Пацифида

ПАЦИФИДА

- Добро пожаловать в «Пацифиду»! Откуда узнали о нас?

- Из газет.

- Очень рады вас видеть! – Метрдотель  растянул свои тонкие  губы, и на секунду мне показалось, что его

рот разъедется как шов на узких брюках.

- В честь открытия наш отель предлагает хорошие скидки на бассейн и теннисный корт. Также вы

получаете купон на три комплиментарных напитка в одном из наших баров!

- Замечательно!   - На отцовском лице появилась хорошо известная гримаса, означавшая, что за

усмешкой следует сарказм. – Мы отвалили кучу денег за пентхауз, так сэкономим на напитках!    

- Наш отель уникален, он удовлетворяет самым притязательным и капризным вкусам! – Продолжал

метрдотель, как ни в чем не бывало. – Мы гордимся своей самобытностью! Поверьте на слово: нигде вы не

найдете такой изысканной кухни, нигде вам не предложат такого обслуживания,   таких развлечений,

как в нашем отеле. Скажу по секрету: сегодня в меню основного ресторана кассата со вкусом ликера Irish

Cream и сабайона, взбитого с Dom Perignon. Манго к нему привезли из Прадеша, а гранаты из самого

Пакистана! – Оратор сделал паузу, смакуя эффект, и  продолжил уже прозаическим тоном. - Прошу за мной,

я покажу вам ресторан, где к завтраку и ужину накрыт шведский стол. Особые гости, коими вы являетесь,

могут завтракать и ужинать в номерах – эта услуга также предусмотрена – вам остается сделать

дополнительный звонок.

Длинным журавлиным шагом метрдотель проследовал к ближайшей двери, распахнул ее со словами:

- Наш главный ресторан «Нан- Мадол» - краса и гордость «Пацифиды»!

Он сделал жест, приглашающий внутрь и, как послушные школьники, мы шагнули в открытую дверь.

Первым делом матушка охнула, взмахнула руками, сложила их в почтительном жесте. Отец присвистнул, позабыв про этикет и замер на пороге. Какое-то время я вертела головой, не произнося ни звука, потом захлопнула рот с непроизвольным и мычащим «М-да! ».

Нан-Мадол был пугающе-инопланетным. Ночники на столиках, словно светлячки в райском саду, то вспыхивали, то трепетали в своем самобытном ритме, и в их мерцании букеты цветов, казалось, колышутся на ветру. Блики искусственных факелов в руках двух исполинских статуй играли на стенах, затянутых в синий гобелен, создавая иллюзию чудесной одиссеи, где-то в глубине журчала музыка, ее томный, чуть сладковатый напев уводил за собой, погружая в нирвану. Резные листья монстеры укрывали дальний угол, из которого доносилось стрекотание цикад и пение птиц. Тяжелые портьеры занавешивали окна сплошной непроглядной стеной.

Метрдотель отдал негромкое распоряжение, и портьеры разъехались по сторонам, обнажая панораму утреннего сада.

Прозрачный свет, рассыпался по кронам, пронизал листву, словно тонкое кружево, окунул в

предрассветную идиллию, когда видишь мир сквозь пелену остатков ночи, а новый день еще робко стучится в окно легким вздохом розовато-небесной лазури, растворяет дремоту и пробуждает  творческий порыв.

- Святая истина рождения! – Выдохнула я спонтанно, смутилась,   оглянулась на спутников. Никто не откликнулся. Родители стояли в центре зала в позах детей, впервые попавших на цирковое представление: глаза распахнуты, движения заторможены, дыхание прерывисто.

- Вижу, вам понравился наш ресторан. Гарантирую, кухня вас тоже не разочарует! Прошу в следующий зал!

Метрдотель учтиво улыбался, в его глазах светилось понимание. Отец в строгом сером костюме казался воплощением благополучия, успеха и незыблемой уверенности в собственном превосходстве. Матушка нервически цеплялась за его плечо, оглядывалась по сторонам и напоминала, скорее, провинциалку на приеме у богатых родственников.

Экскурсовод между тем продолжал:

- Наш отель предлагает постояльцем номера на все вкусы и любой достаток. Мы не стесняемся своей самобытности и гордимся своей непохожестью.

Кстати, еще один принцип отеля: гости сами находят свои номера, тем самым получая возможность лучше познакомиться с отелем, с его интерьером, секретами, а заодно, нагулять аппетит перед завтраком. Не беспокойтесь, багаж ждет вас на месте, об этом мы уже позаботились!

- Мы заплатили серьезные деньги! – Начал, было, отец, но метрдотель бесцеремонно его перебил:

- И мы это ценим! Ваш номер – лучший в отеле! 1192 – эксклюзив для особого клиента!

Поэтому, не сочтите за труд, прогуляйтесь по этажам, получите это удовольствие! Ничему не удивляйтесь и не делайте поспешных  выводов! Обсуждайте, изучайте, восхищайтесь, потому как восторг в «Пацифиде» приветствуется на всех уровнях!

После этой слегка абсурдной сентенции он коротко кивнул и протянул нам пластиковый ключ, где на черном поле в золотой рамке значилась цифра 1192.

- Ну, что ж, выдвигаемся! Пора завтракать!

С этими словами отец устремился к дверям, матушка послушно засеменила за ним, я двинулась следом, понимая, что завтрак для отца – святое, а для матери свято все то, что приводит отца в благодушное состояние.

Мы вышли в холл, который в наше отсутствие успел наполниться людьми разных мастей и выговоров. Здесь были мужчины и женщины в африканских нарядах, элегантные представители севера, несколько несносных в своем совершенстве японцев и резвые шумные дети, не теряющие оптимизма ни в лабиринтах новых мест, ни среди сотен странных лиц и гор дорожных чемоданов.

Отель вершил свой повседневный ритуал гостеприимства.

- Где номер 1192? – Обратился отец к лощеному  парню за стойкой.

- Вам по лестнице на самый верх.

- И разумеется, пешком?

- Отель невысок,   - улыбнулся администратор, - и лифты у нас только грузовые. Ваш багаж уже на месте.

Из холла на второй этаж вела широкая мраморная лестница, которая упиралась в площадку с панорамным окном, и распадалась на два самостоятельных крыла.

Отец уверенно выбрал правое, и вслед за ним мы начали подъем.

Я посмотрела наверх и прямо над собой обнаружила детскую мордашку, с любопытством изучавшую нас сквозь перила. Секунду спустя к ней присоединилась еще одна, и две пары глаз уставились на нас из-под нависших челок. Первая хмыкнула и исчезла, через секунду исчезла вторая.

Группа спортсменов проскакала вниз, едва не задев меня сумками. Из обрывочных фраз я поняла, что спешат они на корт. Возбужденные, активные, сильные, они окатили меня волной незнакомой жизни, наполненной событиями, интересами, тайнами. Весь этот новый мир пронесся мимо, смеясь и переговариваясь, и на секунду я сделалась его частью, прожила не принадлежащие мне чувства, воспоминания и ощущения, украла их, присвоила, примерила на себя. Это стремительное погружение открыло мне их тайны: быт, амбиции и отношения, симпатии, привязанности, картинки из прошлого, укромные ниши, в которых хранятся намеки и взгляды, горячие волны смущения и теплый трепет соприкосновений.

Весь этот нехитрый опыт принадлежал теперь мне, равно как мысли, страхи, надежды. Спортсмены исчезли из виду, но какое-то время я еще слышала топот ног, громкий голос, отдающий команды, невнятный гул у стойки  в холле, чей-то короткий приказ, нестройный рокот голосов. Потом все стихло, и на секунду в душе повисла пустота, как будто часть меня убежала на корт с этой шумной командой. Вот так нечаянно я вторглась в чужую реальность, похозяйничала там без разрешения и ушла, не оставив следа.

********************

На втором этаже нас ожидал неприятный сюрприз: ни номеров, ни комнат, ни дверей, лишь ровные ряды кроватей, словно грядки на поле. Мне почему-то вспомнился военный лазарет из какого-то древнего черно-белого фильма. Постояльцы вели себя довольно ровно:   кто  дремал, кто крепко  спал, кто возился с вещами, не обращая внимания на визитеров, похоже, дешевизна койко-места перекрывала все недостатки нашего вторжения. Одни типы казались мне странными, другие, откровенно мутными, но в основной своей массе постояльцы  выглядели уставшими и равнодушными.

-  Кошмар! – Не выдержала мать.  

- Какая пошлость! – Поддержал ее отец. - Мы заплатили целое состояние, чтобы смотреть, как ютятся бомжи!

Я с любопытством разглядывала спящих, испытывая целый коктейль  ощущений: от брезгливой жалости до откровенной симпатии. В голове рождались сюжеты, один интереснее другого, и в каждом из них герой поднимался на верхний этаж и обретал свою частицу  счастья.

- Где лестница на верхний этаж? – Раздраженный голос отца прервал  очередной сюжетный ход, и смуглый  азиат с измученным лицом ткнул пальцем в противоположный конец коридора.

- Да что они себе позволяют! – Взорвался отец. – Какая дикая архитектура!

- И правда, - вступила мать, - почему у них лестницы в разных концах коридора?

Я не хотела вступать в разговор, но вспомнила все, что говорил метрдотель и неохотно начала:

- Нам только что объяснили: мы должны познакомиться с интерьером отеля, ничему не удивляться, не делать преждевременных выводов и радоваться жизни. Вы что, не  слушали?

Отец нахмурил лоб, мать обернулась, странно посмотрела мне в глаза, прищурилась, чудно скривила рот, и тут мне стало ясно: родители «не в теме».

Обсуждение закончилось, не начавшись, и я вернулась к прежнему занятию: развитию сюжетной линии высокого скуластого парня, завязывавшего шнурки на убитых временем кроссовках. Похоже, я всерьез увлеклась этим занятием и выпала из реальности, потому что не заметила, как парень покончил с кроссовками, поднял голову и с любопытством уставился на меня. Какое-то время мы молча таращились друг на друга, парень с откровенным любопытством, я слеповато-отстраненно.

Вдруг парень широко улыбнулся и подмигнул мне левым глазом. Я вздрогнула, сморгнула оторопь и приоткрыла рот. Отец, наблюдавший эту немую сцену, резко дернул меня за рукав:

- Будем стоять  тут до ночи или пойдем искать номер?

********************

Третий этаж порадовал немногим: пространство здесь было разделено на условные закутки, в которых ютился небогатый люд, и все же тут теплилась зона комфорта: ширмочки, шторки на окнах, прикроватные тумбочки, шкафчики для одежды и даже кабинки для душа.

На этот раз не получилось разглядеть детали: постояльцы активно пользовали ширмы, чтобы лишний раз себя не обнаруживать, не демонстрировать свой странный полупансион.

На весь этаж я насчитала десять полноценных номеров за издевательски стеклянными дверьми, но все же номеров! Мне показалось, что и этот недостаток постояльцы сносили стоически, довольствуясь неслыханными скидками и возможностью при случае произнести сакральное:

- Я останавливался в Пацифиде.

Все, чем запомнился третий этаж - семейной парой, потерявшей ключ от чемодана да двумя старушками, спорившими, скорее, по привычке, злобно, ровно и без воодушевления. Тема их спора осталась для меня загадкой, поскольку говорили они обо всем: о детях, внуках, соседях с одинаковым пренебрежением и одинаковой брезгливой ноткой. То, что это был спор, сомнений не оставалось: старушки выражались категорично, друг дружку перебивали, каждую фразу начинали с частицы «нет».  

Уже поднимаясь на новый этаж, я продолжала задавать себе вопрос:

- Из чего же состоит их мир?

И сама же себе отвечала:

- Все просто: ненависть к оставшимся минутам, презрение ко всем, кому еще хоть что-то предстоит, усталость и холодный равнодушный взгляд, в котором не теплится ни огонька, лишь тьма, застившая усталый мозг да пожелание «идите к черту! ».

***********************

Четвертый этаж являл собой классику жанра: длинный ряд номеров шаблонного розлива. Типичные шумы и звуки, стандартный трехзвездный интерьер, тележка горничной, заполненная склянками и текстилем всех форм и размеров. О рейтинге отеля напоминала лишь томная музыка,   струящаяся из невидимых динамиков, урны цвета слоновой кости, явно прибывшие из другого измерения, безмолвные статуи да Ликуалы в дорогущих кадках. Все обитатели куда-то подевались: то ли отправились на завтрак, то ли на фоне предыдущих этажей попрятались по номерам, радуясь уровню собственной жизни, и только из-за двери с номером 412  слышался дружный детский смех и бодрые родительские голоса:

— Войска, наконец, накормлены?

— Полагаю, да. Можем собираться на Яддит-Го!  

В ответ счастливое «Уррааа! », топот ног и вновь знакомый баритон:

- Форма одежды?

- Спортивная.   Сегодня мы в группе поддержки у Шнейдеров!

Что за поход на Яддит-го и чем он так вдохновил детвору, мы разобраться не успели, потому что отец обнаружил новый указатель и стрелку, которая велела двигаться к ближайшему фойе. Под стрелкой  располагалась тренога с нарядным плакатом, на котором был изображен какой-то омерзительный слизняк с длиннющим хвостом и щупальцами по всей морде. В каждой из двух когтистых лап он держал по кубку. Далее следовало объявление готическим шрифтом:

Сегодня в полдень на Яддит-го состоится финал кубка Гатаноа!

Всем финалистам явиться за полчаса до старта!

При себе иметь спортивную форму, веру в себя и хорошее настроение!

Утешительный кубок будет разыгран сразу же по окончании основных состязаний.

Приз – дополнительный Зот-Оммог!

Удачи участникам и болельщикам!

Администрация отеля

- Мы, кажется, попали в страну идиотов! – Произнес отец безапелляционным тоном. – В жизни не читал такой бредятины! Нам сюда!

Он ткнул пальцем в сторону фойе, пересек его нервным шагом и, не оглядываясь, начал подниматься по ступенькам.  

***********************

Пятый этаж плыл сказочным фрегатом, подобием Эдема на волнах. Журчание фонтанов, тонкий аромат и ангельская музыка окутали и унесли в поток. Здесь все мерцало и лилось, разливаясь патокой по сердцу, приводя душевный строй в идиллию, а мысли в равновесие.

Отделка стен лоснилась позолотой, шаги тонули в нежном ворсе, а канделябры на стенах, качаясь и подмигивая в странном ритме, завершали иллюзию дремотной сказки.   В приоткрытую дверь мы рассмотрели убранство одного из номеров, и пришли в еще больший трепет: два  кресла с длинным королевским изголовьем обращены к балкону. Меж кресел инкрустированный столик с изящной кофейной чашкой. Чуть в стороне пурпурного оттенка оттоманка с ассиметричной золоченой спинкой. Пол рядом с оттоманкой заботливо укрыт коровьей шкурой, с удивительной выделкой в крупную клетку. Кусок стены затянут в гобелен, мерцающий сапфировым тиснением. Вся атмосфера дышит роскошью, самодовольством и покоем. Из самой глубины апартаментов донесся плеск воды, и хорошо поставленный  баритон пропел «Nei Miei Superbi Gaudi», следом дернулась штора, надулась порцией свежего ветра, в ответ ей вздрогнули, ожили листья пальмы, скромно стоявшей у окна, затрепетали, зашептались, словно аудитория после звонка. В единый миг комната наполнилась жизнью: заиграли солнечные блики, тень от листвы заметалась по полу, сложилась в причудливый калейдоскоп и поплыла эскадрой отражений.

За нашими спинами скрипнула дверь, по коридору пробежал сквозняк, замер, принюхался, втянул полной грудью и бесцеремонно захлопнул полюбившийся нам интерьер. Мы вздрогнули и оглянулись. Из номера с табличкой «К’Наа» показались две дамы в немыслимых футуристических шляпах, похожих на космические корабли  одной из галактических парковок.   Все в этих дамах было совершенно: элегантные платья, изысканные украшения, осанка и грация, с которой они несли свои головные уборы. Уверенность сквозила в каждом их жесте, и на секунду мне показалось, что пространство вокруг наполнилось светом.   Дамы проплыли мимо нас, увлеченно беседуя, а мы еще долго смотрели им вслед: отец в спесивом восхищении, я с воодушевлением, а матушка с подавленной болезненной улыбкой.

Еще с минуту мы стояли посреди коридора, оглушенные и дезориентированные, вдыхали тонкий аромат, как след инопланетного вторжения. Отец как всегда пришел в себя первым:

- Будем стоять или пойдем?

Мать послушно кивнула и двинулась следом,   а я оглянулась на номер Il duca d’Alba, закрыла глаза и попыталась представить, как на его фоне будет выглядеть наш пентхауз.

***************************

Мы шли по коридору, а в гигантских винтажных зеркалах плыли наши отражения, растерянные и чужие.

Но вот три долговязые фигуры исчезли за очередным виражом, а на их месте вырос зимний сад. Именно вырос, не возник, не обозначился и не образовался – он накатил ступенчато -  неотвратимо, замысловатой причудой создателя, фатальной неизбежностью волны на гладком океанском побережье.

- Это сад? – Спросила матушка, не задумываясь над банальностью собственных слов.

Отец впервые, кажется, оставил ее промах без сарказма, кивнул, нахмурился, немного помолчал и также неожиданно ответил:

- Сад.

Минута – другая, и растения, обступившие нас, окончательно отрезали обратный путь. Изумрудная гавань колыхнулась, качнула на своих ладонях и понесла в дремотный мир садовничьих фантазий. Ботаник, проснувшийся, было во мне, немедленно ушел в отставку, освобождая место поэту, художнику и музыканту в едином лице. Названия кустов, цветов, деревьев смешались в голове, образуя калейдоскоп эпитетов и придыханий, а следом хлынул акустический восторг, навеянный трепетом крыльев и пеньем невидимых птиц.   Родители присели на скамейку, а я остановилась на мостке, понаблюдать за тем, как в прозрачном пруду колышется стайка рыб, крохотный бурый лягушонок карабкается на кувшинку, и под минорный рокот водопада красавец – махаон обхаживает скромную подружку. Было спокойно и влажно, уходить не хотелось, хотелось прилечь на зеленой траве, закрыть глаза и отпустить мгновение, чтобы раздался щелчок, и мир остановился, словно кадр, чтобы остались только запахи и звуки, и беспечная радость, и тихое блаженство бытия.

Я открыла глаза: ажурный занавес листвы задрожал, пропуская лучи, затих, снова дернулся разок-другой, подчиняясь внутренней хореографии и замер, наконец, в своем первозданном оцепенении.   Вокруг было тихо: ни плеска воды, ни пения птиц, ни капели, ни шума листвы. Долгожданный стоп-кадр навалился и сделался частью реальности.

Сколько я проспала? Что за сон это был? И куда подевались родители?

Вопросы проскакали табуном, оставляя дорожную пыль и смятенье в мозгу.

Я поднялась на локтях, и тут же мир навалился всем своим гомоном и цветом.

- Ух, ты! Акустическая яма! – Пронеслось в голове. – Вот бы узнать, который час?

Мысль десантировалась ниоткуда: на всем пути мы не встретили ни одного циферблата, то есть время-то шло, но как-то субъективно: ничто не тикало, не стукало, не отбивало; ни маятника тебе, ни кукушки, ни синих будничных диодов. Минуту-другую организм пребывал в замешательстве, решая, голоден он, утомлен или просто хандрит, в конце концов, решил, что это новое ощущение называется расслабленностью и ничего не имеет общего с хандрой.

В этом симпатичном состоянии я поднялась на ноги, потянулась, потерла глаза.

- Мох растет на северной стороне ствола! –  Произнесла я вслух и кисло улыбнулась. – Не

сработает! Ладно, что там дальше по тексту? Птицы улетают на юг. Листва также активнее с юга. Эх,

слабовато! Весь этот школьный дивертисмент здесь неприменим. Придется идти по внутреннему компасу!

Как ни странно, внутренний компас сработал на славу: через пару минут я вышла из сада, и тут (словно в ответ на мой вопрос) обнаружился первый напольный раритет.   Показывал он ровно полвторого.

- Не может быть! - Пробормотала я и с сомнением покосилась на циферблат.

Циферблат дернул усиком и замер с выражением «Примите очевидность! ».  

Как только зимний сад остался позади, отель накатился привычными рядами комнат, вот только с нумерацией теперь творился беспредел. По логике наши апартаменты должны были находиться на пятом верхнем этаже, и каждый раз мое сердце начинало биться часто при виде номера 1191 или 1193, но тут же за ними следовал номер 1112 или 1089. Окончательная путаница началась, когда по соседству оказались номера 568 и 274.

Деление на этажи давно исчезло: я шла извилистыми коридорами, через ряды напольных ваз, диванчиков, журнальных столиков и статуй всех размеров и мастей, по переходам и мосткам, которые все больше погружали в  дрему, уводили в страну детских грез, считалок и несбывшихся надежд. Постояльцы встречались теперь крайне редко, что означало лишь одно: я приближаюсь к долгожданной цели – пентхаузу  с номером 1192.

Несколько раз навстречу попадались молодые люди с немного отрешенным выражением лица: они спешили вниз, то ли к обеду, то ли к ужину. Мне почему-то казалось, что за окнами темно, хотя ни одного окна не наблюдалось. За очередным поворотом я чуть не налетела на даму в тяжелом кашемировом пальто. Дама ойкнула и отскочила, напряглась, оглядела меня с ног до головы. Ее лицо, ее жесты, манера держаться, наклон головы показались мне знакомыми. Я подалась вперед, дама тоже шагнула навстречу. В едва освещенном коридоре, казалось, поселились вечные сумерки, и эти сумерки искажали картину, меняли реальность по своему усмотрению, будто хотели запутать без того растерянное сознание. Я сделала еще один короткий шаг и обнаружила зеркало, а за ним свое собственное отражение. И было в этом отражении что-то поистине странное. Конечно, это была я, но не настоящая, не сегодняшняя и даже не завтрашняя. Передо мной стояла женщина лет пятидесяти, моложавая, ухоженная, хорошо и дорого одетая, с элегантной стрижкой и адекватным макияжем. В целом, дама производила приятное впечатление и даже располагала к себе, если бы не одна деталь, от которой мне стало не по себе: ее глаза – они были пусты, нет, не в том смысле, что в них не было мысли или чувства, все это присутствовало, только вот жизни в них не было. Потухший взгляд смертельно уставшей женщины, благополучной, успешной и … безнадежно пустой. Что же это? Как же так? Что ж я с собой сотворила? Мысли застрекотали, словно стая сорок и разом стихли, уступив место вязкой тугой тишине. «Не так я представляла свою жизнь! » - прозвучал странный голос, то ли из зеркала, то ли из подсознания.   Дама напротив покачала головой и тихо растворилась.

Так, плохо дело! Одно из двух: либо у меня галлюцинации, либо отель играет со мной в неприятные игры. В любом случае нужно поскорее выбираться из этого лабиринта, искать родителей или консьержа на худой конец. Должны же быть горничные, портье, официанты! Где эти чертовы тележки с багажом? Где столики обслуживания в номерах? Где ваши этажерки на колесах с флакончиками, полотенцами, сменным постельным бельем? Мой прежний опыт гостиничных странствий был иным: на этажах постоянно возится обслуга, постояльцы гоняют лифт, у номеров стоят подносы с остатками пищи, даже на клубных этажах наблюдаются признаки жизни.     

- И где же мой заветный номер? – Обратилась я к очередному витражу, но вместо ответа услышала гул

приближающихся голосов.

- Ура! Цивилизация! Все-таки жизнь в отеле существует!

Секунду спустя навстречу хлынула компания веселых сумасбродов, они буквально смели меня с ног, галдя, смеясь, размахивая кубком и выкрикивая что-то про желоб, пролетели мимо, закружили, оглушили, и схлынули так же внезапно, как и появились. Я огляделась по сторонам: коридор совершенно пуст, ни родителей, ни гостей, лишь экзотические пальмы в кадках, старинные, подернутые дымкой зеркала да меланхоличный инструментал неизвестно откуда. И тут на меня накатила тоска, а вслед за ней накрыло одиночество. Этот безупречный бесконечный отель и ни одной родной души на обозримом пространстве! Стою тут словно сирота! Что там за поворотом? Куда ведет очередной тоннель, и почему все коридоры так похожи друг на друга? Зачем я здесь? Чего ищу? Откуда бегу?

Вопросы путались, мешаясь в единую липкую массу, и на секунду мне показалось, что я снова засыпаю.

- Не в этот раз! – Оборвала я внутренний поток. – Спать не буду и точка! Хватит, уже поспала, осталась одна, потеряла родителей и связь с внешним миром, а тут еще эти сумасшедшие со своим желобом! Вот интересно, что за это желоб? И отчего такой восторг?

Может, это новый аттракцион или очередной сюрприз отеля? Может, им пользуются вместо лифта?   Не успела я придумать вариант ответа, как передо мной нарисовался указатель «Зот-Оммог». Это был первый указатель на протяжении пути и первая реальная зацепка.

- Теперь я точно куда-нибудь да попаду! Просто так указатели вешать не станут, а значит, постояльцы частенько наведываются в этот самый Зот-Оммог. Нужно попасть туда, все расспросить, все разузнать и наконец-то добраться до места.

Несколько робких шагов в направлении стрелки, и я на развилке. Один ее рукав уходит направо в очередной лабиринт коридоров, другой ведет в уютный холл с мягкими креслами и... новогодней елкой!

- Однако! С чувством юмора у вас порядок! На улице май, а у них Новый год! Посмотрим, что вы прячете за елкой. А вот и первое окно, шторы плотно задвинуты – не пропускают ни луча, но почему-то я уверена, что за окнами ночь, синева и сугробы.

Налево от окна колоссальная ниша с табличкой «Зот-Оммог», направо закуток и дверь в «Апартаменты 1192» !

Сморгнуть мираж не получилось: дверь в номер 1192 оставалась на месте, ниша упорно светилась Зот-Оммогом, предметы не расплывались,   не исчезали и не меняли очертаний.

- Что ж, Аллилуйя! Я на месте! До номера пара шагов, и сделать их я успею всегда. Теперь  можно взглянуть на пресловутый  Оммог. И, правда, отчего бы не глянуть?

Ниша походила на разверстую пасть со светящейся глоткой, в которую радужными кольцами стекали алгоритмы диодной подсветки, а глотка-желоб напоминала металлическую горку из детства с гладкими поручнями, затертыми стыками  и спуском,   хорошо отполированным за время активного пользования.

Последний из группы уже сидел на горке, вскинув вверх блестящий кубок. Через секунду он оттолкнулся от поручня свободной рукой, подался вперед и с победным криком соскользнул вниз по желобу. Диоды за его спиной начали меркнуть, вся конструкция подернулась пеленой и как будто отодвинулась на метр, ее контуры заструились и потекли. Дымка сделалась плотнее, ниша сузилась вдвое, с каждой секундой сдавая позиции и устремляясь к единому центру.

- Эй! – Крикнула я неизвестно кому. – Так не честно! Дайте хотя бы взглянуть!

В один прыжок я очутилась у обрыва, перегнулась через поручень, чтобы получше разглядеть сам спуск и то, куда он ведет, рука предательски дрогнула и заскользила, каблук подвернулся, чиркнул по металлу, нога взмыла в воздух… и с громогласным «Черт возьми! » я полетела в пустоту.

Полет продолжался недолго и закончился падением на мягкую поверхность. В себя пришла на потертой циновке в длинном ряду таких вот койко-мест, в самом центре ангара. О, господи, кого тут только не было: мужчины и женщины, старики и молодежь, азиаты, европейцы и мулаты. На соседней циновке примостился индус, уставший, потрепанный, но не потерявший оптимизма.

Напротив меня пожилая негритянка что-то внушала веселому панку. Неподалеку чирикала группа мелированных монголоидов. Воздух гудел и вибрировал от гула, скрипов и шумов, наполненный шорохами и возней, он, то уплотнялся, то разреживался в такт  с колыханием толпы. Это был даже не плацкарт – это был общий вагон, собравший пассажиров со всего света. Ни багажа, ни детей, ни пожитков, один бесконечный вагон в никуда. И в это «никуда» разыгрывался кубок? Вот интересно, почему победители так спешили сюда и почему с таким восторгом? Чтобы попасть из рая в ад? Неужели за право спуститься по желобу постояльцы бились на своем турнире? Неужели спуск по социальной лестнице является наградой? Никак не могу ухватиться за мысль….   Кому он нужен, этот полигон? Что в нем такого особенного? Неужто, для собственной перезагрузки? Неужели, таким парадоксальным способом люди приводят в порядок свои зажравшиеся души?

Мне кажется, или на улице ночь? Каким же долгим получился день! Сколько событий, мыслей, трансформаций! Такое чувство, что жизнь прокатилась по мне, подмяв под себя и протащив до станции Закат.

- Нет, не закат! – Услышала я за спиной.

Чуть в стороне на видавшей виды циновке сидел раскосый старикашка в синей хламиде с капюшоном, ноги сложены по-турецки, седые усы нереальной длинны, развиваются на ветру, хотя никакого ветра нет в помине.  

-  Анализировать фантасмагорию  - дело провальное, потому что она - порождение сна, а во сне приключаются мысли и ощущения, которые не поддаются описанию, для которых нет слов в языке человеческом и от которых после пробуждения случаются приступы паники или просветления. Прими блуждающий, не сдерживаемый ничем поток сознания, этот цветной калейдоскоп из образов и звуков как тождество тому, что ты переживаешь в сумрачном медленном сне!

Произнеся все это, старик сложил руки в намастэ, прикрыл глаза. Постепенно взгляд его затуманился,

будто ушел в подсознание, сделался отстраненным, и теперь эта новая личность смотрела сквозь меня с потусторонней отрешенностью, присущей только сновидению, где время не имеет ни границ, ни власти:

- После тебя остается не то, что у тебя есть, а то, что ты есть.

- И что же я есть?

- Это как раз и предстоит выяснить.

- А где мы находимся? – Произнесла я ватными губами.

- Мы у Истока. Здесь ты вспомнишь все то, что забыла, когда родилась.

Я протянула руки к старику и обнаружила идущее от  них свечение.

- Что это?

-  Это Ты.

- Что со мной происходит?

- Ты возвращаешься к себе.

Реальность подернулась и поплыла, ускоряясь ежесекундно, пока не обернулась яростным водоворотом из мыслей, картинок и чувств, приводящих в смятение.

Я знала одно: мне туда – в этот омут, через самое «око» на дно, в эпицентр, но здравый смысл не отпускал, возвращал на поверхность, в привычный теплый мир, в удобную реальность. Поток тащил на дно, рассудок - на поверхность, а между ними маялась душа.

И тут от самых дальних рубежей до меня донеслось:

- Прими и полюби все эти ощущения, оседлай поток, прокатись до небес и обратно!

Я не поверила своим ушам: мне предлагают медитировать на боли! Вот уж не знала, что

старикашка - мазохист!  

Когда пытка достигла предела, а сил на сопротивление почти не осталось, боль неожиданно отступила.

- Как странно, - подумала я про себя, - и нету боли никакой – только свист в ушах, да визг тормозов!

Вот тут-то старикашка и добил:

- Отпусти тормоза!

- Что сделать? Отпустить? Каким образом?

- Перестань контролировать!

В голове что-то щелкнуло и перемкнуло, а в следующий миг поток остановился. Время кончилось и отступило, все правила, законы потеряли смысл, и мир предстал передо мной в своем первозданном обличии, неотраженном в зеркалах.

- Святые небеса! Я даже не потрясена! Я раздавлена этим откровением им же и вознесена!

- Ты преображаешь реальность в приемлемый хаос. – Прокомментировал старик.

- Да, интересно, как ум, а скорее, рассудок, (не тянет он пока на «…УМ…») цепляется за свою отделенность, даже диву даешься, сколько энергии уходит на войну! И умирать он не хочет, ну не хочет он, мерзавец, умирать! «Ну, и не надо! », говорю я ему, а он мне в ответ «А я буду! ». Вот, поди ж ты, договорись с ним!

- И с ним, и с теми, кто вокруг.

- Сколько страха мы тащим в себе, как боимся не соответствовать, казаться нелепыми, странными, глупыми.

- Инородное тело всегда на виду!

- Нет, дурака валять я люблю, и эпатировать люблю! Я бы неплохо существовала в теле аутиста или шизоида, или социопата - без лишних напряжений и усилий, но почему-то соблюдаю, принимаю, подражаю. Одна беда: как только ты выходишь из игры, тебя пытаются вернуть, втащить на место, образумить, научить.

Слова старика, казалось, лились ниоткуда:

- Задача: выйти за предел. Удача: там остаться.

- Прострел по всем традициям и догмам! – Я, кажется, захлопала в ладоши и рассмеялась умиротворенно.

– Здесь столько народу! Все бросили вызов?

- Все вернулись к Истоку.

– А почему здесь нет детей?

- Дети не нуждаются в перезагрузке.

- А вот и не согласна! У меня куча родственников с детьми, я с ними общаюсь постоянно и наблюдаю катастрофическое взросление: половина подростков - уже конченые разумные засранцы. Диву даешься, когда они успели освоить такое количество отравы!

Старик уютно крякнул, почесал затылок:

- И вот сижу я, такая «просветленная»,

среди птиц, облаков и кувшинок,

наблюдаю за рыбками и снегопадом,

размышляю о Вечном и бутерброде с грудинкой….    

И только тут я поняла, что голодна, что смертельно устала, что мечтаю только об одном: лечь и выспаться, и забыть, кто я есть.

- Ты еще здесь? – Произнесла я в пространство.

- А ты? – Хмыкнул дед.

- Я поняла, что желоб «Зот-Оммог» – это дар, который не купишь за деньги, дар знания, опыта, а главное, возможностей, которых я была лишена изначально, родившись в благополучной семье.

- Тебе подарили тебя саму.

- А все эти люди ждут просветления?

Старик приподнялся над землей, завис в воздухе. Вторая пара его рук сложила круг, который озарился изнутри неистовым теплым свечением.

- Здесь каждый ждет себя.

- Похоже, я дождалась! – Во мне рождалось что-то истинное, светлое, чистое и самобытное, не отягощенное ни опытом, ни предрассудками, ни общественным мнением, с его обязанностями, шорами и прочей ересью, сопутствующей статусу и положению, а главное, свободное от колеи, по которой мы все обречены сочиться до скончания века.

Из-под ресниц у старика струился бледно-синий свет:

- Нам нужно сочинить стишок!

- Ты шутишь?

- Нисколько! Самое время что-то сочинить!  

В голове было пусто, словно после удара колокола, и только на задворках сознания колыхалась мысль:

«Какой веселый старикан! Все время зависает, все время что-то сочиняет! »

- Ну, что, готова? – Не унимался летучий старик. - Начинай!

- Прости, у меня только первая строчка!

- Валяй!

Я выдохнула и начала:

- Я вернулась на старт на позиции детства…

- Это значит, тебя еще можно спасти! – Вставил дед,

и неожиданно для себя я подхватила:

- Я свободна от прошлого и от наследства…

- Поздравляю с началом пути! – Закончил он весело.

- Что теперь? – Спросила я.

- Теперь? – Старик медленно поднял над головой еще одну пару рук и громогласно произнес, - Мер-Кааба!

С земли поднялась гигантская птица с женским лицом. Райским оперением словно куполом накрыла ангар.

Соседи мои пришли в движение, их лица просветлели, глаза заблестели. Заиграла музыка, все начали хлопать, пританцовывать и подпевать. Усталость сняло как рукой. Повинуясь импульсу, я поднялась с циновки, захлопала вместе со всеми, ноги сами пришли в движение, и в общем ритме я запела «Мер-Кааба! »

Сирена вскинула руки-крылья и прокричала:

- ДОМОЙ!

****************************

- Приходит в себя!

Тревожные голоса над моей головой затихли, и в образовавшейся паузе кто-то участливо произнес:

- Как ваше самочувствие?

Я открыла глаза: надо мной висела целая гроздь встревоженных мордочек.

- Где я? Что со мной произошло?

- Вы оступились, упали, ударились головой. –

Мордочки еще немного поплавали и вернулись в свои контуры.

- А где мои родители?

Снова пауза. Смущенное покашливание. Осторожный ответ:

- Вы путешествуете одна.

- Мне нужно попасть в номер 1192.

Новый приступ волнения:

- В нашем отеле нет такого номера! Можем проводить вас в ваши апартаменты. «К’Наа» традиционно числится за вами.

- Как за мной? Там же две дамы в футуристических шляпах!

В ответ тишина, тревожное переглядывание, робкий голос:

- Хотите, вас осмотрит наш доктор?

- Доктор? Думаете, есть необходимость?

- Конечно, после падения всегда есть риск….

Мне помогли подняться на ноги.

- Как себя чувствуете? Голова не кружится?

- Да, вроде, нет….

- Пойдемте, -  молодой человек услужливо взял меня под руку, - нужно вас осмотреть… исключить, так сказать, все возможные травмы. Нам с вами сюда…, аккуратно…, ступеньки…, теперь налево…, маленький подъем…, еще пара шагов…, вот мы и на месте!

Дверь тихо отворилась, и я шагнула в кабинет.

Массивный стол, за ним пустое кресло, за креслом внушительный книжный стеллаж, в окно стучит косматый вяз, тень от листвы гуляет по стенам, где-то пиликает точное время.

Вот в дальнем конце стеллажа зашевелился сноп лучей, отброшенных закатом, и отделилась от него загадочная белая фигура.

- А, вот и вы! Прошу, присаживайтесь поудобней! – Фигура указала на диван, подождала, пока я приземлюсь, уселась рядом.

Мое лицо непроизвольно расплылось:

- А где же ваши длинные усы?

Старик сощурил узкие глаза:

- Не нравлюсь без усов?

- Немного непривычно.

- Усы – дело наживное, но здесь они мне точно не нужны.

- Здесь, это где?

- В нашей клинике нервных болезней.

- А что я тут делаю?

- Ваши родители устроили вас к нам после «несчастного случая» в Пацифиде.

- Несчастного случая?

- Да, вы упали с большой высоты и потеряли сознание.

- Что было дальше?

- А дальше вы пришли в себя, но оказалось, падение имело последствия, такие как спутанное сознание и частичная потеря памяти, а потом у вас открылся бред. Вы без конца твердили про Зот-Оммог и Мер-Каабу, рвались к какому-то истоку.  

- Вот как!

- Увы, ваша реальность закончилась с вашим падением.

- А как же мои апартаменты? Меня только что собирались туда проводить?

- Санитарам велено вам подыграть.

- Вы хотите сказать, что номера 1192 не существует?

- Именно так. В нашей клинике номера 1192 не существует, а вашу палату мы называем К-Наа. Хотите знать, почему?   - Вы всю дорогу повторяли это слово, вот оно и приклеилось, во всяком случае, к вашим несчастным соседям по палате. Так что теперь это палата К–Наа.

И старик неожиданно рассмеялся, обнажив ряд мелких, но крепких зубов.

- А что со мной на этот раз? Почему я опять валялась на полу?

Я чувствовала себя на редкость странно: ни паники, ни сожаления, ни страха; покой и приятное чувство комфорта, и радость оттого, что рядом дед, а значит, мне ничего не грозит.  

- Я что-то принимаю? Уж больно все это нереально.

Старик достал платок, прочистил нос:

- Вы пытались бежать, поскользнулись, упали. На вопрос номер два отвечу «нет». Вы только поступили, и мы вас наблюдаем. Назначение зависит от диагноза, а диагноз - от результатов обследования.

- Обследуете, значит? – Произнесла я легкомысленно.

Вертлявая скользкая мысль теребила мозги и не давала себя сформулировать. Все происходящее казалось несерьезным и напоминало детскую игру «веришь - не веришь», да и старик никак не тянул на главврача: то нос продует, то затылок почешет, то хмыкнет в самый неподходящий момент. Огорчало одно: клиника нервных болезней, похоже, была самая, что ни есть настоящая, и это путало мой радужный настрой.

Старик повернул ко мне лицо и неожиданно брякнул:

- Дангэ туррэ фа?

- Трокк! - Ответила я рефлекторно и опешила. – Откуда я знаю этот язык?

- Ну, знаешь, и знаешь, - отмахнулся он, - нам нужно торопиться: сейчас сюда придут врачи.

- Я так и знала: ты ненастоящий!

- Это как посмотреть! – Старик достал из кармана еще один платок, вытер им лоб. – Неизвестно еще, кто из нас настоящий!

И тут до меня дошло:

- Послушай, дед, а ты, часом, не галлюцинация?

Старик сел на диван, хлопнул ладонями по коленям и громко рассмеялся:

- Нет, ну это положительно дурдом! Мер-Кааба для нее настоящая, Зот-Оммог настоящий, шестирукий усач настоящий, а я, значит, - галлюцинация!

Он так истошно хохотал и топал ногами, из глаз его текли ручьи, все тело сотрясалось и ходило ходуном, и на секунду показалось, что старику не хватит кислорода. Был даже момент, когда я волновалась за его душевное здоровье. Насмеявшись вдоволь, дед еще раз прочистил нос, грязным платком вытер глаза, пригладил растрепавшиеся волосы, отдулся.

- Давно так не смеялся!

- Стоп! Я ведь ни слова не сказала про шестирукого усача!   – Вперив руки в бока, я висела над дедом и коршуном буравила его лицо. – Признавайся, кто ты есть и куда меня звал на своем дурацком языке!

- Так ты идешь?

- А у меня ест выбор?

- Выбор есть всегда! Можно покаяться перед родителями, сказать, что все придумала, что больше так не будешь, пройти пару тестов и вернуться домой пристыженным унылым проходимцем, можно остаться здесь, пройти полный курс, пролечиться и выйти отсюда годков через пять социально-адаптивным идиотом, а можно пойти со мной и начать все сначала.

Мой рот скривился невротическим зигзагом:

- Один раз уже начала. Чем это кончилось, ты знаешь.

- Ты в начале пути, никто не обещал, что будет просто.

- Когда идти?

- Сейчас.

- Навсегда?

- Навсегда.

Дед подошел к стеллажу, нажал какую-то пружину, полки разъехались, обнажая проход в другое помещение.

- Уж так устроен этот мир, - бросил он через плечо, - если ты говоришь о  Мер-Каабе, тебя положено лечить, а если рассказываешь о Киннари – ты здоровый член общества, знакомый с индуизмом. Ох уж этот Мидгард! Здесь можно говорить лишь то, что можно слушать!

ТРИ ГОДА СПУСТЯ

Стадион колыхался и гудел, словно гигантский улей, трибуны пели, скандировали, снова пели, танцпол вздымался лесом рук.

На исполинских табло птица радужного оперенья ритмично поднимала - опускала крылья.

Две пирамиды-голограммы парили в воздухе, источая голубоватое свечение.

Динамики ухнули:

- Break the chains!

И толпа подхватила:

- Break the chains!

Tear the veil! – Пропела я в микрофон, и тысячи голосов ответили:

- Tear the veil!

- Cut the cord! – Воззвала я к трибунам, и в ответ раздалось:

- Cut the cord!

Я стояла на сцене, раскинув руки, а подо мной колыхалось и дыбилось море людское, обрывками пены взлетали на воздух и лопались крики толпы.

Счастливая! -  Гудел в ушах знакомый голос, и три пары невидимых рук аплодировали в унисон. -  Теперь ты можешь говорить, и не бояться, что тебя услышат!

Что же произошло за последнее время? Ничего особенного - я родилась и прожила три года. Едва перешагнув порог лечебницы, я сбросила кокон пережитых лет и вольной птицей выпорхнула в мир. Старик, как водится, исчез, не оставив ни направления, ни напутствия, ни благословения. Что помню?

Первый жадный вздох – осенний запах влаги, такой насыщенный и терпкий, с примесью хвои и прелой листвы, с грибными нотками и грубоватым ароматом древесины.

Мой самый первый взгляд на мир – седое солнце за верхушками деревьев, размазанное полотно небес, набухший лес и брызги с набежавшей тучи.

Мой первый звук – вздох ветра, треск упавшей ветки и крик встревоженной сороки.

Мой первый робкий шаг - по бурому ковру в глубокий мох с трухой и соком давленой калины.

Где я сейчас?

На сцене, над толпой, среди гигантских пирамид и птиц с небесным опереньем.

Что делаю?

Рассказываю сказки о Мер-Каабе.

Передо мной колышется прибой из миллиона рук и голосов, и словно Пацифида в океане утонут в нем обломки прежней жизни.