке, кстати, у Эбигейл нежно золотистого цвета. Они выстрижены угловатым треугольником, который напоминает очертания сердечка. Еще ниже, где все еще набухшие после любви, чуть красные срамные губы, идеальная депиляция.

— Все рассмотрел? — напряженно, но с неповторимой едкостью спросила Эбигейл.

Я невозмутимо вернул взгляд к ее лицу и с удивлением отметил, что глаза не изменили цвет. У радужки тот самый, помнящий недавний секс и возбуждение, развратный зеленый цвет.

— Абра?

Сзади возникает молниеносное движение. Надо признать, домашний волк движется почти бесшумно. Вот только есть у него одна проблема — я его вновь перехитрил.

Я рванул дверь ванной, лишая Антуана драгоценной секунды, дернул защелку. Сразу же сорвался с места и запрыгнул в душевую кабинку.

Эбигейл не верит в происходящее. Ее глаза распахиваются… о, этот приятный ужас, подчеркивающий женственную хрупкость!.. Эбигейл пытается помешать мне, но, вполне ожидаемо, ее усилия пропадают втуне и к потолку взвивается тонкий вскрик испуга.

— АБРА!!!

В дверь ударяется что-то тяжелое, так, что стены ванной заходили ходуном, с косметической полочки звонким градом сыплются пузырьки и баллончики.

От нового удара дверь слетает с петель, сыплется кафель и кусочки цемента. К нашей очаровательной компании присоединяется взвинченный Антуан. Глаза блондина сверкают, на щеках румянец, зубы оскалены. Как и положено волку, пусть и одомашненному, он жаждет свернуть кому-нибудь шею, чтобы спасти свою женщину.

«А ведь я могу украсть ее у тебя навсегда, малец, — думаю я. — Малышке-Эби достаточно одного движения, уж я-то знаю, и ни один врач в этом богом забытом мире не сможет выдернуть ее из могилы…»

— Волк!!! — проревел Антуан. — Ты!!!

Его кулаки сжаты до хруста, по костяшкам стекает свежая кровь. Накачанная (вполне неплохо, кстати) грудь вздымается и опадает.

«Вот я и пробудил спящего в нем хищника… Наконец-то! »

Я стою за спиной Эбигейл, плотно прижимаясь к ее обнаженному телу. Сквозь одежду чувствую ее влажную разгоряченную плоть, сердечко женщины колотится часто-часто, как у перепуганной пташки. Шея Эбигейл покоится аккурат на сгибе моего локтя — достаточно сжать и дернуть в сторону, чтобы услышать хруст. Вторая моя рука бесцеремонно гладит нежный живот самки — я сейчас чувствую ее напряженные мышцы.

— Р-р-р, — глумливо улыбнулся я и самым кончиком языка лизнул Эбигейл в ухо. — Не ожидал? А я тут.

— Отпусти ее, тварь! — рычит Антуан. — Отпусти, будь ты проклят!

На его торсе все мышцы вздулись, рельефно играют. Но это все от бессилия. Домашний волк в моей власти.

Я склонил голову набок, уложив ее на плечико Эбигейл, прорычал лукаво:

— Попрощайся с ней, дружок. В следующий раз увидишь свою курочку в белом саване и с кривой шейкой.

— Только тр-р-ронь!!!

— Ты уже знаешь, где в вашем сраном Городе строгают лучшие деревянные ящики?

— Что тебе нужно?!

Ага! Теперь страх пронизывает тонкой серебряной нитью и естество Эбигейл. Я умничка, молодец. Выведи врага из себя, заставь делать глупости, и смело можешь вить из него веревки.

Я отчеканил:

— Катер с полным баком, аккумуляторные батареи и топливный генератор, запас провизии на месяц, автоматическая винтовка «Армалит-80Б» с боекомплектом на трех человек и костюм с автономной системой жизнеобеспечения.

— Ты… — удивленно шепчет Эбигейл. — Собираешься бежать?!

Глаза Антуана темнеют. Он бросает с ненавистью:

— Я гарантирую тебе это! Только отпусти ее!

Ага, гарантирует, значит.

— Плевать мне на твои гарантии. Мне важно исполнение.

Блондинистый волк до крови закусывает губу.

— Только не кипятись! Сейчас я все сделаю, только…

— И все? — спрашиваю я разочарованно, позволяя ладони опуститься с животика Эбигейл и тронуть намокший золотистый пушок на ее лобке. Женщина инстинктивно пытается сжать ноги и отстраниться, но лишь плотнее прижимается попой к моей промежности.

«Какие у нее ягодицы… их раздвигать — сущее удовольствие! »

— Что «все»?

— Так просто получилось вас сломать?

Антуан непонимающе хлопает глазами.

Эбигейл более сообразительна. В ее голосе, кроме страха, возникает раздражение:

— Что за цирк ты тут устраиваешь?!

— А что плохого? И вам и мне развлечение.

— Ты маньяк!

— Я только в гости зашел.

— Пусти меня!

Я улыбаюсь, целую ее в плечико и отпускаю, сопровождая шлепком по попе и едким комплиментом:

— А ты сладкая.

— Тварь! — рычит Антуан и срывается с места.

Я готов к атаке и легко ухожу от удара. Кулак блондина врезается в стену, кафель взрывается мельчайшими осколками, с хрустом отваливается и сыплется в душевой поддон. А я с ухмылкой двигаюсь по кругу, стараясь, чтобы между нами все время была Эбигейл. Для меня это не битва насмерть, а забавное развлечение.

Эбигейл крутится на месте, не понимая и не успевая отследить происходящее. Уворачиваясь от нового выпада домашнего волка, шепчу, прямо в душистые волосы женщины:

— А он у тебя ретивый.

И Эбигейл психует.

— Антуан! — хлесткий окрик немного охлаждает блондина.

Он переоценивает обстановку, в глазах дьявольский пыл и злоба подергивается паволокой.

— Остановись! — приказывает Эбигейл. — Он же играет с нами!

— А ты быстро ориентируешься, — похвалил я.

Женщине не до шуток. Она поднимает палец, акцентируя внимание на тревожном звуке сирены. Кричит с яростью:

— Что ты натворил, идиот?!

Я ответил бодро:

— Решил прогуляться. Никого не убил. Честное слово. Я сегодня веду себя страсть как прилично.

— Дурак! Самоубийца! Да тебя же теперь уничтожат!

Пользуясь короткой заминкой, женщина выскочила из ванной, исчезла в спальне. Я шагнул было следом, но плечо тут же стиснула железная хватка. В голосе блондина тяжелое предупреждение:

— Только попробуй!

Чувствуется, что ему очень и очень тяжело сдерживаться. Он буквально кипит.

Ладно, я не гордый. Пробовать не буду. Мне достаточно безоговорочной победы, а после боя, как говорится, кулаками машут проигравшие.

Из спальни появилась Эбигейл, облаченная в полупрозрачный халатик. Тонкая ткань почти не скрывает женских прелестей и у меня закралась мысль, что это, скорее, не халатик, а какая-то одежка для постельных игрищ сладкой парочки.

— Абра, — укоризненно сказал Антуан. — Другой одежды не нашлось?

— Времени нет, — отрезала Эбигейл. — А волк уже и так все видел.

Я с усмешкой наблюдал, как женщина надевает на руку браслет, с помощью которого вырубила меня в прошлый раз. Эбигейл заметила мою ухмылку, быстро спросила:

— Ты и нейрокодек отключил?

Я улыбнулся шире.

Женщина ругнулась и взяла со столика телефонную трубку. Набрала номер, быстро сказала:

— Эбигейл Сингрей, сбежавший волк у меня дома… Да-да, со мной все нормально. Тревоги нет, ситуация стабильна.

Затем она вдохнула и вернула трубку на место. Обернулась ко мне. Спросила мрачно:

— И что ты всем этим пытался доказать?

Я пожал плечами и сказал честно:

— Да ничего особенного. Скучно было. Да и ждать до утра не хотелось.

Антуан спросил с подозрением:

— Ждать чего?

— Нашей следующей встречи.

Эбигейл на этот раз опередила блондина.

— Ты что-то выяснил?

Я демонстративно поскреб ногтями пузо, засопел.

— Ага, кое-что. Но, я что-то не пойму, вы бы мне хоть кофе с булочками предложили. Где ваше гостеприимство?

Входная дверь с треском распахнулась, и в квартиру Эбигейл, как горох, ввалились спецназовцы.

ГЛАВА 6

Наваждение

-1-

Сижу на диване в своей квартире. Сижу, понимаешь, как паинька, но вокруг столпилось человек тридцать, тычут автоматами. Дурачье, не понимают, что сегодня смерть просто щелкнула их по носу и отправилась восвояси. Чего сейчас-то нервничать?

— Как ты отключил охрану? — устало спросила Эбигейл.

Блондинка примостилась на краешке кресла. Дева в строгом брючном костюме, в руках планшетный компьютер.

«Жаль, голой мне она нравилась больше. Какая у нее грудь, м-м-м…»

Антуан в неизвестной мне форме с шевронами в виде щита и меча, замер изваянием за ее спиной. Мы в кольце автоматчиков.

— Охрану или охранную систему? — уточняю невинно. — Если ты имеешь в виду охрану, то, значит, вот так вот, коротко, хрясь легонечко, чтоб не помер, и…

— Охранную систему! — Эбигейл обжигает меня взглядом раздраженных золотистых глаз.

Но я слишком хорошо помню ту женщину, у которой сверкали зеленые глазища, как у распаленной рыси. И смотрю в лицо Эбигейл именно с таким выражением: как мужчина, оценивший достоинства самки, с которой готов переспать.

На щеках Эбигейл возникает румянец. Словно устыдившись, женщина шипит:

— Отвечай на вопрос, Даррелл! Сейчас от этого зависит твоя жизнь.

Я пожал плечами. Сомневаюсь, чтобы дела обстояли именно так серьезно. Но покорно ответил:

— Электромагнитная бомба — самое простое и доступное средство.

— Как? Где ты ее взял?!

Я признался снисходительно:

— Сам сделал. Ты разве не знаешь, насколько это просто? Если надо, вот в таких вот кустарных условиях я тебе такое смастерю, что…

Эбигейл покачала головой. Обменялась взглядами с Антуаном, спросила у меня:

— Ну хорошо. Теперь объясни вот что: зачем тебе понадобилось все это устраивать? Какая цель представления? Демонстрация силы? Тогда вынуждена тебя огорчить — впрок тебе это не пойдет. Не умеешь работать по-человечески, тогда в карцере тебе самое место…

— Это не демонстрация силы, — перебил я раздраженно. — Это демонстрация возможностей. Я хотел показать, что вы просто не понимаете, на что по-настоящему способен волк. Хотел бы я сбежать — сбежал. А за спиной осталась бы гора трупов. И черта с два вы бы меня нашли.

— Это все, что ты хотел продемонстрировать?

— А ты подумай, детка.

— Отвечай на вопрос!

— Фу, как грубо.

Вмешался Антуан, уронил пренебрежительно:

— Будешь выделываться, волк, быстро об этом пожалеешь. Та боль, которую ты испытал от нейрокодека покажется тебе просто укусом комара.

— А можно мне переодеться? А то я уже под себя лужу от страха напустил.

Эбигейл покачала головой.

— Говори, Даррелл. Что ты еще хотел показать своей выходкой?

— Вашу концептуальную ошибку.

— Какую именно?

— Подумай, блонди. У тебя ведь здорово варит твоя милая головка, несмотря на кудряшки и очарование.

— Даррелл, сейчас не время играть в загадки. Решается в первую очередь твоя судьба.

— Боги, какие вы скучные… — я вздохнул. — Ладно. Вот теперь сами подумайте, как бы стал себя вести хищник, который желает убивать? Хищник, который не просто возжелал крови и смерти, но который еще и хочет жить дальше. Как он поведет себя? При том, что он обладает моими возможностями и способностями. Да вы бы в жизни не нашли трупов! Он бы стал для вас ангелом смерти! Невидимкой.

Эбигейл нахмурилась.

— И что ты этим хочешь сказать? Что убивает не волк?

Я поскреб подбородок, прилично заросший щетиной.

— Это еще нужно проверить. Мне необходимо побывать на месте преступления. Желательно — свежем.

Эбигейл поднялась, оправила костюм. Глаза потемнели до загадочного темно-янтарного.

— Не могу тебе ничего обещать, волк. Вначале нужно узнать реакцию руководства на твою выходку. А она, уж будь уверен, тебе не понравится…

Я пожал плечами.

— Если ваше руководство состоит не из полных идиотов, значит — все будет нормально.

Впервые с нашего знакомства Эбигейл улыбнулась.

— Ты самоуверенный и невыносимый сукин сын, Даррелл Рэйни. Когда-нибудь я тебя пристрелю.

— Сочту это за комплимент.

— Скорее — за возможную эпитафию!

И, не дождавшись ответа, развернулась и двинулась к выходу.

Я с удовольствием проводил ее взглядом, искренне наслаждаясь плавным танцем бедер. Неожиданно мне захотелось еще раз шлепнуть ладонью по ее голым ягодицам…

-2-

Пока шел допрос, хмурые техники меняли блоки системы охраны, восстанавливали все то, что я умудрился сломать. Закончили они почти одновременно с окончанием нашей «душещипательной» беседы.

Часть автоматчиков вышла вслед за Эбигейл, я слышал, как она уже в коридоре им отдавала приказы, выставляя новые усиленные патрули. Других бойцов из комнаты выгнал кивком Антуан.

К моему удивлению, он сам уходить не спешил, и мы остались наедине. Сразу появилась атмосфера напряженности и соперничества.

Блондин взглянул мрачно, затем оценивающе покосился на свою замотанную бинтом кисть, словно прикидывал, а не начать ли смертельный поединок прямо сейчас.

— Послушай, — проговорил он, не поднимая глаз. Голос его был глухим, в нем, словно отзвуками далекой грозы, звучало яростное клокотание. — Нам надо поговорить… чтобы и дальше работать вместе…

Я с любопытством ждал продолжения. Забавно все это. Особенно интересно было посмотреть, как его слова будут сочетаться с моим планом, который я воплощаю по кирпичику, по поступочку. Вряд ли Антуан смог его разгадать.

— В общем… Даррелл, если ты еще раз, даже не приблизишься, а просто косо посмотришь в сторону Абры…

Блондин поднял взгляд. Его глаза полыхали неистовой яростью, в них сшибались молнии. Его голос стал жестче.

— Это моя женщина, Даррелл. Моя! И если ты еще раз себе позволишь…

Я спросил с интересом:

— А что тебя больше всего возмутило в этой истории? То, что я ее испугал, или то, что видел ее голой? Или, что у нас были такие славные обмнимашки? У меня даже встал, когда она прижималась попой к моей ширинке.

Антуан побагровел. С громким скрипом сжал кулаки, заскрипел зубами. На его скулах вздулись желваки. Казалось, еще немного, и он обезумеет.

— Я… — он выдохнул тяжело, словно нес на плечах железные горы. — Если Абра считает, что ты нам полезен… Я не стану убивать тебя прямо сейчас. Не куплюсь на твои подначки… Но ты…

— А ты всегда был под ее началом? — перебил я.

— Что? — обескураженно переспросил Антуан.

В мыслях он уже дрался со мной, представлял, как вырывает мое еще бьющееся сердце. А тут — вопросы не по теме.

— Говорю: мне любопытно, видел ли ты войну против волков? И что чувствовал, когда убивали твоих собратьев?

Теперь ненависть буквально выплескивалась из его глаз. Они потемнели.

— Вы мне не собратья!!! Хочешь знать, что я делал, когда шла война? Я не сидел, сложа руки! Я вступил в бой, хоть и поздно, во время завершения кампании, но вступил! И я никогда не был волком! Я — волкодав! Вас я готов убивать всегда, рвать на части и вновь идти в бой!

Полезная инфа. Теперь нужно вновь сменить тактику.

— А что если Абра сама меня выберет?

Антуан подавился. Такая смена векторов психологической атаки заставляла его отступать.

— Что?! Абра…

— А что? Я красив, силен, уверен в себе и самый настоящий волк. Я же вижу, как она на меня смотрит.

— Как? — тупо спросил Антуан, еще не в силах поверить в тему нашей беседы.

— Словно ласковая львица, которой нужен лев, а не домашний кастрированный котик.

На секунду мне показалось, что гроза все же разразиться. Но блондин оказался крепче.

Антуан закрыл глаза. Вид у него был внушительный и, кстати, весьма опасный. Тугие вены вздулись на шее, даже под одеждой угадывалась игра могучих мышц. Хороший воин, как и все волки, только опыта маловато.

— Даррелл…

Я повторил жестко, уже безо всякой поддевки:

— Она по характеру волчица, Антуан. И мне кажется, что нам с ней есть о чем…

Антуан вскинул ладони.

— Это бред какой-то! Ты настоящий псих!

— Почему тебя это удивляет? — спросил я невинно.

Антуан подавился новой тирадой, фыркнул, и, крутанувшись на каблуках, рванулся к двери. На ходу своротил кресло, но это его даже не замедлило. А в дверях обернулся, выдавил, сдерживаясь из последних сил:

— Я тебя предупредил, волк. Запомни!

-3-

От ночи оставались уже рожки да ножки — половина четвертого шла. Но, в принципе, и то время, чтобы поспать.

Я завалился в кровать, потянулся. Но темнота сыграла со мной злую шутку. Против воли в голову полезли разные мысли.

Думал о том, что происходит в Городе. О том, насколько изменилось человечество за последние годы. О том, к чему приводят ошибки людей, обличенных властью, и о том, как легко миры обрушиваются в хаос.

Потом мысли вернулись к насущным вопросам. Вначале подумалось об убийствах, затем, когда стал думать о расследовании, перед глазами появился образ Эбигейл.

Вначале почему-то вспомнился ее настрой — пышущие молодой силой, страстью к жизни и сексуальным жаром зеленые глаза. Да так вспомнился, что меня обдало горячей волной, аж дух захватило.

Сердце екнуло, а затем ускорило бой. Я перевел дух, чувствуя, как приятное тепло рождается в низу живота, а всякий сон бесследно тает.

А память продолжала демонстрировать соблазнительные картины. Причем, к ней тут же подключилось воображение, меняя образы и потворствуя желаниям…

Вспомнилось, как скользили мои пальцы по горячему женскому телу. Нежному, упругому, полному спелых соков.

Живо представилось, как с жадной, но бессильной ненавистью Антуан глядит на то, как я подчиняю его женщину. Он в бешенстве, места себе не находит, но сделать ничего не может — в любую минуту я могу лишить его любви. Стоит только чуть сильнее сжать ее горло. И он вынужден наблюдать…

Женщина дрожит от страха. Пытается отстраниться от моей руки, которая медленно, миллиметр за миллиметром продвигается по ее животу вниз. Вот грубые мужские пальцы миновали пупок, кожа стала еще нежнее, а спуск быстрее. Однако, отстраняясь, Эбигейл вынуждена прижиматься попкой к моему паху. И эта поза заводит меня еще больше.

Выгнутая спина, плотные женские ягодицы, мокрые пахучие волосы.

В трусах сладко заныло, пришлось поправить рукой, чтобы наполняющийся кровью член расправился во весь рост. Желание быстро и неотвратимо заполняло меня. Сейчас мне и в самом деле захотелось нагнуть женщину с глазами, чей цвет неуловим, как и истинные мотивы ее поведения. Нагнуть и обладать ею, несмотря на то, что она меня искреннее и яро ненавидит.

Мне показалось, что уже почти слышу, как тонко и жалобно стонет Эбигейл, когда я резко, больно, безо всяких предисловий и прелюдий вхожу в нее. А одомашненный волк Антуан прячет лицо в ладонях, не в силах наблюдать осквернение своих чувств. Слышен его утробный рык. Но моя победа безоговорочна: Эбигейл в моей власти и я не занимаюсь с ней сексом, а трахаю, грубо и жестко. Так, что ее грудь сильно подпрыгивает, а мои бедра с силой вжимаются в ее попу. Трахаю, глядя на безупречно гладкую белую спину, но при этом странным образом чувствую, что, несмотря на боль и унижение, Абра прячет на дне глаз довольную улыбку…

ГЛАВА 7

Соперничество

-1-

Снилось мне всякое…

Сбрасывать ночью сексуальное напряжение привычным для мужчин способом, чтобы очистить голову, не стал. Нафига лишний раз доставлять радость наблюдателям? «Вау! А ты видел, как волк дрочит?! » А потому всю ночь моими сновидениями владела Эбигейл.

Ух…

В каких только позах она не представала! Какое только сексуальное белье не примеривала! На какие только ухищрения по усилению оргазма не шла…

Проснулся весь в поту и с тугой, каменной эрекцией.

Полежал пару минут, наслаждаясь остатками положительных эмоций из сна. Мысленно вздохнул. Затем сел, потянулся, и… кувырком вылетел из постели.

Упал на кулаки, отжался несколько раз. Еще раз кувыркнулся, вставая вниз головой, отжался еще немного. Вернувшись на ноги, вспорол воздух серией ударов, провел несколько воображаемых атак, контратак и обманных маневров…

Сомнений или мыслей о том, отчего в мои мысли столь нагло закралась Эбигейл, не возникало.

Во-первых, я нормальный свободный мужчина, хищник, который любую понравившуюся самку готов покорить. И не один раз. Отчего бы мне не приметить столь яркую особу, как блонди?

Во-вторых… да какие черту сомнения?! Что за блажь? То пусть поэты мучаются экзистенциальными кризисами и самокопанием. Волки — живут. По возможности — ярко. И стараются брать от жизни все. Так что, сильно подозреваю, и Эбигейл в свое время я тоже возьму.

Если раньше не сверну ей шею…

-2-

После душа, едва позавтракал, услыхал трель дверного звонка.

«О, — подумал я с удовлетворением, — уже научены, что вначале следует звонить, а потом вламываться…»

И нагло рявкнул, не отрывая задницы от стула:

— Входите, не заперто!

Антуан сегодня облачился в мундир, а Эбигейл предстала в скромных джинсах и футболке. Ну как скромных…

«А ты, волк, — подумал я с удивлением, отмечая, что температура моего тела при виде женщины заметно поднялась,   — запал на нее всерьез! Не слишком ты заигрался, а? смотри, не допусти того, чтобы игра стала для тебя слишком серьезной…»

Джинсы обтягивали ноги Эбигейл, только подчеркивая их стройность. А какая у нее попа… Что может быть прекрасней женской попы? Не уверен, знают ли сами женщины об этой своей особенности и тому значению, которое ей придают мужчины? Но при взгляде на попку Эбигейл, у меня внутри все натурально вскипело! Не девичья, а именно женская попа, подчеркивающая, что ее обладательница уже вступила в эпоху материнства и гормоны играют вовсю. Такие женщины просто фурии в постели: девичья скромность осталась позади, теперь они знают, для чего нужны те и иные части тела, как ими правильно пользоваться, чтобы достичь максимального удовольствия. Не стесняются проявлять инициативу, берут свое, по опыту зная, что вся эта блажь про равноправие полов — чушь несусветная для недолюбленных в детстве личностей, баюкающих свои комплексы неполноценности.

Женщина, настоящая женщина, всегда идет на полшага позади мужчины. И это не угнетение. Если мужчина угнетает свою любимую женщину, говорит ей что-то в духе: «бабы дуры», что ж он тогда за мужчина?

Нет, настоящая самка двигается чуть позади, потому что знает, что в жизни избрала сильного самца, который своей грудью прокладывает дорогу, а она должна прикрывать тылы. И в постели она такая же: яркая, безудержная феерия, наслаждающаяся тем, что ее покоряют, что ее завоевывают, что ее берут! Именно ее, а не другую, что этот сильный и многообещающий самец избрал ее для пары.

Примерно такой должна быть и мужская позиция — позиция победителя, за которого говорят поступки. Именно таким должен быть волк, четко разделяющий: трудности для мужчин (ибо зачем им еще такие широкие плечи), а красота для женщин.

Но жадно пялиться на прелести Эбигейл я не стал, хоть мне и показалось, что она ждала именно такой реакции. Нет уж! Я не дикое животное, я злобный волк. А волки умеют удивлять.

И в этот раз удивить женщину мне тоже удалось.

Я поднялся из-за стола. И могу поклясться, что во взгляде у меня не было порочных сцен, как бывает, когда глазами раздеваешь красавицу и ставишь ее во все позы. Нет, в моем взгляде было одобрение. Одобрение и удовольствия мужчины, который искренне наслаждается видом красивой женщины. Комплимент равного равной, знак внимания одной сущности другой.

И Эбигейл, не умом, а женской душой, комплимент приняла. Еще не успела осознать происходящее, как на дне ее ярко синих глаз блеснули искорки удовольствия, а на щечках заалел румянец.

Правда, через секунду она попыталась спрятать удовольствие под маской суровости, однако от волка ничего не скрыть.

Зато Антуан вспыхнул моментально, завелся с полоборота.

— Пойди оденься, — хлестко приказал он. — Через пять минут мы должны уже сидеть в машине.

Эбигейл с удивлением покосилась на него, пытаясь определить, отчего тот такой грубый. А я, не теряя преимущества, спокойно (только спокойно, ибо спокойствие — это уверенность) кивнул.

— Сейчас оденусь, только не лопни.

На скулах блондина заиграли желваки, впрочем, он уже успел взять себя в руки. Эбигейл так и не поняла причины кратковременной вспышки. А я с удовлетворением отметил, что первый раунд из намеченных на сегодня — за мной!

-3-

Автомобиль ждал на парковке у здания. Я мысленно усмехнулся, увидев, что нас сопровождает отряд автоматчиков. Значит, мое ночное сольное шоу тюремщиков впечатлило, ишь, как напряглись. Знать бы еще, какие меры они приняли. Ведь ясно же, — одной усиленной охраной не обойдутся.

— Куда мы едем? — спросил я, разваливаясь на заднем сидении.

Слева от меня втиснулся Антуан, справа боец спецназа, зажимая в тиски. Эбигейл заняла переднее пассажирское место. Кивнула водителю:

— Трогай.

А мне ответила:

— Случилось то, чего ты так ждал.

— Новая жертва?

Развивать тему Эбигейл не стала. И так было все понятно.

Автомобиль мягко покатился по улочкам военного городка. Я старался не слишком глазеть по сторонам, вел себя максимально тихо. Но даже у меня сердце екнуло, когда заметил впереди массивные ворота. Впервые за последние пять лет я мог почти свободно покинуть территорию тюрьмы!

Обреченный, осужденный волк, дитя войны и крови, крещенный ядерным огнем, вдруг обретает новую жизнь…

Странные чувства родились у меня в душе. Я машинально сжал челюсти, напрягся, стараясь ничем не выдать переживаний. Пусть для всех волк останется железным болваном, неспособным чувствовать ничего, глубже голода…

Сейчас в душе взвился настоящий торнадо из чувств. С одной стороны мне хотелось наконец, чтобы все это — драки, кровь, смерть, — закончилось; с другой стороны, помня обо всех, кто был со мной все это время плечом к плечу, кто погиб за наше общее дело, я испытывал стыд за свои желания.

«Но ведь… — подумал я затравленно. — Тогда и вправду получается, что нет иной судьбы у волка, кроме той, когда войну делаешь стилем жизни? »

На миг это помогло. Огненно-пепельный шторм в душе затих. На время, но затих…

Я бросил короткий взгляд в зеркало заднего вида, отметил три машины сопровождения. По меньшей мере, две из них везли солдат. Третья, скорее всего, — это передвижная экспертная лаборатория.

Ворота распахнулись, и автомобили устремились наружу.

В Город…

-4-

Антуан покосился, я ответил коротким взглядом. На секунду мне показалось, что белобрысый волк только и ждет момента, чтобы привести в действие какое-то оружие. Только дай ему повод.

«Ох, задел я его вчера с выпадом в сторону Эбигейл, — подумал я с удовлетворением. — Хорошо. Нужно продолжать раскачивать лодку. До такой степени, чтобы они перестали понимать, на что в действительности я способен, а что только выдумки. И после этого…»

Потом все мысли исчезли. Предо мной предстал Город.

Яркий, полный голографической иллюминации, богатый и пышущий жизнью. Ничто в нем не говорило о том, что это фактически последний оплот жизни на Земле, что вся планета превратилась в пепел.

Тротуары заполнены народом, люди спешат на работу, с упоением погруженные в свои заботы. Много детей, очень много. На их лицах радость, они рождены после кровавой и…

«И бесполезной войны… — пронеслось у меня в голове. — Кому она была нужна? Кто ответит за всю пролитую кровь? За нас — несправедливо, но и незаконнорожденных детей науки? За людей — мирных и спящих в своем неведении? Кто искупит апокалипсис? »

Ответов не будет никогда в жизни. Ее реальность такова, что одни живут, а другие умирают. Несчастными жертвами, отважными воинами — все равно. Нравится нам или нет, но пролитая кровь со временем превращается в воду. И эта вода ничего не стоит. Для истории мы все лишь часть движения, сотрясающего Пустоту. История холодна и безнравственна. Истории плевать на справедливость…

Автомобиль взлетел по высоченному арочному мосту, понесся в потоке себе подобных. По жесту водителя стекла потемнели, скрывая нас от любопытных взоров.

— Кто на этот раз? — спросил я. — Не расскажете подробности?

-5-

…Тело нашли ранним утром.

Впервые за всю историю тайного расследования запаниковали даже сыщики и политики, готовые любой ценой скрыть факт существования маньяка. Для них утреннее «происшествие» и вправду выглядело из ряда вон…

Техники, обслуживающие дроидов-уборщиков, заметили длинный кровавый след, уходящий с тротуара оживленной улицы в непримечательный тупичок за рестораном. Выглядело это так, словно кто-то волоком тащил мешок, полный окровавленных туш.

Техники двинулись по следу. И за мусорными баками увидали самую страшную картину в своей жизни.

— Обоих заклинило, — вставил водитель. — Теперь оба в психушке отлеживаются, пока эскулапы их психокоррекцию восстанавливают.

Эбигейл покосилась укоризненно и водитель заткнулся.

— Продолжай, — сказала она.

С трудом сдерживая эмоции, Антуан заговорил:

— Жертва — мужчина. Его буквально сожрали заживо, но жрали очень выборочно.

Волк глядел в окно, стараясь не встречаться со мной взглядом. Легко угадывалось, что в новой смерти он, если и не винит меня, то точно считает, что я причастен. Хотя бы тем фактом, что убийца, по их подозрениям, — волк!

— Подробности увидишь в голографических файлах, — с презрением говорил Антуан. — Мы на месте уже были. Сейчас везем только тебя.

— Во сколько нашли тело?

— В четыре утра.

— Во сколько наступила смерть?

— Предположительно около трех часов ночи.

Я покачал головой.

Детали для меня пока витали бессвязным ураганом. Точки, ниточки, догадки. И все это предстояло еще сложить в единый узор сатанинской жестокости, на которую, я уверен, не пойдет ни один волк. Даже из мести. Мы не убиваем тайно. Если хотим что-то сказать — глядим прямо в глаза и швыряем слова в лицо.

-6-

Я, конечно, больше бахвалился, чем выказывал реальные знания. Ну там: делал морду лица шибко умной, поджимал губы и старательно морщил лоб. Только помогало это мало. Ну не сыщик я, а воин.

Однако некоторые нюансы все же подмечал.

— Внимательно все осмотрели? — спросил я, сделав на месте преступления без малого пять кругов.

Антуан скривился.

— Ну.

— Никаких следов?

— В файле все прочтешь! — с ненавистью уронил Антуан.

Эбигейл метнула в него полный укоризны взгляд, обернулась ко мне.

— Никаких следов, волк, ты прав.

Я кивнул.

— Здесь поработал не профессиональный киллер, и уж тем более не маньяк.

— Очень ценная информация!

— Антуан! — резко одернула Эбигейл. Затем обернулась ко мне: — Откуда такие выводы?

Я пожал плечами.

— Вам виднее, у вас же экспертные отчеты уже, наверное, на столах лежат. Однако то, что заметил я, говорит о том, что убийца специально наследил. Но наследил так, чтобы все вокруг испугались. Это не демонстративность или символизм маньяков. Реальные улики он подчистил с помощью химии и приборов, так?

Эбигейл удовлетворенно кивнула.

— Все верно, волк. А ты меня не перестаешь удивлять.

Я улыбнулся, заглянул ей в глаза.

— Поверь мне, крошка, у меня в рукаве еще полно тузов.

— Крапленых, — не удержался блондин.

— Что еще можешь сказать? — проигнорировала выпад Антуана Эбигейл.

Я пожал плечами.

— Пока напрашивается только очевидный вывод — вся эта катавасия с убийствами — провокация.

Антуан обернулся, спросил угрожающе:

— Ты на что намекаешь?

Не глядя на него, продолжая купаться во внимании Эбигейл, я ответил:

— Я в слишком щекотливом положении, чтобы говорить правду. Тем более — преждевременную. Мне нужно больше информации.

— Это мы тебе обеспечим, — заверила Эбигейл.

Я покачал головой:

— Не только по этому делу. Мне нужен свободный канал — открытый доступ в вашу Сеть.

Антуан не выдержал.

— А чего тебе еще хочется? Свежей человечинки на завтрак?

— Антуан!

— Что «Антуан»?! Абра, очнись! Ты не видишь, с кем мы имеем дело?! Он же ведет свою игру — он хитрый и коварный террорист!

— Антуан, — гнев из Эбигейл выплеснулся хлестким пламенем. — Пока я отвечаю за это расследование! А поэтому, будь добр, его ходу не мешай.

— Я?! Мешаю?!

— Твоя ревность вредит делу, — припечатала Эбигейл сухо. Затем отвернулась и двинулась к автомобилям. Мне бросила на ходу: — С доступом в Сеть что-нибудь придумаем.

В переулке мы остались с блондином с глазу на глаз. Я тут же сбросил маску ягненка, осклабился ядовито:

— Ну че, волкодав, сдаешь позиции?

Антуан обжег пренебрежением.

— О чем ты говоришь, ублюдок?

— Дамочка-то твоя — ко мне все больше благоволит. Глядишь, и через пару дней станет при виде меня хвост на сторону отбрасывать, чтобы, так сказать, открыть мне доступ к…

Строго выверено с моим планом блондин не выдержал.

Его выпад был предсказуем и не столь быстр, однако я самоотверженно подставил летящему кулаку скулу. Так, чтобы у всех на глазах, под объективами всех камер стало ясно, кто драку спровоцировал.

Скулу ожгло болью, перед глазами сверкнули искры. Меня качнуло, но на ногах я удержался. Даже (надеюсь, не слишком театрально) выставил руки.

— Что ты творишь?

Антуан с рыком налетел, замолотил кулаками.

Я мужественно пропустил пару ударов, а потом, когда заметил, что на шум Эбигейл все же обернулась, стал отвечать. Во-первых, никто не поверит, что своенравный волк позволил себя бить какому-то блондинчику. А во-вторых, — женщины всегда любят только сильных.

Драка получилась быстрой и горячей. Даже переломить силы толком не удалось. Затем что-то взорвалось, пахнуло кислым.

— Прекратить!

Я одним движением выскользнул из захвата Антуана и отпрыгнул. Сил, конечно, блондину не занимать, молодой, злой, но вот опыта у него страшно и опасно мало…

Эбигейл спрятала пистолет в кобуру подмышку, ладонью разогнала пороховое облачко.

— Все? Наигрались?

— Абра… — начал Антуан хрипло, вытирая кровь под носом.

— Замолчи!

— Абра!

Эбигейл сощурилась.

— Еще немного, Антуан, и я решу, что ты пытаешься устроить саботаж.

— Что-о?

— Я все сказала, — сухо бросила женщина. — Все по машинам. Возвращаемся… волки, вашу мать!

ГЛАВА 8

Прикосновение к пламени

-1-

Дочитать отчет экспертов, который прислала по внутренней почте Эбигейл, мне не дали. Правда, никакого возмущения это во мне не вызвало.

Во-первых, ничего нового отчет не содержал. Во-вторых, прервала чтение не кто иная, как сама мисс Сингрей.

— Поехали, — сухо приказала она, очутившись на пороге моей комнаты.

Я вскинул бровь.

— Ты как красный комиссар из далекого прошлого. На допрос что ли повезешь, в застенки НКВД?

Эбигейл среагировала неожиданно остро: слишком театрально закатила глаза, тут же отвела взгляд и чуть резче, чем того требовала ситуация приказала:

— Времени мало, волк, собирайся. Быстрее.

«Чего это она разнервничалась? — удивился я. — Она будто смущается, что ли…»

Обкатывая в мыслях это наблюдение, я сорвал куртку со спинки стула и двинулся вслед за Эбигейл.

В коридоре удивился второй раз: компанию нам составляли только стрелки с автоматами.

— А где Антуан?

Эбигейл бросила на меня косой взгляд, потом спрятала глаза.

— Он не смог приехать.

«Вот даже так?.. »

Мы вернулись с места преступления буквально час назад. Всю обратную дорогу наша дорогая начальница с неуловимым цветом глаз молчала. Антуан наивно пробовал разрядить обстановку, но в ответ схлопотал такой жесткий взгляд, что обиженно заткнулся. И вот — час спустя меня ведут одного… куда?

Свой вопрос я озвучил.

— Нужно вернуться на место преступления, — скупо ответила Эбигейл.

— Одним вернуться? А как же твой верный рыцарь?

— Я же сказала, что он не смог поехать! — огрызнулась женщина. — У него другие дела.

Хм…

Почему мне кажется, что это ложь?

— Неужели ты не захотела брать с собой нашего вспыльчивого друга? — спросил я вкрадчиво.

Эбигейл непонятно отчего покраснела, затем резко остановилась и прошипела:

— Будешь много болтать, Даррелл, я…

Я вскинул руки.

— Все-все, молчу и не пищу.

Окинув меня оценивающим взглядом, Эбигейл махнула рукой.

-2-

— Работай, волк, — приказала Эбигейл.

Мы во второй раз за день посетили переулок, ставший недавно местом страшных событий. Однако на этот раз вокруг не толклись эксперты и один дотошный домашний волк.

Оглядываясь задумчиво, я вышел из переулка, сразу оказался на пути не самого слабого потока прохожих. Автоматчики нервно рассыпались по улице, перешли на другую сторону проезжай части. Оружие с изготовки убрали, но позы напряженные, переговариваются по интеркомам, дескать, мы за тобой следим, волк, только попробуй что-нибудь учудить. Люди ничего не замечали, спешили по своим делам.

Поглядывая в планшетный компьютер Эбигейл, где была открыта схема преступления, я проговорил:

— Значит, ты меня вытащила с базы тайно от своего дружка?

Эбигейл, не моргнув, спросила быстро:

— С чего ты решил?

— Ну, блонди, я ведь не идиот.

Она тоже не была дурой. Не стала разыгрывать театр и призналась:

— Мне нужна информация, мне нужно продвижение в расследовании. А конфликты между вами только мешают.

Она поморщилась. Добавила жестко:

— И теперь мне нужно решить: правильно ли я поступила, когда вытащила тебя из Ямы, или просто теряю время.

— Ямы?

— Так в Городе называют тюрьму для волков.

— А…

«Видимо, — подумал я, — ей и вправду очень нужно довести это расследование до конца. А сроки, видимо, пожимают…»

У места, где, предположительно, убийца впервые столкнулся со своей жертвой, мы остановились. Я огляделся, поджал губы.

— Слишком много людей. Блонди, расчисть улицу.

— Но…

— Расчисть. Вообще.

Эбигейл отвернулась и стала что-то наговаривать в интерком. Буквально через десять минут на тротуаре не осталось никого, кроме нас с Эбигейл и охраны. Прибывшие патрульные грамотно перекрыли улицу, остановив всякое движение и умудрившись при этом не создать паники.

— Что дальше? — спросила Эбигейл с интересом.

Но кроме интереса, я уловил в ее голосе и сомнение. Кажется, что она стала разочаровываться во мне. Что ж, придется ее в этом переубедить.

— Что дальше? — переспросил я, в последний раз сверяясь со схемой. — А дальше, блонди, ты станешь жертвой маньяка.

-3-

Пустынная улица одного из спальных районов, где тротуары заполнены народом только в час пик, хорошо освещена. На просторных дорожках не спрятаться, перекрестки уводят на такие же широкие улицы. Сойти с дороги можно только зайдя в магазины или рестораны, кафе или прочие подобные заведения. Поэтому переулок, где нашли тело, — единственный темный уголок.

Эбигейл покорно ждет в нескольких метрах от той точки, где, предположительно, убийца вышел на первый контакт с жертвой. Женщина старательно удерживает на милой мордашке спокойное, даже любопытное выражение. Но я-то вижу, а еще и чую, как она нервничает. Пытается предугадать, чего ждать от этого опасного и сумасбродного волка.

Автоматчики ждут на своих позициях. Я заранее расставил так, чтобы и их успокоить (мы с блонди всегда у них на виду), и мне чтоб не мешали.

На секунду я закрыл глаза. Попытался представить улицу, воспроизвести все детали и проанализировать картинку с помощью волчьего чутья.

Получилось немного сумбурно. Видимо, сыграли свою роль страх и напряжение, исходящие от спецназа, и смутное чувство тревоги, которое я всегда ощущал от наглых взглядов видеокамер.

«Ладно, — решил я, — пора начинать! »

И двинулся быстрым, но беззвучным шагом к Эбигейл. Заметив это, женщина отвернулась и зашагала по тротуару, имитируя прохожего.

Чем ближе я к ней подходил, тем живее чувствовал ее страх. Страх и…

На миг я чуть не сбился с настроя.

Что я еще учуял в ней?

Что это за сладко-соленое чувство? Я ведь уже ощущал подобный запах от Эбигейл… да, верно, ощущал… Но когда? Неужели во время ночного визита в ее квартиру, когда стоял, одной рукой удерживая ее шею, а другой…

Точки встречи жертвы и убийцы мы достигли строго одновременно, и возможности дальше анализироваться догадку у меня больше не было.

— Умри! — шепнул я.

Одной ладонью накрыл губы Эбигейл, заставил ее выгнуться назад, а второй рукой быстро-быстро задвигал у ее живота, имитируя множественные ножевые ранения.

Эбигейл в моих объятиях была напряжена до предела! Буквально в струнку вытянулась! Глаза, ставшие небесно-голубого цвета, распахнулись во всю ширь, в них, в этом отражении пятого океана, можно с легкостью потеряться.

Чувствую, как ее сердечко сильно-сильно колотится, со щек схлынул румянец. Женщина почти не дышит, испуганная происходящим. И я вижу, что она до сих пор не определилась, чего от меня можно ожидать. Впрочем, убеждать ее в том, что я безобиден не стоит.

«Ну что ж, малышка, — подумал я злорадно, пестуя испуг в ее глазах, — привыкай к правде: мир пахнет не розами, мир пахнет порохом…»

Действовать и двигаться я старался максимально быстро и эффективно, вспоминая всю волчью практику. И сейчас мы как раз работали на эффективность. И все же, выполняя то одно, то другое движение, которые по данным аналитиков, исполнял убийца, я словно спотыкался. Позже, когда я спокойно все обдумаю, приду к выводу, что эти «кочки», на которых я спотыкался, были не чем иным, как разницей в подготовке волков и людей. Однако до этого было еще далеко…

«Убивать ножом» я закончил. Сделал вид, что резким движением вбрасываю окровавленное лезвие в ножны. Затем рывком развернул Эбигейл к себе лицом, и рванул, забрасывая на плечо.

— Что ты делаешь?! — взвизгнула Эбигейл.

Я поудобней устроил ее на своем плече, неторопливым шагом двинулся к переулку.

— Немедленно спусти меня на землю! — потребовала женщина.

— Зачем? — удивился я. — Мы же воссоздаем картину преступления. Я считаю, что лучше понесу тебя так, чем буду тащить волоком, как убийца жертву в мешке.

— Мог бы и предупредить о своих планах.

Я с усмешкой похлопал ее (не без удовольствия!) ее ладонью по попе. Эбигейл в ответ ущипнула меня за спину и что-то прошипела. Но даже в этом шипении я разобрал не ярость или обиду, а нечто вроде смущения. Самого обычного смущения.

Неторопливым шагом я двигался к переулку. Под настороженными взглядами автоматчиков бережно нес женщину. Эбигейл что-то бубнила, а я искренне наслаждался моментом. Ни капельки не запыхался, да еще и ноша приятная, только разжигает кровь. Чувствуешь себя молодцом, готовым горы свернуть.

— Все! — прошипела Эбигейл, когда мы свернули в переулок. — Поставь меня на землю!

Я для гарантии протопал еще пару шагов, затем осторожно сдернул женщину.

Она выпрямилась, машинально и типично женским жестом поправила прическу, а затем, когда приняла самый красивый вид, демонстративно одарила меня возмущенным взглядом.

— Больше так не делай!

— Почему?

— Это… это унизительно!

Я засмеялся.

— Ерунда. Это же нужно для общего дела.

Эбигейл надменно уронила:

— И все равно — советуйся со мной, прежде, чем делать то, что задумал. Я и так постоянно иду тебе на встречу, не испытывай лишний раз мою доброту.

— Ну прямо сейчас расплачусь от твоей материнской опеки.

Эбигейл скривилась.

— Я от тебя ничего другого и не ожидала, варвар.

— Это еще почему?

Эбигейл проронила назидательно:

— Когда ты добр с животным, оно будет любить тебя до конца жизни. А когда ты добр с человеком — хрен его знает, что из этого выйдет.

— Ты что забыла? — удивился я. — Я ведь волк, а не человек! Так что будь со мной всегда добренькой.

Эбигейл покосилась с удивлением.

— Однако… у тебя есть чувство юмора.

Может быть, мне следовало возгордиться, но мне почему-то было обидно…

-4-

На планшетном компьютере Эбигейл подключилась к системе уличного наблюдения, потом нашла наш район, добавила несколько паролей для открытия особого доступа. Наконец, ткнула пальцем в квадратик видеозаписи.

— Вот, — сказала Эбигейл, — смотри.

Пару секунд я просматривал запись: там я подкрался к Эбигейл и «резал ее ножом», а затем нес к переулку.

— Что видишь? — спросила она.

— Хорошая попа, — похвалил я. — Такую достаточно один раз увидеть, чтобы стала эталоном среди прочих поп.

— Хам и быдло, — отозвалась Эбигейл польщенно. — Я спрашиваю про видео!

— А…

Я быстро просмотрел технические данные, сказал:

— Мы попали в объектив четырех разных камер.

— В яблочко!

— А убийца, — продолжил я, — умудрился ни на одной не отметиться… Ну-ка, перемотай на… э-м-м… вот сюда.

— И что здесь?

— Смотри, по схеме он начинает здесь тащить жертву в мешке, видишь? Отсюда начинается кровавая дорожка.

— Правильно.

— Но и эта зона просматривается. Слепая зона только в переулке. Да и то — не полностью.

Эбигейл взглянула на меня.

— И что все это значит?

Я вздохнул.

— Пока рано о чем-то судить. Давай еще пару раз воспроизведем охоту.

— Зачем?

— Нужно выложиться на полную и применить разные тактики. Кроме того, есть одна идея…

-5-

Четыре разных тактики охоты и девять различных способов убийства…

Мы провели в переулке два с половиной часа, даже неутомимая Эбигейл подустала. Однако сколь-нибудь значимых результатов мы так и не добились. Кроме, конечно, того факта, что даже способности волка не помогли бы убийце избежать скрытого наблюдения.

— Он должен был обязательно попасть в кадр! — размышляла Эбигейл, болтаясь на моем плече, пока я в очередной раз нес ее в переулок. — У него просто не было иного выхода. Все указывает на это! Понимаешь?

— Ага.

— Тогда как он умудрился провернуть этот финт?! Он ведь не призрак, правильно?

— Угу.

— Да что ты угукаешь?! — возмутилась Эбигейл и стукнула меня кулачком по лопатке. — Как истукан!

В ответ я шлепнул ее по попе.

— Еще раз так сделаешь, — предупредила женщина, — и я тебя…

Я с наслаждением шлепнул ее по попе.

— Даррелл!

И в третий раз.

Боже, как приятно.

— Волк! Прекрати!

— Тебе ведь нравится.

— Мне?!!

На пару секунд она даже замолчала, не в силах справиться с возмущением.

— Ага, я знал, что этот факт поставит тебя в тупик.

— Чудовище самоуверенное! Болван неотесанный!

— Да ладно, че там…

— Качок тупоголовый! Грязный волк!

Я предупредил обидчиво:

— Ты меру-то знай, а то укушу.

— Укусишь? — поразилась Эбигейл страшной догадке. — За что?

— За попу!

— Балда! Я спрашивала в контексте «почему», а не «за какую часть тела», но ты оказался еще гаже — как вообще можно кусать за… такое?!

— В смысле? — теперь уже удивился я. — Тебя что за попу никогда не кусали?

— Нет…

— У тебя такая первоклассная задница, а тебя за нее никогда не кусали?!

— Ну не все же такие извращенцы как ты! Я вот вообще не люблю, когда меня кусают. Я ж не крокодил какой-нибудь, — саркастически заметила Эбигейл. И взвизгнула гневно: — А-а-а-ай!!! Ты что делаешь?! Идиот! Болван! Придурок!

— Да не ори ты так, — непонятно чему улыбаясь, удовлетворенно сказала я. — Вон, смотри, автоматчики твои волнуются.

— Немедленно поставь меня на землю! На землю, я сказала!

— Да успокойся же ты, портишь, так сказать, следственный эксперимент!

— Я сейчас пистолет свой табельный вытащу и тебе жизнь испорчу! — прокричала Эбигейл, в гневе дрыгая ногами и молотя меня кулаками по спине.

— Да чего ты завелась-то?

— Ты же меня за попу укусил, кретина кусок!

— И что? Классная, говорю же, задни…

— Извращенец! Убери от меня свою лапы… тьфу! Зубы!

Мы свернули в переулок. Я с некоторым трудом донес верещащую женщину до нужной точки и рывком сорвал ее с плеча.

Всколоченная, с позеленевшими глазами, в которых сталкивались оранжевые молнии, Эбигейл была невероятно красива! Это был именно тот момент, когда эмоции и страсть по-настоящему красят.

— Правильно Антуан говорил, — обвиняющим тоном кричала женщина, — что тебе доверять нельзя! Тебе бы только морочить людям голову, а сам…

Я вытянул руку, приобнял Эбигейл за талию. Женщина еще продолжала тираду, но глаза ее расширялись, пока она следила за моими движениями. Брови взлетели.

А затем я рывком швырнул женщину к себе на грудь, как бросает жених невесту на брачное ложе.

Эбигейл от неожиданности замолчала так резко, что в ушах на пару секунд остался томным эхом ее звонкий голос.

Она спросила испуганным шепотом:

— Волк, ты что?..

Я прижал ее к себе, пальцами вздернул подбородок и, глядя прямо в ослепительно зеленые глаза Эбигейл, крепко поцеловал.

-6-

Откровенно говоря, мое действие и меня поставило в тупик.

Да, я хотел с ней поиграть. Да, хотел использовать Эбигейл, чтобы вывести из равновесия Антуана. Да, я не прочь бы с ней переспать. Красивая женщина, грех такой не обладать. Да, у меня самого давно не было нормального секса с нормальной женщиной, но…

НО!

Этот поцелуй был самым странным в моей жизни.

Словно встретились две абсолютно противоположные субстанции, которые, если сольются воедино, повлекут за собой разрушительный взрыв.

Так мы и целовались — неожиданно скованно, скупо, даже застенчиво и едва не покрываясь инеем от холода друг друга. Но при этом чувствовалось, что внутри, за реберными стенками, там, где успокаивающая пульсация, томится обжигающая сила. И если мы продолжим…

Не резко, но требовательно, Эбигейл отстранилась. Взглянула на меня все еще удивленно и ошарашенно. И в этом удивлении было особое чувство — ошеломленность не от моих действий, а от собственной на них реакции.

Несколько секунд мы глядели друг на друга с непониманием.

— Садись в машину, — тихо приказала Эбигейл. — Мы возвращаемся.

Я волчьим чутьем ощутил, что настал именно тот момент, когда возражать не стоит. К пламени всегда нужно прикасаться осторожно…

-7-

На пороге моей комнаты Эбигейл развернулась и собралась было уйти, но вдруг остановилась.

— Отвернитесь, — приказала она солдатам.

Те с недоумением переглянулись, но команду все же выполнили.

Эбигейл повернулась ко мне. Я открыл было рот, чтобы ляпнуть что-нибудь пошлое и едкое, но женщина вдруг со всех сил залепила мне не просто звонкую, а прямо звенящую пощечину!

Затем так же молча, завороженно, она развернулась и отправилась восвояси.

Я остался один на один с собственными чувствами. И никогда раньше я не чувствовал себя более странно…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ИГРЫ, ЗА КОТОРЫЕ УБИВАЮТ…

ГЛАВА 9

Безумие

-1-

Ожидание было невыносимым.

Впервые в жизни я по-настоящему ощутил, насколько это мучительно, когда каждая секунда превращается в медлительный раскаленный металл, который с садистической неторопливостью пронизывает душу, чтобы уйти в никуда.

Мгновение за мгновением, минута за минутой складывалось мое одиночество, о котором, неожиданно для себя, я так легко забыл.

«Бред какой-то! » — думал я озлобленно.

Что происходит со мной?

Я ведь идеальный организм! Чистый, могущественный, ничем не отягощенный! Откуда взялся мандраж? Отчего так пусто в груди? Почему я стал раздражительным и злобным?

Всему виной женщина?

Ерунда, наверное. В моей жизни и раньше были женщины. И никогда я не испытывал подобного. Так почему должен сейчас? Ведь это всего лишь самка, что такого особенного в этой Эбигейл? Обычная нормалка! Да еще и с постоянным мужчиной в виде того неполноценного волка…

— Hrenoten’! — прорычал я.

Рывком слетел с дивана, упал на кулаки и принялся быстро отжиматься. Отжимался люто, не щадя тугие от напряжения мышцы, только бы убрать из тела это противное чувство пустоты, леденящей кровь и замораживающее сердце…

«Да что это за безумие?! » — разозлился я, когда в мыслях в очередной, наверное, тысячный раз всплыл образ Эбигейл.

Что в ней особенного?!

Ведь была же у меня волчица Церера! Была! Красавица, стройная, сильная, решительная и не знающая сомнений волчица! Первоклассный воин и надежный напарник!

Мы с ней не только воевали бок о бок, пройдя самые кровавые мясорубки, но и тысячу раз делили постель. И в отличие от других волков и волчиц, с которыми спал я или Церера, просто для того, чтобы восстановить гормональный баланс и держать ум острым, нас связывала еще и теплая дружба.

Я всегда считал такие отношения идеальными! Надежное партнерство и постель без обязательств. Что может быть лучше?

Так почему сейчас я словно глупый щенок жду, жду с дрожью в груди, когда же порог моей квартиры переступит эта женщина с меняющими цвет глазами?!

«Может быть, — подумал я, — ты просто заболел? »

Точно!

Вдруг это какой-то психический шок?

Я слишком много времени провел взаперти. Что я видел в тюрьме? Привык к особенным условиям, плюс тяжело переживал поражение в войне, суды и все такое прочее. Вот у меня и случилось вот это… гм… странное помутнение!

Я с тяжелым вздохом поднялся.

Мышцы от напряжения гудят, сердце стучит молотом, только вот это чувство внутри, словно я куда-то опаздываю, но не могу это никак исправить, не исчезает.

Чтобы хоть как-то отвлечься, влез в местную Сеть. Благо, Эбигейл не обманула и доступ мне открыли. Правда, сильно подозреваю, что каждый шаг строго проверяется и любое действие анализирует целая группа специалистов.

«Дело… Нужно подумать о деле. У нас есть куча новой информации, все нужно разложить по полочкам…»

Думал, а сам вспоминал тот мимолетный застенчивый поцелуй в переулке.

Что в нем особенного? Почему при воспоминании о нем так горячит кровь, аж дыхание прерывается?!

…Запах Эбигейл моя волчья сущность воспринимала как нечто утонченное, сладкое и до того приятное, что от загривка шла к пояснице волна мурашек.

Коралловые губы мягкие, нежные, чуть прохладные. Пахнут мятой.

Во время поцелуя почти ничего не происходит. По сути это просто прикосновение губ к губам, ничего больше. Но на каком-то другом, может быть, эфирном уровне наши сущности медленно погружались друг в друга. Опасливо и настороженно познавали новое. И в это время что-то в нас менялось, словно в зону притяжения друг друга вошли две планеты и сближение, страшное и катастрофическое, становилось неизбежным…

Разве было со мной прежде такое? Что это? Я вспоминаю прикосновение к Эбигейл, и чувствую, как легкая дрожь проходит по руке, будто прикасался к реликвии…

Мне, воину, тяжело судить о чувствах. Но даже то, что я готов был в тот момент драться за эту женщину, говорит о многом.

«Это безумие… это какое-то наваждение… помешательство…»

-2-

Данные в Сети казались незначительными и словно написанными на чужом языке. Читаю их, и либо не понимаю, либо смысл мгновенно забывается.

Кое-как отметил тот факт, да и то из-за удивления, что об амнистии волков говорили в Городе давно. Общественное мнение разделилось, но не поровну. Большинство Горожан стояло за то, чтобы дать волкам второй шанс, или, по крайней мере, запретить безумные и кровавые бои на Арене.

Далее выходило, что изначальная задумка гладиаторских боев была Горожанам, словно кость в горле. Совет (правящий орган Города) упорно отказывался закрывать бои, даже несмотря на то, что Арена ежегодно тянула из Города солидный бюджет. Поговаривали о взяточничестве и кумовстве, но так и не нашлось ни одного доказательства. Поэтому, когда заговорили о программе амнистии для волков, особого возмущения в обществе это не вызвало. Единственный «глас в пустыне» исходил от некой правой партии «Чистота», члены которой утверждали, что для волков и людей лучшим выходом станет полное и безоговорочное уничтожение всех особей проекта «Vольф».

Их не особо поддерживали, все-таки психокоррекция не проходит даром. Но и не нашлось ни одного человека, который бы открыто выступал за освобождение заключенных. О волках хотели просто забыть, но выпускать за пределы Города опасались (вдруг они вновь соберут армии и нападут на Город?), а оставлять в Городе откровенно боялись. Прокрустово ложе гуманизма.

Я поскреб в затылке, пытаясь запомнить имена наиболее активных «чистильщиков», но, как оказалось, зря. Все мысли мои витали вокруг…

В дверь позвонили.

И в ту же секунду меня буквально подбросило от догадки.

— Эбигейл!

Сердце забилось часто-часто, однако на это я уже не обращался внимания. Странным образом, словно завороженный, я бросился к двери, лучась от радости…

Волк в моей душе спал, не чуя опасности…

ГЛАВА 10

Буря огня

-1-

Их было семеро.

Вовсе не то количество, с которым не справился бы волк. Тем паче — матерый. Однако мне постоянно приходилось себе напоминать, что я, несмотря на окружение, все еще в тюрьме. И каждый переступающий порог моей квартиры — это всего лишь посетитель из числа надсмотрщиков. Одни меня воспринимают меня бешеным зверем, другие опасным маньяком, а для третьих я всего лишь интересная достопримечательность. Реликт. Часть страшного прошлого, словно хэллоуинский ужастик или доисторический танк.

— В сторону! — рявкнул автоматчик, закованный в броню так, что живого места не было видно.

Я послушно отступил. Мимо протопали шестеро бойцов. Все в броне, с новейшими компьютеризированными средствами защиты и корректировки. В руках штурмовые винтовки, которые бронебойными пулями могут перемолотить в порошок даже скелет волка.

Пришлось напомнить себе: кто я и где нахожусь. И, о чудо, помогло. Призрак золотоволосой женщины с неуловимым цветом глаз отступил. Волк в моей душе поднял голову и глухо заворчал.

— Стоять на месте! — прорычал один из бойцов, держа меня на мушке. — Только попробуй двинуться!

Я дружелюбно улыбнулся и пожал плечами. Демонстративно оперся на стену и стал ждать. При этом внимательно наблюдал за действиями других спецназовцев.

«Что это за группа? — думал я. — Что вообще за обыск? У них же камер и следящих датчиков здесь столько, что наблюдатели знают точный уровень сахара у меня в крови! »

Бойцы, словно утратившие след лиса гончие, носились по квартире. На несколько минут ныряли в комнаты, затем выскакивали оттуда и шныряли вокруг мебели, заглядывая даже под ковер.

«Это какой-то цирк, — наконец, сделал вывод я. — Обыск так не производят. Они знают, что находится в квартире. Более того, судя по скупым и точным движениям, даже в темноте могут пройтись и не зацепиться за кресло. Значит, меня хотят удивить тем, что вот конкретно этим ребятам обо мне ничего не известно и весь обыск лишь…»

— Извините, мистер Рэйни, — услышал я смутно знакомый голос. — Нам пришлось пойти на обыск. Считайте это лишь стандартной предосторожностью, ладно? И тогда между нами не возникнет ненужных точек напряжения.

Я повернул голову.

На пороге застыл высокий мужчина. Почти старик. Высокий, худой, но не щуплый. В простых джинсах и свитере, на ногах лакированные туфли, на пальцах нет колец. Пахнет от незнакомца вишневыми сигаретами и парфюмом.

Я поднял взгляд к его лицу. И сразу волк внутри подобрался и заворчал громче.

Волосы гостя коротко и по-военному пострижены, цвет вполне подходит к возрасту — соль и перец. Лицо гладко выбрито, морщин немного, и все какие-то… гм… располагающие, что ли. Как и само выражение лица: эдакий мудрый дедушка, который на самом деле еще ого-го, и сам все может. Даже в голубых глазах что-то подобное теплится. Очень, очень приятная внешность. С такими нужно держать ухо востро!

И голос гостя оказался под стать, мягкий, чуть хриплый, с добродушными бархатными нотками:

— Меня зовут Фридрих Торн. Я…

«Тот самый старый хрыч, что присутствовал на взлетной площадке, выговаривая Эбигейл за мой полет! Точно, он был еще и на суде… что здесь делает этот “добрый дядюшка”? »

— …Я занимаю должность главное судебного инспектора Совета наказаний.

«И что мне это должно сказать? Первый раз слышу это название»

Я сделал умное выражение, добавил толику впечатленности, дескать, о-о, какие персоны нас почтили.

Волк внутри просыпался. Возвращалось чутье, наглухо задавленное мыслями об Эбигейл, голова прочистилась. Я был готов к решительным действиям. Тем более что вспомнились все выводы, которые я сделал в переулке. А они, нужно сказать, буквально кричали о том, что Эбигейл и те, кто ее окружают, каждую секунду ходят по тонкому льду…

— Здравствуйте, мистер Торн, — проговорил я, предусмотрительно не протягивая руки и вообще не отлепляясь от стены. Краем глаза видел, что автоматчики почти завершили обыск, но тот, кто меня предупреждал, все еще держит на прицеле. — Чем обязан визиту?

По правде говоря, несколько вариантов у меня уже оформились. И очень неприятных вариантов. Но все же хотелось послушать, что скажет старый хрыч.

Фридрих указал на диван и бросил на меня вопросительный взгляд. Я кивнул. Автоматчик толкнул прикладом дверь, закрывая, а мы с гостем уселись друг напротив друга: я занял место в кресле.

— Понимаете, — очень скромно начал Фридрих Торн, — я давно хотел познакомиться с вами лично. Конечно, мы уже с вами встречались. На совещании…

— На суде, — кивнул я. — Лица вашего не видел, но голос запомнил.

Фридрих улыбнулся тепло и легко, словно благодаря меня за такое одолжение. Я вновь напомнил себе, что с подобными личностями расслабляться нельзя. Умный человек, как этот Фридрих, никогда не станет выпячивать силу напоказ. Вначале он предпочтет узнать о противнике все, затем попытается создать ложное впечатление, втереться в доверие, а затем…

В общем, ну прямо как я с Эбигейл и Антуаном.

— Да, — кивнул Фридрих.— Совершенно верно.

— Извините, мистер Торн, только не сочтите это за грубость…

Ага, я тоже иногда бываю просто тошнотворно вежливым.

— …Но я хотел бы узнать вот что.

— Да-да?

— Насколько я понял, расследование мисс Сингрей — не для широких кругов. Скажите, она в курсе, что вы… э-м-м…

— Нанес вам визит? — понимающе уточнил Фридрих. — Нет, не в курсе. А теперь позвольте и я кое-что уточню.

Я кивнул, внутренне подбивая результаты наблюдений.

Автоматчики не завершили обыск. Когда прозвучал неслышимый для меня приказ, они просто остановились и — все. Никаких отчетов, мол, все здесь нормально, ничего. Это еще раз подтверждает, что посещение и осмотр — пыль в глаза.

«Неужели этот дяденька кроет Эбигейл? — подумал я. — Так, чтобы она сама ничего не знала»

Дальнейший ход беседы показал, что мой вывод оказался в корне не верным.

— Понимаете, — проговорил Фридрих, трогательно смущаясь, — Эбигейл не знает о моем визите. И, самое главное, не должна знать.

Голос его стал суше.

— Вы должны понять, что я никоим образом не представляю орган, в котором имею честь трудиться. Совет наказаний — юридически подчинен только верховному Совету Города, и выносит вердикты исключительно по военным и политическим статьям. А то, чем занимается мисс Сингрей, пока относится… э-м-м… к иным сферам. Однако…

— Однако вы все же здесь.

— Да. — Голос Фридриха посуровел. — Дело в том, что мне не безразлична мисс Сингрей.

— Вы родственники? — тупенько спросил я.

Хотел еще глазками похлопать, но решил, что это будет перебор.

— Официально — нет, — покачал головой Фридрих. — Однако Эбигейл мне как дочь. Я был дружен с ее родителями. Очень. Вот с ними я был практически в родственных отношениях. А, когда они погибли…

— Соболезную.

— …В войне с волками…

— Ой…

— …Я забрал Эби к себе. Официально опекунство не оформил, но…

— Понимаю, — кивнул я серьезно.

Пусть он таким меня и запомнит: придурковатым и простоватым дурачком. Все эти пустые «понимаю», «соболезную» — гениальная придумка человечества. Слова, призвание которых банальных заполнить неудобные паузы. И они ничем не обязывают. А в нашей с Фридрихом беседе я наполнял их еще и первосортным ядом. Тонким, почти неуловимым. Ведь о каких соболезнованиях идет речь, когда я же людей и убивал? О каком понимании я говорю, когда в жизни не имел семьи, как и все прочие волки.

Но… кажется, мой яд не прошел даром. Шутка обернулась во благо — всего один раз, да и то коротко, на миг, но на дне голубых глаз Фридриха что-то едко сверкнуло. Кажется, он и сам понял, что я играю, как играет он сам. И это лишь утвердило меня во мнении, что беседу веду я с опаснейшим человеком. И нужно железно усвоить, что простенькие приемчики с такими личностями не проходят. А шуточки вообще нужно забыть. Тут уже речь идет о войне по-крупному…

— Я изначально был против затеи Эбигейл с привлечением волка к расследованию, — говорил Фридрих. — Она ранимая женщина, с тонкой душевной организацией. Доверчивая, добрая…

«Что за фигню он несет? Когда к сути-то перейдет? »

— …А еще эта травма… — голос Фридриха трагически дрогнул. — Вы знаете, как тяжело переживают потерю родителей девочки? Для них это подобно катастрофе. И никакой любовью потом не восполнить ту утрату.

Я ощутил укол беспокойства.

Что-то Фридрих затеял, а что — не понимаю. К чему он клонит?

Я мельком огляделся: автоматчики замерли вокруг антрацитовыми статуями, не делают никаких попыток подобраться незаметно. Тогда в чем смысл этой беседы? Неужели Торн пришел мне рассказать о моральных травмах девочек-сирот?

И только я об этом подумал, как в прихожей щелкнул замок и входная дверь распахнулась.

— Что здесь происходит? — взвился звонкий, встревоженный голос Эбигейл. — Кто вам позволил?!

«Он тянул время, — запоздало понял я. — И вот сейчас начнется истинное представление…»

-2-

— Эби… — встревоженно вскинулся Фридрих. — Но…

— Фридрих?! Что ты здесь делаешь?

Эбигейл резко остановилась на пороге комнаты, словно налетела на невидимое препятствие.

Она бросила взгляд на меня. И… черт возьми!.. мое сердце затрепетало от синевы ее глаз! Но тут же возникло еще одно чувство: на моих глазах разводят Эбигейл. Сейчас женщина угодила в силки. В ловушку, грамотно расставленную этим старым пауком. Я еще не вижу ее, но чувствую всеми фибрами души!

И что мне теперь делать?

Попытаться помочь? Как-то намекнуть, чтобы держалась внимательнее? Или просто наблюдать: в конце концов, они оба мои враги?

«Волчара проснулся, — подумал я со странным сочетанием грусти и радости. — И вновь требует крови…»

А между тем в комнате представление началось.

— Эбигейл, — Фридрих театрально нахмурился. — Что ты делаешь здесь?

Блонди не растерялась. Нахально ответила:

— У меня к вам тот же вопрос, инспектор!

— Но…

— Это закрытая территория для всех, кроме лиц, привлеченных к расследованию. А уж насколько опасен для всех объект «двадцать четыре», я думаю, вам не стоит объяснять.

Фридрих покачал головой. Сказал с отческим упреком:

— Именно поэтому ты явилась сюда без охраны? Это прямое нарушение протокола и всех инструкций безопасности.

Эбигейл неожиданно покраснела. И я понял — вот оно, началось!

— Значит, — брови Фридриха сомкнулись на переносице, — те ужасные слухи, которые дошли до меня, имеют под собой реальную основу?

— О каких слухах ты говоришь? — вдруг запинаясь, спросила Эбигейл.

— Тебе должно быть известно об этом лучше меня.

«Какой смысл? — думал я быстро. — Вся эта сцена ведь не для того, чтобы пожурить девочку, так? Тогда для чего? Почему все это должно случиться именно в моей квартире и на моих глазах? »

Кажется, Эбигейл взяла себя в руки. Подняла взгляд. Румянец на ее щеках сменился бледностью. Она ответила с вызовом:

— Я никогда не прислушивалась к сплетням, господин Торн. И вам не советую.

— Когда речь идет о жизни и смерти, девочка моя, — парировал Фридрих, — любая толика информации играет важную роль.

— Если вам нужно знать правду, — не моргнув, продолжила Эбигейл, — то достаточно просто задать вопрос мне. Разве это так трудно?

Фридрих вновь покачал головой, приняв вид незаслуженно обиженного отца.

— Пожалуй, Эбигейл, ты права. Прости, что заставил тебя волноваться. Я хотел только добра, ты же знаешь.

— Вы знаете мой номер телефона.

— Знаю, но я хотел убедить лично.

— В чем?

Фридрих одарил ее особым взглядом, какие бывают только между близкими людьми.

— У меня есть информация, которая касается твоего расследования. И она заставила меня поволноваться. Люди говорят, что ты опасно играешь с этим волком.

Говорил так, словно меня тут не было. Но ясно было, что сказанное адресовалось и мне.

— Я делаю свою работу!

— Ты слишком ей отдаешься, моя девочка. Так нельзя. И Совет…

— Советникам тоже стали известны эти, — следующее слово Эбигейл буквально выплюнула: — слухи?

Фридрих дернулся, как от удара.

— Как ты можешь?!

Эбигейл промолчала.

— Я зайду позже, — со вздохом сказал Фридрих, так и не дождавшись ответа. — И мы поговорим.

— Обязательно поговорим.

Старик сделал знак и автоматчики дружно, как единый военный механизм, слаженно покинули квартиру. Последним выходил «господин инспектор». На пороге он обернулся, тронул Эбигейл за подбородок и прошептал:

— Будь осторожна, девочка. Ты играешь в опасные игры. Игры, за которые убивают…

— До свидания, — холодно ответила «девочка».

-3-

— Гребанный урод! Больной озабоченный извращенец! Член, размером с человека!

— А? — растерянно вякнул я.

Но Эбигейл, похоже, была настроена на крупную драку.

Едва дверь за Фридрихом Торном закрылась и шаги отзвучали в коридоре, как женщина вернулась в гостиную и накинулась на меня, словно гарпия на зазевавшегося путника.

— К тебе, может быть, шлюху приставить, а, Даррелл? — зловеще спрашивала Эбигейл, и глаза ее становились зелено-стального цвета. — Может быть, ты хоть тогда перестанешь быть таким наглым и недотраханным ублюдком?!

— Ты чего, психичка?

— Я?!! — прошипела Эбигейл.

На щеках у нее пунцовели розы.

— Слушай ты, спермотоксикоз, если ты еще раз ко мне приблизишься…

— А-а-а… — я нагло осклабился. — Ты все не можешь забыть того дружеского поцелуя в переулке.

— Что?!

— Прости, Эби-детка, но я не хотел разбивать тебе сердце…

— Тварь!

Я успел пригнуться. Над головой пролетела тарелка с засохшим кетчупом, которую я оставил еще после завтрака. Ударилась в стену и разлетелась осколками.

— Ты мне еще и в глаза решился врать, подонок?!

— Эби…

— Для тебя, урод, я мисс Сингрей!

Бац! — сказала, разлетаясь на десятки осколков, кружка, вместо крови, оставляя на стене пятна кофе.

— Нашелся здесь моральный инвалид! Ты думаешь, что вокруг только такие же шлюхи и ****и, вроде тех, которым ты засаживал в Яме?! Чтоб ты сдох, волк!

— А по-моему, — крикнул я, уворачиваясь от вазочки, — тебя очень даже зацепил невинный, почти дружеский поцелуй.

— Сейчас моя пуля твой член зацепит! Кобель!

И она натурально потащила из кобуры пистолет.

Боги! Она действительно решила стрелять?!

Ба-бах!

Грохот шибанул по барабанным перепонкам, я машинально упал на пол. В воздухе поплыл кислый запах пороха.

Где-то в прихожей что-то взорвалось, послышался топот. Эбигейл рявкнула:

— Все вон, вашу мать! Здесь проходит спецоперация!

— Но…

— Вон, я сказала!

— Но мисс Сингрей, система наблюдения…

— Это я отключила! Под мою ответственность! А теперь оставьте нас. Быстро!

В прихожей потоптались, но все-таки вышли.

Я приподнялся, выглядывая из-за дивана.

«Интересно, — пронеслось у меня в голове, — а, чисто теоретически, могла ли она спятить? »

— Иди сюда, волк, — с обманчивой ласковостью позвала Эбигейл, поигрывая большим черным пистолетом. — Сейчас я тебя кастрирую бесплатно и быстро, животное!

«Она действительно отключила наблюдение? Зачем? »

Видимо, мой вопрос читался на лице. Эбигейл нехорошо улыбнулась.

— Да-да, мой дорогой волк, чтобы никто не видел, что я пристрелила тебя просто так. А потом все узнают, что это ты атаковал меня.

«А мне кажется, — догадался я, — ты просто не хотела, чтобы в файлах охраны осталась твоя беседа с Фридрихом…»

А вслух сказал:

— Малышка, так в чем проблема? Ну подумаешь — поцелуй…

— Ненавижу! — прошипела Эбигейл, направляя ствол мне в грудь. — Ненавижу тебя и всех волков! Твари! Уроды!

— Это очень по-женски, — кивнул я, — да только, мне кажется, ты явно перегибаешь палку. Да и пистолем этим ты ничего не добьешься. Сама знаешь, что…

Окончание тирады потонуло в ритмичном уханье пистолета — лицо Эбигейл вдруг странно побледнело, едва ли не до прозрачности, глаза стали блестяще-серого цвета, а побелевший от напряжения палец зажал спусковой крючок. Да так, что все обойму крупнокалиберная двадцатиразрядная «Кобра» выплюнула за шесть секунд.

Я еще говорил, когда инстинкты волка окончательно считали выражение лица Эбигейл и стало понятно — женщина вот-вот сойдет с катушек. И потому, продолжая трепаться, я начал действовать.

Спусковой крючок утонул в рукояти пистолета, щелкнул курок и в облаке раскаленных пороховых газов ко мне устремились пули. Первые три вспороли стену чуть левее от моего плеча. Каждая — на дюйм ближе к моей ненаглядной особе. Еще две просвистели уже у самого уха. К счастью, я уже двигался и уходил со смертельной позиции.

Следующие две пули почти одновременно рванули левый рукав, обожгли плечо, а затем, в крошечных облачках крови, клюнули стену. Это были последние, которые я отметил.

Прыжок в сторону, переворот через голову, амортизация броска, обманный маневр и резко срываю дистанцию. Подлетаю к Эбигейл (она все еще смотрит в то место, где я находился секунду назад), легонько хватаю за руку и заставляю направить ствол в потолок. Приходиться напрягаться, ибо инстинкты и намертво въевшиеся в подкорку рефлексы заставляют опасного человека скрутить по всей форме, с переломами и прочими радостями спецназа.

Одна пуля летит в сторону и пробивает плоский монитор на стене, остальные «Кобра» выплевывает уже в потолок. На нас с Эбигейл сыплется бетонная крошка.

— Ненавижу, — с рыданиями кричит Эбигейл мне прямо в лицо.

«Кобра» в ее руке заходится металлическим кашлем и смолкает, отбросив назад затворную раму — обойма пуста. На пол с мелодичным звоном падают отработанные гильзы. Ноздри жжет запах пороха.

— Ненавижу!!! — кричит Эбигейл в моих объятиях. — Твари! Ублюдки! Из-за вас погибли мои родные!!!

Я очень осторожно вынимаю из ее ладони пистолет и швыряю на пол. Затем прижимаю женщину и шепчу:

— Тише, малышка. Тише…

— Ненавижу! — Глаза Эбигейл ярко-ярко зеленого цвета. Они полны слез и сверкают. — Ты меня слышишь, тварь?! Ненавижу!

И с той же экспрессией женщина обхватывает меня так, что ее ногти до крови расцарапывают кожу на моей спине. Поцелуй Эбигейл был жарче солнца…

-4-

Я словно падаю в раскаленный металл.

Одно мгновение — и уже ничего изменить нельзя!

Эбигейл приникла ко мне с яростью и страстью. Секунду меня жег самый чувственный поцелуй в моей жизни, а затем женщина вцепилась зубками в мою губу. По подбородку потекла тонкая струйка, во рту стало солоно.

«Пускай, — думал я терпеливо, — сейчас она вымещает злость не ко мне, а к себе… так что пусть…»

Но боль меня не протрезвила. Наоборот, это стало частью жара, который, самым невероятным образом, прорвал запруду воли и вырвался наружу.

Эбигейл, словно обезумевшая, впилась поцелуем в мой рот. Ее язык коснулся моего, а тело…

Она прижималась ко мне так сильно, так яростно, так… по-женски! Млела от желания. Ее щеки утратили краски, дыханье стало тяжелым. И, чувствуя ее грудь сквозь ткань одежды, утопая в ее запахе, я больше не мог сопротивляться. Хотя, конечно, если откровенно, о сопротивлении в тот момент я вообще не думал.

В низу живота вспыхнуло, в штанах мгновенно стало тесно. Упругая сладость требовала немедленного освобождения и женской ласки.

Ощутив мою эрекцию, Эбигейл вдруг напряглась и резко отстранилась.

Ее глаза лихорадочно блестели, в них стояли слезы и…

Трудно описать это выражение. Словно этой женщине что-то давным-давно причиняло страшное мучение. Настолько, что вся ее жизнь прошла в тени этой застарелой боли. И вот, как человек, который внезапно получил возможность избавиться от муки, но избавиться путем опасным и отнюдь не безболезненным, он решился. Решился на грани наваждения, почти не осознавая своих действий.

Мне были знакомы эти чувства. Нам, волкам, пришлось жить с этим от самого нашего чудовищного рождения. Нежеланные дети, ночной кошмар, который не исчез с рассветом, а стал кровавой явью…

Эбигейл тяжело дышала, глядя мне прямо в глаза. Ее утратившие краски щеки, распахнутые глаза и этот блеск на дне зеленых озер — все это безумно возбуждало и, одновременно, заставляло мое сердце сжиматься от боли и тоски.

— Что ты со мной сделал? — прошептала она обреченно. — Что ты со мной сделал, волк?

Вместо ответа я закрыл глаза и медленно, изнемогая от желания, но неторопливо и нежно коснулся губами ее губ.

Секунду ничего не происходило, а затем, вначале вяло, но меня встретил ответный поцелуй. Он был отражением моего желания, моего напора, но не чувств женщины. Все это странным образом напоминало какое-то ролевое изнасилование. С той лишь разницей, что «жертва» не кричит и не сопротивляется. Просто она вдруг стала кем-то вроде марионетки, словно в один момент утратила контроль над собственным телом и, полностью осознавая происходящее, страдает и жаждет удовольствия одновременно…

Мысли были рваные, метались, словно рыбешки в мутной воде, оставляя только неясные силуэты. Но мне, кажется, почти удалось добраться до сути проблемы, однако додумать не дали.

Не щадя мою кожу, оставляя на ней алые следы царапин, Эбигейл сорвала с меня куртку, рывком задрала футболку и принялась с безумной страстью осыпать поцелуями мою грудь.

— Возьми меня, зверь! — простонала она с непередаваемой смесью жертвенности и гнева. — Быстрее же, ублюдок!

Рывком я перехватил ее запястья, вздернул, заставляя Эбигейл закусить губу от боли и вскинуть лицо. Глядя в ее закрытые от стыда глаза, я положил ладонь ей на плечо. Провел кончиками пальцев по шее, наслаждаясь шелковой гладкостью кожи, а, когда пальцы нырнули под ткань блузы, резко собрал их в кулак и рванул.

Треску ткани вторил полу-стон, полу-крик женщины. Она повела плечами, пытаясь закрыться от моего наглого взгляда, шевельнула локтями, но, скованная моей властью, оставалась беспомощной. И тогда на ее щеки вернулась краска. Вначале лихорадочными оттенками, словно россыпью лепестков роз, затем сильнее, пока даже губы не стали вновь коралловыми, припухшими, жаждущими страсти…

Она стояла предо мной вытянувшись безвольной жертвой, словно подвешенная на крюки марионетка. Золотистые волосы рассыпались по плечам, расхлестались, как и все сейчас в нашей жизни. Я окинул взглядом ее грудь, крупную, женственную, подчеркнутую кружевным черным бюстгальтером. Эти округлые формы заставляют забыть обо всем на свете, думать лишь о том, что произойдет здесь и сейчас…

Мое сердце забилось тяжелее, привычно нагнетая давление и горяча кровь. Я положил ладонь на живот Эбигейл.

Она вздрогнула, не смогла сдержать вскрик.

Мои пальцы опустились ниже пупка, с беззвучным щелчком вывернулась из петли пуговица ширинки ее джинсов, затем вторая. Стыдясь собственных желаний и этой ситуации, Эбигейл закусила губу до крови и запрокинула голову, пряча лицо.

Мое возбуждение достигло пика.

Вот я и добился того, чего хотел. В моей власти женщина, которая меня ненавидит и желает почти одинаково истово! Волчьим нюхом я чувствую запах ее пота, пронизанный секретом, что кружит голову и заставляет переходить все границы. И дважды упрашивать меня не приходится.

Под моими пальцами пуговицы ширинки высвободились одна за другой. Не теряя времени, разворачиваю ладонь к Эбигейл и резко сую к ней в штаны. С почти фетишистским удовольствием оглаживаю ее трусики сверху вниз, наслаждаясь каждым миллиметром. Пытаюсь запомнить каждый миг: и то, какой запах имеет желание Эбигейл, и то, как прощупываются сквозь гладкую ткань трусиков волоски на лобке женщины. А уж какие пухлые и мягкие у нее половые губы…

Эбигейл застонала, и ее стон напоминал помесь рычания и плача. Она напряглась, одновременно желая отстраниться и тут же выпячивая бедра моим движениям навстречу.

И вновь мои пальцы превратились в кулак, однако на этот раз рывка не последовало. Джинсы стягивал я медленно и с чувством. Ибо каждый миллиметр отражался в Эбигейл — ее словно лишали последней защиты, будто ее душа обнажалась. Женщина становилась все более хрупкой и нежной, уточенной и ранимой…

Все еще скованная захватом моих рук, Эбигейл осталась в одном нижнем белье. Его черный цвет резко контрастировал с аристократически бледным цветом ее кожи и золотистыми волосами.

Медленно, оглядывая свою жертву, я развернул женщину и прижал ее к себе. Ощутил, как ее бьет мелкая дрожь, услышал ее колотящееся сердце, тяжесть ее дыхания.

И вновь, словно в эротическом флэшбеке, моя ладонь легла на женственный животик Эбигейл. Пойманная птичка попыталась отстраниться, но лишь сильнее прижалась ко мне. А мои пальцы, уже не танцуя, а с хозяйской наглостью, двинулись к груди. Коснулись чашечки, нырнули под нее и в одно мгновение задрали лифчик. Полная и горячая грудь Эбигейл легла в мою ладонь.

Женщина затрепетала. По ее телу прошла особая дрожь, переплавляя озноб в огонь, а стыд и моральные преграды в желание. В новом стоне Эбигейл слышалось все: и пение ангелов, и шепот соблазняющих дьяволов.

Я помял ее грудь, наслаждаясь ощущением полноты, цветущей сексуальности и яркой чувственности. Затем высвободил Эбигейл и расстегнул застежку бюстгальтера.

Руки Эбигейл опустились, она обхватила себя за плечи, чуть сгорбилась. Я мгновенно этому воспротивился, ибо мне не нужно самобичевание. Я хотел, чтобы она раскрылась, пусть ей самой и будет от этого только горше.

Обняв женщину так, чтобы ее нежная шея очутилась в захвате моей руки, аккурат на сгибе локтя, окунул лицо в пахучие волосы. Эбигейл сглотнула, выпрямляясь. Ее вновь начинала колотить дрожь.

Тогда я чуть отстранился и позволил Эбигейл немного прогнуться вперед, отставляя попу. Мои пальцы скользнули по ее ягодицам, таким же, как и грудь, наполненным зрелой женственностью; прошлись по трусикам прямо по середине бедер, опустились по запретному для многих участку, чтобы в следующий миг услышать резкий вздох — пальцы ощутили жар и влагу женского лона.

Пальцы, почти не касаясь, скользнули по выпуклым лепесткам Эбигейл. Я сглотнул, когда ощутил, как в трусиках горячо и мокро. И понял, чтоб больше ждать не имеет смысла.

Настало время истинно по-волчьи набрасываться на подчиненную мне жертву…

-5-

Чувствуя, как гулко стучит сердце, как кружится от страстного желания голова, я избавился от штанов, сбросил трусы.

Эбигейл ждала все в той же позе — наклонившись немного вперед, подрагивая от страха и возбуждения. Волчье чутье хорошо распознавало эмоции, и я чувствовал, что к возбуждению примешивается именно страх. Это пока было для меня необъяснимо, ведь Эбигейл меня ненавидит. Отчего в ней возникла такая перемена: разве сменяется ненависть страхом? Неужели я сломал ее? Но — как?!

В позе женщины была покорность и жертвенническая терпеливость. Эбигейл ждала молча.

Я выпрямился и взял женщину за руку, легонько подтолкнул ее к дивану. Эбигейл охнула от неожиданности, упала на выставленные руки, пуще прежнего отставив зад.

Я подошел, совершенно не испытывая неудобств от стоящего колом члена. Я вообще действовал немногим менее автоматически, чем запрограммированный робот. Казалось, нас с Эбигейл обоих накрыла некая ситуативная волна психоза. Только в Эбигейл она пробуждала жажду испытать страх, а во мне — желание издеваться над своим тюремщиком. Я с холодной злобой вспоминал, что у этой женщины, застывшей в весьма развратной позе, совсем неподалеку есть любимый мужчина. И сейчас каждым своим действием я разрушал ее жизнь.

Я приблизился, подцепил края трусиков пальцами и резко сдернул. Черная кружевная тряпочка, пропитанная пахучими соками, соскользнула с лодыжек и упала на пол. Последний бастион защиты пал. Теперь я отчетливо видел сокровенные врата, бутон страсти, чьи лепестки налились возбуждением и раскрылись, готовые принять меня.

Эбигейл всхлипнула, когда я провел пальцем между влажных губ, расправляя их. Палец легко скользнул по нежнейшей коже, запах секса стал сильнее, а Эбигейл медленно и красиво выгнула спину.

Я заметил, что при этом она все равно не поднимала взгляда. Наверное, у нее еще и глаза закрыты.

Вновь промелькнула ассоциация, что я овладел ее телом, причиняя страдания душе.

А в следующий миг мои ладони легли на ее ягодицы, раздвинули, и я плавно качнулся навстречу. Едва миновал лепестки и ощутил, как внизу стало горячо, Эбигейл глухо застонала.

— Вот так, малышка, — прохрипел я с рычанием. — Твоя покорность краше любого ответа. Скажи честно, ты ведь ждала, когда я возьму тебя на абордаж?

Вместо ответа Эбигейл еще ниже опустила голову и в ее тело вновь вернулась мелкая дрожь.

Не знаю почему, но эта дрожь вызвала во мне приступ ярости.

Мои пальцы впились в ягодицы Эбигейл, словно когти коршуна. Я резко двинул бедрами, вгоняя жестко и до упора. Инерцией Эбигейл толкнуло на подушки дивана, она хрипло застонала. Я задвигался быстрее, с каждым новым толчком лелея злобу.

От такого темпа сочная грудь Эбигейл закачалась, а сама женщина смолкла, не в силах произнести ни слова. Только и могла что стонать с придыханием, то ли мучаясь, то ли наслаждаясь тем, что всю ее нежность пронзает мужская сила, что ее страхи пронзают ее же покой…

Жестко, быстро, уверенно и с громкими всхлипами и шлепками я вгонял в Эбигейл член. По внутренней стороне ее бедер текло, пахучая влага оставалась и на мне. Так и не подняв головы, с закрытыми глазами и закушенной до крови губой, Эбигейл вдруг стала отвечать: задвигала бедрами навстречу. И в этом ответе было отражение моей ярости. Казалось, теперь женщина с неуловимым цветом глаз хотела продолжать, хотела быть оттраханной несмотря ни на что. А после — после пусть хоть весь мир рухнет к дьяволам в ад…

Постепенно атмосфера на диване менялась. Сильнее разгорался ошеломляющий жар, словно у низвергающейся в пропасть звезды, которая в последние мгновения своей жизни светит особенно ярко. Страсть и желание затмили все: теперь и я, и Эбигейл оказались заложниками физиологии. Все образы прошлого ушли, осталось только желание жить. Желание, которое сильнее страха смерти, желание, которое стало определяющим для всех и каждого, но которое с легкостью угасающего пламени сеяло смерть…

Изгибаясь, Эбигейл вскрикивала, тут же, стыдясь, прикусывала губу, закрывала рот ладонью, но стоны все равно получались громкими. И от них моя кровь кипела.

Другой биологический вид, другая формация, другая жизнь, настроенная на то, чтобы стать жизнью доминантной. А значит — покорить другую. И вот та, другая, в облике сосредоточения всей красоты мира, познавшая материнство, полная зрелой сексуальности женщина покорена мною. Оставив попу, кричит от мучительного удовольствия, податливая и нежная.

Мои пальцы сорвались с талии Эбигейл, скользнули по ребрышкам и вонзились в грудь. Стискивая, сминая, чувствовал, как от примитивной ласки затвердевают соски.

Я потянул Эбигейл на себя, она послушно поддалась, выпрямилась, насколько позволяло положение, но сразу отвернула голову. Несмотря на то, что я был сейчас господином ее жизни и тела, на то, что пляска любви связала нас, я вдруг понял, что эта нерушимая преграда из опущенных век отдаляет Эбигейл от меня. Мы с ней в разных вселенных. Возможно, еще в разных времени и жизнях…

От отчаянья я ускорил темп. Эбигейл мгновенно отозвалась на эту жесткую монополию ритма: я ощутил сладкую пульсацию в ее влагалище, влаги стало больше. Ее пальцы вцепились в мои бедра, умоляя не останавливаться, ногти глубоко вонзились в кожу. Женщина двигалась с той же резкость, что и я, шире открывая себя, подыгрывая темпу и стараясь подставить себя так, чтобы ощутить мужчину каждой точкой.

Охрипшим от стонов голосом Эбигейл зарычала. Я перехватил ее за шею, заставил повернуть голову. И увидел, как по раскрасневшимся от удовольствия щекам, оставляя серебристые дорожки, текут слезы.

Что-то во мне изменилось.

Я выпустил Эбигейл. И женщина вернулась в коленно-локтевую позу, упав, как птица с перебитым крылом. Стиснув ладонями ее ягодицы, я стал двигаться быстрей. Сердце молотило с чудовищной скоростью, каждая мышца моего тела звенела от напряжения, в гормоны крови пылали гексогеновой смесью. Казалось, еще немного, и из нас выплеснется пламя…

Обхват моего члена стал жестче, Эбигейл задвигалась резче, с каким-то особым, только ей ведомым темпом. И по резко увеличившемуся количеству влаги, что стала жиже, я понял, что наше единение подходит к концу.

Кто знает, что будет, когда схлынет внезапный психоз? Но пусть все будет потом, не сейчас…

Я задышал тяжелее, чувствуя, как по телу члена струятся серебристые нити щекочущего удовольствия, — предвестники окончания. Помотал головой, словно вытряхивая лишние мысли.

И тут заговорила Эбигейл.

Она вскрикнула так тонко, что я сразу не понял: плачет ли она, или взвилась на пик. Ее глаза закатились, я услышал тонкий всхлип. По ее телу прошла ощутимая, почти видимая волна и тут же пульсация мышц ее влагалища стала настолько плотной и частой, что его жар довел меня до конца. И мое семяизвержение напоминало бросок букета белых лилий на алтарь женской красоты.

В наступившей тишине не было ничего.

Охрипшие, оглохшие, лишенные всего на свете, мы оба, изгнанные из Рая, возвращались к жизни. Какой бы она не была…

ГЛАВА 11

Призраки прошлого и кошмары в платяных шкафах

-1-

Тишина служила нам брачным покрывалом. По моему приказу свет в гостиной померк и полутьма укрыла нас щадящей слепотой.

Под влиянием внезапного порыва я ушел в спальню, сдернул с кровати плед и принес Эбигейл. Женщина не отреагировала: без движения лежала на диване, лицом к спинке. Притихшая и утомленная.

Тогда я укрыл ее и сел рядом, на пол. Собственная нагота нисколько не смущала.

В комнате пахло женским потом и соками — запах, который с одинаковой силой провоцирует и останавливает войны.

Бесконечно долгие минуты мы молчали. Кипевшее в крови безумие схлынуло, оставив призрак стыдливости и опустошенность. Стыдливость, словно мы оба что-то сделали глубоко неправильное. Только вот я никак не мог понять что именно.

Волки никогда не заводили семей, у нас не было привычных человеку отношений. И сейчас я был естественным до конца, но… Но некое новое чувство, которого я раньше никогда не испытывал, снедало меня изнутри.

Однако самым странным было то, что это непонятное чувство пробуждало в крови что-то необыкновенное. Я никогда не считал романтику чем-то нормальным, всегда думал, что это удел слабых и глупых людей. И все же именно сейчас я чувствовал, когда внутри что-то горело, что я живу.

Впервые…

И это выбивало меня из колеи. Боевой автомат не может отвлекаться на чувства.

«Похоже, — подумал я горько, — время битв для волков окончательно миновало. Мы все проиграли и это нас сломало…»

— Ты добился того, чего хотел? — хрипло, почти беззвучно спросила Эбигейл.

Я повернул голову.

Очень хотелось протянуть руку и провести кончиками пальцев по ее золотистым волосам. Не знаю почему, но я сдержался. Вместо этого спросил с недоумением:

— Разве это желание не было для нас общим?

— Я этого не хотела.

— Нет. Ты хотела. Но еще ты боялась этого хотеть. Почему?

Минуту Эбигейл молчала. Потом ответила все так же, не оборачиваясь:

— Потому что есть вещи, которые нужно познать один раз, только один раз. И после этого к ним никогда не возвращаться.

Теперь минуту молчания взял я. Наконец, обдумав недавний секс, возразил:

— Я думаю причина в другом. Ты не производишь впечатления любопытной женщины, которая ради своего любопытства может поступиться принципами. По вашим, людским меркам, ты только что предала Антуана.

Эбигейл заметно вздрогнула, ее плечи сжались. Я с истинно волчьей беспощадностью продолжал:

— Не в твоем характере предавать, Эби. Но я заметил кое-что еще — тебе наше спонтанное развлечение очень понравилось.

— Даже… — По голову было слышно, насколько Эбигейл волнуется. — Даже так?

Я спросил с ехидцей:

— Неужели ты сейчас попытаешься меня убедить в том, что не испытала оргазм?

— Нет… не буду пытаться… — почти неслышно шепнула Эбигейл.

Я хотел сказать еще что-нибудь едкое, но вместо этого серьезно спросил:

— Что происходит, Абра?

И вновь Эбигейл вздрогнула, обернулась. В темноте сверкнули ее глаза.

— Ты ранен?

Я с удивлением покосился на левое плечо. Только сейчас вспомнил, что Эбигейл умудрилась дважды в меня попасть. К счастью, оба раза пули едва задели, а волчий организм уже давно все залечил. О ранении напоминал лишь шлейф засохшей крови на плече.

— Пустяки. — Я повторил вопрос: — Что происходит? Почему ты пришла ко мне?

Эбигейл закрыла глаза и вновь отвернулась. Сказала невпопад:

— А знаешь, ты ведь имеешь право знать.

— Знать что?

— Что это был мой первый в жизни оргазм.

Я хотел было обидно засмеяться. Знаем мы о женских штучках и простейших способах манипуляции, но вовремя прикусил язык. Не та это ситуация, когда женщина станет плести свою паутину.

— Кто ты, Абра?

-2-

Война с волками началась еще до рождения Эбигейл Сингрей.

Вначале это были отдельные очаги возгорания и очень аккуратные упоминания в прессе. Дескать, террористы атаковали военный городок в Штатах и захватили биологическое оружие. Погибло столько-то, урон такой-то, жертв столько-то. Но мы всех победим и накажем.

Но никого не наказывали. Просто не могли, ибо волки растворились в городах. Об их секретных базах, которые суперсолдаты основывали где попало, в лесах, горах, даже под землей, никто ничего не знал. Случайных свидетелей безжалостно убивали, а волки-ученые в это время учились работать с молекулярными принтерами.

Затем мускулы волчьей стаи окрепли. Начались теракты, нападения на военные объекты и заводы участились. Угроза нависла уже над всеми Штатами. Но и тогда пресса молчала, ограничиваясь той скудной информацией, которую ей скармливали правительственные агентства.

Но пришло время, и волки выступили в открытую. Ни о каких переговорах и речи не шло. Только война: безжалостная и до полного истребления.

Одного только волки не рассчитали — когда дело доходит до выживания, человечество становится сильнее, безжалостней и свирепее любого волка. Но до критического момента тогда было еще далеко…

Настоящая, уже мировая война началась, когда Эбигейл Сингрей стукнуло семь лет.

Жила она в то время в небольшом английском городке и посещала школу для девочек. Отец называл школу не иначе, чем «элитной гимназией для юных леди». Ничего элитного в школе, конечно, не было, однако родители души не чаяли в единственном своем позднем ребенке. Они уже отчаялись завести отпрыска, когда вдруг мать Эбигейл, Марианну Сингрей, скрутило в приступе тошноты прямо в отделе супермаркета.

Попытка забеременеть была не первой, все последние десять лет родители старались завести ребенка. И Марианна уже давно перестала воспринимать задержку, как положительный сигнал. Но в этот раз все было иначе…

Желанного ребенка холили и лелеяли. Мать занималась с малышкой, воспитывая необычайно одаренной, а отец просто не спускал с рук. Волшебное имя «Эбигейл» почти никогда не звучало, чаще мама с улыбкой шептала «Эби», а отец с гордостью называл ее маленькой принцессой. Ребенок рос в нежной любви, считая, что родительские объятия — самое надежное укрытие, где она всегда будет в безопасности.

— Я ошибалась, — горько шепнула Эбигейл. — Боги, как я ошибалась…

Отсталую в технологическом смысле Англию втянули в войну в тот момент, когда пожары освещали ночь уже не только в Штатах, но и почти во всей Европе.

Эбигейл начала войны не заметила.

Что-то где-то говорили, кто-то со страхом и ужасом сообщал о новых жертвах, загадочных фронтах и безумных в своей жестокости волках. Но Эбигейл об этом ничего не знала и знать не хотела. Отчасти из-за возраста, отчасти из-за того, что родители тщательно хранили дочь от ненависти окружающего мира.

Однако в один момент все изменилось.

Англия вступила в войну. И в тот же день волки во всех информационных сетях объявили, что и «этот тухлый викторианский реликт сгорит, подобно наполненному клопами матрацу». Остальные слова про священную месть, очистительный пожар и священную войну Эбигейл не запомнила. Она была дико напугана.

Впервые в ее жизни мать не выдержала и разрыдалась, вскричав:

— Боже, мы все умрем!

Мрачный, но все же более сдержанный отец обнял Марианну и сказал с утешением:

— Не говори ерунду, Анна. Мы с ними справимся.

На следующий день большая часть Туманного Альбиона оказалась под властью волков.

-3-

Призрак войны отравил детство Эбигейл, как отравил, уничтожил и разрушил миллионы жизней других детей. Но «маленькая принцесса» не знала, что ей еще, в общем-то, повезло. Впрочем, Судьба редко кому благоволит, и «везение» Эбигейл было очень сомнительным…

С каждым днем ситуация ухудшалась.

Мать стала молчаливой и замкнутой. От нее теперь почти всегда пахло хересом, а ответом на шалости Эбигейл все чаще становились обидные шлепки по попе.

Отец почти не возвращался с работы. Сутками напролет полисмен Томас Сингрей помогал немногочисленным беженцам из других областей Англии освоиться в районах города, дежурил на вокзале, в числе других стражей порядка боролся с резко возросшей преступностью.

Иногда за окнами рвали осенний воздух сухие выстрелы. Первое время к ним с тревогой прислушивались, затем привыкли и махнули рукой, относясь словно к вороньему карканью.

Однажды Эбигейл возвращалась из школы чуть позже обычного. По пути к дому, на родной улице не престижного, но всегда безопасного района, на нее напали трое мужчин. Один забрал ранец с учебниками, другой отвесил болезненную пощечину, а третий сграбастал в охапку и потащил в переулок. Там, прямо на зловонных мусорных баках, ей задрали юбку и стянули трусики…

Что произошло потом Эбигейл поняла только через несколько дней. А в тот момент для нее все было слишком дико.

Трижды грохнули выстрелы. И ее, визжащую без остановки, выпустили из захвата. Выстрелы полисменов свалили насильников наповал, так и не успевших начать свое черное дело.

Эбигейл перестала ходить в школу.

Именно этот момент она всегда считала отправной точкой: война вошла в ее жизнь вместе с промозглым туманом и безотчетным страхом.

-4-

Они вошли в город победным маршем.

Жалкие попытки сопротивления были мгновенно и профессионально сломлены. Волки умели убедительно воевать. Их лазутчики изучали оборону противника изнутри, устраивали мятежи, умело прикидываясь людьми, совершали диверсии и взрывали стратегически важные объекты. Оборону взламывали с дикой нечеловеческой решимостью.

В итоге, к тому моменту, когда войска волков пересекали линию фронта, их встречали морально уничтоженные солдаты, которые быстро становились безвольными жертвами.

Волки стали олицетворением бога Смерти.

-5-

Эбигейл любила, когда родители разжигали в квартире камин. Но в тот вечер он не приносил радости.

Окна заклеены липкой лентой крест-накрест, сверху, на мыльной воде, к стеклам прилипли газеты. Вначале Эбигейл развлекалась тем, что читала эти газеты, расшифровывая размытый текст. Потом мать на нее накричала и Эбигейл перестала приближаться к окнам.

В последнее время участились бомбардировки союзников, которые не всегда знали, где именно находится динамичная линия фронта и часто орудия людей били не по волчьим позициям, а прямо в города.

Эбигейл всякий раз втягивала голову в плечи, когда за окнами ухали тяжелые калибры. По телевизору много показывали воронок, что оставались на месте домов, в которые попадали снаряды гаубиц.

Так девочка перестала бояться смерти. Она была уверена, что они с родителями погибнут наверняка. Когда Марианна особенно крепко прикладывалась к стакану с хересом, ее убеждения в том, что выхода нет и скоро все закончится, маленькая Эбигейл воспринимала серьезно.

Девочка боялась ожидания: это настоящее безумие — сидеть со свечой где-нибудь в чулане и ждать, когда ангел Смерти возьмет в перекрестье прицела именно твой дом. Но, словно издеваясь, судьба уничтожала других…

-6-

В квартире пахнет прокисшим молоком и оладьями. Марианна Сингрей печет их на кухне, привычно прикладываясь к стакану с хересом. Отец чистит оружие: на журнальном столике аккуратно разложены патроны, части пистолета, тряпочки и значок полисмена. К запаху оладий примешивается запах оружейного масла.

Эбигейл видит огромные черные мешки под глазами отца. Его рот исчез, губы сомкнуты настолько плотно, что губ почти не видно. Когда-то черные волосы отца отбелила седина, которая в свете блестит так нереально, что Эбигейл первое время все пыталась смахнуть с головы Томаса Сингрея муку.

Девочка не один раз спрашивала отца, почему его волосы стали белыми, как у старого мистера МакБэрта, который раньше торговал зеленью по соседству. Томас Сингрей отшучивался, но в такие моменты морщины в уголках его глаз становились глубже и чернее. Воображение Эбигейл сравнивало их со свежевырытыми могилами. И желание продолжать расспросы пропадало.

Эбигейл играет с куклой. Кукла — единственная из ее вещей, которая еще не упакована. Все прочие давно в чемоданах. Отец сказал, что правительство обязательно их эвакуирует. Осталось только ждать помощи, которая придет со дня на день.

Он это сказал неделю назад. Но Эбигейл верит отцу. Он для нее всегда прав.

Когда где-то в соседнем квартале ложится очередной артиллеристский снаряд, оглушительно ухает и трясется земля, Эбигейл вновь думает, что они наверняка все умрут…

-7-

…Отец успевает выстрелить трижды.

Эбигейл хорошо помнит эти тупые хлопки, от которых болели уши.

Два вломившихся в квартиру волка машинально бросаются в стороны. Один поднимает короткоствольный автомат и меткая очередь срезает Томаса Сингрея. Тот жалобно вскрикивает и с глухим стуком падает на паркет.

Эбигейл с гневным криком выворачивается из холодных объятий матери, пропахших перегаром, и бросается к отцу. Волк, который хочет добить Томаса, качает головой и автомат в его руках опускается.

Марианна Сингрей молчаливым призраком оседает у стены. В ее глазах жертвенное сумасшествие. На губах — улыбка мертвеца.

Лицо Томаса Сингрея белее мела, отец стонет от боли. Вокруг рваных дыр на его джинсах с пугающей быстротой расползаются кровавые круги.

Эбигейл замечает пистолет, который выронил отец, молниеносно бросается к нему, но натыкается на одобрительно смеющегося волка.

Эбигейл замерзает под его взглядом.

Волк очень красивый и совершенно не похож на чудовище. Высокий могучий мужчина с голубыми глазами и волосами цвета соломы. Черты лица правильные, в глазах понимание и некое бесшабашное веселье. Такое же веселье когда-то было в глазах отца, когда они с Эбигейл, втайне от матери, ходили к нему работу. Девочка, считала Марианна Сингрей, не должна бывать в полицейском участке. Однако Эбигейл обожала отца и с восторгом принимала приглашения Томаса, училась стрелять в тире и раздавала подругам в школе стрелянные гильзы. Об этом узнали учителя и сделали строгий выговор Марианне, но отец только подмигнул Эбигейл. Девочка ответила с тем же весельем.

Это было так давно…

Голос у волка тоже приятный, очень чувственный.

— Не трогай оружие, девочка. — Волк улыбается. — Не надо, маленький волчонок.

— Эбигейл! — противно визжит Марианна Сингрей. — Отойди от него немедленно! Мразь, отпусти ребенка!

Эбигейл шарахается в сторону, но волк с хохотом ее ловит за локоть.

— Подожди, малышка. Скажи: дома есть еще кто-нибудь?

Эбигейл под властью голубых глаз мотает головой.

Второй волк перехватывает взгляд первого и движется к Марианне Сингрей.

На улице слышны короткие очереди и женские крики…

-8-

Родившиеся без отца и матери, дети технологий, остро переживающие свое одиночество, даже в компании себе подобных, волки никогда не скрывали своей ненависти к семье. Ненависти, порожденной завистью и отчаяньем.

У них не было дома. Они не умели любить. Они не знали, что делать со временем, ведь их учили использовать его только для успешной атаки.

Все эти чувства просто не могли не выйти наружу из подвалов волчьего разума.

— …Так кто же? — спрашивал волк участливо.

Эбигейл сидела у камина, отец лежал там же, где его настигли выстрелы голубоглазого. Второй волк находился четко между ними. Он с интересом оглядывал обстановку гостиной. Было видно, что некоторые вещи его по-настоящему удивляют, предназначения других он просто не понимал.

— Выбирай, Марианна, — душевным тоном шептала волк. — И не теряй времени.

«Игра» была в полном разгаре.

О волках к тому моменту было известно много чего. Например то, что они были беспощадными убийцами. Или то, что никогда не нарушали своих обещаний.

— Марианна, — продолжал играть волк, — времени почти нет.

Игра волков имела свои особенности. Дано: два родителя и ребенок. Нужно выбирать, проголосовать за то, кому умереть — ребенку или супругу/супруге. Выжившие получат шанс на спасение.

— Марианна, — шепчет волк понимающе, — ты можешь не отвечать. Я тебя понимаю. Как женщина может прожить без мужчины? Кто о тебе будет заботиться? Кто поддержит? Поверь, ответ можешь не озвучивать. Просто шевельни пальцем. Если правой рукой…

Мать Эбигейл закрывает глаза и рыдает. Кажется, что ничего не произошло, но волк вдруг поднимается. Его автомат направлен в грудь Эбигейл.

Сердце девочки останавливается. Отец кричит:

— Мари! Что же ты?!.

К нему приближается волк и шепчет. Каждое его слово падает на благодатную почву, уже щедро сдобренную надеждой:

— Куда ты потащишь девочку? Ты сам ходить не можешь. А с женой вместе у тебя будет еще шанс выстроить семью. Ну сам подумай!

Отец ничего не соображает. Он сходит с ума и рыдает в тон матери. Его выбор очевиден, волки умеют давить чужую волю.

Голубоглазый волк находит взглядом Эбигейл. Теперь в нем нет улыбки. Но нет и смерти.

— Пойдем, — говорит он и протягивает руку, — пойдем, девочка, тебе здесь больше нечего делать…

-9-

Гостиная погружена в мрачную тьму. Где-то в ней, невидимые для нас, блуждают призраки прошлого. В платяных шкафах, под кроватями, в заполненных тьмой углах ждут своего часа кошмары.

Уже зная ответ, я спрашиваю с обреченностью в голосе:

— Так кто же ты, Абра?

Эбигейл засмеялась с изрядной долей сумасшествия и ответила вопросом на вопрос:

— Ты же был одним из главных среди волков, так? Значит, ты должен знать все о проекте «Немезида»…

А потом Эбигейл разрыдалась…

-10-

Эбигейл Абра Сингрей…

Ребенок, которого забрали от родителей в особый детский лагерь. Проект «Немезида». Возмездие, которое должно было настигнуть людей за то, что они породили нас…

Каждый из детей в лагере знал, что от него отказались родители, что они решили им пожертвовать. И каждый воспитывался волками и для волков.

Я не знал истинных намерений Харта насчет лагеря, думал, что дети выступают в качестве наших будущих собратьев. Но Церера утверждала, что они просто заложники.

Мы были оба не правы. Ведь самый старший и мудрый из нас Харт тоже был всего лишь ребенком в теле взрослого. Так и проект «Возмездие» был всего лишь маленькой, глупой и бесполезной местью. Местью, которая не столько должна была причинить боль людям, сколько утешить нас самих.

Когда волков разгромили и войска союзников вошли на территорию лагеря «Немезис», они ожидали увидеть печи крематориев, бесконечные кладбища и прочие ужасы концлагерей. Но солдаты встретили детей. Живых и невредимых, но с искалеченной психикой одиночек.

Позднее психокоррекция помогла Эбигейл справиться с детскими травмами. Но она же лишила ее многих радостей жизни. Одна из них — отсутствие наслаждения в сексе. Другие…

На этом моменте Эбигейл споткнулась и замолчала.

— Когда пришло время выбирать, — через минуту заговорила она, — кем стать во взрослой жизни, я избрала путь мести. К счастью, верный друг моего отца Фридрих Торн помог с выбором профессии.

Целью жизни Эбигейл стали волки: найти и уничтожить; вычислить тех, кто затаился среди мирного населения; а так же превратить жизнь военных преступников в тюрьме в ад.

Давным-давно, лишенная властью волков безопасности, познавшая предательство и ставшая жертвой, брошенная, получившая волчье имя Абра, девочка старательно перемалывала чужие судьбы, чтобы излечить свою…

Однако наш с нею следственный эксперимент, когда она вновь стала «волчьей жертвой», пробудил в ее сознании тот неискорененный застарелый страх, от которого врачи так и не смогли избавиться.

Эбигейл ощутила себя в цепких лапах смерти. И возбуждение, порожденное страхом смерти и жаждой вновь оказаться жертвой волка, сломило всю бутафорскую личность Эбигейл.

На несколько часов она стала настоящей…

-11-

Плед с шелестом упал на пол.

Эбигейл поднялась, поискала белье и стала в молчании одеваться.

— Зачем ты мне все это рассказала? — спросил я глухо. Даже выдавил из себя немного яда: — Надеялась вызвать сочувствие?

Голос женщины был безжизненным:

— Нет, Даррелл. Просто хотела таким образом тебе сказать, что… наш… эта ошибка сегодня — не твоя заслуга и не мое желание.

— Тогда что?

— Попытка поставить точку.

— Оригинально.

— Я пыталась поступить иначе, но ты не дал себя убить.

Эбигейл почти оделась. Я тоже поднялся, натянул джинсы и поискал на полу пистолет. Разряженную «Кобру» передал Эбигейл.

Она коснулась оружия, но я не отпускал. В глазах Эбигейл возник немой вопрос.

— Я понимаю, почему ты солгала насчет твоих родителей, — кивнул я. — Наверное, даже Фридрих Торн считает, что они действительно погибли от рук волков в сражении.

Эбигейл закрыла глаза, но промолчала.

— Я понимаю тебя, Абра, — продолжал я. — И ты должна понять меня: наши родители никогда даже не пытались стать нам родителями. Нас с самого начала растили только для того, чтобы мы отработали свое и благополучно сдохли…

— Я… — перебила Эбигейл. Запнулась. Перевела дух и резко выдохнула: — Я не понимаю этого и не хочу понимать. Мы с тобой разные, Даррелл. Я свою боль несла всегда с собой. А вы, волки, этой болью пытались напоить всех людей!

Ошеломленный ее напором, я выпустил оружие и отступил.

Под сверкающим взглядом Эбигейл я не находил ответа.

Женщина развернулась и направилась к выходу. Уже на пороге она на миг замерла, чтобы уронить:

— Постарайся к завтрашнему утру подготовить отчет по итогам следственного эксперимента. Пиши в нем все, что захочешь, но ты должен знать — завтра я в любом случае подам наверх рапорт. В твоем участии отдел аналитики больше не нуждается. Прощай, волк. И… прощай!

ГЛАВА 12

Непроставленные точки

-1-