Зелёное море aka Свингеры на море

Борис Родоман

ЗЕЛЁНОЕ МОРЕ

Этой весной [1982 г.] мне нашли двадцатилетнюю интеллигентную девушку для вдохновляющих прогулок. 19 мая она пришла на Ярославский вокзал, хорошо подготовленная моими приятельницами. Электричка до Загорска [Сергиев Посад] была отменена, пришлось выходить и пересаживаться, но это помогло завязыванию знакомства. Мы беспрерывно разговаривали, не обращая внимания на окружающую среду. День был дождливый, но мы всё ещё надеялись на прояснение. Аня не унывала и заверяла меня, что прогулка ей нравится, а в дождь даже интереснее.

На этот раз я показывал Радонежское городище. На двухкилометровом пути к нему по шоссе автомашины заляпали грязью мои рваные джинсы и её вельветовые серые брюки, но это забылось, когда развернулся красивый пейзаж. Мы расположились для обеда-пикника на городище за кладбищем, но костра не разводили. Выпили бутылку сухого вина. После осмотра Радонежского музея [Преображенская церковь] мы долго стояли на колокольне. Океан красоты простирался вокруг. Ничто ещё не успело испортить этот пейзаж, если не считать уже зажившего шрама автодороги и садово-огородных дачек, наползавших с северо-запада.

Восторг охватил Аню. Смотрительница, подметавшая  колокольню, приближалась к верхней площадке, не выдержала и прогнала нас: нельзя было так долго любоваться миром всего за десять копеек.

На двух попутных машинах и одном автобусе мы по трём дорогам приехали в Красноармейск, осмотрев ещё царёвскую церковь  [Николая Чудотворца]. А железнодорожную станцию и сосновую рощу возле неё в Красноармейске, Вознесенскую мануфактуру и остатки старой узкоколейки я тоже видел впервые. В уютном спальном вагоне была ещё возможность поужинать. [«Плацкартные» вагоны с тепловозом ходили по ветке Софрино – Красноармейск до электрификации]. Мокрая зелень удачно перемежалась с удобствами транспорта.

Три автомашины и шесть поездов не утомили Аню. Мы разговаривали обо всём на свете. Она рассказывала о поездке в Болгарию по приглашению. Нашлось время и для историй из моей жизни. В разговорах обе стороны продемонстрировали искренность, тягу к нонконформизму и морально-сексуальной эмансипации, любовь к природе и путешествиям, желание и впредь общаться так же. В электричке они украдкой рассматривали друг друга, но избегали встречаться взглядами. Прикосновений и рукопожатий не было, кроме традиционного подавания руки при выходе из транспортного средства.

На другой день мне сообщили, что Аня в восторге от меня и моей прогулки, что я понравился ей не только за интеллект, но и внешне. Она поделилась своей радостью с восемнадцатилетней подругой, красивой брюнеткой с восточной внешностью; та тоже рвётся на прогулки, но Аня пока не хочет делиться своим приобретением.

Через две недели, после моего возвращения из Эстонии [со школы по охране природы], состоялась вторая прогулка. Теперь погода была «люкс», и я предчувствовал счастливый день.

Аня пришла на вокзал за две минуты до срока. Это была тонкая, стройная рыжеватая блондинка с зелёными глазами и тончайшими длинными волосами. Сшитый ею зелёный комбинезон, того же цвета и материала, что и у офицерских рубашек, с короткими рукавами и декольте, был надет на голое тело без белья. Сверху замшевая безрукавка, на ногах белые с розовым кроссовки, в руках – серая болгарская сумка-мешок.

Автобус из Солнечногорска уже ушёл, мы приехали в Тараканово на такси. Музей Блока был закрыт. Облазили развалины церкви и за шоссе вышли на классическую туристскую стоянку в дровянистом ельнике над обрывом. На сей раз Аня хотела, чтобы горел костёр, но обедать было ещё рано. Мы выпили бутылку сухого вина «Эрети», заедая изюмом.

Аня сказала, что в моём лице впервые встретила человека, обладающего тремя главными качествами, которые она ценит в мужчине. Раньше эти качества встречались только порознь. Имелось в виду интеллектуальное общение и поведение, которое её устраивает. Возможность так дружить с мужчиной намного старше была для неё радостным открытием. Она разделила всех мужчин на несколько типов по их поведению и всякий раз ждала с иронической усмешкой, когда её знакомый заведёт одну из известных ей пластинок. Моё поведение и высказывания оказались оригинальными. Это её восхищало и вызывало уважение.

Я дважды окунулся в холодную Лутосню так, чтобы Аня могла меня видеть. Она восхищалась тем, что я нисколько не замёрз, хотя после купания не одевался и не грелся у костра. Она приготовила в моём котелке жаркое из картошки с морковкой и свиной тушёнки, но от второй бутылки, «Каберне», отказалась, и вино вернулось в Москву не распечатанным. Мы пили чай и морс.

Лишь в четвёртом часу дня мы выбрались из тенистого, сквознячного леса в объятия жаркого лета. В Шахматове, где раньше было имение Блока, сожжённое крестьянами в 1918 г., стоит огромный камень, привезённый туда к юбилею. Гладкий, с огромными ячейками, словно сделанными для выпуклостей тела, он казался мягким, как перина, и был горячим от солнца. Аня сняла комбинезон и надела светло-пёстрый купальник. Мы залезли на камень и стали загорать. Я разложил карту и, перегнувшись через душистые Анечкины колени, объяснял ей, как надо ориентироваться.

Этому камню не хватало только моря. Впрочем, вокруг расстилалось зелёное море девственной травы, а за ним ещё море лесов. Но эти моря не престижны; для того, чтобы их увидеть, не нужно платить деньги или примазываться к богачам, потому и нет здесь людей. Они предпочитают тухлую воду морей, действительно бывших когда-то красивыми и чистыми, но сегодня содержание человеческой мочи в прибрежных водах Сочи и Юрмалы достигает якобы полутора процентов. Но пройдёт ещё немного лет, и эта травка будет цениться в десятки раз выше, чем тухлая яма Чёрного моря.

Об этом и о многом другом я толковал Анечке, когда солнце ушло с камня и мы окунулись в зелёное море травы, расположившись вдвоём на детском одеяле 80 х 100 см. Я изложил ей уровни отношения человека к окружающей среде, типологию девушек, классификацию дней моей жизни, её сезонные ритмы и многое другое. Всё это казалось кстати и объясняло, почему мы здесь. Аня, студентка философского факультета, слушала меня с огромным интересом.

Она лежала, как стрела, словно стесняясь чрезмерной белизны своего тела и неспособности загорать. Рыжие, де, плохо загорают и даже не обгорают. Мы лежали вплотную, не придвигаясь и не отодвигаясь, трепеща от случайных прикосновений. Небо и зелень вокруг сияли, светились, горели с какой-то космической яр(к)остью. Нигде не было ни души, а на небе ни облачка.

– Хорошо ли тебе здесь, Анечка?    

– Мне хорошо! Так хорошо, что даже страшно. Кажется, что это сон, что так не бывает. Кажется, что всё это – не моё, что сейчас у меня это отнимут, что меня отсюда прогонят, придёт кто-то и всё испохабит.

Но ничего такого не произошло. Мы продолжали наш Сиреневый путь по малым, исчезающим деревням. Питьё молока в Гудине тоже входило в мою программу, но Аня сказала, что девушки, начавшие половую жизнь, перестают пить молоко.

Впереди вздымался изумительный Шепляковский склон, за ним крапивный лес и влажные купальницы. В Захарьине, где хозяйничали две семьи, мы сидели на мостках, свесив ноги в тёплый пруд; потом огибали осушительные канавы и пришли к моему любимому броду на Лутосне. Аня согласилась раздеться донага, но брод оказался не выше колен, оголяться не пришлось.

Последний автобус на Рогачёвском шоссе ушёл в Лобню полчаса назад. Перспектива топать десятки километров по асфальту всю короткую белую ночь под трели соловья, согреваясь только быстрой ходьбой, после того, как рекордное для Ани расстояние в 15 км уже пройдено, скорее вдохновляло её, нежели пугало, но она волновалась за родителей. После двух километров ходьбы по шоссе нас подобрал интеллигент в легковой машине и довёз до бетонки, а оттуда мы доехали в кабине грузовика до Зеленограда, где живёт Анечка.

Нет в Подмосковье более красивой дороги, чем Рогачёвское шоссе в пору цветения сирени. Оно извивается и в горизонтальном, и в вертикальном направлении, а бетонка только в вертикальном, но на Московской возвышенности и она хороша. После медленной смены пейзажей при ходьбе и остановившегося мгновения на камне в Шахматове, когда время исчезло и осталось только счастье,   – Земля пришла в движение и стала заваливать нас картинами.

– Вот так и ехать, и ехать, и ходить без конца – кто нам мешает?

– Конечно, можно, если бы не родители!

Она улыбалась, прижимаясь к моему плечу, её волосы щекотали мои щёки.

Выскочив из кабины грузовика, она оказалась в моих объятиях. Очки мои упали с носа и повисли у неё на груди. Считанные секунды длился этот сладкий обморок. Я её не поцеловал.

Неоновые огни Зеленограда показались мне праздничной иллюминацией.

3 июня 1982 г.

В квадратных скобках – дополнения 6 февраля 2016 г.

--------------------------